[Артём Фролов]

Дорогие форумчане!
Я тут написал ещё один рассказ. Собираюсь выставлять его на конкурсе, поэтому мне очень важно стороннее мнение о нём.
Рассказ повествует о том, как можно победить депрессию с помощью творчества и акустической гитары.)

Скрытый текст - [SPOILER]:

Лирик и прозаик (Неудачникам нужны друзья).
Томас Стэнли Джонсон сидел в гостиной старого родительского дома на восточной окраине Роки Хилла, штат Иллинойс, обхватив голову руками. В помещении царила темнота, и лишь слабый луч уличного фонаря, пробивавшийся сквозь покрытое изморозью окно, слабо освещал черноволосую макушку Тома и серебристый корпус револьвера, лежавшего рядом с ним.
Старый родительский дом на самом деле был весьма недурным двухэтажным особняком с шестью комнатами, столовой на двадцать человек и бассейном в подвале дома, который правда, не наполнялся уже в течении пяти или шести лет. Отец умер, когда Джонсону только-только стукнуло пятнадцать лет, мама покинула Тома семь лет спустя. Оба скончались от инсульта.
Как единственному ребёнку в семье, Томасу досталось всё родительское состояние, включавшее в себя упомянутый выше особняк, "Мерседес" две тысячи третьего года выпуска и... 4000 долларов на банковском счёте. Отец Томаса занимал крупную должность в спрингфилдском отделении издательства "Арт Инфлюэнс" и получал приличный заработок, так что с его смертью опустел не только дом Джонсонов, но и семейный бюджет.
Им, конечно, выплатили страховку, но мисс Джонсон, будучи женщиной мудрой и предусмотрительной, потратила только треть от полученной суммы, оставив остальную часть денег нетронутой. Для того, чтобы прокормить себя и сына, ей пришлось устроиться на работу в прачечной "Мистер Кларк", находившейся в Пекине, штат Иллинойс. Тем не менее, несмотря на все трудности и потерю мужа, она в течении целых семи лет умудрялась обеспечивать безбедное существование Томаса, к тому же бывшие друзья Джонсона-старшего, которые время от времени помогали ей в финансовом плане.
Одной из этих друзей была Сюзанна Иглтон, сухощавая, высокая женщина с огромными синими квадратным очками, бог весть как державшимися у неё на переносице. Она была настоящим трудоголиком: каждое утро, ровно в шесть часов, она садилась в свой "Таурес" и совершала полуторачасовое путешествие по шоссе 155 до своего офиса в Спрингфилде. Там она работала по десять, а иногда и по двенадцать часов, и возвращалась домой не раньше девяти, усталая, но довольная тем, что ещё один рабочий день проведён с пользой.
Именно Сюзанна Иглтон предложила Томасу написать стихотворение или балладу для сборника сочинений начинающих поэтов. Ещё в годы учёбы в литературнму колледже Джонсон однажды принёс ей несколько своих произведений, написанных в стиле верлибра, и она сочла их очень неплохими. Более того, она пообщала помочь ему с публикацией, если у него появится достойный материал.
И такой материал у него был. Точнее, не материал, но идея. Причём идея просто отличная, да что там - просто потрясающая! Он поведал о ней мисс Иглтон, и та одобрила её, дав Томасу срок в два месяца для написания рассказа. И этого было бы более, чем достаточно, если бы... Если бы не смерть матери. Мама умерла спустя неделю после посещения издательства в Спрингфилде.
И Томас на три недели и думать забыл и о Сюзанне Иглтон, и её поэтическом альманахе, и о собственной балладе, которая лежала нетронутой в ящике рабочего стола со дня смерти матери. Он полностью растворился в своём горе: на три недели горе стало его нормальным состоянием, воздухом, которым он дышал.
А когда три недели спустя Том снова уселся за рабочий стол и попытался закончить уже дописанное до половины произведение, оказалось, что он не может выдавить из себя ни строчки. Промучавшись несколько часов, он в конце концов в отчаянии скомкал листки со стихами и забросил их в мусорную корзину.
На следующий день он попытался написать балладу заново, и к концу дня в корзине для мусора оказалось ещё несколько исчёрканных листков.
В последующие три с половиной недели Джонсон-младший ещё три или четыре раза пробовал воплотить свой замысел на бумаге - и каждый раз неудачно. Вечером 26 февраля, когда до срока оставалось всего два дня, Томас скомкал листки со своим очередным неудавшимся творением, повернулся к мусорной корзине в углу кабинета с целью выбросить их... и увидел, что корзина переполнена.
Он издал нервный смешок.
- Пора выкинуть мусор, - с этими словами он поднялся с кресла и пошёл к корзине, но на полпути передумал, бросился к столу и начал лихорадочно шарить по ящикам стола.
Через несколько секунд он нашёл то, что искал: в одном из ящиков лежал старый добрый "Кольт" 25-ого калибра, с коробкой патронов к нему. Томас вскрыл обойму: все гнёзда "барабана" были заняты тускло блестевшими патронными гильзами. Прекрасно.
Томасу оставалось только захватить с собой листок и ручку. Он спустился в гостиную, уселся на диван рядом с окном и попытался написать предсмертную записку. В результате получасовых мучений ему удалось выдавить из себя всего две шаблонные фразы: "Этот мир оказался слишком жесток ко мне, а потому я без сожаления покидаю его." Томаса это взбесило.
- Ну вот, теперь я простую записку не могу написать! - раздражённо рявкнул он и обхватил голову руками. - Чёрт, чёрт, чёрт! - и тут он громко разрыдался от злости и отчаяния.
Его грудь и плечи часто и тяжело вздымались и опускались, он громко всхлипывал, а в перерывах между всхлипываниями бессвязно бормотал что-то. Если бы кто-нибудь позже спросил Томаса, что он бормотал, о чём он думал, он навряд ли сумел бы ответить, просто потому, что он ничего не помнил. Мысли его в тот момент представляли собой мутный, бурный и весьма бессвязный поток.
Спустя несколько минут ему удалось наконец-то более-менее успокоиться. Том всхлипнул в последний раз и сдавленно прошептал:
- Прости меня, мама.
Он ещё несколько секунд просидел неподвижно, затем схватил ручку и записал только что произнесённую фразу на бумажку с предсмертной запиской. Взял револьвер, засунул ствол оружия себе в рот и положил палец на спусковой крючок. Томас закрыл глаза и...
Звонок в дверь, неожиданно разрывающий тишину гостиной. Это сбило Томаса с толку. Он вытащил изо рта ствол револьвера и раздражённо уставился на дверь дома, надеясь, что неожиданный посетитель решит, что дома никого нет, и уберётся восвояси.
Однако прошла минута, прошли две, а незваный гость всё продолжал названивать. Тогда Том быстро спрятал револьвер под подушку, валявшуюся на диване, положил предсмертную записку поверх печки камина и прошёл в прихожую, по пути он включив свет в гостиной.
- Кто там? - недовольно спросил он.
- Это я, - отозвался из-за двери звонкий, молодой мужской голос. - Впустишь, или мне тут весь вечер стоять?
