[Татьяна Россоньери]

Скрытый текст - Шерохошепот:

Мы тут все люди свои, так что я без обиняков - правду-матку. Надеюсь, ты за этим сюда пришел)))

Рассказ из тех, в процессе чтения которых ничего не понимаешь, дойдя до конца - соображаешь, возвращаясь к началу - прозреваешь. Но это для красного словца сказано скорее, так что автору не обольщаться :)

Итак, герой у нас типа призрак, который "не приемлет" день, находится в другом пространстве-времени - "далеко и долго", - слаб, когда "властвует свет", и приходит в мир людей в ночи, потому что днем его не слышно из-за «рева, скрипа и скрежета». Отсюда и шерохошепот как предмет воздействия на неокрепшие детские умы, причем воздействие происходит во сне, то есть когда человек находится в пограничном между бытием и небытием состоянии. Здесь и соприкасаются миры.

Герой называет ребенка «моя ставка, мое оружие, мое сокровище». Значит, он ценен и сам по себе, и потому что с помощью него можно будет чего-то достигнуть - ни много ни мало изменить мир к лучшему.
Герой приходит к ребенку, потому что того еще не коснулся социум, до него еще можно «достучаться». И, судя по всему, это не единственный его подопечный, потому что говорить он стремится «для тебя и таких, как ты». Так что если поначалу казалось, что это может быть его ребенок, то потом это стало неважно, потому что «учить о добре» герой собирается «Маленьких людей» повсеместно.

Правда, определиться с тем, какого возраста должны быть эти «Маленькие люди», у меня не сразу получилось.

Что значит "стоят"? Ты просишь Больших людей позволить взять тебе сладкое шоколадное яйцо в магазине на углу, так? Там еще игрушка внутри. А тебе говорят – сегодня нет денег. Вот это то самое, и его нужно было очень много.

Вот только тут становится понятно, сколько примерно лет ребенку. До этого он возникал в неопределенном описании:

Кровать под ними, в ней заботливо укутанный в пестрое одеяло комочек жизни. Ребенок, мальчик, посапывает сквозь сон.

Я бы решила, что новорожденный.

Вернемся к «учить о добре», ибо именно к нему у меня и будут главные претензии. Что герой стремится донести до ребенка? То, «во что верил… верю» - то есть то, что считал истиной при жизни и продолжает считать сейчас. Речь, судя по всему, идет о вечных ценностях, о том, "что не проходит» и потому соединяет реальный и потусторонний мир. Но люди, задавленные суетой и желанием личной выгоды, не замечают этого, забывают об этом - и таким образом, сами того не замечая, уничтожают себе подобных. Это призвана проиллюстрировать история героя, лишившегося любимой женщины.

Однако от чтения остается несколько иное впечатления. Например, меня не покидает ощущение, что слишком много знаков в этой короткой истории отдано герою под любованием своим делом:

Но пока меня еще хватает, я буду снова и снова бросаться на стену, как на приступ.

(Кстати, что здесь с чем сравнивается? Бросаться на стену - это и есть идти на приступ, потому что приступом вроде как именно стену и берут.)

Мои слова останутся в тебе, я постараюсь. Выстраданные и пронырливые, выроют норку в душе, совьют там гнездо, прорастут упрямой, неистребимой виноградной лозой.

К тому же он не столько «учит о добре», сколько жалуется на судьбу:

И у меня была. Я любил. Любить это знаешь как? Это когда знакомые тепло, дыхание и запах живут рядом в темноте и тишине. Готовые явиться по первому зову, не смотря на все далеко и долго. И тебе не страшно, потому что чувствуешь – ты не один.

Зачем было говорить это ребенку? Если цель - дать ему понять, что такое «любовь», то он уже знает.

Потому у меня остается вопрос: чем вызвано желание «учить о добре»?

Почувствовал свое бессилие, неспособность что-то изменить и испугался. Стал говорить Большим людям, как сейчас тебе.

(Содержание фраз намекает, что причина со следствием перепутаны, но оказывается почему-то наоборот.)

Мне хотелось сказать им, что так неправильно. Что они лучше, чем хотят казаться. Просто обязаны быть лучше, что я не верю!
Но, ты же помнишь, Большие люди все знают лучше других! Знают, что нельзя доверять, нельзя рассказывать то, о чем думаешь на самом деле. Нельзя помогать кому-то просто так, без выгоды.

Вот это должно было быть самым главным, а остается общими словами. За этими громкими фразами нет истории. История самая обыденная: женщина болела и умерла, мужчина не пережил ее смерть и умер. А где его столкновение с миром? Где проявление жестокости и безразличия «Больших людей»? Ведь из грустной истории жизни и смерти героя должно следовать, что его убило равнодушие и отсутствие любви и сочувствия - а из текста следует, что убило его надуманное чувство бессилия и неспособности что-то изменить.

Почему надуманное? Потому что ничем не обоснованное. Не захотел об этом автор рассказать, счел свою историю законченной. Прости, но если эта история закончена, то она ни о чем.

