[UsuallySoldier]

Скрытый текст - Der Massenmord. Неудачная игра в "Русскую рулетку". Неудачная попытка препарировать душу, разум и чувства...:

Пол ушёл из под ног, отправив меня в полёт.
«И опять…»
Действовал я рефлекторно – снял, вернее, сорвал с крепления на поясе странного вида железку, похожую на «голову» средневекового шестопёра, швырнул вверх. Следом за ней потянулся тонкий полупрозрачный трос, при помощи хитрого узла привязанный к колечку снизу, там, где должно было быть древко.
Спустя пару секунд где-то вверху что-то негромко щёлкнуло, боль рванула поясницу.
«Так…приехали».
«Голова оружия» раскрылась, оказавшись обыкновенным трёхзубым крюком. Верёвка натянулась, остановив падение - другой конец страховки плотно охватывал пояс.
«Ну надо же…впервые за шесть лет этот элемент экипировки понадобился… Впрочем, если вернусь – поблагодарю разработчиков снаряжения...»
- Всегда пожайлуста! Думаю, пригодится вам…на лечение! - крикнул я человеку в маске, и, останавливая вращение, опёрся о небольшой выступ. Теперь вместо рук меня держал поясной трос, а ноги упирались в стену.
Подтянуть винтовку было делом нескольких секунд. Особо целиться не имело смысла, а посему я просто хлестнул короткой очередью по участку лепнины напротив колодца, там, где к потолку крепилась огромная хрустальная люстра.
Дверцы ловушки стали медленно закрываться, поскрипывая. Когда они почти захлопнулись, повреждённый потолок не выдержал, и люстра, издав гордое «Дзынь!», ушла в крутое пике.
Последнее, что я слышал, перед тем как участок дощатого пола комнаты окончательно занял свое законное место – громкую нецензурную брань незнакомца
«Не попал…зато наверняка тебя посекло стеклом, засранец…»
- Сказал же – на лечение пригодится, - бросил я в пустоту.
« А ты злопамятен, Рихард. Даже излишне злопамятен…»

Спускался я долго. Шахта оказалась весьма глубокой, и мне пришлось повозиться, несколько раз переставляя трос.
Впрочем, усилия того стоили – до низа я добрался без потерь.
Набив патронами опустошённый приключениями с пауком и потолком магазин винтовки, я устроился в одном из углов штольни с намерением подремать полчасика.

«…Юлия вязала, неторопливо перебирая спицами, задумчиво глядя куда-то в пространство мимо меня.
- Я не узнаю тебя, брат. Не узнаю… Откуда в тебе это? Откуда столько злопамятства, злости и ненависти, особенно по отношению к Решающим? И это притом, что ты великолепно относишься ко мне, а я ведь тоже способна к нетипичному волеизъявлению…
- Не сравнивай этих стеклянных кукол, дур, считающих, что из-за нескольких нюансов им позволено всё, и себя. Не сравнивай! Ты хоть раз убивала людей? Хоть раз? Нет. Именно в этом всё дело - ты творишь, а не разрушаешь. Если бы большинство из твоих сестёр, - в моём голосе скользнула насмешка, - поступали так же…
- Но люди, обычные люди, в чём виноваты? Им ведь тоже достаётся от тебя…
- Ты прекрасно знаешь, что я поднимаю руку, если её поднимают на меня. Простейший закон – «как они поступят со мной – так я поступлю и с ними…»
- «Око за око…» - Юлия покачала головой, - если бы это было так, то мир бы ослеп.
- Зато он был бы справедлив, сестрица, - я усмехнулся. – Он был бы справедлив… Любая сволочь, идущая на преступление, или любитель поливать людей грязью много сотен раз подумал бы над своим очередным поступком. Согласись, никому не захочется поливать ближнего своего дерьмом, если он будет знать, что его за это заставят жрать эти самые отходы человеческой жизнедеятельности ковшами…
Юлия грустно усмехнулась.
- Ты всегда был сторонником грубой силы, Ри.
- Но всегда использовал её только в ответ на столь же грубую силу, - я поправил воротник рубашки, и сделал несколько шагов к двери.
- У меня еще один вопрос, брат. А Селию… Селию ты тоже ненавидишь, как и прочих?
- Кого?...»

