[Линолеум]

Кстати, выложить хотел еще в 2009 но меня тогда обещали забанить и я побоялся. Щас вот дописал концовку. (блин, давно никто в Мастерскую не заходит - обидно(()

Скрытый текст - Борец-коммуналка-эээ-ооо-10 злотых:

Про ремонт коммунальной квартиры чемпионом страны по греко-римской борьбе.

«Ослабить внимание противника — залог победы», - думал Коромыслов, наблюдая за риэлтором. Полная женщина средних лет много рассказывала об исторической ценности дома, о приобщении к духу «того времени», о неповторимости планировки. При этом, она умудрялась не замечать такие «мелочи», как ржавые потеки на стенах, замурзанный и исцарапанный паркет, осыпающуюся штукатурку. Дух «того времени» полностью и бесповоротно погиб под натиском неизменных ароматов коммуналки — запахами прогорклого жира, курева и завонявщегося постиранного белья. Риэлтер продолжала петь соловьем, вспоминая знаменитого архитектора Гольфмана, который построил этот дом. Коромыслов слушал вполуха, задумчиво колупая пальцем отслаивающуся краску на двери, и в нужных местах кивая головой.
«Хорошо раньше все делали, добротно!» - Коромыслов потрогал косяк, постучал в него кулаком. - «Ни тебе гнили, ни тебе плесени! Ни одной трещины по стенам, сто лет дом простоял и еще сто простоит. Не иначе, как этот Гольфман, иуда, фундамент на крови славянских младенцев замешивал».
- Квадратура очень хорошая! Высота потолков 3 метра! А вид, вид-то какой!
В подтверждение своих слов, риэлтер отбросила ветхие, местами пропаленные, ситцевые занавески, жестом приглашая Коромыслова полюбоваться на «застекольные» красоты.
Он нехотя подошел к пыльному окну и выглянул наружу. Внизу простиралась площадь имени Ленина, бывшая Екатерининская - вся заваленная снегом. Два снегоочистителя, уныло наматывая круги, сгребали его в сугробы.
- А из нашего окна площадь Красная видна, - вполголоса продекламировал Коромыслов детский стишок.
- Что-что? - Переспросила риэлтор, продолжая улыбаться. Глядя на эту вымученную, будто степлером, прибитую к лицу улыбку, Коромыслов решил, что с экскурсией пора завязывать.
- Нравится, говорю, очень! И еще, думаю, туалет и ванную смотреть не стоит. Я в таком вот клопятнике все свое детство провел — видали, знаем! Вонища, мрак и диверсионные роты тараканов!
- Здесь регулярно проводится дезинфекция! - Улыбка женщины несколько поблекла, пухлое лицо разом обрюзгло. Коромыслов вдруг почувствовал запах, исходящий от нее — смесь пота, лака для волос и, почему-то, шпрот.
- Тем более, за такие деньги! - Голос риэлтера стал каким-то униженно-просящим и Коромыслов невольно поморщился. Видимо, клиент на квартиру все никак не находился и женщина уже потеряла всякую надежду ее продать. От осознания этой мысли, мужчине стало неловко, как всегда и происходило, если он ставил собеседника в подобное положение.
- Цена пойдет, - Коромыслов постарался сказать это благодушным тоном, внутренне чертыхаясь и ругая себя за некстати пробудившееся чувство стыда. – Поехали к нотариусу, я выплачу задаток и будем оформлять документы
- Правда? – Риэлтор произнесла это восторженным полушепотом, складки на лице тотчас же распрямились, точно парусина под попутным ветром. – Да-да, конечно же, сию минуту.
Коромыслов, прихрамывая, шагнул в коридор. Семенящая следом, риэлтор, неожиданно задала вопрос, который по идее должен был расположить Степана к ней, но фактически усугубил и без того растущую неприязнь.
- А вы и вправду тот самый Коромыслов, чемпион страны?
Он вздрогнул. Сразу дернуло в поврежденном суставе, словно откликнувшись на напоминание.
- Был. – Буркнул и вышел за двери.

