Глава 2. Мокрое дело.
– А-а-а-а-а-а-а!!! – раздался во дворе душераздирающий крик.
Василиса недовольно пробурчала что-то сквозь сон и накрылась подушкой.
– А-а-а-а-а-а-а!!!!! – крик повторился, на этот раз более настойчиво.
Ночь была тёплой и окно, как назло, осталось открытым, потому ничто не воспрепятствовало крику проникнуть в комнату, чтобы разбудить Василису.
Кричать в графском поместье в такую рань (двенадцать часов дня) могли только двое. Первым был петух, считавший своей обязанностью отпевать не только заутреннюю и вечернюю проповеди, но и обедню. Звучало это примерно, как вой воздушной тревоги, но Ваську, пожалуй, разбудить бы не смогло. Всё-таки привычка – это сильная штука. Был ещё второй возможный вариант источника дикого крика такой силы, но мотивы его возникновения пока что оставались неясны. Кроме петуха, так кричать мог ещё и папенька. Вот только с чего бы?
Отметив, что на «ку-ка-ре-ку!» крик был не похож, Василиса приоткрыла один глаз. Бдительное солнце, воспользовавшись этим, тотчас начало в него усиленно светить. Око захлопнулось.
«Если это был папенька, то возможно имеет смысл швырнуть в окно стакан. Если стакан разобьется на его глазах, то он, пожалуй, поймёт намёк и замолчит. А если – на голове, то замолчит тем более».
Подумав так, Василиса перевернулась на другой бок и довольная своими логическими выводами задремала. Во дворе больше не кричали, зато какой-то паразит уже целую минуту настойчиво стучал в дверь василисиной комнаты.
– Во-о-ойдите, – зевнули со стороны кровати.
Вошел граф.
– Солнышк.., – начал было он, но, получив подушкой по физиономии, замолчал.
Продолжения, однако, не последовало, и Граф приободрился.
– Солнышко, у нас произошло ужасное событие!!!.. Уже полдень, ты не собираешься вставать?
– М-м-м! – раздалось недовольное «м-м-м» из-под одеяла.
– Я же говорю, просто ужас какой-то! У нас убили Карася! – на последнем слове граф сделал драматический акцент. К сожалению его актёрского мастерства никто не оценил. В ответ раздавалось всё тоже настойчивое молчание. Но теперь оно приобрело раздражённый характер.
– Я говорю, Карася убили! Ночью кто-то и убил. Возможно это многосерийный убийца, жуткий маньяк! Как Щекотило! Ты помнишь, в таверне рассказывал он нём Волосатый Джонни?
– Не помню я никакого волосатого карася Джонни. Отстань от меня. Дай поспать!
– Там Афанасий Петрович остался, на месте преступления то бишь. Говорит, до прибытия судмедэксперта. А ещё он тебя велел позвать, мол, ты в этом шибко разбираешься. Говорит, ты любое дело можешь распутать.
– Что за ерунда! Я клубок ниток распутать не могу, а тут какого-то Джонни пришибли.
– Да не Джонни, а Карася! Нашего Карася, которого я в ров выпускал, вместо пираний!
– Постой, постой, – Василиса высунула голову на свет божий. – Это Карася что ли? НАШЕГО КАРАСЯ?!?
– ДА!!! Я ж тебе об этом всё утро толкую. Даже покричал, когда увидел его бездыханное тело. Думал, ты придешь.
– Так это ты кричал. А я-то думала, какой идиот у меня под окном в такую рань горланит? Выйди-ка, я оденусь. Ещё лучше сходи к Афанасию, а то как бы ему плохо там не стало, от вида трупа.
Когда спустя полчаса Василиса пришла к берегу недавно вырытого и уже порядком углублённого графом рва, Афанасий Петрович на пару с хозяином завтракали бутербродами. Тело Карася было заботливо накрыто простынёй.
– Доброе утро, – поздоровалась с котом Василиса.
– Добрый день, – кивнул в ответ Афанасий Петрович, не переставая жевать бутерброд с маслом.
– Это, наверное, труп? – деловито поинтересовалась девушка, натягивая отцовские шерстяные варежки.
– Это простыня, – уточнил кот. – А вот под ней действительно лежит труп.
Не обращая внимания на обычные шуточки кота, Василиса откинула простынку. Карась, безусловно, был кем-то насильственно умерщвлен, о чём свидетельствовал проходивший через всю шею (по крайней мере, в том месте, которое у рыбы могло бы быть шеей) глубокий порез. Рана была сделана острым до невозможности предметом, чрезвычайно похожим на коготь Афанасия Петровича.
