Снаружи Прошин забеспокоился, услышав странное шевеление со стороны их убежища, встал с чурбачка, на котором клевал носом и, крадучись, с винтовкой наперевес подошёл к скале. Но всё было тихо, только потрескивали дрова в костре, так что Иван вернулся на пост, продолжив своё всенощное бдение.
Инопланетные зверушки шелестели в кустах; сквозь колышащиеся ветви деревьев - голых, только-только проклюнулись почки, - светили звёзды.
У Холтвистла не было спутника и поэтому, как считали некоторые учёные, на планете невозможна разумная жизнь. Вот, думал Прошин, мотая тяжёлой головой, пришли земляне, принесли разум – уноси пятки. И ведь что обидно, расстояние-то – тьфу… на каком-нибудь снимке со спутника пальцем накрыть, а на деле можно хоть всю жизнь по местным буеракам блукать.
За размышлениями Прошин и не заметил как заснул. Собирался бодрствовать всю ночь, чтобы дать возможность восстановить силы великану, но с непривычки сломался - разбудил его Джангулян, утром выбравшийся из палатки по нужде. Профессор ни слова не сказал Ивану, виновато моргавшему заспанными глазами, и, пока тот совершал утренний туалет, устроил побудку остальному отряду. Прежде всего, Геворга Арамовича заботили дети. До завтрака он долго выспрашивал самочувствие Дженни и Арама, стараясь убедить прежде всего самого себя, что дети выдержат. Дети чувствовали себя сносно, только Арамчик был хмур и прятал глаза, односложно отвечая отцу, что, мол, не в настроении.
Всех поразил Смит. Иван прекрасно помнил, как зашивал верзиле лицо и разодранную руку. Когти и зубы зверя, напавшего на меньшого участника их предприятия, оставили страшные следы на лице Смита, так, что только чудом уцелел правый глаз. Во время сна повязка с лица Смита сползла и, едва только великан показался из палатки, как Иван и Геворг Арамович застыли каждый на своём месте, изумлённо глядя на верзилу.
- Джон, Джон, - не сдержался Арамчик, - ты выздоровел?!
На лице Смита не осталось даже шрама, напоминавшего о вчерашней свалке. Криво усмехнувшись мальчонке, великан прошёл к ручью, журчавшему неподалёку, и принялся умываться, а, вернувшись, бросил в костер, на котором готовился их нехитрый завтрак, обрывки бинта. В ответ на недоумённые взгляды своих спутников он только пожал плечами.
Новый день встретил отряд лучами ласкового весеннего солнца, побуждавшими людей весело шагать по лесу, шелестом прошлогодней листвы или хрустом подтаявшего снега распугивая мелкое зверьё. Однако стоило им подняться на очередной невысокий холм, как расступившиеся деревья открыли панораму наступающей по всем фронтам непогоды: с северо-запада ветер гнал снеговые облака, задевавшие заснеженные вершины недалёких гор. Остановившиеся на вершине холма путники с беспокойством рассматривали величественную картину.
- Пройдём ещё хотя бы час, - нарушил молчание Смит, - и будем искать место для стоянки.
Это прозвучало слишком неуверенно, чтобы быть руководством к действию. Они так и стояли на вершине холма, сбившись в кучку, а крепчавший ветер трепал их одежды, бросал первые снежинки из надвигающейся армады, и мнилось: вся планета ополчилась против них, и в целом свете нет им ни приюта, ни спасения...
- Так, ну всё, пошли, - ещё раз скомандовал Смит.
- Смотрите, - тихо сказала Дженни.
Смит повернулся к ней, собираясь, видимо, что-то сказать, осекся, и только выругался сквозь зубы. Остальные молча смотрели как две серебристые точки скользнули по краю атмосферного фронта, оборвав подле свинцовых туч инверсионный след. Ведущий и ведомый – один чуть отстал, прикрывая, - заложили лихой вираж, сбрасывая скорость у самой вершины холма.
Малые десантные боты, стандартная модель.