Я открыл глаза. Сон явно не пошёл мне на пользу, а только испортил и без того не особо хорошее настроение.
«Подъём…и вперёд шагом марш!»

Штольня, освещаемая фонарями, окончилась небольшой каменной стеной, за которую вела деревянная дверь, покрытая облупившейся коричневой краской. Перешагнув порог, я оказался в кромешной темноте.

Сверкнула вспышка, и посреди царства тьмы замаячил круг света, на котором стоял изящный круглый стол и три мягких, удобных стула. Посреди стола, словно врезанный в него барельеф, сверкнула белым алебастром маска, которая заговорила, как только я стал приближаться к освещённому участку.
- Не стой же на месте, присядь, отдохни,
Дадут тебе все – пожелай только ты.
А если желаешь ты дальше идти:
Сыграй же в игру, барабан раскрути…
С глухим щелчком маска развалилась пополам, открывая круглое углубление, в котором на бархатных подушках лежали три револьвера.
- Один холостой, жизнь дарует тебе…
В других двух заряд – смерть несет он для всех.
Выбора два – жить вам, иль умирать
Ствол у виска – начинайте играть…
Еще несколько шагов, и вот я внутри круга, рядом с одним из кресел.
Из темноты на свет шагнули двое: первый - бледный, высокий худощавый парень, с короткими пепельными волосами, одетый в черный классический костюм с красным галстуком и темно-зелёной рубашкой. Второй – мужчина среднего роста, не очень широкий в плечах, коротко стриженый, по стилю одежды походил на первого, но выглядел более потрёпанно. За собой незнакомец тащил слегка погнутый лом.
Я, оглядев прибывших, усмехнулся, и взял револьвер первым, скрестил руки на груди, держа оружие в правой и время от времени крутя его вокруг указательного пальца.
- Ну что, господа, будем играть? Или будем сводить счёты так…?
« Русская рулетка… Ты ведь не раз играл в неё, Рихард, не раз. Тебе ли бояться этого странного, пугающе – сладостного потрескивания проворачиваемого барабана, тяжести револьвера в руке, холодка стали у виска. Тебе ли бояться смерти?»

«…. Мюрье выглядел расстроенным. Бумаги расползлись белыми пятнами по кабинету, в воздухе витал характерный спиртовой дух.
- Обер-лейтенант, что произошло?
- Ничего особенного, герр гауптманн, - мой подчиненный должен был подняться с места, приветствуя меня, но сейчас ему было явно не до субординации.
- Нет, так не пойдёт… рассказывай, - я устроился в кресле. – Каждый раз, когда ты говоришь мне – «ничего особенного», эта фраза имеет абсолютно противоположный изначальному смысл. Не так ли?
- Так точно…герр гауптманн. Так точно… - лейтенант хлебнул вина прямо из горла бутыли и скривился. – Супруга у меня умерла. Три года мы с ней прожили вместе, детей, правда, ещё не завели… Сгорела почти моментально – порок сердца, да еще и я постарался…
- Что значит «ты постарался?» - я повёл плечом и скрестил руки на груди.
- Помните, мы в начале той недели человечка допрашивали…форсированно. – Мюрье нервно хлебнул очередную порцию вина из бутылки.
- Да.
- Брат это её родной…узнала…и всё. Всё, понимаете, всё! С - сгорела как свечка, менее чем за неделю…
- Не вини себя, лейтенант. Не твоя вина, что он преступник, и не ты его уморил…Не ты. Не ты, а я, твой непосредственный начальник. Можешь считать меня виновником этой трагедии, если тебе так легче. И ещё – сегодня, - встав из кресла, я подошёл к столу, взял один из лежащих на полу бланков, торопливо заполнил его, - иди отдыхать. Или в ресторан - напейся. Это разрешение на отгул по семейным обстоятельствам. Майору я всё объясню.
- Спасибо, - лейтенант поднял на меня странный, какой-то неестественно притухший, мёртвый взгляд. – Я…я не считаю вас причиной её смерти, герр гауптманн.
- Даже если и считаешь, меня это не особо волнует, - я пожал плечами. – Да…и ещё – если наберешься смелости – есть безотказное средство для возвращения вкуса жизни – опасная игра, крайне популярная и в наше время - русская рулетка. Жить захочется сразу…мне в своё время помогло.
- Нет , герр гауптманн, - лейтенант упрямо мотнул головой. – Я так, как вы, не могу…смерти, в отличие от вас, всё-таки боюсь. И ненавидеть не буду - не хочу жить на огне, и вам не советую…
- Я знаю…но решу сам. Удачи, герр лейтенант. В двадцать шесть лет еще всё впереди…даже в таких случаях….»

