«СТАНЦУЙ МНЕ О НАШЕМ ПРОШЛОМ / УШЕДШЕМ»
Тамара Надеждина
РЕФРЕН
Молодец автор!
Создать фантастический рассказ одним нефантастическим допущением, это – высокий пилотаж. А здесь допущение совершенно нефантастическое, как бы не казалось на первый взгляд. Можно ли стимулировать скрытый талант искусственно? Подключить нож хирурга (иные, менее тонкие инструменты), чтобы высвободить стыдливо спрятанное природой?
Конечно!
В истории куча примеров.
Оперные мальчики-кастраты в Италии, китайские «золотые лотосы», американские модели с ампутированными ребрами (во имя достижения тонких талий) и порнозвезды всех национальностей с силиконом, бросающим вызов гравитации. И, конечно, испанские компрачикосы – худшие из всех, «изготавливавшие» детей-уродов для бродячих цирков и ярмарок.
Собственно, родители Ани, с которыми главная героиня столкнется в финале, это как раз и есть современные компрачикосы. Они положили свою тринадцатилетнюю дочь под ножи хирургов, чтобы, продавая ее талант в мелкую розницу хапнуть кусок материального благополучия.
Жалкие, жадные, недалекие, невежественные.
Автор лишь добавил свой один вариант процедур – более современный. Маме Ани не пришлось перевязывать живот во время беременности веревками и дощечками, чтобы сформировать урода. С этим справилась современная медицина.
Должен сказать, от того, что историю рассказывает человек, исподволь внушающий неприязнь к себе, получилось особенно удачно.
Никакой тебе очередной «маленькой девочки», пускающей слезы по поводу очередной жизненной несправедливости, никакой взбалмошной могущественной госпожи, мающейся от безделья и собственной значимости. Вместо этого – усталая, потрепанная жизнью героиня, циничная, растерявшая любовь к людям и ни с кем не желающая делиться теплотой.
Хороший плохой человек.
Хороший – в литературном плане (за счет достоверности образа).
Плохой – в общечеловеческом.
Самый тот рассказчик.
ПРОЗЕКТОРСКАЯ
Полируя замшевой тряпочкой скальпель: а не задалась работка...
Нет, в самом деле, мне рассказ почти всем глянулся, так что раскладывать по холодному блестящему столу, в общем нечего.
Единственно, я бы, конечно, заметно сократил вступление, удалил Ингу, как, в общем, лишний и безатрибутивный персонаж и чуть-чуть переставил акценты на первых двух страницах, чтобы начало рассказа не воспринималось с первых абзацев как «москвичка в депрессии».
Динамики на старте явно не хватает.
… а-а, ладно!
Если уж резать, так резать!
Надрезик тут, надрезик там…
Вот линию с неприязнью главной героини к своему родному городу надо или сокращать, или вообще убирать, или прикрутить к ней более убедительную мотивацию. Потому что поначалу ты свыкаешься с тем, что героиня, в общем, не сахар. Не дрянь, конечно, но не самый хороший человек, в душе которого комплекс провинциала оставил огромный след сапожищем 53-го размера. И когда в конце эта почти-не-дрянь вдруг начинает вся из себя расстраиваться по общечеловеческим причинам и активно повышать скилл морали по тексту и (как бы) внутри самое себя – это не убеждает.
Слишком долго автор ее доказывал обратное: его героиня слишком брезглива и высокомерна, чтобы плакать по поводу растоптанной жизни какой-то давно забытой провинциальной девочки. Да и потом, пресловутые переживания героини носят узко локализованный характер и никакой эволюции внутри Тамары не происходит. В финале она все та же «ма-асквичка» провинциального рода-племени, которая презирает менее удачливых особей, не сумевших прорваться, и оставшихся в родном Обливионе-Обнинске и никому из них не сопереживает. Включая Аню.
История насилия над ребенком (и наверняка не одним), которую она невольно раскрыла не побуждает ее к действиям, к предотвращению таких трагедий в будущем.
Она проходит мимо.
«Никого не жалко, никого».
