Громкий вой заставил Эжени вздрогнуть и распахнуть глаза. Взгляд метался по кромешной тьме, паника сдавила горло: что с сыном?
– Эрил! – Она принялась тормошить мальчика. – Эрил, ответь мне! Ты слышишь?
– Мам… холодно… – Мальчик принялся ворочаться у неё под боком.
– Да, родной... – Эжени перевела дыхание и прижала сына покрепче. Поцеловала в лоб: кажется, жар немного спал. На губах остался привкус пота. – Я тебя обниму, а ты меня, и сразу станет тепло. Мы же умеем греть друг друга. А завтра мама обязательно найдёт хорошее место, где мы сможем пожить. Завтра мама всё сделает…
Тварь выла у входа в лаз, ей вторили другие, рассеянные по всему Городу. Их хоровое выступление наполняло воздух жуткими монотонными вибрациями; о сне не могло быть и речи. Эжени прислушивалась к уродливому охотнику, боясь даже предположить, что случится, если однажды тварь минует заградительную ленту. А в этот момент только лента лежала между ней с Эрилом и монстром на пороге…
На рассвете ударил мороз.
Хоть Эжени и надеялась на это, ей с сыном пришлось тяжело. Одеяло не грело, с улицы тянуло ледяным ветром. Тело затекло от неизменной позы, но женщина боялась пошевелиться, чтоб не разбудить ребёнка. Воздух посерел, разбавил молоком ночную тьму, и было видно, как дыхание клубится перед лицом плотными облачками ледяных кристаллов.
Тварь, дежурившая всю ночь, с морозом убралась прочь, уползла в глубокую нору, где ещё сохранялось тепло. Это было лучшее время, чтоб снова пуститься в путь, но Эрил так сладко спал, что будить его казалось преступлением.
Однако не пришлось. Мальчик закашлялся и проснулся, снова попросил пить.
На завтрак оставалась пачка сухарей и полбанки мясных консервов. Эжени надеялась, что за день они успеют добраться до не столь разрушенных районов, где пополнят запасы продуктов. Сын есть отказался, но она уговорила его проглотить сухарик, запивая водой. Сама прикончила консервы. Не наелась. На дне тележки оставались ещё две маленькие пачки печенья, но их она берегла на обед. В случае, если придётся заночевать в очередном подвале – Эжени боялась этого, но понимала, насколько такая возможность велика – еды не оставалось. И Эрила кормить будет нечем…
Проглотив последний кусочек консервов, она немедленно пожалела, что вообще к ним прикоснулась. Надо было потерпеть, оставить мясо для малыша. Ничего, пережила бы…
– Нам надо идти, – проговорила она, складывая одеяло.
– Я не хочу, – заныл сын.
– Надо.
– Я устал. Я не хочу никуда идти! Мам, давай останемся здесь.
– Тебе нравится этот подвал?
– Нет.
– Тогда надо идти.
Эрил несколько секунд думал над словами матери и мотнул головой:
– Я хочу вернуться домой. Почему мы ушли?
Эжени оставила сбор вещей и присела напротив сына, крепко взяла его за плечи. Очень хотелось соврать, сказать что-нибудь успокаивающее, чтоб мальчик поверил – дом совсем рядом, за следующим поворотом. Но… она помнила похожую ложь из уст собственной матери, и не хотела повторить ошибку. Шесть лет – тот возраст, когда острее чувствуешь любую фальшь.
– Милый, ты понимаешь…– Она прикусила губу, собираясь с мыслями.– Солнышко, домой мы вернуться не сможем. Просто нашего дома больше нет, и нам надо дойти до места, где мы сможем построить новый. И снова будем жить, как прежде, обещаю. Ты мне веришь? Сможем жить, как прежде.
Эрил кивнул, поджав губы, и стал так похож на своего отца, что Эжени передёрнуло. Нет, сын не повторит ошибок Кайна, она этого не допустит.
– Я люблю тебя, милый.
– Я тоже люблю тебя, мамочка.
Спустя пятнадцать минут, собрав в рулон полосу ткани с наклеенными на неё осколками стекла, они выбрались на улицу. Обложенное серой пеленой небо едва золотилось на востоке, но можно было сказать наверняка, что не один луч солнца до земли не дотянется. Вокруг расстилалась изрытая взрывами каменистая равнина – всё, что осталось от нескольких районов, более других охваченных эпидемией. Строения, оставленные на востоке, давно пропали из вида. Даже сейчас, когда линия горизонта виднелась особенно чётко, точно проведённая фломастером, не получалось рассмотреть последних из небоскрёбов. В одном из них Эжени когда-то жила…
Когда-то. Женщина усмехнулась собственным мыслям. Прошло всего десять дней с момента, когда умер Кайн, и они пустились в путь, но эти дни растянулись на целое десятилетие.
