http://img.pixs.ru/images/Prezentaci_5285687_222249.jpg

Глава 1. Дурак
(Музыкальная тема главы - Promise. SH2 OST )



Погода стояла туманная. Было сыро и одновременно душно. В этих местах всегда было так. По мере приближения к городу туман сгущался, становился плотнее, и уже перед самым Озером Толука нельзя было разглядеть дорогу ближе, чем на 20 футов. Многие и такой туман принимали за необычный, но местным жителям было известно, что это далеко не предел, и в самом городе из-за влажной дымки нельзя увидеть даже собственной вытянутой руки. Неизвестно кому пришла в голову мысль заложить город в столь неприглядном и плохо сочетающимся с людьми месте. Видно, этот человек был большим шутником. Или идиотом. Однако, что самое странное, в городе жили люди. И немало людей. И жили они довольно долго, хотя были людьми, а вовсе не рыбами или мокрицами. В городе было все, что так необходимо простой американской провинции: несколько салунов, дешевый отель, ратуша, церковь, даже своя больница, несколько дюжин домиков. И тюрьма. Единственное, что отличало этот город от остальных затерянных в бескрайних американских просторах. «Самый большой военный лагерь на всем Северо-Востоке США», как гордо любил заявлять местный мэр на не столь уж частых городских собраниях.
В таких местах люди, как правило, не приживаются. Во всяком случае, не должны приживаться, уж больно тоскливо и серо тут было жить. Такие города обречены на скорую смерть и забвение, когда вырастают дети тех людей, что заложили город, и уезжают куда подальше из этих богом забытых мест. Но этот поселок почему-то жил долго. Хотя даже бродячие собаки и вездесущее воронье огибало его стороной. Животные всегда чувствуют нечто, чего не дано понять людям. Возможно, несчастный Анжелика сломал ногу намеренно, но кроме него никто уже не мог дать ответ на этот вопрос.
А Билл подобной чувствительностью не обладал. Он был готов идти в самое сердце пустого города. Причина у него была более чем весомая — Месть. Прожить целых двадцать пять лет, пять из которых были целиком и полностью отданы делу одинокой Мести — это считалось на Среднем Западе большой удачей. Но Билл не верил в удачу. Он верил в знаки судьбы, верил в Кольт и пули, а также в то, что ради своей цели он готов спуститься на самое дно Ада.
Бенджамин Ресуректер, более известный под именем Шатерхенд, не был самым опасным или самым злобным из бандитов среднего Запада. Его головорезы вовсе не были хладнокровными профессионалами — так, очередная свора неорганизованных ублюдков из разных мест, промышлявшая в основном угоном скота и нападением на почтовые дилижансы. Такие банды власти обычно не трогают, ибо разбираться нужно с местными проблемами, которых в стране, год назад раздираемой гражданской войной, осталось предостаточно, а Шатерхенд и ему подобные только и делают, что бессистемно слоняются по прериям, где таких как они — ищи свищи. Поэтому и браться за его поимку никто не стал бы. Никто из властей или охотников за головами. Рыбешка для них слишком мелкая. Кого интересуют бандиты, когда повсюду так много недобитых Конфедератов и за живого или мертвого офицера-южанина в любом крупном городе можно было получить до пятидесяти долларов? Но Шатерхенд интересовал Билла. Очень часто, практически каждую неделю с той роковой ночи, Твинс видел во сне его гнусно ухмыляющуюся физиономию, узкую козлиную бородку, слышал ненавистный сиплый голос и протыкал стальным прутом во сне уши, чтобы не слышать звуков этой чертовой губной гармошки — любимой игрушки Шатерхенда. Всякий раз сон обрывался на том моменте, когда Билли уже подходил к выродку вплотную и хватал того за жилетку… О Боже, сколько же раз он просыпался, сжимая пустоту, сколько раз в бессильной злобе разбивал кулаки в кровь о сухую землю. Плевался и поминал все известные ему ругательства, чтобы потом провести за этим занятием остаток ночи. Так было первые полгода. Затем Билли свыкся с этими снами, если можно так сказать о человеке, который хотя бы один раз в неделю, но просыпался в холодном поту, чтобы снова нырнуть в беспокойные глубины Морфея. В последние года два он все чаще стал приходить к мысли, что, возможно, его мести никогда не суждено воплотиться в жизнь, что, возможно, стоит отказаться, и Шатерхенд уже и так болтается на виселице где-нибудь в Техасе или, того лучше, в Калифорнии. Но сны не давали ему обрести покой. Иногда во сне он видел брата, и это было самым худшим их всего возможного. Ведь он был обязан всю ночь выдерживать его укоряющий молчаливый взгляд, который был похуже крика. «Почему ты до сих пор не нашел его, Билли? Почему?» Билли не мог ответить ничего и по привычке днем пытался как можно сильнее заглушить кошмары ночи «тремя Б»: дешевыми бабами, легкими бабками и крепким бурбоном. Помогало редко, но это было лучше, чем ничего.
Билл шагал по кривой дороге по направлению к неразличимым из-за тумана домам. Тропка уводила его вниз к озеру, сквозь чащу жухлого леса. От постоянно влажного воздуха деревья деформировались и стали походить на картонные декорации с коричневатыми кусочками бумаги вместо листьев. В Сайлент Хилле круглый год была поздняя осень. Кажется, его жизнь переставала быть дорогой. Дороге пришел конец. Последняя станция. город с самой большой тюрьмой на Северо-Востоке страны.
Бредя по дороге, Твинс, как охотник, чувствующий дичь, за которой гнался уже столько лет и зим, не мог думать ни о чем ином, кроме скорой расправы над врагом. Несмотря на то, что с Шатерхендом, по расчетам Билла, сейчас должно было быть не меньше восьми человек, дичью в этой игре был именно он. На третьей их встрече, состоявшийся год назад, Твинс окончательно убедился, почувствовал, насколько же мистер Бенджамин Ресуректер боится. Боится его — жалкого сопляка Билли. Возможно, обладай Твинс такой уверенностью ранее, он бы не упустил своего злостного врага в прошлые разы.
«Сколько бы людей рядом с тобой не было, сколько бы выродков ты не набрал в ближайшем вертепе — это только мой и твой бой. Остальные не смогут ни помешать, ни предотвратить. Судьба хочет, чтобы это было только наше сражение. Как пижонская дуэль, в этой доморощенной, насквозь гнилой Европе». Даже сейчас Твинс ощущал на губах привкус страха Шатерхенда, неуязвимого мелкого царька западных подонков. «Ты ведь тоже не можешь уснуть. И не раз в неделю, а значительно чаще… Значительно… Ты знаешь, что у твоей Смерти будет мое лицо, а это очень незавидная участь, выучить каждую родинку и морщинку на лице собственной Смерти». Твинс рассмеялся и прибавил шагу. Думать о брате не хотелось. Уильям заслужил свой покой, зачем лишний раз теребить его душу своими назойливыми воспоминаниями? Пусть бродит в мире призраков свободно, за пять лет он, должно быть, уже неплохо там освоился.
Снова тропа. Заброшенная тропа. Грязная тропа. Заросшая мхом и лишайником. Такую тропу в средние века назвали бы недоброй и оставили во владения злых духов. Люди средних веков всегда четко понимали, где грань между тропой для людей, которую просто нужно прополоть и очистить, и тропой не для людей, которой уже ничего не поможет. И, несмотря на то, что понимание этого часто не давало бюргерам из двенадцатого века спать по ночам, это был полезный навык. Билл был истинным сыном девятнадцатого века, и ни о каких духах он даже думать не хотел. Так же, как не хотел думать о том, что мертвые не должны являться людям во снах.
Однако же одна мысль, скорее все же относящаяся к разряду веселых, а не скорбных, сейчас все-таки не давала Билли покоя. «Нет, ну какая же сволота последняя был наш папаша, чтоб ему в гробу перевернуться. Это нужно было удумать назвать обоих сыновей Биллами! Слава Богу, тот умник Генри вспомнил, что всякую аристократию за океаном иногда именуют Уильямами, что, по сути, и есть Билли. Билли и Билли по фамилии Твинс. Да еще и близнецы… Как хорошо, что с десяти лет я не видел отца! А то бы не удержался и дал бы при встрече в глаз. Как же меня доставали его гребаные рассказы про Билли Кида. Все, что я и помню о своем папаше, так это только: «ну а теперь, мальчики, я расскажу вам еще одну историю о Билли Киде — самом быстром стрелке от Калифорнии до восточного Побережья… » Ух! Как все-таки хорошо, что мы сбежали от этого козла так рано. И какие славные же это были десять лет свободы. И какого черта мы только сошлись на той дороге с Шатерхендом! Ведь обводили вокруг пальца и более ловких щеглов… Черт!» — дальше Билли думать себе запретил, ибо это неизбежно бы потянуло за собой новый шквал воспоминаний и подняло бы со дна волну неуместных сейчас эмоций, ярости и жалости. Воспоминания о брате должны были оставаться чистыми, пока Уильям не будет отмщен, хотя Билли частенько перебирал их, как порою старики перебирают свои детские игрушки или полуистлевшие письма. А что же до эмоций… Охотник должен соблюдать хладнокровие, чтобы вынудить жертву сделать неосторожное движение. «Вряд ли старина Бен объявится где-нибудь в городе. Не его стиль, скорее уж мне придется обыскать все окрестные болота. И что он только забыл со своими обезьянами в этакой не слишком сытной для них глухомани? Прячется от меня? Вполне возможно. В любом случае я должен для начала посетить город, пополнить запасы, разузнать что да как, возможно, даже заручусь поддержкой местных, ведь, как известно, именно в такой глуши еще не вымерли бескорыстные идиоты, готовые помогать пришлому человеку-с-оружием задаром», — жаль, внутренний голос Билла не подсказал ему, насколько же он ошибался в отношении радушия местных.
Наконец из тумана вырос город, прежде всего поразивший Билла восхитительным огромным зданием церкви, почти целого собора, громада которого тяжеловесно возвышалась над жалкими хибарами из плохо срубленных бревен. Даже выступающее из тумана чуть дальше здание ратуши казалось лишь пародией на впечатляющий собор. Билл аж восхищенно присвистнул и по привычке, заходя впервые в ворота нового города, положил руку на рукоять своего револьвера. Надпись на воротах гласила «Сайлент Хилл — самое тихое место на всех Великих Озерах». Буквы были стерты. Какой-то малограмотный шутник выделил яркой белой краской некоторые буквы, и получалось, что в тумане виделась корявая надпись «Сайлент Хилл — са….т…о…на…Великий». Видимо несмотря на внушительный собор, среди жителей города было немало таких, что относились к церкви без должного почтения. Столь заинтересованный надписью на верхней табличке ворот, Билл не заметил, что за словом «население» было выцарапано нечто невразумительное и наскоро закрашенное черной краской. Это были не цифры, означающие количество жителей, а буквы, сложившееся в слово «Обречено». Много шутников таил в себе тихий город.
Улицы туманного города были пусты и безлюдны, несмотря на не столь уж ранний час. Город полностью оправдывал свое прозвище самого тихого места в округе.
— Здравствуй, Сайлент Хилл! Кто-нибудь есть дома? — крикнул Билл в туман. Никто не ответил.
Несколько неуверенных шагов вперед. Напряжение в отучившихся потеть ладонях и такой знакомый липкий страх, предчувствие скорой опасности, не обманувшее никого из тех, кто прожил в одиночку столько лет на Среднем Западе. Туман белел перед глазами, как ниспадающая пелена, в воздухе было тесно от гула болотных комаров и стрекотания других тварей, которых, по идее, не должно было быть слышно в городе.
— Здравствуйте! Отчего вы так кричите? капитан Гудбой не понимает, зачем нужно так шуметь! — раздался голос прямо за спиной у Билла.
Не успев понять, как он умудрился проворонить пусть даже в таком густом тумане целого человека, Твинс, не задумываясь, рефлекторно развернулся на каблуках и пустил несколько пуль в землю.
Они с лязгом отскочили от булыжной мостовой прямо под ногами у старика в какой-то нелепой древней парадной форме. Старик, не удивившись, посмотрел на кольт в руке у Твинса, затем досадливо покачал головой, очень медленно достал из кармана трубку и огниво и, только уже закурив, проговорил беззубым ртом.
— Добро пожаловать!

Глава 2. Маг
(музыкальная тема главы - Illuminaughty. Infected Mushroom )


— Добро пожаловать, — повторил старик чуть громче и торжественней. Оттого, что он не выговаривал половину букв алфавита, речь его казалась очень смешной и несколько разбавляла обступившую со всех сторон Билла гнетущую мрачность. Аляповатая, яркая форма и замеченное Твинсом только сейчас почти развалившееся ружье со штыком делали облик старикашки еще забавней. «Клоун на кладбище, и тот выглядел бы уместней», — пробормотал про себя Билл, но кольт убирать не спешил, цепким взглядом отметив, что, несмотря на потасканность, ружье находится в рабочем состоянии, а штык так и вовсе сверкал, как начищенный медный таз.
— Капитан Гудбой рад вас приветствовать. Что занесло путника в наш тихий городок? Неужто, решили присмотреться к месту будущего пребывания, мистер бандит с большой дороги? — старик закашлялся и чуть не выронил из слабых рук свою трубку. — Тюрьма Толука — самое лучшее заведение из… кхеххех.. исправительных. — Новый приступ кашля. На этот раз на глазах у капитана Гудбоя выступили слезы, а в жиденьких волосенках стали проблескивать капельки пота. — Ей-богу! Лучшее! Я сам закладывал первые камни фундамента. Коли туда — то вам направо. А ежели мистер бандит хочет душою перед богом очиститься, извольте налево пожаловать, там у нас церковь. Ежели что нужно — спрашивайте! Капитан Гудбой живо вам обо всем расскажет. Капитан Гудбой много лет прожил, много чего повидал, с самим Джорджем Вашингтоном встречался. Угу… — снова заливистый кашель. — И в первую войну знатно порубился. Всю войну прошагал, ей-богу, хотя мне никто из местных бандитов не верит. — Старик явно бредил. Война за независимость началась в 75 году прошлого века и, значит, капитану выходило минимум лет 100. Он, конечно, выглядел не очень молодо, но столько лет просто не живут. Тем более в Штатах. Билли с некоторым облегчением понял, что повстречался с городским сумасшедшим, которые есть в любом уважающем себя захолустье. Правда, облегчение быстро сменилось привычной цепкой настороженностью, ведь даже если ружье у психа не заряжено, то кто даст гарантию, что в следующую секунду капитан не кинется на него со штыком наперевес, кряхтя: «Громи паскудных сынов Империи, да здравствует Конституция!»
— Вы, должно быть, меня с кем-то спутали… Я вовсе не бандит… Моя лошадь, она… — начал было Билл, но старик тут же перебил его громким кашлем, и его вспотевшее лицо вытянулось от искреннего удивления.
— Как же так не бандит? Вы, мистер, истинный бандит и есть, раз пришли сюда убивать… убивать… — он дважды повторил последнее слово, и глаза его стали какого-то мутно-стеклянного оттенка. Затем капитан Гудбой снова заговорил, но на этот раз его голос звучал вовсе не забавно. Куда-то вмиг улетучилась шепелявость и ежеминутный кашель. Твинс был готов поклясться, что это был голос другого человека. Как ни странно, куда более старого, чем герой войны за Независимость. — Снова месть… Всегда повторяется одно и то же… Один идиот причиняет зло другому идиоту, а затем обиженный кидается творить новое зло. Сколько веков уже прошло, а они так ничему и не научились… Сколько веков прошло…
— Капитан… Вам плохо? Может, позвать кого? — опыт общения Билла с сумасшедшими ограничивался только умственно отсталой двоюродной кузиной его матери, которую он видел последний раз еще совсем ребенком. Но Гудбой не был похож на олигофрена. Скорее уж он походил на призрака из какой-нибудь дурацкой истории, рассказанной ночью ребятами у костра.
— Мне не может быть плохо... Никогда... Я тот, кто слышал учение Конфуция, и внимал мудрости Брахмы, и сидел около Будды под древом познания. Я был на Синае, когда явился Яхве Моиссею. Был у берегов Иордана и видел чудеса Назарея. Я был в Медине и слушал речи апостола арабов. Я созерцал силы Вавилона, славу Египта, величие Греции. И во всех деяниях их я не переставал видеть слабость, унижение и ничтожество. Я видел, как таяли границы государств, поднимались империи, пастухи становились пророками, а плотники — богами, подкидышей признавали королями, сержанты возвышались до императоров, недоучки-семинаристы и бесталанные художники вырастали в тиранов. Я перенес жестокость жадных завоевателей, я испытал несправедливость самовластных правителей и рабство сильных тиранов. Скорее всего, ты не покажешь мне ничего нового, ведь все на свете повторяется. Сюжеты остаются неизменными, изменяются лишь имена. — Произнеся эту длинную речь безмерно уставшим голосом, буквально на одном дыхании, старичок вновь разразился кашлем, причем приступ был настолько сильный, что злополучная трубка наконец вылетела у него из рук, шмякнувшись об мостовую и рассыпав какой-то белый порошок, который старик курил вместо табака. Старое ружье тоже выпало у него из рук, и, ударившись об землю, выстрелило в сторону церкви. Капитан Гудбой схватился за горло и, согнувшись пополам, стал заваливаться вперед. Изо рта у него повалила пена, а глаза неестественно вылезали из орбит. Капитан Гудбой корчился на мостовой, нещадно сминая свою аккуратно выглаженную форму.
Билл стоял в растерянности, не зная, бежать ему к черту или остаться и помочь загадочному человеку. Как бы то ни было, он был первым, кого Твинс встретил в Сайлент Хилле, не начинать же знакомство с городом с фактического убийства человека своим бездействием. К счастью, видимо, звуки выстрелов выманили из тумана рослого крепкого человека в черной куртке из бычьей кожи и черной широкополой шляпе. На груди у него была прикреплена звездочка шерифа.
— Слава Богу, хоть кто-то подошел! Этому человеку требуется срочная помощь. Он умирает. У него уже начался бред! — кинулся было в разъяснения Твинс, предусмотрительно спрятав револьвер в кобуру. Шериф, не говоря ни слова, прошел мимо Билли прямо к подергивающемуся Гудбою. Наклонился над стариком, похлопал его по щекам, потряс за плечи, попытался усадить, затем, заметив рядом трубку, поднял ее, принюхался к белому порошку и с брезгливым выражением лица отбросил ее в сторону. Билл переминался с ноги на ногу, не зная, как себя вести и что сказать.
— Э… Он представился Гудбоем… — начал было объяснять шерифу Твинс.
— Капитан говорил что-нибудь… странное? — резко прервал его здоровяк. Голос очень подходил к его внешности, похоже было, что это тихо порыкивает степной волк, а не уважаемый в городе человек.
— Странное? Да лучше бы вы спросили, говорил ли он что-нибудь не странное. Начал с какого-то бреда про Гражданскую войну, затем и вовсе разразился таким хреновым потоком дерьма, что я и половины слов не разобрал. Эй! Смотрите! У него, кажется, кровь изо рта течет! — в самом деле, лицо старика было залито густой грязно-алой жижей. Видимо, кровотечение было сильным.
— Без тебя знаю, сопляк, — Шериф только сейчас развернулся к Биллу и одним молниеносным движением, без замаха, смачно ударил того в челюсть. Билл устоял, хотя перед глазами и залетали так хорошо знакомые черные мухи. Ответный удар Твинса не увенчался успехом, поскольку Шериф все с той же нечеловеческой скоростью перехватил его руку и больно заломил. Биллу пришлось упасть на колени, чтобы Шериф не вывернул сустав. — Слушай сюда, хренов бродяга. Нам тут лишние глаза и уши не нужны. Так что либо будешь помалкивать в тряпочку о том, что сейчас увидел, либо к черту вышибу из тебя все твои куриные мозги. — Шериф говорил, выплевывал слова прямо в лицо Твинсу, из его рта несло кислой вонью. — Ты меня хорошо понимаешь, урод? Молчание в обмен на жизнь. Ты ничего не видел. Никакого порошка, никакой чертовой клаудии, никаких стариков, несущих всякую ересь. Когда вошел в город, капитан уже валялся тут в луже крови, ясно? Ясно??? — Он сильней стиснул руку, и Билл выдавил из себя кивок. — Вот и хорошо. Только эту игрушку придется у тебя отобрать, чтобы не шалил, — с этими словами Шериф вытащил у Билла из кобуры кольт и засунул себе за пояс.
— Послушай, ты! Старик подыхает, а ты выворачиваешь мне руки! Может, стоит сбегать за врачом, а? Какого черта тут происходит? — Билл разминал вывихнутое плечо и изображал простецкое негодование, параллельно смекая, как бы поудачней вмазать этому верзиле, пусть не сегодня, но хотя бы через неделю, когда представиться такая возможность. Билл вообще был очень мстителен.
— Домик доктора Ника здесь, за углом. Я покажу тебе, куда нести тело. Не выкатывай глаза, чужак. Я местный закон — а ты никто. К тому же безоружный никто, так что донесешь, не надорвешься. — Шериф гнусно улыбнулся, и Билл дал себе обещание хорошенько ему врезать перед отъездом из города. Пока что проблемы с местными властями ему были не на руку, и он готов был немного потерпеть, особенно сейчас, когда ненавистный Шатерхенд был так близко. Сначала — дело брата, потом уж настанет время раздавать свои долги.
— Кстати, я Стивен Редлоу, — сказал Шериф и протянул руку, которую Билл, естественно, даже не думал пожимать. На вид ему было лет сорок, и по его лицу и взгляду Твинс понял, что этот человек не из разряда «картонных» шерифов. Этот человек убивал, и не один раз. Возможно, ему даже нравилось это делать, так что наверняка Стивен оправдывал свою фамилию Редлоу («Кроваво-Законный»). Зверь опасный, но с годами теряющий хватку и впадающий во все большую самоуверенность.
— Билли Твинс, — сухо представившись, Билл взвалил невесомое тельце старика на плечи и пошел за Шерифом в сторону ратуши. На улицах было все так же тихо и пусто, хотя звуки выстрелов должны были бы выманить жителей города из домов, ведь наверняка не так часто в Сайлент Хилле случались перестрелки.
— А собственно, где все? — не удержался и задал вопрос Билл.
— А? Кто? Кто все? — казалось, Шериф не понял вопроса.
— Ну люди, кто ж еще! Не черти же из преисподней! — Билл решил, что тот попусту издевается. Возможно, так оно и было, потому что, прежде чем ответить, Стивен долго и многозначительно помолчал, затем пристально посмотрел на Билла, покачал головой, и, вздохнув, выдал странный ответ.
— Про чертей это ты, парень, не шути. Не поминай их лишний раз — вдруг явятся… В жизни всякое бывает… А люди… Ну где ж им быть, мужья в шахтах, жены по домам сидят, дети в школе при церкви преподобного Бёрнса. Все идет своим чередом. — «Черта с два идет своим чередом! Когда все идет своим чередом, у ворот тебя не встречает припадочный старикашка, шериф не кидается при первой встрече бить морду, и всегда найдется компания, желающая посмотреть на новое лицо в городе. Хотя бы из окон», — Билл пристально осмотрел все окна в округе. Они были плотно занавешены серой тканью.
— И тут всегда так… людно?
— Народец-то у нас и впрямь тихий. Близость к болотам приучила. Когда по болоту ходишь, парень, всегда нужно смотреть, куда наступаешь, и лучше переждать на старой кочке, чем сделать новый шаг в неизвестность, — неспешно растягивая слова, проговорил Редлоу. Затем потянулся к карману куртки и вытащил…. Губную гармошку! «Черт, черт черт! Только не начинай играть… Только не начинай играть! Лучше уж поговори со мной. Черт!» Прежде, чем Стивен поднес инструмент к губам, Билл успел вставить новый вопрос.
— Где я мог бы остановится переночевать? У вас тут есть гостиница? Салун? Комната какая-нибудь, что угодно.
— Нет. У нас ничего такого нет. Было раньше, но теперь нам это не нужно. Крайне редко кто-нибудь заезжает к нам погостить, — отмахнулся от вопроса шериф, и, буркнув что-то непристойное, снова потянулся губами к гармошке.
— А что приключилось с капитаном Гудбоем? Он эпилептик? Или это из-за той дряни, которую он курил? — Шериф медленно засунул гармошку обратно в карман и также медленно развернулся в сторону Твинса, скрипя начищенными сапогами.
— Парень, я что, плохо тебе втолковал? Никакой хреновой трубки ты не видел! Он курил то, что курить нельзя… А припадок… Это, наверное, очередная жертва местной чумы…
— Чумы??? Так у вас тут чума? — Билл чуть не выронил тело на землю.
— Да, парень. Ты приехал совсем не вовремя. У нас вообще полный завал. Чума, голод, регулярно сбегают заключенные целыми пачками, да еще и объявилась новая банда с лошадьми и оружием. И ничего, живем. Скоро уже доберемся до доктора Ника, если кто сможет чем помочь капитану, так это только он. И учти, еще раз говорю — проболтаешься насчет трубки… В общем, я слежу за тобой, чужак. — Шериф сверкнул глазами, а затем крайне неожиданно сменил гнев на милость. — Извини, конечно, парень, что с тобой так жестко все вышло. Ну не моя вина. Не слонялся бы где ни попадя, а сидел бы дома рядом со старушкой матерью, навоз бы убирал, скот гонял. А у нас сейчас столько дерьма разом случилось. Индейцы еще для полного счастья эти недобитые… Вот и зверею. Что ты вообще у нас забыл?
— Кажется, я могу помочь решить вашу проблему. Не с чумой, конечно, но с новой бандой точно, — Твинс приготовился услышать унизительный смех шерифа, но тот лишь потер подбородок и пробормотал: «Посмотрим».
«Исправляешься, дядя. Но от смачного ответного удара в челюсть это тебя все равно не спасет», — Билл тихо копил злость, одновременно переваривая гору обрушившихся на него фактов. Стало быть, не такое уж и тихое место, этот Сайлент Хилл.
Так, за разговором, они подошли к аккуратному домику, стоящему в самом начале главной улицы. Табличка на двери гласила: «Николай Морозов — практикующий врач, гробовщик и патологоанатом». Рядом надписью была нарисована змея, обвивающая чашу.