Тамаре ведь, если задуматься, даже не за Аню обидно – ей обидно, что талант, который собирались экспортировать в Первопрестольную…
а) ненастоящий, а потому не способен к развитию
б) скоро вообще иссякнет…
В принципе, можно сохранить и все как есть, но и в этом случае героиню стоит лучше замотивировать и в конце эту мотивацию эффектно так треснуть. Так чтобы разрыв – паутинкой по всему экрану.
А иначе финал сливает.
… ах да!
И что совершенно точно надо менять, так это заголовок.
Ну, скучнейший же вариант «Станцуй мне о нашем прошлом».
Угу. «Постой со мной ради их будущего», «Полежи с Васей в память о сережином настоящем»...
На каждом «Креативе», куда меня зовут жУрить, я читаю оду унылым заголовкам. Не могу удержаться и здесь (благо все равно в «прозекторской» с этим текстом больше делать нечего).
НЕ ВЫНОСИТЕ В ЗАГОЛОВОК ПОШЛО-КРАСИВЫЕ БАНАЛЬНОСТИ!
Вот, почему классики емко, четко и без красивых выспренностей называют свои рассказы (кстати, зачастую отличнейшие), а как на конкурс так те же будущие классики норовят выдавить из себя что-то эдакое, натужное?
И обязательно с претензией на значимость!
Как раз сейчас перечитываю старину Роберта Сильверберга. Протянул руку, взял книгу, открыл оглавление и читаю:
- «Маски времени»;
- «Вниз на Землю»;
- «Прожить заново»;
- «Вверх по линии»;
- «Стеклянная башня»;
- «Сын человеческий» ...
Как просто! Как интригующе! И всего в двух словах!
Хочется немедленно отыскать и читать. И никакого заунывного «Станцуй мне о…». Вообще (по моему глубокому убеждению) в 90% случаев глагольная форма в заголовке появляется только если автор никак не может коротко сформулировать, о чем его история… не может, вот и начинает рассказывать – что делают его герои, пытаясь при этом раскрытие сюжетной линии затуманить провисающей многозначительностью.
Я бы не цеплялся к названию, если бы мне не понравился рассказ. А ведь поначалу интуитивно все время числил его наименее удачным и даже читать-разбирать взял последнем. Именно из-за откровенно неудачного заголовка.
Ремарка:
Сначала возникла мысль, что идея берет корни у Лукьяненко с его «Геномом». Та же узкая специализация, выбранная далеко не самим героем и определившим его жизнь, те же проблемы с ограничением сознания, компенсирующие выпавший бонусы. Но потом подумал, что, пожалуй, истории не близки ни разу.
У нашего автора получилось ближе к нам по времени и потому куда более реалистично.
Даже медики, рядящиеся в бандитов (и, по сути, бандитами в халатах являющиеся), вполне себе вписываются в наши реалии, когда совершенно респектабельный с виду человек может выказать то еще мурло.
Говорю об этом с уверенностью, потому что сталкивался в реальности с подобными перевоплощениями. В моем городе года три назад задержали банду врачей-домушников: ночью они работали на «скорой» и спасали людям жизнь, а днем, когда все на работе, обносили квартиры, к которым успели приглядеться… Реальная история из реальной жизни. А уж то, что пара фельдшеров или медбратьев при должно реквизите запросто вам изобразят душегубов в штанах с лампасами – к гадалке не ходи!
МАСТЕРСКАЯ
В целом все добротно.
Однако же нет-нет, да царапался взгляд о, скажем так, неудобоваримости текста. Их подработать бы не помешало.
«В прыжке был запах дачных яблок с «бочками», в повороте — горечь надкусанной травинки, движения рук заставляли вспомнить о водорослях в пруду, щекочащих пятки».
То, с чем блестяще справился автор «Сна», автору этой истории не далось: не вышло с визуализацией хореографии посредством метафор. Там, где танец описывается в простых глагольных формах («сложилась как ножик» и т.д.) – все прекрасно и замечательно. Один из самых сильных моментов, должен сказать.
А вот как дошло дело до кодирования движений в образах – все и развалилось.
Синонимичный и ассоциативный вообще не складываются.
