[Линолеум]

И еще:

Snake_Fightin
1. Да, автор считает аглицизмы крутым, но спасибо, что раскрыл мне глаза.
2. Я думаю, что даже у экс-преза, несмотря на всю его крутизну, начинаются проблемы с поиском очелла, когда в глаза смотрит ствол огнестрела. По сюжету, далее его ждут аццкие муки в стиле фильма "Пила", но могу и передумать.
3. Возможно, потому что игрушка, не? Я кстати, пони тоже называю в среднем роде)))

Винкельрид, не не буду под псевдонимом. Местами текст и вправду неплох, но в основном однообразен. Но так как ты мне польстил, я подыграю и поскромничаю)))

Еще один кусок, с описанием погоды и природы, солнце золотит, ГГ рефлексирует, все по канонам

Скрытый текст - 4:

Свидание с несбывшимся

Ранней осенью здесь особенно красиво.
Дорожка, посыпанная гравием, уютно ложится под ноги, зовет прогуляться вдоль, одетых в багрянец листвы, кленов. Лучи предзакатного солнца несут в себе тепло последних теплых дней, наполняют воздух своими ласковыми прикосновениями, касаются щек, глаз, губ, заставляют жмуриться. И лишь легкий ветерок, словно ревнивый соперник, соревнующийся с солнцем в сладострастии, прохладными руками взьерошит волосы а то и, разозлившись, налетит на ветки, окатит голову золотом. И я улыбаюсь, мне грустно и радостно одновременно, и хочется смеяться и плакать. Джанин бы здесь понравилось.
Я думаю о ней. Под кроссовками поскрипывает гравий, тихо шуршит оранжевый лист. Мне кажется, что я попал в страну Оз и шагаю по тропинке из желтого кирпича вместе с Элли и ее друзьями. Только вот нет здесь никакой Элли, как впрочем, и всех остальных тоже. Я здесь один, наедине с самим собой и дорогой. Жду, куда меня выведут ноги...

- Правда здесь красиво?
Мы на пляже. За спиной с грохотом накатывает океан, совокупляющийся с твердыней в акте неистовой любви уже десятки миллионов лет.
Она сидит на песке напротив меня, черные волосы распущены, ветер разметал их по плечам, белый топ и светло-голубые шорты подчеркивают, оттеняют загорелость кожи. Я вижу песчинки, налипшие в у нее в ложбинке между шеей и ключицей. Наклоняюсь и осторожно смахиваю губами эти крупинки кварца и известняка:
- Это ты красивая! А все вокруг на уровне, не более чем!
Смеется. Откидывает голову и ветер трепещет ее волосы, словно птичье крыло. Когда я слышу ее смех, у меня перехватывает дыхание от любви и нежности. Ее смех, как колокольчики счастья звенит у меня в голове, наполняет собой и растворяет в себе. Мне очень, очень хорошо!
На покрывале рядом с нами бумажный пакет из «Белого Замка». Мы кормим друг-друга жареной картошкой, макая ее в соус чили и, иногда, нарочно промахиваясь мимо ртов, попадаем золотистой хрустящей соломкой в нос, в щеки. Делаем это наперегонки, дурачась как дети и вскоре с ног до головы перемазываемся красным соусом. Она улыбается: «Фу, какой ты неряха! Дай-ка, я тебя умою!»
Берет меня одной рукой за подбородок и языком слизывает соус с носа, щек, губ, как если бы я был котенком, а она моей кошачьей мамой. Вторая рука скользит вверх, по моему бедру, задерживается в районе паха, отчего мой маленький «дружок» вздрагивает и начинает твердеть. Она чувствует это, отстраняется:
«Не сейчас...- Шепчет Джанин. - Вначале... Догони меня!»
И неожиданно вскочив, несется в сторону береговой волны, на бегу снимая майку и бросая в песок. Смеясь, гонюсь за ней, ныряю прямо в джинсах в белую клокочущую пену. Вода обжигает холодом, но я не чувствую этого, я всецело поглощен золотистым силуэтом, мелькающим впереди. Работаю руками, гребу из всех сил, преодолевая ревущие буруны, догоняя ее. Настигаю, она уворачивается, выскальзывает из моих пальцев, но я все таки цепко сжимаю ее в обьятиях, мы качаемся на волнах словно два буревестника:
- Я люблю тебя, Джон! - Голос заглушается грохотом океана, но мне не нужно слышать, я читаю слова Джанин по губам. -Я люблю тебя, мой милый!
Целую, она отвечает. На ее губах и языке привкус морской соли и чили.
Позже, спрятавшись за ее «Шевроле», мы занимались любовью, выгоняя стылый холод воды из тела, согревая друг друга внутренним теплом. Кончая, стонали в унисон с двумя самыми древними любовниками в мире. Океан возмущенно шумел — его оргазм придет еще не скоро...