Это был Джейми Купер, старый университетский приятель Джонсона-младшего. Приятелей у Тома было множество, но вот близких друзей за время учёбы в литературном колледже он так и не завёл. Наверное, поэтому он и остался один после смерти матери.
Последний раз они с Купером встречались в Литературном Клубе Роки-Хилла. Тогда горе, нахлынувшее на Томаса со смертью матери, немного утихло, и он впервые за три недели вышел в люди и заговорил с кем-то о своих творческих планах. Джейми рассказал ему о том, что опубликовал свой первый рассказ в одном из литературных журналов Спрингфилда. В ответ Томас поведал, что он пишет балладу для поэтического альманаха "Артс Инфлюэнс" и ему хочется, чтобы кто-нибудь прочитал его произведение до того, как он понесёт его в издательство. Купер обязался зайти к Джонсону как-нибудь вечером и прочесть его балладу, как только он окончит работу над вторым рассказом.
И вот теперь он стоял на пороге его дома и жаждал прочесть так и не написанное произведение Томаса. "Чёрт бы тебя побрал!" - мысленно выругался Том, впуская Купера в прихожую. - "Почему ты не мог явиться, к примеру, завтра! Во всяком случае, меня бы уже здесь не было."
- Привет, - сказал Джейми.
- Здравствуй, - поприветствовал его Том, стараясь придать выражению своего лица хотя бы подобие дружелюбия.
- Не помешал?
- Нет, нет, конечно же, - торопливо ответил Том. - Проходи в гостиную, располагайся.
Купер направился в гостиную, Джонсон пошёл следом, стараясь по пути придумать, что бы ему соврать на случай баллады.
- Ну, и? - спросил Джейми, широко взмахнув рукой. - Где оно?
- Слушай, если ты про балладу, то... она ещё не готова. - нашёлся Том.
Джейми опёрся о камин, и Джонсон сразу внутренне напрягся.
- Слушай, я её доделаю... завтра, - продолжил он. - Да, завтра. Так что лучше тебе зайти завтра!
- Да ладно, покажи, что уже написал! - воскликнул Джейми. - Не стесняйся, давай! Где она?
- Нет, нет, я тебе настоятельно рекомендую зайти завтра, - возразил Томас. - Я просто тут как раз занят её доделкой. Извини, но лучше тебе зайти завтра, когда я её доделаю. Хорошо?
Джейми вдруг нахмурился.
- Что-то случилось, ведь так? - голос и лицо его вмиг сделались серьёзными.
- А с чего ты взял? - ещё больше напрягся Томас. - Всё нормально.
- Ты раньше таким не был, - сказал Джейми. - Ты был другим. Раньше ты с охотой показывал, даже читал вслух свои произведения. И мы могли зависать в твоей комнате в общежитии до поздней ночи, работая над каким-нибудь совместным проектом. А теперь и пяти минут не прошло, а ты уж меня прогоняешь. И у тебя буквально на лице написан, что-то с тобой неладно. Что с тобой?
При последних словах Купер снова взмахнул рукой, задев при этом листок с предсмертной запиской. Листок полетел на пол. Джейми поймал его на лету и быстро пробежал глазами.
Внутри у Томаса всё сжалось.
Джейми медленно поднял взгляд.
- Ты... - и Томас рванулся к дивану.
Подбежав, он раскидал подушки, схватил револьвер и уже собрался прислонить его к виску и выстрелить, как вдруг мощный удар Купера вышиб оружие у него из рук. После этого Джейми со всей силы толкнул Томаса на диван, да так, что у того громко клацнули зубы, а сам рванулся к "Кольту", который упал под журнальный столик рядом с диваном. Схватил оружие, выпрямился и встал перед Томасом. Где-то с минуту они молча смотрели друг на друга, не зная даже, что и сказать, будто актёры, забывшие свои роли.
- Чёрт возьми, зачем? - спросил наконец Джейми. - Зачем тебе это было надо?
Джонсон ничего не ответил, только отвернулся к окну. По лицу его заструились слабенькие ручейки слёз.
- Ты хоть понимаешь, что ты сейчас чуть не сделал? - Джейми почти что с ужасом воззрился на серебристый корпус револьвера. - Чёрт, да зайди я на пару минут позже и... всё. Ты хоть это понимаешь?
Томас по прежнему молчал.
- Ты это сделал из-за своей баллады? - спросил Джейми. - Хотя нет, что я несу, не такой ты парень. Может, из-за смерти матери? Может, ещё из-за чего?
- Потом, - пробормотал Том. - Я расскажу, только потом. Просто дай мне немного времени. Мне надо собраться с мыслями.
- Ладно, - сказал Джейми после недолгого раздумья. - Я дам тебе время. Где лежал твой револьвер?
Этот вопрос, такой простой и обыденный в любой другой ситуации, сейчас прозвучал странно и неестественно.
- В рабочем кабинете, в ящике письменного стола, - ответил Том. - Там ещё лежит коробка с патронами.
- Хорошо, - сказал Джейми. - Я отнесу его?
Том вяло кивнул.
Купер вернулся спустя несколько минут и первым делом спросил:
- Ну, так ты готов рассказать? - Томас не отреагировал. - Томас? Томас, очнись! - крикнул Джейми.
- Я тебя слышу, - ответил Томас. - Я просто не знаю, с чего начать. Просто... ты бы знал, как это тяжело. - вздохнул он.
Джейми присел рядом с ним.
- Может, я попробую помочь тебе? - спросил он. - Дело в этой чёртовой балладе?
- Не совсем, - ответил Том.
- Может, на тебя так повлияла смерть матери? - снова предположил Джейми.
- Тоже не совсем, - помотал головой Том. - Слушай, Джейми, может, пока оставим это, а? Мне сейчас совсем не хочется ничего рассказывать. Может, не надо, а?
Вдруг Джейми воскликнул:
- Что это ты говоришь! - его глаза бешено сверкнули. - Ты десять минут назад чуть не вышиб себе мозги! Ты понимаешь, что было бы, если бы я не пришёл! А теперь, когда я пытаюсь разобраться, в чём, дело, ты уверяешь меня, что тебе ничего не надо! Прости меня, но какого хрена!
- Но...
- Рассказывай! - крикнул Джейми.
Томас шумно вздохнул, затем так же шумно выдохнул. И начал свой рассказ:
- Понимаешь, мой отец умер, когда мне было всего пятнадцать. У него была хорошо оплачиваемая должность редактора в "Артс Инфлюэнс", а потому, когда его не стало, наша семья лишилась не только любимого человека, но и единственного источника заработка. Но, надо сказать, мама моя всегда была хорошей хозяйкой...
И за полчаса Томас рассказал ему всё.
Когда он закончил, Джейми ещё минуту или две молчал, очевидно, обдумывая услышанное, а Томас не торопил его, а просто сидел, сложив руки на животе. Впервые со дня смерти матери ему было так хорошо и спокойно. В голове царила приятная пустота, а на грудь больше не давила трёхтонная плита, почти полтора мешавшая ему вздохнуть полной грудью.
- И что ты теперь делать собираешься? - голос Джейми вывел его из забытья.
- Я не знаю, - ответил Том. - Можно ещё раз попробовать балладу написать. Но только не сегодня, - он широко зевнул. - Завтра будет лучше.
Томас вдруг почувствовал сильное желание лечь и проспать по меньшей мере до следующего утра. Он взял подушку, валявшуюся в углу дивана и спросил:
- Подвинешься?
- Да, конечно, - Джейми встал с дивана, сосредоточенно почёсывая макушку. - Слушай, Том, а те бумаги, они до сих пор там, в мусорной корзине?
- А? Да, они всё ещё там, - ответил Томас и растянулся на диване.
- Я тогда схожу туда, почитаю? - снова спросил Купер.
Джонсон вяло кивнул.
Уже спустя минуту после того, как Джейми покинул гостиную, Томас крепко спал.

