[Потполкин]

Нарождающийся цикл.
Ничего не редактировал и не вычитывал, ибо клал

Скрытый текст - тыщ:

Утро выдалось скверным. Кюи попытался встать с кровати, но последствия веселья моментально дали о себе знать. Охнув, композитор пошатнулся и чуть было не упал с дивана, однако нечеловеческое усилие воли вернуло его в прежнее положение и даже по-дружески посоветовало сходить за пивом, которое, если, конечно, часы не врали, уже должны были начать разливать.
Дверь скрипнула и Кюи впопыхах поправил пенсне: если кто-то и пожаловал в столь ранний час, то несомненно по важному делу. В конце концов на него всегда можно было переложить хлопоты о пиве.
-Ну и нажрались вы вчера, Цезарь Антонович!
Милий Алексеевич Балакирев, крепко сложенный и статный мужчина, возвышался в дверном проёме. Лицо Балакирева выражало ту самую едкую нгасмешку, которую преподаватель обращает к ученику, когда тот находится у доски, но насмешка эта всё-таки получалась не совсем убедительной по причине того, что композитор пытался жевать бутерброд с колбасой. Кюи ещё раз поймал насмешливый взгляд Балакирева и вздохнул: значит всё-таки вчера славно погуляли.
Тем временем Балакирев прочистил горло, отёр руки о дверной косяк и прошёл к столу. Устроившись, он достал из кармана пилочку и принялся чистить ногти.
-А ведь я говорил тебе - не пей с Модестом. У него "Хованщина" ещё недописана, а вы так сразу. Ну ладно напились, ладно рояли поломали, но скажи мне, инженерная твоя душа, по кой чёрт вы к Бордину в лабу попёрлись? Да ещё и без нас решили протестить чего он там наизобретал... ну что такое, дети малые что ли? ей-богу, вот вздор!
-А... ие... что... - отозвался Кюи почёсывая в затылке.
--Тебе теперь срочно выдумывать что-то надо.Что Машке говорить будешь? Что? - Балакирев ухнул кулаком по столу, - женился то ты на кой ляд? На кой ляд, я тебя спрашиваю?! Сам сказал - чтобы херни не творить. Думаешь вы вчера в лаборатории остались, а потом на извозчике приехали? Шиш! Вы же гулять потом попёрлись, беси неугомонные!
Мимо сознания Кюи со свистом начали проноситься картины вчерашнего шаляя-валяя. Композитор схватился за голову и запричитал. И в самом деле, что он теперь скажет супруге своей, Марии Александровне Склодовской-Кюи? Мария Александровна души не чаяла в своё муже, но если что-то шло не так, мигом пускала в ход свою любимую кухонную утварь. Чаще всего это были сковородки, половники и скалки, хотя однажды Цезарю Антоновичу пришлось против своей воли познакомиться с шумовкой, что, несомненно, оставило свой след в его памяти.
-И куда вы гулять попёрлись? Отвечай, чугунная твоя башка! - гремел Балакирев, - ладно бы в кабак какой - Мусоргского знают везде, домой бы потом привезли. Так вы после Бородинских афродизиаков к дамам попёрлись! И ладно бы в нехороший дом, там ведь тоже не особо чего и заметно, так вы ж прямо на улице приставать решили!
Кюи жалобно вскрикнул. Теперь ему точно припомнится всё-всё. И ладно сковородка, как бы тут дело до топора не дошло!
-Знаешь чем всё кончилось, инженеришка ты треклятый?!
-Чем? - выдохнул Кюи
-Городового ты обоссал. Еле откупились.
В глазах Цезаря Антоновича померк свет. Великий композитор издал какой-то столярный скрип и тяжёлым мешком загремел с дивана на пол.

*******************

-Нет, нет и ещё раз нет! Кто тебе вообще такуюу дурную мысль подал? В сотый раз тебе повторяю, что Я и спорынья - вещи несовместимые
-А ежели для дела?
-Для дела можно. Но опять же - смотря для какого.
Николай Андреевич Римский-Корсаков и Александр Порфирьевич Бородин сидели на веранде и пили чай. Несмотря на вчерашний разгул Кюи и Мусоргского, настроение Бородина было прекрасным и светомузыка на нагрудном датчике его настроения пестрила всеми цветами радуги.
Настроение же Римского-Корсакова по обыкновению было никаким. Вчера в поисках новых звучаний он подобно Фалесу свалился в канализацию под хохот дамы, но даже это не смогло вывести композитора из равновесия. Николай Андреевич, несомненно, был человеком из категории "фиг доведёшь", однако если комуто всё таки удавалось пошатнуть его железную апатию, то убегать приходилось всем и сразу, и, желательно, подальше.
В данный момент друзья обсуждали как раз именно эту особенность характера Николая Андреевича. Бородин уверждал, что если Николай Андреевич будет выведен из равновесия эустрессом, то к полученным результатам можно будет добавить капельку спорньи, для эксперимента. Римский-Корсаов в свою очередь открещивался от такого кощунственного предложения, поскольку результаты могли быть непредсказуемыми.
-Да что ты, право слово, батюшка Александр Порфирьевич! На макаках что ли протестить не можешь? ДАм я тебе генетического материалу скок тебе надо, ты и тестируй.
--Так-то оно так, но не так - не так. То есть с тобой надёжнее будет.
Бородин сверкнул лазерным глазом, выдал какую-то невыносимую септиму и отхлебнул ещё чая из фарфшоровой кружки.
-Слушай, Порфирьевич, а чегой-то ты датчик постоянно таскаешь, а вот музыку только иногда включаешь?
-Ну, Николай Андреевич, как бы вам объяснить, просто я не всегда хочу чтобы люди слушали то, что у меня внутри. А иногда всё-таки хочется, пускай послушают.
За этими словами последовала незамысловатая трель, а датчик настроения окрасился в сине-зелёные тона.
-Хех, - отозвался Римский-Корсаков, - а слабо "фиолетовый-в-крапинку"?
-Отчего же, всегда можно.
Бородин взял со стола чайную ложечку и стукнул ей себя по лбу. Теперь вместо трели прозвучала куча каких-то непонятных триолей и секстолей, а дитчик действительно стал филоетовым. В крапинку.
-Ишь ты, ишь ты. А, впрочем, тоска.
-Напомните пожалуйста, во сколько сегодня собрание?
-Часов в двенадцать, это ежели бедолаги наши управятся к тому времени. А так - не раньше двух.

********************

есть и продолжение, но в данный момент выравниваю композицию