[Элвенлорд Гримуар]

Глава вторая,
продолжение

Скрытый текст - Part V:

– Ну узнаешь ты. И что дальше? Новые вопросы, новые ответы. И снова вопросы. – ХХон посмотрел на Ин’Анлеала с ожиданием его слов. Владыка Жизни промолчал. – Это бесконечная цепь, прервать которую невозможно. Ты хотел узнать о своём отце? – с хитрым прищуром посмотрел на него ХХон. – Узнаешь. И пожелаешь того, чтобы знание это не было и твоим.
Владыки молчали. В их молчании читалось что-то похожее и на осуждение, и на одобрение тоже.
ХХон смотрел на Микли внимательно, прощупывая его мысли, раскрывая полотно прошлого и будущего. Тщательно высматривая узлы, которые могут принести ему выгоду. Смотрел пристально, не скрывая довольной улыбки. Не скрывая и того, что воспользуется всеми возможностями для удовлетворения жажды власти, желания править всем и всеми так, как хочет он.
Ин’Анлеал вроде и не обращал внимания на ХХона, но в то же время следил за каждой его мыслью, стремительно проносящейся по сущности Миклеанора.
Микли не мог знать, что именно с ним сейчас происходило, но чувствовал, как в нём что-то… что-то становится так же, как и было раньше. А что-то иное остаётся неизменным. Это чувство, чувство странное и непривычное, подталкивало Анора к мысли, что им всерьёз заинтересовались. Всерьёз и надолго.
Анор хотел задать несколько вопросов, но он не был полностью уверен в том, что это правильные вопросы. А уверенность ему сейчас необходима. Владыки не будут слушать его, если он не станет выбирать верные слова.
– Так что? Говоришь «Да!» и получаешь… да многое, если подумать, получаешь. Всё равно у тебя почти нет выбора. – ХХон говорил настойчиво, но больших надежд на ответ Миклеанора не возлагал.
Микли, прищурившись, смотрел на Владыку Хаоса.
Владыка Хаоса, не скрывая неправильных, железных зубов, разглядывал полубога.
– Когда кому-то из вас надоест играть в Отведи глаз, можем пойти наверх. Ночи у нас длинные, но история Полуплоскости ещё длинней.
Владыка Хаоса с любопытством посмотрел на Мирморна. «Оооо!!!» – протянул он, в предвкушении закатывая глаза, кинул «Скоро увидимся!» и, подмигнув Анору, исчез в рыже-багровой вспышке.
Ин’Анлеал быстро взглянул на Эллайзию. Та кивнула. Владыка Жизни сказал:
– Мы снова встретимся быстрее, чем ты думаешь. Я дам тебе совет: не всегда доводы разума и сердца лучше слов сердца.
Владыки оставили зал. Без вспышек, искр или прочей мишуры: только что мощь переполняла комнату, а через миг она ушла.
Мирморн, поймав волосок у подбородка двумя пальцами и склонив голову, сказал:
– Не нравится мне это… И Владыки, и ХХон силы слишком самолюбивые, чтобы с ними шутить. Когда-нибудь ты это поймёшь, – закончил он, с грустью посмотрев на Анора.
Микли смотрел в свою тарелку и не видел её. В его памяти выделялась мысль о том, что кое-кто уже «пошутил» с Владыками. И как бы шутки этого кое-кого не отразились на нём. И почему кое-кто молчал, когда мог или защитить себя в глазах присутствующих сейчас за столом, или заронить ещё большие сомнения. Он решил промолчать.
И это молчание не осталось без внимания Миклеанора: теперь он должен разобраться ещё и с причинами, по которым кое-кто не захотел вступить в разговор.
Анор поднял голову от тарелки. Гринверсон без эмоций смотрел на него. Лиолен, как он чувствовал, сейчас обеспокоен. А вот Трест до сих пор молчит. Не к добру это.
– Микли, ты не должен придавать молчанию Ти-Рэкса столько значения. Может, он был занят? Сейчас на Диноруме не самое спокойное время.
Микли устремил взгляд на Камелианита взгляд, полный решимости.
– Он не был занят. Он – промолчал.
Лиолен положил свою ладонь поверх ладони друга.