«В прыжке был запах»…
Автор, ну честно, о чем вы подумаете первым делом, прочитав эти четыре слова? Про запах, издаваемый человеком в прыжке?
Только давайте вот честно.
Ага, вы тоже непроизвольно нос сморщили?
Ну вот и я о том же...
«- Прррухххт!
- Фрррухххт!
- Пррруххххт!
- Вообще-то не «прухт» и не «фрухт». Правильно пишется «фрукт».
- Все-то эти городские знают… даже как пукает слон!!!»
Движения рук заставляли вспомнить о водорослях? Да еще и водорослях, которые в пруду?
Но в пруду вода стоячая, и водоросли там, соответственно, не двигаются в принципе. Тянутся вверх незаметно глазу и разрастаются в стороны. А если бы и наличествовало течение, то все их движение свелось бы к плавному уклонению под углом.
В общем, красиво звучит и абсолютно лишено смысла по сути.
Мертворожденный, искусственный фрагмент текста.
«Она появилась в дверях пиццерии — одна рука держит спортивную сумку, другая комкает вязаную шапку».
В принципе ничего неправильного нет, части тела в литературе часто живут свою жизнью: глаза блестят, живот урчит, ноги отплясывают, спина холодеет, мочевой пузырь расслабляется. Просто иногда это применяется удачно и в нужно контексте, а иногда – нет.
Молоденька балерина, у которой при первом появлении «в кадре» самое заметное – руки, живущие сами по себе, мягко скажем, не очень удачный образ.
И зачем потребовалось вдруг менять время, в котором осуществляется повествование с прошедшего на настоящее? Совсем неуместно и сценарно не обоснованно.
«Чёрные гладкие волосы, мягкий овал лица, серые глаза — как будто у неё не было кислотных прядей, пирсинга в пупке, битв с родителями за право на татуировку… Всего, что было у меня».
Не понял, что именно было у Тамары? Кислотные пряди и кольцо в пупке, или черные гладкие волосы и серые глаза? И если весь набор был у Тамары, то почему она использует слова «как будто у нее не было»? Может и в самом деле не было. Ни одна девочка не обязана переживать подростковый опыт и пубертатный период так, как прожила его главная героиня.
«Ей двадцать три, но интонации, голос, улыбки остались такими же, как в тринадцать».
Рассказ тащемта начинается с того, что героиня не узнает голос своей подруги детства. Который не изменился.
Пустячок, но у меня, как у читателя – рассинхрон.
«Верзила рядом схватил мою руку и крутанул за спину. Я крикнула, упала и ослепла. Боль прошила спину от лопатки до шеи».
Боль слепит, когда прилетает в глаз или нос – проточные каналы непроизвольно выдают порцию слез, лишающих зрения. Удар практически в любую другую часть головы (по челюсти, в бровь, в скулу) по голове не столько слепит, сколько затемняет зрение… хотя пляшущие звезды, конечно, тоже можно увидеть. А физиология нам поясняет: в силу прямого физического воздействия на весь комплекс именуемый «башка человеческая 1 штука», происходит сильное сотрясение с последующей тотальной раскалибровкой синапсов.
А вот выкручивание руки не ослепляет. Разные нервные окончания задействованы.
Уж поверьте человеку, которого в школе «Ген Син Кан» довольно много крутили, катали, душили, кидали и стукали… Ненужная деталька текста, берущая начало, видимо, от хорошей сильной фразы «боль была ослепительной».
Коробка опустела, повисла тишина. Если это и есть то, что ощущают герои пьес после ремарки «напряжённое молчание».
Напрашивается вопрос – куда автор дел полмысли из предложения?
НА ПОСОШОК
Вернусь к тому, что сказал в самом начале: вся фантастика в этом рассказе создана при помощи совершенно нефантастического допущения.
По большой части весь вымысел истории, это даже не сама операция (нечто подобное уже сегодня можно произвести – хирургические опыты над животными доказывают, что часть мозговой активности вполне можно закоротить механически или химически), а имплантация воспоминаний о родном отце.
Это немного с перебором.
А остальное – вполне себе реальность.