Стремительные очертания корпуса, которые несколько портил спортивный животик десантно-транспортного отсека под коротенькой хвостовой балкой с двухкилевым оперением, электрореактивные двигатели с запасом хода почти в астрономическую единицу, забранные в обтекатели поворотных гондол на задорно отклянченных аэродинамических плоскостях, поляризованные стёкла фонаря кабины. Серебристое теплоизлучающее покрытие обшивки поблёскивало на солнце заставляя прикрывать руками глаза. Звук работающих двигателей едва перекрывал свист ветра и две гигантские стрекозы – по пятьдесят метров в длину каждая – закружились вокруг холма, опустив носы к вершине с людьми, замершими на выветренных камнях.
Они стояли и смотрели – больше ничего им не оставалось. Предприятие обернулось крахом, все их хитрости пропали втуне, усилия оказались бесплодны...
Прошин не к месту подумал, что такие манёвры влетят кому-то в копеечку – энергии только-только выскочить из гравитационного колодца, да сменить орбиту, не считая жизнеобеспечения кабины управления и десантного отсека, а здесь, «на грунте», электрореактивные двигатели, слишком слабые для полётов в атмосфере, самым натуральным образом транжирили энергию, выбрасывая на ветер мегаватты и килоджоули.
Они стояли и смотрели. Дети жались к профессору, Прошин бездумно наблюдал как в десантных отсеках открылись люки. До тридцати человек в лёгких скафандрах и до двадцати в тяжёлых «Кирасах», вспомнил Иван позабыв о винтовке, так и висевшей у него вдоль туловища. Стоял и смотрел Прошин на то, как заканчивается их полубезумное предприятие, и серия выстрелов заставила его вздрогнуть от неожиданности...
Пули двенадцатого калибра высекли искры на блистере кабины и бот, уже приготовившийся к высадке, повело в сторону. Пробить бронированное остекление не получилось бы и из пушки, больше сработал эффект неожиданности: десант горохом посыпался на землю. Оглянувшись, Иван увидел перекошенное от злобы лицо Смита. Великан, отстреляв магазин, взял винтовку наперевес и длинными скачками понёсся по склону холма вниз.
«Куда?!» - хотел было крикнуть Прошин, успел подумать, что надо бы и самому стрельнуть, что ли, но тут их окружили фигуры в серебристых комбинезонах, в шлемах с прорезями визиров и с оружием в руках и, повинуясь недвусмысленно выраженному требованию, Прошин, чувствуя себя дурак дураком, снял оружие через голову и медленно положил на камни. Второй бот неторопливо снялся с места и двинулся вслед Смиту, который, не снижая темпа, нёсся к обрывистому краю холма. Прошин краем глаза видел, как верзилу догнали возле самого обрыва и Смит просто расшвырял нападавших как кутят. Встал в полный рост, вскинув винтовку.
Один из десантников отошёл на пару шагов. Чётко, словно на учениях поднял своё оружие, прицелился, повёл стволом – там, внизу, Смит отчаянно палил в брюхо разворачивающегося над ним летательного аппарата. Оружие в руках десантника чуть дёрнулось, издав сухой треск, на срезе ствола заплясал огонек, и Смит вдруг оступился, вскинул руки и исчез за краем обрыва.
Отвоевались.
Не то чтобы все они испытывали какие-то сильные чувства друг к другу, а всё же за время нелёгкого хоть и короткого пути они именно что привыкли вот так, впятером тянуть каждый свою лямку и Джон Смит, верзила, по умолчанию считавшийся в отряде за командира вполне соответствовал своей должности: припасов он волок за троих, шагал также за троих, вытягивая за собой Арамчика, подбадривая профессора и покрикивая на его дочь... ну, и кушал он за троих тоже.
Арам вскрикнул и спрятал лицо в куртке профессора, оцепенело смотрящего перед собой. Прошин сжал кулаки, не в силах отвести глаз. Дженни крепко-крепко зажмурила глаза, и из-под плотно сжатых век вдруг покатились слёзы. До сих пор они всё-таки воспринимали своё вынужденное путешествие как некую прогулку, экспедицию пусть и в экстремальных условиях; плохо верилось, что таким образом они спасают свои жизни и сейчас именно так, наглядно и жестоко, им показали насколько всё серьёзно. Жаль только урок запоздал.
