[Демьян]

Порука.

Ых, осилил… С трудом. Не ваш я, автор, читатель и если бы не порука, то этим бы и ограничился, но теперь, что делать, читайте злобное имхомнение, которое вельмо растянуто по знакам. Или не читайте, поскольку хороших советов всё равно не дам. Хотя нет, стойте, не убегайте пока. Прошу, ответьте на один вопрос: вы можете снять по этому рассказу фильм?

Вообще-то я тоже иногда писал подобные опусы, пенящиеся образностью и лихим словотворчеством. Ну а чо, стихи в прозе – красота. Но отойдя от похмелья, открывал накатанный в пьяном угаре за один присест, пока кураж не прошёл, файл… Сколько себя не уговаривал, всё равно стирал и больше не вспоминал, ибо бред воспалённого сознания. Вот всё равно – пусть временами красиво, пусть временами оригинально, пусть чертовски, в квадрате и кубе, образно, а бред. И даже если по сюжету это бред агонизирующего сознания героя, всё равно нельзя этим бредом насиловать трезвый разум читателя. Ну, ладно, чуть-чуть можно, конечно, вот у пива тоже пена есть, но не на девяносто же процентов содержимого бокала. То, что можно разместить в одном абзаце, растягивать на несколько страниц, а больше не предлагать ничего, это, знаете ли, как позвать в гости, и поставить в качестве угощения на стол пару бутылок водки с единственной карамелькой закуси. Жесть. Для экстремалов литрбольной ассоциации. Хотя, не спорю, в какой-то степени красиво…

Ну, в общем, перебор с чем-либо всегда тяготит. Не важно, в композиции ли, в построении предложений или в образности. Если подобные куски встречаются в романе, то они, как правило, пролистываются, пробегаются скоренько взглядом. Потому, что, как правило, только там, в продолжении, приходит понятие сути, а разбираться непосредственно в самом нагромождении муторно. Но если продолжения нет, то есть рассказик это, завершённый текст – тянет просто закрыть где-то на середине, избавив себя от мучений.
Воистину, встречаете вы сложносочинённое предложение. Например: «На углу восточной Шестидесятой улицы и Третьей авеню, возле сомнительного дели с веселенькой вывеской, влюбленные едят зажаристые крылышки прямо из бумажного пакета и обмениваются горячими поцелуями со вкусом карри, у входа в метро юная цветочница с раскосым взглядом веселых глаз продает лилии, розы и альстромерии, из рыбного ресторана выставили на тротуар мясистые черные пакеты, их заберут только завтра, и всю ночь запах отходов будет витать в воздухе, напоенном выхлопными газами и океаном, Город есть Город есть Город». Добираясь до его завершения, вы уже забываете с чего оно начиналось и охватить подобное цельно взглядом или пониманием почти невозможно. Но в том полбеды, вас далее ожидает следующий монстр: «Помнишь, как шла на новую, первую в жизни свою квартиру в Уильямсбурге, и Бруклин тонул в апрельском ливне и плакал – снова! - вместе с ней, потому что был он Бруклином, а не Сент-Луисом и не Манхэттэном, и возносились в серую высь не шпили величественных небоскребов, а вскинутые руки костлявых кранов, и вокруг простирались стройки и канавы, канавы и стройки, и между мечтой и реальностью протянулась мутная вена Ист-Ривер, вскрытая безумными голландцами почти четыре века тому назад». И следующий, и следующий… И мысли только об одном: «Когда же меня прекратят кормить кирпичами…» Так мало того, внутри монструозных конструкций обитают ещё мелкие монстрики: «наливается снова густым красным», «смеется поздний час», «она стягивает двумя пальцами перекресток», «беснующиеся чайки-невидимки», которые с задорным поскуливанием насилуют воображение.

- Да боже мой, да в чем же дело-то? Для чего? За что мучения? Что хочешь, автор, мне сказать?
- Ты, читатель, о чем?
- О сути.
- Это рассказ об отражении города в жизни человека. О том, что умирая он охватывает сознанием всю свою жизнь и в этом цельном отражении проступает образ города.
- И всё? И ради того, что ты мог выразить в двух не очень длинных предложениях, ты городил столько всего?!
- Но ведь это, как стихи в прозе, элегия – красиво же!

И тут я развожу руками. На вкус и цвет, как грится… Но, в общем, с того и начинал.

Резюмируя – плюньте на моё мнение, текст найдёт своего читателя.