– Ты не знаешь своего отца. Ты стал его сыном два месяца назад. Не волнуйся.
Микли посмотрел на своего лучшего друга. Ну как ему объяснить, что нельзя быть сыном бога и не знать об этом почти всю свою жизнь? Это – всё равно что… Нет, не предательство, но нечто к этому очень и очень близкое. Микли ни разу не говорил со своим отцом так, как хотел бы. Не получал от него ни знаний, ни советов, в которых нуждался сам, а не которые ему хотел дать отец. Он мечтал о любящей, искренней семье, в то время как мама проводила на работе времени больше, чем могла бы, а о отце своём он до недавнего времени знал меньше, чем ничего.
Лиолен посмотрел на своего лучшего друга. В его взгляде боль смешивалась с желанием, непоколебимым желанием сделать всё так, чтобы его лучший друг стал счастлив. В то, что это непременно произойдёт, Лиолен верил с непреодолимой силой. И вера эта сияла округ него, сверкала убеждённостью и знанием, что всё так и будет.
Так и случится.
Лиолен приложит к свершению этого все свои силы.
И Микли наконец станет счастлив несмотря ни на что.
Микли чувствовал мысли друга и вера его загоралась новым светом, светом, что будет сиять всегда, вопреки всем, кто жаждет обратного.
Мирморн встал с кресла. Направился к выходу из обеденного зала.
– Трон мыслей на втором этаже. – Он хотел сказать что-то ещё, но не стал.
Братство поднялось из-за стола. Умберто вышел вслед за Магом.
Коридор показался Микли другим. Вечерним. После сумерек в нём появилось больше теней. И стены, обитые светлым деревом, стали живыми. То там спил подмигнёт, то напротив срез кольца растянется в улыбке. Светильники стали и ярче, и тусклее одновременно: свет накрывал больше пространства и становился гуще.
Лестница, по которой они поднимались, лестница из тёмного, полированного дерева, не позволяла звуку их шагов стать свободным. Поглощала она и свет.
Коридор на втором этаже ничем не отличался от коридора первого этажа. Быть может, только оттенок дерева чуть более серый, да узоры на дверях немного вычурнее.
Они прошли по коридору направо. Мирморн открыл последнюю дверь с левой стороны. Жестом пригласил Братство внутрь.
Зал не был великолепен или ошеломителен: невыразительные стены, покрытые естественным серо-голубым камнем, на которых не было никаких украшений.
Мягкий свет зажёгся сразу, как Мирморн вошёл в зал Памяти. Кресло, больше напоминающее трон из рогов оленя мифических размеров, стояло напротив входа, гораздо ближе к нему, чем к противоположной стене. Ножки кресла, выполненные в виде львиных лап, крепко стояли на нешлифованном полу. Рога, смотревшиеся при первом взгляде цельными, оказались витыми, а кое-где и преднамеренно изогнутыми, с желобками и ребристыми участками. То, что можно было принять за трещины с небольшого расстояния, вблизи стало спиралями и молниями звёздно-чёрного и солнечно-золотистого цветов. Видно было, что трон Мысли делали долго, со старанием и любовью к своему творению. В каждом завитке, в каждом изгибе рога чувствовалась рука мастера и его бережное дыхание, трепет к шедевру магического искусства.
Таков был трон Мысли Мирморна Мудрого. Такой он и сейчас.
– Кресла я перемещу настраиваемые. Шпиккейриул, Тобисбрантис, вам, я полагаю, не кресла нужны, а эйреттины? – после кивка Драконов, Мирморн продолжил: – Я покажу не всё, что хотел бы. Сон после неопробованных заклинаний вдвойне необходим.
Умберто развалился в кресле по левую руку от Мирморна. Оно тут же стало ниже и массивней. Даже на вид мягкое и чертовски удобное, обитое коричневое материей, с каркасом из псевдодерева.
Грёв сел в кресло по правую руку Мага. Его кресло устремилось вверх, став напоминать стул с высокой спинкой и резными подлокотниками. Устроившись в нём поудобнее, Грёв стал оглядывать стены. Микли знал, что лапий ищет магию. Но магии в этом зале обнаружить было невозможно, сколько бы Светлый не искал.
Микли занял кресло впереди, между Грёвом и Мирморном, Лиолен сел между Мирморном и Умберто. Защитники заняли места по бокам от них.