...Деревья расступаются и я выхожу лужайку. Аккуратные ряды надгробий разлинеели изумрудное сукно травы и простираются вдаль на добрую милю. Серые прямоугольники гранита похожи друг на друга как две капли воды — здесь легко запутаться, если не знать куда идти. Но я знаю... К сожалению, я знаю: шестнадцатый ряд, седьмое справа. Шагаю между каменных близнецов...

…- Поздравляю вас с Новым тысяча девятсот девяносто шестым годом! Прошедший год был трудным испытанием для каждого из нас и всей Америки в целом! Но мы с достоинством перенесли все его тяготы и смело взглянем в лицо предстоящим трудностям и невзгодам, какие бы они ни были! Ведь мы, американцы, не умеем по другому. И я заверяю вас, наша страна будет двигаться вперед по намеченной траектории, не взирая на препятствия и не отвлекаясь на собл...
- От его техасского акцента у меня начинает болеть голова! - Джанин выключила звук и изображение мужчины на экране лишь немо раззевало рот, вещая о том, на какие все- таки соблазны может отвлекаться Америка. - Чем вообще думали избиратели, когда сделали его президентом?!
- Не так он и плох, детка, как о нем говорят! - Я успокаивающе приобнял ее и поцеловал за ухом. Закон о принудительной депортации, например, уменьшил процент преступности. Я читал статьи...
- Джон, пожалуйста, не надо! - Она раздраженно увернулась от моего следующего поцелуя. - Хотя бы в канун Нового Года, давай не будем о нем! С тех пор как ты устроился на роботу в службу администрации, я только это и слышу - «Мистер президент то, мистер президент это»!
- Милая, Ну что ты! - Я протестующе вскинул руку. - Он ведь просто мой босс и все такое! Конечно, я всего лишь обычный клерк в отделе аналитики, но однажды мне лично пришлось с ним пообщаться. Он производит неплохое впечатление.
- Да-а, впечатление, как будто его только что трахнули в рот! - Джанин стояла надо мной, уперев руки в бока, глаза сердито сверкали и я понял, что пора завязывать этот разговор. Я очень люблю свою малышку, но когда она становится такая с ней лучше не спорить. И, наверное, за это я ее тоже люблю.
- Ну все-все, детка! - Примиряюще улыбаясь, обнял ее, почувствовал, как под пальцами расслабляются мышцы плеч. - В последнее время ты так на это все реагируешь, наверное, я действительно перегнул палку. Прости, ладно?
Она поднимает взгляд и ее губы нерешительно, словно подснежник под слабым мартовским солнцем, расцветают в ответной улыбке. Я легонько касаюсь их поцелуем. Кажется, инцидент исчерпан, но в душе ругаю себя последними словами. Вот ведь идиот, нашел чем заняться в наше с ней первое празднование Нового Года!
-Я думаю пришла пора открывать подарки. - Достаю коробку в глянцевой упаковке, увенчанную цветком из фольги. - Это тебе!
Ну все, теперь улыбка просто вспыхивает, это прямо рождение сверхновой. Джанин выхватывает из рук коробку, нетерпеливо, как ребенок, срывает обертку. В ее глазах предвкушение восторга, наблюдать за этим — одно удовольствие.
- О, Джон! Он чудесный! - Она достает белый свитер из тонкой кашемировой шерсти, прикладывает его к груди. Подскакивает к зеркалу, вертится то так, то этак.
- Могу поспорить, ты как всегда угадал с размером! Мой бывший ни в жизнь бы не смог! И как тебе это удается?!
- Не знаю, крошка. - Я только пожимаю плечами. - Наверное это врожденное. Может, до аварии я был астрономом или инженером, ну или у кого там еще должен быть точный глаз?
- У меня для тебя тоже есть кое-что! - Джанин откладывает свитер и торопливо несется из гостинной в спальню. Через минуту возвращается, неся в руках нарядно запакованный сверток. - Открой.
Разворачиваю пакет, оберточная бумага сладко хрустит под пальцами.
-Ого. - Выдыхаю я через силу. Еще бы! Бумажник коричневой кожи уверенно и вальяжно, осозновая свою дороговизну и шик, ложится мне в руку. Смотрю на оттиск: «Лорд Бакстон».
-О бог мой, Джэн! Он же стоит кучу денег! Зачем ты...
- Перестань! - Джанин в притворстве хмурит брови, в глазах прыгают веселые чертики. Как быстро меняется ее настроение. Минуту назад, она ругалась словно пьяный докер и вот теперь лучится прямо-таки детским весельем.
- Я откладывала понемногу. Просто в больницу ты попал без бумажника и я еще тогда подумала: «Наверное это был чертовски хороший «лопатник», если за него так отделали человека!»
- Что?! Неужели ты такое думала?! - Наверное, от удивления, выражение моего лица настолько идиотское, что Джанин начинает заливисто хохотать, своим мелодичным смехом. Я не выдерживаю и, заражаясь ее весельем, смеюсь тоже.
- Дражайший мистер Доу! - Она обвивает мою шею руками и мягко целует в губы. - Вы иногда бываете таким ослом и тугодумом! Возможно, вы еще не совсем оправились после травм?! Может, вам стоит провести профилактический медосмотр? - Игриво заглядывает мне в глаза, теребя верхнюю пуговицу блузки.
- А можно? - Осторожно притрагиваюсь к ее животу. - Малыш не будет против?
- Срок еще не большой, поэтому, я думаю, против он не будет.
- Тогда не стоит терять даром время! - Вскидываю ее стройную фигурку на руки и мы направляемся в спальню...

