Пошатнувшийся было командир Ордена гордо выпрямился. Выхватил меч, судя по виду – больше церемониальный, чем боевой.
- Эй, козья кровь, кто из вас готов на поединок?
Непонятно, чего он хотел этим добиться. Вряд ли много народу с Юга понимало укулли. А если и понимают – неужели сиятельный думает, что они согласятся уйти восвояси, если он вдруг победит? Впрочем, что бы он не замыслил, бой продолжался. Вернее, "охота на золотых птиц" – говорил один из воинов по пути нечто подобное. Придурманенных антимагией орденцев уже не столько били, сколько вязали.
Но кое-чье внимание вражий вождь все же привлек. Отпихнув увлекшегося союзника, к нему пробился Аэдан. Подкопченный и злой – видно, что первый же его бой в дареном доспехе станет для снаряжения и последним – оно едва не обуглилось, пластины набедренника болтались на полуоборванных шнурах. И меч Кан-Каддах успел о кого-то окрасить и выщербить. Впрочем, сам он был слишком бодр и уверен в себе для серьёзно раненого.
Орденец ударил, раз, другой, металлом в подставленный камень. Аэдан работал двуручной громадиной, столь неуклюжей на вид, с такой легкостью, словно это была трость для прогулок. На третий раз даже не стал парировать. Отступил в сторону, пропуская увлеченного инерцией врага и приложил плоской стороной меча по спине. Командир лагеря упал лицом в пыль. Терканайский сапог тут же наступил ему на шею. Классическая картина, хоть сразу на барельеф.
Слева загрохотали выстрелы, закричали. Часть стрелков Кохорика еще в начале налета прорвалась к краю лагеря, заняла там оборону за сиятельными же баррикадами. Попытавшиеся было прийти господам на помощь вассалы потеряли с десяток убитыми, и, в замешательстве, обезглавленные, отступили. Союзники из Ламана были более независимы разумом, но лояльность питали прежде всего к самим себе. Они еще на полпути решили, что здесь все проиграно и отступили к своим землянкам. Послали гонцов к основной армии на другую сторону от города.
Ханнок проверил фитиль. Все готово, на случай если надо в кого-нибудь выстрелить. Но, похоже, желающие драться враги закончились.
- Можно грабить, - хрипло разрешил Сагат, - Услышите сигнал -сразу же ко мне.
Кохорикаи заулюлюкали, заскакали, потрясая оружием, озерники – завыли, даже нормалы. Разбрелись по лагерю. Часть бойцов, впрочем, осталась сторожить повязанных и подступы со стороны вассального лагеря. Тот бурлил, бритоголовые, не лысые, вояки собрались в подобие строя, мялись, переглядывались, идти в атаку не решались. Возможно потому, что самых помпезных орденцев приволокли и поставили у них на виду, под прицелом.
- Эй, Ханки, возьми и мне чего-нибудь! – проурчали за спиной. Ханнок вздрогнул, повернулся и увидел Карага. Хотел в ответ на испуг съязвить по поводу того, что не видел варау в бою, но присмотрелся и понял, что колчан у того почти опустел. Если черный кот стрелял хоть вполовину своей обычно меткости, то нащелкал куда больше серого демона.
- А сам?
- Я варау, мне трофеи – только чужой милостью, - досадливо оскалился пантерочеловек. - Ну же, не спи, живее!
Сарагарец пошел по лагерю, заглядывая в палатки, мешки и телеги. Алчность в нем боролась с тревогой. По его опыту, не стоило так мешкать, ох не стоило. Вот придет подмога из незахваченных врасплох и раздавит их о стены Кохорика. Чего же задумал этот Сагат Санга?
---
Элеис Миэн молилась. За упокой, прося мести, но в первую очередь – чтобы ни одно чудище не свернуло на этот переулок из ткани и мешков. Пока что владыки миловали – искаженные и подобия ходили мимо.
Она быстро поняла, что на последний бой у шатра лорда Тулуна не успеет. Враги сработали четко и быстро, словно знали куда и как надо бить. По лагерю клубился дым – обычный, от подпаленных шатров, и вторая куда более опасная разновидность. От нее мир Миэн плыл и рвался на клоки, пара вдохов едва не отправила ее в обморок. Богопротивная, подлая мерзость, у варваров нет чести!
Хорошо хоть навес на окраине лагеря, рядом с клетками для образцов, где она держала своего коня, оказался почти не затронут. Но даже так ей пришлось отказаться почти от всех заклинаний. Хватило лишь на простенький аккорд, приглушивший звуки. Миэн трижды прокляла себя за трусость, но решила, как только бездушные чуть отвлекутся, вскочить и скакать к ламанни, прочь от позора и горя, муки и безумия.