Голос бы глубокий, тихий... Этот голос произносил слово «жить», как торговец на чёрном рынке шепчет «масло», как проститутка шепчет «любовь». Вкрадчиво, настойчиво, маняще и лживо... Как будто можно купить жизнь.
Мы оправдываем необходимостью всё, что мы сами делаем. Когда мы бомбим города — это стратегическая необходимость, а когда бомбят наши города — это гнусное преступление.
Церковь — это единственная диктатура, которая выстояла века.
Он знал много видов страха: страх мучительный и темный; страх, от которого останавливается дыхание и цепенеет тело, и последний, великий страх — страх живого существа перед смертью; но этот был иной — ползучий, хватающий за горло, неопределенный и
угрожающий, липкий страх, который словно пачкает тебя и разлагает, неуловимый и непреодолимый, — страх бессилия и тлетворных сомнений: это был развращающий страх за другого, за невинного заложника, за жертву беззакония, страх перед произволом, перед властью и автоматической бесчеловечностью, черный страх нашего времени.
— Вот ваша книга о Швейцарии. Ее немножко подмочило дождем. Чуть было не потерял, а потом нашел и спас.
— Могли и не спасать. Мечты спасать не нужно.
— Нет, нужно. А что же еще?
— Веру. Мечты придут опять.
«Время жить и время умирать» Эрих Мария Ремарк.