Разбудил Тома тусклый дневной свет, едва освещавший гостиную. Джонсон выглянул в окно: над городом нависли бесконечные серые тучи, настолько высокие, что казалось, будто эти тучи и представляют собой небосвод, будто именно они, а не скрывавшееся за серой пеленой солнце, излучали дневной свет.
Томас взглянул на настенные часы. Девять. А где Джейми?
Джонсон встал со своей импровизированной постели, хотел было позвать приятеля, но тут же ощутил, что горло пересохло, а во рту воцарились авгиевы конюшни, и решил, что лучше для начала глотнуть чего-нибудь.
Когда Томас наполнял стакан прохладной водой из кулера, он уже знал, где Джейми. Со стаканом в руке он отправился наверх, в рабочий кабинет.
Купер заснул за столом, уткнувшись лицом в исписанные и смятые листки бумаги.
- Джейми, - Томас тронул его за плеч. - Джейми, просыпайся.
Купер приподнял голову, оглядел кабинет и заспанным взглядом уставился на Томаса.
- Сколько сейчас? - спросил он.
- Около девяти, - ответил Джонсон. - Ты что, заснул за бумагами?
- Ну, как видишь, - сказал Джейми. Он почесал макушку, затем шею. - Слушай, я могу у тебя принять душ?
- Конечно, чувствуй себя как дома, - ответил Том. - Когда будешь вытираться, возьми зелёное полотенце: оно для гостей. А я пока пойду пока, сварганю что-нибудь на завтрак.
- О'кей.