Молчание было мне ответом.
Пара игроков разобрала оружие, теперь каждый стоял у своего кресла с револьвером в руках.
- Ну так что, кто у нас сегодня первый?
Вновь не последовало никакого ответа. Оба моих сотоварища по игре переводили взгляд с меня друг на друга и обратно, пятясь из круга.
«Ай-яй–яй… нехорошо, господа…»
Я прищурился, и резко отпрыгнул назад. Вовремя – «коллеги» решили прицелиться, но в качестве мишеней выбрали отнюдь не себя.
- Всё с вами ясно, господа, всё с вами ясно…Значит, всё-таки будем сводить счёты? Неужели вам так охота позориться, вместо того, чтобы предоставить это судьбе? - я развёл руками.
- Вы так уверены в нашей честности? – подал голос парень.
- Скорее уж – не уверен. Иначе бы начал игру первым. Просто мне никто не даст гарантий, что в случае моей смерти вы не смухлюете, - я повёл левым плечом.
«Поиграем в благородство. Немного своего собственного, оно ведь у тебя есть…просто видели его лишь очень удачливые люди…поболе – напускного. Ты актёр, особист, ты играешь собой, и тем самым играешь другими. Ты бардовый шарик на доске бильярда-американки, шарик, который расталкивает своих белых товарищей по лузам…»
- А какие вам нужны гарантии? Идиоту понятно, что Боливар троих не вынесет. Он и на двух споткнется... – второй склонил голову и прищурился. - А вы тут пистолетом в нос тычете, и монологи о честности произносите. У меня бабушка, когда таких как вы видела, только головой качала и приговаривала "Ой не жилец!"…Черт... у меня даже бабушки не было...но это не важно, суть то передана верно.
« Острослов... ну-ну, я тебе сейчас язычок-то подкорочу…»
- Да-да…я, конечно, понимаю, - моя улыбка стала ехидной, - что у вас было тяжелое детство – железная кроватка, деревянные игрушки, картонная обувка….
- Про морковку не забудьте, - вставил незнакомец с ломом, беспардонно перебив меня.
- Какую морковку? – я с любопытством уставился на него, состроив абсолютно глупую рожу.
«...Да, ты начинаешь меня забавлять. Хоть какой-то толк от тебя будет. Заодно проверю свой актёрский талант…»

«…Никто и никогда не должен знать, что творится в твоей голове, - штабс-гауптманн выглядел недовольным. – У настоящего особиста не должно быть своих эмоций – только напускные! Только муляж, иллюзия, камуфляж, лейтенант! Сыграй – так, как играет актёр на премьере – драму или трагедию, любовь или ненависть, жизнь или смерть, но помни – ставка здесь гораздо весомее, чем обычные аплодисменты…! И не нарушай это правило, не нарушай…»

