Я мучился от жары, нехватки свежего воздуха и жажды. Автобус, мчащийся по междугородней трассе, напоминал камеру пыток. Кондиционер сломался. Бабушка ворчала, как умеют только старушки за шестьдесят, на водителя. Тот лишь огрыз-нулся.
За окном мелькали деревья с одной стороны, потоки машин - с другой. Далекое гудение за несколько секунд превратилось в вой сирены, и так же быстро смолкло вдали навсегда. Может быть, скорая мчалась спасать писателя романа, лежавшего на коленях? Может, сей писатель решил на свою голову выйти из чудесного загород-ного домика и прогуляться вдоль трассы? У судьбы бывает злая ирония.
Впрочем, это неважно. Как и ужасная поездка. Мерзкий пот, пропитавший футболку и шорты. Черная футболка – плохая идея, когда за окном палит солнце. Холодный ответ от девушки, за которой ухлестывал. Не важно.
Ничего не было важнее этого сладкого предвкушения сорванных голосовых связок. Возможности выпустить в песне все эмоции. Они просились наружу. Рвались переплестись с голосами сотен таких же людей вокруг. Там не имело значения умение петь. Лишь правдивость чувств.
Спустя несколько часов, за которые я успел понять, что привыкнуть можно к лю-бым условиям, автобус таки добрался до столицы. Выбрался из салона, превратившегося в сауну, на свежий воздух. Даже тридцатиградусная жара показалась приятной прохладой.
Одна пересадка на метро, несколько переходов, десять минут прогулки – за годы дорога хорошо запомнилась. И не забыть перекусить в забегаловке. Но не той, что прямо у клуба, а в небольшом торговом центре, где сейчас было гораздо спокойнее. Чем меньше людей, тем лучше.
За последние часы люди уже порядком надоели. Да и как могли не надоесть? Постоянные ворчания, словно они могут что-то изменить. Споры о мелочах и мелкая грызня. Бурчание. Жалобы. И одна мысль. О, эта мысль, которая приводила просто в ярость: “Мне все должны”. Почему никто не понимал элементарную истину: “Никто никому не должен”?
В очереди, к сожалению, терпеть окружающих пришлось. Лучше бы вернуться в автобус. Попросил бы еще водителя включить печку, а то парит слабовато. Что угод-но, лишь бы не слушать разговоры малолеток о том, кто и как сильно надрался на прошлой неделе, где блевал и сколько предложений получить еще дозу алкоголя (и не только) после концерта. Если после останется еще хоть сколько-нибудь свободного места для этого дерьма.
Наконец, двери в клуб открылись, и толпа весьма цивилизованно и в темпе заби-ралась внутрь. Удивительно. Магия начинала действовать? Предвкушение нарастало и, слава Богу, постепенно вытесняло грязь окружения на периферию сознания.
Пробрался в просторный зал. Под потолками горели редкие лампы, и барные стойки были настоящими островками света в этом чудесном царстве полутьмы. Люди постепенно стягивались к сцене. Повезло оказаться буквально в пяти рядах от ограждения. Ощущение, будто до музыкантов можно дотянуться рукой.
Команда спецов настраивала инструменты, подготавливая сцену к главному дей-ствию вечера. Cуток. Последнего месяца. Прожекторы переливались разными цветами и разрывали помещение яркими лучами. Все должно работать идеально.
Оглядел толпу. В паре метров впереди стояла пара лесбиянок среднего возраста. Слева глушила пиво компания мужиков: все как на подбор бородаты и в футболках различных групп. На два часа миловалась пара. Позади кто-то пытался прокричать в телефон указания секретарю. Серьезно? Через плечо парня спереди погляды-вал на переписку с девушкой. “Прости, пожалуйста”. Интересно, за что? Что не взял за концерт? Что переспал с сестрой? Что испортил жизнь?
По отдельности люди, зачастую, нормальные. Наверно. Но люди в целом бесили, и порой подавить эту ярость было сложно.
Ну, когда же? Минуты тянулись мучительно долго. Ноги начинали ныть. Раздра-жение вновь набирало силу. Почему же они опаздывали?
Ну же.
Ну же.
Ну же.
