- Умолчать о визите? Да кто вы такой? - Лусия спустила с кровати ноги, осторожно поднялась и сделала шаг к "мышонку".
- Я точно помню, что запирала дверь. Вы - тот самый вор, о котором все только и говорят...- девушка бросила быстрый взгляд на саблю, что лежала прямо на конторке, и сделала еще один шаг вперед.

- Умолчать о визите? Да кто вы такой? - Лусия спустила с кровати ноги, осторожно поднялась и сделала шаг к "мышонку".

Маркиз перешел на шепот:
– Вы прекратите кричать или нет? Хорошо, пусть я вовсе не маленький и даже не не мышь, но это еще не повод надо мной издеваться!
Маг хмыкнул и снова поморщился. По руке его скатилось несколько капель крови.

- Я точно помню, что запирала дверь. Вы - тот самый вор, о котором все только и говорят...- девушка бросила быстрый взгляд на саблю, что лежала прямо на конторке, и сделала еще один шаг вперед.

– Я не собираюсь с вами спорить, мадемуазель, но я вовсе не вор! – Он скрипнул зубами. – Я могу ответить на все ваши вопросы! Мне просто очень нужно... мм... найти одного человека, точнее... мм... одну вещь.
Разумеется, Лусия не стала бы убивать незнакомца вот так, сразу, но, вероятно, испугалась. Какой мерзкий тип!
– Не надо брать шпагу, а то я умру от сердечного приступа. Вы разобьете мне сердце своей… мм… холодностью. Один мой друг потерял одну мм… вещь. Я не знаю точное место, где она оказалась, и вынужден искать наугад. Но я не могу открыть вам, что ищу, если вы не поклянетесь хранить тайну.

- Поклясться? - Лусия вздернула брови и даже чуть улыбнулась. - Неужели вам, сударь, не известно, что ради удовлетворения любопытства женщина поклянется всем, чем только возможно. Но вот сдержит ли она клятву...
Кастилийка внимательно посмотрела на незнакомца и вздохнула.
- Вам проще довериться мне без всяких условий. Иначе...иначе я закричу так громко, что сюда сбегутся все, кто может передвигаться.
Она набрала в грудь воздуха и вопросительно посмотрела на ночного гостя.

- Поклясться? - Лусия вздернула брови и даже чуть улыбнулась. - Неужели вам, сударь, не известно, что ради удовлетворения любопытства женщина поклянется всем, чем только возможно. Но вот сдержит ли она клятву...
Кастилийка внимательно посмотрела на незнакомца и вздохнула.
– Ха-ха! – неожиданно прыснул маркиз, – вы чертовски правы, мадемуазель. Мне не понаслышке известна цена женским клятвам, – в голосе его прорезался сарказм.
- Вам проще довериться мне без всяких условий. Иначе...иначе я закричу так громко, что сюда сбегутся все, кто может передвигаться.
Она набрала в грудь воздуха и вопросительно посмотрела на ночного гостя.

– Хорошенькое дельце! То есть я вот так, за здорово живешь, должен предать своего друга ради удовлетворения любопытства первой встречной? – Дю Саж покраснел или искусно сделал вид. – Ох, простите, я ведь вас тоже не знаю, хоть вы и весьма очаровательная особа, и я бы с большей радостью записал себя в число и ваших друзей.
Рука его двинулась было к кинжалу на поясе, но затем отдернулась назад. Он добавил:
– А вы не самый великий мастер договоров. Не надо пытаться на меня давить. Я могу уйти еще быстрее, чем пришел, и уйти не один, а с вами, но мне бы хотелось разрешить вопрос мм… дипломатией.
Лусия помедлила. Ей чувствовалось во всем сказанном что-то неправильное, какая-то маленькая лживая нотка, но в том, что маркиз запросто может выполнить свою угрозу, сомнений не возникало.
– Хотите вы этого или нет, мадемуазель, вам придется помочь мне. Что я могу сделать для того, чтобы вы захотели этого сами?
Дю Саж медленно поднялся с коленей, цепляясь ладонью за переборку и оставляя на ней едва заметный кровавый след.
– Поймите меня правильно. Я забрался к вам в каюту не из любви к насилию. Вещь, которую я ищу, достаточно важна для мм… людей, которые в состоянии предложить в награду нечто большее, чем деньги.
Маркиз решительно посмотрел Лусии в глаза:
– Вы боитесь, что я вас обману, я чувствую это, но скажите, у вас есть мечта?

- Ести ли у меня мечта? - Лусия нахмурилась, продолжая рассматривать гостя. - Даже если и есть, что вам за дело?
Он не нравился ей все больше. Странный человек. От него веяло угрозой и силой. Его вежливый, порой почти сладкий голос вызывал нервную дрожь.
- И помогать вам в слепую я уж точно не буду. Так что вы можете просто убираться прочь. Иначе вам точно придется меня убить. Но я так просто не сдамся, вы же понимаете.