– С чего бы начать? – негромко спросил Мирморн у самого себя. – Начну с начала.
В углах стены, противоположной двери, показались небольшие кристаллы. Прямоугольные, крупные и полупрозрачные, они сияли неярким внутренним светом. От каждого из четырёх отделилось по два фрагмента, направившихся друг к другу. Части кристаллов, оставшиеся на местах, теперь напоминали треугольники со срезанными острыми углами. Части, пришедшие в движение, соединились ровно на середине отрезков, соединяющих треугольники в большой, занимающий всю стену, прямоугольник. Из каждой прямоугольной конструкции, состоящей из двух частей, наполовину поднялась небольшая сфера света, по цвету неотличимая от самих кристаллов. Лучи, протянувшиеся из четырёх сфер к центру, соединились без каких-либо искр или вспышек.
Экран развернулся.
И на нём появилась картинка.
Звёздное небо и океан тьмы под ним. Тёмный океан отличался только тем, что сверху находились сверкающие точки, а снизу их не было. Темнота долго была недвижима, но и она, наконец, пришла в движение: серые полосы змеями вились под звёздами, сливаясь и расползаясь во все стороны. Жемчужное море разливалось во тьме от одного её края до другого. Море шевелилось, но не волны пробегали по нему, а туманные змеи. И среди змей этих, ползающих, казалось бы, хаотично, засверкали звёзды. Крохотные, сияющие внутренним светом, они не рассеивали жемчужный туман вокруг, но и не давали ему поглотить или накрыть себя. Среди звёзд попадались и крупные, насыщенные, и мелкие, рассеивающие ровно столько света, чтобы не быть поглощёнными туманом. Изредка звёзды наливались могучим сиянием и медленно рассеивали его, освещая туман, возвращаясь к собственному пульсирующему свету.
Звёзды сияли всё сильнее, собирая в себе столько света, что теперь жемчужная пелена казалась золотой. Тысячи звёзд, сверкающих как крохотные солнца, образовали собственное, солнечное море под морем из бесконечной тьмы. Они набирали свет, но света вокруг не становилось меньше. Наоборот, там, где только что было просто светло, сейчас стало невозможно ярко. И меж звёздами разлился звук.
Глубокий, рокочущий гул, идущий из самого сердца времени, пронёсся волнами над звёздами и под ними. В звуке этом, могущественном и полнящемся первородной мощью, было торжество победы над тишиной, радость от нескончаемой свободы, счастье от осознания себя частью нового мира… Мира, не пробудившегося ото сна.
Волны света пришли в движение. Звёзды, налившиеся сиянием таким ярким, что серебро и золото, жемчуг и перламутр признали бы себя невзрачными и тусклыми, стали двигаться в золотой дымке. Некоторые стремились вниз, продолжая рассеивать свет из глубин тумана. Некоторые поднимались выше, становясь ещё ярче и возжигая свет в звёздах вокруг себя. Некоторые оставались на своих местах и светили всё так же ярко.
Водовороты и вихри, порождённые светом звёзд и стремительными извивами потоков туманных змей, привели в волнение всё море света. Туманные змеи, чьи движения раньше казались лишёнными какой-либо цели, теперь напоминали танцоров, чётко знающих свою роль в непрерывном и непонятном танце. Их тела при неослабевающем внимании описывали некие фигуры, следить за которыми было сложно. Стоило отвести взгляд и фигуры тут же превращались в невнятные линии и углы, а змеи менялись местами, заново начиная свой путь.
Звёзды над золотым морем разливали свет, не похожий ни на дневной, ни на ночной. Их скопления и росчерки чем-то напоминали картины, символы, знаки. Десятки, сотни звезд, горевших во тьме, словно запечатлели деяния далёкого будущего. Или прошлого? Понять это было невозможно. Как невозможно и отвести глаз от переливов белоснежного, серебряного, весенне-зелёного и бледно-голубого света. Редкие алые точки и фиолетовые искры лишь подогревали интерес к рассматриванию картин, поисков того, чем они могли быть. Или желали казаться.
Среди скоплений выделялись несколько. И ещё пара дюжин особенно ярких звёзд, обособленно покоящихся на своих скобах, привлекали к себе внимание.
