[SunnyBоy]

Проснулся Василий поздно. Утро давно успело раствориться в гигатском соленом котле, и над морем ярко горело солнце. К Лусии Баюн не стал заглядывать, а решил сперва обойти корабль и размять затекшие мышцы...

Василий сполоснул лицо, накинул рубашку и вышел на верхнюю палубу. Он запрыгнул на край борта и балансировал, не держась за ванты. Дерево под ногами было тёплым, солнце грело босые ступни, ветер продувал тонкую белую рубашку, подаренную Лусией. Он чуть развел руки в стороны, шел по борту, покачивался в противофазе с кораблем и, не глядя вниз, неотрывно любовался необъятным простором моря.
Баюн думал о том, как переменился, покинув благословенный дом – Рюрик. Он не боялся риска. Здесь он не был беспринципным аристократом, властелином маленькой личной империи. Он сам служил, нанимаясь за деньги, порой к весьма сомнительным личностям. Порой, просто использовал кого-то. Как Лусию. Его не мучила совесть. Он всегда был свободен в выборе пути, и у него была цель. Он подумал: не так в молодости люди представляют себе свободу – блестящее положение, уверенность в себе, обожание, ненависть, страх, которые дает статус. Мужчины, склоняющиеся в поклоне, и женщины, отводящие восхищенные взгляды.
Теперь он стоял на краю и думал, что свободен не тот, кто никому не служит, но тот, кто хозяин сам себе. Лусия еще поймет это. Свобода выбора – это все. Власть – ничто, ибо у власти нет свободы выбора. На миг оступился – и ты мертв. Впрочем, владеет хорошо тот, для кого власть – ненужное, лишнее даже когда привычное занятие. Как для Ренцо. Черт возьми, водаччианец не так уж плох. Кажется, он из рода тех "ненормальных", которые любят свою работу, а на все остальное – Большую игру, деньги, условности – им просто начхать. Наверно, стоит извиниться перед Фехтовальщиком за предыдущую грубость. Он еще не стал рабом того дьявола, что остальные его сородичи.

Баюн никогда не слышал о метафизике, он не слишком рьяно верил в Бога, в Дьявола тем более, но он верил, что каждый ведет свою необъявленную войну. У этой войны нет громких девизов, нет символов, но выбора избежать нельзя, нейтралитета в ней не существует. Так было всегда. Дьяволов тысячи, сотни тысяч. Они в нежелании жить, в нежелании думать. В предрассудках и стремлении плыть по течению. Если ты лучше всех - просто будь. Но в тот момент, когда, чтобы оставаться лучшим, ты начешь топить других, поощрять раболепие и ничтожество... «Ох, отец! – мысленно повторял Василий. – Отец, отец, отец…»

Глаза уссурца невольно обратили внимание, как бегала по палубе авалонка, – худая маленькая бледная фигурка, стремительные, уверенные движения, рука, уверенно хватающаяся за поручень, чтобы рывком ускорить бег.
Боцман гонял команду, заставляя травить фалы, сворачивая и ставя нужные паруса, драить и без того сверкающую палубу и качать помпы. В его словах не было выдержек из великих мыслителей, напыщенных фраз и загадочных откровений. То там, то сям нерадивый матрос получал крепкое словцо, а то и тычок увесистым кулаком – и система прекрасно работала. Дело спорилось. Корабль, покачиваясь на волнах, шел вперед.

Думать и говорить приходилось синьору Ди-Анжелису. Стоя с навигационными приборами, тот проверял и перепроверял курс, что-то высчитывал на бумаге и морщил лоб. Уссурец приблизился по борту к капитану, спрыгнул на палубу и с едва уловимой насмешкой произнес:
– Тому, кого вы полюбите, не отделаться малой кровью, вроде пытки дружескими попойками или свадебной церемонией. Вы устроите друзьям настоящий ад.
Фехтовальщик удивленно вскинул бровь.
– Глядя на вас на капитанском мостике, я прихожу к выводу, что если бы в отношениях с людьми вы были так же серьезны, как в работе, им пришлось бы стать взвешенными, измеренными, испытанными и послушными винтиками - частью механизма под названием «Синьор Ди Анжелис», но это невозможно. Вы не сможете допустить этого, если кто-то вам вам действительно небезразличен. И вы сами шаг за шагом встраивали бы себя в их жизнь, становились их слугой, это стало бы особым жертвоприношением близким, тем великим исключением, которое вы сами захотели бы делать для них. Но эту жертву мало кто поймет и оценит, так что вряд ли когда-нибудь она будет принесена.
Уссурец улыбнулся и, не дожидаясь ответа, перевел тему в более прозаичное русло:
– Впрочем, меня мало волнует ваша персона и ваша дружба, и все же доброго дня, синьор. – Уссурец слегка поклонился, картинно, словно на публику. – Когда мы приплывем в Монтень?
– Кроме того, у меня есть еще пара вопросов, но задать их придется позже. Сейчас мне нужно позаботиться о синьорите дель Торес. У нее задатки хорошего доктора и не менее прекрасный характер, но ужасный и неблагодарный слуга, кто-то должен ее об этом предупредить! – Баюн подмигнул капитану, и губы его растянулись в задорной гримасе, обнажая клыки.