– Ести ли у меня мечта? - Лусия нахмурилась, продолжая рассматривать гостя. - Даже если и есть, что вам за дело?
Маркиз удивленно покачал головой:
– Мне нет дела до ваших фантазий, и именно потому я тот, кто может помочь их осуществить, – маркиз эмоционально взмахнул руками. – Способ, которым я попал в вашу каюту, вызывает в вас недоверие к тому, что я могу вам предложить. Это нелогично. Ведь я могу и сдержать слово.
Он не нравился ей все больше. Странный человек. От него веяло угрозой и силой. Его вежливый, порой почти сладкий голос вызывал нервную дрожь.
– И помогать вам в слепую я уж точно не буду. Так что вы можете просто убираться прочь. Иначе вам точно придется меня убить. Но я так просто не сдамся, вы же понимаете.

– Ага, – безмятежно согласился монтенец. – Проблема в том, что мне совсем не хочется никого убивать. Я, знаете ли, в какой-то степени альтруист и гуманист. Ну, знаете, любовь к ближнему, как к самому себе, все такое.
Он нервно вздохнул.
– Merde! Далась мне ваша жизнь? Я пришел не за ней, а иначе мы бы с вами не разговаривали, согласитесь.
Второй раз маркиз вздохнул еще тяжелее.
– Простая сделка. Вы называете мне свое желание. Например: «Найти плюшевого мишку». Я демонстрирую вам, что оно выполнимо. Затем вы верите мне и помогаете в моих поисках. После чего я исполню ваше действительно заветное желание. Chiche? Годится?

- Ммммммммм...- Лусия облизнула губы и пожала плечами. - Что ж... Тогда очень простое задание. Найдите моего брата.
Она с вызовом глянула на "мышонка", прикидывая, может, все же закричать? Погромче, чтобы действительно, все сбежались. Но, во-первых, этот ловкач вполне может улизнуть. Ведь как-то он проник в закрытую каюту? А, во-вторых, ей ужасно было любопытно, что же этот тип все-таки ищет на корабле и в ее каюте?

Монтенец закатил глаза кверху с видом ватицинского мученика.
– Ничего себе, простое желаньице! Вы даже не сказали мне, как вас зовут, мадемуазель, а хотите, чтобы я взмахнул руками и явил вам брата? Здесь что, клуб фанатов Дэвида Копперфильда? – Он задумчиво потеребил завитые усы и тонкую бородку по последней дворцовой моде. Худые длинные пальцы его при этом дрожали.
Маркиз усмехнулся.
– Впрочем, я держу слово. Осталось только выяснить, хочет ли ваш брат, чтобы его нашли?
Неожиданно в дверь постучали. В шуме штормового ветра и скрипе старых досок, трещавших от постоянной нагрузки, шаги подошедшего нельзя было расслышать заранее. Зато четко был слышен голос водаччианца, которому так кстати приспичило высказать кастилийке какие-то слова благодарности.
Дю Саж лениво пожал плечами и отвернулся к стене, всем своим видом демонстрируя безразличие.
– Я слышу, ваша фамилия Торрес, мадемуазель, точнее синьорита Лусия? Если к завтрашнему дню никто не узнает, что я у вас был, то я найду вашего брата.
Он пробормотал какие-то слова на монтеньском.
– А сейчас лучше закройте ваши очаровательные глазки. То, что они могут увидеть внутри, сгубило не одну душу.
В воздухе образовался сочащийся кровью проем, монтенец закрыл глаза и шагнул внутрь. Рваная дыра затянулась за ним, не оставив никаких следов. Если бы в каюте не висел едва уловимый запах смрада и крови, Лусия могла бы подумать, что ее разбудил стук Джакозо, а все остальное – привиделось. Может быть и правда, это был сон?

Гость исчез, Лусия коснулась ладонью стены, мотнула головой, прогоняя навалившуюся вдруг дурноту, и подошла к двери, в которую стучали уже сильнее.
- Доброй ночи, сударь, как вы себя чувствуете? - быстро проговорила она, узрев на пороге водаччианца, которому совсем недавно перевязывала раны.
Девушка не слишком внимательно слушала то, что говорит ей еще один позднипй гость, потому что была растеряна и смущена. Она понимала, что надо бы найти капитана и рассказать о странном визите. но, с другой стороны, "мышонок" обещал ей рассказать о брате. Возможно ли подождать? Наверное, да.