...Тру указательными пальцами виски. Память, раскаленными щипцами, ворошит полузатухшие угли воспоминаний, причиняя почти физическую боль. Взгляд упирается в надгробие, то самое, которое в шестнадцатом ряду и седьмое слева. Сажусь на корточки и рукой касаюсь серой, шершавой поверхности камня, веду ладонью по канавкам выгравированных слов, подушечками пальцев читаю их не хуже, чем глазами...

...Человек вскидывает руку с зажатым в ней пистолетом. Лица у него нет — на том месте лишь черное клокочущее марево. Не человек - призрак в образе человека, безликий приспешник смерти, один из неисчислимого сонма ее клонированных воплощений. «И имя мне — легион.»
«БАНГ!!!». Пистолет рявкает выстрелом, я вижу, как затвор хищно лязгает, отрыгивая латунный цилиндр гильзы и та, обглоданной костью, по параболе летит в сторону. Пуля, словно нехотя, толкает Джанин в плечо, на белом свитере, том самом, что я подарил ей на Новый Год, расцветает алая хризантема. Я бегу к ней, но ноги еле подымаются, пространство комнаты кто-то залил смолой, а я, Джанин и безликий, как жуки в древесном соке, медленно двигаемся, преодолевая это густое натяжение.
«БАНГ!!! БАНГ!!!». Еще два цветка распускают кровавые лепестки у Джэн на груди. Ее отбрасывает на пол, тело в каком-то, по своему даже грациозном, пируэте оседает вниз. Мне надо успеть подхватить ее, надо не дать ей упасть. Почему-то эта мысль в тот момент казалась мне самой верной, самой жизненно важной. Если не дам ей коснуться пола, то все будет хорошо и с ней и с малышом, все обойдется. Все кончится как страшный сон, ведь это и есть страшный сон. Такого просто не может происходить на самом деле, не может быть такого, чтобы в мою Джанин, в мою маленькую Джэн, в мою крошку стреляли. Это все мне только снится, очередной дурацкий розыгрыш моего воображения...