Свет пропал. Уступил место долгожданному мраку. В темноте мелькнули силуэты, прокравшиеся на сцену. Сердце радостно затрепетало. Зал засвистел. Закричал. Заорал что есть мочи, и я присоединился. Это были уже не люди. Не лесбиянки. Не бизнесмены. Не изменники, не алкоголики, не наркоманы, не отличники, не ученые мужи. Толпы людей не было. Был лишь оживший зал.
Прожекторы за сценой вспыхнули. Яркие лучи вспороли темноту, выделив пять фигур. Они возвышались перед залом и купались в его криках.
Первые удары по струнам электрогитары. Ноты побежали по проводам. Добрались до мощных колонок, висевших на стенах. И обратились звуковой волной, унесшей раздражение. Унесшей разочарование. Унесшей злость.
- УУУУАААААА
- ДАААААААААА
- ДА! ДА! ДА!
Зал неистово приветствовал этот звук, ласкающий душу.
Первый взрыв прошел. Стоило залу притихнуть, в дело включились ударные. Сперва медленный темп. Чтобы толпа поймала его. И она поймала. Люди качали го-ловами в такт. Быстрее и быстрее.
Вторая электрогитара.
Бас.
- Вы готовы?!
- Дааааа! - хором отозвался зал.
- Не слышу вас!
Оглушающее “ДАААААА” стало ответом вокалисту. Музыканты с улыбкой переглянулись.
- Отлично! Вы лучшие сегодня! Все и каждый! И я вас люблю всех! Да, черт подери, тебя, тебя, и даже тебя, уродливый мужик. Всех вас!
Толпа отвечала не словами, но эмоциями. И группу в очередной раз накрыло волной одобрительных криков!
- Так давайте взорвем сегодня это чертово место!
Мелодия превратилась в первую песню. Песню о падающем ангеле со сломанными крыльями. Слова ее были близки каждому, и отозвались в сердцах всех слушателей. Их слова слились в унисон. Это был голос толпы. Но не безумного стада, а Людей. Песня очищала их.
- Знаете, что я хочу сказать? Вы, мать вашу, просто охренительны! – прокричал в микрофон вокалист, пока последние звуки песни затихали.
Он развел руки в стороны. Дыхание участилось. Капельки пота проступили на лице. Они блестели в свете фонарей, моргающих в так закрывающей партии ударных. Зал в очередной раз окатил артистов одобряющими криками и свистом. Так еще не раз случится за сегодняшний вечер.
Неужели всего полчаса назад все эти люди так бесили? Ведь сейчас все здесь были братьями и сестрами по духу. Едины духом.
Но что же это тогда за чувство? Что-то не так. Взгляд беспокойно забегал. На лицах соседей то же напряжение. Что-то неправильно. Бизнесмен, что раздавал указания, смотрел вверх.
Он что, задрожал? Действительно, дрожит.
Почему так тихо? Должна же заиграть следующая песня. Но музыканты тоже смотрели подняли глаза. И я поднял голову. Среди бегущих под потолком труб сыпалась бетонная крошка. Там было… Нечто? Скорее, Ничто. Да, это было подходящее слово для ощущения.
Говорят, если долго смотреть в бездну, она начинает смотреть на тебя. Именно так. Оно было там и смотрело сверху вниз сотней жутких глаз. Они и правда там были, как в темную ночь: кажется, что на небе ни звезды, но стоит приглядеться, и яркие точки начинают вспыхивать одна за одной.
Вместо музыки зал наполнил низкий гул. И он все нарастал. Раздались удары. Но это была не барабанная установка. Казалось, кто-то пытается пробиться через крышу. Черт подери, оно и пыталось пробиться через крышу!
Посыпались куски арматуры, разорванные железные крепления, камень. Кому-то разбило череп. Он рухнул, но никто не шевельнулся. Все продолжали стоять. Почему все стоят? Почему я стою? Надо бежать. Как можно дальше? Но эти глаза под потолком…
С-с-стереть
Съес-с-сть
Шипящий голос пронзал сознание иглой. Каждый звук отдавался болью. Неужели смерть пришла? Если ничего не сделать, потолок обвалится. Всех нас расплющит, раздавит. Если Ничто не доберется до них раньше. И было ощущение, что тот человек с пробитой головой – счастливчик.