Айзенец очнулся, некоторое время полежал и потом, протерев глаза, решил встать...
- Ох-х…шайне! – выругался Волькер. Тело решило показать хозяину, насколько плохо с ним обращались вчера, и, надо сказать, это ему удалось сделать. Болело много чего и сильно. Но бывало и хуже а, если и нет, то Дорк все равно был нужен наверху, так что нужно терпеть.
Одевшись, боцман проверил шкатулку и ключи к ней (Все на месте), взял трофейную шпагу (своя рапира оказалась сломана. Или потеряна…), одел наручи из драхенайзена, которые ему передал кто-то из матросов (наверняка Ренцо подсуетился) и…
- Чего-то не хватает…а, зеркало! Я же точно помню, что оно на тумбочке стояло! – обнаружил пропажу Волькер. Осколков нигде не было, значит оно не разбилось.
- Хм… - боцман одел теплую куртку, которую на всякий случай взял с собой в путешествие и дернул дверь. Она была закрыта. Значит вор…
- Чепуха какая-то. – сказал на родном языке уроженец Фишлера и вышел из каюты. Шкатулку перед этим спрятать не забыл. Панцерхенд и деньги – тоже. На ум пришел какие-то разговоры о пропажах вещей.
«Надо бы поймать этого вора за руку. На всякий случай, а то стащит еще что-нибудь ценное…
«После вахты все проверю. А может, и до нее переговорю с кем…» - подумал айзенец, идя наверх. Он был нужен именно там.

Тяжелый день все никак не хотел заканчиваться. Мало было пиратов, мало было шторма, так после ужина Фаррел обнаружил, что "ящик с лекарствами" стал "ящиком из под лекарств". Отойдя от первого удивления, он обыскал всю каюту: больше ничего не пропало, но и следов вора не обнаружилось.

Когда пожилой археолог вернулся в каюту, О'Брайен сообщил ему печальную новость:
- Профессор Гойн, кажется на корабле завелся воришка.
Среди личных вещей и бумаг Альфреда так же ничего не исчезло.
- Профессор, Вы останетесь в каюте? С вашего разрешения я пройдусь по кораблю.

Пиратский корвет «Эль Мангоста» медленно раскачивался влево-вправо, то поднимаясь на волну, то зарываясь в нее носом. Где-то на юге, видно, крепко штормило, ветер был свежим, море шалило, и отдельные волны лобызали шпигаты.
Альваро Торрес отходил ото сна, солнце над западным побережьем Кастилии уже поднялось над горизонтом. Он глотнул холодного вчерашнего крещентского чаю, одел куртку и как раз с ударами колокола, отбивавшего семь утренних склянок, вышел на палубу.
При существовании магической версии дальней связи – Порте – кому нужны часы на корабле? Каждый день, когда солнце поднимается в зенит, монтеньский штурман открывает портал и достает из него свои помеченные кровью часы. Поскольку на борту будет полдень, а дома, в Монтени, к примеру, два или три часа, то он определяет, на каком градусе долготы судно.
Благодаря данной методе, благородные монтеньцы – лучшие шкиперы на Тейе, и у них самые точные карты и часы.
«Чего это боцман или штурман раньше восьми растрезвонился?..» – пронеслось в голове молодого пирата.
Он вышел на палубу и сразу очутился в центре внимания. Обычно вахтенные матросы в своих просмоленных парусиновых штанах и заплатанных рубахах молчаливы и серьезны. Держатся за снасти или лежат в повалку на палубе, травят сальные анекдоты или старые байки. Когда старший по вахте окрикнет командой, они отряхиваются от соленых брызг и вперевалку отправляются выполнять указание. К примеру, убрать марсели и поднять топсель, а затем снова лениво смотрят на океан, курят, угрюмо молчат или возвращаются к неспешным разговорам. В этот раз вахтенные все до одного уставились на кастилийца и о чем-то шептались.
– Слышь, Альваро, тут к тебе пришли. Дуй на мостик.
Молодой человек хмыкнул и поднялся на мостик, с равнодушным видом, точно к нему каждое утро приходят по воде посланцы Пророка.
Там, широко расставив ноги, стоял сухощавый монтеньский шкипер, держась руками за поручни. Он был спокоен и посматривал то на горизонт, то на паруса. Рядом с ним крутился невесть откуда взявшийся франт, разодетый по последней монтеньской моде.
«Обычно к Дю Россу мамочка приходит проведать..» – язвительно подумал Алваро. Горячие пирожки от мамочки Росса были одновременно предметом насмешек в сторону неюного монтеньца и гастрономической любви всей команды «Эль Мангосты». «Неужто у Жана еще кореша остались на суше?»
Шкипер повернулся к Алваро и пожелал доброго утра.
– Доброго утра, синьор Торрес, тут его благородие маркиз дю Саж передает привет от вашей сестры.