Среди них, в небесной тьме, ощущалось движение. Его нельзя было увидеть пристальным взглядом, но как только отводишь его, что-то мелькало. Невещественное, призрачное, полупрозрачное. Напоённое первородной мощью и знанием прошлого, будущего и настоящего. Там, среди звёзд и созвездий, были те, кого назовут богами. И сейчас они с любовью смотрели на новосотворённый мир.
Золотое море волновалось. Вспышки тут и там порождали цунами и смерчи света. Звёзды, сиявшие ярче, стойко держали вокруг себя меньшие звёзды. И волны бившегося в вихрях хаоса света не меняли положения звёзд и не сносились их прочь. Особенно яркие звёзды поднимались ещё выше, увлекая за собой и те, что были вокруг.
Как долго это продолжалось, сказать было невозможно. Не секунды и не эоны веков длился всеохватный танец золотого света, но очень, очень долго. Туманные змеи, носившиеся в воцарившемся хаосе, казалось, не имели к нему видимого отношения. Нельзя сказать, в какой именно момент цунами стали умерять свою мощь, а вихри становиться просто ветром. Но через какое-то время свет вокруг звёзд стал спокоен, а звёзды остановились, сияя уверенно и твёрдо.
Звёзды продолжали сиять, а золотой свет стал бледнеть. Как быстро золотой туман стал туманом бледным, призрачным, сказать было невозможно. И звёзды стали гаснуть.
В те же мгновения меж звёздами верхними и нижними разлилось ощущение покоя и уверенности, спокойствия и осознания того, что всё идёт так, как надо. Туман уходил под пристальным взором сил, наблюдающих за этим миром.
Вдалеке, на краю нового мира, первого мира, появилась тонкая серая полоска. А под верхними звёздами начали пробуждаться крохотные точки.
Присмотревшись внимательнее, опустившись к самой нижней границе неба, можно было понять, что это сотни пар глаз. Смотрящих на звёзды. И друг на друга.
Секунды шли. Раскрытых глаз становилось больше. Серая полоска росла.
Внизу началось движение. Те, кто прежде спал, вставали и осматривали друг друга в тусклом сумеречном свете. Рассматривали они и тех, кто до сих пор не проснулся. Смотрели с улыбкой. Или морщились: не все спящие нравились Первым Пробуждённым.
Небеса, на которых медленно бледнели меньшие звёзды, прорезали крылатые тени. Громадные и стремительные, изящные и величественные, они приземлялись среди Первых. Пробудились ли они раньше или прилетели из нездешних мест? На этот вопрос у Первых пока не было ответа.
Две огромных тени приземлились рядом с первыми, кто открыл глаза. К ним подошли ещё несколько Первых, гордых и уверенных в своей силе. Начался разговор.
Первый рассвет мира явил удивительную картину: на высокой траве расположились два Дракона рядом с четырьмя Первыми, не уступающими им величием. Драконы – один огненно-красный, другой – льдисто-голубой, – говорили с Первыми Пробудившимися. Глаза Первых сияли звёздным светом. Их волосами бережно играл ветер. В негромких голосах ощущалась мощь, а одежда их была проста и элегантна.
Пока Первые говорили с Драконами, начали просыпаться остальные. Высокие и низкие, грузные и изящные, на паре ног и на нескольких парах: все они ошеломлённо взирали на возвышающихся тут и там огромных теплокровных ящеров. Некоторые с ужасом. Некоторые с благоговением. Некоторые – равнодушно.
Между Первыми, Драконами и остальными, которым не было числа, засновали невысокие зеленокожие мальцы. Они, казалось, могли беспрепятственно проникнуть куда угодно, послушать, о чём говорят и с улыбкой, которую вряд ли можно назвать приятной, исчезнуть, тихо смеясь.
Пробудились и другие ящеры: громадные змеи, существа, напоминающие маленьких драконов без рук, гигантские ящерицы с шеями, похожими на деревья и такие, у которых в шее словно щит застрял. Много их было и были они разные. Но проснулись они в отдалении от Первых и не спешили показаться Драконам.