… «Джанин Вивьен Доу». Никаких тебе «навеки в наших сердцах» или хотя бы стандартных «покойся с миром». Только имя и дата: «4 июля 1968г. - 18 января 1996г.» В груди у меня зарождается вопль горечи, он рвется наружу, как злобная маленькая тварь из фильма «Чужой», царапает легкие когтистыми лапками. Стискиваю челюсти, сжимаю их так, что, кажется, начинает крошиться зубная эмаль. И мне удается сдержать рыдание - хоть какая-то маленькая победа. А вот слезные железы мне уже неподвластны, две дорожки соленой влаги стартуют из уголков глаз и блестящими болидами чертят свой путь вниз по лицу, к подбородку. Пальцы сжались в кулаки, впиваясь до крови в ладони. О, милая, как же так вышло?! Милая моя, маленькая Джэн!..
Наконец, меня отпускает. Разжимаю руку и с удивлением наблюдаю пять аккуратных полумесяцев оттиснутых на коже ладони, окаймленных капельками крови. Цвет у них ярко-алый, настолько пронзительный, что даже остается впечатление нереальности. Цвет маков. Или хризантем.
Достаю из внутреннего кармана бумажник. Не тот, что в девяносто шестом подарила мне Джанин, он остался в нашей с ней квартире. Это была дешевая поделка из кожезаменителя, купленная в «Кэш энд Кэрри» в Ливингстоне, небольшом городке в Иллинойсе, обошедшаяся мне в семь долларов и восемдесят пять центов центов. Открываю и из отделения для фотографий достаю сложенный вчетверо снимок. Обтрепанный по краям, расчерченный трассами сгибов, разделяющих изображенных на нем двух людей, отгораживая их друг от друга.
Мужчина и женщина. Сидят на лужайке, прямо на траве, сняв обувь и носки, довольно сверкая голыми пятками. Джанин чуть сзади, приобнимает мужчину руками за шею, положив голову тому на плечо. Оба улыбаются, сияя улыбками, которые по достоинству оценил бы любой ортодонт. Оба выглядят счастливыми и довольными жизнью. Пришельцы из других миров.
Мужчина на фото не похож на меня. Иногда, просыпаясь по ночам, я задаю себе вопрос, а был ли этот человек вообще, существовал когда-нибудь тот отрезок жизни, когда он (Я?) мог любить и быть любимым, готовился стать отцом, а в перспективе дедом? Реально ли это все? Может, все это время, я до сих пор лежу на больничной койке, обвитый шлангами капельниц и датчиками мониторов и весь этот период моей жизни, все эти полтора года жизни с Джэн всего лишь трехсекундный всплеск активности мозговых нейронов где-то на задних помойках моего сознания. И Джанин Вивьен Доу, в девичестве Троссэм, никогда не работала в той больнице, а мистер Джон Доу, один из многочисленных Джонов Доу в этой стране, никогда не выходил из комы и не знакомился с медсестрой с таким именем. Пятьсот сорок семь дней и восемь часов жизни, сжатые до нескольких секунд коматозного бреда — отличный сюжет для очередного эпизода «Сумеречной зоны» или «Доктор Кто».
Перевожу взгляд на плиту слева. Тот же гранитный монолит, но надпись отличается. Совсем немного, но это естественно, Джанин Вивьен Смит не могли похоронить дважды в разных могилах, разве только, для этого потребовалось бы разрезать ее тело на части. На плите слева мое имя: «Джон Джастин Доу». Вернее будет сказать, это имя мужчины с фотографии, того, кто улыбается голливудскими зубами. Того, кого любила Джэн. Того кто должен был стать отцом, а в перспективе и дедом. Того кто умер и чьи посмертные воспоминания за всю его короткую жизнь, длиною в те самые пятьсот сорок семь дней и восемь часов, засели у меня в голове щербатыми занозами, при малейшем удобном случае вызывая гальванизирующие пароксизмы боли. Например, как сейчас. Как бы я хотел похоронить их вместе с владельцем здесь, на глубине восьми футов, под плитой слева.
И все же, надпись на (моем?) надгробии не совсем правдива. Даты смерти у (нас?) него с Джэн совпадают. А это неправда. Возможно,восемнадцатое января и было для кого-то датой окончания жизненного пути, но также верно и то, что для кого то этот день был началом новой жизни. И определенно, истина заключалась в том, что Джон Джастин Доу не умер тем зимним вечером, на третий день после понедельника Мартина Лютера Кинга. Он умирал медленно и неторопливо, смерть поглощала его, как метастазы поглощают внутренние органы ракового больного. Собственно говоря, он (Я?) умирает до сих пор...