Пиши я этот обзор в декабре, наверное, задался бы вопросом – почему Тамара так легко отпускает ситуацию и ничего в финале не делает? Все ее желания в конце: убраться подальше, обратно в Москву, предоставив дельцам от медицины возможность и дальше экспериментировать со сложными операциями на мозге забитых и обшарпанных провинциалов, в надежде раскрыть тайны человеческого потенциала.
Но тут намедни как раз посмотрел вызвавший столько противоречий «Левиафан», и вопрос, в общем, сам снялся. Фильм подтвердил то, что я давно привык наблюдать за 15 лет работы в СМИ.
Если наш человек собирается бороться с системой, то он заранее настраивается это делать по-знакомству (знакомый адвокат, знакомый мент, знакомый бандит, знакомый журналист) … или никак не делает.
А токмо пьет горькую и рефлексирует.
Пойти с заявлением в прокуратуру может бойкая бабушка или сумасшедший активист. А вот гражданин, числящий за собой наличие интеллекта об этом даже не думает. Он знает, что «бесполезно», потому что у кого надо и где надо «схвачено».
И ничего не делает.
Просто старается быстрее пережить и забыть.
КУВШИН, НАПОЛНЕННЫЙ ТИШИНОЙТатьяна Стрельченко
Быстренько пропускаем выспренный и от того совершенно нечитаемый пролог (подробнее об этом ниже), и начинаем знакомиться с занимательной, живой и не такой простой, как может показаться на первый взгляд, историей. Завязка классическая – в маленькую общину приходит странный чужак, вызывающий сначала любопытство, потом интерес, а затем потребность у жителей.
Закончилось все, как водится, передозом у жителей, личной трагедией у чужака, который хотел как лучше, и слащавенькой сбычей мечт у главной героини. Которая вот она – в травке валяется рядом с предметом воздыханий, а он такой несчастный и в ней нуждающейся, и пропавшее волшебство никуда не делось, а вот оно рядом.
И весь набор «розовых соплей в шоколаде» прилагается – солнечный зайчик ловится, облака медленно плывут, луговая трава «пахнет морем».
Еще пара сусальных образов и можно смело начать тошнить.
Эх, кабы автор чуть дотянул-дожал свою историю, показав, как общество переживает катарсис, подсев на возможности, предоставляемые необыкновенным даром чужестранца, получился бы рассказ, который можно смело производить в фавориты конкурса.
Могло получиться что-то вроде «Нужных вещей» Стивена Кинга.
К сожалению, маленькие девочки, как это часто бывает, тексту на пользу не идут, и Михалка забила своей любовной линией все вариации для развития сюжета.
Впрочем, это АБСОЛЮТНО поправимо.
Скорее в «прозекторскую»!
ПРОЗЕКТОРСКАЯ
История нехитрая, но написана душевно, и в общем понравилась.
Жаль только финал (талант чаклуна переходит главной героине) я угадал сразу же. Все надеялся обмануться в конце, но, увы, автор на конкурсе самых банальных вариантов концовок выбрал тот, что всегда занимает второе место:
БАНАЛЬНЫЙ ХЭППИ-ЭНД
(Второе, потому что на первом всегда БАНАЛЬНАЯ ТРАГЕДИЯ через пафосное погибание (именно «погибание», самопожертвование это другое) главного героя).
С другой стороны, разве многословное и отяжеленное красивостями вступление к этому готовило? Тем страннее было увидеть стиснутую меж ними замечательную историю!
Что надо делать?
Взять и отрезать как начало, так и конец со всеми этим натужно-значимым словесами «как выстрел, как тонкий нож в подреберье, как удар хлыстом».
Серьезно. Без двух этих кусков текста рассказ становится гораздо динамичнее и сильнее. Не искусственной рефлексией очередной «умненькой девочки», а полноценным рассказом. Хорошим, должен сказать.
Повторю: абсолютно не нужны ни перегруженный метафорами спойлер в начале, ни приторная девичья романтика в конце с пролетающими облаками и солнечными зайчиками. Они даже стилистически выпадают, выламываются из общей сюжетной канвы.