Дальнейшее Иван помнил плохо. Их затолкали в летательные аппараты, несильно, но настойчиво подталкивая в спину, Прошину стянули руки пластиковыми наручниками, семейство Джангулянов оставили как есть, только дюжие парни в камуфляже зажали профессора с детьми между собой. Боты поднялись, развернулись, и тут началась самая настоящая снежная буря: ветер бросал снежные хлопья, норовя перевернуть пляшущие под его порывами машины и это бы полбеды, запаса энергии в батареях вполне хватало подняться над бурей, чтобы там, в чистом небе поймать поток энергии с орбиты, но над атмосферным фронтом в мезосфере заплясали грозовые разряды – спрайты и диспетчера, сообщив об этом пилотам, рекомендовали найти какое ни есть убежище и переждать непогоду до тех пор, пока не пройдёт основной фронт облаков или не восстановится энергоснабжение.
Убежище нашлось неподалёку: законсервированный метеорологический пост в пяти километрах к западу. После недолгой болтанки в воздухе боты сели прямо возле входа в одноэтажное длинное здание. Дверь, закрытую на замок и опечатанную, вышибли с одного удара, десантники быстро обошли весь дом, нашли источник энергии – небольшой дизель-генератор – и вскоре лампочки на потолке замерцали тусклым светом, озарив помещения, забитые разномастной аппаратурой и заставленные казённой мебелью.
После этого «позаботились» о пленниках: профессора с детьми запихнули в какую-то комнатушку, определив под охрану двух громил, Прошина же, протащив по длинному коридору с рядами пластиковых дверей, завели в большое помещение, заставленное столами и стульями. Там Ивана и оставили, посадив на неудобный стул посреди комнаты, оставив руки скованными наручниками.
Хлопнула дверь, Иван остался один. Прошин подёргал руками, пытаясь не то снять, не то ослабить наручники – напрасно, пластиковая нить только врезалась в кожу, причиняя резкую боль. Прошин оглядел помещение. Его оставили в темноте и при слабом свете из окон, забранных решетками с толстыми прутьями были видны только столы, стулья да кафедра, перед которой Прошина усадили конвоиры.
Иван скрючился за столом и спрятал лицо в ладонях. Потянулись минуты.
За стенами комнаты, судя по всему служившей персоналу станции конференц-залом, раздавались звуки, издаваемые обычно людьми, обустраивающими стоянку: кто-то ходил по коридору, что-то протащили, хлопнув дверью по соседству. В какой-то момент Прошину почудился запах горячей пищи, и Иван сглотнул набежавшую слюну. Всё-таки, несерьёзный я человек, - подумал Прошин, - нас взяли в плен, Смита убили, а я тут слюни пускаю, о еде думаю...
У двери щёлкнул выключатель; Иван отнял руки от лица. Залитый светом вечных ламп (одна помаргивала), напротив Ивана стоял здоровенный детина, стоял, молча рассматривал Прошина и что у него было на уме при этом...
Пытать будут?..
Боевой скафандр космического десанта с выключенной фототропной маскировкой превратился в серый комбинезон, полностью скрывший лицо. От фигуры вошедшего веяло опасностью: так должен был выглядеть киборг-убийца из старых дурацких фильмов. Киборг поднял руку, и Иван непроизвольно дёрнулся. Он был полностью во власти своего страха, полностью во власти этого... в сером.
Десантник что-то нажал на скафандре, шлем распался на две части, улегшись вокруг шеи на манер капюшона. На Прошина смотрел молодой, может быть, немного старше Ивана, молодой человек и под его взглядом Иван вспомнил, что три дня не брился, что всю дорогу ел наспех возле костра, для которого долго не получалось найти сухие дрова и дым от сырых веток выедал глаза. Стоявший перед ним молодой человек был чисто выбрит, подстрижен, серый комбинезон сидел на нём что твой смокинг, вдобавок сквозь ядрёный аромат, издаваемый пленником нет-нет да пробивался слабый запах хорошего парфюма.
Прошин опустил глаза и принялся разглядывать столешницу.
- Вы зачем детей с собой потащили? – внезапно спросил десантник.
Прошину пришлось сделать усилие, чтобы поднять голову и встретить его взгляд:
- От вас спасались, - в горле застрял комок, ответ вышел хриплый, неубедительный и ему пришлось, откашлявшись, повторить сказанное.