Глава 3. Жрец
(Музыкальная тема главы - Мертвец. Мельница)

Смерть – это не самое худшее, что может произойти с человеком.

Платон

Стивен, не слишком церемонясь, начал тут же громко барабанить в дверь.
— Доктор Ник! Доктор Ник, открывайте скорее, это я, Стивен! У нас тут еще один… Гудбой! Судя по всему, встретил «Мафусаила»… Доктор Ник, открывай же, черт тебя дери, почему ты вечно копаешься!
Биллу только и оставалась, что тяжело дышать и ощущать себя участником циркового представления. «Здравствуй, город! Это я, страшный мститель с телом маразматика на плечах. Я пришел, чтобы тихо сделать свою работу, но, видимо, мне это не удастся. Извини, город, просто так вышло, на самом деле я не хотел! Это все из-за чертовой лошади, сломавшей ногу прямо у твоих ворот… Не думал, что это настолько паршивый знак», — Билл не знал, смеяться ему или плакать, стоя на промозглом ветру у закрытых дверей дома местного костоправа. Струйка крови, вытекшая изо рта капитана Гудбоя, стала пробиваться к нему за шиворот. Липкая гадость неприятно холодила спину. Гудбой иногда дергался, как человек, которому снится кошмар, или запойный пьянчужка, но Твинс старался держать старика крепко. Наконец после утомительно долгих пяти минут дверь отворил человек лет пятидесяти в халате врача. То ли от старости, то ли еще почему, обычно стерильная белая ткань одежд врачевателей на этом господине отливала желтизной, как дрянная бумага. От человека исходил достаточно сильный смрад гнили и разложения, словно гробовщик так много работал с трупами, что весь пропитался их запахом с головы до пят. Руки доктора Ника по локоть были перепачканы чем-то красным и сизым. Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что это внутренности чумных жителей (вернее уже не жителей) города.
— Что еще стряслось? Я же говорил, не отвлекай меня в это время, я работаю. Еще чуть-чуть, и, возможно, у меня получи… Стоп! Опять? Снова повторилось? — Доктор Ник вытащил из кармана халата пенсне и принялся внимательно осматривать тело Гудбоя.
— После объясню! Не видишь? Капитан подыхает. Ты доктор или кто? Сделай что-нибудь! — Билл очень хорошо понимал несдержанность шерифа. Особенно когда густая кровь из разинутого беззубого рта достигла его пояса и, остановившись на этом уровне, стала растекаться бесформенным пятном по штанам и рубашке.
— Ах да! — Доктор хлопнул себя по затылку и кинулся снимать Гудбоя с плеч Билла. Грязные маленькие кусочки чужих кишок, оставшиеся у Ника в волосах после звонкого удара, похоже, нисколько его не волновали. — Ты говоришь, «Мафусаила»? Ты уверен? Что он говорил? Как давно все началось? — из доктора градом посыпалось множество вопросов, адресованных, по-видимому, Стивену. Понять было крайне сложно, ибо Николай только и делал, что, прямо на улице, не удосужившись даже перенести тело в дом, прощупывал пульс Гудбоя и поднимал его безжизненные веки. Взгляд доктора бегал по телу очень быстро, но без лихорадочной суетливости, как и положено взгляду опытного мастера, взявшегося за дело. Николай продолжал задавать вопросы, постоянно упоминая о каком-то непонятном «Мафусаиле», видимо, это было что-то из разряда местного городского сленга.
Шериф громко и многозначительно кашлянул в кулак, затем недвусмысленно посмотрел на Билла. Доктор, кажется, первый раз обратил внимание на Твинса только после этого намека на присутствие чужака. Кивнул шерифу и жестами попросил перенести старика в дом. Билл приподнял тело за ноги, а Стивен за руки, и они вместе втащили Гудбоя в помещение, положив на, видимо, специально оборудованный для тел стол. Отходя от тела, Твинс увидел, что шериф незаметно для доктора грозит ему пальцем, как нашкодившему мальчишке.
— Нам надо кое-что с доктором Ником… Э… Обсудить. Не будете ли вы так любезны, господин Твинс, покинуть нас на несколько секунд? — И снова эта гадкая улыбочка. Билл без лишних слов вышел за дверь в утренний холод. Кровь, растекшаяся по всей спине, давала о себе знать, застывая и леденея даже слишком быстро. Раздевшись до пояса, Билл принялся отмывать в бочке с водой, стоящей у входа, налипшую грязь и сукровицу.
Не успел Твинс окончательно ощутить все прелести местной погоды, как из дверей вылетел Стивен. Его шляпа чуть съехала набок, обнажая гладко выбритый череп, покрытый шрамами, а в глазах была ярость, подобная той, с которой он выворачивал Биллу руку. Только Твинс собирался переспросить у него насчет места, где можно было бы остановиться, как Редлоу отмахнулся от него и смачно сплюнул прямо под дверь доктора. Пробормотав что-то невнятное, вроде «чертов казак», шериф удалился в неизвестном направлении. Биллу ничего не оставалось делать, кроме как постучаться в двери доктора вновь. Тот открыл почти сразу, на этот раз его руки были тщательно очищены от всякого «рабочего материала» и усердно толкли в серебряной ступке какой-то порошок из листьев красного цвета. «На ту дрянь, которую курил капитан, не похоже… Видимо будет шаманить. Отвар или там инъекция».
— Меня зовут Билл Твинс. И я не местный. По дороге сюда моя лошадь сломала ногу. В этот город я приехал, потому что хочу встретить одного знакомого мне человека. Но мне совершенно некуда пойти. Шериф сказал, что все салуны закрыты и гостиниц у вас тоже нет, а я здесь, к тому же, никого не знаю. Вы не скажете, куда мне направиться, чтобы просто приземлиться? Я очень устал — у меня был долгий… очень долгий и тяжелый путь… — «Длинною в пять лет», — подумал Твинс, но вслух говорить не стал.
— Конечно! Проходите, молодой человек. Вы, наверное, уже догадались, что я и есть Николай Григорьевич Морозов. Или, как меня называют местные тупицы, склонные все сокращать, доктор Ник. Если вам не сложно, зовите меня все-таки Николаем или хотя бы Николасом. Я думаю, первое время вы можете пожить у меня, если только вас не смутят эти мухи и запахи. Нет, не благодарите, я сам знаю, как тяжело это. Одному да на совершенно чужой земле, тоже через это прошел, — голос у доктора был добрый, приятный и мягкий, но без приторной слащавости торговцев с ярмарок, так раздражающей Твинса. Внимательно вслушиваясь в странный акцент доктора, Билл наконец-таки понял, что тот из новых эмигрантов, вероятней всего, из России или Польши. Акцент придавал речи доктора вовсе не раздражающую грубость и картавость, как это обычно было с любым акцентом, а какую-то истинно северную силу и красоту. «Скорее всего, русский. Вот почему шериф обозвал его казаком. А что я знаю о России? Ничего. Это где-то далеко за океаном, где очень холодно и есть царь… Интересное слово. Не король, не император, а именно царь».
— Ну, что же вы стоите... э… Твинс, да? Мистер Твинс! Проходите, не стесняйтесь. И простите наш город за не столь приятный прием. Этот Стивен... ну, наш Шериф, он немного того… — не отрывая рук от ступки, Николай издевательски закатил глаза, пародируя вечно недовольную рожу Редлоу. Затем доктор пропустил Билла внутрь комнаты, где все также на столе лежал капитан Гудбой. На щеках доктора не было ни мертвой бледности Гудбоя, ни багряного гневного румянца Редлоу. Скорее уж присутствовала некоторая нездоровая желтизна, но доктор удачно компенсировал ее чуть уставшей, искренней улыбкой. По всей неторопливости его движений было видно, что жизни капитана ничего не угрожает, и доктор просто был рад очередной спасенной душе. Ник определенно понравился Твинсу. Во всяком случае, это был самый нормальный из людей, что встретились ему за сегодняшнее утро. Да и приглашение провести несколько дней в его доме было весьма кстати.
Внутри дома располагалась всего одна огромная комната. Роль стен выполняли перепачканные засохшей кровью простыни. Ими комната была разделена на несколько секторов, так что, зайдя с улицы, Билл смог увидеть лишь несколько столов для тел мертвых, один из которых занимал сейчас капитан. На потолке копошились мухи, зеленые, сытые, даже жужжащие как-то лениво. Видимо недостатка в свежем мясе они не знали уже давно. Запах разложения ощущался чуть ли не физически, передаваясь зудом по всей коже. В спертом, затхлом воздухе дома разве что не висела зеленая дымка, настолько он густо пропитался вонью мертвых тел.
— Вы… Живете… В этом? — Билл не мог удержаться и быстро, словно отгораживаясь от атмосферы дома, натянул грязную рубашку и закрыл нос ладонью. Однажды Твинсу довелось, скрываясь от неких лихих разбойников, ночевать в яме, которую конфедераты приспособили для сбрасывания трупов. Но даже там запах был не настолько тошнотворный. И потом, Билл провел там всего ночь, а доктор Ник, видимо, проводил в окружении тел все свое время.
— Ну, а что поделаешь, — немного смущенно признал доктор. — Раньше у меня был отдельный домик, но моя сестра после смерти мужа перебралась туда. Я даже не думал протестовать. Места в нем на двоих не хватило бы, а тут, это место моргом раньше было, все ж как-то от работы лишний раз не отрываешься…. — Доктор смутился еще больше, видимо, сетуя на столь неприглядное место жительства. «А он уже начал мне нравиться, — досадливо подумал Билл, — и, можно сказать, он почти нормален. Н-да. Только в морге живет. Спит тут. И, видимо, ест…» — от этой случайной мысли Билла чуть не вывернуло наизнанку. Видимо, он позеленел, чем совсем уже застыдил доктора, и тот принялся торопливо оправдываться.
— Но что же я могу поделать, если эта эпидемия буквально не дает мне ни минуты, чтобы вылезти отсюда и хоть чуть-чуть отдохнуть? Знаете, какой по счету этот капитан за эти сутки? Восьмой! И двоим из них, между прочим, я уже ничем не смог помочь. С каждым днем жизнь тут становится все невыносимее, — Ник наконец-то оторвался от ступки и растворил получившийся порошок в какой-то колбе с жидкостью, отчего та сразу поменяла цвет с черного на белый. Затем все с той же ловкостью и легкостью в движениях, так же, как Билл вынимал кольт из кобуры, залил получившийся раствор в Гудбоя, бесцеремонно вставив последнему в рот железную воронку. Старик громко застонал и изогнулся всем телом.
— Тише, тише капитан. Войны больше нет…— успокаивающе шептал доктор над телом, словно Гудбой мог его услышать. Как ни странно, тот и вправду стал смиренно затихать и даже развернулся на бок, подложив руки под голову. Теперь капитан был неотличим от почтенного старца с благостным лицом, уснувшего на скамеечке. Правда скамеечка находилась в морге, но это ничего. «Странное место. Самый нормальный человек здесь живет в морге. Рассказать кому в родном городе — черта с два поверят!» — Твинс все же не мог отказать Николаю в признании недюжинных врачевательских способностей.
— Ну вот, теперь у нас, кажется, есть минутка, и мы можем спокойно поговорить. — Ник стянул с себя пожелтевший халат, под которым оказался старый, но очень прилично выглядевший костюм, явно не местного производства. Видимо, это было что-то из привезенных с его родины вещей. — Пройдемте в кабинет, Билли, — бодро вскинул руку доктор и пошел в направлении одной из простыней.
За ней оказался, видимо, единственный жилой сектор этого дома. Там располагались: простая деревянная кровать, без всяких изысков, но весьма и весьма опрятная; пара сундуков; круглый стол, за которым доктор принимал пищу; единственное чисто вымытое в доме, если не во всем городе окно, выходящее во внутренний двор; какая-то доска с непонятными рисунками, схемами и формулами; даже нелепо смотрящаяся тут стерильная ванна из цельного куска мрамора, видимо, стоившая огромное состояние, но по неизвестной причине доставшаяся именно провинциальному докторишке. Но, прежде всего, Твинсу бросился в глаза огромный (футов семь высотой) книжный шкаф, заваленный разными трудами по медицине на нескольких языках. Билл успел разглядеть английские, французские, немецкие, итальянские и русские надписи на корешках. «А он, видимо, из русских лордов. Интересно, чего это его в эту глухомань забросило? Прячется? Едва ли… Это не в привычках лордов. Значит, просто умник», — вообще-то Твинс умников недолюбливал за их невыносимую кичливость и гонор, но этот, видимо, был из той редкой породы умников, которые способны не прессовать тебя лишний раз своими знаниями, когда ты, простой парень, ощущаешь себя ничтожеством.
— Та-дам! Вот тут я и живу. Вы можете располагаться на любом из столов в другой части моей обители… Извините за близость к телам, но тут уж ничего не поделаешь, выбора у вас, видимо, попросту нет, — Николай зажег керосиновую лампу на столе, некоторое время наслаждался запахом. Билл тоже очень любил запах керосина. Особенно когда на многие ярды вокруг не было иных ароматов, кроме сладковатой гнили мяса, и не было других звуков, кроме монотонного жужжания мух.
— Поесть не желаете? — Морозов вытащил откуда-то из глубины сундука аппетитное на вид яблоко и стал сочно его грызть.
— Э… Я не был бы против… Но, если можно, мяса… И, если можно, снаружи.
— Мяса, извините, не держу. Я вегетарианец. Мне мяса и на работе хватает, — лицо доктора на миг омрачилось воспоминаниями о новых смертях. — Могу зато вам предложить лучшие в округе яблоки! Я сам выращивал, хотя в здешнем климате это адский труд, посложнее даже возни с больными.
— Нет, спасибо. Я бы выпил воды. Или, если можно, чего покрепче… Я очень устал, к тому же лишился своего револьвера по дороге к вам. А без него я чувствую себя несколько неуверенно.
— Ну надо же, а я уж было решил, что вы из редкой в наши времена породы людей, которые предпочитают жизнь не отнимать, а из последних сил спасать, — мимолетный грустный взгляд из-за стекол, но затем также быстро в глазах выросла привычная мудрая ирония. — Таких людей, как я! Я, конечно же, уникален, и не только из-за того, что живу в морге. Позвольте же тогда угостить вас чаем, вы, американцы, пьете всякую дрянь, вроде кофе, а у меня сохранились кое-какие запасы этой занятной вещицы. О которой в штатах даже и не слышали, наверное. Жалко, водки не сохранилось, — Николай кинулся было искать загадочный чай, о котором Билл и вправду услышал впервые. Но, судя по сравнению с кофе, доктор неверно понял его упоминание о крепости желаемого напитка.
— Спасибо… Николай, — Твинс с трудом произносил сложное слово. — Вы очень добры ко мне. Не могу понять, чем я это заслужил, и все же спасибо. Но чая мне не хочется. Просто позвольте мне вынести один из столов на задний двор и дайте какой-нибудь плащ укрыться — больше я не буду вас беспокоить.
— Да всегда пожалуйста! — Доктор снова был разочарован. Билл решил, что это из-за так и не попробованного чая и не ошибся. — Устраивайтесь, конечно. А я, пожалуй, один почаевничаю. Вы не поверите, я так иногда скучаю по всякой чуши, которую не замечал пока был на родине… Тот же чай… Не говоря уж о водке. Купола церквей… у вас тут совсем ведь нет куполов! И снег. Больше всего я скучаю по снегу, в этих краях он никогда не выпадает, хотя вроде и север страны…
— Вы русский?
— Уже нет. Но еще и не американец. Если бы у меня были дети, они стали бы американцами, а так я один. Просто один потерявшейся человечек, у которого нет и не будет уже до самой смерти родной земли… Извините. — Николай вышел на улицу.
Билл слишком устал, чтобы утешать доброго, хотя и чудаковатого человека. Не без труда вытащив саму чистую из коек во внутренний дворик, Твинс некоторое время зябко ежился от холода, от чуть слышного, но стойкого душка, исходящего от койки, и от столь непривычного отсутствия оружия. Но усталость взяла свое, и Билл вскоре уснул.

Глава 4. Императрица
(Музыкальная тема главы - Mutter. Rammstein )



Проснулся Билл от нестерпимого жара. Железная койка вдруг раскалилась, и, если бы Твинс пролежал на ней еще хотя бы с минуту, он бы заживо покрылся хрустящей коричневой корочкой.
— Что за…? — спросонья выругался Билл, подскочил и инстинктивно схватился рукой за пустую кобуру. «Чертов шериф отнял у меня пистолет… Неприятно. Так же, как эта непонятно откуда взявшаяся жара, будто я не в Северных болотах, а где-то посреди Аризоны», — Твинс не хотел открывать глаза, потому что вид заднего двора морга не был лучшим из всего, что ему доводилось наблюдать после пробуждения. Но непонятный жар и… свет, чье сияние он воспринимал с резью для глаз, не оставляли ему выбора. «А вдруг начался пожар?» — эта трезвая, хлесткая мысль прогнала остатки усталости и сна, и Твинс решительно разомкнул веки…
Вокруг него бушевал Ад. Первое, что он увидел, это ослепительное сияние Солнца, невозможного и немыслимого здесь пустынного Солнца, которое занимало больше половины неба. Температура была явно выше сотни с лишним градусов, и Билл быстро опустил глаза на землю, чтобы не лишиться их из-за этого необъяснимого явления природы. Но земли не было. Был только маленький островок раскаленного камня, вокруг которого бушевало ярко рыжее пламя, гигантский костер. Языки этого земного огня поднимались высоко вверх и где-то в воздухе соединялись с огнем небесным, — искры костра перетекали в солнечные лучи и обратно. И на многие мили вокруг не было ничего, кроме этого всепожирающего пламени, исходящего как снизу, так и сверху.
Билл закричал, упал на колени и закрыл голову руками, пытаясь защититься от беспощадно палящих лучей. На руках от нестерпимого жара начали вздуваться волдыри, которые не высыхали, а лопались, растекаясь белесой жижей по коже. Волосы Билла выгорали на глазах, становились сухими и жесткими, а камень под ногами раскалился настолько сильно, что Твинсу пришлось быстро подняться с колен и, перескакивая с ноги на ногу, выбежать на его середину, на ходу обматывая голову рубашкой. «Я попал в Ад… Вот как это бывает… Ты засыпаешь на заднем дворе морга, вежливый доктор перерезает тебе глотку скальпелем, или очнувшийся псих втыкает свой штык в сердце, и ты просыпаешься в Аду», — Твинсу ощутил такой прилив ужаса, который даже не мог сравниться с тем, когда он попал в руки индейцев племени апачей и с него чуть не сняли скальп. Сейчас его тело превращалось в сморщенный огарок прямо на глазах, а он даже не чувствовал боли, только проникающий в самую душу испепеляющий жар. «Какая уже разница? Чего боятся, если я все равно мертв, и мое тело сейчас в анатомическом театре доктора Ника?» — Билл не мог утешить себя этими словами, но все же собрал остатки мужества и поднял глаза.
В полыхающем вокруг пламени определенно была своя красота. Оно было совершенно в своей постоянной изменчивости. И лишь этот кусок камня с железной койкой и несчастным Твинсом выбивался из общей огненной гармонии. Но на раскаленном куске материи Твинс был не один. В ярком свете пламени прямо перед ним возвышался огромный силуэт настолько гротескного и уродливого существа, что его нельзя было принять даже за Дьявола. Билл мог назвать это только Существом. Тело грушевидной формы, держащееся на шести неестественно тонких лапках. Вместо кожи — кусок рваного брезента, переливающийся всеми оттенками желтого и красного, как керосин, вылитый на воду и оставляющий на ней радужные разводы. Там, где должна была быть голова, находился нарост, напоминающий прыщ, вместо лица на котором располагались решетчатые шрамы и три черные-черные впадины вместо глаз и рта. На уровне живота, в самой широкой части туши, скалилась огромная пасть с кривыми гнилыми зубами в несколько рядов. Это Существо было слишком уж страшным, чтобы опасным, и Билл знал, что оно было слишком уж мудрым, чтобы быть хитрым. Между зубов проскользнул раздвоенный язык толщиной с руку взрослого крепкого мужчины, а там, где условно располагалась «грудь», кожа Существа разошлась, и на Билла уставился один глаз размером с десертное блюдо. В нем не было никакого выражения, никакого чувства, а такого не могло быть даже у зверей. Только у мертвецов.
Язык описал круг вокруг сочных губ и потянулся к Твинсу. Билл хотел крикнуть еще раз, но тут у него изо рта полезли огромные склизкие черви и жуки, больно царапающие острыми лапками нежный язык и внутреннюю часть горла, единственные части тела, где, казалось, оставалась хоть капля живительной влаги. Он поспешно выплюнул их на камень, где они тут же с шипением изжарились, и как можно сильнее захлопнул рот.
«Только не этот город… Уходи…» — пропело Существо голосом Матери, тем голосом, о котором Билл уже казалось забыл, тем самым нежным голосом, который пел ему с братом колыбельные в их люльке. Билл не мог открыть рот, боясь нового извержения ползучими тварями, и ему оставалось только тихо скулить. Язык и губы Существа существовали как бы отдельно от голоса, прекрасное ласковое пение звучало прямо у Твинса в голове. «Только не Сайлент Хилл. Не здесь. Ты можешь отомстить в другое время и в другом месте. Но не сейчас. Не мешай мне. Только не сейчас. Ожидание было слишком долгим», — пело Существо, и шагнуло на своих нелепых ножках на пару шагов ближе. Билл не отбежал назад, скованный каким-то оцепенением. Он хотел уйти от этой твари подальше и в то же время хотел слышать ее голос вновь. «Если хочешь, я отомщу за тебя. Я смогу сделать с ним куда более страшные вещи, чем смог бы сделать ты… Но не сейчас… Сейчас ты здесь лишний…Уходи из города… Только не Сайлент Хилл, мой мальчик», — Существо приближалось все ближе, и его язык уже обвил ласково и сильно одну из ног Твинса. Язык был влажный и приносил невыносимое облегчение измученной жаром плоти. «Только не Сайлент Хилл… Нет… Уходи…»
«Я не уйду», — мысленно ответил за Билла какой-то сильный и жестокий внутренний голос. Все его тело сотрясалось от ужаса и желания подчиниться, но этот голос с каждой секундой звучал громче и побеждал трепещущую презренную плоть. Это был голос Воли. Голос Мести. И он же был голосом погибшего пять лет назад Уильяма Твинса. «Я не уйду! Я тоже ждал слишком долго! Я не уйду и буду тут до конца. Я сам, своими руками, сделаю то, что мне нужно, и тебе меня не запугать!».
«Только не Сайлент Хилл», — взгляд бесчувственного глаза проникает все глубже, язык стягивается туже и уже не приносит облегчения, а только сдавливает ногу. Пасть все ближе. «Я не уйду!» — спокойный и ледяной тон… Тон брата, который всегда восхищал и пугал Билла. Тот самый тон, который он неумело копировал всю свою жизнь, даже после смерти Уильяма.
«Откуда голос Уили у меня в голове?» «Нет… Только не это место, мой мальчик!» «Не уйду!» «Только не Сай…» «Не уйду! Моя месть!» «…Мой мальчик…» «Боже, как все-таки жарко!» «Я отомщу сильнее тебя… Только…» «Нет!» «Только подожди… покинь город…» «Не уйду, не уйду не уйду не уйдунеуйдунеуйдунеудй…»
— Кто ты??? — прокричал Билл, собирая голоса в голове воедино, падая плашмя на раскаленный камень, не обращая внимания на ползущих изо рта червей, не в силах больше терпеть этот ужас и этот огонь.
— Существо, — полу-прохрипела, полу-пробулькала тварь своим настоящим голосом и стала поддергиваться в такт каким-то утробным звукам, видимо, обозначавшим смех…