Может, мертвецов уже было больше. Не получается посмотреть – взгляд прикован к Нему. Глаза из Ничего бегали во все стороны. Замирали. Один уставился на меня. Мысли покидали сознание. Телом не пошевелить. Даже не вдохнуть.
Кислорода становилось меньше. Ни звука в зале. Только низкий, мерзкий гул. И щипящий голос из Ничего.
С-с-съесть
Темнота под потолком становилась плотнее. Осязаемей. Потянулась вниз жуткими зигзагообразными конечностями. Щупальца, из которых вились десятки щупалец поменьше.
Проглотить
Удар по струнам прокатился по залу. Лишь на секунду, но оно приглушило противное шипение. Секунду, которой хватило на короткий вдох. Сознание встрепенулось. И даже почти удалось отвести взгляд… Снова гитара отдалась эхом по поме-щению. Еще один глоток воздуха. Еще одна попытка уйти от Ничто.
Мелодия гитары начала принимать форму, нестройный, но все-таки ритм. Шипе-ние изменилось. Стало громче. Злее.
Молчать!
Гитара сопротивлялась. Она отказывалась умолкнуть. Сотни глаз во тьме засуетились. Хватка слабела на мгновение, и снова возвращалась. Но перерывы облегчения становились больше с каждым новым ударом по струнам. Наконец, сил хватило, чтобы отвести взгляд от потолка. Гитарист на сцене боролся изо всех сил, чтобы мелодия не прекратилась. Казалось, если он остановится, то замолкнет уже навсегда. Мышцы напряжены до предела, вены распухли, пот пропитал простой наряд – белую майку-безрукавку и джинсы. Капли стекали с коротких черных волос на лоб, бежали по лицу до подбородка и падали на сцену.
Остальные музыканты тоже боролись. Удар баса. Удар установки. Вокалист вцепился в микрофон. Сжал его так сильно, что выступили капли крови. Видно было напряженные голосовые связки.
Зазвучал его голос. Хриповатый, слабый, но прокатившийся по всему залу благодаря усилителям. Ничто заверещало. Но уже не смогло заставить музыку стихнуть.
Песня набирала обороты. Становилась стройнее, напористей. Шаг за шагом. Ничто забило своими конечностями. Попыталось добраться до толпы. Пробило потолок еще в нескольких местах. Раздались вскрики. Совсем рядом - мерзкий чавкающий звук.
Но песня продолжалась. Слова наполняли сознание, вытесняли потустороннее шипение. Слова о том, что сегодня мы должны бороться вместе. Эту звучало призывом. И мы присоединились. Голос за голосом. Душа за душой.
Люди пели все громче. И снова один за одним поднимали глаза вверх. Но больше не в страхе. Смотрели в тысячи пустых глазниц и бросали слово за словом. С вызовом, с праведной злостью.
Ничто не желало отпускать добычу так просто. Щупальца рванули вниз. Хотели урвать свой кусок. Но песня превратилась в щит. Звуковые волны, вырывающиеся из динамиков, проходили сквозь Тьму, разрывая ее в клочья. Кто-то из механиков сумел добраться до пульта управления светом и выкрутил на максимум яркость прожекто-ров.
Толпа вскинула руки, сжатые в кулак, навстречу рвущимся щупальцам. Сегодня, здесь и сейчас, они собирались биться вместе.
Аааааргххх
Ничто взревело в отчаянной попытке добраться до людей, поглотить и утащить. Ее конечности прорывались к динамикам, но плавились под напором музыки. На месте одного щупальца появлялись десятки других. И одному удалось разворотить ряд динамиков. Несколько колонок рухнули вниз. Но Ничто уже не контролировало тела. Стоящий под ними фотограф сумел отпрыгнуть в сторону.
Но Темнота все равно радостно зашипела. На секунду. Пока не осознала, что ее сопротивление уже не важно. Музыка жила в помещении. В живом голосе каждого си-лы было больше, чем в 100-киловатном усилителе. Сила музыки была не в громкости, а в чувствах, что она рождала.
Толпа взорвалась последним припевом. Кто-то вскинул руки вверх, кто-то прыгал. Пока шипение не превратилось в жалкое поскуливание. Слова и инструменты умолкли разом. И в этот момент Ничто исчезло.
Я посмотрел наверх. Увидел лишь темноту ночного неба в продырявленной крыше клуба. С улицы доносилось завывание сирен. Но страха не было.