Фейс на этой фотке напоминает мене рожу Сирожы Курёхина.
Беднягу куда хотят, туда и относят. Если говорить откровенно, то не был он ни футуристом, ни авангардистом. Был он собой, т.е. обычным Председателем Земного Шара. Товарищ Маяковский тырил у Хлебникова стишки из-под матраца, поскольку Велимир наплевательски относился к своим стихам: писал их на бумажках и засовывал их под матрац. Творчество очень многогранно: от языческих мотивов, до "космических".
Пример творчества:


Тусовка тогда была самая замечательная. Даже товарищ Прокофьев отметился в ней, как Председатель Земного Шара от Мира Музыки.

Замечательный дядёк. Открыто тусил с футуристами. Повлиял на товрища Ревякина, Летова и т.д. Да, в принципе, все они на кого-то повлияли. Стоит отметить, что Крученых - самый долгожитель.
Пример творчества:

Грязная личность. Курильщик, двоештанник, кепочник. Честно признаться, сейчас только ленивый не знает Хармса. Ювачёв тусил в компашке Друскина-Липавского-Введенского-Маршака-Житкова-Etc. Играл на фисгармонии, бедствовал, страдал фигнею, ходил по филармониям, стебался над окружающими, тряс пинусом перед окном. Много из Хармса я знаю наизусть, его малое собрание сочинений + дневники + письма зачитаны до дыр.
Пример творчества:

Годнейший поэтище. Недавно переиздали всего Введенского, так что советую приобретать немедля.. На его стихи, как и на стихи Олейникова тов. Леонид Фёдоров и тов. Николй Судник делают замечательные песни. Очень доставляют взаимные подколы с Хармсом. За "труп мира в виде крем-брюле" ему можно ставить памятник.

Пример творчества:

Был немножечко расстрелян. Писал замечательные стихи, в которых иронично продёргивал всё: от бытовой тематики, до философских проблем. Из последующих поэтов на него более всего походит Олег Григорьев. В дневниках хармса можно найти такую строчку: "Олейников до сих пор не верит в то, что я считаю его хорошим поэтом"

Пример творчества:

Если мальчик любит труп,
Тычет в трупик пальчик,
Про такого говорят —
Некрофильчик мальчик!

НАДКЛАССОВОЕ ПОСЛАНИЕ (ВЛЮБЛЕННОМУ В ШУРОЧКУ)

Генриху Левину1 по поводу влюбления
его в Шурочку Любарскую2

Неприятно в океане
Почему-либо тонуть.
Рыбки плавают в кармане,
Впереди - неясен путь.

Так зачем же ты, несчастный,
В океан страстей попал,
Из-за Шурочки прекрасной
Быть собою перестал?!

Все равно надежды нету
На ответную струю,
Лучше сразу к пистолету
Устремить мечту свою.

Есть печальные примеры -
Ты про них не забывай! -
Как любовные химеры
Привели в загробный край.

Если ты посмотришь в сад,
Там почти на каждой ветке
Невеселые сидят,
Будто запертые в клетки,
Наши старые знакомые
Небольшие насекомые:

То есть пчелы, то есть мухи,
То есть те, кто в нашем ухе
Букву Ж изготовляли,
Кто летали и кусали
И тебя, и твою Шуру
За роскошную фигуру.

И бледна и нездорова,
Там одна блоха сидит,
По фамилии Петрова,
Некрасивая на вид.

Она бешенно влюбилась
В кавалера одного!
Помню, как она резвилась
В предвкушении его.

И глаза ее блестели,
И рука ее звала,
И близка к заветной цели
Эта дамочка была.

Она юбки надевала
Из тончайшего пике,
И стихи она писала
На блошином языке:
И про ножки, и про ручки,
И про всякие там штучки
Насчет похоти и брака...

Оказалося, однако,

Что прославленный милашка
Не котеночек, а хам!
В его органах кондрашка,
А в головке тарарам.

Он ее сменил на деву -
Обольстительную мразь -
И в ответ на все напевы
Затоптал ногами в грязь.

И теперь ей все постыло -
И наряды, и белье,
И под лозунгом "могила"
Догорает жизнь ее.

...Страшно жить на этом свете,
В нем отсутствует уют, -
Ветер воет на рассвете,
Волки зайчика грызут,

Улетает птица с дуба,
Ищет мяса для детей,
Провидение же грубо
Преподносит ей червей.

Плачет маленький теленок
Под кинжалом мясника,
Рыба бедная спросонок
Лезет в сети рыбака.

Лев рычит во мраке ночи,
Кошка стонет на трубе,
Жук-буржуй и жук-рабочий
Гибнут в классовой борьбе.

Все погибнет, все исчезнет
От бациллы до слона -
И любовь твоя, и песни,
И планеты, и луна.

И блоха, мадам Петрова,
Что сидит к тебе анфас, -
Умереть она готова,
И умрет она сейчас.

Дико прыгает букашка
С бесконечной высоты,
Разбивает лоб бедняжка...
Разобьешь его и ты!