Спустя минут сорок, когда яичница и бекон были уже съедены, а капучино, приготовленное "Саэкой", с удовольствием выпито, Джейми наконец-то заговорил о балладе.
- Знаешь, первый вариант был весьма неплох, - начал он. - Ровно до половины. Просто меня, но всё, что дальше - полная хрень. Я даже понимаю, почему уже после пары строф ты решил бросить всё и начать заново. Правда, тебе это не помогло: каждый следующий вариант был хреновей предыдущего. Ничего, что я так? - Томас кивнул и махнул рукой. - Я скажу так: ты был на вершине горы, но ураган скинул тебя в пропасть. Не очень изящная метафора, но тем не менее. Стало быть, наша задача вскарабкаться обратно на гору.
- И что ты предлагаешь? - спросил Том.
- Вообще то есть у меня одна мысля. Может быть, дурацкая, но мне она нравится. - Джейми улыбнулся и прищурил оба глаза: такое с ним случалось каждый раз, когда его посещала новая идея. - Но сначала давай ещё раз попробуем написать традиционным путём.

В два часа дня, измотанный и порядком раздражённый Томас скомкал очередной листок и забросил его в мусорное ведро. Перед тем, как засесть за работу, он выкинул весь мусор, скопившийся в его ведре за месяц, и вот на те: оно уже заполнено до половины. А ведь и трёх часов не прошло!
Томас почувствовал, что он весь вспотел, что ему душно, что голова у него раскалывается от бесплодных попыток выдавить из себя хотя бы одну приличную рифму, и тогда он попросил Купера:
- Джейми, открой окно, пожалуйста, - и когда Джейми выполнил его просьбу, он сказал. - Джейми, я больше не могу. У меня ничего не выходит, ты же сам видишь.
- Ладно, давай попробуем мою идею, - сказал Купер. - Но тогда нам придётся немного прогуляться..
- С радостью, - ответил Джонсон. - Куда?
- Всего за четыре квартала, - сказал Джейми. - Ко мне домой. Не возражаешь?
Томас не возражал.