Скрытый текст - Репейное лето:

Грешна я, Майк: не читала больше ничего про Штапиков. Так что в контексте «цикла» рассматривать не могу, только как отдельное, ни с чем не связанное единство. Посему увижу наверняка гораздо меньше, чем ты закладывал - но тут уж ничего не попишешь.

Меня как-то сразу убила первая фраза:

Каждый вечер счастливые люди счастливы по-своему. Но каждое утро ВСЕ они несчастны одинаково.

Это мне такой ребус с порога: остановись и пойми, какого фига остановилась. А остановилась из-за избытка слова «каждый» и выполняющего неведомую для меня функцию слова «они». Они - это типа счастливые люди. Которые почему-то каждый вечер счастливые, а каждое утро - несчастные. А кто вообще сказал, что счастливые люди счастливы «каждый вечер»? И если они обязаны это делать - быть счастливыми по определению, - то с утра они именно по определению несчастными стать никак не могут.
И вот поди пойми, автор тут перемудрил, желая сказать простую вещь (Вечером счастливые счастливы по-разному, а утром все несчастны одинаково), или я какую-то супер-тонкость не поняла. Но как бы и так уже полчаса у одной фразы стою, так что вопрос отметается за ненадобностью.

Итак, у нас имеется утро и связанный с ним негатив - просто потому что люди должны вставать и делать… Что-то делать. Заниматься тем, чем не хочется заниматься, потому что хочется ничегонеделать и спатьспатьспать. Негатив распространяется на все вокруг и даже самые замечательные вещи, будь то пение птиц или твоя горячо любимая семья, превращать в раздражающие факторы. Но как бы себя в этом Штапик ни убеждал, на самом деле все иначе: это видно по тому, как быстро сменяется его настроение на увлеченно-философское, отчасти филологическое, и по атмосфере на кухне - семейной, несмотря на быстрое исчезновение дочки. Чувствуется, что это семья, единое целое, «в богатстве и в бедности, в болезни и в здравии» - люди, которые не только понимают друг друга, но и стремятся друг друга понимать. И желание подобрать достойный эпитет к прошедшему лету - не прихоть, не желание придраться и достать, а желание понять, чем на самом деле было лето для дочери.

И тут автор возвращает читателя к названию. «Репейное» лето - это какое лето? Колючее, прилипчивое, неотвязное, раздражающее. И, конечно, с привкусом детства: наберешь репейника - и давай пуляться! Оттого колючки и кусочки в волосах и в одежде потом, конечно, жутко бесят, но как-то по-хорошему, по-доброму это делают. Выдираешь из из себя, чертыхаешься - а все равно улыбаешься, вспоминая, как запендюрил такую же репешку кому-нибудь в подмышку, и он потом крутился-вертелся в поисках, куда эта радость прицепилась. А восторг, когда знаешь, что в тебя летит «снаряд» и пригибаешься, прячешься? - и нифига не чувствуешь, попал он в тебя или нет!..
Короче, понесло меня))) Но без этого вроде бы и не объяснить, почему для меня название совершенно неоднозначно, и плюс-значения все-таки перевешивают минус-значения. И потому выяснение, почему для Яны лето было «репейным», для меня становится не столько ключом к смыслу рассказа, сколько желанием проверить, совпадем ли мы с автором в оценке эпитета.

Но автор не спешит открывать карты и толкает меня в яму за белым кроликом. Ответ, как водится, придется искать на границе миров - реального и фантастического, дней обычных и озаренных воображением. И, как водится, будут эти миры не столько отличаться, сколько поражать своим сходством. Будет в фантасмагорическом кэрролловском мире обилие «правильных» эпитетов, рисующих картинку типа красивую, а на самом деле... картинку. Будут до боли знакомые человеческие отношения: мелочность, безразличие, безответственность, пакостливость, злость, - которые во что ни ряди, все равно собой останутся, ибо идут за человеком и никуда от него не денутся (не оторвать же от себя кусок сущности!) Будут страх, боль и - самое противное - осознание, что ты хуже, чем тебе хотелось бы быть. Что радости у тебя в жизни - торт и новый гаджет; что добрый поступок совершать тебе не с чего, да и вообще, относительно оно, добро это, и порой совсем не означает, что самому тебе от этого "добра" будет хорошо; что порой ничего не стоит обидеть того, кто рядом с тобой, и даже получить от этой обиды какое-то мерзкое удовольствие, потому что типа заслужил…

Самое забавное, что говорить об этих вещах... не принято. В человеке ж должно быть все прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли - так что оценить такое самокопание сможет далеко не каждый. Это папе Штапику можно сказать, что лето - репейное, а вот учительнице - вряд ли. Неверной дорогой идете, товарищи, не о том думаете! Провокация все это, хулиганье! В человеке должно быть все прекрасно!..
Ну, может, и должно. Только не будет этого никогда, потому что человек - он вот такой вот… человек. В нем все есть.
Нужно ли заострять на этом внимание? Знать об этом? Рассуждать об этом?
Да не уместно здесь слово «нужно».
А вот что точно нужно - это понимать друг друга, поддерживать и надеяться на лучшее. Чем Штапики и занимаются. Всех благ им в этом богоугодном деле!

А тебе, Майк, большое человеческое спасибо. Мы снова - совпали на все сто.