Твинс вскочил с железной койки и сквозь сдавленные рыдания прохрипел: «Уильям». Задний двор морга ничуть не изменился за те несколько часов, которые он пролежал на холодном железе. Мороз Сайлент Хилла казался райским дыханием после этого невообразимого кошмара. Быстро осмотрев свои руки, чтобы убедиться, что волдырей и нет, и ощупав языком рот, Билл шумно выдохнул. Его била дрожь. «Это был всего лишь сон… Но, Господи, какой реальный…странный… и страшный». За пять лет кошмаров ничего подобного Твинсу еще не являлось. А главное, он мог вспомнить каждую трещинку в зубах Существа, и до сих пор ощущал прикосновение его мокрого языка на ноге. Вдруг в его горле что-то зашевелилось… Прокашлявшись, Твинс изрыгнул из себя черного жука, который, упав на спину, тут же принялся недовольно перебирать лапками.
«Твою мать!» — Билл кинулся со всех ног в дом, словно перед ним лежал не обычный маленький жук, который действительно мог заползти в рот, пока тот спал во дворе, а само исчадие Ада. В доме, запутавшись в дурацких простынях доктора, он сорвал одну из них с веревки и увидел трупы, лежавшие в ряд на койках, придавленные мешками льда.
Все они были исполосованы шрамами вдоль и поперек. У некоторых была вскрыта грудная клетка, и на месте сердца зияла пустота. Ударившая в нос вонь привела Твинса в чувство, словно нюхательная соль. «К черту этот город. Нечего тут ловить. Я гонялся за Шатерхендом пять лет, смогу прогоняться еще столько же. Если я останусь тут еще хотя бы на несколько дней, я, наверное, просто сойду с ума. Нет лошади? Пройдусь по этим чертовым болотам пешком! Только не Сайлент Хилл…» — и Билл похолодел изнутри, осознав, что он просто только что мысленно повторил слова существа. «Ладно… Успокойся. Это просто нервы. Это ненормальное окружение. Это, наконец, сон на заднем дворе морга, на скамейке для трупов и жук, заползший в рот! От вони у тебя немножко разыгрались нервы, только и всего. Разве ты сам не говорил, что спустишься в Ад ради Мести? Что ж, тебе представилась такая возможность. И теперь ты сбежишь?» — Твинс пытался взять себя в руки, проговаривая мысленно нужные слова голосом брата. Но легче ему от этого не становилось. Ему неудержимо хотелось напиться.
Пройдясь между изрезанными в клочья трупами, Билл вышел к «кабинету» доктора и с удивлением обнаружил там, помимо Николая, сидящего ко «входу» спиной, некую сильно уставшую на вид женщину лет тридцати, достаточно красивую, но уж слишком изможденную. Впрочем, поразило Твинса даже не само присутствие этой дамы, а то, чем она занималась. На круглом столе горели свечи и были разбросаны листки, коряво исписанные цветными мелками, словно рисовал ребенок или эпилептик. Взгляд женщины был направлен в никуда, она смотрела в упор на Билла и не видела его. То ли она была слепая, то ли такая же спятившая, как и все в этом безумном городе. Руки ее перебирали мелки разного цвета, изрисовывали очередной кусок бумаги беспорядочной мазней (Твинс отметил, что в основном это были цвета «теплые», красный, желтый, рыжий, оранжевый), затем комкали его и отбрасывали в сторону. Под глазами женщины были черные круги, а на лбу выступила и часто пульсировала маленькая синяя жилка. Ее нижняя губа была закушена так сильно, что на ней выступили капельки крови.
А Николай все спрашивал и спрашивал ее:
— Женя… Женя… Ну скажи же мне, это Она? Женя… Я не могу разобрать твои каракули! Женя, ты ее видишь?
Билл стоял за простыней, не в силах оторваться от этого взгляда, так живо напомнившего ему взгляд Существа из его сна.
— Нет… Она ушла… — Женщина отбросила мелки в сторону и устало опустила взгляд, словно выйдя из транса. Подняв глаза, она увидела Билла и визгливо вскрикнула, а затем произнесла что-то по-русски не самым приятным тоном.
Николай обернулся:
— Ах, вы наконец выспались! — он был очень удивлен, но пытался это скрыть. Билл хорошо умел читать по глазам такие штучки, даже если глаза скрывались за стеклами. Блики очков доктора не могли скрыть его взволнованность.
— Как вам спалось, мистер Твинс?
— Спасибо, плохо. Ваша погода и трупы не лучшим образом на меня действуют. К тому же ко мне в рот залез жук, — без всякого выражения ответил Билл.
— Рад, что вы сохранили чувство юмора. У нас, у гробовщиков и патологоанатомов, оно очень ценится. — Доктор приветливо улыбнулся, хотя у Твинса и поубавилось желание верить этой улыбке. — Уже почти шесть — вы проспали весь день. Вы, как я погляжу, ночное животное. Позвольте вам представить мою сестру, Дженнифер Кэрролл! Дженнифер, это мистер Уильям Твинс, он приехал навестить одного своего знакомого.
— Если можно, не называйте меня Уильямом… Николай… И я не буду называть вас Доктор Ник, — тщательно проговорил Билл сложное для английского языка имя.
— Да без проблем! — доктор вскочил, потирая руки. — Теперь то уж вы точно проголодались. Я, пока вы спали, сбегал за кусочком баранины… — Николай полез куда-то под стол. — Угу, и даже приобрел бутыль виски, надеюсь, вы оцените!
— Благодарю, — Твинс не смотрел на копающегося Морозова, хотя и успел по-доброму оценить его идею с виски. Его взгляд был прикован к Дженнифер. Ее синее платье, за которое во многих штатах женщину просто упекли бы в тюрьму, хорошо подчеркивало ее великолепную фигуру. Но ее темные глаза вовсе не были похожи на глаза брата. У доктора, несмотря на все его странности, они все же излучали тепло, в глазах же этой женщины был непробиваемый лед. Вечная мерзлота.
— Я, пожалуй, пойду, — проговорила она воркующим грудным голосом. — Мистер Твинс, прошу вас меня извинить, но меня ждут дела.
Билл кивнул ей вслед. Она собрала рисунки, мелки, затушила свечи и, взяв из под стола какой-то сверток, направилась к выходу. Доктор тем временем уже достал баранину, нашпигованную луком, и разливал по стаканам виски, постоянно приговаривая: «Какая же это невыносимая жестокость — есть бедных животных».
— Я вынесу поднос с едой во двор. Там вам не будут мешать запахи. Женя, уже уходишь? Это неуважительно по отношению к гостю, — та бросила пару хлестких фраз на русском и, оправив платье, вышла на улицу. Ее шикарные густые темные волосы были собраны в нелепый пучок и были едва видны за бесформенным синим платком.
— Не судите ее строго… Ей многое пришлось вытерпеть. Понимаете, жизнь женщины состоит из двух главных потребностей — инстинкта Матери и инстинкта Жены. Жизнь распорядилась так, что оба этих ее желания были втоптаны в грязь. Муж и единственная дочь умерли в течение одного месяца. Оттого она иногда так груба. Кроме меня, у нее никого нет, я уж тут помогаю ей помаленьку, — Николай говорил тихо и печально. «Да уж, не самая лучшая доля выпала этой семейке», — вздохнул Билл, искренне пожалев работящего доктора.
— А что там капитан Гудбой? — поинтересовался Твинс. — Он-то как?
— Да ничего. Уже оправился, забрал свое смешное ружье и ушел куда-то. Я дал ему пару микстур, но это была пустая трата лекарств. По-моему, он уже заражен чумой, так что недолго ему осталось, — Биллу стало немного неуютно.
— А как вы определяете, заражен человек или нет? Я мог уже заразиться? И кстати, почему у некоторых ваших трупов вскрыта грудь?
— Заразиться вы могли вряд ли. Это необычная чума, мне не доводилось слышать ни о чем подобном. Главный симптом — это галлюцинации, бред, всякие кошмары. В общем, люди просто сходят с ума. Зараженные побродят в таком «безумии» пару дней, а если повезет, то и целую неделю, а затем умирают от разрыва сердца. Чтобы выяснить точную причину их смерти, мне пришлось вскрыть немало трупов. Интересно, что будет с уже спятившим до заражения чумой стариком? И вообще, интересно, как полностью здоровые и сильные люди вдруг сходят с ума в один момент? Ничего подобного не описывается ни в одной из моих книг.
— Это инфекционная болезнь сердца и мозга?
— Нет. Такое просто невозможно.
— Тогда от чего умирают люди?
— От ужаса.


http://img.pixs.ru/images/Sonnomer1j_6944877_210027.jpg

Глава 5. Император
(Музыкальная тема главы - Disaaaociative. Marylyn Manson)


Некоторое время Твинс обдумывал сказанное доктором. Выходило, что и он, Билли Твинс, лихой парень со своей маленькой, но очень важной Местью, вполне мог подцепить эту сводящую с ума заразу. Воспоминания о недавнем кошмаре были наглядным тому подтверждением. «Что ж… Даже если жить в здравом уме мне осталось недолго, этого времени должно хватит на поиск и поимку Шатерхенда… А дальше… В самом деле, стоит ли жить потом дальше? Я никогда не строил планов относительно того, что будет после смерти этого подонка. Значит, так надо. Ну и ладно. Важно успеть. А посему, не стоит терять ни минуты. Если будет необходимо, я вообще отучусь спать, чтобы не терять драгоценных часов». Эта мысль принесла в сердце Билла ледяное успокоение. Он не боялся ни Смерти, ни Безумия. Он боялся только одного…
Не успеть.
— Николай, а как мне найти моего старого друга в этом городе? Он не из местных и передвигается с большой вооруженной компанией, такое событие, как приезд целой шайки, наверняка запомнилось бы горожанам.
— Я, честно говоря, мало чего знаю о событиях в городе, — доктор Ник пожал плечами и пригубил виски. — После начала чумы я практически отсюда не выхожу. Еду мне приносит Женя. Новое тело могут доставить в любой момент. А по домам горожан я не расхаживаю. Если хворь несерьезная, то сами как-то перебиваются, а если же чума, то их просто вносят ко мне ногами вперед в большинстве случаев. Мне неинтересны все эти события, что происходят снаружи. Я считаю, что я на своем месте и тут, — Николай обвел занавешенное пространство вокруг себя руками, — От меня здесь будет пользы куда больше, чем в любой другой части города. Так что ничем не могу вам помочь в ваших поисках.
— Как это, вы никуда не уходите? — Твинс был безмерно удивлен, уже в который раз за эти сутки. — Но если у человека… ну я не знаю… Паралич, например?
— Принесут, — Морозов спокойно отпил еще немного и жестом предложил Биллу присоединиться к поглощению жидкости.
— Но во всех городах доктор всегда помогает принимать роды. Не могут же всех женщин со схватками доставлять к вам! Немыслимо! Хотя бы ради этого вы можете иногда покидать этот склеп? Или это вам тоже «неинтересно»?
Доктор помолчал, затем грустно улыбнулся.
— За все время, что я тут, я принимал роды всего два раза. В один из этих разов я помогал Жене. Люди, как и любые другие животные, не очень-то охотно размножаются в неволе.
— Так для вас этот город — одна большая тюрьма? Клетка? Я понимаю шахтеров — тем просто некуда податься, но вы-то образованный человек, по-видимому, с очень хорошими способностями. Доктора нужны везде, и зачем прозябать в такой глуши, когда есть множество куда более интересных и безопасных мест? Вы-то что тут делаете?
— Помогаю людям самым верным из всех способов. Когда-то давно, еще в России, я был ослеплен идеей того, что народу можно помочь только через кровь, убийства, взрывы… Но это было самое серьезное заблуждение в моей жизни. Оно и вынудило меня покинуть страну. Рай не построишь на крови. Рай может быть обретен людьми, только если они искренне отрекутся от всякого насилия и будут безропотно следовать своему долгу. Мой долг — помогать больному городу, в котором бушует эпидемия… — Врач произносил свою речь очень тихо, но в его словах чувствовалась истинная сила. Сила человека, который верит всем сердцем в то, что говорит. — Я до сих пор верю, что рай на земле построить можно. Но это очень непросто. И первый кирпичик в строительстве этого нового рая — это каждый человек в отдельности. В моем случае — я сам. Причиняя страдания не другим, а себе, я помогаю строить этот новый мир. Мир нового рая. Понимаете?
Билл понимал. Он по себе знал, что такое верность долгу. Николай заставил его ощутить странное чувство наподобие стыда, хотя Твинс вроде и не сказал ничего предосудительного.
— Хорошо… Тогда не подскажете мне, к кому мне обратиться, чтобы выяснить все-таки, где можно искать моего знакомого?
— Даже не знаю. Кроме больных и трупов, я поддерживаю контакты только с Женей, да иногда с шерифом и фанатиком Бернсом. Бернс — это наш местный пастор, очень примитивный и косный человек. Вам, вероятнее всего, нужен Стивен, но, честное слово, не могу вам помочь в его поисках. Я действительно не помню, где он живет. Да и с его любовью к постоянным перемещениям найти его и без того будет нелегкая задачка.
— А что Дженнифер? Ваша сестра осведомлена лучше вашего?
— Да, пожалуй. Возможно, вы еще сможете ее нагнать. Надеюсь, она сможет вам помочь.
— Видимо, я так и сделаю, — Твинс наскоро попрощался с Николаем и выбежал на улицу.
Туман на улице и не думал рассеиваться. Во влажном воздухе ощущалась духота болотных испарений. Город в свете вечернего солнца почти ничем не отличался от того, что Билл успел разглядеть во время его утреннего прибытия. Тусклый свет лучей не мог пробиться сквозь белесое марево. Небо попросту не было видно. Билл любил наблюдать за красными переливами закатов и рассветов и считал, что без них жизнь на земле была бы куда хуже. Но жители Сайлент Хилла, по всей видимости, были лишены этой радости. Силуэты случайных прохожих напоминали бестелесные тени. Утопающие в тумане дома и деревья были одинаковы, серы и бездушны. Пейзажи с такой душой всегда остаются на полях после масштабных сражений, на заброшенных кладбищах, но было странно ощущать эту безысходную власть серости и смерти в месте, где долгое время жили люди.
Где-то вдалеке мерно отсчитывал удары колокол, шаги людей срастались в монотонный гул. Музыка города была такой же серой, как и его душа.
«Серая земля, серое небо… Здесь нет ни солнца, ни луны.. А в тот миг, когда путешественник забредает в эти края, все его вещи и мысли теряют цвет, становясь белыми или черными. Наверно, местные жители тоже «серые». Начисто лишены всех человеческих чувств и эмоций. Не смеются, не плачут, не переживают. Люди, которые никогда не видели заката, не могут быть иными. Им неведомы надежды и радость жизни. Оттого и подыхают от своей эпидемии, а не бегут от нее кто куда, как сделали бы на их месте все остальные. Из них могли бы получится прекрасные лжецы, настолько безжизненны их лица… Но, наверно, и эта возможность их мало интересует. Ненавижу серый цвет», — сплюнул Билл и принялся выискивать взглядом уходящую Дженнифер.
Он чудом разглядел девушку в этом непроглядном тумане. Дженнифер находилась на другом конце улицы. Она обернулась, словно почувствовав его взгляд, но не остановилась, а только ускорила шаг.
Билл попытался ее догнать, хотя это было и непросто. На бегу он звал ее, но Дженнифер и не думала оборачиваться. Прохожие огибали Твинса стороной, в каждом движении ощущая его чуждость, его инородность. Он грубо врывался в их серую туманную гармонию и вполне мог разрушить то хрупкое равновесие, в котором пребывали город и его жители.
— Миссис Кэрролл! Я же зову вас! — он подбежал к ней уже почти вплотную, когда она, наконец, развернулась. Из-под платка выбился локон, который, упав, закрыл ее левый глаз.
Лишний раз Твинс восхитился ее совершенно не американской красоте. И в большом городе Дженнифер бы обязательно выделялась из толпы, а в этом царстве теней она просто была подобна алмазу из императорской короны, лежавшему в окружении грязных стекляшек.
— Что вам от меня нужно? Говорите быстро, пожалуйста, у меня мало времени, — недовольно спросила она.
— Я только хотел узнать, как мне встретиться с шерифом.
— Извините, я не могу вас проводить, — ее холодные прекрасные глаза захлопнулись, и на одной из длинных пушистых ресниц Твинс заметил капельку слезы. Она уже собирался повернуться и уйти прочь, но Твинс не дал ей этого сделать, задав еще сразу несколько вопросов.
— А кто может мне в этом помочь? И чем это вы занимались, пока я спал? И наконец… Почему вы плачете? — собственный хриплый голос и грубый тон, показался Твинсу вороньим карканьем в сравнении с голосом девушки. Та, мелко задрожав, кинулась в путанные объяснения о древнем русском обычае поминания усопших, в котором она недавно принимала участие. Сказала, что о шерифе можно спросить любого прохожего. Последний же вопрос Дженнифер проигнорировала. «Как же… Древний обычай. С участием бумаги и цветных мелков фирмы «Кохинор». Я не настолько глуп, как ты полагаешь, прекрасная русская принцесса».
— Вы врете, — спокойно произнес Твинс.
— Вру, — не стала отпираться Дженнифер, подавив накатившиеся непонятно от чего слезы. — Но в любом случае это не ваше дело. А сейчас мне нужно навестит могилу дочери, и мне менее всего на свете хочется вместо этого общаться сейчас с вами! — Не прощаясь, она развернулась и быстро ушла.
Билл стоял как в воду опущенный. Да, за времена пятилетнего странствия он сильно огрубел, в придорожных кабаках Дикого Запада не очень-то ценятся манеры, но вот так, буквально за несколько минут нагрубить ни за что ни про что и доктору, и его сестре… Новый приступ стыда и... отчаянно подавляемой похоти. Биллу хотелось видеть Женю, вдыхать ее аромат, заглядывать ей в глаза… «Безумие! Я уже болен этой чертовой чумой! Скоро изо рта пена повалит, мать ее! Никогда такого не было, чтобы после двух минут общения мне захотелось бабу так сильно… Я определенно схожу с ума», — жестко чеканил слова внутренний голос, но упрямое сердце не желало с ним соглашаться.
За раздумьями Билла застал капитан Гудбой, отпечатывающий строевой шаг войск образца первой войны. Его парадные ленты порвались, испачкались и колыхались грязными обрывками на ветру. Ружье у психа так никто и не забрал. Он поставил его к ноге, прямо как на военном смотре. Движения его были слишком резкие, но действительно точные. Неизвестно, как он тут оказался, возможно, ждал возвращения Билла уже давно.
— Она не будет тебе помогать, бандит. У нее в сердце мертвый кусок льда. Капитана Гудбоя она тоже совсем не любит. И никого не любит. Всю любовь она отдала мужу и дочери. Капитану Гудбою ее жалко, а ей не жалко капитана Гудбоя.
Его настырное, шепелявое, бессмысленное бормотание сильно раздражало Твинса. Но кроме него, доктора, шерифа и Жени он никого в городе так и не успел узнать. Значит, помощи нужно попросить именно у этого чокнутого старикашки.
— Капитан… Как чувствуешь себя?
— Спасибо, бандит, не жалуюсь. Если б не ты, был бы уже капитан Гудбой разрезан, как лягушка, в морге этого русского. А потом в озеро. А капитан Гудбой не хочет в озеро. Капитан Гудбой не любит воду.
— Ты не знаешь, как найти Шерифа?
Гудбой покачал головой.
— Я знаю, но тебе пока к нему идти и с ним общаться нет ни малейшей надобности. Ты капитана Гудбоя слушай, он дело говорит. Все равно не поймешь ты, чего ждать от этого бандита со звездочкой. Тебе нужен совсем другой человек.
— Кто же?
— Винсент. Наш бандит-библиотекарь. Он знает о городе больше, чем кто бы то ни было. Даже больше, чем капитан Гудбой, хотя он сам из приезжих…
— Ну, тогда веди меня к Винсенту, капитан.
Рот старика расплылся в беззубой туповатой улыбке. Отсалютовав и подняв ружье по всем правилам строевой подготовки, он двинулся куда-то в туман все тем же нелепом чеканным шагом. Билл был участником парада дураков. Псих с ружьем и его друг безоружный мститель — замечательная парочка.
Библиотека была старинным внушительным зданием в готическом стиле. Словно переброшенное через океан поместье английского лорда или пражского алхимика, оно смотрелось удивительно вызывающе среди приземистых хибарок. Количество грамотных жителей Сайлент Хилла превышало все разумные пределы. Бедно одетые люди: молчаливые мужчины и некрасивые женщины, старики и люди среднего возраста (совсем нет молодых) стояли в очереди перед дверью особняка. У всех в руках были какие-то свертки, люди несли в библиотеку не то еду, не то свои скромные пожитки.
— Неужели они все читающие? — недоуменно спросил Твинс.
— Они за клаудией, — прошептал капитан Гудбой, не прекращая громко шагать.
— А что такое клаудия? И кстати кто такой Мафусаил?
— Придет время, все узнаешь. Лучше тебе обо всем этом расспросить Винсента. Он знает об этом все. А вот, кстати, и он!
Из дверей вышел молодой человек, чье появление привело всю очередь в движение. Одет он был также хорошо и необычно (по-нездешнему), как доктор, также носил очки, но на этом, пожалуй, сходство и заканчивалось. Во-первых, Винсент был значительно моложе, во-вторых, выражение его глаз излучало вовсе не тепло, а какой-то язвительный огонек. Глаза светились хитростью и умом. Полосатые штаны из хорошей ткани, красивая жилетка с причудливым узором, белоснежная рубашка с накрахмаленным воротником, даже дико дорогие черные перчатки из тонкой кожи и ботинки из крокодила. Такой щеголь ни за что на свете не надел бы перепачканный чужими кишками потертый халат. Щуплое телосложение, прекрасная осанка и доносящийся даже с такого расстояния запах парфюма — ни дать ни взять аристократ! Люди тянулись к нему, как к спасителю, протягивая свои котомки с выражением полубезумного мучительного голода на лицах. Тот недовольно отмахивался от них, как от назойливых мух, и, заметив стоящих отдельно Твинса с Гудбоем, улыбнулся и поманил их пальцем, затем развернулся и скрылся в дверях особняка. Капитан остался стоять на месте, как вкопанный, его глаза чуть не вылезли из орбит, а рука, сжимающая ружье, стала странно дергаться. Его пальцы побелели, и Твинс всерьез решил, что старикашка сейчас выстрелит, и готовился перехватить ствол ружья. Но капитан лишь шумно выдохнул и тихо произнес: «Этот чертов бандит, человек которого капитан Гудбой больше всего ненавидит. Но сделать капитан ничего не может… У очкарика есть огромная власть над капитаном Гудбоем… У бандита из библиотеки есть белая клаудия. Я лучше пойду, а ты пораспрашивай его обо всем, что захочешь. Запомни, Винсент — человек, у которого больше всего власти в этом городе». После этих слов Гудбой спешно удалился, позабыв даже про чеканный шаг.
Разогнав криками людей, втолковав, наконец, толпе, что «на сегодня это все», поближе к Твинсу пробивался еще один человек, выскочивший из дверей настолько быстро и незаметно, что Билл даже не успел заметить момента его появления. Это был пожилой господин в одежде бухгалтера, несколько комичного, почти карикатурного вида. Седую голову господина украшала традиционная еврейская кипа, во всем его облике, начиная от начищенных до блеска ботинок и заканчивая потешными синими нарукавниками читался аккуратизм и древняя как закон Моисея основательность. Это был еврей, Твинсу доводилось встречать людей этой породы. Как и прочие представители этого торгового народа, данный сын Обетованной Земли очевидно был бухгалтером или же архивариусом в доме Винсента и именно он расхлебывал недовольные возгласы толпы, пришедшей за новой порцией зелья. Иудей наконец подошел поближе к Твинсу и протянул тому руку. Его глаза виновато бегали за стеклами очков. А Винсент тем временем вышел на балкон и пристально следил за реакцией Билла. Хозяин библиотеки чем-то сильно напоминал Твинсу Братца Лиса, персонажа сказок негров с плантаций. «Хитрый, изворотливый, расчетливый, уверенный в себе настолько, что даже не хочет эту хитрость скрывать. Точно, Братец Лис. Как он сумел подмять под себя весь город? Или это было очередное помутнение рассудка капитана? А вот бухгалтер у него человек простой. Даже пожалуй слишком простой и чрезмерно осторожный. А попусту говоря трус и перестраховщик. Хм… Хорошая комбинация, наверное иудей не раз выручал своего хозяина из всяких рисковых передряг, просто вовремя включая свое чутье на опасность»
Билл пожал бухгалтеру руку, кинул быстрый взгляд на вышедшего на балкон хозяина города и только открыл было рот, чтобы начать свой рассказ, как иудей перебил его и сказал этим вечно извиняющимся тоном еврейских ростовщиков.
— Здравствуйте, Уильям… Он ждал вас….