Джейми жил в небольшом двухэтажном деревянном коттедже белого цвета. На каждого посетителя, впервые попавшего сюда, этот дом производил весьма странное впечатление. В каждом его помещении царили чистота и порядок: каждая вещь лежала на точно отведённом ей месте, каждая поверхность была вычищена до зеркального блеска, кухонная мойка всегда была пуста, а тарелки и чашки аккуратно расставлены на полках. И как контраст: спальня, которая по совместительству служила Джейми ещё и рабочим кабинетом.
Пол спальни был завален книгами, тетрадками и клочками бумаги. Бельевого шкафа здесь отродясь не бывало, а потому вся одежда была свалена возле кровати в две кучи: в одной грязное бельё, в другой - чистое. Раз в неделю гора с грязным бельём отправлялась в стирку, а на ёё место Купер водворял гору с чистым, и весь цикл повторялся заново. Рядом с кроватью стояла гладильная доска: на ней Джейми наспех гладил одежду перед тем, как надеть её. Рабочим столом Джейми служила прикроватная тумбочка, на которой стояли ноутбук и принтер. При этом тумбочка стояла так, что Джейми, работая на компьютере, был вынужден лежать на боку, упёршись левым локтём в корпус принтера, и вжавшись всем телом в жёсткий матрац, чтобы не свалиться с кровати.
Когда Томас, увидев впервые импровизированный кабинет Джейми, спросил его, почему у него в комнате такой беспорядок, он просто ответил:
- Мне так удобно, - и Томас не особо то и удивился. Более того, он прекрасно понял своего приятеля.
В конце концов, Хемингуэй вообще писал, стоя перед мольбертом.
В этот раз они пришли за гитарой. Джейми сразу заприметил музыкальный инструмент, валявшийся на полу среди книг и макулатуры. Найти чехол для гитары оказалось сложней: наконец Томас обнаружил его под кроватью и передал Куперу, который наспех отряхнул его от пыли и запаковал в него инструмент. Затем Джейми подхватил с тумбочки ноутбук, запихнул его вместе с зарядкой в пакет и сказал:
- Ну, пошли.
И они вышли из дома на Третью улицу, шедшую вдоль северной окраины Роки Хилла. Несмотря на свою удалённость от Мэйн-Стрит (хотя какая там удалённость, если от одного до другого конца города за десять минут пройти можно), улица выглядела достаточно оживлённой. По мощёным розовой плиткой улицам прогуливались семьи с детьми и молодые супружеские пары. Нагруженные огромными пакетами, возвращались из похода в "Роки-Маркет" местные жители. На пересечении с Мэйн-Авеню Джонсону и Куперу встретился Билли Гарднер, проповедник баптистской церкви Роки-Хилла, толстого, шумного и энергичного, громогласно приветствовавшего любого из своих знакомых и друзей, заражавшего своей харизмой каждого, кто поговорит с ним хотя бы минуту. Именно благодаря ему больше половины жителей города стали его паствой.
В воздухе кружились первые снежинки. Томас поглядел на холмы, возвышавшиеся к северу от города. Скоро их скроет снежная пелена.
- Слушай, Джейми, а как ты пишешь рассказы? - вдруг спросил он.
- В смысле? - не понял Купер.
- Ну, у тебя бывает, я не знаю, что-то вроде вдохновения? Или как?
- Том, ты что, всё ещё веришь во вдохновение? - вскинул брови Джейми.
- Ну да, а что? - спросил Джонсон.
- Я в него не верю. - ответил Джейми. - По-моему, вдохновения, как такового, не существует. Точнее, оно существует, но оно выглядит отнюдь не так, как мы его себе привыкли представлять. Помнишь, как к тебе пришла идея твоей баллады? Ты ведь тогда почувствовал, словно у тебя в уме щёлкнуло что-то, верно?
- Верно, - согласился Том.
- Это и было вдохновение, - сказал Джейми. - А всё остальное - просто работа. Иногда она идёт долго и мучительно. Иногда чуть лучше и быстрее. Но в любом случае это труд, труд долгий и нелёгкий. Настоящая жизнь далека от идеала, так и работа писателя далека от того, что себе вообразили люди, далёкие от искусства, графоманы и рифмачи-любители. Они думают, что вот к тебе пришло вдохновение, а ты взял и написал, и даже не подозревают, сколько душевных сил и труда подчас вкладывает автор в своё произведение. Да чёрт возьми, если бы реальность была бы хоть чуточку похожа на то, что они там себе понапридумывали, я бы уже сейчас настрочил бы кучу гениальных романов и имел бы особняк на Галф-Стрит.
А так сначала ко мне приходит идея, потом я тщательно прорабатываю её у себя в уме, точнее, жду, пока она выстроится в связный сюжет. А затем уже переношу её на бумагу, попутно насыщая этот сюжет различными деталями: диалогами, монологами, описаниями, разными интересными придумками или просто Невероятно Умными Мыслями, неожиданно пришедшими мне в голову. Причём выглядит это так: я пишу абзац, стираю его, переписываю заново, ещё раз стираю, снова пишу... И так до тех пор, пока я не буду удовлетворён результатом.
- Не очень то вдохновляет, - подумав, сказал Томас.
- Ну вообще-то есть и хорошие стороны, - возразил Джейми. - Знаешь почему я решил стать писателем? Не потому, что мне хотелось славы и богатства, не потому, что я чувствовал в себе какой-то особенно литературный дар. Мне просто нравится, когда ты пишешь и у тебя выходит что-то хорошее. Понимаешь? - Томас кивнул. - С этим ощущением ничего не сравнится. И я думаю, этого вполне достаточно для того, чтобы посвятить всю свою жизнь искусству.
- И всё же я с тобой не согласен. - сказал Том.
- Ну и ладно, сколько людей, столько и мнений, - тут Джейми поднял руку с вытянутым указательным пальцем и торжественно произнёс. - Но я прав! - и широко улыбнулся.