- Они спасались, - иронией, прозвучавшей в голосе, можно было отравиться, - а вы знаете, что гон у крысоедов сейчас в самом разгаре?
Прошин недоумённо посмотрел на собеседника.
- Не знаете, - сказал молодой человек. – В это время даже гулли не выбираются из берлог, хотя спячка у них уже закончилась. Редких шатунов раздирают на части, к пиршеству собираются особи со всей округи...
Он махнул рукой:
- Сами полезли на верную смерть, так хоть детей бы оставили органам опеки. Куда вы вообще направлялись?
- Ну, я точно не знаю, - промямлил Иван, чувствуя себя идиотом, - Смит сказал...
- Кто это – Смит?
- Вы убили его там... – Прошин мотнул головой куда-то в сторону окна.
- А-а, репликант, - Иван постарался запомнить странное слово, как будто из его нынешнего положения существовал выход.
- То есть, вы доверили свою жизнь и жизнь детей профессора Джангуляна этому гангстеру? – переспросил молодой человек.
Он сокрушённо покрутил головой, взял стул, развернул его спинкой к Ивану и уселся, с неподдельным интересом разглядывая своего оппонента. Прошин же окончательно смешался и сидел ни жив ни мёртв, думая только о том, как они лопухнулись, доверившись Смиту – случайному, в общем, человеку.
- Вот, значит, кого нам присылают с Земли, - сказал тем временем молодой человек.
- Меня не к вам прислали…
- Ну, не важно…
Прошин сокрушённо молчал.
- Вы прилетели сюда пять или шесть дней назад, так?
- Ну… - Прошин замялся, - да.
- Как вам у нас?
- Да нормально…
- Так что ж вы по лесам бегаете? Знаете, во что обошлась спасательная операция?
Ну да, десантные боты туда-сюда гонять… Прошин только хмыкнул в ответ.
- Никогда не понимал вас, землян, - будто в пространство сказал его оппонент. – Живёте так, будто вся Вселенная создана ради вас одних. Умри ты сегодня, а я завтра – так?
Под требовательным взглядом Иван почувствовал себя без вины виноватым.
- Да нет, ну что вы… Это… э-э…
Молодой человек со вздохом поднялся и принялся ходить возле кафедры, сцепив руки за спиной – ни дать, ни взять профессор читает лекцию нерадивому студенту.
- Мне много рассказывали о Земле. Говорили, Земля забыла своих сыновей. Говорили, новые миры должны сами выбирать свой путь, не оглядываясь на матерь рода человеческого и знаете, Иван – я не верил, - он многозначительно посмотрел на Прошина. – Ведь мы, новые люди, появились здесь только по воле Земли. Мы – это вы, мы земляне… В чём же дело?
Прошин пожал плечами.
- Только познакомившись с вами, я понял – вы слабы и эгоистичны. Прочие люди – даже дети – для вас не более чем инструмент, посредством которого вы достигаете собственного благополучия и любое, сколь угодно ничтожное усилие во имя общего блага чуждо и непонятно вам. Вы слышите меня?
Иван, сидел открыв рот.
- Благополучие планеты Земля зиждется на упорном труде колоний. Океан, Муром, Холтвистл – мы жертвуем свой труд, чтобы земляне могли наслаждаться беззаботной жизнью, не думая о том, как достаётся каждый кусок хлеба здесь, на фронтире. Наших отцов и дедов словно кулаков сослали вечно трудиться на благо Земли, мы же виноваты только тем, что родились не в той точке пространства. Что скажете? Молчите? И мы молчали до сего дня, но больше не будем словно бурлаки на Волге вытягивать Землю в светлое будущее. Жизнь в таких условиях многому научила нас: без малого полвека мы трудимся плечом к плечу, преодолевая тяжелейшие условия, оставленные родиной без помощи и поддержки, и теперь, глядя на вас, я понимаю, как это много.
Молодой человек перевёл дух.
- Никому и в голову не приходило причинять вред вашей драгоценной персоне. Может быть, вам пришлось бы некоторое время побыть под наблюдением, пожить в охраняемом поместье... и всё. Из всей вашей компании вопросы были только к репликанту, - снова это непонятное слово, - но теперь, как вы понимаете...
Десантник развёл руками.
