Ермолай Кошка с трудом оторвал от планширя ставшую чугунной голову.
Лодка дрейфовала вдоль реки, как заблудившийся пьяница. Соратники Кошки, они же его собутыльники, не подавали признаков жизни. Ушкуйник замысловато выругался, помянув всю чёртовую родню, и плюнул в тёмную воду.
Из воды тут же вынырнула голова на длинной шее, принадлежавшая не то чёрту, не то змее, не то ещё невесть кому.
- Наказанный, - зашипела голова, - как ты смеешь употреблять сакральные имена служителей АДА в неприличном контексте?
- А в морду хошь? – флегматично поинтересовался Ермолай.
В морду голова явно не хотела, поэтому предпочла скрыться. Кошка не без труда принял вертикальное положение и, раскачиваясь из стороны в сторону, подошёл к большой дубовой бочке. Бочка была пуста.
- Вот…поганые нехристи… - возмутился новгородец. – Всё вылакали…гнать не успеваю…
Кошка пустился в обратный путь и дошёл до недвижного аль-Магриби.
- Искандерыч! – заорал Ермолай, ткнув алжирца носком сапога. – Вставай, скот кобылячий! Выпивка кончилась!
Алжирец не шевельнулся. С носа лодки донёся протяжный стон – Джен Вальмор приоткрыла крышку сундука и протянула голосом умирающего лебедя:
- Не кричите, мистер Ермолай…я иначе…представляла себе…адские муки…мы вторую неделю…как это вы говорите…не псо…не пор…не просыхаем…
- Молчи, баба, – огрызнулся ушкуйник. – Сотню раз говорил: оставляйте самогон на опохмелку…
- Ермолааааай, - подал голос Гаспар; пират лежал на пушке, обнимая ствол и прижимаясь к нему лбом. – Это и была…опохмелка…
- Да?!! – Кошка озадаченно почесал в затылке и поднял острогу. – Вот… - отпустил он запутанную трёхэтажную фразу, распугавшую всю нечисть в радиусе слышимости, затем ткнул острогой в воду и вытащил пучок чёрных водорослей.
Откуда-то из глубины тёмных пространств раздались торжествующие крики и какофонические звуки.
- Гуляют, - вздохнул Ермолай. – а здесь…Морду набить – и то некому…
__________________
Много у нас диковин:
Каждый лопух - Бетховен...
Тихо водичка течет в гальюне,
Служба морская нравится мне...
|