РАЗОЧАРОВАНИЕ МИСТЕРА БЕЛЛА.
Телефон звонил. И в этом диком, сводящем с ума, дребезжании сейчас для одного человека заключалось все, в этот проклятый звук свернулось все мироздание.
Человек сидел в большом, не дешево обставленном, кабинете, сжимал в правой руке револьвер, и с испугом смотрел на незамолкающий аппарат. Не просто с испугом - с животным, абсолютным ужасом. Он уже много раз подносил револьвер дулом к виску, по долго жмурился, пыхтел и кривлялся, и столько же раз пистолет опускал. Телефон надрывался, а человек безрезультатно пытался покончить с собой.
Выжигающий душу зуммер оборвался, и нерешительный самоубийца облегченно вздохнул. Он бросил оружие на стол, уронил лицо в ладони и захныкал. Жалко себя было до одури.
Телефон опять задребежал, и мужчина схватил пистолет так, словно это была последняя спасительная соломинка. И опять повторилась виденная нами сцена: стоны, гримасы и поднимание-опускание руки с оружием. И снова выстрела не последовало.
На этот раз трезвонили долго, и человек порядком утомился кончать с собой. В конце концов, он не выдержал и резко поднял трубку, ударив себя по уху.
- Да, - рявкнул он, иллюстрируя, как крайний испуг может привратиться в крайнюю агрессивность. Впрочем, эта агрессия сразу же потухла, и человек испугался еще больше своего тона. - Да, - тихо и с нотками мольбы сказал он.
В трубке некоторое время царила тишина. А потом хриплый голос ровно произнес:
- Ну что же ты, стреляйся.
Револьвер выпал из разжавшейся руки.
- К-кто вы? - пролепетал мужчина.
- Это не имеет никакого значения. Так что же ты не стреляешься, милейший?
- А откуда вы знаете?..
- Уже битый час наблюдаю, как ты тычешь себе в череп стволом. Надоело...
Человек заозирался, в его сознании всплыли все те сцены с секретаршей, которые этот кабинет видел, а, может быть, и не только он... Непотребства вылазили из недр памяти одно за другим, и хозяин кабинета натурально покраснел.
- Ну так что, стреляться будем?
Несчастный всхлипнул:
- Я так не могу...
- Ну а как можешь? - участливо спросили из трубки.
- Когда телефон звонит громко, и долго... Я его боюсь.
- А что так?
И тут страдальца прорвало, он разрыдался и заплетающимся языком, частя и сбиваясь, поведал всю историю своих несчастий, приведших к необходимости самостоятельного ухода из жизни и к дикому страху перед всем и вся, и, почему то, в особенности, перед телефоном.
- Они меня найдут, - рыдал в трубку бедолага, - и на куски порежут.
В трубке долго молчали.
- Да, - наконец, сказал хриплый голос, - твое дело - труба. И я готов тебе помочь: клади трубку, а я буду звонить, так долго, как тебе надо.
Он не соврал, и минут через тридцать в кабинете громыхнул выстрел... А после него наступила тишина, даже телефон перестал звонить.
...К ночи труп убрали и кабинет истоптали десятки ног полицейских, судмедэкспертов, журналистов... и личностей не вполне определенных занятий. Здесь же почти целый день бродила шокированная секретарша и повторяла: "Никто не виноват, никто." Она была не права: косвенный виновник самоубийства мирно стоял на письменном столе. А между ним и таким же аппаратом в соседней комнате путешествовали электронные импульсы, и если бы кто-то ночью поднял трубку, он мог бы услышать прелюбопытный диалог.
- Сволочь ты, - говорили из соседней комнаты, хотя у телефона никого не было. - И зачем ты это сделал?
- Надоел он мне, - отвечал кабинет, хотя, опять же заметьте, и тут было пусто. - Говорил много и трубку часто кидал. Такое неуважение...
- М-да... Жесток ты братец. Что бы сказал мистер Белл?
- Он бы разочаровался. Но неужели ты думаешь, что человеческий Бог до сих пор в людей верит? Недолго это длилось после их создания.
- Мы слишком долго жили бок о бок с людьми...