Вверх.
«Альбатрос», на мгновение задрав бушприт, подмял под себя очередной иссиня-черный гребень с белым «барашком», разлетелись подхваченные промозглым ветром брызги.
Вниз.
Шхуна ныряет в ложбину между парой волн, и вновь начинает неторопливый подъём.
Вперёд, к горизонту, которого, впрочем, сейчас толком и не разглядеть – темные цвета воды и небес смешиваются, растворяются друг в друге.
Впрочем, несмотря на дурную погоду, я восхищаюсь тем, что вижу . За десяток лет своего плавания мне довелось видеть немало штормов, и этот, несмотря на внешнюю свирепость – не самый страшный. Наоборот, самое то, чтобы и насладиться гневом морской стихии, и не присоединиться к утопленникам.
Очередная волна идёт навстречу, смещаясь к правой «скуле» корабля. Жест паре матросов, под перчатками оживает канат, норовя вырваться из рук, ослабленный, полощущийся на ветру второй кливер на мгновение натягивается, сапоги скользят по мокрой от солёной воды палубе, корабль довольно резко поворачивает носом к волне. Простейший фокус с парусами на противоположном галсе при штормовом ветре позволяет довольно легко совершать простые маневры, навроде поворотов, даже без участия штурвала, а большего пока и не надо - сориентироваться в море в шторм без видимых объектов – будь то небесны светила или берег – крайне сложно.
Мы ослабляем хватку, кливер вновь хлопает на ветру, словно простыня на просушке, «Альбатрос» продолжает свой ход в неизвестность.
Следовало бы, конечно, выбить к Легиону перо руля, чтобы не мешало парусам, но от этой затеи я отказался – даже если предположить, что мы сумеем привязать, например, уссурийца так, чтобы его, болтающегося под кормовой настройкой не расплющило о корпус или не смыло в море – не факт, что он справится с наружными петлями. Даже если представить, что это всё обернётся удачей – простуду охотник точно заработает, как и десятка три-четыре ушибов.
«На фрегате всё это было бы гораздо проще. Даже в подобный шторм минут за сорок управились бы, правда, недосчитались бы некоторого количества матросов… Впрочем, для такой туши, как корабль пятого ранга – это был бы вопрос выживания, а шхуна потерпит».
Очередной порыв ветра бросил в лицо веер брызг, волна вяло перевалилась через носовую фигуру, с трудом взобралась на бак, и пробежала по палубе. Матросы явно были этим недовольны, мне же – наоборот, это скорее нравилось. Несмотря на то, что штормовой плащ мало защищал от подобных сюрпризов, а вода, как и ветер, была практически ледяной, я чувствовал себя так, словно оказался на палубе во время дневного перехода рядом с империей Крещентов, и лишь стихия время от времени как-то сбивала ощущение жары.
Рубашки я сменить так и не успел – лишь оставил в каюте разодранный в клочья камзол, рапиру да пистолет – время поджимало, моё наблюдение требовалось на погрузке, айзенец же оказался неплохим доктором, украсив мою скромную персону по меньшей мере полудюжиной повязок.
Впрочем, после манипуляций наёмника самочувствие улучшилось, что и позволило отстоять вахту до конца, а затем, объяснив очередной смене, что и как делать, уйти к себе в каюту.
Уже в родимых четырёх стенах тело решило напомнить некоему синьору ди Анжелису, что обращаться с ним нужно осторожно. Кой-как переборов озноб, я забил в пистолет очередной заряд, затолкнул оружие под подушку, и, содрав с себя превращенные не пойми во что рубашки, попытался лечь и уснуть. Впрочем, сон был недолог – о себе напомнили приключения прошедшего дня. Соль явно попала на повязки, и следовательно – в незатянувшиеся раны, которые немедленно ответили на подобное хамство стойким ощущением методичного поджаривания на сковородке, к ним присоединились старые шрамы, начавшие болеть, чесаться и кровоточить. Кровь шла густая, бордовая, с сукровицей и характерным островатым запашком, позволявшим придти к выводу, что процесс воспаления пошёл, а там недолго и до горячки.
Злой, как поднятый из могилы покойник, я с трудом выбрался из каюты, и марая всё содержимым своих жил, добрался вначале до камбуза, а затем и до кладовой. Результатом похода стали пара бутылей – с водой и вином, хлеб с мясом и кусок парусины.
Завернувшись в последний, я принялся за нехитрую трапезу у себя в каюте, после чего, глядя в пространство красными от недосыпа и усталости глазами взялся за вино.
Но простейшие действия по спасению собственной шкуры к успеху не привели – ночью стало совсем плохо, настолько, что я в приступе сентиментальности извлёк из дальнего угла сундучка медальон, подаренный мне когда-то давно, и заброшенный подальше, с глаз долой, словно надеясь, что человек, подаривший мне эту безделицу, почувствует мою боль, и может быть – поможет.
В подобном абсолютно разбитом состоянии мне и удалось уйти в царство Морфея.
«… Раскачивается вправо-влево погасший фонарь под потолком каюты. Через щель между ставнями пробивается лунный луч, в его свете тускло поблескивает «Ауфсписпапир», лежащий на столе, чудом не упавшие бутылки рядом. Всё та же каюта на «Альбатросе», моя каюта…
Но помимо моей скромной персоны, здесь ещё трое – двое мужчин и одна женщина, их лица слабо различимы.
- Нельзя всё время добиваться своего, Ренцо, - говорит первый, растворяясь в воздухе, буквально развоплощаясь в наполняющей каюту темноте. Я хорошо знаю его голос. Глава моей семьи, и мой отец, Армандо Анжелис.
- Нельзя всё время переступать через себя и других, граф, - сухо говорит второй, Кристиан Бруно, виконт де Лефевр, заколотый мной на дуэли почти семь лет назад. Кровь стекает по его белоснежному камзолу, капает на доски пола, губы мертвеца шевелятся, выдавливая ставшие вдруг такими сложными слова.
Второй визитёр исчезает следом за отцом.
- Нельзя быть постоянно правым, mia care* Renzo, - звучит тот самый, ненавистный, и в то же время - любимый, почитаемый и божественный голос. Зеленые глаза смотрят пристально, но не надменно, устало, и словно бы сожалея о чём-то, тонкие руки со столь белой кожей, что сквозь неё просвечивают синеватые прожилки, неторопливо обрывают лепестки роз, лежащих на белом платье на коленях.
- Spento!** - я почти что начинаю шипеть, словно ядовитая змея, которую кто-то оскорбил до глубины души (если, конечно, у этих тварей есть душа), наступив на хвост.
- Ты злишься, mia care. Злишься… потому что тебе плохо, - каблучки щёлкают по доскам, тонкие светло-карминово-розовые губы собеседницы складываются в невеселую улыбку, женщина подходит ко мне.
- Spento! – повторяю я, глядя гостье в глаза. Поединок взоров заканчивается моим поражением.
Букет поцелуя – странная, терпкая смесь из свежести мяты, пряной корицы, немного кислинки лимона и горечи, той, что отдаёт кладбищенская полынь, когда её пробуют на вкус.
- Sonno, mio amore***… - говорит гостья, целуя меня второй раз - в лоб. В последних двух словах, когда-то столь радовавших меня, и ныне столь ненавидимых, можно наряду с иронией уловить некую грусть. - Засыпай. Когда ты проснёшься, уже будет лучше…
Женщина растворяется во тьме, а темнота, та, которой наполнен обычный глубокий сон, наваливается со всех сторон…»
____________________
* - мой дорогой (ит.)
** - прочь! (ит.)
*** - спи, любовь моя (ит.)

