Однажды, будто бы во сне,
Наездницу увидел Том.
Она на белом скакуне
Вдоль речки ехала верхом.
Одета в шёлк была она,
Зелёный, как трава лугов,
И в лад на сбруе скакуна
Звенела сотня бубенцов.
Вгляделся Том и снял берет,
И на колени пал тотчас:
"Мария-дева, вечный свет,
Ты посетила грешных нас!"
"Встань, честный Том, надень берет
И на меня смотрои смелей.
Я не Мария-дева, нет,
Я только королева фей.
Хочу, чтобы ты играл и пел.
Сыграй и спой мне, честный Том.
А если ловок ты и смел,
То поцелуй меня потом.
"Пускай погибель ждёт меня,
Я сроду трусом не бывал!"
Она легко сошла с коня,
И он её поцеловал.
"Ну, честный Том, теперь ты мой
И вместе с нами будешь жить.
В моих владеньях под землёй
Семь лет ты должен прослужить".
Том стремя даме поддержал,
Уселся позади седла,
И в тот же миг скакун заржал
И прянул в воздух как стрела.
Они неслись вперёд, вперёд
На белоснежном скакуне.
Они окончили полёт
В пустынной мрачной стороне.
"Мой честный Том, с коня сойди,
Но от меня ни шагу прочь.
Три чуда ждут нас впереди,
Нелёгкой будет эта ночь.
Ты видишь длинный узкий путь,
Прямой, но тесный, как нора?
Там тернии растут по грудь,
И это правый Путь Добра.
Ты видишь тот просторный путь
Среди цветов, травы и мха?
Он глаз твой может обмануть,
И это ложный путь греха.
А вот и наш укромный путь
Под низким пологом ветвей.
Мой честный Том, отважен будь,
Ты едешь в королевство фей.
Теперь молчи, мой честный Том.
Молчи, чтоб ни было с тобой.
Кто здесь обмолвится словцом,
Тот не вернётся в край родной".
Они торопят скакуна,
Он реки переходит вброд.
Померкли солнце и луна,
Лишь море дальнее ревёт.
Густа мгла вокруг легла,
А полны тёмные красны.
Вся кровь, что в землю путь нашла,
Стекает в реки той страны.
Но вот они в саду густом,
И говорит она ему:
"Съешь яблоко, мой честный Том,
И лгать не сможешь никому".
"О, нет, - ей отвечает Том. -
На что мне эта благодать?
С таким правдивым языком
И не купить, и не продать.
Девчонку с ним не залучи,
А залучишь - опять беда..."
"Молчи, мой честный Том, молчи,
Со мной не спорят никогда.
Том верно службу нёс свою,
Он в шёлк и бархат был одет,
И на земле, в родном краю
Его не видели семь лет.