Когда оба приятеля сели за ужин в пять вечера, из-за метели уже с трудом можно было различить другую сторону улицы. Крупные хлопья снега вихрями кружились в воздухе.
- Разыгралась погода сегодня, - заметил Томас.
- Зима идёт в последнее наступление, - сказал Джейми.
Когда с ужином было покончено и вся посуда была вымыта, они прошли в гостиную. Том достал из кармана блокнот и пристроил его на коленях. Джейми вытащил из футляра гитару и принялся за её настройку.
- Погоди, сейчас, - бормотал он. - Сейчас, последнюю струну... - он ударил пару раз по струнам для проверки, затем подкрутил немного один из колко̀в и воскликнул. - Всё, настроил! Ну, ты готов?
- Всегда готов! - отозвался Том.
И Джейми ударил по струнам, и полилась мелодия, одна из тех мелодий, которые узнают с первых же аккордов. "Страна чудес". Прекрасная песня, Джейми в своём выборе не ошибся.

Сегодня настанет тот день, который они бы вернули тебе.
Сегодня время понять, куда катиться судьбе.
Я не верю, что кто-либо чувствует то же, что я,
Вспоминая тебя.

Сокрытый смысл уличных слов
Подсказал, что огонь в твоём сердце угас.
Ты это слышала тысячу раз,
Но сомнений не было ни тогда, ни сейчас.
Я не верю, что кто-либо чувствует то же, что я,
Вспоминая тебя.

И вроде бы стихи песни и даже её настроение никак не вязались с тем, что хотел написать Том, и в то же время они были неразрывно связаны друг с другом. Джейми почувствовал эту связи и вытащил её на поверхность, чтобы её мог прочувствовать и Джонсон.
И Томас прочувствовал, и внезапно с ним произошло ровно то же самое, что и с Робертом Плантом в декабре 1971 года в Хэдли Грейндж. Его рука словно бы сама собой вывела:
Старик, усталый, больной и хромой
Бредёт уж три года.
Бредёт он домой.
Томас удивлённо воззрился на им же написанные строчки и тут же почувствовал, как в голове складываются новые.

Бредёт сквозь леса он, бредёт сквозь болота,
Брёдёт он сквозь вьюгу, и ветер, и зной.
Бредёт он упрямо,
Бредёт он домой.

Старик уж потерян, устал,
Но идёт он вперёд,
Идёт он туда, где покой его ждёт.
Туда, где слабеет солнечный жар.
Туда, где стихает в сердце пожар.

Там мир и в душе, и в природе царит,
Там дорожная роща прохладой манит,
Там грудь, как и прежде, дышит легко.
Да, всё так, но ведь дом то так далеко!

Но всё ж, несмотря ни на что, он идёт,
Собрав все силы, идёт он вперёд.
Домой.

Тут Томас остановился, но только на пару мгновений, а затем его рука ещё неистовее продолжила выводить строчки баллады, возникавшие словно бы из небытия и волшебным образом складывались у Томаса в уме.

На одежде его дорожная пыль,
Стариком принесённая за тысячу миль.
И взгляд уж ослеп почти, но и сейчас,
Огонь мечты в глазах не погас.

Но вот обессилел он.
Растерял он весь дух,
И пламень борьбы в его сердце потух.
И вот он упал,
И так долго лежал,
Старик был в отчаяньи, старик умирал.

Но тут (видно, воля богов была в том)
Увидал он деревню свою под холмом.
И тут же вскочил, побежал, полетел!
Так сильно свой дом повидать он хотел!

Джейми закончил петь "Стену чудес" и начал наигрывать аккорды из "Если бы ты был здесь" . И снова он угадал с выбором, попал в самое яблочко, в самое сердце объятого поэтической лихорадкой Томаса.
Так, ты не думаешь ли,
Что отличишь рай от ада,
А рай от Земли?
Отличишь ли луга
От холода рельсовой стали,
А улыбку любви от морозной вуали.
Так ты не думаешь ли?
И снова рука Томаса пошла одна за другой выписывать строчки, которые добывались откуда-то из глубин его подсознания. Или может быть эти строчки попадали сюда прямо из того мира, где жил этот самый старик, с тех гор, с тех пустынь, лесов и болот, по которым путешествовал этот человек, ставший теперь Тому почти родным.

А там всё как прежде, как было всегда.
Блестит у ручья прозрачна вода.
Дорожная роща всё так же стоит,
Всё также прохладой и тенью манит.

Всё также на улице детки шалят,
А няньки с заботой за ними следят.
И солнце светит, и ветер шумит!
И душа стариковская уже не болит,
;
И в роще старик спокойно сидит.
И с теплотою на дом свой глядит.
И сердцу спокойно, пожар в нём остыл.
И очи старик навеки закрыл.

Она и сейчас, эта роща, стоит,
В ней могила находится, в ней был зарыт
Старик, наконец-то обретший покой,
Человек, который пришёл домой.