Эжени выволокла тележку, проверила надёжность ремней и посадила сверху мальчика. Сегодня она собиралась идти без остановок, пока хватит сил. К полудню у него зачастую возобновлялся жар, требовался покой, и к тому моменту следовало сократить расстояние до зданий.
– Держись, Эрил, сейчас прокатишься с ветерком! – Путница взялась за ручку и подмигнула сыну. – Ты же не боишься, правда?
– Не боюсь!
Эжени выдохнула и быстро пошла прочь от временного убежища, волоча за собой тележку. Колёса плохо крутились, то и дело проваливались в ямы и застревали между камнями. Стали попадаться широкие воронки, которые приходилось обходить по краю; в центре многих чернели провалы – в ходы в норы тварей. К счастью, мороз не спадал, и монстры на поверхности не показывались.
Не верилось, что именно в этих кварталах Эжени любила гулять. Зелёные, застроенные небольшими домиками, расчерченные тенистыми аллеями с притаившимися в скверах крошечными кафе, они были идеальны для проведения свободного времени. Прекрасный оазис в самом сердце каменных джунглей. Даже сейчас она то и дело натыкалась на развороченные пни, проплешины голой земли, присыпанные бурой листвой, фрагменты выложенных плиткой дорожек, обрывки и осколки чужих жилищ. Потом все удивлялись, почему эпидемия развернулась во всю ширь именно в этих уютных дворах, под черепичными крышами старинных особняков. Они не были ни самыми тесными, ни густонаселёнными, но именно здесь количество заболевших всего за несколько дней достигло ста процентов…
Уже через два часа Эжени вынуждена была сделать короткую передышку. Она, несмотря на все препятствия, шла быстрее, чем накануне, но и уставала значительно сильнее. Присела на камень. Горло саднило от холодного воздуха, которым она никак не могла надышаться.
– Мама, почему ты сидишь? Ты устала?
Эрил сполз с тележки и подошёл к ней, доверчиво прижался к плечу.
– Да, родной, я немного устала. Сейчас отдохну, и мы поедем дальше.
– Хочешь, я сам повезу? А ты посидишь сверху. Я смогу, честно-честно.
– Я в этом и не сомневаюсь, – рассмеялась Эжени. – Только давай уж я сама. А ты будешь смотреть по сторонам, вдруг появятся те страшные существа. Это очень важное дело. Хорошо?
– Хорошо. – Мальчик помолчал и добавил: – Зато завтра повезу я.
К обеду потеплело. Солнце не показывалось, но маячило светящимся пятном сквозь облачный полог. Растаявшая земля чавкала под ногами, и идти стало ещё сложнее. Эжени ещё несколько раз останавливалась на пару минут, чтоб дать отдых ноющим рукам.
Эрил почувствовал себя плохо. Пришлось сделать внеочередной перерыв, накормить мальчика, и он дремал, чудом не сваливаясь на землю. И заодно вооружиться: теперь на плече путницы болталось старое отцовское ружьё. Тот был заядлым охотником, а после его смерти оружие пылилось в кладовой – ровно до того момента, когда всем стало наплевать, есть ли у человека, нажимающего на спусковой крючок, разрешение. Тем более если жертвой становился один из «слизней».
Теперь, помимо того, что приходилось тащить тележку, Эжени внимательно осматривалась по сторонам. Наступало то время, когда твари выбирались из своих нор, а до западных шпилей оставалось ещё слишком далеко. Как минимум один дневной переход.
Значит, ещё одна ночь, проведённая в тесном подвале, более голодная, чем предыдущая.
Словно услышав мысль о голоде, желудок громко заурчал. Но Эжени планировала оставить печенье для Эрила, чтоб хоть так поддержать его силы, так что самой есть было нечего.
– Ну и переживу, – бормотала она себе под нос, огибая очередную воронку с норой на дне. Правое заднее колесо застряло, женщина рванула за ручку, потеряла равновесие и больно ударилась боком об кусок торчащей из земли арматуры. – Подумаешь, не поем пару дней. Зато стану стройнее…
Несколько камешков прокатились по склону воронки и пропали в чёрном провале норы. Эжени сорвала ружьё с плеча, направила на вход. В любой момент могла выскочить тварь, растревоженная камнями, и на этот случай Эжени не хотела поворачиваться к ней спиной. Так она стояла не меньше десяти минут, но на поверхность никто не торопился: толи эта тварь оказалась слишком теплолюбивой, толи нора пустовала – в любом случае можно было продолжить путь.