Аллу и девочек, Коромыслов отправил к теще, под Харьков, а сам, вооружившись ломом, кувалдой и перфоратором, принялся крушить перегородки, разделяющие многочисленные клетушки бывших жильцов. Процесс двигался скачками: где перепланировка происходила относительно недавно, во времена Хрущевской Оттепели, дело спорилось живо – пустотелые простенки в полкирпича охотно рушились, шваркая сланцами штукатурки и пыжась клубами извести; а вот «родные» стены заставляли изрядно попотеть. Перфоратор вяз в дубовом растворе кладки, кувалда отскакивала от жженой глины, больно отдавая в руки. Коромыслов ругался сквозь забитые пылью зубы и не сдавался; кирпич злорадно зыркал фабричными клеймами вековой давности и не поддавался. Коса нашла на камень.
- Да ну нафиг! – Коромыслов, выпустив из гудящих рук кувалду, устало облокотился о стену. Первое время в голове царила пустота, а после цепочкою вытекающих из друг друга ассоциаций полезли мысли и воспоминания: что машина за мусором приедет послезавтра, а здесь еще конь не валялся, что к приезду родных нужно было все успеть, что как они там у тещи гостят, что теща вечно недовольная баба с подсиненным клобуком волос на голове, что работая медсестрой в больнице, она прятала свой клобук под белый колпак, что когда Коромыслов лежал в больнице с разрывом связок голеностопа, то отчего-то жутко боялся, что и теща окажется здесь, как-нибудь случайно, по переводу. Воспоминание о травмированной ноге багром за шиворот, потянули на свет божий подробности того злополучного броска в партере на Дортмундском чемпионате, когда албанец его переиграл. «Ослабить внимание противника — залог победы», - всплыло в сознании. И тут же, забился в голове гундосый вопрос шпротно-пахнущей риэлторши: «А вы и вправду тот самый Коромыслов, чемпион страны?» И его ей ответ.
- Да ну нафиг! – Коромыслов, рывком подхватив кувалду, с яростным криком обрушил ее на стену. И то ли удар был достаточно силен, а может творение творческой мысли еврейского архитектора, учуяв в этом исконно русском крике намеки на погромы и антисемитизм, просто-напросто испугалось – как бы там ни было, но красно-бурая поверхность громко рэпнув, ввалилась внутрь, образовав провал. Из темного отверстия дохнуло вековой пылью.
Коромыслов озадаченно нахмурился. По идее, через дыру должна была просматриваться смежная комната, но ничего подобно он не увидел. «В печную трубу попал, что ли?» - Коромыслов засунул в отверстие руку, пытаясь нащупать противоположную стенку. Пальцы, с разбегу угодив в податливые объятия мохнатой паутины, ткнулись в шершавую ткань, обтягивающую нечто массивное с прямыми углами. Коромыслов засунул вторую руку. Потянул на себя. Предмет со скрипучим шорохом поддался.
Разыгравшееся воображение Коромыслова живо нарисовало картину схрона с золотыми червонцами, заставляя предательски облизнуть пересохшие губы. Но когда за обтянутым мешковиной, кубическим нечто из стены потянулся гофрированный кабель, его надежды на дореволюционный клад несколько побледнели.
Находка больше всего напоминала часы. Круглый циферблат усеивали многочисленные римские цифры, ниже располагалось с десяток медных клавиш, также пронумерованных. Все это было заключено в корпус темного дерева без каких либо излишеств. Коромыслов аккуратно повертел стрелку на «часах», заглянул за заднюю стенку, откуда и выходил, теряющийся в провале, кабель. Пластинка с гравировкой привлекал его взгляд.
«Асинхронный Хронотриггеръ Кипяткова» - надпись ни о чем не говорила, И Коромыслов на всякий случай прочитал еще раз. Выходило тоже самое.
- И что за Хронотриггер, да и кто такой этот Кипятков? – Разочарованный, он небрежно нажал одну из клавиш.
«Часы» загудели. Это был низкий вибрирующий звук, от которого у Коромыслова заныло в зубных пломбах. Прибор вздрогнул, вместе с ним вздрпогнул и Коромыслов, чуть не выпустив его из рук. Казалось, этот самый Хронотриггер пульсирует, передавя эту пульсацию стенам, полу. С потолка посыпалась пыльная пороша. Испуганный Коромыслов начал беспорядочно нажимать все кнопки, чтобы выключить прибор, но стало еще хуже – к низкому гулу и пульсации прибавилось высокое атональное дребезжание, заставляя стены морщиться, опадать пластами обоев. Где-то треснуло стекло.
«Как же тебя выключить, сволочь?!» - Коромыслов в отчаянии совершил то, что при нормальных обстоятельствах не сделал бы никогда. Схватившись за ребристую поверхность кабеля, он рванул его на себя. В глаза шваркнуло ослепительной вспышкой.

Очнулся Коромыслов от того, что нечто острое больно впивалось в щеку. Оказалось, он лежал на груде битого кирпича. Рядом обиженно дымился Хронотриггер некоего Кипяткова.
Сев на пол, Коромыслов первым делом ощупал себя. На удивление серьезных травм не обнаружилось, если не считать шишки на затылке и рассаженной скулы. Коромыслов взглянул на разбитый прибор и третий раз за день произнес фразу «Да ну нафиг». Ему жутко захотелось выпить, а в припаркованной внизу машине как раз лежала дежурная чекушка коньяку. Морщась от боли в голове, он поднялся и на негнущихся ногах побрел к выходу.
Проходя мимо окна, Коромыслов мельком бросил взгляд на площадь. От увиденного, у него перехватило дыхание.
Никакой площади Ленина, как впрочем и бывшей Екатерининской, больше не существовало. Внизу, насколько хватало глаз, расстилалась темно–зеленая гладь океана, вскипающая белыми барашками волн. Закатное солнце томно нежилось в оправе перистых облаков, отбрасывая золотые блики на водные просторы. Прямо под окном из пенного месива торчали щербатые зубья прибрежных камней, все в бахроме водорослей и потеках птичьего помета. Очередная волна окатила один из них, распугав возмущенно кричащих чаек, и ошарашенный Коромыслов увидел, что их насестом оказался памятник Владимиру Ильичу, в честь которого и переименовали площадь. Изьязвленный погодой и временем, изгаженный птичьим гуано, но все такой же узнаваемый.
- А у нас водопровод, вот. – Обессилено пробормотал Коромыслов, оседая обратно на пол.