- А ещё я в детстве ничего слаще морковки не ел, - продолжил второй серьёзно, - не забудьте упомянуть.
-Упомяну – упомяну…и морковку и прочее, но вопрос о гуманитарной помощи вашей нескромной персоне отложим на потом. Так вот, от большинства мне хватило бы честного слова. Но вы, господа, не входите в это количество…. Следовательно, остаются только одновременные действия.
- А где гарантии с вашей стороны, что вы не попытаетесь нас обмануть? – вновь спросил первый.
- «Фирма веников не вяжет, фирма делает гробы»… - первый при упоминании о гробах скривился. - Гарантии вам тоже не ахти какие качественные – обычное честное слово. Будете играть без «фокусов» – то же буду делать я. Нечестно – реакция с моей стороны будет аналогична. Ну что, господа? – я оскалился. – Ваше окончательное решение, ваш Endlösung?
-Вы когда свое лицо последний раз в зеркале видели? Сдается мне, что последний кто поверил вам на слово, в тот же день ехал с вами прямиком на кладбище...в багажнике...по частям...но за то с полностью засранным мозгом, монологом о доверии друг к другу... Сдается мне что вы просто кинуть меня хотите, как престарелую девственницу... – зевнул второй.
«Не хочешь играть по моим правилам? Пожалеешь, глупый, ох как пожалеешь…»
- Судя по вашей манере общения, в вас действительно часто кидали. Причём чем-то тяжелым, и попадали в голову. Впрочем, мы опять отвлекаемся на посторонние предметы. Решение, Herrn, решение…
Мои соперники замерли, застыли, по-видимому, что-то решая для себя.

Свет, круг света резко мигнул, на мгновение погрузив нас троих в кромешную тьму, но нашим многострадальным нервам, находящимся на пределе, хватило и этого. Загремели выстрелы.
Что-то свистнуло перед моим лицом, я оттолкнулся ногами, и, отлетев назад, проехал на спине по каменному полу, успев таки надавить на спусковой крючок револьвера. Единственный выстрёл показал мне, что в оружии патронов больше нет, а посему, отшвырнув найденную «пушку» в сторону, я выхватил из плечевой кобуры своё оружие - маленький «Глок». «Австриец» выплюнул несколько пуль наугад, туда, где в темноте мелькнула и погасла единственный раз вспышка, после чего всё стихло, только слышно было, как по полу раскатились стреляные гильзы.
Несколько минут я пролежал не шевелясь, вслушиваясь в окружающую меня тишину. Убедившись, что посторонних звуков нет, встал, и осторожно двинулся к столу.
Где-то на половине пути освещение заработало полностью, показав заляпанные кровью каменные плиты пола и распростёртые тела моих соперников.
«Замечательно…»
Я неторопливо направился к первому, парню с пепельными волосами, лежащему сейчас лицом вниз на плитах пола. Подошёл, осторожно ткнул сапогом в бок, и лишь затем перевернул. Остекленевший взгляд пустых глаз с чёрной радужкой, направленных в одну точку не оставлял сомнений – мёртв.
«Ага… Вот кому досталось от меня – три пулевых – два в грудину, одно в голову…»
Я осторожно закрыл глаза покойного.
Второй, к моему вящему удивлению, оказался живым, хоть и «продырявленным». Одно - единственное попадание в туловище - явно результат выстрела первого покойничка, и как последствие – обильная кровопотеря и бессознательное состояние.
Я остановился рядом с «острословом», присел на корточки, убрал пистолет в кобуру. Хоть он меня и не слышит, но всё же…
- Вот живёт человек…и планов у него на будущую жизнь множество. Живёт, воплощает их, и думает, что он гигант, всё сможет, всё успеет. А потом за ним приходит смерть…и всё, нет гиганта, вся его задача – как бы сдохнуть достойно, а не как шелудивому псу. Так вот, мой друг, - я ухмыльнулся, - смерть от пули – это достойная смерть. Смерть солдата, защищающего свою страну, смерть человека, идущего вопреки. Но, поскольку ничто человеческое, в том числе и некоторые пороки, мне не чуждо, то сегодня у меня случился внеплановый приступ жадности – мне жаль тратить на тебя кусок свинца. А посему... ты, мой дорогой друг, помрёшь естественным путём, от кровопотери. Как псина…или как свинья. Выбирай, на кого из них больше хочешь походить, – я по - приятельски похлопал лежащего по плечу и встал. - Доброй ночи, сладких снов.
Несколько шагов, и свет померк…