Прошин пытался придумать возражения на этот небольшой спич, звучавший столь убедительно, но выстроить столь же логичную цепочку аргументов в пику произнесённой речи не получалось. Не хватало знаний.
Собеседник истолковал его молчание по-своему:
- Что ж, в любом случае, мы останемся здесь некоторое время и вы, наверное, желаете сделать туалет и получить горячее питание, - Иван покраснел. – Вас отведут к вашим друзьям.
- А что потом? – не удержавшись, спросил Прошин.
- Нам придётся подняться на орбиту, - пожал плечами десантник. – Вы будете иметь беседу с руководством, после чего решится вопрос о вашей безопасности.
- Когда я смогу вернуться на Землю? – прямо спросил Прошин.
- Мне казалось, вы собирались принять участие в экспедиции профессора Джангуляна, - парировал собеседник. – В ближайшее время вернуться вам не удастся, скажу честно. Но мы работаем над этим.
- Ну ладно... Может быть, наручники снимете? – Прошин сам смутился от того, насколько жалобно это прозвучало.
Молодой человек секунду разглядывал его.
- Да, действительно... Давайте руки.
Откуда-то из недр его одеяния появился небольшой нож – Прошин дёрнулся – и молодой человек одним взмахом перерезал пластиковую ленту.
- Вы можете присоединиться к своему научному руководителю, - сказал десантник. – Они как раз обедают.
За дверью конференц-зала Прошина ждал конвой – двое здоровенных парней в тех же серых комбинезонах. Без лишних разговоров сразу же показывая, кто здесь хозяин, его взяли под локти и, немного дальше по коридору, втолкнули в маленькую комнатушку, когда-то служившую жилым помещением для персонала метеостанции. Иван замялся у двери, оглядываясь. Обстановка не впечатляла: белые стены, тусклый плафон на потолке, окно, также забранное тяжёлой решёткой, три кровати, пара стульев, стол. За столом восседало семейство Джангулянов, поедая нехитрый ужин, собранный – Прошин невольно улыбнулся – из двух упаковок стандартного рациона космонавтов. Уж сколько их, таких упаковок, Иван приговорил за время учёбы – не счесть, вся общага харчилась выданными в Институте рационами, дружно прогуляв стипендию...
В данный момент Арам сосредоточенно выдавливал последние капли яблочного сока из тубы, а Дженни через стол наблюдала за ним. Судя по её недовольному виду, сока ей не досталось.
- Иван! – профессор только что обниматься не кинулся к Прошину, всё ещё стоявшему у двери. – А мы гадали, куда вас увели...
Да уж... Гадали. Так гадали, что от двух рационов крохи остались.
- Никуда не отвозили, - сказал Прошин, садясь на ближайшую кровать. – Здесь сидел, разговаривали с одним из этих...
Он неопределённо махнул рукой в сторону двери.
- И что? – спросил профессор.
- Что они тебе сказали? – подхватила Дженни.
Арам сопел над своей тубой.
- Ну... – Иван пожал плечами, соображая, что из услышанного в конференц-зале стоит знать профессору и детям. – В общем, говорят, надо подняться на орбиту, там будет беседа с их начальством. Потом можно будет продолжать подготовку экспедиции.
Джангулян недоверчиво посмотрел на него:
- Так просто?
- Это мне сказал один из них, - развёл руками Прошин. – Старший, по-моему.
Профессора его ответ явно не удовлетворил, и он собрался сказать ещё что-то, но тут Арам расправился со своей тубой и стал пачкать липкими руками всё подряд. Геворг Арамович поволок его в санузел – оказывается, к жилой комнате примыкал маленький закуток с душем и унитазом. Прошин подсел к столу.
- Мне покушать осталось? – спросил он у Дженни.
- Немножко осталось, - девчонка внезапно смутилась. – Может, ещё дадут, если попросить?
- Дадут, - проворчал Прошин. – Догонят и ещё дадут, не унесёшь.
В коробках болталась одна банка консервов и пакетик с черносливом. Иван в два счёта расправился с остатками еды, запил съеденное водой из пластиковой бутыли и сел на кровати. Дженни лежала на кровати напротив, закутавшись в одеяло, профессор устраивал сыну банный день. За дверью кто-то ходил, протащили что-то тяжёлое, но как ни прислушивался Иван, что там происходило он так и не смог понять.
