[Винкельрид]

По многочисленной просьбе автора, под девизом (мной же когда-то давно придуманном) "Тем, кто со щитом, не страшны помидоры", выкладываю сей отзыв:

Скрытый текст - он самый:

Мадам Бонапари выложила пересоленные, желтые, словно у них была желтуха, крекеры веером и мазнула густым кетчупом по краю тарелки.
Однокоренные слова в одном предложении, попросту – тавтология (сравните: «масляные, словно их облили маслом»). Некрасиво, не звучит. Запятая после «пересоленные», кажется, лишняя, поскольку перечисленные определения характеризуют различные признаки (вкус и цвет).
Полюбовалась мгновение на дело рук своих и, удовлетворившись результатом, понесла новосотворенное блюдо гостье.
Штампованные длинноты («полюбовалась на дело рук своих», «удовлетворившись результатом») и длинноты, может и нештампованные, но явно необязательные («новосотворенное»). Это всё похоже на странное заигрывание с читателем, довольно-таки раздражающее.
Малышка недоверчиво принюхалась к еде. Девочка в этом месте смотрелась как картина Рембрандта, обнаруженная в багажнике старого, пропахшего бензином и машинным маслом авто. Обладательница зрачков цвета стали и блестящих как у дешевых кукол Барби волос нехотя отодвинула угощенье.
Тут, как раз, автор старательно пытается уйти от повторов, и у него получается «девочка», «малышка» и «обладательница зрачков». И если с первыми двумя смириться можно, то с третьим – уже нет. Кроме того, в этом абзаце впервые проявляется главный недостаток стилистики автора: тяжёловесное манипулирование словами. Вот вроде бы всё в меру грамотно, но: «недоверчиво принюхалась»? «нехотя отодвинула»? Такое впечатление, что автор не представляет себе происходящее в том смысле, в котором его автор представлять должен (он ведь всевидящий?) – то есть психология девочки оказывается катастрофически ненатуральной. Возможно – не исключаю – дело во мне, и я не могу понять, как можно было бы доверчиво принюхаться и для чего потом нехотя отодвигать. Дальше. Сравнения. Первое было с желтым, как после желтухи; второе – сейчас. Почему Рембрандт? Почему в багажнике? Почему старого авто? Вижу, хочется завернуть поинтереснее, пофантазийнее, показать верх, так сказать, неуместности. Но точного попадания категорически нет.
- Не бойся, маленькая, - ласково проговорила мадам Бонапари и тут же всплеснула руками, - Ах, сейчас еще чайку заварим!
Всё то же самое. Картонная мадам + свифтики. Диалоги – это очень серьезный критерий, один из самых-самых важных. Неумелый, ненатуральный диалог губит произведение. Если персонажи говорят как герои российских, прости господи, сериалов, то рассказ идет ко дну. Единственное, что можно сказать в защиту конкретного эпизода: мадам ведет себя так, поскольку она притворяется, она простушка, которая замыслила коварство (это мы узнаем потом), но ей не хватает артистизма сыграть всё натурально, из чего можно сделать вывод, что она делает это (коварство) в первый-второй раз. Этого хотел добиться автор?
Женщина прошла на кухню, знавшую лучшие времена. Таверна еще хранила следы роскоши: ободранная кожаная мебель; поблекшие фрески, изображающие довольных посетителей, сейчас больше похожих на восставших из могил мертвецов; покосившаяся люстра, в которой вместо лампочек горели свечи, отбрасывая кругом гротескные тени. Даже запахи, казалось, сулили посетителям жареную утку или поросенка в молоке. Но те времена прошли. И сейчас мадам Бонапари не приходилось перебирать клиентами.
Думаю, больше на этом останавливаться не буду. Этот абзац – отличная иллюстрация нагромождений: «фрески, изображающие…, сейчас больше похожих…» и «люстра, в которой… горели…, отбрасывая…» - это большой минус описательной части. Чем больше слов – тем меньше толку. Для чего надо было громоздить в одно предложение, в однообразную конструкцию то, что, гораздо живее, можно было бы уместить в три разных, без всех этих причастий и деепричастий, но с нормальными глаголами?
Чайник сердито засвистел, и она сняла его с огня.
«Сердито засвистел»? Откуда такая любовь к наречиям, к тому же совершенно ненужным? Ну и «она сняла его» - тоже далеко не шедевр словестности.
Быстро приготовила настой, кинула щепоть трав и насыпала из линялого бумажного пакетика сахару, размешав серебряной ложкой.
Вот, как я понимаю, место, где засыпал Васекс. Теперь я склоняюсь, что писала девушка [гы-гы-гы, прим. моё]. Эта куча прилагательных, лишних движений, где автор разжёвывает действия, которые ничего не дают рассказу (как тут не вспомнить знаменитое МРЭ с его мотивами и реакциями).
- Вот, дорогая, - мадам Бонапари села рядом с девочкой, по-матерински поправила золотистые кудри. – Как тебя зовут?
Ну вот опять! Поймите же, автор, вы не должны подталкивать читателя. Это не вы, а он должен понять, что женщина, которая подсела к девочке и поправила ей волосы, делает это по-матерински! Любое наречие или слово, его заменяющее – это белый флаг писателя, признание бессилия!
Собственно, дальше на этом останавливаться не буду. Перехожу к общей части.

Итак, что, кроме стилистики, я отнес бы к минусам:
Пафос. Рассуждения о «пути» и прочие многозначительные (а потому и бессмысленные) фразы Паломника (особенно когда он это делает в разговоре с типами вроде Версы – смотрится глупо). Дещевые спецэффекты (как, например, выложенная трупами надпись). Инквизиция.