[Reistlin]

Выпало мне быть рецензентом белым и пушистым, как котёнок Черныш из рассказа «Руконожка». Рассказ небольшой – семнадцать тысяч знаков. Хороших, добрых людей встречаем мы здесь: нейрохирурга Гибаряна и маму его пациентки - Елизавету Сергеевну. А вот сама пациентка, которой Гибарян пришивает конечности-имплантаты взамен утраченных в автокатастрофе, у меня симпатии не вызвала. Автор здорово её описал! Сразу представляется инфантильная эгоистка, которая хоть и окончила «скул», но по отношению к людям, желающим ей добра, ведёт себя, как трудный подросток. И словно жестокий Рок сыграл с Верой (так зовут героиню) злую шутку. Стремясь в буквальном смысле умчаться от опёки матери и правил, которые «навязывает» общество, Вера попадает в аварию и становится калекой.

Куда она мчалась? Зачем? Кто её там ждал?..

Нейрохирург помогает Вере вновь стать полноценным человеком. Даёт ей новые руки –ноги и старается сделать так, чтобы она захотела ими пользоваться: убеждает, вдохновляет, пускается на хитрость, манипулируя сном, А Вера? Едва встав на ноги, злорадно отказывается от чудесного дара ходить. Вот вам за котика! Получите, мама и доктор!
Вроде бы желала одиночества и независимости, а сама себя ставит в зависимость от тех, кому охота будет с ней возиться. Отругала мама за «двойку» - пойду прыгну с крыши. Из той же оперы. Котика ей жалко, а маму – нет. Одним словом: Вера удалась. Молодец, автор!
Если оценивать «Руконожку» целиком – это заявка на серьёзную прозу, фантастика здесь только в наличие протезов-имплантатов. При желании, можно было бы сделать реалистичный рассказ, не лишённый глубины и психологизма.
Что немного смущает, так это авторская позиция по отношению к инфантильному и злому поведению Веры, её финальному отказу от выздоровления. Почему-то показалось, что автор сочувствует героине, чуть ли не упивается вместе с ней «сладкой болью». Если это не так, стоило бы дистанцироваться от героини. Для меня отказ Веры от имплантатов это не пронзительный эмоциональный аккорд, а громкая глупость.
Черныш, как единственный друг в целом свете? Чтобы эта нота зазвучала, надо показать, как ужасно мама мучила дочь, как издевались над ней все окружающие. А я вижу лишь то, как о Вере заботятся, а она отвечает неблагодарностью. Поэтому…


С особым цинизмом о шаловливом детёныше икебаны – тёмном, но светлом, которого автор, победивший в недавней битве рецензентов, сознательно или подсознательно ввёл в рассказ в качестве чёрно-белого символа и объединяющего критического начала - по совместительству явившегося пушистым катализатором восстановления нейронных связей и безногим мотиватором, погибшим от имплантированной руки героини, но по вине доктора и мамы. Словом, о котике!
Что значит его появление в рассказе? Уж не попытка ли кинуть пушистую кость для сопереживания тем молодым читателям, у которых нет родителей, зато есть скучные «предки», допекающие советами и нравоучениями? Кого, как не Черныша пожалеть им, читателям (а особенно читательницам)? Этого страдальца, попавшего сначала под поезд метро, затем под кибер-кровать героини, а потом отдавшего жизнь за её возможность ходить. Лишь её отказ от дара, ставшего бесполезным после смерти лучшего друга, отчасти искупает жертву белоснежного Черныша. Кто те партизаны в эпиграфе, павшие за свободу? Черныш и Вера! Вера и Черныш!

Заранее предвидя нападки моего противника - Чёрного Рецензента - на яркий язык автора и самобытные выражения заявляю:
- руки вполне могут вгрызаться в руль, но только в том и только том случае, когда ботинок плющит по тормозам, каковой случай мы и имеем в рассказе. Тем более, что и хрустящие зубья тут же летят в стороны в виде столбиков, то есть мы наблюдаем тонкое сравнение зубьев шестерни или расчёски с выбитыми от удара зубами, которые также могли вгрызаться, как и руки.
- расшторить и без того распахнутое окно можно, если механизм, сдвигающий штору сопряжен с оным, ответственным за открывание створки таким образом, что распахнуть створку можно как с помощью шторы, так и без помощи, но не наоборот!
- хотя слово «добродетель» обычно и женского рода, но в обороте «Всевышний – тот ещё добродетель» меняет пол, ибо Всевышний! А с ним лучше не спорить.