Дикари внезапно свернули на холм, вначале утяжелив ее долю подъемом через камни и кустарник. Затем Мириады даровали ей передышку. Миэн довелось даже отдохнуть, сидя на скинутом мешке. Она прикрыла глаза и наслаждалась этой минутой покоя. Сумела даже отвлечься от грубых дикарских голосов.
Возможно, это она зря. Отдых закончился, когда ее буквально за веревку подняли с земли. Мутанты и подобия казались еще более злыми и жестокими. Миэн прокляла их, в этот раз решив не искушать судьбу. Демоны может и не смыслят ничего в правильной вере, но вокруг лишком много подобий. Рыжая вот, например. Ее Сиятельная читать уже немного научилась. Толстуха казалась нервной. Щурилась в горизонт, прикрывая глаза ладонью. Шмыгала носом.
Бывшая Госпожа артефактов сама принюхалась и скривилась. Запах гари. С одной стороны он должен бы ее радовать – с варварами продолжают приключаться беды, может и уцелевшими сородичами вчиненные. Неспроста все же чужане осторожничают.
Но в глубине души она понимала, что уже наелась горьких плодов войны на два перерождения вперед. Даже попадавшиеся там и сям развалины горских логовищ уже не радовали.
А потом отряд обогнул высокий холм и вступил в очередное поселение. Укрепленное, оно чем-то отдаленно напомнило Миэн дом – дозорная вышка на скальном выступе, два кольца частоколов, что-то напоминавшее казармы. Разгромленные, наполовину сожженные. Как и прочие хижины, загоны, хранилища на сваях. Ростки ностальгии быстро увяли. Дом у Миэн с развешенными по деревьям и столбам трупами не ассоциировался. Как и с немногими выжившими, окровавленными, растрепанными, копавшимися в пепле и грязи. Понемногу растаскивавшими и снимавшими тела.
Даже после всех этих красных и черных дней, к горлу подступила тошнота. Она не чувствовала ее даже в бою и после, осознавая новую себя, зная, что уже деградировала. А сейчас вот проявилась. Все же, вероятно, ученые мужи, с которыми она так любила мысленно поспорить, в чем-то были правы – не женское это дело, война. Отчего-то вспомнилось как один из этих авторов даже говорил, что правь Этленом дамы, то было бы куда больше мира. Миэн подумала, что она, наверное, точно бы не стала впадать в варварскую дикую ярость, которую чужане обрушивали друг на друга… она хотела верить, что это чужане – поправила дщерь Элеисов себя.
Хуже всего ей стало, когда она увидела подтверждение – это и впрямь учинили сородичи. На уцелевшей стене главного дома были выжжены слова: "Волей, непокорные и дикие были сокрушены, да иссохнут души любого, тот осмелиться здесь поселиться. Это место навеки – хэльем". Последнего слова Миэн не поняла. Это дало ей отговорку, что это и впрямь могли быть чуть менее дикие варвары, воевавшие с варварами полными. Просто не поняли чего и захотели хоть как-то отомстить за Укуль…
Отговорку Миэн отвергла. Буквы были нанесены на камень стены явно Сиятельным огнем, она чувствовала след высшей магии, остро, как чует запах пищи давно голодающий. Да и будь они выбиты вручную, пора все же признать, что этот священный, великолепный, но неудачный поход пробудил в собратьях не только лучшее, но и худшее. Миэн это признала. Как и то, что дикари вполне заслужили такое к себе отношение, на алтарях и в профанных лабораториях. Но все равно, от того, что еще одна часть ее наивной мечты безвозвратно погибла, стало пусто и горько в уцелевших душах.
Потом из остова главного дома вышла женщина. В порванной накидке, длинный мех на голове растрепан, окровавлен. В руке она держала отрубленную голову, но показалось Миэн, что почтительно, как величайшую драгоценность, не трофей.
Дикарка вскинула голову с жутким грузом. Заговорила, хрипло и тихо, потом голос окреп, озвончел.