Значительная часть гигантских змей и небольших крылатых ящеров двинулась к ближайшим Драконам, снежно-голубому и ярко-зелёному. Они аккуратно петляли мимо поражённых необычным шествием существ, уверенно двигаясь к цели.
Огромные насекомые, пробудившиеся недалеко от ящеров, со злобой щерились на темнокожих людей, собирающихся в небольшие группки. Насекомых было много, как по количеству, так и по разнообразию. Похожие на муравьёв существа о чём-то трещали с гигантскими скорпионоподобными тварями, жуки размером со скалу неторопливо общались с напоминающими кузнечиков созданиями, а вдалеке поднимались в воздух бабочки с размахом крыльев в добрый десяток метров.
Вдали от них, ближе к солнцу, поднявшемуся в первый раз, ходили и левитировали существа гораздо более странные, чем пробудившиеся в других местах. У некоторых тела состояли из облаков, часть была помесью животных с людьми, изредка попадались существа, которым и описания придумать было нельзя: так быстро они перетекали из одной формы в другую. Значительное их число и не собирались подойти к Драконам и Первым, но несколько десятков полузверей всё же пошли к ним.
О чём говорили Первые, Драконы и присоединившиеся к ним пробудившиеся, Братство услышать не могло. Наверняка вопросы, которые они обсуждали, были важны. И Первые, и Драконы отнеслись друг к другу со взаимным уважением: невозможно было сказать, что Первые пресмыкаются перед Драконами или что Драконы смотрят на Первых свысока. Они говорили на равных, не сравнивая своё могущество с чужим, но зная, что собеседники не будут пользоваться им в корыстных целях.
Говорили они долго: солнце поднялось высоко, но ни Первые, ни Драконы не собирались останавливаться. Возможно, они общались бы и до темноты, но некая потасовка, которой не смог разглядеть и Лиолен, привела к завершению разговора. Драконы быстро обменялись мыслями и, придя к согласию, взлетели. Если солнце и тут вставало на востоке, то направились они на север. За ними последовали остальные Драконы. Немного погодя на север потянулись и ящеры, слушавшие Драконов.
Первые, обсудив чью-то выходку, без которой можно было и обойтись, пошли вслед за Драконами. Казалось, что две колонны, идущие впереди всех, ведут за собой искры – тёмная и светлая. Искры часто посматривали друг на друга и, судя по всему, мысленно общались. Шедшие за ними Первые весело болтали и внимательно рассматривали всё необычное, что попадалось им на глаза.
За первыми колоннами выдвинулись ещё две – за зелёной искрой и искрой звёздно-голубого цвета. А за ними колонн было не счесть. Впрочем, некоторые из них шли так, словно не знали, что они идут в колонне, а небольшая часть двигалась цепочками.
Ящеры, не ставшие слушать Драконов, насекомые и темнокожие люди пошли на юг. Перемешались они держась подальше друг от друга, кидая злобные взгляды и выискивая друг у друга слабые места.
Странные существа и значительная часть зверолюдей последовали на восток. Они шли дружно, вместе, не делая особого различия друг между другом. Выдвинулись они среди последних, хотя почему они не ушли раньше, являлось загадкой.
Там, где несколько часов назад пробудились тысячи существ, теперь сновали только зелёные мальцы, которых с каждой минутой становилось всё меньше.
Сейчас только трава поднимается здесь, в месте пробуждения. Она стремит соки в ненароком придавленные стебельки. Тихий шорох слышен, когда ветер проносится над ней. И нет рядом никого, кто мог бы примять блестящие сочные травинки своей ступнёй.
А в небесах, под заснувшими звёздами, на новый мир смотрели его властители. Смотрели с улыбкой и довольством. Их отрада и работа скоро начнётся. Чувство того, что что-то начинается, явилось вместе с радостью от успешного пробуждения мира. Чувство это несло в себе и удовольствие от новых высот, которые возьмут пробудившиеся под чутким руководством, и печаль из-за несвершившихся, но таких ощутимых грядущих событий. Среди облаков было ещё одно чувство: чувство уверенности в будущем. Том будущем, что они сами напишут для нового мира. Мира, который они будут защищать и от внутренних бед, и от внешних. И обязательно научат достойных пробудившихся тому, как защищать его самостоятельно. Ведь так приятно знать, что они могут положиться на тех, кто если и уступает в понимании богам, то не намного.
