Рывок… ещё рывок… грязь скользила под ногами, пальцы замёрзли и еле шевелились. Воротник куртки норовил выскользнуть, и тело было таким тяжёлым! Таким большим! И казалось, что сдвинуть его с места невозможно.
Эрил поскользнулся и с сиплым вскриком шлёпнулся в жижу. В горле снова начало драть, мальчик согнулся в приступе хриплого кашля. Он со свистом втягивал в себя сырой воздух и тут же выдавливал из себя короткими судорожными рывками, и в груди при этом всё сжималось от боли.
Дождь продолжал сыпать холодными каплями. Одежда промокла, стала тяжёлой и душной. Казалось, если повернуться в сторону – и шарф сдавит горло не хуже удавки. Эрил стянул его с шеи и отбросил в сторону. Кашляя, опёрся руками о землю, и с ужасом ждал момента, когда не сможет вздохнуть. Из глаз капали слёзы, превращая и без того размокший мир в дрожащее, зыбкое полотно.
Мать лежала без движения. Правая половина её лица – та, куда попала слюна монстра, – бугрилась чёрными пузырями ожога. Волосы слиплись комком. Куртка на правом боку пропиталась кровью, и лужи вокруг окрасились в алый цвет. Одна рука подвернулась под тело, вторая откинулась в сторону; пальцы продолжали сжимать нож с покоробившимся лезвием.
Когда приступ кашля прошёл, мальчик вытер кулаком нос, схватился за воротник материнской куртки. Изо всех сил дёрнул – тело не сдвинулось с места. Дохлая тварь валялась совсем рядом. Короткий клинок вошёл ей в чуть ниже челюсти между двумя пластинами брони, в этом месте больше смахивающую на чешую, и когда урод рванулся в сторону, он сам распорол себе глотку. Самого поединка Эрил не видел, он зажмурился, и открыл, только когда установилась тишина. Всё было кончено; Эжени лежала на боку, постанывая. К моменту, когда мальчик подбежал, она уже смолкла.
Он долго сидел, скорчившись, возле матери, плакал и теребил за руку. Было так много крови, что она казалась ненастоящей. А пальцы мамы были такими холодными, такими… чужими. Эрил помнил их совсем другими. Она больше не издала ни единого звука, как он не просил.
Он хотел унести маму от страшной морды, но всё, чего смог добиться – это чуть отодвинуть её голову. Задыхаясь, он всё тянул и тянул, и плакал от отчаяния. Если бы она могла сказать, что делать! Он бы нашёл всё, что угодно, он бы принёс ей любую вещь.
Он бы…
Но она молчала, и всё, что оставалось Эрилу – это цепляться за ворот…
Он видел, как умер отец. Мама не разрешала ему заходить в родительскую спальню, когда тот заболел. Три дня – от момента, когда на теле отца обнаружились первые язвы и до того, как он перестал дышать. Три дня, когда он по номам пробирался на запретную территорию, прокрадываясь мимо спящей на диване мамы; диван, стоящий в детский, был коротким, и она поджимала ноги к животу. И подолгу сидел рядом с кроватью отца, прислушиваясь к его дыханию. Иногда он приходил в себя и прогонял, но Эрил никогда не слушался. Он не боялся заразиться. А когда силы отца истощались, забирался на кровать к нему и лежал рядом, рассказывая, как прошёл день.
Эрил боялся отца, но куда больше любил его. Он вытирал гной, который сочился у того из глаз и из открытых язв на лице, пока отец был без сознания. И приносил воды, когда Кайн начинал хрипеть.
Он был рядом в ту ночь, когда отец умер. Лежал, прижавшись щекой к его плечу, твёрдому под тонким одеялом, вдыхал запах разлагающегося тела, что-то рассказывал… Отец тихонько хрипел к темноте, а потом длинно выдохнул – и затих.
Рассвет мальчик встретил в родительской спальне. Он уснул, положив голову на неподвижную грудь отца.
Эрил хорошо помнил, как мял в руках его пальцы – а они были холодными и твёрдыми… У мамы теперь они были точно такими же.
Наступал вечер. Дождь прекратился. Стоило солнцу закатиться, температура начала опускаться. Грязь застывала, лужи подёрнулись тонким льдом. Эрил, отчаявшись справиться, прижался к матери и обнял её. Его колотило, а внутри, в животе, полыхало пламя. Он бы с удовольствием выплюнул этот огонь, чтобы согреть маму, но вместо этого сгорал внутри, и сам слушал, как булькают, сгорая, лёгкие…
Что-то заслонило небо. Эрил поднял голову – он не слышал, как к ним с мамой подошли трое.
Свет фонаря ударил в глаза, заставив мальчика сощуриться.
Кашель ударил с новой силой, заставив его скорчиться и биться за каждый вдох. Перед глазами начали плясать разноцветные шары, и голоса подошедших доносились как сквозь толстое одеяло.
– Он жив, – Женский голос раздался совсем рядом, но не было сил, чтобы поднять голову. Что-то холодное коснулось лба. – Весь горит. Ребята, он болен.
– И что? – отозвался один из её спутников. – Падаль, как и эти две туши.
– Прекрати, он ещё жив.
– Вот, правильно сказала – «пока», – поддержал первого спутника его товарищ.
Донеслось шуршание – неизвестные добрались до тележки с вещами. Эрил не видел, как двое незнакомцев рылись, выбрасывая на землю всё, что считали бесполезным. Остальное – пара тёплых свитеров Эжени, запасные носки, куски мыла, одеяла, другие вещи.
– Ружьё. И патроны есть.
– Отлично, кидай всё в мешок. Потом разберёмся.
– Мы не должны бросать его здесь! Эти монстры его сожрут, ведь совсем ребёнок!
– Не дури, у нас нет лишних лекарств. Щенок всё равно сдохнет.
– У нас нет времени нянчиться с ребёнком.