– Как умер потерпевший? – на всякий случай спросила Василиса.
– Ну, он..., – начал было объяснять граф, но тут встрял Афанасий:
– Он утонул!
– Как это утонул?!?
– Молча, в воде. Плавал, плавал, а потом взял и утонул. Вот, если бы он, скажем, ходил по земле, то утонуть ему было бы проблематично. А так он плавал, вот и потонул. Старый же был Карась. Устал, наверное, перестал грести и захлебнулся.
– Так у него же на шее следы от надреза?!
Кот задумался. Почесал когтём ухо, потом вдруг спохватился и спрятал лапы за спину.
– Значит, Карася утопили, а на шее у него след от удавки! Примотали к горлу чего-нибудь тяжелое, допустим кирпич, и утопили.
Убедительный тон Афанасия Петровича заставил всех присутствующих серьёзно задуматься. Покумекавши, решили, что граф сходит в сарай за багром и пошарит по дну – вдруг, там чего-нибудь надёться?
В некогда кристально чистой воде рва сейчас, естественно, ни черта видно не было. Граф долго шарил по дну, руководимый дельными советами кота и дочери. И спустя полчаса, ему посчастливилось что-то зацепить. Граф потянул на себя и выволок это «что-то» на берег. Все трое уставились на предмет.
– Кирпич! – констатировал Афанасий Петрович.
Все снова уставились на лежащий на берегу предмет. Это и вправду был кирпич. Красного цвета, обмотанный крест-накрест каким-то шнурком. В шнурке граф не без труда опознал свой собственный.
– Когда ты обнаружил труп? – спросила Василиса у отца.
– Да это, собственно, не я. Это Афанасий Петрович. Я-то как раз пошел корове сена дать. Гляжу, у рва лежит Карась, а над ним Афанасий стоит с раскрытой пастью.
– Это я искусственное дыхание делал, – на всякий случай уточнил кот. – Я с утра как всегда пошел в поле, завтрак себе поискать. Хотел было мышь поймать, но вдруг вспомнил, что сегодня великий пост, то есть мясного мне вообще есть нельзя. Вы же знаете, я пост всегда соблюдаю.
– С каких это пор?
– С сегодняшних! Ты бы, Васька, не мешала, знаешь, как трудно на ходу приду... э-э-э, то есть, вспоминать. Так что не сбивай меня с мысли! Прохожу я, значит, около рва. Смотрю – Карась тонет! Я одежду с себя скинул и в воду...
– Постой, постой! Какую ещё одежду?!? У тебя отродясь никакой одежды не было! Ты же так ходишь!
– Конечно, не было. Я же кот, у меня шерсть. Вот её я и скинул. Линяю я.
– Ну, допустим, допустим. А дальше что было?
– А дальше…Дальше двумя мощными гребками я доплыл до карася и выдернул его тело из цепких лап смерти.
– Как же ты его выдернул, он же был привязан?
– Я сильно дёрнул. Увы, карась был уже мёртв. Мне оставалось только вытащить его бездыханное тело на берег, дабы похоронить его как полагается, в земле. Можно, я схожу его сейчас похороню? Вон там, за амбаром, а?
Афанасий Петрович с надеждой поглядел на Василису, затем – на графа, и наконец – на Карася. На Карасе взгляд его и остановился.
– Между прочим, – подал голос граф. – Мертвых хоронят только через три дня после кончины. Это, чтобы родные и близкие успели с ним попрощаться.
– Издеваешься! – возмутился кот. – У рыбы, между прочим, срок годности есть! Свежая она только пару часов! Как я её, по-твоему, ес… В смысле, у Карасей другие традиции, их сразу хоронят. Религия у них такая.
– Никого мы хоронить не будем, – перебила начинающийся спор Василиса. – Папа, возьми карася, отнеси его в погреб. Положи к курятине. Там у нас будет импровизированный морг. Пока мы не выясним, кто его убил, ни о каких похоронах и речи быть не может!
* * *
Двумя часами позже, после проведения таких важных мероприятий, как второй завтрак, сбор дани с огурцов и укропа, поспешный осмотр рва на предмет оставленных преступником следов, а также судебно-медицинского вскрытия тела Карася, все трое собрались в бальной (бывшей конюшне) зале за круглым (скорее квадратным) столом для обсуждения первых итогов следствия.
– Официальное вскрытие, – начал Афанасий Петрович, – проведённое мной при ассистировании Василисы показало, что Карась действительно утонул, так как в организме у него было найдено большое количество жидкости. Визуальный осмотр подтвердил, что жидкость – это вода из рва.
– В лёгких тоже была вода? – уточнил для протокола граф.