- И слишком стали на них похожи...
БЕДНАЯ НЕКРИНА МОРТИРОВНА.
- ..., собака, ...
Наверное, премилое четвероногое млекопитающее семейства canis не было бы в восторге от того, что его русскоязычное название соседствовало с самыми эмоциональными словами и фразами народного великого и могучего.
- ...
Дергаю страховочное кольцо и поминаю всех его рукотворных родственников до сотого колена.
- ...
Может оно на меня просто обиделось?
Может быть все что-угодно. Одно наверняка: земля приближается со скоростью свободного падения, а мой парашют там, где незадачливый воз из старой басни.
- Я не хочу умирать, - сообщаю я бьющему в лицо ветру, после того, как иссяк запас бесполезного в данной ситуации лингвистического оружия. - Я для этого слишком молод.
- Для лошади двадцать лет уже смертельный возраст.
Дергаюсь, насколько, конечно, это возможно в полете.
- Кто здесь?!
Может, перед лицом неизбежной гибели все сходят с ума? Гибель... Не хочу я разбиваться в дребезги. Как не присутствует у меня никакого желания быть сраженным пулей, или тихо-мирно скончаться в своей постели.
- Я не хочу умирать, - повторяю я. Как-будто меня кто-то может услышать.
- Чтож делать, коль судьба такая?
Поворачиваю голову.
Видели хоть раз старуху-экстремала? Такое чудо, в принципе, возможно. Боевой сейчас пошел пенсионер.
А костлявую, в балахоне и с косой наперевес?
- Ну что, милок, допрыгался? - шамкает бабулька и бойко подмигивает мне костяной глазницей (оказывается, и так бывает).
Хорошо, что встречный поток ветра удачно садит мою челюсть на место.
- Предупреждали ж тебя, что опасное занятие выбрал. А ты? Вот и некого винить.
- Э-э-э, - выдаю я гениальную фразу, осматривая странную попутчицу. Обычная такая Смерть. Насколько она может быть обычной. - Хороший у вас парашют, бабуля. Мне б такой.
Да, уж. Как раз сейчас бы не помешал.
- Ишь размечтался. Заработай сначала.
Здорово идет, думаю я. Чувствуется сноровка, и немалая.
- Тысячу разменяла.
Понятно. Карга на нашем брате-парашютисте пенсию зарабатывает.
- Не бойся, больно не будет. Еще до удара душенку твою прихвачу.
Успокоила, ничего не скажешь... А еще сильно меня задело слово "душенка".
А вредная старуха скалится и подмигивает своими проклятущими костями лица. Только ветер между ними свистит.
- Слышь, бабка...
- Некрина Мортировна я. Летим что так долго? Так это я тебе кое-какие правила должна обьяснить. Только сейчас вспомнила. Старая стала, памяти никакой, совсем спасу нет.
Пока заслуженный труженник загробного мира жалуется, я обдумываю единственный возможный путь к спасению.
- Так вот, как туда попадешь...
Хрясь кулаком в костяной лоб, и старая не успевает договорить. Хоть лоб и костяной, а мозги под ним удар держат с трудом.
Нельзя бить пожилых людей, корю я сам себя, подтягивая к себе тело в балахоне. Оправдываюсь лишь тем, что это не человек. Но на самоедство не хватает времени. Его вообще осталось мало.
- Прости, Некрина Батьковна, не видать тебе моей души как своей загробной пенсии.
Снять в воздухе с чужого плеча ранец и переодеть его на себя: высший пилотаж. Но я справляюсь.
Да, ерундой смерть-экстремалка не пользуется, думаю я, дергая спасительное кольцо. Падение резко замедляется. Мое падение. О теле в черном балахоне подобного не скажешь. Оно растворяется на фоне земли.
- Изверг! - только и слышу я последнее обо мне мнение обманутого ветерана Преисподней.
Приземлился я удачно. И с тех пор не сделал ни одного прыжка. Хотя гибнуть парашютисты просто перестали. Видимо, нескоро потусторонний кооператив костлявых старух подготовит достойную замену безвременно усопшей Некрине Мортировне.
|