Томас сидел несколько секунд неподвижно, затем аккуратно положил ручку на журнальный столик перед диваном и крикнул:
- Дописал!
Джейми, подбиравший в это время аккорды ко "Времени твоей жизни" , от этого крика чуть не выронил гитару.
- Ты меня так не пугай! - сказал он, приложив руку к левой половине груди. - Ну и как?
- По-моему, всё-таки неплохо, - сказал Томас. - Местами нескладно, конечно. И нужно будет подправить... здесь, здесь и здесь. И ещё много где, я думаю. Но я написал, чёрт возьми, написал!
- Дашь прочесть? - спросил Джейми.
- Конечно, бери! - и Томас протянул исписанный и измятый блокнот другу.
Джейми просидел с блокнотом минуты с две, напряжённо всматриваясь в стихи баллады и время от почёсывая шею. Наконец он отдал блокнот обратно.
- Ну? - тревожно спросил Томас.
Джейми посмотрел на него пристально, а затем медленно произнёс:
- Да. А насчёт неровностей и неточностей: с кем не бывает! Я верю, что ты всё это исправишь. Мне понравилось. Даже очень.
- Спасибо тебе, Джейми! - сказал Томас. Сказал совершенно искренне. - Если бы не ты... - он покачал головой. - Сыграешь мне "Рождественскую песню" Джетро Талл ? Флейты, конечно, у меня не найдётся, но я хорошо умею свистеть. Да и погодка подходящая. Сыграешь?
- С удовольствием!

Вот уже более шести недель по воскресеньям Томас посещал могилу матери. Исключением не стал и этот день.
Городское кладбище Роки Хилла обосновалось на длинном и приземистом холме к северу от города. Могила матери находилась почти на самой его вершине. К ней вела широкая, к тому моменту уже расчищенная от снега и окружённая трёхфутовыми сугробами, гравийная дорожка. Небо было по закрыто бесконечными серыми тучами, но, по крайней мере, стало теплее: температура была всего на пару-тройку градусов ниже тридцати {В США до сих пор популярна шкала Фаренгейта. 30F = -1C}.
Надпись под портретом гласила: "Спасибо за всё, мама". Каждый раз, когда Томас видел эти слова, в горле у него вставал ком, чесался нос и ото всего этого глаза его наполнялись влагой. Так произошло и сегодня.
К тому моменту, как Том положил букет из четырёх роз на могилу, слёзы уже текли по его лицу двумя обильными ручьями. Он стоял так несколько минут, время от времени платком утирая слёзы. Джейми всё это время делал вид, будто любуется открывающейся с холма панорамой города.
- Извини меня, что я так... - Томас развернулся и подошёл к нему, продолжая утирать слёзы.
- У тебя ведь была хорошая мама? - спросил Джейми.
- Лучшая на свете, - тихо сказал Томас.
- Тогда почему ты стыдишься своих слёз? - сказал Джейми. - Не стоит стыдиться своих чувств, если они искренни и... не знаю, как сказать, благородны, наверное. Нет, пафосно, надо что-нибудь другое придумать.
- Я понял, - Томас слабо улыбнулся. - Знаешь, я сейчас почему-то вспомнил, как я со своими родителями ездил в спрингфилдский зоопарк. - неожиданно добавил он. - Мы были там раза три или четыре, и каждый раз я долго ходил по парку, рассматривал носорогов из Африки или амурских тигров из Сибири, а затем мы все вместе шли в кафе и я там вместе с родителями ел мороженое. Иногда съедал их по три за раз, представляешь?
Джейми заметил стоявшую неподалёку скамейку, прошёл к ней, стряхнул снег и уселся на неё.
- А какие у тебя ещё хорошие воспоминания о твоей семье? Расскажи, не стесняйся. Рассказ облегчает душу.
- Мама с папой всегда обо мне заботились, - сказал Том. - Я помню, как мой папа привёз меня в издательство и познакомил меня со своими коллегами в редакции. Он показал мне, как художник рисует обложку и иллюстрации для книги. Сюзанна Иглтон рассказала мне, в чём состоит работа редактора. На прощание мне подарили две книги с детскими стихами. Мисс Иглтон обещала мне, что когда я подрасту, она подарит мне сборник стихов Роберта Стивенсона или Генриха Гейне, но не сложилось. - Томас сделал короткую паузу. - Именно после этой поездки (а было мне тогда лет семь) я захотел стать поэтом.
Ещё помню, как, когда я был маленьким, мой отец каждый раз перед сном читал мне сказки, а на ночь обнимал меня и желал спокойной ночи. И ещё как моя мама по праздникам пекла мои любимые блинчики с липовым вареньем. А вот ещё вспомнил: как моя мама, когда мне было семнадцать лет и сломал ногу, влетев на скутере в кусты, взяла себе недельный отгул и, несмотря на все свои дела, по полдня просиживала в моей больничной палате, - Томас вздохнул. - Знаешь, Джейми, мне так их не хватает. Боль от потери уходит, но тоска остаётся. И ничего с этим не поделаешь.
- Так и должно быть, - кивнул Джейми. - И, наверное, это даже хорошо. Это значит, что у тебя действительно было счастливое детство. У меня, например, таких радостных воспоминаний о детстве на сохранилось, хотя у меня были хорошие родители и забавная маленькая сестрёнка. По-моему, это оттого, что я всегда стремился вырваться из под родительского контроля. Наверное, в душе я анархист.
- Каждому своё, - сказал Том.
- Конечно, - согласился Джейми. - Тебе стало легче?
- Да, - ответил Том. - Спасибо, друг.
- Да без проблем, - Купе с кряхтеньем и неохотой поднялся с лавочки. - Пошли, что ли?
- Пошли!