Воздух здесь был густым, чёрно-синим, словно чернила. В нём плясали странные бардовые сгустки и пепел, из-за чего всё окружающее казалось красноватым. Даже снег, который ветер швырял мне в лицо.
Высокая каменная ограда с изящными литыми решётками, кованая металлическая калитка.
- Вы нарушили правила, герр гауптманн.
Я обернулся на голос. По мощеной плиткой дорожке навстречу мне неторопливо шёл мой двойник.
- Вы нарушили правила… Если лейтенант армейского охранного корпуса Рихард фон Вейрмайер не имел права на чувства, то капитан решил себе это позволить…и обзавёлся ненавистью…и уважением, не так ли?
- И кого ж я так уважаю, помимо коллег?
- Селию. Ты всю жизнь искал достойного противника, но убийца твоих родных боится тебя…а вот госпожа Варран – нет. И ты этому рад… Даже заставив её отступить на край пропасти, ты никогда не столкнешь эту фройляйн вниз…иначе жить станет сразу очень и очень скучно.
- Да кто ты такой вообще, чтобы меня судить… – я рассмеялся. – Совесть? Мораль? Отражение в стекле? А может быть, смерть?
- Смерть…а ты и её не боишься капитан. Не боишься…это она от тебя в панике пытается убежать. Знала бы, кого выпустит в мир – наверное, сама себя бы прихлопнула. Не боишься – потому что уже мёртв. Сам мёртвый, по свету ходишь, и других жизни лишаешь, как специально, так и случайно, просто проходя мимо.
- Дальше, дальше… - я скрестил руки на груди. – Пока ты не сказал ничего нового.
- А держит тебя только это вот состязание с девчонкой…И ненависть. Впрочем, отчасти она заслужена – тебе дали почувствовать, что ты не нужен…и поэтому даже на свою поганую службу ты идешь с радостью - это способ доказать необходимость твоего существования. Отсюда и лютуешь, играешь человеческими судьбами в отместку. Ты страшнее даже Решающих – они хоть самолюбивы. А ты и себя не ценишь….
- Какие слова… - я рассмеялся. – Какие громкие, пафосные, напыщенные, глупые слова. - А вот тебе ещё материал для размышлений - человек таков, каким его хотят видеть окружающие – видят дьявола – будет дьяволом, ангела – ангелом.
- Только вот не надо всё сваливать на них… - мой двойник вытащил кинжал из ножен, и неторопливо пробежался пальцами по клинку.
- Какие мы жалостливые…кто же ты? И где я?
- Твоя совесть, представь себе, – двойник чуть улыбнулся. – А где…собственно, так выглядит твоя душа. Вернее, всё, что от неё осталось. Очаровательно, не правда ли... все оттенки кровавого цвета, – он обвёл рукой окружающий меня пейзаж. – Мороз… впрочем, кое-что здесь ещё живо. Проекция Армелль, например. Ты настолько жаждешь её убить, что она поселилась даже в этом маленьком рукотворном аду.
- Совесть, говоришь… - я прищурился.
« На-ка тебе конфетку за умные речи, «совесть»... Свинцовую конфетку».
Маленький «Глок» покинул плечевую кобуру, негромко лязгнул, выплёвывая стреляную гильзу, и мой собеседник сложился пополам, упал на колено, держась за живот. Из – под прижатых к брюшине рук медленно растекались по одежде ярко - алые струйки крови.
- «Совесть», говоришь… - неторопливо обойти его было делом менее чем на минуту. Несколько шагов – и вот он, скорчившийся на земле, силится повернуться ко мне.
- Ошибочка вышла. Я давным-давно освободился от грязных и разлагающих химер, именуемых совестью и моралью.
По плиткам дорожки, звеня и тускло сверкая в свете багрового пламени, запрыгала четвёрка стреляных гильз.

Окружающая реальность рассеялась. Передо мной вновь был тот самый зал с ясеневым столом и мягкими стульями посередине, разве что тела поверженных соперников исчезли. С потолка, из открытого люка свисала верёвочная лестница.
- А в чём-то…ты был прав. Абсолютно прав, сволочь… - я усмехнулся, и, сгорбившись, словно старик, медленно и тяжело зашагал к ней. Меня бил озноб.
Постояв несколько минут, и таки преодолев навалившуюся слабость, сменил магазин в пистолете и, убрав оружие в кобуру, стал подниматься.

Скрытый текст - Примечание:

На всякий случай - авторство афоризма про совесть в конце принадлежит немецкому философу Ф. Ницше.