23 июля 1667 АВ (Anno Veritas – начало современности). Примерно час пополудни.

Жуткая качка изнуряла и бывалых матросов, и пассажиров, ни мало не способствуя крепкому сну. Но Баюн проснулся не от болтанки. Его организм быстро приспосабливался к любым условиям: если бы понадобилось, он бы смог спасть стоя, лежа, на бегу и в прыжке. Баюна подняло шестое чувство – словно ударило изнутри. На душе орали и скребли кошки, предупреждая о чем-то страшном. Ему хотелось взвыть и немедленно бежать с корабля. Уссурец собрал волю в кулак, поднялся с кровати, надел сапоги и вышел на палубу.

Солнце, которое должно было стоять в зените, не пробивалось ни единым крохотным лучиком через плотные тучи и пелену ливня. Гром грохотал, практически не переставая, молнии прорезали черные тучи зигзагами, освещая бушующий океан и палубу. Шхуна металась по волнам во все стороны, и большая часть волн свободно перекатывалась через палубу. Одну из шлюпок смыло. Шторм достиг своего апогея и трепал шхуну, стараясь ее уничтожить, но та не поддавалась и боролась за жизнь, скрипя всеми досками, словно постанывая от боли. Матросы толпились на шканцах и на юте, держась за специально протянутые канаты – леера. По временам, при грохоте грома, уже никто не вздрагивал, но некоторые молча крестились.
Ренцо стоял у штурвала, рядом с еще четырьмя матросами и, перекрикивая шторм, указывал, как править со сломанным балером – при помощи одних парусов. Он старался держать судно к волне носом, чтобы Альбатрос не перевернуло. Свет молний периодически выхватывал из темноты его изможденное и серьезное лицо.