Глава 6. Иерофант
(Музыкальная тема главы - King for a day. Jamiroquai )


— Вы, должно быть, обознались, мистер… — Билл не знал как обращаться к этому человеку, поскольку его фамилии капитан Гудбой и не думал ему называть, весь сосредоточенный на своей ненависти к Винсенту.
— Труман. Зовите меня мистер Труман или просто Соломон, как вам будет угодно, мистер Твинс. Я что-то вроде распорядителя у Винсента плюс главный по бумажной работе, - его рукопожатие было вялым и будто бы заискивающим. Это хитрый подход, вечно притворятся слабым и униженным. Но Твинс не давал себя обмануть – человек контролировавший все доходы и расходы всесильного городского дилера просто не мог быть глуп. Еще Твинса несколько резануло фамильярное обращение Соломона к собственному начальнику. Просто имя. Так словно бы у Винсента совсем не было фамилии. - Пройдемте в дом. Там вы получите ответы на все вопросы, вы ведь пришли за ними, не так ли?
— Да, — не стал переубеждать его Билл. — И вы знаете, вопросов у меня накопилось предостаточно!
— Хорошо, хорошо, хорошо, — Соломон легким отточенным движением оправил нарукавники и направился к зданию библиотеки. Билл пошел следом, в который раз жалея, что сейчас с ним нет его верного кольта. Тогда бы он получил действительно все ответы. Да опять этот неприятный холодок, пробежавший по спине. Хотя при желании он мог бы задушить хилого иудея одной левой, но предчувствие человека, прошедшего войну, индейский плен и пару дюжин стычек с придорожными бандитами, не обманешь. А оно подсказывало Твинсу, что библиотекарь и его слуги еще сложнее, чем кажутся. И у всей этой шайки наверняка есть пара козырных тузов в рукаве. По крайней мере, собственную безопасность обеспечить они могут.
Роскошное внутреннее убранство библиотеки затмило даже его внешнее великолепие. Такие интерьеры Биллу доводилось видеть только на картинках из книжек, описывающих жизнь богачей с Восточного Побережья. Очень странно было видеть дом с камином, атласными обоями, живыми растениями в фигурных вазах, лестницей из резного дуба, старинными напольными часами и еще тысячей дорогих мелочей в такой дали от Нью-Йорка. Просто страшно было подумать, какое состояние Винсент потратил, чтобы так уютно обустроить свое гнездышко.
- Вот вы говорите ответы, молодой человек – тихо, словно сам себе бормотал неспешно семенящий впереди Соломон. Билл удивлялся тому, как этот старик не теряется в длинных коридорах и анфиладах комнат. – Когда-то я тоже был молод и искренне верил, что ответы на все вопросы можно найти, просто занимаясь постижением Кабалы. Кабала… Ну это такое мистическое иудейское течение, основанное на тщательном изучении Торы. Считается что в Пятикнижии даются ответы на все вопросы… нда… Но вот я здесь. Я старый, глупый еврей, со своими Кабалистическими знаниями не нужен никому на целом свете, кроме господина Винсента да алчущего быдла. Невеселый финал, для всесильного мистика, неправда ли? – Соломон позволил себе невеселую усмешку. «Готовит к встрече с хозяином. Туману напускает, путает. Хм… ничего. Видал я в жизни штучки и посерьезнее вашей Кабалы. Может быть и наврал мне жид и никакой он не мистик вовсе. Вот отчего только он назвал меня Уильямом? Вот вопрос!» - так за рассуждениями Билл пересек еще несколько шикарно отделанных залов.
- Ну вот мы и пришли. Располагайтесь здесь. Если вам что-то понадобится – звоночек для вызова прислуги как раз около двери – сказав это нехитрое напутствие Труман поспешил удалиться и скрылся в одном из бесчисленных коридоров библиотеки.
Твинс, оглядывая зал, не мог сдержать восхищенного присвистывания. Это была комната, декорированная чучелами редких животных из дальних стран, с полками, заставленными непонятного назначения безделушками.
Сам хозяин библиотеки расположился в большом мягком кресле, обитым зеленым бархатом, впрочем при виде Твинса делец белой Клаудии все-таки сделал тому одолжение и привстал, пройдя по направлению к гостю.
- Собственно вот и я, мистер… - Биллу очень не хотелось попадать впросак с фамилией второй раз за вечер, но кажется у него попусту не было выбора.
- Винсент! Просто Винсент! Оставим эти напыщенные обороты речи. Даже слуги в родном поместье обращались ко мне только по имени, а здесь же и вовсе Страна Свободных людей, — его рукопожатие было несильным, но уверенным. Таким же, как не давящее, но постоянное легкое нахальство во взгляде.
На одном из обитых дорогой тканью кресел Билл заметил атласный халат и женскую ночную рубашку. Видимо Винсент не пренебрегал услугами местных девиц легкого поведения, что при его капиталах было также естественно, как то, что на само книгохранилище в этой «библиотеке» приходились только две достаточно скромно оформленные комнаты. Самые маленькие и необжитые. Видимо в них не заходили уже лет пять. Книги же для себя Винсент хранил совсем в других шкафах, наверху. Проходя мимо этих собраний мудрости, Твинс немало поразился огромного количеству языков, которые были известны библиотекарю. «Вот и еще одна черта, объединяющая его с Николаем…Полиглоты оба. Хотя этот дворец никак нельзя сравнить с убогим пристанищем минималиста Морозова».
— Итак… Ответы! — Винеснт потер руки, будто готовясь к поединку или плотному обеду. — Что именно, Уильям, вы хотели бы узнать?
— Для начала я хотел бы, чтобы вы называли меня Биллом и никак иначе. Можно мистер Твинс, но раз вы не признаете фамилий… — Билл поймал себя на мысли, что в домике гробовщика, несмотря на жуткую вонь и грязь, он отчего-то чувствовал себя уютней, чем в этом складе произведений прикладного искусства, именуемом «библиотекой».
— А разве это не одно и то же? Мне казалось, что в прошлый раз вы представлялись именно так. Хм… Билл? Это как Билли Кид или там Билл-Бешеный Бык… Фу, как пошло, я думал вы серьезный человек, — Винсент ненадолго брезгливо сморщил лицо, как девушка из гимназии, увидевшая бродягу или дохлую кошку.
— Я прошу вас. Это… Это очень важно. Хотя постойте! Какой такой прошлый раз? Мы разве встречались раньше? Объясните, откуда вам известно мое имя!
Винсент вместо ответа отошел к полке, заставленной причудливыми приборами. Только сейчас Твинс заметил, что все они находятся в постоянном движении. Шарики на нитях, разные маятники, магниты, круги со смещенным центром тяжести — все ни на секунду не останавливались, и этот совершенный механический танец завораживал, как вид пламени или бегущей воды.
— Perpetuum mobile… Какая жалость, что он не возможен… Некоторые из них останавливаются к вечеру, другие только через месяц, некоторые продолжают двигаться годы… Но все рано или поздно умирают. Билл, вы не находите это несправедливым? Даже глупые машины из железа не могут обрести бессмертия, что уж говорить о людях.
— Откуда вы меня знаете? — настойчиво повторил свой вопрос Твинс. Он терпеть не мог, когда говорят загадками, а в этом городе, кажется, просто был невозможен другой способ общения. Винсент продолжал смотреть на механизмы, одной рукой потирая подбородок, а другой выщелкивая ритм в такт одной из машин. Помолчав достаточно по этикету Букингемского дворца, но слишком уж долго по меркам грубых порядков Штатов, он, наконец, удостоил Билла ответом, с неторопливой аристократичной ленцой растягивая слова.
— Должно быть, вы правы, и я обознался. Ничего, бывает на свете всякое. А почему вы не любите, когда вас называют Уильямом? — Винсент, наконец, обернулся, дав понять, что адресует этот вопрос собеседнику, а не своему внутреннему голосу.
— Так звали одного очень дорого мне человека. Сейчас его уже нет… Это был мой брат…
— Брат, значит? — Винсент снова улыбнулся, и Билл почувствовал себя на приеме у самого всезнающего Господа Бога. Так много недоговорок и плохо скрываемого чувства превосходства было в этой улыбке. — Очень интересно. У меня не было ни братьев, ни сестер. И вряд ли уже будут… А вы с братом, наверное, близнецы.
— Откуда вы знаете? — теряя терпение, повысил голос Билл. «Этот гнус расскажет мне все, или я уйду отсюда к черту», — решил он в следующую секунду.
— Догадался, — улыбка сползла с губ местного Ротшильда. — Впрочем, мы отвлеклись. Вы хотели получить правильные ответы. Что-то я пока не услышал ни одного правильного вопроса. Пожалуй, мне придется вам помочь. Вы, вероятно, очень хотите узнать, что такое белая клаудия?
— Да, пожалуй, вы правы, — Билл, наплевав на приличия, плюхнулся в грязной одежде на кресло, которое могло стоить больше, чем все лошади, вместе взятые, на которых Твинс ездил в жизни. С удовольствием отметив, как манерный Винсент дернулся и уставился на грязь, налипшую на ткань, Билл решил, что нашел способ, которым можно показать этому всезнающему господину, ошалевшему от своего величия, клыки.
— Белая клаудия — это мой бизнес. — Винсент ни слова не сказал о грязи, но его взгляд был красноречивей слов. — Это то, за что местные несчастные работяги готовы отдавать все до последнего цента и просить еще. Белая клаудия — это та вещь, благодаря которой я могу позволить себе все это, — библиотекарь обвел руками зал.
— А поконкретней нельзя? — Билл смачно плюнул на персидский ковер, по всей видимости, ручной работы. Винсент дернулся куда сильнее, чем в первый раз, затем снял очки, потер глаза, и, взяв в себя руки, видимо, решил более не обращать внимания на нечистоплотность своего гостя. «Жаль… Такой хороший элемент разговора теперь будет бесполезен… Может быть, перевернуть невзначай пару шкафов? Или разбить хрустальную вазу? Просто ради своего удовольствия… Нет, пожалуй, после этого выгонит, а пока что нужно вытянуть из него как можно больше информации. Хотя… Пусть н думает, что он тут главный!»
Когда Твинс уже был почти готов провернуть нечто подобное и резко встал, отправившись с недвусмысленными намерениями к ближайшему хрупкому предмету, откуда-то сзади до его спины донеслось легкое дуновение ветерка. И уже в следующее мгновение Твинс лежал на полу, скрючившись в три погибели, поскольку кто-то большой и сильный, бесшумно скользнувший из тени, очень больно выворачивал его руку.
- Эй! Твою мать, какого черта! – Билл пытался сбросить с себя этого неожиданного противника, но ничего поделать не мог – хватка была подлинно стальной, его руку будто бы сжимали механические тиски. Самое же обидное в этой ситуации было то, что Твинс даже не мог разглядеть того налетчика, который с такой легкостью расправился с ним. Он мог только слышать тяжелое дыхание, раздававшееся откуда-то сверху.
- Балу, отпусти нашего гостя. Право нехорошо, Билл, не хорошо. Я все-таки старался быть радушным хозяином, а вы ведете себя совсем-совсем неподобающе.
Поднявшись на ноги, Твинс первым делом оглядел того, кто так быстро и беспощадно обезвредил все его планы по уничтожению хрупких вещей. Сперва Билл хотел врезать неожиданному обидчики, да так, чтобы у того искры из глаз посыпались, но внешний вид обладателя стальной хватки заставил его передумать. Перед ним возвышался огромный крепко сложенный бородатый индус, облачный в традиционную одежду своего народа, слегка напоминающую женское платье. Самой же привлекающей внимание деталью был пышный синий тюрбан, завязанный хитрым узлом на голове силача. Признаться Твинсу никогда не приходилось видеть таких здоровенных людей, тем более индусов, и что-то внутри подсказывало ему, что он не успеет даже замахнуться, прежде чем получит от стража библиотеки такую оплеуху, что еще долго не сможет прийти в себя.
- Прошу любить и жаловать, Билл. Это Балу Сингх – мой личный телохранитель. Он молчалив, силен и предан мне всем сердцем. В самом деле, разве может человек моего положения оказаться даже вдали от дома, без верного слуги индийца? Обращаю ваше внимание также на то, что Балу сикх. А это не просто индиец – это целый народ, целая вера, высшая каста солдат и воителей. Видите его замысловатый металлический пояс? Это меч. Очень гибкая и острая индийская сталь, наподобие дамасской. В случае угрозы для моей жизни, исходящей откуда-то ни было этот безобидный поясок превращается в грозное оружие. Также хочу обратить ваше внимание, на то, что имя моего охранника означает «медведь», а имя рода и вовсе значит «лев». Уверен, вы уже успели убедиться на собственной шкуре, что имя свое он получил неслучайно. А уж о его истинно львиной храбрости и говорить не приходится, - все время пока Винсент представлял Твинсу сикха, тот не спускал с гостя взгляда пристальных глаз. Билл достаточно разбирался в глазах, дабы понять, что перед ним хладнокровный, прирожденный убийца, из породы тех, которых никогда не мучают угрызения совести.
- Уберите своего сикха, иначе я отказываюсь продолжать с вами разговор. В его обществе мне очень неуютно, - сквозь зубы процедил Твинс, потирая ноющую руку.
- Хорошо. Балу ты можешь оставить нас ненадолго? Уверен, что Билл пересмотрит свое поведение и больше не будет… кхм… шалить. Кстати, не стоит ли нам уладить сие досадное недоразумение и выпить по чашечке хорошего кофе, а? – Винсент сам ответил на свое предложение утвердительно и трижды дернул за веревочку звонка, вызывающего прислугу.
- Я не люблю кофе. Но не отказался бы от виски, - ситуация вовсе не нравилась Твинсу, поскольку складывалась явно не в его пользу, но раз уж Винсент хотел поиграть в радушного хозяина – надо было выжимать из этой ситуации все.
Почти сразу же как огромный индус покинул комнату, в дверях появилась ослепительной красоты бронзокожая девушка с очень необычным разрезом глаз. Она была одета в классический костюм горничной и держала в руках поднос с кофе. Винсент фамильярным движением провел рукой ей по плечам, забрал чашку с кофе и выпил все залпом. От Твинса не ускользнул его очень необычный, масляный взгляд, которым библиотекарь провожал уходящую девушку. Впрочем Винсент и не особенно скрывал свою похотливую заинтересованность в теле служанки, что он не преминул подтвердить в следующей же фразе:
- Это Диана. Моя единственная служанка… И любовница. Одна на целый огромный дом. Вы оценили цвет кожи и разрез глаз? Она попала ко мне еще совсем девочкой, откуда-то с далеких полионезийских островов. Это подлинное украшение всех моих коллекций. Бедняжка правда очень нелюдима и многие считают ее странной. В отличие от Балу, она так и не выучила английский язык. Но это не беда, для общения нам хватает и языка тела. Кстати имя она выбрала себе сама. Ей очень нравится одна иллюстрированная книжка из моей личной коллекции. Мифы народов мира. Кажется, что себя она ассоциирует с картинкой, на которой изображена римская Диана. И еще ей очень нравится изображение шумерской Иштар. Кажется оно напоминает ей о матери. Впрочем я что-то заговорился… Виски вы можете взять в маленьком шкафчике прямо за вами.
Твинс уже за время длинной тирады Винсента успел опрокинуть три стопки и к моменту приглашения хозяина наливал себе четвертую.
- Слушайте! Я уже устал от представлений вашей челяди! Я должен всех их знать в лицо, так что ли? Это мне не очень интересно, поверьте. Может быть мы вернемся к нашему первоначальному разговору? Вы говорили о белой Клаудии, я напоминаю.
— Хорошо. Я буду с вами честен до конца, — Винсент больше не улыбался. Наблюдая за тем, как он садится рядом и стягивает перчатки, Билл решил, что «ни хрена не будешь честен, мистер Байрон, но теперь ты хотя бы больше не сможешь тянуть время, поскольку слуги у тебя кажется кончились».
— Итак, белая клаудия это наркотическое вещество. Вам известно что это такое?
— Навроде морфия, что ли? — Билл только слышал краем уха о модном увлечении европейской золотой молодежи, да еще вспомнились опиумные курильни, которые он видел в каком-то крупном порту.
— Это куда серьезней морфия, Билл. Та дрянь дает лишь временное чувство расслабления, которое может дать и хороший сон, которое к тому же сменяется потом жуткими болями в голове и венах. Нет, белая клаудия позволяет людям уходить в свой мир…Понимаете?
— Нет. Как-то не укладывается в голове.
— Хм… Представьте себе, что вам выкололи глаза, проткнули уши, залепили воском нос, отрезали язык и погрузили тело в таком состоянии в воду. Вы будете находиться в полной изоляции от внешнего мира, в абсолютном и безбрежном Небытие. Но ваш разум будет неспособен выдерживать такое состояние долго, и рано или поздно начнет заполнять пустоту, находящуюся на том месте, где должен быть мир, своими образами. Своими звуками, своими картинками и даже вкусами и запахами. Разум не может находиться в Небытие, он стремиться к существованию в мире, пусть даже иллюзорном, сотканном из своих воспоминаний. Так вот, клаудия позволяет на некоторое время достичь этого состояния Небытия, в котором каждый может создавать все, что душе угодно. В котором человек будет своим собственным божеством, — его глаза слегка поблескивали, может быть, это были только отблески свечей в стеклах очков. И тут Билл понял причину того холода, который пробежал по его коже, прежде чем он зашел в библиотеку. Узнав… Прочувствовав такое, нельзя было смотреть на вещи так, как раньше. Привычное видение мира где-то в своем фундаменте искривилось нелицеприятной трещиной.
— Вы дарите эти людям… Миры? — прошептал Твинс.
— Можно и так сказать. Я сам никогда не был в Небытие, поэтому не знаю, насколько личное внутренне пространство человека напоминает мир. Но, судя по спросу на этот продукт, людям в своих собственных мирах очень нравиться.
— Из чего это клаудия делается? Вы, видимо, единственный, кто знает рецепт, так?
— Нет. Я не имею ни малейшего понятия о том, как эта амброзия приготавливается. Знаю только, что из местной болотной травки. Но у меня, к сожалению, так и не получилось синтезировать это вещество. Наверное, мои познания в химии слишком скромны, а проводить исследования с чьей-либо помощью я не мог, поскольку пришлось бы убить человека, который раскрыл бы секрет рецепта. Меня испугал не столько этот факт, сколько осознания того, что я не могу поручиться, что мой гипотетический компаньон не додумается до этого первым. Весь товар я закупаю у местных индейцев, которых долгое время считали чуть ли не вымершими. Тогда контакт с ними поддерживал только я. Они обменивали клаудию на оружие…
— Вы продавали оружие этим макакам? — Билл не мог удержаться от гневного возгласа. Даже сделки с конфедератами считались в Штатах куда меньшим преступлением, ведь южане хотя бы были людьми.
— Не продавал, а обменивал. Я полагаю, вы не станете сейчас меня упрекать в нарушении законов человеческих и юридических, для этого найдется лучшее время и место. В общем, обе стороны оставались довольными, но лишь до недавнего времени.
— Накопив побольше ружей и пистолетов, макаки стали выходить на тропу войны? — догадался Твинс.
— Да, именно так. Но их вылазки все еще носят какой-то разведывательный характер. Не больше трех человек в отряде, хотя ружей хватило бы на куда большее количество людей. Они словно готовятся к чему-то… Хотя на самом деле это сейчас даже не самая страшная проблема, поскольку мой договор с ними все еще в силе, а за прошедшие с начала первой сделки времена кое-что изменилось, и сила Национальной Гвардии выросла на несколько порядков. У меня давно лежит в столе письмо за подписями мэра и шерифа о вызове подмоги в критической ситуации агрессии со стороны индейцев. Когда будет нужно, я пошлю это письмо с самым быстрым гонцом, и помощь незамедлительно явиться, уж поверьте, у меня есть связи в верхах Штата. Голубые мундиры устроят здесь такую резню, что Литл-Биг-Хорн покажется детским утренником. Индейцы об этом не знают, а потому уверенны в собственной неуязвимости.
— Тогда что же вас угнетает? Вы живете как султан, и, видимо, накопили уже столько денег, что вам хватит на три жизни вперед. И почему вы, кстати, не продаете эту дрянь в другие города?
— Очень хороший вопрос, Билли, — Винсент приподнялся и стал расхаживать по комнате, заложив руки за спину. — Действительно, почему бы не «слить» макакам ружей на полгода вперед и поехать с гастролями по окрестным городам и весям? Мне приходила в голову эта мысль. Я пытался сделать все именно так, и что же? Этот чертов наркотик терял все свои свойства, если его увозили от города. Причем чем дальше он находился от Сайлент Хилла, тем больше напоминал обычную муку или зубной порошок. Там, где туманы местных болот рассевались, толку от него было не больше, чем от придорожной пыли!
— Как это возможно?
— Может быть всему виной состав местного воздуха. Из-за накопившихся в тумане особых испарений безобидная смесь травы и болотной тины дает здесь такой необычный эффект на организм. А может быть… Билл, ты веришь в духов?
— Я верю в оружие и быструю руку, — Твинс был заворожен рассказами библиотекаря, но здравомыслия старался не терять.
— Ах… Оружие… — Винсент снял со стены саблю с красивым эфесом, усыпанном драгоценными камнями. Сделав несколько точных и красивых взмахов, он положил ее обратно в ножны. — Я был лучшим фехтовальщиком Кембриджа. Представляете? Это я-то… Винсент, — грустная, но самодовольная усмешка. — …Винсент с врожденной гемофилией. Это такая болезнь, при которой человек может умереть от одной царапины, потому что его кровь лишена способности сворачиваться. Болезнь свойственная только людям голубых кровей, — добавил он. «Да понял я уже, понял, что у тебя знатное происхождение, мистер Байрон. Можешь не тыкать меня в него при каждом удобном и неудобном случае. Теперь понятно, отчего в этом особняке совсем нет острых углов, а вся мебель такая мягкая и приятная на ощупь», — подумал Твинс, но не стал лишний раз портить щеголю настроение. А Винсент тем временем продолжал свое лирическое отступление. — Если я когда-нибудь умру… В чем я сильно сомневаюсь… То я буду истекать кровью. Еще мне иногда сниться, что меня убивает женщина… Подло и предательски. Некрасивая, немолодая женщина с огнем в глазах и в голосе. Я верю в сны. И в духов тоже. Я думаю, что за силу этого снадобья отвечают именно они. А их сила ослабевает по мере отделения от города. Так-то, Билл.
— Вы говорили о проблемах, которые начались недавно. С чем это связано?
— Много с чем. Во-первых, наш пастор, иерофант чертов, святоша, дьявол его раздери! Он едва ли не единственный житель города, который не является моим клиентом. Ему, видите ли, не нравится то, что я делаю. Не нравится то, что живу в роскоши и порабощаю души других людей. Но я же не заставляю никого покупать и пробовать клаудию силой? — с вызовом преподобному Бернсу закричал Винсент в окно. — Он который год грозит мне божьей карой, но в свете недавних событий, видимо, совсем поехал крышей и проповедует о грядущем страшном суде. По его словам, все признаки налицо — тут тебе и охвативший наше поселение голод, Гражданская Война, набеги индейцев, которых он отчего то называет Гогой и Магогой — народами Дьявола. Не знаю как насчет второго пришествия, а вот самосуд этот решительный господин свершить сможет, он уже сжег один раз партию моего товара. Не знаю, как он узнал о месте проведения сделки, но в тот раз меня спасло только чудо… Или заступничество тех же духов. Не знаю... Во-вторых, конечно, та самая чума, о которой старина Карл Бернс тоже кричит на каждом углу. Люди сходят с ума, их мучают кошмарные видения… Это явление даже вошло в местный жаргон. Все, кому не лень, поминают всуе всех этих «Берсерков», «Харонов», «Мафусаилов», «Левиафанов»
— Как вы сказали? «Мафусаилов»?
— Да… Это одна из форм местного безумия, при котором у жителя открывается какая-то память предков или что-то вроде того. В общем, они помнят всю историю человечества, от начала времен. И никогда, слышите, никогда не ошибаются с датами. Такое помрачение рассудка охватывает очень одиноких людей. «Берсерками» тут называют тех, кто ни с того ни с сего кидаются на людей с ржавыми железными палками, даже если это их хорошие друзья и близкие. Это удел балагуров и болтунов. «Харон» — это галлюцинация, связанная с видением собственной скорой гибели. Ей более всего подвержены старики и совсем еще молодые люди. И еще чертова куча всяких других видов сумасшествия, помноженная на массовые кошмары! Люди боятся спать и ходить поодиночке, хотя нас никто не режет и не убивает… Ну, почти… Такого не было раньше! Клянусь, я продаю клаудию не первый год, это не помрачение рассудка от ее употребления. Она тем всегда и славилась, что не давала никаких побочных эффектов. А теперь эти смерти и ужасы… город спятил, и все, кому не лень, винят в этом меня. Тихо ненавидят и покупают белый порошок снова, потому что все они у меня на крючке, кроме преподобного, который мечтает выпустить мне кишки или сжечь как чернокнижника.
— И доктор Николай… Тоже?
— Нет. Он один из немногих. Чего не скажешь о его сестре. Николай вообще довольно адекватный человек, с ним в принципе можно иметь дело, но уж слишком он повернут на своей идее следования долгу.
— А шериф? А мэр? — вместо ответа на этот вопрос Винсент дважды кивнул, а затем еще и рассмеялся над словом «мэр». Видимо, эта личность в городе авторитетом не пользовалась. — И в чем же причина этой эпидемии безумия?
— Я не знаю точно. Могу только предполагать. Вероятно, какой-то дух посильней вытесняет моих ручных зверьков. Засуньте свое скептическое хмыканье себе в задницу, Билл, я знаю, о чем я говорю, — совсем уж неблагородно выругался Винсент. — Я знаю, черт подери, о чем говорю, иначе я бы не продержался со своим бизнесом так долго! Вы человек здесь новый. Чужой. Вы не завязаны во всех наших темных делишках. Я предлагаю вам одну выгодную сделку.
— И что же, интересно, вы можете мне предложить, господин коммерсант? — Твинс не воспринимал всю эту чушь о духах всерьез, и уж тем более не собирался заключать с Винсентом никаких сделок. Были у Билла в городе дела поважней.
— Я выдаю вам месторасположение Бенджамина Ресуректера, также известного как Шатерхенд, а вы в ответ находите и устраняете того, кто решил побаловаться приручением неподвластных человеку сил. По-моему, это честное предложение, — Винсент снова улыбнулся. Видимо его лицу было непривычно пребывать в ином виде. Сейчас эта была очень внимательная и сосредоточенная улыбка.
Твинса словно поразила молния. Помолчав некоторое время, он наконец сумел выдавить из себя вопрос.
— Откуда вы знаете, кого я здесь ищу?
— Оттуда, что неделю назад вы сами заходили ко мне, Уильям, и у нас состоялся точно такой же разговор. И вы обещали подумать и принять решение ровно через неделю. Я жду, — Винсент уже знал, какое решение примет Билл примет… какое он вынужден был принять. Оттого его улыбка стала еще шире.
Наступил момент истины. Момент выбора. Выбора, которого у Билла Твинса не было. Он не верил в духов, не верил в то, что погибший пять лет назад братец сидел в этом самом кресле, он не верил в страшный суд и сновидения. Но он верил, что Винсент знал, где находиться Шатерхенд.
Внезапно долгая пауза была прервана криками разъяренной толпы с улицы, и мощный бас, перекрывший несколько возмущенных воплей, пророкотал вдалеке: «Во славу Господа нашего Иисуса Христа, да будет предано огню эта нечестивая обитель Диавола!»
Выбив цветной витраж окна, в комнату полетели первые факелы, брошенные снаружи.