– Лёгких вообще не было, – ответил кот и продолжил. – Шрам в области, напоминающей шею, свидетельствует о том, что смерть рыбины действительно была насильственной. Время смерти 11:30 утра. У меня всё.
Афанасий Петрович сложил листы с заключением в папку, снял с носа очки и с выражением полнейшего внимания уставился на графа. Граф засмущался.
– А-а-а, э-э-э, ну да. Следствие это учтёт. Что у нас с уликами? Ров обследовали?
– Да, обследовали! – ответила Василиса и тут же уточнила. – Но там ничего нету. Никаких улик. Только окурки везде понакиданы и какие-то странные следы от сапога. А так, даже зацепиться не за что.
– Какие окурки?!
– Какой сапог?!
Василиса недовольно посмотрела на завопивших хором отца с Афанасием.
«И чего они так прицепились ко мне со всякими глупостями, тут всё-таки Карася убили, а их только сапоги да бычки всякие интересуют!?!»
– Обычные окурки. От сигарет. «Клопомор» по-моему. Хотя я не уверена, я их не рассматривала! Делать мне больше нечего, как в грязи копаться, когда у меня ещё лак на ногтях не высох.
Кот и граф разом посмотрели на окрашенные в ядовито-розовый цвет малость погрызенные василисины ногти. У Афанасия даже в глазах защипало от яркости оттенка, и он впервые возблагодарил бога за то, что коты не способны различать цвета.
– А сапог-то, сапог там какой был? Какого размера? – спохватился вдруг граф.
– Ну, сорок шестого, а что? – Василиса подозрительно уставилась на графа.
– Это мой сапог! – вскричал граф, но тотчас поправился. – В смысле, это след от моего сапога. У меня его украли… ночью… вместе со шнурком…
– О-о-очень подозрительно! – протянул кот, пристально вглядываясь в хозяина.
– Мне тоже так показалось. Ведь сапог-то украли только один. Второй оставили. Ума не приложу, кому могли понадобиться мои сапоги со шнурками. Хотя это концептуальная модель. Такие сапоги лет десять тому назад были в большой моде.
– У тебя же сорок второй размер ноги?! – удивилась Василиса.
– Да, – не стал отрицать граф. – Но сапоги я покупал на вырост.
– Значит, убийца был одноногий, курил папиросы «Клопомор» и, скорее всего, ходил без костылей, – сделал выводы кот. – Вы ведь не нашли следов костылей?
– Нет. Таких следов там точно не было. Только наши и убийцы-в-сапоге. Папа, а что сказал шериф по поводу убийства?
Надо отметить, что граф тоже не терял времени даром, и пока кот с Василисой проводили вскрытие, он успел наведаться в участок, где доложил о происшествии местному шерифу. Шериф его внимательно выслушал, после чего сказал пару тройку непечатных фраз, которые означали примерно следующее: что ему, мол, «честному стражу порядка этого грёбаного города», больше нечем заняться, как разбирать «грёбаные убийства грёбаных карасей на грёбаной ферме какого-то грёбаного графа!» После чего вежливо попросил катиться «грёбаного графа» к чёртовой матери из его участка.
– В общем, мне кажется, он не собирается браться за это дело, – подытожил Граф.
– Значит, нам надо вернуться туда, где всё началось, – задумчиво протянула Василиса.
– К истокам бытия? – поинтересовался кот, скорчив подозрительную мину.
– Нет. К месту преступления!
* * *
Все знаменитые сыщики отличаются очень развитым логическим мышлением. Чтобы, определить убийцу, им достаточно найти надушенный платок с вышитыми инициалами или внезапно изменённое в пользу садовника завещание. Василисе бы не помог и случайно оброненный на месте преступления паспорт. Даже если бы в нём было написано Джейсон Вурхис, а сверху лежала визитка – серийный маньяк. Не то, чтобы у неё совсем отсутствовала логика, наоборот – она у Василисы была. Но была она женской, а потому дело взял в свои лапы как-то внезапно им заинтересовавшийся кот. Недолго думая Афанасий Петрович предложил наиболее простой выход из ситуации, а именно – пойти по следам предполагаемого преступника.
Собирались медленно. Сначала граф долго искал свой дробовик, с которым, по словам отца, ещё его прапрадедушка ходил бить утку. Потом он не менее быстро обшаривал все шкафы на кухне, где когда-то, лет пять назад, лежала дробь и порох. Второй эстафету по «копанию» переняла Василиса. Она заявила, что никак не может выйти на люди без туфлей на каблуках, а так как один из каблуков она сломала, когда танцевала на дискотеке в каменном карьере в прошлую субботу, то пока Афанасий Петрович не прибьёт его на место, они никуда не пойдут!