Проснувшийся по такому поводу Маленький Внутренний Шовинист подсказывает мне, что текст (после ампутации хвоста и головы) еще и счастливо избавлен от лишних «девачковостей». Это – хороший признак, учитывая, что автор выбрал в главные герои не просто очередную «маленькую девочку», а девочку влюбленную, да еще и рассказывающую свою историю в формате обращения к объекту своих чувств. Таким образом совсем избавиться от «девачковости», не получилось (они ясным порядком присутствуют в виде сверчков в животе и прочих метафор из розового дневничка с единорогом на обложке), но без засилья, и внимание от сюжетной канвы не отвлекают.
Это, кстати, второй рассказ из шестерки (после «Станцуй мне»), который имеет все признаки хорошей композиции: экспозиция – завязка – развитие действия – кульминация. У прочих что-то одно (иногда и больше чем одно) непременно проседает и история, как правило, вытягивается за счет языка или антуража.
Теперь ближе к тексту.
Честно говоря, не совсем уловил где все-таки происходит действие и в каком времени.
Если это где-то в Прикарпатье, то почему столь странные имена. Либена, например, чешское имя. Рихард – германское. Хрыстя (Христина) и Василь – греческие. Ясень – скорее русское (русинское?) … Порубежье какое-то?
Йоргас, кстати, вообще женское. Греческое мужское имя звучит, как ЙоргОс.
Ну да непринципиально.
Может альтернативная Восточная Европа...
Еще лишней показалась пророческая вставка про «магические полотна, озарённые особенным светом, на которых сами собой станут появляться и исчезать волшебные картинки». Чаклун все-таки сноходец, а не пророк, так что его экзерсисы про телевидение выглядят несколько искусственно и неуместно. Тем более, что с его талантом проникать в жизнь и воспоминания других людей впору было социальные сети предсказывать.
А в остальном – хорошо.
Ремарка:
В процессе написания хотел было вставить покраденную сентенцию в духе «бойся своих желаний, они могут исполнится», но тут же сам себя остановил. А какие, в общем желания исполняет главный герой? Да никаких. Он наоборот их разрушает, сталкивая с реальностью.
Йоргас ведь никакой не колдун – просто проецирующий эмпат. Люди, благодаря его дару, могут увидеть либо отголоски своих потаенных мечтаний, либо самые лелеемые воспоминания. А губит их после «сеансов» нежелание мириться с реальностью.
Если бы автор уделил больше тому, как разрушенные мечты ломают людей, делая их агрессивными, раздражительными и жестокими вышло бы вообще здорово. К сожалению, сюжетный акцент был сделан на другую, куда менее интересную, беспощадно истрепанную в сотнях и тысячах книг, струну – любовь девочки к захожему кудеснику.
А жаль.
… упс, я кажется начал повторяться.
МАСТЕРСКАЯ
Язык и словарь несколько уступают прочим текстам, которые я успел разобрать, но это, в общем, впечатления не портит. У девочки из придорожной корчмы в принципе словарный запас не обязан быть богаче, чем у современной писательницы. Опять же за счет того, что автор не особо тратился на упражнения в словесах (только в начале и в конце, и совершенно неоправданно), получилось хорошо раскрыть сюжет и персонажей. Последние, надо сказать, получились живыми и достоверными, выписанными без выспренностей.
«Блохи» есть, но не так много.
«Кроны, дукаты, талеры? Или у тебя заморская деньга водится? Я – человек не гордый, возьму и акче, и динары, и даже иноземные дирхемы».
Не уловил. «Заморский» и «иноземный», в общем слова из одного синонимического ряда. Так почему акче и динары – просто заморские, а дирхемы «даже иноземные»?
«Впервые за долгое время вышло солнце, лужи во дворе подсохли, превратившись в пыльные островки, а на тисовом дереве, растущем у корчмы, появились мелкие зелёные пёрышки»
Пыльные островки посреди… чего?
Не очень удачно подобран образ.
«Я и впрямь испугалась, сильно-сильно, так, что в животе вдруг заворочались скользкие змейки [и застрекотали сверчки]».