Глава 7. Выбор
(Музыкальная тема главы - Feur Frei. Rammstein)

Для спасения человека можно и боль ему причинить

Публий Сир

Винсент словно впал в оцепенение. Так и застыл в одной позе. Улыбка не сошла с его лица, но исказилась в какую-то жуткую гримасу. Правый уголок рта сполз вниз, а левый глаз стал нервно подергиваться. Так мог выглядеть истово верующий человек, который пришел к священнику на исповедь, а тот, вместо того, чтоб отпустить грехи, плюнул ему в лицо. У Твинса же не было времени на подобную роскошь.
Языки пламени уже начинали переползать по паркету к дорогим коврам. Один из факелов попал в чучело кабана, и оно вспыхнуло, как стог сухой травы. Твинс подскочил с кресла и в два прыжка перемахнул расстояние, отделявшее его от плотных синих штор, закрывающих одно из окон. Нисколько не заботясь об их цене, он сорвал их с резного карниза и, нещадно комкая, стал выбирать лучшее положение, чтобы накрыть ими пламя. Гарь и копоть уже начинали резать глаза и нос. Запах какого-то масла наполнил комнату. В воздухе кружил пепел. Пламя продолжало разрастаться, а Винсент все стоял, не в силах пошевелиться или хотя бы сбросить это безумное выражение лица. Он задыхался от того, что не мог восстановить нормальное дыхание. Только его глаза продолжали шевелиться. Они быстро-быстро бегали из стороны в сторону. В них застыл страх и непонимание происходящего. Крики с улицы становились громче, было слышно, как бились оконные стекла в других комнатах. Все так же рокотал протяжный бас. Теперь этот голос кричал об «искуплении и исцелении святым огнем» и читал какие-то молитвы на латыни.
Накрыв самый большой из очагов пожара, Билл сорвал следующую занавесь, на ходу сбив ногой на пол чучело кабана в сторону, противоположную стене. Огонь — самое жадное из всех существ, которое породила Земля. Ему было все равно, чем питаться. Все вещи перед ним были одинаково бессильны, не зависимо от того, за какую цену они были куплены.
Твинс не помнил, когда в последний раз ему приходилось двигаться настолько быстро. Нейтрализовав еще несколько огненных пятен и изведя все занавеси в этой комнате, он тут же кинулся к Винсенту и сильно встряхнул его, взяв за плечи.
— Мы горим! Пожар, мать твою! Сделай хоть что-нибудь, хренов очкарик! Куда бежать? Я не ориентируюсь в лабиринте твоих хором! Куда бежать? Где, черт побери,твой могучий индус, почему он нас не выручает? Эй! Ты вообще слышишь меня?
Никакой реакции. Винсент все также надсадно дышал, только теперь его паралич сменился на легкое дрожание рук и ног. Тело Винсента быстро становилось ватным, он был на грани обморока. Тогда Билл зарядил ему сильнейшую пощечину. Затем еще одну. Из лопнувшей, как шарик с краской, губы потекла тоненькая струйка крови. И, видимо, ощутив ее соленый вкус, в тот самый момент, когда Билл уже решил было взвалить библиотекаря на плечи и вынести из горящего здания, Винсент ожил. Он не закричал и не бросился в панике бежать. Он улыбнулся! Улыбнулся также спокойно, как и раньше, и степенно подошел к одному из шкафов.
Схватившись за голову, Твинс решил предпринять хоть какие-то действия. Сам бросился к ближайшей двери, но за ней его встретила полыхающая Преисподняя. Геенна огненная, в которой тонул этот нелепый остров роскоши посреди бедного шахтерского городка. «Мой кошмар проникает в реальность. Сейчас изо рта поползут черви», — Билл бы совсем не удивился, если бы сейчас случилось что-то подобное. Криков с улицы уже не было слышно, все поглотил звук трескающегося от жара дерева. Горели редкие сорта дуба и ясеня, лак плавился на мебели, оставляя после себя нестерпимый дурманящий смрад, горели картины и стены. Огонь перекинулся во многих залах на потолок, и со страшным грохотом в глубине особняка рухнула лестница, ведущая на второй этаж. Билл метался от двери к двери, как загнанный зверь, уже позабыв про Винсента. Он смахнул капли пота со лба и запер двери, пытаясь хотя бы на несколько секунд сдержать эту сминающую все и вся огненную лавину. Дышать уже было совершенно невозможно, легкие сгорали изнутри, их будто кто-то наполнил расплавленным свинцом, и Твинс из последних сил пытался не потерять сознание от удушья. Но в глазах уже летали черные мухи, становясь с каждым мигом все крупней.
— У вас тут есть эта гребаная пожарная башня?! Долбаные придурки с топориками и в медных касках?! Рукава с водой, хоть что-нибудь?! — Билл перекрикивал рев пламени, пытаясь достучаться до совсем ошалевшего Винсента, и одновременно с опасением поглядывал на потолок, балки которого могли рухнуть в любой момент.
— Нет, — голос Винсента был убийственно спокоен. Кровь, стекавшая с губы, залила весь его опрятный наряд. — Сайлент Хилл — маленький город. Очень маленький и тихий, у нас никогда не случалось пожаров, — сквозь пелену едкого дыма Билл углядел, что погорелец достал из шкафа складную винтовку новейшего образца и все это время неторопливо прикручивал к ней оптическую линзу.
— Что нам делать?! Есть еще выходы из дома?! Мы же зажаримся, слышишь, Винсент, зажаримся, как жирные индейки на День благодарения! Я не хочу, твою мать, чтобы с меня сдирали хрустящую коричневую корочку, забери тебя в Ад три тысячи чертей!!!
— Успокойся. Сегодня не день моей смерти. Я знаю… Мне просто очень жалко свой дом, — Винсент пересек комнату и стал возле узкого (слишком узкого, чтобы через него можно было пролезть наружу) окна и стал методично посылать пули на улицу. Слышались слабые вскрики, и звон оконных стекол поутих. То ли у поджигателей кончились факелы, то ли они все в страхе разбежались, не ожидая от библиотекаря такого жестокого отпора. Твинс не сомневался, что Винсент укладывал людей наповал, он знал, как звучит предсмертный крик человека, которому прострелили голову. Несмотря на точность выстрелов, при каждом новом попадании аристократ лишь досадливо морщился, словно главная цель все время уходила от него. Кровь из губы все не переставала течь. За дымом уже нельзя было разглядеть даже собственных ног, кислорода в воздухе осталось ровно на пару вздохов, но пламя, усмиренное Твинсом, все еще не могло пробиться в зал с чучелами. «Задохнуться или сгореть заживо? Задохнуться или сгореть заживо? Задохнуться или сгореть заживо?» — в удушливом полубреду бормотал Твинс, с каждым новым разом теряя ускользающий смысл повторяемой им фразы. Винсент продолжал стрелять. Когда в обойме кончились патроны, он также неспешно перезарядил ружье и выпустил новую порцию пуль в головы атакующих фанатиков.
Здание библиотеки зашаталось. Должно быть, прогорела одна из несущих стен. Пол стал плыть куда-то вниз, а потолок угрожающе просел. Билл поймал себя на мысли, что даже рад умереть от падения каменного свода, ведь такая перспектива смерти была куда лучше двух других. Стоило еще чуть подождать, и его придавит тяжесть, в глазах на мгновение промелькнет красная пелена, а последним звуком в жизни станет хруст ломающихся костей. «Ты не имеешь права умереть сейчас. И не дашь умереть Винсенту», — как всегда внезапно проснулся в голове голос Уильяма. «Ты не можешь так поступить, когда от главной Цели тебя отделяют всего несколько шагов. Спаси себя и его. Немедленно!» — приказ брата, как удар плети из пятилетнего прошлого. Уильям всегда был в их паре отдающим приказы. И Билл всегда подчинялся. Сейчас его прыти хватило ровно на то, чтобы подскочить с места и оттащить упирающегося Винсента от окна. Тот хрипел и брызгал кровавой слюной, как бесноватый. «Я почти достал его! Я почти достал этого святошу!» — визжал он, но Билл не слушал и не обращал внимания на то, как сильно побледнело лицо «мистера Байрона».
Потолок рухнул. Правильно рассчитав траекторию падения балок и перекрытий, Билл укрылся от них, встав в углу и прижав к себе бьющегося все слабей Винсента. Мужчин только чуть засыпало горячей каменной крошкой, и блаженный свежий воздух наполнил комнату, унося гарь и дым наверх. От свежего кислорода пламя, налегающее на двери, занялось с новой силой, и теперь эта жалкая преграда уже не могла удержать огненный водоворот пожара. Двери буквально сорвало с петель, и огонь ворвался внутрь. Пол под ногами продолжал проседать и уплывать куда-то влево. Твинс вцепился в щуплого очкарика изо всех сил и в следующий миг совершил один из самых безумных поступков в своей жизни. Он побежал по одной из раскаленных балок вверх, на крышу, таща наверх на себе в конец обессилившего от потери крови Винсента. «Твою мать! Ты не должен сдохнуть, сукин сын! Ну, только не сейчас. Мы почти выбрались. Раздери сатана в задницу твою гемофилию!» — орал на него Твинс, не давая терять сознание. Ступням и ладоням Билла было нестерпимо, до крика горячо. Лицо его раскраснелось, волосы слиплись от соленого пота, глаза почти ничего не видели.
Они прорвались на крышу здания. Полыхало все, что только можно, огонь выбивался из всех щелей, все окна изрыгали бушующее пламя. Вечернему туману города не было никакого дела до этой трагедии. Он также безразлично закрывал собою небо и землю, лишь самую малость расступаясь в стороны под напором пламени. «Он не сможет прыгнуть… Расшибется, ублюдок, как пить дать расшибется… Сдохнет от первого же ушиба, гребаный гемофилик. О, срань Господня, что же делать?!»
Крыша здания шаталась еще больше, чем пол на втором этаже. Шансов не было. Со всех сторон подступал огонь, а очкарик все-таки отключился, едва не захлебываясь в собственной крови. И тут произошло чудо. Потом, вспоминая этот момент, Билл пришел к выводу, что тогда не обошлось без участия самого Господа, который не обиделся на упоминание о своих фекалиях, а с чего-то принял это ругательство за молитву. Крыша стала аккуратно и медленно крениться в сторону собора, а не разваливаться окончательно на куски. Она опускала Твинса и Винсента все ближе и ближе к спасительной земле, словно лифтовая платформа. Когда до мостовой оставалось не более пяти футов, Билл взвалил на плечи уже разоренного миллионщика и вместе с ним, без всякого риска для жизни, прыгнул вниз и бросился бежать прочь от каменного особняка. Меньше всего в тот момент ему хотелось быть придавленным очередной рухнувшей стеной. Толпы поджигателей на улице уже не было, но перед одним из окон лежали семь трупов худых, изможденных голодом мужчин. У всех была прострелена голова, и их мозги растекались по камням тошнотворного вида лужами. На каждом из них висел скромненький крестик, что было довольно большой редкостью для Америки тех времен.
«Да уж… будет у доктора Ника сегодня ночью нехилое пополнение. А богатей-то оказался не промах! Совсем не промах! Главное теперь, чтобы на встречу с доктором отправилось именно семь человек, а не восемь». Он опустил Винсента на землю и склонился над ним, осматривая его по-прежнему кровоточащую рану. Вся изысканная одежда была пропитана липкой красной жижей. От ожогов Винсент, в отличие от Билла, каким-то непостижимым образом уберегся, но синюшная бледность губ не оставляла ему никаких шансов. Тут Твинс услышал шаги. К нему приближалось несколько человек, которых он не мог толком рассмотреть из-за тумана и все еще слезившихся от копоти глаз. Наконец из серой мглы вперед вышел мощный, огромный человек в черной рясе. Его череп был гладко выбрит, а широченная окладистая борода придавала сходство скорее с русским православным священником, нежели со святым отцом протестантов. Его глаза были необычайно молоды, несмотря на то, что человеку явно было не меньше сорока с лишним. Ни факелов, ни иного оружия у него в руках не было, только раскрытая Библия и тяжелый стальной крест, которым при желании легко можно было проломить не только стену ереси и язычества, но и череп. Билл повидал на своем веку немало священников, но ни у кого из них не было в глазах и сотой доли той веры, которая светилась во взгляде этого любителя огня. Люди с такими глазами отправляли в шестнадцатом веке на костры шестилетних девочек, уличая тех в сговоре с дьяволом. Люди с такими глазами благословляли крестоносцев на убийства беременных женщин-мусульманок. Люди с такими глазами всегда знали, что делать и кто виноват. Твинс не сомневался ни на секунду, что он видит перед собой преподобного Карла Бернса, главного стража церковной морали в этой позабытой и Богом, и Дьяволом глуши. Позади него боязливо толпилась кучка бедняков. Твинс насчитал человек шесть, не больше. По всей видимости, им совсем не нравилось все то, что они совершили, ведомые своим предводителем. В руках шахтеры и фермеры крепко сжимали свое нехитрое оружие: кирки да вилы.
— Богу угодно, чтобы слуга Сатаны покаялся перед смертью. Иначе бы вы никогда не выбрались из дома, — глухо пробасил Бернс. Конечно, именно его голос перекрывал вой пожара, в тот момент, когда Твинс как затравленный волк бегал по залу. — Если на то воля Господа нашего Иисуса и Пресвятой Девы Марии, то так тому и быть. Отойди, чужак, это не твой бой и не твои заботы. Дай же мне завершить то, что мы начали.
— Не смейте подходить к нему! — крикнул Билл. — У меня есть оружие! Еще шаг и я буду стрелять! — конечно, вряд ли Карл купился бы на блеф, но Твинс не мог позволить этому фанатику Огня и Креста убить Винсента, пока еще оставалась хоть какая-то надежда.
— Если хочешь, стреляй. — Бернс купился, но угроза его совершенно не напугала. — Господь оградит своего верного агнца от пуль. Ты спас жизнь человека. И это хорошо, пускай он даже был самым ничтожным из всех людей, каких только носит земля. Но если ты дерзнешь нарушить заповедь «Не убий», то значит, ты такой же слуга дьявола, как и этот малефик. Тогда ничто не спасет тебя от языков пламени, на земле или чуть позже под землей. Отойди от него, сын мой! — священник приближался все ближе, и его массивное тело закрывало от Твинса небо, и так спрятанное в густых клубах горячего дыма и влажного тумана.
— Никакой я тебе не сын, чертов псих! А твоя сраная Богоматерь сосет у собственного сына! — это произвело должный эффект на Бернса, и тот, сменив выражение лица на яростное, ускорил шаг, недвусмысленно занося крест. Биллу ничего не оставалось, как снова крикнуть: — Отойди, или я выстрелю! Убирайся, не видишь, он и так умирает! Я выстрелю, — в последний раз пригрозил Твинс и потянулся к поясу, за которым, разумеется, не было никакого оружия.
Раздался выстрел. Люди Бернса разом разбежались в разные стороны. Карл обернулся и увидел дымящийся ствол шерифа Редлоу, направленный в его сторону. «Служители закона, как всегда, успевают прийти к самому финалу преступления… Боже, спасибо тебе за второе за сегодняшний вечер чудо. И я вовсе не серьезно все это про твою мать… Никогда бы не подумал, что буду так рад видеть рожу Стивена! Интересно, что стало с бедными слугами богача. Неужели все погорели? И старый еврей, и немая служанка и могучий сикх? Вот так просто и сразу? Раз и все?» — не смотря на грустные мысли о судьбе прислуги, Твинс чуть не плакал от счастья и облегчения.
— Преподобный Бернс, оставайтесь на месте. Еще шаг, и я буду стрелять. Уж я не блефую и стреляю один раз, но точно, вы сами знаете, — Стивен подошел ближе, и Билл поразился тому, насколько же они были с Карлом похожи. Оба рослые, крепкие, мускулистые, как сельские кузнецы, оба с головы до пят завернутые в черное… И оба были искренне противны Твинсу с первой же минуты знакомства.
Вдруг вздрогнул Винсент и, с огромным трудом разомкнув глаза, сипло прошептал Биллу «пу..пус..пусть…ис..целит… Бернс…», затем его веки снова сомкнулись. У Твинса не было времени на раздумья.
— Винсент просит, чтобы преподобный исцелил его, — быстро сказал он представителям власти мирской и духовной. — Пожалуйста! И он говорит, что отрекается от всего, что сделал… — добавил уже от себя Билл.
Шериф Редлоу сосредоточенно жевал соломинку, а Бернс недоверчиво покосился на Твинса.
— Чужак, ты не врешь? Твои уста только что изрыгали богопротивные проклятия, в тебя, верно, вселился бес! Как я могу верить тебе? — бас звучал холодно, но все же с ноткой заинтересованности. — Хотя, конечно, и сказано, что один раскаявшийся грешник дороже ста праведников, но как мне решится на явления чуда Христова для спасения слуги Сатаны?
— Очень просто, — Стивен взвел курок. — Я сейчас сосчитаю до десяти, и если через это время он останется без сознания, я прострелю тебе башку за попытку сопротивления властям. Время пошло! Раз… Два… — очевидно, аргументы шерифа подействовали на преподобного сильнее, чем арифметические выкладки из Святого Писания, и он подошел к Винсенту, отложив крест и книгу и возложив руки на его лицо.
«Даже к чудесам можно привыкнуть. Когда Господь являет свою милость в третий раз за час, это уже не так удивительно», — отстранено рассуждал вымотавшийся Твинс, которого вдруг сильно стала донимать тупая боль обожженных ног, рук и лица. Не было вспышек яркого света. Не было вылетающих из тела злых демонов. Не было ангелов, спустившихся с небес… Просто кровь внезапно перестала вытекать из маленькой, безобидной, но такой опасной для гемофилика ранки. На этом исцеление не закончилось. Лицо Винсента стало на глазах наполняться жизнью, розоветь, и вот он уже открыл глаза, а на его губах вновь заиграла улыбка. Он без посторонней помощи поднялся, огляделся вокруг, размял затекшее тело и, весело подмигнув Биллу, рассмеялся:
— Я же говорил, что сегодня не день моей смерти!
— Зато последний день в этом городе, — прервал его смех шериф. — Мне надоело очень многое. Мне надоела эта чума. Мне надоел твой бизнес. Мне надоел этот балаган, и я нашел верный способ его устранить, — он хрипло выплевывал слова, не собираясь опускать пистолета, и держал под прицелом уже не только священника, но и Винсента. — Нужно устранить все странное, а уж чего-чего, а этого в Сайлент Хилле накопилось предостаточно. Первым город покинешь ты со своим гребаным товаром и со своими людьми, Винсент. Прямо сейчас. Катись к черту, я не желаю больше видеть твою вечно молодую и вечно ухмыляющуюся рожу. Когда ты только приехал в город, я был младше тебя на несколько лет, и не думай, что для всех незаметно твое ну слишком уж медленное старение. Такому молодому и везучему, тебе, наверное, не составит труда пересечь болота и покинуть эти края. Лошадь я не дам, у тебя еще своих с полдюжины в городских конюшнях. Денег, уж извини, тоже, только не начинай заливать, что ты теперь сиротинушка без крыши над головой, я не настолько глуп.
— Ха! Да ты, никак, спятил, друг мой Стивен. Я уйду, но что мне стоит поговорить кое-с-кеми и организовать в этом городке внеочередную ревизию на предмет незаконного оборота кой-чего? — Винсент явно опешил от столь резкой смены настроений шерифа.
— Эта дрянь уйдет вместе с тобой, и тебе это известно. Если ты не уйдешь, я прошибу тебя насквозь прямо сейчас, и никакое хваленое везение тебя не спасет. В конце концов, имею право, передо мной стоит человек, только что застреливший семерых жителей города! Помни, юноша, я дал тебе шанс. — Винсент молчал. Затем перевел взгляд на Билла.
— Что ж… Я так полагаю, можно считать, что мы договорились? Иначе, зачем бы ты меня вытаскивал из пожара, рискуя собственной шкурой? — снова хитрая улыбка. Этого лиса нельзя было пронять ничем.
— Да, я принимаю все условия… — кивнул Твинс.
— Тогда вот тебе вся информация, — не стесняясь пистолета Стивена, Винсент вытащил из внутреннего кармана жилетки перепачканный кровью запечатанный конверт и протянул его Биллу. Тот чуть не взвыл, когда понял, что все это безумство с беготней по крышам было проделано зря, и что можно было всего лишь обыскать в нужный момент одежду богача, да и бросить его в полыхающей библиотеке. Он уже хотел было взять конверт, но Винсент ловко отдернул руку.
— Не так быстро. У меня тоже должны быть некоторые гарантии. Поклянись, что не откроешь его до завтра и что исполнишь свою часть сделки. Не бойся, Шатерхенд никуда не денется, он не сможет убежать. — «Этот гнус еще смеет ставить свои условия! Это после того, как я вытащил его задницу из самого Ада!» Билл нетерпеливо кинулся на Винсента, но его остановил резкий жест шерифа и направленный на его голову ствол.
— Клянись памятью брата, и я буду в тебе уверен. — "Черт возьми, этот лукавый хлюпик знал, чем меня можно пронять", — выругался мысленно Твинс. Не желая затягивать эту и без того нелегкую сцену, Билл тихо процедил сквозь зубы, что "клянется памятью брата Уильяма", и наконец сжал в руках желанный бумажный квадратик, в котором сейчас сосредоточилась вся его никчемная жизнь.
— Отлично! Со сделками покончено. Теперь катись на все четыре стороны, — Стивен не желал больше ждать. Винсент отвесил всем присутствующим шутовской поклон и собирался уже было скрыться в тумане, как вдруг эта идиллическая сцена была прервана появлением Соломона, который кажется сильно обгорел на пожаре, но продолжал сжимать в руках кожаную сумку, где по видимому таились основные документы по делам Винсента.
- Я сохранил это… о мои старые кости… я все-таки выжил и сохранил все… ну пусть не все, но главное… вот.. здесь… - Труман нервно слегка подергивал головой, и речь его была сбивчивой, нервной, испуганной. – Винсент, я передаю все эти документы вам, а сам же собираюсь последовать совету законодержащего и убраться подальше. Я так больше не могу. Я терпел, когда вы заключали сделки с индейцами, я терпел, когда почти все население города ополчилось на меня и стало кидать косые взгляды, грязь и камни мне в спину. Но этот пожар меня добил. Я больше не могу, Винсент. Боюсь вам придется подыскать нового бухгалтера, - с этими словами Соломон передал туго набитую бумагами сумку своему бывшему хозяину и обернулся к Твинсу, явно желая о чем-то того предупредить. Долгое время еврей будто бы не решался, будто бы думал, говорить или нет, но наконец собрался с силами и на едином выдохе выпалил следующее:
- Мистер Твинс, я вижу вы заключили с ним сделку, хотя думаю это станет ключевой ошибкой в вашем деле. Впрочем не мне судить. Знайте только одно – этот человек способен сожрать и переварить любого, но может статься так, что он будет вашим единственным союзником здесь. Я давно уже перестал что-либо понимать, и это не преувеличение. Слушайте только свой внутренний голос. И может быть тогда вам удастся разобраться со всем… - Соломон еще некоторое время помолчал, а затем добавил уже совсем тихо – Я видел Диану. Когда начался пожар, она радовалась как ребенок. Я увидел у нее в глазах нечто такое, что напугало меня едва ли не больше пламени. Радость и предвкушение чего-то нехорошего. Это сложно описать. Потом прямо на моих глазах эта безумная дикарка выпрыгнула из окна со второго этажа и сорвав с себя ненавистные одежды убежала куда-то вдаль… на четвереньках… Как животное… Не знаю предстоит ли вам ее еще встретить, но знайте – эта девушка ненавидит мир и себя в нем так сильно, что вам и не снилось. Будьте осторожны!
Уже собравшийся было уходить Соломон еще какое-то время попереминался с ноги на ногу, в точности оправдывая расхожее выражение о том, что евреи долго прощаются, но неохотно уходят.
- Да. И последнее, мистер Твинс. Теперь уже точно последнее. Незадолго до вас в наших местах объявился странный мусульманин, который ходил вокруг да около и задавал множество странных вопросов. Он оставил мне одну свою запись и сказал, что ее обязательно нужно передать человеку, который явиться после него. Он сказал мне, что это будет человек с целью. Так и сказал. Сказал что я узнаю его и не ошибусь. Думаю он имел ввиду вас, - Соломон вытащил из внутреннего кармана костюма перевязанный грубой веревкой кусок пергамента, весь усеянный ровными и аккуратными записями на нескольких языках и передал этот сверток Биллу. – Мне не нужны никакие обязательства, вы можете прочесть его когда угодно. А теперь мне уж точно пора.
Сказав это Труман кинул еще один взгляд побитой собаки на Винсента, затем на шерифа и сгорбившись медленно поплелся в сторону сгущающегося тумана. Винсент же, с любопытством, хотя и без особой заинтересованности выслушавший всю историю своего бывшего распорядителя уже седлал лошадь, которую ему под уздцы вывел уцелевший Балу.
Твинс с удивлением отметил, что кроме лошади Винсента и самого индуса, спасшийся и позабытый всеми в суматохе сикх вел за собой еще и трех мулов, тяжело груженных мешками с чем-то рассыпчатым.
«Поверить глазам не могу!» - убивался про себя Твинс, вертя в руках странный кусок пергамента. «Пока я спасал гемофилика-снайпера этот темнокожий амбал спасал запас белой клаудии! И кажется Винсент только одобрил его действия. Как так? Они настолько были уверены во мне? Или такие указания Балу получил от хозяина заранее? В любом случае теперь братец Лис не останется без гроша в кармане, запаса Клаудии по видимому хватит еще чтобы накурить целый город. Причем не раз».
— Теперь вы, преподобный… — наконец нарушил затянувшуюся тишину шериф, и его ствол переместился в сторону Карла. Твинс ужаснулся, когда перевел взгляд на священника и понял, что за все время теплого прощания с Винсентом тот тихо хлестал себя по спине непонятно откуда взявшийся плеткой-семихвосткой и сквозь зубы каялся в своих грехах и слабости. Бока его рясы были вся изорваны в клочья, и как это Билл раньше не заметил?
— Священник, лечащий прокаженных аки Иисус, вещь тоже довольно-таки… Да перестаньте же вы, смотреть тошно!… странная. Но вас я прогнать не могу. Когда уйдет Винсент со своим маленьким делом, люди могут испугаться столь резкому изменению вещей, и их нужно будет успокаивать и смирять. Для этого вы мне и нужны. Хотя знайте, что я без труда мог бы отправить вас на виселицу на вполне законных основаниях, прямо сейчас, за совершение поджога. Только не надо мне говорить, что эта молния с небес ударила, символизируя кару Божью. Теперь уходите, мне нужно поговорить с бродягой, — Бернс кивнул и пошел в противоположную Винсенту сторону. Видимо его ждала месса в соборе, где, снявши с себя обязанности воина божьего, он будет мирно гладить детей по головке и утешать сирых и убогих. Билл долго провожал его взглядом, поражаясь, как эти две крайности преспокойно уживались в одной душе.
— Ну и, наконец, мистер Твинс. Вы тоже убирайтесь. Забирайте свой конверт, я даже знать не хочу, что в нем, хотя и догадываюсь, что вы такой же лопух, как и все, собирающийся подсесть на зелье. Удачи вам в этом, но только не засоряйте больше своим присутствием Сайлент Хилл.
— А какая же странность во мне? Каково мое преступление? Я, по-моему, только и делаю, что вытаскиваю разных людей из всяких передряг. Вначале Гудбой, теперь вот Винсент… — Биллу нравилось желание шерифа навести в этом дурдоме порядок, но он, как ни старался, не находил за собой никакой вины.
— Заткнись, щенок! — рявкнул шериф даже слишком громко. — Не стоит умничать. Мне плевать, будь ты хоть самим святым из ангелов, хотя по тебе и видно, что это совсем не так. Так вот, мне не нравятся чужаки в этом городе. Особенно в такое смутное время. Мне не нравится, что ты, как затычка под каждую бочку, встреваешь во всякие дурные дела, пробыв тут меньше суток. И, наконец, мне не нравится, что ты, похоже, уже слишком много знаешь. Я бы пристрелил тебя только за это, но сегодня я необычайно добр и позволю тебе утащить свою задницу отсюда в течение часа.
— Тогда верните мне хотя бы мое оружие и дайте лошадь! Как я пойду через топи? У вас ведь там индейцы, беглые каторжники и еще целая вооруженная банда, не говоря уже о просто болотных тварях.
— Размечтался, сынок! — смеяться шериф не умел, мог разве что гнусно скалиться, обнажая кривые желтые зубы. — Я разве не ясно объяснил, что мне на тебя плевать совершенно? Не уйдешь, я тебя пристрелю, когда досчитаю до десяти. Раз… Два… три…
— Тогда я просто не уйду, — сказал, Билл. Впервые в жизни сказал, а не подумал, голосом Уильяма.
— Четыре…пять… шесть… — глаза Стивена словно говорили: «Парень, не дури! Я правда выстрелю, и рука моя не дрогнет. Уходи, пока цел...» Руки же его просто точнее наводили пистолет.
— Семь… восемь… Девять… — Билл собрал все оставшиеся за этот безумный день, самый долгий день в его жизни силы, чтобы отпрыгнуть в сторону и дать деру, но внутренне он был готов и к тому, что шериф не промажет…
— Ну и дурак же ты! Деся…
— Стой, Стивен! — спокойно произнесла Дженнифер Кэрролл, бесшумно выйдя из тумана и опустив ладонь на пистолет.

