[AnneLinn]

Прочитала «Дочь железного дракона» Майкла Суэнвика.

Несколько лет эта книга дожидалась своей очереди в моей читалке. И вот дождалась. Что я могу сказать?

Прежде всего, что глубоко неправы те, кто живописал в своих отзывах «обилие жестокости, унижений, натуралистических отталкивающих сексуальных сцен». Послушаешь иных впечатлительных, так прямо де Сад отдыхает. На деле же ничего подобного в этом романе Суэнвика нет. Пресловутый секс встречается всего несколько раз на протяжении всей книги и подан в самых общих чертах. Жестокости и того меньше. По сравнению с тем, что вытворяют отпрыски семейства Ланнистеров у доброго дядюшки Джорджа Мартина, амурные похождения девочки-подменыша Джейн кажутся чуть ли не детским лепетом. Так, неуклюжие подростковые попытки «для галочки». Впрочем, меня это только обрадовало. Нет, я совсем не против демонстрации жизненной «грязи» как таковой. Но в умеренных количествах.

Итак, чувство меры у автора, как выяснилось, имеется. Это уже огромный плюс. Суэнвик описывает странный, причудливый, пестрый, крайне неприветливый, жестокий, парадоксальный мир, но не скатывается до нарочитого нагнетания. Здесь есть и высокомерные аристократы-эльфы, и работяги-гномы с уклоном в коммунизм, и чадящие заводы с рабами-детьми, и драконы (не живые существа, а гигантские боевые машины), и пилоты-полукровки, и отсылки к нашим реалиям, и прямо-таки мультивселенная с разными измерениями (сродни муркоковской). В исполнении другого автора все это могло бы показаться всего-навсего мешаниной, этаким лоскутным одеялом, но мастерство Суэнвика, что называется, на уровне. Ему веришь. Порождения его фантазии завораживают, какими бы неприятными, неуютными, нелогичными ни казались на первый взгляд. Логика в этом мире есть, но иная. И законы свои.

Не могу сказать, что сумела расшифровать хотя бы половину всех сокрытых в тексте аллюзий и загадок, но всему свое время. Придется как-нибудь перечитать еще раз.

О чем же книга? Об одиночестве? О тяге к знаниям? О желании обрести нечто недоступное? О вызове неким внешним силам и самой своей сути?
Лично для меня ответ кроется в этом высказывании Бледнолобого: «Сформулируем это так: в нашей жизни, в наших отношениях с окружающими есть некоторая логика, глубоко вплетенная в ткань существования. Не может влюбленный вдруг проснуться и решить: хочу все бросить и выучиться на инженера. И музыкант не может спокойно расстаться со своими клавишами. А миллионер не поделится своими деньгами. Или если уж он действительно этого захочет, то скорее раздаст все, что имеет, и заживет философом-отшельником в горной пещере, чем просто согласится жить чуть поскромнее. Понимаешь? Каждый из нас живет в некотором сюжете, который на каком-то глубоком уровне его удовлетворяет. А если нам не нравится наш сюжет, мы не можем изменить его просто так. Наш новый сюжет должен логически вытекать из прежнего».
И этот же персонаж на собственном примере показывает, чем может быть чревата попытка очертя голову, бездумно изменить сюжет и свою роль в нем. Но героиня не понимает. Немудрено, что все ее попытки либо заведомо обречены на провал, либо крайне болезненны.

Еще один плюс – Джейн нисколько не раздражала. Она не казалась ни всемогущей Мэри-Сью, ни раздражающе-глупой неудачницей, которую автор призывает заключить в объятия и возрыдать вместе с ней. Обыкновенная девчонка, которая хочет как лучше, а получается как всегда. Знакомый типаж, не правда ли?

Также невозможно не сказать об одной непроизвольно возникшей аналогии. Как ни странно, с Гофманом. Непонятно, является ли этот безумный мир порождением воспаленного разума героини или же, напротив, ее сумасшествие – следствие на самом деле произошедшего похищения тонкого, астрального тела в иную грань. На этот вопрос каждый волен ответить по-своему.

Нет, я не считаю, будто прочитала «Дочь железного дракона» поздновато. Напротив, могу с уверенностью сказать, что познакомилась с творчеством Суэнвика вовремя. Потому что, возьми я эту книгу в руки несколько лет назад, то львиная доля ее неявного очарования прошла бы мимо меня.

Итог: наверняка буду перечитывать. Захотелось поставить на полку в старом-добром бумажном издании.