«Что-то надвигается!» – нашептывало предчувствие оборотню.
Он первым увидел черный силуэт за пеленой дождя и молча стоял, уцепившись за первый попавшийся фал, потрясенный и побелевший.
– Теус, помилуй! – раздался рядом голос вахтенного. – Капитан, смотрите-смотрите!
В первые минуты молодого человека охватил жестокий страх, но потом ужас сменился каким-то покорным безразличием. «От мертвых не сбежишь».
При свете блеснувшей молнии, на недалеком расстоянии показался силуэт черного фрегата. Уссурец невольно зажмурил глаза и открыл еще раз – фигуры призраков на палубе и на вантах никуда не исчезли.
Снова сверкнула молния и озарила океан. Страшное судно было уже совсем рядом.
Баюн перекрестился. Скорбные стоны и крики нескольких человек раздавались рядом.
– Черный фрегат! – произнес чей-то голос. – Мы пропали!

Вот огромная волна подняла фрегат на гребень. Нет, это уже давно не фрегат, это только остов корабля. Ветер свистит между ребрами шпангоутов. Сломаны мачты, перепутаны канаты. Но до отказа надуты ветром рваные паруса. Не матросы сгрудились на его палубе – призраки. А вот и проклятый капитан – привязан на месте носовой фигуры, лицо его застыло в вечной гримасе боли. Он предал свою команду, и теперь судно, ведомое душами, обреченными на бесконечные скитания, мстит всем, кто наживается на том, что отправляет моряков в морскую могилу.
При следующей вспышке молнии Черный фрегат оказался на расстоянии кабельтова от «Альбатроса», но больше не приближался. От фрегата отвалила лодка. Пронзительно заскрипели уключины, когда навалились на вёсла матросы-призраки. Люди на «Альбатросе», словно окаменели. Лодка подошла совсем близко, и на палубу упал холщовый мешок. Ветхий холст расползся, и по палубе рассыпались письма. И тут же как сгинула лодка. Исчез и «Черный фрегат». С ужасом смотрели моряки на эти письма, не смея подойти к ним.

Памятка:

Вахта спокойной не была: палуба так и норовила выскочить из под ног. "Хорошо, что привязался." - подумал Волькер, пытаясь удержаться на ногах. Хвала бурным рекам, на которых в свое время удалось побывать и набрать сноровку, эту удалось. Айзенец нес вахту наравне с матросами, а заодно присматривал за ними, вдруг кого-то потребуется заменить, а то и вынуть из ледяной воды?
Кроме холодного ветра и еще более холодной воды, которая лилась на борт со всех направлений, уроженца Фишлера беспокоил холодок иного рода. Сродный тому, когда находясь недалеко от Черного Леса или у озера Зюдлахе ощущаешь пристальный взгляд в спину, а когда оборачиваешься. то никого не видишь. Или видишь, что обычно оборачивается куда хуже, чем блаженное неведение. Дорк сталкивался с этим...несколько раз. И он предпочитал об этом не вспоминать...
"Ох, Теус..." - подумал боцман, увидев, ЧТО было причиной его беспокойства. Черный Корабль, известный любому, кто хоть как-то интересовался морем. Айзенец оцепенел и лишь крепче сжал рукоять шпаги, хотя понимал, что она не поможет. Остается уповать лишь на Пророков и миролюбие призраков. Хотя на последнее надеяться не принято...
Бывший речник не отрывал взгляда от лодки мертвецов, отправленной к "Альбатросу". Еще бесконечно долго, хотя на деле прошла лишь пара минут, он смотрел на письма, которые призраки "попросили" передать. А что остается сделать?
- Они хотели, чтобы мы передали это...кому-то... - хриплым голосом промолвил Волькер и сделал первый шаг в сторону писем.
- Я слышал что-то такое. Главное, чтобы эти письма вскрыли и прочли только те, кому они предназначены. Иначе... - дальше было понятно.
Еще несколько шагов. И еще один.
Боцман с трепетом подобрал письма, вскользь посмотрев, кому что нужно было передать. Он надеялся, что послания прямиком из Бездны не предназначены никому на этом корабле.

Боцман с трепетом подобрал письма, вскользь посмотрев, кому что нужно было передать. Он надеялся, что послания прямиком из Бездны не предназначены никому на этом корабле.

Неожиданно Волькер услышал карканье ворона. "Дурной знак!" - поежился айзенец и вдруг заметил, что по палубе ковыляет черная птица. Неоткуда ей было взяться! Никак с проклятого корабля, тварь.

Ворон волочил за собой крыло и изредка каркал. С птицей что-то было не в порядке. Первой мыслью айзенца было пристрелить вестника смерти. Накаркает еще. Волькер машинально потянулся за пистолетом.

