[Линолеум]

Скрытый текст - 9:

Разговор по душам

Крыша старенького шевроле «седана» вынырнула из темноты, как блестящая черная спина морского чудовища, взрезающее толщи океанских вод. Еще вначале этого самоубийственного полета, сидящий во мне Чужак сгруппировал тело, ловко развернувшись ногами к земле. И поэтому, приземлившись на крышу автомобиля, он лишь согнул колени, гася инерцию удара и отскочив теннисным мячиком от прогнувшегося металла, кубарем покатился по грязному асфальту. Тот шершавым языком слизал верхний слой кожи на кисти, окатив руку волной боли. Я лежал, раскинув руки, впитывая прохладу воздуха каждой порой; слушая гулкий молот сердца, порывающегося плюнуть на все, и в аварийном порядке, прорвав грудную клетку, покинуть тонущий корабль. Ускакать далеко-далеко, чвакая всеми своими желудочками и мышцами и огни ночного города будут влажно отсвечивать на его маслянистых боках.
«Какого рожна ты разлегся?!» - Чужак пнул мой разум своим присутствием. - «Решил засадить свой хер в эту асфальтовую киску по самые помидоры?!»
«Чего ты хочешь от меня?!» - Простонал я в ответ. - «Что тебе еще от меня надо?!»
«Чтобы ты повзрослел. Меня начинает утомлять то, что приходится снимать тебе штаны каждый раз, когда ты решаешь в них надуть! Хочешь получить заряд свинца в свою обвисшую ленивую задницу, пока ты будешь здесь лежать и имитировать акт единения с матушкой Землей?! Пожалуйста, валяй, без проблем! Единственное «но» - эта обвисшая ленивая жопа и МОЯ тоже! ПОЭТОМУ, ШЕВЕЛИ ЕЙ В ТЕМПЕ, СУКА, ПОТОМУ ЧТО НИЧЕГО ЕЩЕ НЕ ЗАКОНЧИЛОСЬ! ТЫ ПОНЯЛ МЕНЯ, ГРЕБАНЫЙ ТЮФЯК?!! ВСЕ ТОЛЬКО НАЧИНАЕТСЯ!»
Я попытался встать и сдавленно застонал, когда лодыжки пронзили миллионы игл одновременно. Опершись на локти, снова лег на землю. Я находился в одном из переулков между домами, узком кирпичном ущелье, забитом мусорными баками, картонными коробками и стойким запахом кошачьей мочи. Миссис Пружински, что жила ниже, держала у себя дома около шести этих бестий. Машина, чью крышу я так удачно помял, также принадлежала старой польке, совсем забыл об этом. Стояла здесь все время, с тех пор как переехал жить к Джанин - старая и никому не нужная - такая же как и ее хозяйка. Тлен и разложение задворков — картина более чем обычная для Бронкса. Как и преступность. И пускай, мы жили достаточно далеко от юга, пускай Рудольфо Джулиани бьет себя в грудь, по радио и телевиденью доказывая, что с тех пор как он мэр, в городе резко упал уровень совершения преступлений. Все это стало абсолютно неважным в тот самый момент, когда пуля сорок пятого калибра пробила сердце моей жены, оборвав ее жизнь и жизнь нашего, еще не родившегося ребенка. Глаза застилают слезы, боль утраты снова наваливается на меня. Как ни странно, это придает новых сил, зажигает меня, как электрический ток стоваттную свечу. Я снова подымаюсь, боль в ногах это уже не иглы, это целый рой цыганских шил, но я не обращаю на это внимание. Я живой катод и анод в одном лице, амперы злости и ярости, проходящие через тело, заставляют сделать шаг. Потом еще несколько.
«Хорошо, - Одобрительные слова в моей голове. - Теперь уходи».
Из окна раздается шум, поднимаю голову. В прямоугольнике света над головой, появляется силуэт. Томительно долго всматривается в темноту переулка, ищет меня. Стреляет наобум, град дроби весело барабанит по крыше «шевроле», с резким мяуканьем из под днища авто вылетает кошка и серой тенью скрывается в кучах мусорах.
-Уходим - Слышу я голос другого бандита. - Копы вот-вот нагрянут!
Вой полицейских сирен уже действительно накатывает лавиной.
- Я замочу этого гада! - Ревет первый. - Всажу ему по самое не хочу!
- Он наверняка мертв, лежит со сломанным хребтом! - Первому, видимо, надоело увещевать несговорчивого напарника. - Если хочешь, оставайся, кретин! Но учти — попадешься, никто отмазывать не будет! А если проболтаешься, достанем из-под земли! Пошли, я сказал!
Темный силуэт еше секунду маячит в окне, затем исчезает. Совсем рядом слышится визг покрышек, хлопанье дверей, встревоженные и напряженные голоса, дальний угол дома, выходящий на улицу, расцветает красно-синей иллюминацией.
Полиция, они уже здесь! Спасительное облегчение подгибает ноги, я снова валюсь на талый снег. Перед глазами ярко освещенный кабинет в Эн-Ай-Пи-Ди, мужчина с наплечной кобурой поверх белой рубашки с желтоватыми пятнами под мышками, протягивает мне горячий кофе и спокойным, чуть доверительным тоном, говорит соболезнования по поводу «кончины супруги», о том чтобы я держался. «Мы найдем этих мерзавцев, сэр! Обещаю вам, мы их из под земли достанем!» - Вот что-то такое, он мне, примерно, и скажет.
Но главное - я буду в безопасности, в меня больше никто не будет стрелять. Если бы только Джэн не... Если бы...
«Нельзя тебе в полицию, придурок!» - Отрезает чужак. - «Там тебе точно никто не поможет.»