За окном сыпал снег. Небесная канцелярия укрывала белым одеялом грехи людские и снежинки падали, выстраивая причудливые изваяния тотчас же исчезающие под порывами ветра. Деревья, на чьих голых ветках только набухли почки, стояли укутанные в белые одежды, белым укрылись и вечнозелёные растения; лес замер. Редкие тени скользили в подлеске, тихо хрустя снегом и раскачивая голые ветки кустарника, да журчала речка, веками пробивавшая себе русло среди отрогов горного хребта. Её истоки находились севернее, заканчивала свой бег речушка, впадая в огромное болото, топи которого служили берегом для реки Булл-Ран на пятьдесят километров ниже Москвы. На живописных берегах горной речки, не получившей от колонистов никакого названия, находился дом отдыха, несколько маленьких поселений на два-три дома, работники метеопоста брали из речушки воду для своих нужд и как это обычно бывает, человек оказался неспособен сохранить чистоту природы, отданной в его распоряжение.
В пяти километрах выше по течению, там, где речушка не пробив мощный скальный отрог, изящно обогнула его, надеясь со временем проложить путь через неподатливый гранит, прямо в воде лежал человек.
Талая вода с гор наполнила речку. Переворачивались валуны, тёмной ледяной водой наливались прибрежные омуты, стремнина становилась опасной для переправы до самого лета, пока не прекратится таяние снега с горных вершин. В одном из таких омутов и лежал упавший в реку человек, придавленный быстрым течением к самому дну. Его руки были бессильно выброшены вперёд в последней попытке смягчить падение, поток воды неминуемо сдвинул бы тело дальше чтобы там, на стремнине насладиться неожиданной игрушкой, но, падая, человек попал одной ногой меж двух валунов, старых, поросших мхом, последних бойцов некогда многочисленной рати. С этими ветеранами, свидетелями давнего спора скалы с водой, речка не могла справиться, но и уступать игрушку не собиралась, поэтому снова и снова безвольное тело моталось под напором воды.
Тихо шелестел снег, падавший и тут же тающий на камнях, журчала вода – извечный спор между скалами и водой шёл в полном молчании, даже существо, поневоле ставшее арбитром в этом споре, наблюдало за происходящим молча. Поджарое тело, крепко стоявшее на четырёх лапах, редкий пушок от вытянутой морды до хвоста, маленькие, близко сидящие глазки, сосредоточенно наблюдающие за тем, как небрежно играет река с кучей мяса. Мяса было много. Река была опасна.
Их набралось полтора десятка: такие же звери стояли на камнях, на земле, нюхали воду и камни подле места падения человека. Двое самых нетерпеливых попытались выволочь добычу, спрыгнув в воду, и одного из них река забрала, превратив в свою игрушку. Стая молча проводила барахтающийся комок горящими глазами.
Человек дёргался в воде. Редкие подёргивания сначала участились, с каждым часом становясь интенсивнее, пока не превратились в конвульсии. Поначалу из его тела обильно текла кровь. Какие-то сгустки уплывали вниз по течению или оседали на каменистое дно, тут же поедаемые мелкой рыбёшкой, принесённой весенним половодьем с верховьев. Всё тело ходило ходуном, руки молотили по поверхности воды, что заставляло крысоедов из стаи, собравшейся на берегу повизгивать от возбуждения и затевать драки в ожидании добычи.
Программа, записанная в подсознание, заставляла организм сначала избавляться от мёртвых клеток и заражённой крови, а затем заживлять раны – заживлять быстро, быстрее, чем это могла бы сделать современная медицина. То, что тело носителя находилось в воде, было только на руку – в воду сбрасывались все отходы, вода промывала открытые раны и служила питательным раствором. Изменённые клетки репликанта могли выделять кислород из воды и насыщать им кровь, но только пока организм находился в коматозном состоянии. По окончанию действия программы понадобился воздух в лёгких.