Дорк молниеносно вскинул пистолет, поймал птицу на прицел. Вот-вот одной пернатой тварью станет меньше...
"Остановись! Это птица! ПТИЦА, а не зверь! Хочешь, чтобы на тебя еще и они бросались?!" - кричал здравомыслящий Волькер внутри айзенца, пытаясь не допустить если не роковую ошибку. то грубую ошибку точно. Мужчина с усилием убрал пистолет обратно и подобрал письма, которые положил обратно в еще не рассыпавшийся до конца мешок. Потом он подошел к птице. Шаг, еще...
Птица посмотрела на человека и что-то каркнула. Просила помощи или просила убраться куда подальше? Или еще что-то? Айзенец решительно взял пернатую вестницу смерти в руки. Очень хотелось свернуть шею этой твари, но Дорк сдержался. лучше уж было тогда застрелить.
"А еще можно выкинуть ее за борт. На откуп Морскому Королю." - всплыло обломком корабля еще одно решение проблемы.
- Эй! Это же ворон! - крикнул кто-то из очнувшихся матросов.
- Выкинь его! За борт! -вторил второй.
- Да, это ворон. Больной и раненный ворон. - ответил боцман, мельком осмотрев птицу. Та почти что не пыталась вырваться. Пару раз клюнула наручи и все. Поняла, что бесполезно? Или надеялась, что человек ей поможет?
- И не хватало мне еще с птицами поссориться. И так уже от собак и коней шарахаюсь. - пробормотал уроженец Фишлера сквозь зубы. Кто-то услышал, кажется. Ветер вполне мог донести эти слова и принести кому угодно.
- Если что-то должно произойти, то принимаю это на себя. Только на себя! - сказал айзенец, пристально глядя на ворона. Тот промолчал.
- Так, вернусь к себе в каюту и перевяжу тебя там. Пока не встанешь на крыло, побудешь у меня . - уже обыденно-спокойным тоном сказал бывший речник птице. - Или у уссурца, он вроде что-то в этом мыслит...но лучше самому.
- И передайте письма капитану. Их нужно сохранить до Монтеня, а там уж найдем, кому они предназначены. - бросил он матросам, уходя. Птицей надо было заняться побыстрее.

Эсси поежилась и осмотрелась. Матросы, отстоявшие свое, лежали на койках как мертвые. После ночного визита спалось скверно, некстати вспомнилась одна из отцовских историй... Квентин запрещал записывать их, заставлял учить наизусть. Еще в детстве девочка удивлялась, зачем, если можно придумать свое, тайное письмо. Но времени на это занятие так ни разу и не нашла. Чертов уссурец!
Девушка достала припрятанные бинты, стиснула зубы и сорвала старые. Морщась от боли, она перевязала бок и грудь заново. Получилось почти так же туго, как у кастилийки. На снятых повязках были только следы крови - раны не гноились. Пока.
Эсси быстро переоделась, достала из сундучка теплый клетчатый плед - в клановых цветах МакЛаудов - завернулась в него и перехватила конструкцию отцовским поясом. Хотя бы не потеряется. Лезть под струи ледяной воды в одной рубахе было бы самоубийством.
Наскоро подкрепившись, она поднялась на палубу.
Сколько времени прошло, она не знала. В памяти остались только жесткие, пропитанные соленой водой канаты, рвущиеся из рук куски парусины, ветер, готовый сорвать с вантов и швырнуть в пенящуюся воду, и одна-единственная мысль. "Если мы ошибемся, то погибнут все". Наконец десятник-водаччианец погнал всех ужинать по очереди. Плетясь среди продрогших матросов в камбуз, девушка услышала кусок разговора о пропажах. Дескать, пассажиров обворовывают, и пропадают всякие безделицы. Думают на новичков с пиратского корабля.
"Странно. Куртку я положила, когда еще об "Акуле" ни сном ни духом..."
Как закончилась вахта, как дотащилась до кубрика, Эссильт не поняла. Сил хватило только чтобы кинуть на сундучок мокрый плед и завернуться в отсыревшее одеяло.
Проснулась она от шума. Но не раскаты грома или не канонада были его источником. Прожженные морские волки вопили словно городские девицы, завидевшие мышь. Ни о чем не думая, девушка взлетела по лестнице на палубу и остановилась только у грот мачты, сжимая кинжал.
Черный Фрегат.
Затаив дыхание, она следила за высадкой десанта. Эсси была готова драться. Живой она им не дастся. А мертвым уже все равно. К счастью, зловещее судно явно спутало потрепанный "Альбатрос" с почтовиком...