Разве что Афанасию Петровичу не требовалось ничего ни собирать, ни надевать. Он был котом, а потому почти ничего с собой не носил, кроме бинокля. Хотя было не совсем понятно, где же он хранил свой бинокль в остальное время.
В конце концов, спустя два часа графская телега выехала из конюшни (бального зала) и неторопливо покатилась по направлению к таверне. Следы одноного убийцы вели именно туда. Скорее всего, сыщики могли бы нагнать преступника и пешком, ведь в его положении, да ещё и без костылей далеко не упрыгаешь, но на соблюдении этикета настоял кот. Коту было лень тащиться пешком, а с телеги оказалось весьма удобно разглядывать в бинокль окрестности.
Карета неторопливо тащилась по дороге. Её обгоняли попутные пешеходы. Многие приветственно снимали соломенные шляпы. Толи из уважения, толи чтобы отмахиваться от назойливых мух, роем следовавших за телегой. Граф решил заодно отвезти давно обещанный трактирщику, с недавних пор по воле короля ставшему «барменом», компост. Из компоста бармен гнал в подсобке преотличное виски. Василиса сидела на самом краюшке телеги и от нечего делать болтала туфлей, повисшей на самом кончике пальца ноги.
– Он, наверное, не только одноногий, но и однорукий, – ни с того, ни с сего, предположила Васька.
– Это ты почему так думаешь? – оторвался от созерцания окрестностей Афанасий Петрович.
– А как бы иначе он смог прыгать и не падать? Точно однорукий! И ухо у него тоже одно.
– Ага! И голова одна. И всё остальное, – согласился кот.
– Что остальное? – Василиса даже ногой перестала болтать от удивления.
– Да как тебе объяснить?.. – тут же замялся Афанасий, – ну всё, что осталось. В общем, вырастешь – поймёшь.
– Хм! Большой тут нашелся! Я вообще выше тебя ростом… А! Поняла! Глаз у него один!!!
– Мда, об этом я как-то не подумал. Ну, пускай будет глаз.
Когда они доехали до таверны «Старый козёл», начало смеркаться. Граф пошел запарковать лошадь, а кот с Василисой остались на телеге яростно спорить по поводу убийцы. Афанасий утверждал, что после таких травм люди обычно не выживают, и аргументировал это статистикой. Упирающаяся оппонентка утверждала, что ещё как выживают и аргументировала это тем, что если Афанасий такой умный, то где же его лысина?!
– Ужас, какой! – заявил вернувшийся граф. – На заправках здесь явно все с ума посходили. Обычный фуражный овёс двадцать медяков стоит!
В таверну вошли вместе: посредине граф, с боков всё ещё дующиеся друг на друга кот и дочка.
Посетители разом замолкли. Новоприбывших по старой доброй традиции осмотрели с головы до ног и с ног до головы. Кое на чём взгляд преобладающей мужской половины таверны задержался подольше. Правда, вошедшие тоже нескромно пялились на посетителей. Точнее на одного из них, каким-то образом умудрявшегося сидеть на табурете у стойки бара, пить из стакана виски и при этом не падать. Дело в том, что у посетителя была одна рука, одна нога, одно ухо и на мир он взирал одним глазом.
* * *
– И кто в этой грёбаной забегаловке додумался так поставить эти грёбаные двери, чтобы они открывались наружу, а не вовнутрь?!? Я же расшиб весь свой грёбаный лоб, пока какой-то умник не додумался выйти. Во всех грёбаных тавернах этого грёбаного королевства двери открываются вовнутрь, а здесь, видите ли, наружу! Ну и как их прикажете вышибать?!?
Шериф, яростно потрясая своей шерифской дубиной, расхаживал по разгромленному залу таверны. Он подоспел как раз вовремя, чтобы разметать по углам тех, кто ещё каким-то чудом оставался стоять на ногах, а не, скажем, на четвереньках. Шериф вдвое превосходил по габаритам каждого из находившихся в зале и в двадцать два раза сидевшего на люстре кота.
Посетители молчали. Одни – потому что находились в нокауте, другие – потому что были пьяны, а Афанасий Петрович – из благоразумия. Страж порядка ещё раз бросил недобрый взгляд на притворившегося мебелью бармена и уже более спокойным голосом спросил:
– Кто затеял драку?
На этот вопрос однозначного ответа не оказалось. Версии варьировались от «Он» и «Она» до «Они». А поспешно вскинутые руки указывали на графа, его дочь, однорукого-одноногого-одноухого-одноглазого незнакомца и почему-то на кота.