Глава 8. Колесница
(Музыкальная тема главы - Агония. Линда)


— Какого черта? — шериф чуть не захлебывался от негодования. Для него вопрос о смерти чужака был уже решен. Но он почему-то не спешил убрать руку женщины с оружия, хотя вырвать пистолет и привести приговор в исполнение для него не составило бы никакого труда.
— Я выбираю его… — Холодные глаза Дженнифер не выражали никаких эмоций. Она даже не смотрела в сторону Твинса. «Бежать! Пока они тут будут разбираться надо бежать отсюда к черту! А лучше подскочить к Редлоу и вмазать хорошенько ему в челюсть, как я и планировал!» — лихорадочно носились в голове у Билла мятежные мысли. Но он произносил их своим внутренним голосом, а не голосом брата. Поэтому он им не доверял и продолжал стоять, безучастно наблюдая за разворачивающейся на его глазах сценой.
— Что??? Зачем? Он же чужак! Совсем чужой нам, городу, тебе, наконец! Он тут всего сутки, а ты выбираешь его? — шериф уже опустил ствол пистолета и теперь был вовсе не грозным хозяином Закона и Быстрого Суда, а всего лишь запутавшимся подростком, столько было робости и невыразимой обиды в его грубом голосе. Он смотрел на Дженнифер со странной смесью восхищения, ненависти и… мольбы… Как смотрит муж на любимую жену, внезапно узнав о ее измене.
— Ты обещал, — спокойно проговорила она, выдержав этот взгляд. Лед ее глаз стал лишь холодней, жалкий лепет грубого убийцы-законника не был способен его растопить. — Ты обещал мне это, а я знаю, что ты слов на ветер не бросаешь, Стивен. Я выбираю его, — повторив эту фразу, женщина повернулась к шерифу спиной и направилась к Биллу. В ее руках Твинс успел заметить какой-то блеск. Это были два золотых кольца.
«Он все равно застрелит. Сейчас, когда она отвернулась, он возьмет и грохнет нас обоих, этот чертов псих! С него станется! Все в этом городе давно уже спятили и без помощи какой-то там белой клаудии…» — холодная струйка пота начала стекать у Твинса по спине. В который раз за день он приготовился к смерти. На этот раз она воплотилась в человека со звездой шерифа и черной широкополой шляпой, скрывающей от посторонних глаз изрытую шрамами лысину.
Но Редлоу не выстрелил. Он терпеливо ждал, пока Дженнифер надела кольцо на Билла, который в один момент утратил способность что-либо понимать, действовать или задавать вопросы. Его рука не поднялась на призыв женщины «одеть это, да побыстрее». Твинс чувствовал себя тряпичной куклой, которой тешили себя дети, не удосужившись объяснить ей правила игры. Дженнифер надела кольца сама. Одно ему, одно себе. Точно на безымянные пальцы правых рук.
— Полагаю, в сложившейся ситуации можно обойтись без обязательной церемонии, присутствия родителей, поцелуя и прочего дерьма… — слышать столь неблагозвучные слова от прекрасных девушек Биллу доводилось. Но никогда они не резали его слух, так сильно. По-прежнему не обращая ни малейшего внимания на Твинса, Дженнифер подняла его руку и свою и, указав на кольца, обратилась к Стивену. — Теперь делай то, что ты должен. Объявляй. «Властью, данной мне народом этого штата, и бла—бла—бла…» Ну! Это единственная обязательная формальность. Ты обещал, а к помощи преподобного Бернса я обращаться не буду, сам понимаешь. Давай же! Я все еще жду…
— …Объявляю… Не проси меня произнести больше… — после мучительно долгого молчания, наконец, сказал шериф. Можно было заметить, как с каждым вздохом его глаза становились все тускней и тускней, и очень быстро его взор прирожденного хищника заволокла мутная пелена глаз мертвой рыбы. Он переминался с ноги на ногу, словно желая еще что-то изменить, обратить время вспять… Но смирение и покорность все больше охватывало его фигуру. Он разом сник, опустил плечи и голову, трясущимися руками поднял воротник куртки, и на какое-то мгновение Биллу стало даже жалко этого человека, минуту назад собиравшегося его пристрелить, а теперь выглядевшего не лучше побитой бродячей собаки.
— Это еще не все, — наконец позволил себе вставить слово Твинс. «Если уж ситуация стала настолько абсурдной, то почему бы не извлечь из нее выгоду?» — Отдайте мой револьвер. Он мне очень скоро понадобится.
Ничем не разбавленная злость оживила шерифа. Он снова стал грозным, но Дженнифер было достаточно только кивнуть и сказать одно слово, чтобы вновь усмирить его бушующий нрав:
— Да…
Непонятно как свалившаяся на Твинса победа сделала свое дело. Шериф проиграл на всех фронтах, и лишь досадливо поморщился, доставая из-за пазухи кольт и бросая его на мостовую к ногам Билла. Револьвер весело звякнул о камни, и душа Твинса наполнилась светлой радостью ребенка, которому, наконец, вернули любимую игрушку. Наклоняясь за ним, он отчего-то он нисколько не сомневался, что кольт все это время находился там же, где Билл его и оставил: за пазухой у Редлоу.
— Теперь пошли отсюда. Тебе нужно где-то провести эту ночь, — Дженнифер снова даже не удосужилась посмотреть на человека, которого она только что спасла от верной смерти. Даже обращение прозвучало как-то очень обидно, словно Билл был не человеком, а вещью или, того хуже, негром-рабом. Шериф развернулся и быстро исчез в тумане. Никому уже не нужное здание библиотеки продолжало гореть за спиной.
— А как же огонь? Вдруг он перекинется на другие дома? Надо же что-то сделать? — Твинс так поразился всему происходящему, что даже ненадолго забыл о пожаре.
— Ничего делать не надо. Ближе всего к библиотеке только церковь, а уж она не загорится, поверь мне. Там просто нечему гореть. А такого сильного ветра, чтобы огонь перекинулся на другие улицы, в этих местах не бывает. Тут всегда абсолютный штиль… — Дженнифер уже куда-то уходила, оставляя Билла наедине с горящим особняком.
— Но… Но мы же не оставим этот пожар просто так, ведь правда? — он оглянулся и поразился тому, насколько же грандиозно смотрелся укутанный пламенем каменный остов особняка. Съехавшая набок крыша придавала библиотеке сходство с котлом, вместо похлебки в котором готовилось пламя. Уродливые фигурки химер и горгулий на стенах трескались от жара, а огромная входная дверь, больше напоминающая ворота, была гостеприимно распахнута настежь, словно приглашая гостей на экскурсию по преисподней. «Они ничего не будут с этим делать!» — с ужасом понял Твинс. «Все жители забьются в свои тесные комнатушки и будут смотреть на это сошествие небесного пламени на грешный дом со смешанным чувством ликования и горя, как смотрят все рабы на смерть своего хозяина. Они завидовали роскоши Винсента. Они каждый день думали о том, как бы его убить или ограбить. Но они все будут надеяться, что он выжил в этом аду. Что хозяин жив и вернется, когда они устанут от своей свободы и станут молить небо о сладких и дурманящих кандалах. Ни в одном другом, самом паршивом городе в этой самой паршивой на свете стране, не найдется еще таких людей, который бы сидели у окна и смотрели на пожар, попивая дешевое грязное виски и обмениваясь последними слухами». Билл заспешил вслед уходящей Дженнифер Кэрролл. «Снова я бегу за ней, хотя в жизни не бегал за юбками! Что же произошло между ней и шерифом?» — Твинс на ходу рассматривал свою руку с этой новой золотой деталью на безымянном пальце, которая жутко его раздражала, но он пока не решился выкинуть эту безделицу. Вдруг его осенило. «Мы же обменялись кольцами! «Властью данной мне…» «Объявляю…» Да эта госпожа вдовушка никак меня захомутала!» Непонятно как он сразу не догадался, видимо сказалось обилие впечатлений, от которых мозг уже не мог работать в прежнем ритме. Догнав Дженнифер, Билл, отойдя от шока и постоянно оглядываясь на полыхающее, освещающее весь город марево, кинулся расспрашивать ее о произошедшем.
— Миссис Кэрролл, я не понимаю, вы что, с этого момента можете называться миссис Твинс? — глупый вопрос, но не глупее всего происходящего в этих местах.
— Да, но я скорее предпочту оставить фамилию бывшего мужа. В конце концов, мы прожили вместе немало лет, — она отвечала, не сбавляя шаг, и Билла уже начинала раздражать ее манера кидаться ответами, даже не смотря в его сторону.
— Но зачем?
— А вы предпочли бы умереть, мистер Крутой Парень? Не слишком почетная смерть, для такого сорвиголовы как вы… — Она улыбнулась. Так холодно… И так красиво… Твинса вновь начала одолевать похоть, и он всерьез задумался о том, что скоро будет исполнять свой супружеский долг. «Не торопись, Крутой Парень. Вдруг у нее там зубы? А что, в городе, где разгуливает псих с ружьем, где врач живет в морге, шериф стреляет людей на улице, а священник-пироман лечит раны прикосновением, видимо, возможно все», — Билл поморщился от голоса брата где-то в глубине сознания. Иногда он просыпался совершенно не к месту.
— А почему Редлоу отпустил меня?
— Это очень долгая история… Вы чем-то недовольны?
— Вовсе нет… Но я хочу понять!
— В этом городе не так много красивых женщин. И не так много видных мужчин. — Она все также не смотрела на него, а он не мог и на мгновение оторвать от нее взгляд. «До чего же все-таки хороша… Эти глаза, тело, руки. Как мраморная статуя… Эти волосы… Черный водопад… Почему при первой нашей встречи она одела этот дурацкий платок?» — А известно, что бывает, когда в такой город приезжает красивая женщина... Она, если кончено совсем не дура и не пуританка, что, в общем-то, одно и то же, начинает «пробовать» всех видных мужчин на вкус, извлекая из этого максимум выгоды и удовольствия. Когда же все видные мужи уже готовы вцепится друг другу в глотки, как это обычно и делают примитивные самцы, она быстренько выпрыгивает замуж за первого попавшегося простачка. В моем случае им оказался мистер Джон Керол, начальник наших шахт, главный по разработке. Когда же муж умирает самцы снова поднимаются и заявляют о своих правах… Глупые мужчины, неспособные думать, когда у них встает… Ха! Бог дал вам слишком мало крови, поэтому и мозг и член не могут работать одновременно! – ее циничность ранила Твинса. Особенно когда он понимал, что все что она говорит чистая правда. И не нужно было стесняться называть вещи своими именами. Он все понимал, но не мог слышать ТАКОЕ из ее уст. Они шли по таким же пустынным улицам, а полыхающая библиотека была уже едва различима в этом невыносимом, Тумане, разъедающим душу, как слабая кислота. Дженифер продолжала рассказ. – А потом Они снова пробуют Ее. Она выкачивает все что может из Них… И наступает день, когда она уже не может продолжать этот балаган дальше и обещает, что скоро выберет одного из Них и будет ему верной женой, взяв перед этим обещание со всех, что ее выбор не будет оспариваться и ее мужа никто и пальцем не тронет. Самцы ненадолго успокаиваются, и каждый в тайне надеется, что выбор падет именно на него. И Она выбирает. Выбирает чужака, который на следующий же день уйдет, избавив Ее и Город от лишних проблем. Вот такая вот история.
- Но вы же не просто выбрали меня… Вы спасли мне жизнь! Почему? Чем я это заслужил?
- В этом месте и так слишком много смертей. Слишком уж много всего необратимого… - и капельки, маленькие капельки слез, застрявшие у нее где-то между ресниц. Такие как она никогда не будут рыдать или реветь, но в ее самой маленькой слезинке горя и разочарования всегда больше, чем во всех вымоченных соленой водой и соплями безразмерных носовых платках «барышень».
- Я так и не сказал вам спасибо…
- Оставьте его себе. Это очередная сделка, примерно как то, что предложил вам Винсент… Не знаю что у вас в конверте, но думаю, вы все же получили, то зачем пришли, - Билл уже успел позабыть о письме. Теперь же вспомнив о нем. Он клял последними словами этого торгаша Винсента, за дурацкие условия сделки. Несмотря на то, что он не посмел бы открыть его до завтрашнего утра, оно грело его своим присутствием во внутреннем кармане куртки. А был ведь еще подарок от Соломона, загадочная записка на нескольких языках.
Решив более не терять время, Твинс резко рванул стягивающую пергамент веревку и его взору предстал текст, сперва выведенный арабской вязью, затем на на английском, французском и испанском. Человек писавший это послание явно в совершенстве владел всеми четырьмя языками. Быстро пробежавшись глазами по английской части текста Билл вдруг осознал, что запутывается еще больше. Текст послания был следующий:
«Меня зовут Хафиз ибн Хикмет. На языке неверных мое имя означает Страж сын Мудрости. Я послан в эту далекую и дикую страну дабы устранить Зло. Ордену указали звезды, будто бы новый прорыв в этот мир вездесущий Иблис попытается совершить именно здесь, в молодой стране называемой Соединенными Штатами, в стране истерзанной междуусобной войной, в тихом захолустье, которое обозначено на картах как город под названием Тихий Холм. Я веду свои записи без учета дат и времени, поскольку само понятие времени лишь иллюзия, которую непосвященные используют в своих целях. Все что было, есть и будет едино, ведь все происходящее в этом мире есть мимолетный сон Аллаха, и я уже знаю, что успех или неудача моей миссии предрешены, ибо на все воля Его. Я веду свои записи с помощью священной вязи, а также на нескольких языках неверных, я буду оставлять их людям, с которыми мне предстоит столкнуться, за время моего пути. Все это нужно лишь для того, чтобы тот, кто пройдет по моим следам, буде моя миссия не окончиться успехом, знал, какие опасности будут подстерегать его, будь то еще один член Ордена или даже просто глупый, но благородный неверный. В этой молодой, дикой и неряшливой стране со мною в моих скитаниях меня сопровождают пять смелых и отважных хашишинов. Они должны оберегать меня от простых земных напастей, с демонами и шайтанами им встречаться не доводилось и в схватках духа от них будет мало толку. Все они дали обет молчания, а я даже не знаю их имен. Я называю их первый, второй, третий, четвертый и пятый, дабы я не привязывался к ним и мог бы без зазрений совести послать каждого из них на смерть, буде такая необходимость возникнет. Они всего лишь орудие, слепое продолжение моей руки. Меня зовут Хафиз ибн Хикмет и я суфий Ордена. Мне уже трижды доводилось успокаивать Зло. Я бился с Иблисом в Иерусалиме, я очищал от скверны Берег Слоновой Кости, я совершал путешествие в далекий Афганистан и всякий раз Иблис был повержен, поскольку вера и мудрость предков, ведущая меня над Бездной оказывалась сильней. Каждый раз я не был уверен в успехе. Не знаю я чем окончиться мой бой со злом и на этот раз. Только вера должна помочь мне. Меня зовут Хафиз ибн Хикмет и я готов отдать всего себя. Чтобы Иблис снова вернулся в ад и не беспокоил смертных своими происками».
«Бред. Снова бред, только на этот раз с налетом восточной мистики. Я ничего не понимаю, я отказываюсь что-либо понимать в делах этого безумного города!» - так рассуждал Твинс, легкомысленно выкидывая послание суфия из прошлого на холодную мостовую. У Билла все еще оставалось много вопросов, обращенных к своей нежданной спасительнице.
- Как вы узнали, что мне нужна помощь? Вы ведь были не близко от библиотеки, как я понимаю…
- Дело в том, что я одна из немногих жителей этого Города, которым интересно еще хоть что-нибудь помимо Белой Клаудии. А когда возникает пожар, высотою до неба и ты, видя его из окна, понимаешь, что горит либо церковь, либо библиотека, это что-то да значит. Я стояла в тумане, чуть поодаль и застала почти весь ваш милый разговор с преподобным, а затем со Стивеном. Никто меня не заметил… кроме Балу. Он всегда видит все и все контролирует, хотя и не подает виду. Да кроме Бернса… Это ничтожество наверное чувствует меня по запаху. Видели как он достал плетку? Он всегда так делает, когда чует меня. Один из немногих, решающих что-то тут личностей, которому не довелось меня «попробовать». Он протестант, но отчего-то придерживается целибата… У него между ног давно уже защит коростыль! Видели бы вы как он смотрит иногда на детей в церкви… Впрочем он никогда не посмеет ибо его Вера сильнее его похоти. Хотя эта же Вера не мешает ему ненавидеть меня всем сердцем.
- Кстати о нем… А как он… исцеляет? И Винсент! Вы же наверняка были в тесных отношениях с Винсентом, как он остается молодым?
- Бернс верит. Действительно верит. Как написано в ИХ - она с неприязнью выделила это слово - Священном Писании «вера с горчичное зерно, может сдвинуть гору». Так вот у него эта вера есть. А наш Город имеет свойство ПОДЧИНЯТЬСЯ Вере и Искренним Желаниям людей. Только вот люди редко сами понимают, во что верят и чего хотят. Винсент… Ну про него ходили слухи, что он еще в Европе продал душу Дьяволу за вечную молодость. Наверное, чушь. Таким его сделал Город. Он просто боится смерти, больше всех людей на Земле. Даже не смерти, а старости. Он честолюбив, очень самовлюблен и ему есть, что терять в этом мире.
- Раз уж вы мне поведали о Городских чудесах, может скажете, чем вы все-таки занимались с этими мелками? - они подходили к небольшому ничем не примечательному домику, во дворе которого не рос ни один сорняк. «Мертвая земля… Такая же мертвая как и ее сердце» - подумал Билл.
- Расскажу вам об позже… Сейчас вам достаточно знать только одно. Я медиум. То что вашей грубой стране именуется гадалкой, – подумав, добавила она. Ее глаза уже больше не слезились, они высыхали так быстро, что Твинс всерьез сомневался, а не померещилась ли ему в тумане эта случайно пробившаяся сквозь лед капелька воды. – Мы с братом совсем разные. Он увлекался наукой, а я эзотерикой. Он рационалист, практик, а я же вольная исследовательница того, что находится НАД всяким разумом и практикой. Мы всегда ходили в разные кружки. Впрочем, бежали мы из страны, за ЕГО проделки. Вам ведь известно, какого это иметь брата. Он всегда будет отличаться от вас так сильно, что порой задумываешься, а как мы могли выйти из одной утробы – она поднималась по лестнице к двери, и Твинс ожидал, что за ней будет комната такая же холодная, как эта Северная Принцесса. Но когда она отворила дверь, он вздохнул с огромным облегчением – ведь это был ПЕРВЫЙ НОРМАЛЬНЫЙ ДОМ, который он увидел в этом Городе. Не жилище изгоя или дворец короля, а просто уютный американский дом, с типичными стульями, столами, тумбочками, потертыми обоями и дешевыми картинками местных умельцев на стенах.
- Да… - он немного подождал, перед тем как войти. – Я понимаю. Мы тоже были разными. Мой брат всегда принимал решения, а я действовал и общался с людьми. Говорят у близнецов всегда так…
- Какая глупость, - она стояла к нему спиной и задумчиво разглядывала кольцо одетое на безымянный палец. – Решения человек должен принимать за себя только сам, ведь это единственная вещь, которая и делает его Человеком.
А затем она повернулась. Он только успел снять куртку, когда был поражен словно молнией ее восхитительным взглядом, впервые направленным в его сторону. Она словно чего-то ждала. Не просила… Нет. Просто ожидала. А затем подошла и без лишних слов поцеловала Твинса в губы… Лед и Пламень… Сколько Льда и Пламени было в ее поцелуе… Он был счастлив. Они торопливо срывали с себя одежду, и она совсем с неженской силой тащила его к кровати. Словно уносясь от всех этих глупостей, бед и проблем на огромной колеснице, в которую были запряжены две лошадки – холодное Желание и огненная Страсть… Город, Чудеса Шатерхенд, Психи и Наркоманы – все это было так далеко… Лед и Пламень… А потом было хорошо. Так хорошо, как Твинс даже представить себе не мог. Как он не ощущал этого, даже в самых сокровенных мечтах. Но когда они разъединились, он снова заметил эту слезу, которая оставляла шрамы не только на ее сердце, но и на его. Теперь он понимал, что кроме мести, в его душе поселилось еще одно давно забытое чувство. То с которым ему никогда не было по пути…. Любовь.
Он не стал ее спрашивать о слезах. Он знал, что не поможет. Просто уснул, хотя и говорил, что разучится спать. Но сейчас так было надо. Дженифер лежала у него на груди, а он спал.

Когда Твинс открыл глаза, ее уже не было рядом. А, вместо уютных, привычных глазу американца обоев, его окружала черная ржавая бездна, из которой к нему приближалось, что-то страшное и огромное.
И он услышал детский плач.