После ужина Джейми спросил у Тома:
- Не волнуешься перед завтрашним?
- По правде говоря, есть такое, - ответил Томас, растягивая слова, как какой-нибудь краснокожий из Техаса. - Понимаешь, я вроде бы и знаю, что то, что я написал - хорошо, и в то же время сильно сомневаюсь и боюсь, что мои стихи окажутся... ну, посредственными.
Джейми сосредоточенно почесал сначала шею, потом затылок. И сказал:
- Не ты один такой. У меня ещё хуже, - признался он. - Когда я пишу что-то, мне кажется, что я гений. Когда я вручаю рукопись редактору, мне хочется схватить её и выкинуть в ближайшую мусорку. Утешает лишь одно: такие чувства должен испытывать лишь настоящий писатель. Только бездарность никогда не испытывает сомнений в своей гениальности.
- Можно вопрос? - спросил Том.
- Да?
- Ты всегда чешешь затылок, когда размышляешь? - спросил он.
- Нет, обычно я чешу задницу, - ответил Джейми. - Но из уважения к твоим чувствам готов сделать исключение.
- Я рад.
Томас фыркнул.
- Кстати, завтра обещают потепление, - сообщил Джейми. - Уже сегодня ночь будет около тридцати пяти, а днём, по прогнозам, поднимется аж до тридцати семи{Ночная температура - 1С-2С, дневная - 3С-4С}. Завтра весна.

Джейми ждал Томаса в своём стареньком "Субару Импреза" конца девяностых, припаркованном у дверей издательства. Издательство представляло собой приземистое двухэтажное здание с широкими панорамными окнами, протянувшимися по всей его длине, занимавшее собой целый квартал.
Долго ему ждать не пришлось. Томас вышел из здания издательства уже спустя полчаса с того момента, как вошёл, и вышел он лёгкой, уверенной, пружинящей походкой, и Джейми сразу понял, что всё сложилось как нельзя удачнее.
- Ну как? - спросил он, когда его друг с сияющей улыбкой на лице подошёл к машине.
- Потрясающе! - воскликнул Томас. - Мисс Иглтон сказала, что баллада просто отличная! - продолжал он, а счастливая улыбка играла в уголках его губ, в глазах, даже в его словах и движениях. - Она сказала, что мой рассказ гарантированно попадёт в альманах, и я получу за это две тысячи долларов, представь себе, две тысячи! Но и это ещё не всё: она обещала связать меня с местными литературными журналами, в которых я смогу опубликовать свои следующие произведения.
И ты знаешь, у меня столько задумок! - заключил он. И вдруг вздохнул. - Спасибо тебе, друг.
- Не за что, - ответил Джейми. - Просто тебе требовалась помощь, а я... - он пожал плечами, как бы говоря: "Ну ты понял."
- Слушай, а может, я тебе тоже смогу чем-нибудь помочь?
- Да нет, мне... - и тут Купер хитро улыбнулся. - Хотя нет, есть у меня одна просьба. Я же пишу рассказ. Ты не мог бы прочесть его и оценить? Я был бы рад.
- Конечно, - согласился Том. - Правда, при одном условии.
- Каком?
- Ты научишь меня играть на гитаре.
И Джейми поднял вверх большой палец, и широкая улыбка расползлась по его лицу.
Затем он завёл машину, выехал со стоянки перед издательством и поехал на север, к Роки Хиллу. Томас включил радио, по которому в этот момент передавали U2, чуть приопустил боковое стекло с его стороны, откинулся на спинку сиденья и стал смотреть в окно.
А за окном повсюду таял снег и вода постепенно заливала канавы и обочины дорог. Солнечные блики сверкали на зеркале заднего вида, на фарах и корпусах автомобилей, в окнах домов и поверхности исчезающих под натиском тепла и солнца белоснежных сугробов. Из динамиков магнитолы Боно вещал о том, что сегодня прекрасный день, что такое ощущение, будто рушатся небеса, что этот день нельзя его упускать, и в приоткрытое окно автомобиля врывался свежий ветер, несущий с собой новые, таинственные, дразнящие запахи, зовущие куда-то вперёд, к новым горизонтам.
Наступила весна.
Фролов Артём.
6 марта 2013 года.