«Почему? Как?» - Задаю очередной глупый вопрос самому себе. Я уже свыкся с тем, что у меня проблемы с головой, все - таки слишком рано меня выписали из больницы. Как врачи такое обычно называют? Кажется, посттравматическим синдромом?
«Ты тупой, как Гуфи! Тебя убьют, как только окажешься у копов. Не сразу, но уж точно наверняка! Это не были обыкновенные бандиты.»
«Почему? Почему ты так решил?»
«Иди ты в жопу, вот почему!»
Чужак замолкает, а тело снова начинает жить своей жизнью. Поднимается на колени и на четвереньках ползет в глубину переулка, оставляя двенадцатую стрит, призывные мигалки полицейских машин, сухость кабинета детективов и благодатное тепло бумажного стаканчика с кофе в руках, у себя за спиной.
Господи, как же хочется курить! Ловлю себя на этой мысли и удивляюсь. Я никогда не курил, не выкурил ни одной сигареты, за все то время, как вышел из комы. Курил ли я в своей прошлой жизни? Если да, то почему не задавал себе подобного вопроса? Ногти на руках никогда не были покрыты желтым налетом никотина, меня никогда раньше не тянуло закурить, но разве это показатель? Что вообще я знаю о себе, о своем прошлом до того несчастного случая? Меня доставили в Пресвитерианскую больницу без бумажника, без водительских прав, без карточки соцстрахования. Джон Доу не настоящее имя, так называют всех поступающих в больницу, живых и мертвых, которых не смогли опознать. По полицейской базе данных, я тоже нигде не числился, меня как будто вообще не существовало. Джон Доу начал жизнь с чистого листа. Я помнил как читать и писать, как надевать носки и менять нижнее белье. Я знал, что Микки Маус это мультяшный герой, а не премьер министр Франции. В конце концов, помнил и то, что Франция это страна, а премьер-министр высокая правительственная должность, помнил и знал обо всем том, что меня окружало. Но вот кто я такой, чем занимался, где родился, вырос и жил, была ли у меня семья — это покрыто пеленою мрака. Тяжелая ретроградная амнезия, вследствие черепно-мозговой травмы — такой диагноз поставили врачи только я очнулся. В бессознательном состоянии, я провалялся неделю — еще бы чуть-чуть и меня отключили: в очередной раз чаша весов капитализма перевесила жизнь человека без банковского счета. Звучит как заголовок коммунистической газеты, но так оно и было на самом деле. Кстати, что такое коммунизм я тоже знал, причем знал хорошо, не на уровне среднестатистического обывателя. Как и о многих других политических режимах. Поэтому и пошел работать младшим аналитиком в аппарате президента. Думаю, что до амнезии занимался чем-то вроде этого.
Пальцы рук нащупали металлическую рифленую поверхность, зашарили по ней. Нашли углубления, схватились и медленно со скрежетом начали сдвигать тяжелую стальную крышку (люк, люк в асфальте) в сторону. Шумно выдохнув, Чужак (так я теперь буду называть свою отпочковавшуюся часть сознания) начал спускаться в открывшееся отверстие из которого тепло дохнуло спертым воздухом. Мои ноги, обутые в домашние теннисные туфли, нащупали скользкую перекладину, вмурованную в бетон. Начали осторожно спускаться. Когда (мои?) глаза оказались на одном уровне с землей, Чужак схватился за край люка и потянул его на себя, отрезая от нас и без того неяркий свет городских сумерек. Оставляя нас в темноте, один на один.
Замер, перевел дыхание и снова начал спускаться вниз. Я не пытаюсь как-то снова взять контроль над собственными телом, не пытаюсь одержать верх над чужаком. Я разбит, я устал, у меня только что убили жену! Если он вдруг решить сейчас выдавить мне (себе?) глаза, как он это сделал с Ларри-чулком, то мне на это плевать! Пускай лезет куда хочет, хоть к центру Земли, я не буду сопротивляться.
Перекладины кончились, ноги коснулись дна. Тонкая парусина туфель мгновенно напиталась водой, что текла под ногами: хорошо хоть она была теплой, пневмония была бы очень некстати.
Постепенно глаза привыкают к темноте, я начинаю различать очертания низкого свода тоннеля, уходящего в обе стороны. Чужак разворачивается и идет назад, как мне кажется, на юг от моей квартиры. Через несколько сот футов, мы (мы?) оказались на развилке, еще один тоннель уходил с запада на восток, а может с востока на запад – какая к черту разница! Над головой располагалась решетка ливнестока, сквозь прутья падал свет от стоящего рядом фонаря. Сирены все еще звучали, но уже не так громко, мы находились за полквартала от них.
Чужак повернул налево. «В сторону Бруклина», - Подумал я и в моей голове презрительно фыркнули.
Мы шли и шли, иногда уверенно поворачивая на перекрестках и ответвлениях. Я не замечал течения времени, оно осталось там, наверху. Здесь же оставалась только темнота, плотной массой давящая на плечи, монотонное журчание воды и бесконечные бетонные кишки тоннелей и перекрестков.