Глава 9. Сила
(Музыкальная тема главы - Hardly wait. Juliette Lewis )



«Опять сон… Как тогда, на заднем дворе морга. Интересно, чем меня порадует Сайлент Хилл на этот раз?» — Твинс нисколько не сомневался в связи города обрушившимся на него потоком причудливых и гротескных, и в то же самое время чертовски реальных кошмаров. Так же, как не сомневался в том, что этот, второй по счету, кошмар будет не последним. Поднявшись с удобной, мягкой, застеленной чистыми простынями кровати Дженнифер, Билл принялся осматривать ту ипостась ада, в которую угодил на этот раз. В том, что он снова попал в ад, Твинс понял почти сразу. Кровать стояла у бесконечно высокой ржавой металлической стены, посреди столба яркого и чистого света, с трех сторон окруженная живой темнотой. Он разглядел в ней тысячи скрюченных рук и уродливых, нечеловеческих лиц, тянувшихся к нему в бессильной злобе и ярости. «Оставьте эти фокусы, господа падшие демоны… Второй раз один и тот же номер у вас не пройдет», — спокойно рассуждал Билл, всматриваясь в эту мрачную оргию ужаса. Ожоги, оставшиеся на руках и лице после спасения Винсента, вопреки всякой логике оставались с Твинсом и в его сне. Они гноились и при каждом движении отзывались невыносимой, словно выворачивающей нутро наизнанку болью.
Где-то в глубине этой тьмы тихо и обречено плакал ребенок… Один… Потерявшийся или брошенный… Ребенок, бродивший во тьме среди бесформенных теней и оскалившихся голодных чудовищ. Твинсу стало страшно. На этот раз он боялся не за себя…
«Какого черта? Почему я должен переживать за кого-то в этой тьме? Наверняка он попал туда не случайно. Значит там ему самое место!» — раздался в голове как всегда жестокий и сильный голос брата. Но Билл не стал его слушать. Он пытался понять, из какой именно части тьмы доносятся приглушенные всхлипывания. А темнота в ответ слушала дыхание и биение сердца Билла. Демоны не сводили с него глаз, ожидая, когда же человек решится на безумный шаг в сторону от спасительного света. «Ты ведь не пойдешь туда? Что ты там забыл? Ты ведь понимаешь, что можешь умереть. Просто сдохнуть как те чумные… От ужаса… Эти сны отличаются от обычных, и ты это знаешь. Зачем рисковать, если ты еще не выполнил того, ради чего пришел в этот город? Останься!» — уже не в первый раз Уильям приказывал Биллу делать то, что ему не нравилось. И он почти был готов безропотно подчиниться. Он и вправду боялся умереть во сне. Боялся умереть раньше, чем свершит свою Месть. Но тут ржавая стена позади него содрогнулась от мощного удара. Боль в гноящихся ожогах усилилась.
Впереди, в темноте неясно замаячила фигура, одетая в какие-то длинные полоски ткани. Незнакомец наблюдал за Твинсом из темноты и кажется не собирался проявлять никакой агрессии. Но Билу не нравилось ощущать на себе этот взгляд. Он давил на него, словно тяжелая пудовая гиря.
- Вот ты какой… Ну-ну… Очень может быть что…, - после этого слов незнакомца было уже не разобрать. Голос доносящийся от загадочной фигуры из темноты был очень мягок и явно принадлежал человеку юному, хотя и уверенному в себе. Плюс в английских словах таинственного визитера проскакивал странный гортанный акцент.
- Я знаю тебя? – задал вопрос незнакомцу Билл. – Ты можешь подойти поближе, я могу увидеть твое лицо?
- Нет. Мне нельзя показывать лица. Моя вера запрещает это. Мертвый должен оставаться мертвым, - ответила тень и отошла от круга света еще дальше назад. – Знаешь ли ты меня? Наверное не больше, чем читатели Корана знают пророка Мухаммеда. Но сохраняют ли буквы жизнь и душу, того кто их начертал?
В тот же момент Твинса поразила догадка.
- Хафиз! Хафиз ибн Хикмет, я говорю сейчас с тобой?
- Хм… Когда-то меня звали так, но теперь я лишь бесплотная тень и местные называют меня Кукловодом. У меня не осталось ни имени ни души, лишь глупая кличка, да бессмысленный долг. Который я должен исполнять на пересечении двух миров. Кажется тебе выпала честь продолжить мое дело.
- Какое дело, Хафиз? Я не понимаю…
- А тут и нечего понимать. Надо лишь чувствовать. Могу сказать тебе одно – мне нужно было принять одно важное решение, чтобы победить. Сделать выбор, на который у меня не хватило духу. И вот я здесь. Подумай хорошенько, я потерял свою бессмертную душу, обрек ее на вечные муки в Бездне лишь из-за того, что мне не хватило смелости сделать одну вещь. Подумай над этим. Подумай хорошенько. Что может стоить вечных страданий души?
«Ненависть… месть… свершившаяся месть…» - только и успел подумать про себя Твинс.
- Ты мыслишь неверно и однобоко. Месть – это ничто. Пыль, прах и тлен. Также как и ненависть, - так сказал незнакомец, будто бы прочитав мысли Билла. - Надеюсь у тебя еще хватит времени изменить свое решение. Тогда у тебя есть шанс. И у меня будет шанс. У всех будет шанс на спасение. Но все зависит от тебя. Сейчас мне пора идти, я больше не могу сдерживать свою новую темную сущность. Полагаю мы еще встретимся, - так сказала тень Хафиза и в то же мгновение скрылась в темноте.
В следующий миг раздался еще удар, и казавшаяся несокрушимой стена сильно погнулась изнутри. Кто-то или что-то хотело проникнуть сюда. И Билл чувствовал… Знал…что этому, в отличие от картонных бестелесных чудовищ тьмы, свет не будет мешать. Удары продолжались. Они становились все сильней, и на стене уже наметились трещины. Тихий плач ребенка сменился на рыдания, полные страха и боли. Твинс стоял на месте, не понимая, кому верить — внезапно замолчавшему Уильяму, бесплотной тени суфия или собственному страху. Все решил тонкий детский крик, утонувший в утробном рычании демонов ночи.
И он сделал шаг… Бесы, тянувшие руки из темноты, радостно взвыли.
Мир разом потерял остатки цвета. Его окутала непроглядная чернота, та самая предвечная тьма, в которой носился сам творец до создания всего сущего. Страшные, невообразимые создания блуждали в ней, ужасающие в своей хаотичной дисгармонии со всем, что когда-либо доводилось Биллу видеть. Разглядеть толком он их не мог, просто ему под руку попадались то дрожащие склизкие щупальца, то шевелящаяся, живая шерсть, то шершавые, сухие, похожие на наждак языки. Ароматы, исходящие от существ, были настолько отвратительны, что даже дом доктора Ника почитался бы здесь за лавку парфюмера. Монстры тыкались в него своими мордами, теребили саднившие ожоги, хватали за ноги, кололи кожу игольчатыми панцирями, но отчего-то не спешили разорвать Твинса в клочья, хотя могли бы сделать это при желании в любой момент. Им нравился его страх, так быстро вернувшийся, когда был сделан первый шаг во тьму. Первый шаг на их территорию. Билл прорывался вперед через необъятное море тел, через скопление невидимых лиц и конечностей, с трудом отбрасывая от себя некоторых особо наглых жителей преисподней. Их огромное количество просто не укладывалось ни в какие рамки. По его босым ногам маршировали мириады лапок насекомообразных существ, и их назойливое шуршание сливалось с рычанием и воем более крупных монстров в психоделическую какофонию. Удары за спиной у Твинса продолжали раздаваться, тьма не смогла поглотить этот звук, а ребенок уже почти сорвал голос в бессловесной мольбе о помощи. «Сейчас! Сейчас! Я иду! Я здесь!» — пытался кричать Билл, пробивая себе дорогу вперед… Вперед ли? Здесь вообще не было никаких ориентиров, кроме оставленной далеко позади кровати, стены и света. Теперь вернуться назад уже было невозможно. Билла уносила в неизвестном направлении сила постоянного движения, помноженная на тысячи уродливых тел. Ребенок все не унимался, а нечто из-за ржавой стены уже вырвалось во тьму, наполнив воздух сотрясающим основы мира лязганьем. «Прекратите! Пусть это все прекратиться! Я хочу проснуться, этот кошмар сводит меня с ума!» — обращался Твинс к монстрам, к проломившему стену существу, к голосу во тьме. «А разве ты уже не сошел с ума? Это ли не безумие: уйти от света в аду?» — зло рассмеялся Уильям. «Иди к черту!» — заорал на него Билл. Ему показалось, что лицо брата… его собственное лицо… мелькнуло во тьме среди этих порождений бездны. «Ты теперь станешь одним из них», — Уильям непонятно как смог осветить разом всю эту тьму каким-то серым мерцанием, и Билл чуть не упал с ног, содрогнувшись от открывшейся его взору масштабной картины.
На сколько хватало глаз, вокруг раскинулся ужас, воплотившийся в тысяче форм. Где-то брели облепленные этим ужасом истерзанные, изможденные люди, которые были не в силах даже кричать, потому что сама Тьма густой вязкой жижей заполнила их рты и пустые глаза. Монстры уже не церемонились с ними и на ходу вырывали из их тел сочные куски мяса. Некоторые из них падали, и их тут же накрывала мощная лавина кошмарных созданий, описать которые Билл просто не мог, ибо ему не хватало для этого слов. От разорванной в кривые клочья ржавой стены к нему направлялся исполин, словно собранный, сплавленный из кусков железа. Такой же ржавый и безграничный, как и стена, его породившая. Он рос, и с каждым мгновением его поступь становилась все тяжелее, а шаги все больше. Хватая огромными, остро зазубренными лапищами без разбору и людей, и тварей, он в мгновение ока перемалывал несчастных в какой-то ком черного мяса и втирал эту плоть в свое тело, становясь все больше и тяжелей. Монстры сами тянулись к его смертельным лезвиям, люди пытались убежать, но он неизбежно настигал всех и каждого и двигался в сторону Билла. «Убери это!!! Уильям, пожалуйста!!! Закрой!!!» «А тебе станет лучше, если ты укутаешься в спасительное неведение и слепоту? Что от этого измениться? Неужели ты так и не понял, какую непоправимую ошибку ты совершил, уйдя из круга света? Этот гигант не всесилен, и даже он не смог бы там, в твоем свете до тебя добраться… Ты же пошел на поводу у этого крика. Шагнул в пропасть сам! Глупый, сопливый слабак!» Билл не мог этого слышать. Не мог смотреть. Ожоги болели все сильней, по мере приближения Ржавого Левиафана. Но детский крик, этот спасительный детский крик в тот момент раздался совсем рядом, и Твинс бросился в его сторону. Чтобы не видеть демонов и куда более жутких обреченных грешников, он плотно зажмурил глаза, и пробивался к ребенку также как и раньше. Только на ощупь, только на слух.
А тяжелые шаги огромных железных ног были все ближе и ближе. «Беги, кролик! Ты всегда был трусом, трусом и помрешь! Но ты нужен нам, поэтому слушайся меня, если хочешь выжить», — это снова Уильям. Уильям, прятавшийся где-то здесь среди людей… Или среди чудовищ. «Левей… левей… Да, вот так. Теперь направо. Не сбавляй темп!» — Уильям стал не только волей Билла, но и на какое-то время и его глазами. Открыть же свои еще раз Твинс не согласился бы и за все богатства Форт-Нокса. Кричащий малыш… Твинс чувствовал, что только рядом с ним он мог бы обрести хотя бы надежду на спасение. Вдруг его руки натолкнулись на что-то металлическое…
Шаги позади резко прекратились, а все отвратные твари разом забились поглубже в свои норы. Билл заставил себя открыть глаза. Он снова был в круге света, вокруг простиралась тьма, а серое мерцание, насланное на нее братом, рассеялось. В середине круга сидела закованная в цепи девушка. Твинс не сразу понял, что именно ее плач и крики он принял за детские. Ей и вправду было совсем немного лет, не больше шестнадцати, но на ее красивом лице было столько страдания и боли, что хватило бы на девять жизней вперед. Она была чем-то неуловимо похожа на Дженнифер. Та же особая, «северная» красота, те же темные волосы. Вот только в заплаканных глазах вместо льда растеклась тягучая боль. Возможно, это и была сама Кэрролл, только внезапно резко помолодевшая… и постаревшая… одновременно. Ее красивое и опрятное платье было заляпано кровью, руки и ноги были перетянуты цепями так туго, что на бархатной коже выступали уродливые синяки, а на голове возвышалась целая конструкция в полфута высотой из металлических трубок, буквально вживленных в нежную плоть. Она больше не плакала и не кричала, лишь удивленно смотрела на прошедшего все девять кругов ада Билла. Но даже сильное удивление не могло перечеркнуть отпечаток той сильной боли, въевшийся в глубину ее взгляда.
— А?… — спросила она, чистым, но совранным от долгих криков голоском. Билл не знал, что ответить… Он был просто рад тому, что в его кошмаре нашлось место женщине, которую он любил, пусть и в несколько ином воплощении.
— Я не Дженнифер! — перебила спокойные мысли Твинса девушка. — Я Анжелика… А кто ты?
— Я Билл, — Твинс не имел ни малейшего желания выяснять, как эта юная красавица узнала о его мыслях. В конце концов, это был всего лишь сон. Пусть кошмарный и чертовски реальный, но сон.
— Это… Настоящее? То, что вокруг нас, это настоящее? Это здесь и сейчас? — спросила она, и в ее темных глазах на секунду зажглась надежда, чтобы тут же потонуть в снова навернувшихся слезах.
— Нет… Это сон. Извини, это не здесь и, наверное, вовсе даже не сейчас, — Билл устало опустился на землю. Когда он смотрел на эту узницу тьмы, боль в ноющих обожженных руках казалась ему чем-то совсем мелким и не достойным внимания.
— А кому сниться этот сон? Тебе или мне? — она продолжала задавать вопросы, а Билл был не против на них отвечать. Хотя сам понимал наверняка куда меньше, чем она.
— Наверное, тебе… В моих снах всегда есть мой брат… Или злой нехороший человек с губной гармошкой… Но никогда в них не было такого, хотя я и считал их когда-то кошмарными.
— Значит опять… просто сон… — Анжелика была чем-то сильно разочарована, хотя темнота и отступила от них вдаль. — Я так устала от снов… Но реальность еще хуже. Там есть только ржавые трубы… Какие-то вентили… Больше я уже ничего не помню. С какого-то дня я, наверное, полностью погрузилась в сновидения. Тогда же, когда привыкла есть мертвечину и перестала ощущать, как эти трубки вгрызаются мне в череп… — Твинс дернулся от спокойствия, с которыми совсем еще юная девушка произносила эти слова.
— Когда мне плохо или скучно, я зову Его… Сегодня я опять Его позвала, а пришел почему-то ты…
— Кого ты зовешь, Анжелика? — спросил Билл. Единственным существом, явившимся на крик девушки, был Ржавый Великан, и Твинсу стало не по себе от осознания того, что эта железная громадина скоро могла прийти, подоспев к зову Анжелики чуть позже его.
— Он большой. Он очень сильный. Но злой. Хотя я ему нужна, и поэтому Он обо мне заботится. Правда Ему нужно, чтобы я страдала еще больше, хотя Он об этом не говорит. Просто когда Он уходит и оставляет меня одну, мне становится хуже… И еще я видела, как Он убивает. Не только чтобы защитить меня, нет. Ему просто нравится убивать… Но кроме него и Матери, у меня больше никого нет. А Мать... Мать еще страшнее и злей. Поэтому я и бежала от нее сюда. В сны. Я знаю, что не умерла. Если бы случилось нечто подобное, страдания бы прекратились… Я надеюсь на это, ведь больше мне ничего не остается… — Анжелика пошевелила руками, и ее цепи несколько раз звякнули. Она прикусила нижнюю губу, точно как Дженнифер на сеансе с мелками.
— Девочка… Не надо боятся! Это всего лишь глупый сон! Он пройдет, вот увидишь. Даже самые страшные сны всегда прекращаются, — Билл чувствовал, что должен был сказать что-то вроде этого, хотя он никогда и не был хорошим утешителем. Но Анжелика только горько усмехнулась на его слова.
— Мой сон длится уже пять лет… Иногда Мать напоминает мне, сколько именно прошло времени. Я уже поняла, что так просто проснуться не удастся…. — внезапно она переменилась в лице. На боль во взгляде легла тень беспокойства. — А сейчас уходи! Немедленно уходи! Он идет… я чувствую… Это Он. Он убьет тебя, как только придет сюда. Уходи! — просила она.
— Но как я могу уйти, это же сон? Куда мне идти? Опять в темноту?
— Нет, в темноте Он настигнет тебя — это ведь Его мир. Тебя что, мама не учила, как нужно просыпаться? Это же знают даже совсем маленькие! Просто ущипни себя — и ты очнешься, — Билла поразила эта смесь детской наивности и взрослой мудрости, густо замешанная на непостижимом для него страдании. «Боже, как просто! Устами младенца глаголет истина! Но как я оставлю ее здесь? Наедине с этим?»
— За меня не бойся, Он не причинит мне вреда! Уходи! Уходи быстрее, Он уже рядом… Пожалуйста! Если не уйдешь сейчас, ты никогда уже не сможешь сюда вернуться, — в ее тонком голоске было столько мольбы, что Твинс с силой вогнал ногти в полыхающий болью ожог на левой руке...
И он стал исчезать… Растворятся… Кошмарный сон отпускал его… Последнее, что он успел заметить перед пробуждением, это то, с какой нежностью огромные, корявые, исполненные нечеловеческой силы и мощи лапы из тьмы гладили Анжелику кончиками пальцев-лезвий…
Очнувшись, Твинс первым делом уставился на кровь, забившуюся ему под ногти. Ожоги болели еще сильнее, чем вчера, а на исцарапанную им самим левую руку кто-то будто вылил ведро расплавленного свинца. Утренний свет неохотно пробивался в комнату сквозь плотный туман и грязное стекло окна.
Затем Билл решил, что его сумасшествие — это не более чем вопрос времени, поскольку еще парочку подобных сновидений ни один здравый рассудок выдержать бы не смог. Встав с кровати, он машинально прощупал ближайшую стену, ожидая увидеть на ней ржавые пятна или, того хуже, рваные дыры. Но морок рассеялся. Обернувшись он заметил, что Дженнифер, вставшая, разумеется, раньше него, сидела за столом, а перед ней лежали те самые цветные мелки и множество листков бумаги, многие из которых были густо зарисованы черным цветом. Твинс тут же подскочил к ней, одним широким движением снес со стола всю эту дребедень и схватил находящуюся в забытье женщину за руки. Она вздрогнула и смутилась, когда увидела Билла, выйдя из своего транса, будто он застукал ее за каким-то неприличным занятием. Но Твинсу было плевать на ее смущение.
— Что ты со мной делаешь, дрянь?! — кричал он, не стесняясь в выражениях. Она все же была обычной хитрой шлюхой, и в свете утренних лучей все ее мистическое очарование куда-то вмиг улетучилось. Он больше не любил Дженнифер. И не мог понять, как вообще такая дурь могла прийти Биллу Твинсу вчера в голову. — Как ты залезла ко мне в голову?! Что ты там делала, ведьма?! — она силилась вырваться и пробовала кричать в ответ, но Билл лишь отпустил ей звонкую пощечину. Он почти не сомневался, что все эти кошмары были делом ее рук. Ее чертового дара. Она навела на него порчу, как какая-нибудь цыганка из дешевого цирка.
— Я не сделала тебе ничего плохого, клянусь! Я не умею насылать сны, ни хорошие, ни плохие! Я… Ты кричал во сне… Я проснулась… хотела понять в чем дело…
— И для этого, дрянь, ты залезла в мою голову?
— Я только хотела разобраться… я…
Билл больше ее не слушал. Он быстро оделся, проверил кольт и выскочил на улицу, на ходу распечатывая конверт Винсента. Он не собирался с ней разбираться. Он не хотел к ней возвращаться. Было достаточно лишь того, что она не разбудила его при первых криках, а стала, как стервятник, копошится в падали его кошмарных видений. Но он не мог прекратить думать о девушке из его сна… Анжелика…«Боже правый! Я же назвал так того вороного жеребца, на котором въехал в это проклятое место! Снова совпадение?» — Билл не знал совпадение это или нет. Он знал, лишь что девушка подсказала ему, как спастись, ожидая, что он вернется… Вернется к ней…Или за ней…
Эта мысль несколько ошеломила Твинса. Он хотел уже прочесть послание библиотекаря, но тут заметил уставившегося на него капитана Гудбоя. Тот стоял перед домом Кэрролл и напевал какую-то походную солдатскую песенку. Как всегда сжимал в правой руке ружье, и ни одна из парадных ленточек не была им забыта.
— Что ты тут делаешь, капитан? — спросил Билл.
— Бандит с Запада уходит сегодня из города… капитан Гудбой ведь не ошибся? — прошепелявил старичок, как собачка, заглядывая в глаза Билла.
— Нет, капитан не ошибся. Я действительно ухожу. Сделаю одно дело перед этим и уйду. А тебе то что?
— Капитана Гудбоя наш главный бандит тоже назвал вчера «странным»… И велел убираться ко всем чертям. А капитан Гудбой боится гулять один по болотам. Капитан Гудбой хочет идти в компании.
— Почему ты решил, что я пойду на болота?
— А пусть бандит прочитает письмо от Винсента, — сказал старичок и улыбнулся.
- И это письмо наверное тоже для тебя… Бандит… - успела сказать Дженифер ненадолго вышедшая на крыльцо в одном растрепанном исподнем белье. Она протянула Биллу еще один сверток пергамента, на вид очень похожий на тот, что вчера ему передавал Соломон, и захлопнула за собой дверь.

http://img.pixs.ru/images/Sonnomer2j_5923005_210025.jpg

Глава 10. Отшельник
(Музыкальная тема главы - Война. Дельфин )


