Они направлялись сквозь темноту, из глубин которой доносились, обволакивая, смутные звуки - шёпоты и стоны. Голоса принадлежали людям разного возраста, говорившим на разных языках. Уэнделл перестал обращать внимание на то, как тихо шагает он сам и как приглушено дыхание собаки, хотя акустика в этих помещениях должна была усилить шум. Он прислушивался, направляя луч фонаря то на пол, то на стены. В стенаниях и бормотании слышались жалобы, проклятья, мольбы; иногда, судя по тону, голоса о чём-то предупреждали. Поскуливание Малика ещё пару дней назад угнетало бы Уэнделла, но сейчас он не без удивления осознавал, что рад присутствию собаки - во всяком случае,
этой собаки.
Между тем с каждым поворотом путь становился менее знакомым; и ржавую дверь с надписью "Пожарный выход" парень увидел впервые. Он же собирался вернуться в каптёрку - хотя, похоже, нет смысла искать пристанище сторожа, если эта дверь открывается. Громадная ручка напоминала согнутую и припаянную к двери "фомку".
Уэнделл подумал, что был бы не прочь узнать, что это за заведение, - слишком уж оно отличалось от других известных ему клиник, санаториев и прочих пансионатов; и сотрудники тут другие, и обитатели тоже. Трудно сказать, в чём отличие, но вот
не такие, и всё. Фигня какая-то.
Он уже коснулся холодного пыльного металла, когда один из голосов вторгся в его восприятие:
Цитата:
|
- Тише, тише, все хорошо, не бойся, тебя никто не тронет, не обидит. Ты же хороший, да? И все здесь хорошие...тебя никто не тронет.
|
Провод, лишённый изоляции. Раньше ему была неведома чужая боль - и до его боли раньше никому не было дела.
Круг из соли... Деззи нельзя тут оставаться. Деззи нельзя тут
оставлять. Уэнделл потёр щёку и подбородок. Так, судя по петлям, это открывается от себя.
- Малик, фью-фить!