Юному убийце Ведьмы Судьбы не повезло. Ульдерига не позволила Проклятию De la basura lasciva затронуть ее саму, но Баюн за свою неразборчивость в связях заплатил сполна. Линия Чаш намертво переплелась с Проклятием. Señora Litta Arese могла бы сделать вид, как будто она не видела ни смерти ненавистной Луизы Карридини, ни опасности для Баюна. Жалость к малознакомому мальчишке, которого она совсем недавно благословила и попыталась натравить на шлюху, попыталась постучать Ульдеригу по плечу, но трусливо ретировалась. Желание уничтожить все, что было связано с сильной, но недавно почившей авантюристкой, вот что стало главной причиной вмешательства в действие Проклятие.
Сожаление о том, что сил не хватило на ликвидацию del diablo подарка гнусной Луизы, вот и все, что чувствовала señora Litta Arese после всего.


Живое воображение señora Litta Arese тут же нарисовало следующее картину: корабельный коновал, крадучись, пробрался в каюту почтенной матроны, она даже видела себя со стороны дородной и с тремя подбородками, выкрал несчастное одеяло, дабы порвать его на бинты. Вздохнув так, что все три воображаемых подбородка пришли в движение, Ульдерига уснула под собственным плащем, который добрейшая Тереза, обладательница всего двух подбородков, заботливо подоткнула со всех сторон.
Последней мыслью señora Litta Arese было досадное воспоминание о безрезультатных поисках бумаг и предвкушение завтрака.

Проснувшись, я долго глядел в потолок. Ночная посетительница, которая не то приснилась, не то примерещилась, не солгала – общее состояние более - менее выправилось. Содрав с себя кусок парусины с подсохшими кровавыми подтёками, и заменив повязки на особую рубашку из сундучка, принялся одеваться.
Медальон, который был за время сна мной из рук так и не выпущен, перекочевал на шею.
"Мерзкая и в то же время прекрасная безделушка, напоминающая о давно прожитых годах..."
Рапиру с пистолетом брать не стал – оружие на палубе сейчас было бесполезным грузом.
Ещё раз поправив воротник камзола и удостоверившись, что всё более-менее в порядке, наскоро поел, набросил штормовой плащ и поспешил на палубу.
***
Шторм продолжался, шхуна упорно подминала белые гребни под себя. Оставленная вахта справлялась, относительно вовремя разворачивая «птичку» носом к волне.
Неприятный сюрприз море подбросило позже.
Из-за очередной волны не столь далеко от «Альбатроса» вынырнуло нечто. Тренированный взгляд не сразу распознал в чёрной туше с неясным скоплением рангоута и такелажа корабль пятого класса, близкий к фрегату. Чуть ближе – и стали видны повреждения, даже для такого гиганта должные стать фатальными.
- Отставить панику! – недовольно рявкнул я. – И учтите – убью первого, кто возьмётся за клинок или дёрнется к орудиям!
Знаменитый корабль-призрак приближался довольно медленно, времени было достаточно, чтобы разглядеть его в деталях.
«Э, приятель… Года четыре назад, при нашей встрече между Айзеном и Венделем ты выглядел куда как ближе к ординарному судну, а не непонятным скоплением обломков…»
Страха перед этим легендарным предвестником неудач практически не разделял. И на то были свои причины.
Было видно, что несмотря на штормовые волны, готовится к спуску шлюпка. Пара минут – и она неторопливо отваливает от фрегата. Гребцы работали идеально, практически синхронно.
«Ну и?»
Мертвые руки забросили на палубу до боли знакомый серый мешок, при падении на палубу прорвавшийся по одному из швов.
Первым до него добрался Волькер, принявшийся собирать выпавшие письма и передавший их матросам, а затем покинувший палубу с непонятно как очутившимся на борту вороном в руках.
«Конфисковав» у матросов поступившую на борт посылку, я поспешил к себе в каюту, задержавшись лишь на мгновение возле юнги, явно видевшего получение «подарка»:
- Испугались, вьюноша? А напрасно. Я не зря гонял вас на рею с башмаками мертвеца. Ван Дер Деккен этого не любит, и только в случае крайней нужды – такой как почтовое сообщение, рискнёт подойти к судну с подобным «украшением». Впрочем, и без них призрак безобиден, при условии, что его капитан хочет отправить весточку куда-либо. Поверьте моему опыту – я встречался с этим «чудом» два раза до этого. Если захотите, потом расскажу вам пару легенд…
Вернувшись в каюту, мне первым делом надо было удостовериться, что письма идут в Монтень. Это оказалось проще простого – язык адресов на конвертах и сами адреса свидетельствовали об этом. Осторожно сложив мешок на свою койку, пообещав себе разобрать их в минуты отдыха, заперев каюту, я вновь поспешил на палубу.