Есть необычные и от того очень прочно заседающие в головах ассоциативные ряды. Вступать в конкуренцию с такими как правило не стоит (если речь не идет о парафразе или пародии), чтобы не получить отрицательный результат. Этот случай – как раз такой. Когда некая непротивная живность (вроде сверчков) начинает шевелиться в животе героя, в сознании эхом немедленно отзывается знаменитое «бабочки в животе порхают».
Что символизирует сильное сексуальное возбуждение.
А у нас: а) чистый неиспорченный ребенок в главных героях и б) испугавшийся ребенок.
Опять же сверчки и змейки плохо сочетаются между собой, да и в одном образном ряду страх и стрекот сверчков плохо смотрятся.
В общем, лишнюю ассоциацию под нож, и будет толково. По уму.
«Печальные (небо тучкой заволокло) и радостные, мечтательные, задумчивые, едва заметные (словно рябь по воде пошла) и широкие, до ушей…»
Сравнивать незаметную улыбку с рябью на воде – не лучший вариант. Улыбка – статическое положение губ на какой-то момент времени. Она, конечно, может мелькнуть, появиться, исчезнуть и т.д., но по своей сути – статична в тот короткий отрезок времени, пока существует на лице.
Рябь – динамическое состояние поверхности воды.
Улыбка может уподобиться ряби, если губы начнут дрожать (дрожащая улыбка). Но это не тот случай.
А настоящую рябь на лице можно увидеть, если запись удара по человеческому фэйсу просмотреть в замедленной съемке.
Точно не тот случай…
«Сегодня ты ослеп по-настоящему.
Это случилось внезапно – как выстрел, как тонкий нож в подреберье, как удар хлыстом».
Как я уже сказал, пролог и эпилог – совершенно ненужные, лишние, вытуженные искусственно и зачем-то насильно пристегнутые автором к человечной и живой истории. А этот фрагмент еще и лживо-пафосен. Как мы выясним из текста несколько страниц спустя, никакого внезапного ослепления у Йоргаса не будет.
Он знал, что потеряет дар после того, как использует его во вред человеку (независимо от мотивов). И отреагировал вполне спокойно и даже устало:
«Я бросилась вослед, хотела раны промыть, но ты устало махнул рукой:
- Простите, Михалка! Не сейчас. Ничего не вижу, понимаете, совсем ничего…»
Вот это хорошо. Никаких тебе «пистолетных выстрелов» и «ножей в подреберьях». Только тяжелая усталость человека, выполнившего нелегкую и неприятную работу.
В общем, ррррезать!
НА ПОСОШОК
Литературный прием рассказ-обращение используется довольно редко, но все же используется. Я не то, чтобы часто с ним сталкивался, но таки сталкивался. И из всего, что читал запомнил разве только Марину Влади – «Владимир или прерванный полет». Однако вещи несравнимые. У Влади повествование идет от лица очень сильной (а также популярной, известной и любимой многими) женщины, да и любовь не романтически девичья, а взрослая – битая о волны быта, с трещинами и язвами по всему периметру. Выше я уже говорил: как бы хорошо получилось, если бы автор наивными глазами главной героини показал, как разваливается общество, в котором люди, осознав недостижимость своих желаний, начинают злиться на реальность и либо бежать от нее, либо делать еще хуже, пытаясь найти и наказать мнимых виновников…
Но чего нет, того нет.
При всех прочих выбранный формат оказался не самым выигрышным и карму рассказа не улучшил.
На месте автора я бы переписал историю. Раздул бы ее до размера реальной новеллы (31 тыс. знаков – вполне себе рассказ, а не новелла, как уведомляет нас подзаголовок), дал бы заметно больше времени на раскрытие персонажей, акцентировал бы нарастание конфликта в обществе, старательно подогреваемого затаившим обиду мельником. А любовную линию сделал бы из основной – вторичной. Или даже третичной – чтобы динамика не провисала, а читатель не утомлялся, вторым сюжетным пластом хорошо бы пошел детектив: община пытается разобраться с таинственной гибелью людей на хуторе…
Думаю, может выйти сильная эмоциональная повесть.
А так – просто добротный рассказ, остро нуждающийся в безжалостных ножницах. И, конечно, пригодится Маленький Внутренний Шовинист.
«ТУМАН»