Всю ночь по крыше барабанил дождь. С вечера тучи ходили. Хорошо, догадался перед сном накрыть палатку полиэтиленом. Сейчас бы прыгал, как дурак вокруг неё, чтоб нигде не протекало. Не мальчик, поди уж, в такие игры играть.
Погода шепчет. Савелий приоткрыл глаз и посмотрел на часы. Полседьмого утра. Дождь распугал всяких идиотов заводить мотоцикл под ухом в это время. И ладно те, что по делам собрались и уехали. Так есть больные на всю голову. Лагерь спит, а они заводят, газуют, гарцуют, пока всех не перебудят. А потом сами спать заваливаются. Убил бы. Но, что поделать, молодёжь. Пока мозг на место сам не встанет, вправлять бесполезно. Пусть между собой разбираются. Там Леший и Кабан, если нужно, порядок поддержат.
Покряхтывая, Савелий повернулся на другой бок, поправил под головой скомканный свитер, что сейчас служил подушкой, откинул в сторону край спальника - жарко под ним. Пусть тело подышит прохладным воздухом. Потом сунул подмышки руки и задремал. В полудрёме приходили образы прошлых жизней и, уступая место другим, уплывали вдаль.
Вот он мальчишкой, прыгает рядом с отцом вокруг старой Явы. Подносит ключи, задаёт по-детски много вопросов. У отца не получается выставить кулачковое зажигание, он сердится, нервничает, много курит. Через несколько дней бросает разобранный мотоцикл в гараже и больше к нему не подходит. Через месяц остывает к технике, через год начисто забывает о ней.
Подошёл к Яве уже сам Савелий, когда юношеский азарт и горячее желание катать подружек за нежный поцелуй, пересиливает страх напрасно потраченного времени. Он вытащил у отца из стеллажа все книги по ремонту старого мотоцикла и сидел ночами в гараже, пытаясь разобраться, почему же не идёт искра. Искра пошла, вереница девчонок тоже. Были и поцелуи при луне, и озорные компании, где каждая парочка разбредалась под своё дерево и давала клятвы в вечной любви, а если повезёт, то давала не только их. Но все подружки растворились, когда пришла повестка из военкомата. Савелий застал конец афганской войны. Его Алисой Селезнёвой во время боевых вылазок стала Ява. Уж она-то дождётся наверняка. Боевые действия велись уже не так ожесточённо. Но их хватило, чтоб привести на память паническую атаку. Проявилась она внезапно после праздничного домашнего застолья в честь возвращения. Он валялся на полу, корчился, задыхался. Тело покрылось испариной, и родители решили, что у него сердце. Унизительные походы по врачам показали, что с сердцем всё в порядке, а вот с нервами нет. С тех пор двадцатилетний Савка пил осторожно. Тщательно вымеряя свою позволительную «дозу». И если понимал, что она подходит к концу, садился на мотоцикл и ехал, не смотря на все протесты друзей. Ветер помогал окончательно протрезветь и купировать приступ. Страх оказаться скованным спазмами, заставлял мозг работать чётко, без ошибок, быть предельно внимательным. Поэтому, он ни разу не попал в аварию. Многие не понимали этого трюка, считали, что эта мёртвая петля когда-нибудь его затянет, и прозвали Пилотом. Некоторые старались повторить, но их быстро выносили на кладбище.
После армии была Лидочка, страстно влюблённая в него и мотоциклы, а потом охладевшая и к тому, и к другому. Дети и домашние заботы делают своё дело. Через пять лет после свадьбы она ещё вежливо поддерживала разговор. Через десять у неё появляются новые друзья и модные интересы. Через пятнадцать лет они чужие люди и их держат вместе только дети. Через двадцать дети вырастают и уже нечего делать рядом друг с другом. Прошлым летом, накануне годовщины свадьбы, они оформили развод. Осенью Савелий переехал в съёмную комнату, оставил Лидочке квартиру, старшему сыну ключи от машины, себе забрал отцовский гараж. Он практически там жил, туда приезжали байкеры, как на безотказную точку сбора.
Что друзья признавали за ним, так это умение быстро и качественно чинить технику. Услышав о проблеме, он уже знал методы диагностики и варианты решения. За своей техникой он ухаживал сам, за чужой за умеренное вознаграждение. На это и жил. Клиенты не переводились. Да и как им перевестись, если все мотоциклисты с ближних городишек к нему за помощью ездили. Когда-то он решил примкнуть к их движению, но один клуб быстро развалился, когда Савелию ещё и тридцати не было. Тогда как раз открылись все границы, и ветер перемен принёс это «тлетворное влияние запада». Стали зарождаться мото-клубы, на манер американских. Поиграть в эти игры хотелось всем, но через пару лет «наигравшийся» президент, просто собрал вещи и сказал, что клуб закрывается.
Савелий на этом не успокоился. Тяга к мотоциклам и желание быть рядом с людьми с такими же интересами, подвигло вступить его в «Лётчики». Погоняло Пилот, пришлось как нельзя кстати. Был он там дорожным капитаном, пользовался авторитетом, решал организационные вопросы движения. На этой должности он отрастил бороду и волосы, от пивных ночных посиделок погрузнел, обзавёлся животиком. Зато он знал, каким маршрутом поедут, где надо перекрыть движение, чтоб остолопы автолюбители не разбивали колонну, как правильно на парковке расставить ведущие мотоциклы, и им потом было удобно выехать, чтоб оставаться первыми.
Когда это делаешь год, ты в восторге и упиваешься новизной впечатлений от больших компаний. Знакомишься с новыми людьми, рассматриваешь невиданные до сель мотоциклы, созданные разноплановыми Кулибиными. Когда пять - это знакомая рутина, когда десять, понимаешь, что ничего не меняется. Проблемы остаются теми же, меняются только люди. А ты сам как в заспиртованной банке, связанный по рукам и ногам обязательствами, а на деле за драйвом больших компаний, перестаёшь ощущать ветер свободы, ради которого всё и затевалось.
Тогда Савелий передал полномочия молодому поколению и остался при клубе внештатным механиком.
К нему также ездили за починкой и покраской, приезжали поговорить по душам. Он был рад видеть всех, не навешивая ярлыков и умея смотреть на вещи шире. Кто кому помог, кто кого предал – его это теперь не касалось. Он поможет каждому, кто попросит о помощи. А кто его предаст, это проблема предателя, а не его. К тому же, нельзя предать не предаваемое. В свои пятьдесят он был предан только мотоциклам. Старушка Ява стояла ухоженная в дальнем углу гаража. Он выезжал на ней иногда, но не дальше ста километров от дома, берёг. Его ездовой лошадкой на протяжении последних пятнадцати лет был Интрудер. Горделивый, комфортный, вместительный. Едешь на нём на дальняк, как в кресле перед телевизором сидишь. Не устаёшь, нигде не затекаешь. Что говорить, комфорт для его возраста уже не на последнем месте. После того, как он ушёл из клуба, каждый год взял за правило ездить на мотоцикле всё дальше и дальше. Закрывал все заказы, сгребал накопленные сбережения и отправлялся в путь. Один на один с дорогой. Он ощущал себя старым мудрым индейцем, которые когда-то были властителями прерий, а сейчас этим властителем был он сам и с ним двухколёсный железный друг.
Сегодня был как раз такой день. Он приехал на праздник к «Лётчикам», попрощаться перед выездом. Дождь закончился, на часах десять. Но торопиться некуда, вся жизнь, что осталась, впереди. Можно отоспаться.
- Пилот, тут это… - в палатку, без стука и спроса сунулся Студент. - Колесо у меня клинит, а скоро ехать надо. Поможешь?