...Над поверхностью реки взметнулась огромная тень. Гигантское тело плюхнулось в воду, забилось, словно кит на мелководье – Смит пытался вытащить ногу из щели меж двух камней. Валуны держали свою добычу мертво, и он буквально выдрал ногу из расщелины, оставив реке правый ботинок. В лёгких мерзкой ледышкой булькала вода. Смит вскочил на ноги, с хриплым криком выталкивая её и тут же, не давая опомнится, ему в грудь ударил мохнатый комок. Вода вокруг вскипела – крысоеды решили отобрать игрушку у реки.
Смит бестолково отмахивался, чувствуя, как зубы рвут его одежду, впиваются в тело.
Нож! На поясе и ещё один, в кобуре, пристёгнутый к правой лодыжке. Только быстро, потому что лёгкие, не получая кислорода, горят, ещё немного, и программа вновь начнёт процедуру реанимации.
Не выйдет, полыхнуло в мозгу яркой вспышкой. Даже если не сожрут крысоеды, у него слишком мало сил, вся энергия ушла на заживление ран, так что если хочешь жить...
Правая рука нашарила на боку рукоять ножа. Смит крепко сжал пальцы и принялся полосовать во все стороны, молясь всем богам, чтобы отточенное до бритвенной остроты лезвие не застряло в чьей-нибудь шкуре или не сломалось на камнях.
Потом он смог подняться – давление как будто ослабло. Тотчас один из крысоедов кинулся ему на спину и Смит завертелся волчком, холодея от мысли, что зверюга перекусит ему шею. Ноги подвернулись, и он вместе со зверем на плечах рухнул в воду, даже в падении тыкая ножом назад, чувствуя, как его хватают за ноги и рвут на куски одежду, а потом и тело...
Смит бил ножом, стараясь достать хищника у себя за плечами. Он кричал и хрипел, выпуская пузырями воздух из лёгких, а зверь у него на плечах драл когтями куртку, щёлкал зубами, рыча и захлёбываясь ледяной водой. В какой-то момент Смит почувствовал зубы у себя на шее. Мелькнула мысль – всё. Накатившая тоска сковала по рукам и ногам, так что нож чуть было не выскользнул из содранных в кровь пальцев, но тут зверь у него на плечах вдруг обмяк и повалился куда-то вбок. С новыми силами Смит нырнул поглубже, увлекая за собой вцепившихся в ноги крысоедов, извернулся и ударил ножом, с трудом преодолевая сопротивление воды.
Сильней, ещё сильней!.. На ноги!..
На твёрдой земле у него не было шансов, на мелководье возле самого берега от него остались бы ошмётки, но здесь воды было по пояс и выше, течение мешало крысоедам, и великан выжил.
Судорожно вцепившись в рукоять ножа, и выставив перед собой лезвие, Смит крутил головой из стороны в сторону. Вокруг него торчали из воды головы четырёх крысоедов. Смит ощупал правую ногу и вытащил короткий метательный нож. Теперь можно было переходить в атаку.
Крысоеды не стали вступать в схватку. Река и этот странный зверь, которого они было наметили себе в жертву, оказались слишком опасны вместе, поэтому животные выбрались из реки. Во время охоты не раз бывало так, что жертва скрывалась от них в воде и тогда стая следовала за ней, пока холод не выгонит мясо на берег. Летом приходилось ждать больше, весной и осенью меньше, но стая всегда добивалась своего, пусть даже ради добычи приходилось пожертвовать кем-то из своих.
Смит огляделся. Кажется, зверей стало больше – на склонах холмов по обеим сторонам реки появлялись всё новые и новые твари, выходили на берег и следили за ним. Значит, на берег нельзя. Нечего и думать о том, чтобы поискать его винтовку или вещмешок, придётся оставаться в воде. А это смерть.
Великан содрогнулся. Напряжение схватки отступало, Смит начал дрожать всем телом – организм согревался, как мог, растапливая поднакопленный за время мирной жизни жирок и через пару минут его колотило так, что лязгали зубы. Великан посмотрел вверх и вниз по течению реки, на зверей, наблюдавших за ним. Ему вниз по течению: там - Смит запомнил это - в пяти-шести километрах на карте стояла отметка небольшого посёлка – что бы это ни было, он должен добраться туда. Но сначала...
