[Robin Pack]

Внутренние противоречия недопустимы и в НФ, и в фэнтези, и в реалистическом произведении. Я считаю, что это просто неуважение к читателю. В прошлой главе ваш пепелац не летал, а тут вдруг внезапно вспомнили про такую функцию. В прошлой главе вашего мага отходила парочка гоблинов, а в следующей он валит дракона. В прошлой главе вы утверждали, что в сеттинге социализм, а в следующей появляется глава мегакорпорации.
Это реткон, ретроактивный континуум, когда автор отказывается от своих слов. Иногда он пытается это обыграть - например, уронив героя в водопад, а потом подставив ему уступ, чтобы ухватиться. Но даже в таких случаях это воспринимается фэнами неодобрительно. Сальваторе может много рассказать про ретконутые смерти, как их требуют издатели и как их ненавидят читатели.

Скрытый текст - Альтернативное моему мнение от большого чудака Мьевиля:

На самом деле я считаю большинство специфических особенностей Средиземья, мягко говоря, социологически неубедительными. Но я думаю, что Толкину нужно отдать должное за то, что в его произведениях было действительно революционным - за «вторичное сотворение» мира. Он действительно формализовал это совершенно новым образом. Вместо того, чтобы создать мир, привязанный к потребностям фабулы или темы или чего-то еще, вы сначала создаете мир, а затем наполняете его историями и персонажами. Люди вне жанра довольно часто посмеиваются над этим, но это абсолютно уникальная вещь. Это уникальный эстетический проект, и в нем возможно то, что невозможно в других жанрах.

Но это сопряжено с определенными издержками. Это очень странный и действительно новый подход к историям, метод, которым вы и читатель их наполняете. Толкин это прекрасно формализовал. Так что я испытываю большое уважение к нему как к человеку, который продумал эту парадигму. Независимо от того, нравится ли вам его произведения или нет, - и мое мнение по этому поводу известно - нет никакого сомнения, что это является чрезвычайно важным моментом в фантастике вообще и фэнтези в особенности.

Есть различные способы создания мира, и одна из больших проблем с созданием миров - это когда оно становится самоцелью. В таком случае это становится отчаянной и даже невротической попыткой ограничить мир и полностью его классифицировать. Что, конечно, абсолютно невозможно. В итоге вы пишете громоздкую книгу, в которой вы ведете своего персонажа через все места, которые вы создали, просто, потому что вы их создали. Это похоже на бесконечные и бессмысленные экскурсии, и это не просто делает фантастическое произведение плохим, но, как это ни парадоксально, делает неубедительным созданный мир, потому что все основывается на убеждении, что мир познаваем во всей своей полноте. Некоторые доходят в этом до крайности.

M. Джон Харрисон, великий британский антифэнтезийный автор, написал блестящие иеремиады против создания воображаемых миров. Он сознательно сбивает читателя с толку. Ему нравится мучить нас, идя наперекор нашему глупому желанию иметь устойчивый вторичный мир. Так, например, название города, который он создал в Вирикониуме, меняется от истории к истории без особого объяснения. Карта изменяется. Персонаж, который умер в одной истории, позже появляется снова. Это, конечно, приносит людям, помешанным на непрерывности, почти что физическую боль. И мне в Харрисоне это нравится. Это невероятно провокационно, и хотя я не пишу в такой манере, я пытаюсь чему-то научиться у него.

Ну вот, например, не заполняйте все на карте. Если вы не знаете, что находится на карте в реальном мире, как вы можете заполнить всю карту мира, которого не существует? Это бессмысленно. Оставьте что-то неизвестным.

В случае книги «Город и город» меня позабавило, как много людей критиковали ее, потому что они не понимали, как города стали такими. Послушайте, я не полицейский, я не занимаюсь расследованиями! И если им это не нравится, я ничего не могу с этим поделать. Лично меня как читателя это привлекает, отчасти потому что мне нравится таинственность - мне нравится не понимать что-то в книгах, которые я прочитал. Это все равно, что спрашивать: «Как появился Лондон?», «Почему Будапешт такой?» Это вопрос, который требует слишком большого объема исторических данных. Мир в целом уклоняется от нашего полного понимания, не потому что он непознаваем, но потому что он, черт возьми, такой большой.

По всем этим причинам я думаю, что один из самых важных моментов в создании мира состоит в том, чтобы оставить определенные вещи невысказанными. Я думаю, что нет ничего неправильного в том, чтобы разочаровывать ваших читателей, злить их, пока им это интересно.

У Харрисона есть прекрасная формулировка, она относится еще к тому времени, когда он немного больше любил выдумывать миры, в начале его карьеры. Это прекрасная фраза в прологе к «Пастельному городу»: «В ту эпоху на земле появилось семнадцать славных империй. Лишь одна из этих империй имеет отношение к событиям, о которых пойдет речь». И мне это нравится. Это так нахально - дать почувствовать этот исторический вес мира, но потом сказать: «ну, я не буду вдаваться в подробности, потому что это не относится к делу». Для меня это что-то вроде самого изящного и забавного момента в процессе создания миров в фантастике за последние тридцать лет. «Лишь одна из этих империй имеет отношение к событиям, о которых пойдет речь». Это могло бы стать девизом строгого в вопросах эпистемологии создателя миров.

Только дело в том, что Чайна тут пишет конкретно о вымышленных вселенных и их каноне, который он отвергает. Он обходит в этом интервью тот момент, что любые ранее высказанные условия игры - уже немного "вселенная", даже если это приключения Эраста Фандорина в Петербурге XIX века. Все позиции героев в отношениях, выданные им автором способности и возможности создают канон, которого автор вынужден придерживаться. Не должен у персонажа возникать пистолет в кармане, если его раньше не было, попросту говоря. Игнорируя это, вольно или невольно, Чайна прославляет непоследовательность и нелогичность, и даже ужасный реткон.