В этом мире их будет много. Тех, кто хранит знания и оберегает жизнь.
Экран стал медленно гаснуть. Трава тускнела, а небо из голубого становилось тускло-серым. Воспоминание вернулось в Кресло Памяти и экран на стене начал переливаться приглушённым розовым светом с лиловыми вкраплениями.
Мирморн таинственно улыбался, глядя на экран, но видя не его.
– Что мы видели? – спросил Микли, хотя и так знал ответ.
– Первый восход солнца Полуплоскости.
– Ну и первый день этого мира, конечно, – добавил Умберто.
– Но… орки рядом с эльфами? И никто никого не убивал? – поразился Лиолен.
– А ты видел у них оружие? – с прищуром посмотрел на него Рыжебородый.
– Нет… но… Они были настолько далеко, что… – смущённо пробормотал Лесной.
– Повернём вопрос другой гранью. Ты ощущал у них присутствие оружия?
Лиолен подавленно замолчал, разглядывая неприметные узоры на полу.
Микли тоже не ощутил у Пробудившихся присутствия оружия. Намерения причинить кому-то вред он тоже не ощущал. Единственной вспышкой агрессии стала та потасовка, прерванная быстро и решительно.
– Вот и правильно. Тогда смертей не было. – Умберто широко улыбнулся.
Микли жаждал задать важнейший вопрос, вертевшийся у него в голове с первых минут воспоминания. Он понимал, что ответа может не получить, но не задать его не мог.
– Так чьи это воспоминания? Если все проснувшиеся были внизу… – он замолчал.
– Правильно, – улыбнулся Мирморн. – Вопрос, кстати говоря, совершенно лишний. Ты сердцем знал, что видел воспоминания Владык. Но не захотел этого признать, убедив себя в том, что тебе необходимо подтверждение собственного знания.
Лиолен быстро взглянул на Микли. В глазах лучшего друга он прочёл то же, что чувствовал и сам: «Как мог кто-то настолько могучий доверить свои воспоминания кому бы то ни было?» Это было странно и для него – странно и непривычно, но приятно.
– Вижу, о чём задумались. Воспоминание, которое вы только что увидели, искусно настроено для просмотра. Изменить в нём малейшую деталь не сможет никто. Кроме Владык. Также это воспоминание, как и многие другие, являются частью культурного наследия Полуплоскости и всех рас под присмотром Владык. Оно есть в менталлидах у многих могущественных Магов и у всех Королей. Владыки не делают особой тайны из знания о Первом дне для тех, кто интересуется историей, а не иллюзорной возможностью найти их слабые места. Так что, Братство, я думаю, – нет, уверен, – что ответил на ваши невысказанные вопросы.
Микли медленно кивнул. Мирморн дал гораздо больше ответов, чем он мог бы задать. Ответов, породивших новые вопросы и ещё сильнее разжёгших его интерес.
Лиолен повторил жест друга. Он подумал о том, как было бы здорово войти в число тех, кому доверяют Владыки. И тут же радостно улыбнулся, спросив:
«Микли, как думаешь: твой отец хоть раз доверял свои воспоминания?»
«Я никак не думаю. Мой отец мало кому доверяет. И я точно не вхожу в число этих счастливчиков.»
– Мирморн, а воспоминания Ти-Рэкса у тебя есть?
– Нет. Я знал, что ты спросишь. В своё время я не считал себя его другом, тогда как он не был самым разговорчивым Тёмным из известных мне.
– Ха. Да, Ти-Рэкс очень избирательно относится к дружбе.
Анор удивлённо посмотрел на Грёва. Непонятный смешок и слова, сказанные со странной смесью эмоций были для него неожиданностью. Нет, конечно, он не думал, что отец и лапий друзья не разлей вода, но всё же сказано это было резковато.
– К вражде он тоже… относится избирательно.
Тёмный не смог увидеть изменения эмоций Мирморна, но слова Мага прозвучали оскорблением… оскорблением, если бы он точно знал, из-за чего Магу не нравится отец.
– Давай оставим в прошлом то, что не изменить? Он не сможет сделать это снова.
– Ты всегда был слишком снисходителен к нему, – проворчал Маг, но не сказал больше ни слова.