Шаи пил его осторожно, смакуя мелкими глоточками, как дорогое вино. Лицо у парня было несчастное, но чашку он держал как драгоценнейшее сокровище.
- Кстати о традициях… - внезапно сказал Хал-Тэп, посмотрев прямо на нобиля, - У вас там, за Контуром, часом не сохранились какие-нибудь древние застольные обычаи? Мы тут не прочь просветиться.
Шаи испуганно скукожился, в тихой панике посмотрел на Аэдана. Тот, помедлив, кивнул, но пальцы на ложке сжал до побелевших костяшек.
"К чему все это?" – подумал Ньеч. А затем перебрал факты их совместного путешествия и княжьи намеки.
"А, так он законтурец… интересный феномен".
Похоже, на лице Ньеча проявилось что-то профессиональное, потому как теперь аристократ уже испуганно косился на него самого. Даже стул отодвинул. А может, не от него, а от сидевшей рядом с учителем Сонни – девушка тоже сложила четыре и четыре, и разом, снова, онгатаилась.
Нечитаемый, но не удивленный Ханнок грыз медовую лепешку. За спиной у одноглазого слышимо, укоризненно, громыхала посудой женщина. Пауза затянулась.
- Я… я немного знаю о церемониях приготовления Питья Богов… - пролепетал наконец нобиль, втянув облучевшую голову в плечи, - Но я не уверен, что смогу повторить, там нужны особые специи… Тот же тсаанский перец, например…
Хал-Тэп, лишенный жалости, встал, подошел к шкафу у стены, легко снял целую полку с ящичками и мешочками и поставил на стол прямо перед законтурцем. Тот лишь беспомощно шарил по ней глазами, даже не притрагиваясь.
- Учитель, а нобиль-то, похоже не только контрабандный, но и липовый… - тихо, слышно на весь зал, прошипела в наставническое ухо Сонни.
Шаи вздрогнул. Ханнок покачал рогатой башкой, сходил за сумкой. Со стуком уместил в центр стола тот самый бокал, расписанный под детей Ахри и Иштанны.
- Для кон-цен-трации, - буркнул зверолюд.
Красный как рак, уже явно не от магии, Шаи ожил-таки. Пробежался тонкими пальцами по склянкам, лакированным шкатулочкам и шелковым сверткам. Отомолец с толикой злорадства отметил, что ингредиенты меднокожий подбирал из самых дорогих и редких. Жгучий красный перчик, стручки ванили, сок агавы в хрустальном флаконе…
Хал-Тэп не горевал о расточительстве, наблюдал с хищным интересом. Либо и впрямь, богат, как Хаванен Благословенный, либо что-то Ньеч упускал в картине варварского мира. Что-то важное.
Господин Ток Каан все больше входил в раж. Затребовал ступку с пестиком, размолотил в ней бобы с таким тщанием, что Ньечу на мгновение стало завидно. Вот его бы ученики проявляли подобное прилежание… Попросить, что ли, юношу помочь с организацией аптеки при лечебнице?
Чашки на столе были взвешены, рассчитаны и признаны негодными. По едва заметному кивку Хал-Тэпа женщина сбегала к соседке за сервизом в древнем, благородном стиле. Тсаанские бокалы без ручек, расписанные черным по белому, подобные кодексам, выстроились рядком на столешнице. Один из подмастерьев, в домашней одежде так похожий на самого хозяина дома, притащил несколько дополнительных стульев. Шаи кинул на свой подушку и уселся, поджав ноги с привычной изысканностью, который бы обзавидовался князь Кин-Тарага.
Отмеряя, смешивая и взбалтывая, аристократ концентрацией и точностью движений сейчас напоминал Ньечу отомольского мастера тренировок, учившего молодого огарка гимнастике и рукопашному бою. Звероврач даже ощутил укол ностальгии – тот старик был одним из немногих земляков, с которым у них сложились дружеские отношения.
По итогу, Ньеч все-таки решил, что для повседневного питья все же предпочитает "плебейский" (Тьолль, забытая мать Тавалика, дожил - плебейское какао!) способ приготовления. Сладкий и с молоком. Но, все таки, было в древнем, горьком и бодрящем напитке… что-то. В родословии Тилив Ньеча нгатайская кровь была апокрифом, но он все равно ощутил некоторое волнение. Словно открыли окно в доколониальный мир, с его воинственной знатью, флейтами и барабанами, и дымом тлеющего копала в курильницах.