– Что-то многовато для одной грёбаной драки зачинщиков. Наверное, это граф. Он мне сегодня всё утро на мозги капал!
В таверне согласно закивали и загомонили.
Шериф достал верёвку и собрался вязать графа.
– Это не он, Джон, – донеслось откуда-то сверху.
Джон Смит Н. Вессон (вот таким вот редким именем звали шерифа) резко вскинул голову кверху.
С люстры на него нагло пялился рыжий бандитского вида котище. Больше там никого не было.
«Показалось», – подумал Джон.
«Как бы ни так!» – подумал кот.
– Кто это сейчас мне возразил? – взгляд шерифа начал шнырять по сторонам, не предвещая возразившему ничего хорошего.
– Это я, – опять сказали сверху.
Джон снова посмотрел на кота. Кот посмотрел на него. Оба молчали.
– Кто «я»? – с расстановкой произнёс страж порядка, не сводя с животного взгляда.
В абсолютном молчании прошло пять минут. Пока шериф смотрел на кота, а кот на шерифа, никто в таверне не осмеливался даже громко вздохнуть.
Шериф не выдержал и моргнул.
– ГосподьБог! – скороговоркой произнесли сверху.
Джон Смит Н. Вессон с рождения был человеком богатырского телосложения и соответствующего ему душевного здоровья. Он мог выпить залпом пятилитровую бутыль лучшего (имеется ввиду не самое вкусное, а самое крепкое) в городе виски и даже не захмелеть. Но сегодня Джон впервые почувствовал себя плохо. Его пробила дрожь, а на лбу выступил холодный пот.
– Ну, а кто тогда виноват?! Девчонка?!
– Нет! – в ужасе пискнул граф.
Шериф с рёвом ринулся к нему, но к счастью Афанасий Петрович вовремя успел крикнуть с потолка: «Это инвалид!». Фраза застигла озверевшего стража порядка на полпути, и тот, как подрезанный повалился на пол. Последнее, что он успел сказать перед тем, как потерять сознание, было:
– Вяжите инвалида!..
* * *
В центральной зале таверны «Старый Козёл» происшествие обсуждали до глубокой ночи. Тем, кто потерял сознание, рассказывали, что произошло после. А тем, кто его не терял, просто было интересно послушать и пережить всё заново. Многие соглашались, что происшествие было необычайным и требующим долгого, детального пережевывания. Таким образом обычно истории обрастали животрепещущими подробностями и превращались в слухи. Хозяин, в честь которого его собственная жена и назвала таверну, был только «за», если возникали такие посиделки и сам не забывал подливать масла в огонь. Сваренный из свежего графского сырья самогон, с недавних пор – «бренди», тёк рекой.
Время перевалило уже далеко за полночь, и уезжать ночью из тёплого здания Василиса наотрез отказалась. Ей было не столько страшно ехать по темноте на телеге домой, сколько любопытно в первый раз в жизни переночевать где-нибудь за пределами собственной комнаты. Граф заплатил за два «номера», один из которых занял сам, а во второй отправил дочь. Кот увязался за ней.
Комната оказалась на удивление уютной и радовала присутствием свежего постельного белья. Сразу было видно, что в заведении заправляет хозяйственная женская рука.
«Как, наверное, увлекательно быть путешественником!» – переодеваясь ко сну, думала она. – «Каждый день видишь новые места, ночуешь в новых тавернах. Но меня бы папенька, вот, ни за что не отпустил бы путешествовать. Он меня даже на танцы одну отпускать боится. Приходится ходить с Афанасием Петровичем, а он всем хоть немного привлекательным парням морды порасцарапал. Юмор у него такой. Дурацкий».
– А как же этот инвалид, интересно, кирпич то на шею карасю привязал?!? – вдруг озарило Василису. – Там же узел морской был.
– Да, – подтвердил сидевший на комоде Афанасий Петрович. – Морской узел одной рукой не завяжешь.
Василиса аж вздрогнула от неожиданности. Она-то не видела, что кот пошел в туже комнату.
– Ты что, подсматривал?
– Я не подсматривал. Я смотрел.
– Но я же девушка!!!
– А я кот.
С этой логикой поспорить было сложновато. Подумав примерно то же, Василиса примирительным тоном спросила:
– А ты морские узлы вязать умеешь?
– Конечно, умею.
– Так может это ты карася утопил?
– Не говори глупостей. Давай лучше спать. Поздно уже.
Кот свернулся на комоде клубком, а Василиса, так и не дождавшись прямого ответа, задула огонь в светильнике и, зарывшись в одеяло, уснула.
Афанасий Петрович не врал. Карася он и вправду не топил.