Смит выбрался на середину русла и, оскальзываясь на камнях, размахивая руками, чтобы удержать равновесие, побрёл по осклизлым камням. Под обрывистым берегом метров двести ниже река выбросила на камни труп животного. Смит плюхнулся в воду подле мёртвого зверя, непослушными руками развернул труп к себе, после чего с размаху вонзил нож в горло. Его организм потратил слишком много энергии и сейчас нуждался в протеине.
Брызнула кровь, труп дёрнулся, с обоих берегов раздалось дружное тявканье стаи. Смит с отвращением посмотрел на свою пищу, борясь с рвотными позывами. Другого выбора у него не было – или он съест это и дойдёт до человеческого жилья или сдохнет здесь на потеху местным падальщикам.
И Смит принялся за еду.
Его стошнило почти сразу. Комки полупережёванного мяса упали в воду и медленно поплыли по течению, цепляясь за камни, Смит зачерпнул горсть воды, прополоскал рот и, собрав только что исторгнутые кусочки, запихнул их обратно.
Откуда-то сверху раздалось ворчание. Великан резко вскинул голову, костенеющей рукой сжимая нож: зверь подобрался на край небольшого обрыва, под которым происходило пиршество и теперь глубоко сидящие глазки внимательно изучали сидящего в воде человека. Впрочем, соплеменники при виде существа, сидящего в воде, с ужасом отвергли бы само предположение о том, что этот индивидуум принадлежит к расе homo: на грязном лице, обращённом наверх, залитом своей и чужой кровью, нельзя было прочитать ни единого признака разума. На зверя смотрел водяной дух, упырь, застигнутый исконным обитателем леса за своим отвратительным пиршеством. Они долго смотрели друг на друга, затем зверь, ворча, отступил от обрыва, а Смит вернулся к своему занятию
Мяса оказалось мало, на вкус оно было... вкус Смит как можно скорее смывал ледяной водой, давясь непрожёванными волокнами. Он съел столько, сколько смог, затем поднялся, с трудом разогнув непослушные ноги, и побрёл вниз по течению, придерживаясь середины русла реки.
Ох, как он шёл!..
Течение норовило сбить с ног, толкая под колени. Камни со дна рвали ботинок на левой ноге и почти сразу разрезали кожу на правой, оставшейся без обуви, после чего весь путь Смит проделал по собственному же кровавому следу. Вдобавок камни норовили вывернуться из-под ноги великана, и он постоянно оступался, окунаясь в воду. Раза три или четыре Смит упал, один раз на мелководье и, едва упав, помутившимся зрением увидел, как с обоих берегов к нему кинулись тени, расплескав ледяную воду. Смит тотчас же вскочил, выдернул нож из-за пояса и, отчаянно размахивая руками, пробежал вниз по течению, насколько позволила река, а потом со всего маху плюхнулся в небольшой омут. Если бы крысоеды кинулись следом, никакого сопротивления оказать он бы не сумел – и без того кое-как выполз из водяной ямы, но зверей выгнал из воды инстинкт и Смит продолжил путь.
Тело окостенело от холода. Он промок насквозь, ныряя в реке, в то время как температура воздуха едва-едва поднялась выше нуля, и теперь холод, проникающий, кажется, в самое нутро, неотвратимо приближал его гибель. Организм пытался справиться с холодом и сначала принялся расщеплять жировую ткань, отчего Смита била крупная дрожь, затем программа повысила температуру тела до критического максимума, и всё вокруг плыло перед глазами.
Через четыре часа – и целую вечность – Смит почувствовал, как перестают мёрзнуть ноги: будто кто-то пустил в речку тёплую воду, потом тепло распространилось по всему телу, и великан понял – это смерть. Он замерзает.
Смит зарычал, собрал в кулак оставшиеся силы и рванулся вперёд, но левая нога подвернулась на камне, такой же камень только чуть-чуть острее впился в правую ногу и великан сел в воду так, что на поверхности осталась одна голова. Холод отступил. Пришло блаженство.
Ваша взяла. Вы меня убили.
На лице великана появилось бессмысленное выражение. Тело, поддерживаемое течением, обмякло и начало заваливаться набок. Раскрытые глаза, словно в последний раз, смотрели на холмы, покрытые готовящимися зазеленеть деревьями, небо, сыпавшее хлопьями снега...
...Деревянные мостки с выложенной камнями дорожкой, винтом закрученной по склону холма...
Дошёл.