1932

Примечания:

Во время Великой Отечественной войны первые две строки этого стихотворения стали поговоркой подводников Северного флота.

1. Адресат стихотворения — Левин Генрих Зиновьевич (1903—1971), художник-график, сотрудник и художественный редактор журналов «Еж» и «Чиж»; в послевоенные годы преподавал в Академии художеств.

2. Шурочка — Любарская Александра Иосифовна (род. в 1908 г.), литератор; в 1930—1937 гг. работала редактором Детского отдела Госиздата в Ленинграде. В 1937 г. была арестована. После освобождения — редактор детского радиовещания (1939—1942). В ее обработке и пересказах опубликованы произведения фольклора многих народов.

ЧРЕВОУГОДИЕ

(Баллада)

Однажды, однажды
Я вас увидал.
Увидевши дважды,
Я вас обнимал.

А в сотую встречу
Утратил я пыл.
Тогда откровенно
Я вам заявил:

— Без хлеба и масла
Любить я не мог.
Чтоб страсть не погасла,
Пеките пирог!

Смотрите, как вяну
Я день ото дня.
Татьяна, Татьяна,
Кормите меня.

Поите, кормите
Отборной едой,
Пельмени варите,
Горох с ветчиной.

От мяса и кваса
Исполнен огня,
Любить буду нежно,
Красиво, прилежно...
Кормите меня!

Татьяна выходит,
На кухню идет,
Котлету находит
И мне подает.

...Исполнилось тело
Желаний и сил,
И черное дело
Я вновь совершил.

И снова котлета.
Я снова любил.
И так до рассвета
Себя я губил.

Заря занималась,
Когда я уснул.
Под окнами пьяный
Кричал: караул!

Лежал я в постели
Три ночи, три дня,
И кости хрустели
Во сне у меня.

Но вот я проснулся,
Слегка застонал.
И вдруг ужаснулся,
И вдруг задрожал.

Я ногу хватаю —
Нога не бежит,
Я сердце сжимаю —
Оно не стучит.

...Тут я помираю.

Зарытый, забытый
В земле я лежу,
Попоной покрытый,
От страха дрожу.

Дрожу от того я,
Что начал я гнить,
Но хочется вдвое
Мне кушать и пить.

Я пищи желаю,
Желаю котлет.
Красивого чаю,
Красивых котлет.

Любви мне не надо,
Не надо страстей,
Хочу лимонаду,
Хочу овощей!

Но нет мне ответа —
Скрипит лишь доска,
И в сердце поэта
Вползает тоска.

Но сердце застынет,
Увы, навсегда,
И желтая хлынет
Оттуда вода,

И мир повернется
Другой стороной,
И в тело вопьется
Червяк гробовой.

Октябрь 1932

Бегут туманы в розовые дыры,
И золоченых статуй в них мелькает блик,
Маяк давно ослеп над нашею квартирой,
За бахромой ресниц - истлевшие угли.
Арап! Сдавай скорее карты!
Нам каждому приходится ночной кусок,
Заря уже давно в окне покашливает
И выставляет солнечный сосок.
Сосите, мол, и уходите в камни
Вы что-то засиделись за столом,
И, в погремушках вся, Мария в ресторане
О сумасшедшем сыне думает своем.

О, удалимся на острова Вырождений,
Построим хрустальные замки снов,
Поставим тигров и львов на ступенях,
Будем следить теченье облаков.
Пусть звучит музыка в узорных беседках,
Звуки скрипок среди аллей,
Пусть поют птицы в золоченых клетках,
Будут наши лица лилий белей.
Будем в садах устраивать маскарады,
Песни петь и стихи слагать,
Будем печалью тихою рады,
Будем протяжно произносить слова.
Голосом надтреснутым говорить о Боге,
О больном одиноком Паяце,
У него сияет месяц двурогий,
Месяц двурогий на его венце.
Тихо, тихо качается небо,
С тихими бубенцами Его колпак,
Мы только атомы его тела,
Такие же части, как деревьев толпа.
Такие части, как кирпич и трубы,
Ничем не лучше забытых мостов над рекой,
В своей печали не будем мы грубы,
Не будем руки ломать с тоской.
Мы будем покорно звенеть бубенцами,
На островах Вырождений одиноко жить,
Чтоб не смутить своими голосами
Людей румяных в колосьях ржи.

Намылил сердце - пусть не больно будет
Поцеловал окно и трупом лег
В руках моих Песнь Песней бродит
О виноградной смуглости поет.
Еще есть жемчуга у черного Цейлона
В Таити девушки желтее янтаря
Но ветер за окном рекламу бьет и стонет
Зовет тонуть в ночных морях.
В соседнем доме свет зажгли вечерний
Еще не верят в гибель синих дней
Но друг мой лижет руки нервно
И слушает как умолкает сад во мгле.
Снова утро. Снова кусок зари на бумаге.
Только сердце не бьется. По-видимому, устало.
Совсем не бьется... даже испугался
Упал.
Стол направо - дышит, стул налево - дышит.
Смешно! а я не смеюсь.
Успокоился.