Всеобщая осведомленность жителей Сайлент Хилла уже давно начала раздражать Билла. Он понимал, что капитан Гудбой не врет и не несет бред (хотя кто мог бы поручиться за престарелого сумасшедшего?), и в послании библиотекаря наверняка действительно содержится призыв уйти из города вглубь болот. «Конечно, я чужак… Конечно, тут творится множество непонятных вещей, сложно перевариваемых обычным сознанием, но в конце-то концов! Почему последний псих в этом городе знает обо всем на свете больше моего?» — мысленно сокрушался Твинс. Ему ничего не оставалось, как вновь задать этот навязший в зубах, будто уже прилипший к его губам вопрос:
— Откуда ты знаешь? — устало спросил Гудбоя Билл, задумчиво разворачивая сложенный вчетверо листок — записку из конверта. Ответ поразил его своей обыденной банальностью.
— Капитан Гудбой часто бывает… Теперь уже надо говорить бывал у Винсента. Этот хитрый бандит относился к капитану Гудбою хорошо и отпускал… — тут старичок запнулся. — Ну, вы понимаете… товар… за половину цены… Конечно, капитану Гудбою и эти деньги нелегко было достать, но капитан Гудбой — парень не промах и не гнушался воровства. Однажды, чисто случайно, капитан Гудбой раздобыл точную копию вашего письма, ведь Соломон каждый важный документ переписывал по несколько раз. Этот помощник бандита был большой перестраховщик.
— Так ты еще и вор в придачу? — Твинс не знал, как отреагировать: то ли брезгливо сплюнуть, то ли рассмеяться, ведь последнему койоту понятно, что нужно быть совсем съехавшим с катушек, чтобы, живя в США, воровать, а не грабить, имея боевое ружье.
— Капитан Гудбой воровал только вещи и деньги из дома Винсента. У него было так много этого добра, что он никогда не замечал пропажи… Пару раз меня бил большой бандит в тюрбане, но только и всего. Однажды капитан Гудбой достал у бандита-в-очках из ящика такой вот конвертик. Иногда бандит-в-очках пересылал в таких деньги для шерифа и мэра, пока те еще не подсели… Откупался… Вот капитан Гудбой и решил, что сможет раздобыть еще немного. Десятки баксов хватило бы с лихвой! Но в конверте, к сожалению, было лишь письмо, адресованное Уильяму Твинсу. Капитан Гудбой запомнил текст, и еще там была кар…
— Этого не может быть, ведь послание предназначалось мне! — сказал Билл и тут же одернул себя. Винсент ведь и вправду просто физически не мог успеть написать послание ему. Оно уже было в его кармане, когда они встретились. И еще эта странная история с посетившим неделю назад библиотекаря братом…
— Капитан Гудбой не знает, в чем там было дело, и как оно вообще. Капитан Гудбой просто нашел письмо. Там было сказано… — И тут он начал зачитывать по памяти текст послания, смешно подражая тону Винсента. — «Дорогой Уильям! Очень рад, что вы все же согласились принять мое предложение! Помните о том, что эта услуга предоставляется мною в обмен на ответную услугу с вашей стороны. Так давайте же будем джентльменами и не станем обманывать друг друга. Надеюсь, вы не вскрывали конверт до оговоренного срока, иначе из всей этой затеи могло ничего и не выйти. Но теперь могу сказать вам точно, что Бенджамин Ресуректер находится в старом заброшенном поселке французских колонистов, что на другой стороне озера Толука. Я бы советовал вам поторопиться, поскольку вряд ли его срок пребывания там превысит двое суток. На обратной стороне этого листа нарисована подробная карта местности и кратчайшие тропы к французскому селению, но я все же также порекомендовал бы вам обзавестись проводником. В наших болотах путника подстерегают опасности посерьезней москитов. Искренне ваш, В.»
— И ты запомнил это все? С первого раза? — Билл, прочитавший уже свое послание синхронно с речью старого вояки, был поражен. Гудбой запомнил все в точности до последней запятой! А тот ответил с какой-то легкой, но уже очень давно поселившейся в голосе грустью.
— Капитан Гудбой… Я… Очень одинок. У капитана Гудбоя почти нет своей собственной жизни…. А когда своей жизни у человека нет, он начинает жить жизнью других, присасываясь к чужим судьбам, как пиявка, и выпивая из них все мельчайшие детали… — Затем Гудбой взял себя в руки, приосанился и продолжил уже бодрее. — Но вы же Билли, верно? Стало быть, Уильям. Значит письмо обращено к вам! — и его беззубый рот расплылся в искренней улыбке от осознания правильности своих нехитрых рассуждений. Твинс даже не мог на него разозлиться, хотя уже привык сдерживать ярость, когда кто-то называл его именем брата. Но сейчас капитан Гудбой вызывал у него скорее умиление, как пятилетний малыш, сам решивший простой математический пример.
— Ладно, Стойкий Оловянный Солдатик! Ты меня убедил. Записка в моих руках — точная копия той, что ты позаимствовал у нашего наркоторговца. А это значит, что мой путь лежит прочь из города. К мертвым лягушатникам в гости, да через вязкую трясину! Пожалуй, нам все же стоит объединиться. Тебе ведь все равно тоже нужно уходить. А мне не помешает проводник. Мне обратится с такой просьбой в этом городе просто не к кому. Кроме тебя, — все это Билл проговорил, весело хлопая по плечу старика в парадной форме, наивно распахнувшего глаза от неверия в собственное счастье. А про себя Твинс подумал, взглянув на ружье: «Два ствола — это лучше, чем один. Оружия, также как денег и власти, никогда не бывает много».
— Капитан Гудбой очень рад… можно сказать, что капитан Гудбой нашел… друга… — старик смахнул навернувшуюся от избытка чувств слезу и отвернулся. «Ну и дела… Да он же совсем ребенок, этот чертов маразматик! Так, надо сразу определить меж нами дистанцию», — Твинс был настроен решительно, и, еще раз хлопнув Гудбоя по плечу, с наигранной веселостью произнес:
— Скорее все же не друг, а собрат по несчастью. Дай мне только еще пару минут и мы отправимся в путь.
Сказав это Билл развернул второе послание от суфия и быстренько зачитал английский текст:
«Вот уже несколько дней мы рыщем по Тихому Холму, в ожидании момента, когда демоническая сущность зла проявит себя особенно ярко. Этот город просто-таки пропитался самим духом Нечистого, он здесь повсюду, но нам пока не удалось схватить Иблиса за хвост. Люди здесь живут так, словно все они обречены, словно бы они были приговоренными к смертной казни, все они будто бы ждут окончательного исполнения приговора, и в их душах и глазах не осталось и намека на надежду спасения. Они много пьют, много молятся и отравляют свои тела тем, что принято тут называть Белой Клаудией. Мои верные бойцы-хашишины также причащаются лепешками из дурманящих зелий, но все это несомненно исходит от Аллаха, ведь Горный Старец и люди Ордена должны понимать разницу между лекарством и ядом. Гашишные лепешки моих воинов придают им сил и дарят радость бесстрашия, они не боятся умереть в бою, поскольку вера сулит им все радости сладостного рая - джанны. Местные же бедолаги курят Белую Клавдию и несомненно переносятся в Преисподнею и каждый раз, когда кто-нибудь из крестьян или шахтеров делает затяжку демоны этих мест становятся сильнее. Каждый из жителей города скрывает что-то, всех гнетут свои и общие тайны. Местный мулла, вернее священник, преподобный отец Бёрнс – просто безумный фанатик, который склонен во всех бедах винить местного же дельца Винсента. Винсент и вправду очень дрянной и нехороший человек, даже по меркам неверного, но то что делает он лишь последствие. Истинная причина пробуждения зла сокрыта глубже. Мы еще не знаем, где именно прячется Иблис, но кажется, что наш путь лежит к заброшенным французским колониям. Это все что я смог узнать, путешествуя здесь и выведывая информацию. Лишь благодаря женщине по имени Дженифер Кэрол я узнал, узрел, увидел, что логово демона сейчас находится там. Впрочем Иблис всегда славился своей охотой к перемене мест».
«Как интересно. Похоже у этих чертовых французских колоний пересекаются все пути и дороги, попавших в этот город не по собственной воле. Выходит путь у меня и впрямь один» - так рассудил Билл, а вслух произнес следующее:
- Ну, куда мы теперь пойдем, Солдатик?
Капитан Гудбой развернулся, словно в строю, налево и двинулся к выходу из города. Несмотря на армейскую скованность в движениях, даже по его походке ощущалось, насколько он был счастлив. Твинс пошел следом за развевающимися на ветру ленточками. Думать о Дженнифер не хотелось. Он не оглядывался, хотя знал, что она может стоять и ждать его у дверей. Все-таки он стал вчера мужем этой женщины… Вспомнив про кольцо, Билл хотел было его выбросить к черту, но потом просто снял, проверил на зуб и положил в карман. Настоящее золото все-таки на дороге не валяется.
Где-то на середине улицы капитан Гудбой вдруг резко остановился, схватился за голову и по-стариковски, а вовсе даже не по-военному, принялся причитать. «Какой капитан Гудбой плохой и глупый! Ай-яй-яй! Какой глупый капитан!». Желая выяснить, что случилось, Билл быстро подошел к нему, опасаясь, что это новый приступ наркотического безумия. Но капитан лишь снял с плеч походный рюкзак и достал из него сверток, наполненный вялеными кусочками мяса, фляжками с водой и даже свежеиспеченным хлебом. Он суетливо извинялся перед Твинсом, объясняя, что просто забыл передать ему его часть провизии, что сделал это не нарочно, а вовсе не хотел втихаря съесть его «паек». Этот неожиданный поворот событий был очень по душе Биллу, ведь он, ослепленный местью, даже не задумывался о таких важных и простых вещах, как собственное пропитание, которое на болотах достать было бы не так просто. Единственное, что смущало Твинса, так это откуда такое богатство могло попасть в заплечный ранец сумасшедшего в этом голодном краю.
— Это все преподобный Бернс! Он говорит, что заботиться об убогих — богоугодное дело, вот и подкармливает меня. А когда узнал, что мне нужно убираться из города, так вообще расщедрился! — объяснял капитан наличие у себя за спиной недельного запаса провизии. Там же лежало несколько факелов, веревка и еще множество так необходимых в походе вещей. Твинс восхитился предусмотрительности священника. Гудбой же добавил от себя: — Преподобный Бернс почти хороший человек. Почти не бандит. Он был бы таким, если бы… (тут Билл ожидал, что старик скажет, «если бы не поджигал библиотеки», но он снова удивил его)… если бы не был сам уверен в своей непогрешимости. Он делает много хороших дел, помогает бедным, отвращает людей от клаудии, воспитывает детей, хотя родителям уже давно наплевать на своих отпрысков. Но при этом он считает себя чуть ли не Богом, а капитан Гудбой понимает что это нехорошо. Конечно, Карл не говорит об этом на людях, но в его сердце живет это тайное превосходство над всеми грешниками, его мечта стать Великим Мессией. И в этом его грех. Поэтому он тоже бандит. Хоть и в рясе, — дальше Оловянный Солдатик, как ни в чем не бывало, продолжил свой путь к городским воротам. На ходу он изучал карту, данную Винсентом, прижимая щекой ружье к плечу и забавно высунув язык набок. Билл же оглядывался по сторонам.
Утренний свет выманивал из своих берлог местных жителей. Вереницы угрюмых мужчин, сжимавших кирки, тянулись на север, к своей смене в шахтах. Их провожали бледные и забитые жены, пряча за юбками детей, так и норовивших выскользнуть и уставится на чужака, покидавшего город. Безрадостно звонил колокол, и немногочисленные прихожане потянулись к церкви. Кто-то собирал людей, чтобы расчистить пепелище, оставшееся от дворца Винсента. Пару раз вдалеке промелькнули силуэты всадников форме. Твинс догадался, что это выходили на работу надзиратели тюрьмы Толука. «Самой большой тюрьмы на Северо-Востоке США».
«Этот город — одна большая тюрьма… клетка… все правильно говорил Николай. У этих людей в лицах нет ни капли человеческого, скорее уж они напоминают восковые фигуры… Или вовсе… мертвецов… И дело даже не в бледности и не в тяжелых синих мешках под их глазами. Дело не в тумане, хотя и он откусывает от их сердец каждый день по куску. Это какая-то охватившая их всех обреченность. Им ничего не нужно. Они ничего не хотят. Даже в самых молодых из них чувствуется эта надломленность… поражение в какой-то незримой для меня битве... Наверняка поражение в битве с собой. Глаза тухлой гнили. Ничего не выражающие взгляды… Разве что у детей еще что-то теплиться, но и этот живой огонек обречен тут на медленное и мучительно угасание…Если в этом городе во взгляде может быть что-то живое, то это только боль… Как у Анжелики… А прочие же просто бредут среди своих чудовищ, и их рты и пустые глазницы залеплены тьмой», — Билл невольно вздрогнул от воспоминаний о кошмаре. Нужно было срочно перестать смотреть на местных жителей. Они не проявляли к Твинсу никакого интереса, почему бы, собственно, не отплатить им тем же?
Когда Билл и Капитан Гудбой подходили к воротам, выходящим к бескрайним болотам, раскинувшимся за городом, путь им преградил какой-то бродяга, одетый в мексиканское пончо и широкое сомбреро.
- Ола, ола, Амиго! – услышал Твинс знакомый хриплый пропитый голос и сперва не поверил своим ушам. – Какие люди в городе! Да неужто это сам Билли Твинс, лучший стрелок из всех, которых я знал за свою чертову недолгую жизнь? – бродяга задрал сомбреро и оскалился обнажив гнилые зубы.
Это был Пабло Пекадор по кличке Диабло – один из самых умелых и ловких головорезов шайки Шатерхенда.
Твинс наконец узнал его и поначалу настолько опешил, что даже не знал что делать, обнять как старого друга или безжалостно выпустить мексиканцу в лицо несколько пуль.
- Э! Амиго! Неужели ты не рад видеть меня? Билли, сукин ты сын, это же я, старина Пабло! Или не со мной ты тысячи раз делил добычу да драл шлюх? – Пекадор сделал несколько шагов вперед к Биллу, но внимательно заглянув в его глаза, понял, что с радостными объятиями придется повременить.
Пабло обескураживающе беззащитно поднял руки, так чтобы не дотянуться до верного обреза или мачете висящего на поясе и продолжил свою речь уже куда более осторожным тоном.
- Послушай, Билли! Мне абсолютно все равно, что ты там не поделил со стариной Беном, мне собственно говоря вообще на это плевать. Но прежде чем отправить меня на тот свет выслушай несколько фактов, которые покажутся тебе интересными, - Пабло поднял грязную растопыренную ладонь в воздух и начал зажимать пальцы. – Первое, я больше не в банде Шатерхенда. Меня сперва оставили здесь, чтобы было кому прикрыть тыл или что-то вроде того, а затем не вернулись за мной. Забыли или еще что-то я не знаю. Второе, я абсолютно не хочу лезть в ваши с Беном дела, более того, выбирая между ним и тобой я скорее буду на твоей стороне, ибо – третье. Шатерхенд задолжал мне очень мучо песетос, и я серьезно настроен выбить из него долг, в связи с чем возникает четвертое – я не знаю где сейчас Бен и остатки моей бывшей шайки, но я с удовольствием бы попробовал их отыскать, дабы выбить наконец из любителя губной гармошки все дерьмо и мои деньги в придачу. И наконец пятое. Ты я вижу собрался идти на болота. А два… Хм… точнее три ствола – это всегда лучше чем один, верно? Гляди – я по-прежнему в отличной форме, - сказав это Пабло резким, неуловимо быстрым движением подбросил в небо игральную карту, которую незаметно вытащил из рукава, и выхватив из-за спины длинный гибкий кнут одним щелкающим ударом разорвал ее в воздухе. – Видел, Билли? Оценил? Этот фокус по-прежнему кроме меня не может повторить никто, так что старые привычки и реакции по-прежнему сильны. Ну что скажешь, амиго?
Твинс медленно переваривал полученную информацию. С одной стороны у него не было оснований верить Пекадору, ведь тот был заядлым лгуном и подонком. Но что-то в его словах все-таки убеждало Билла в том, что он говорит правду. Решение Твинс решил возложить на Гудбоя.
- Что скажешь, Капитан? Перед тобой один из самых подлых бандитов, которых я когда либо знал. Истинный бандит, не условный. Самый настоящий подонок, грязный мексиканский гринго. Шулер, головорез, грабитель, алкоголик, сквернослов, развратник и просто сукин сын, прозванный Дьяволом. Можно ли ему верить или стоит лучше послать ко всем чертям?
Гудбой внимательно смотрел на Пекадора несколько минут, а затем неуверенно кивнул.
- Да… Да… капитан Гудбой верит грязному гринго. Ведь Капитан видел множество раз как грязный Гринго истово молиться в церкви. Значит человек он не совсем конченный…
Пабло, терпеливо молчавший все время диалога Твинса и Гудбоя, рассмеялся противным каркающим смехом, не в силах себя больше сдерживать.
- Ох Билли! Ну уморил ты меня, пута ди мерде! Подумать только – бесстрашный Билли Твинс спрашивает совета у умалишенного! Ха! Рассказать кому – не поверят! – Пекадор утер выступившую в уголке глаза слезу. – Так что? Мы теперь снова партнеры, а амиго? Или ты еще у осла спросишь совета, или там у болотной тины, а? Ха!
- Да, Пабло. Ты можешь идти со мной. Благо у нас общие цели. Но сперва расскажи мне все, что произошло, с момента нашего с тобою расставания… И мы снова станем партнерами.
- Да нечего особо рассказывать, Билли. Все очень просто. Мы с Шатерхендом разъезжали по стране, где-то убивали, где-то воровали. Только между нами, но мне казалось, что старина Бен убегает от тебя. Он вообще-то мало чего боялся в этой жизни, но с тех пор как вы повздорили он начал серьезно боятся тебя, Билли. Вот так. Набрели на этот город. Шатерхенд быстро смекнул, кто тут главный и самый платежеспособный, смекнул, что этот чико… э…. Винсент кажется, так? Ну да… Он смекнул что Винсент из тех людей, которым всегда может понадобится помощь людей с оружием. Меня он оставил здесь, в этом чертовом городе. «Прикрывать тылы». Так он и сказал. Хотя по-моему он просто не хотел отдавать мне долг. Оставил значит, а сам с основной шайкой ушел на болота, ничего мне не объяснив. А я был тут, очень долго был. Прозябал. Обыграл всех простаков, которых только можно было, картами, костями и наперстками вытянул из местных идиотов достаточно деньжат, выпил наверное всю текилу в городе и трахнул всех местных шлюх. Кстати худоваты они на мой вкус, я предпочитаю пухленьких… Хе! Но у меня заканчиваются деньги, а больше играть мне не с кем. Потому что больше местные играть со мной не хотят. А вчера я узнал, что в городе объявился ты. Да уже успел натворить делов, как я погляжу. Но умение попадать в передряги всегда за тобой числилось. Кстати перед тем как мы пойдем искать Ресуректора сделай одолжение – вытащи любую карту из колоды, - сказав это Пекадор достал из широкого рукава свою любимую крапленую колоду карт. – Тяни, тяни, я не подсматриваю и ничего не подтасовываю. Мне просто нужно знать…
Твинс пожал плечами и выполнил странную просьбу мексиканца. Ему выпал джокер.
- Везучий ты сукин сын, мать твою за ногу! Это хороший знак перед походом, добрый… А я вот уже три долбанных раза подряд вытягивал пиковый туз, когда гадал сам с собой. Три долбанных раза, Билли! Даже боюсь подумать что бы это значило. Знаешь, я жалею лишь об одном – местный падре не захотел меня исповедовать. Он вообще очень странный и гордый. Заявил, что я бандит с большой дороги и душа моя должна томиться в аду. Хе! Интересно знает ли он историю святого Варравана, который всю жизнь прожил примерно как я, но Иисус Господь наш в великой милости своей сделал его таки под конец жизни святым? – Пабло быстренько перекрестился на католический манер, слегка прикоснулся к своему нательному крестику из черного корала, прошлепал губами пару молитв и добавил, задумчиво глядя в небо. – Я чувствую скорую гибель, Билли. Может мне пора меняться и становится как Варраван?
- Нет Пабло! Скорее небо рухнет на землю, чем такой прожженный подонок как ты измениться! – Твинс весело засмеялся и похлопал Пекадора по плечу, окончательно закрепляя того в статусе вновь обретенного товарища. Но Пабло не стал смеяться в ответ. Только тяжело вздохнул да снова сжал в руке нательный крестик.
- Пойдем уже, Диабло! Хватит пустых разговоров. Нас ждут великие дела, верно? – это было удивительно, но Билл был рад, что с ним снова был один из тех, кто вроде должен был считаться врагом, но слишком уж долго был другом и соратником.
Три человека покидали город.
Уже пред самым выходом из города Билл окинул взглядом Сайлент Хилл еще раз, будто прощаясь, хотя что-то подсказывало ему, что он обязательно вернется. Утренний туман был ничуть не яснее ночного, и, стоя у ворот, едва можно было различить и церковь, и ратушу, и огромное здание тюрьмы. Где-то в том тумане доктор Николай резал трупы и страдал, опутав себя причудливыми путами долга. Где-то у двери сидела Дженнифер, устремив свой холодный взор в пустую даль, страдая оттого, что была неспособна любить, хотя и была окружена любовью. Где-то в тумане преподобный Бернс сгорал от нетерпения стать Мессией, мучился верой и переступал через смертные грехи каждую секунду жизни, отчего она сделалась сырой и фальшивой. Где-то там же Стивен Редлоу не находил себе места оттого, что не мог устранить из этого сумасшедшего дома всех психов и восстановить закон, потому что сами стены города были насквозь пропитаны безумием. Где-то в тумане, в подвале заброшенного здания отсиживался Винсент, скрипевший зубами оттого, что потерял за раз почти все что имел. Он жалел не о деньгах и не о дорогой мебели. Он жалел об утраченной власти. Куда-то спешил Соломон Труман, собирая нехитрые пожитки, Балу Сингх наверное сейчас натачивал верный меч. И где-то там же… в снах жителей? Или в одном из волшебных миров, созданных клаудией?... мучилась Анжелика, заключенная в темнице боли.
Они покидали город. Болотные тропы были опасны, но на них наверняка нельзя было встретить многоногую тварь с голосом матери или железного великана. Здесь водились мелкие волки, лихие люди, индейцы… Но болота не были населены кошмарами. Во всяком случае, Твинсу хотелось в это верить. По мере того, как эта странная троица удалялась от города, от места-где-живут-люди, на душе у Билла становились все спокойней. Он чувствовал умиротворение, словно вырвался, наконец, из бездны, где бессильны законы здравого смысла, и вернулся к обычному миру. Не самому лучшему из миров, но его грязь и несправедливость были привычными и даже в чем-то родными. В этом мире ему предстояло свершить свою Месть и свое главное убийство. Шатерхенд не мог уйти и на этот раз. И эта мысль грела Билла, куда сильней, чем ледяное пламя вчерашних поцелуев Дженнифер.
Он не знал, насколько обманчиво было это умиротворение… Пока не знал… Пока он ловил глазами в тумане яркие ленты, блестящий штык Гудбоя и следовал за ними след в след, как это делалось всегда, когда нужно было пересекать болото. Этот лукавый, предательский покой настроил Твинса на философский лад, и он рассуждал, что каждый из людей в мире идет по своей дороге. По своей тропе. Иногда на ту тропу человек вставал сам... Винсент... иногда его подталкивали к ней другие… Суфий… Его тропой была Месть. Из всех жителей города, с которыми ему довелось пообщаться, загадкой для него оставался лишь путь капитана Гудбоя. «Безумие? А может быть… доброта? Или всего-навсего простота? Не обманывай себя, ты не сумел его прочитать. Надо бы узнать о своем спутнике побольше», — лениво подумал Твинс и принялся задавать вопросы:
— Гудбой…Гудбой, погоди, не можем же мы весь путь прошагать молча, под аккомпанемент твоих штиблет! Расскажи о себе! Как зовут-то тебя, не могу же я всякий раз к тебе обращаться по имени, да еще и по званию! — крикнул Билл капитану в спину. Этот вопрос поразил Гудбоя словно метко пущенная пуля. Он резко остановился. Развернулся. Посмотрел Твинсу в глаза совершенно осмысленным взглядом. Что-то похожее было в его взгляде при их первой встрече, когда Гудбой, а заодно и Твинс, встретились с «Мафусаилом».
— А у меня нет имени, — сказал он без привычной шепелявости и обращения к себе в третьем лице. — Не бойся — это не приступ. Винсент исчез, а тот запас порошка был у меня последний. Просто сейчас я расскажу тебе кое-что, а ты слушай внимательно, чтобы больше никогда не задавать вопросов на эту тему. И я не буду расспрашивать тебя о брате, бандит с Запада. — В утренней тишине ощутимо повеяло холодком, и на секунду Твинсу показалось, что сейчас кошмар вернется. Возможно, он и не уходил далеко. Просто на этот раз на Билла обрушились не орды фантастических демонов, а кошмары этого мира, привычного и понятного. Капитан Гудбой начал свой рассказ, и до последнего слова он не сводил с Билла страшных, злых, немигающих глаз. — Я сын полка. Я не знаю своего настоящего имени. И фамилии своей настоящей не помню. Просто незадолго перед битвой при Конкорде эти жирные свиньи, роялисты, сожгли мой родной городок… Сожгли весь, просто за то, что там было слишком уж много «колоколов свободы». Вы уже стали об этом забывать, сыны свободы, но та война была резней, где целые поселения стирались с лица земли, и вырезалось все их население, кроме тех, кому еще не исполнилось пяти лет. Я был одним из этих счастливчиков. Роялисты отпустили меня на все четыре стороны, перед этим изнасиловав сестер, мать, и заставив жрать дерьмо моего отца. Я не помню даже их имен, но отчетливо, будто сейчас, вижу, как эти твари издевались над ними. Два года я скитался по бродячим шайкам малышей. Да, таких тогда было очень много, мы готовы были на все, лишь бы не попасть в приют и не подохнуть там за месяц от невыносимо тяжелой работы на фабрике. Мы воровали, попрошайничали, изображали в цирках шапито-уродцев, отрезая руки и носы… Но в семь лет мне повезло, и я прибился к отряду капитану Джима Морриса, и этот человек дал мне все! Я начал как мальчик-барабанщик. Это очень важная роль, и в организованной армии ее доверили бы не каждому, но тот отряд скорее напоминал сбившихся в кучу мужиков из деревень с одним обученным тактике офицером во главе. И у них не было барабанщика, потому что каждая пара рук была на счету. А я прекрасно справлялся. Они назвали меня Гудбоем, за веселый нрав и доброту. Но в то же время, когда я не смеялся над грубыми солдатскими шутками, когда не делил со всем отрядом остатки дрянной горькой похлебки, когда я был в бою… Мне доставляло радость видеть, как этих сытых английских солдат поднимают на штыки. — Огонь в глазах Гудбоя был даже страшнее тех взмахов ружьем, которым он непроизвольно рассекал воздух. — Я всегда улыбался при виде вывороченных на землю британских кишок. В десять я уже умел стрелять лучше всех в отряде, и мы часто устраивали диверсии в тылу врага. Благородные надушенные мудозвоны из-за океана не знали ничего о такой «нечестной» войне. Это была война без правил. Наша война. И мне нравилось убивать. Я мстил им всем за то, что у меня отняли дом и имя. К середине кампании я настрелял тридцать семь офицеров и всякой шушеры без числа. И их поселения мы выжигали точно так же, как они наши. И точно также насиловали несовершеннолетних и катались верхом на стариках. Кингз-Маунтин, Каупенс, Килфорд-Корт-Хауз, Йорктаун, — это громкие имена великих побед. Их будут изучать в учебниках истории. Но они не напишут о девочке из городка роялистов, Мишель, с которой я успел подружиться перед штурмом. Через которую потом пропустили весь строй. Весь строй моих друзей вдоволь «наигрался» с ней, перед тем как вздернуть ее на старой ветке. Они не напишут о вдове матушке Адабейл, которая содержала на свои деньги больницы и приюты, и которую я жестоко забил прикладом, не в силах слышать ее тихий голос, спрашивающий меня снова и снова: «За что? За что? За что?» Они не напишут о беременных женщинах, которым вспарывали животы, и не напишут о том, как старикам отрезали ноги и смотрели, кто дальше проползет. Не напишут, как из тел двенадцатилетних безусых парней мы выкладывали на покоренных площадях имя Джорджа Вашингтона. Но когда я убивал людей… мирных, понимаешь, невиновных, а не солдат… мне всегда было плохо. Я не мог сдержаться и блевал прямо на их трупы, но продолжал, продолжал свое зверство. А знаешь почему? Потому что я принял для себя один верный закон, который не позволял мне сойти с ума. Я — карающий меч правосудия, и каждого, слышишь, каждого человека после пяти лет уже можно убить. Потому что он уже бандит. Все бандиты! Ты, я, святые монахини и херовы учителя! Они все знают о своих грехах, даже если всем вокруг кажутся святыми. Я ушел из армии в звании капитана как раз в 1783, а у меня по прежнему не было имени. У меня не было своей судьбы. И даже души. Я только и умел делать, что убивать. И тогда я залез в себя так глубоко, чтобы никогда больше не видеть мира... Мира грешников и бандитов… Я стал капитаном Гудбоем — психом с ружьем, которое никогда не выстрелит… — его слова стали вытеснять бессвязные всхлипывания и рыдания. — И мне плохо, потому что все они… все эти люди… бандиты… они не забыли… они здесь… Спасение только в клаудии… Или в смерти… Мой Бог, я и впрямь живу уже слишком долго… но… я не виноват… Это была всего лишь война! Я родился под грохот пушек! Чертова война… за свободу не стоило платить так дорого… капитан Гудбой любит армию, там его приютили… Но он не любит войну... — И старый сумасшедший тяжело опустился на поросшую мхом землю, отбросив в сторону ружье. Обхватив колени руками, он покачивался из стороны в сторону и тихо-тихо плакал.
Твинс проклинал себя всеми мыслимыми и немыслимыми проклятиями за то, что решил разузнать о бедном старике побольше. Сейчас он понимал, что вовсе не хотел знать так много. Он подошел к Гудбою и положил руку ему на плечо. Тот задрожал и прижался к ладони, как ребенок или щенок. Вышагивающий позади Пабло замедлил движение и грязно выругавшись смачно сплюнул на землю, бормоча себе под нос все что он думает об этой суке под названием война.
Между деревьев мелькнула тень… Только сейчас Билл понял, что за ними кто-то уже давно наблюдал…

Глава 11. Колесо Фортуны
(Музыкальная тема главы - "Dead Man" Theme. Neil Young )



Одним движением Твинс выхватил кольт. Облизав пересохшие губы, он стал вглядываться в туман. Из леса не доносилось ни звука. Мелькнувшая в сумраке тень (черт, Билл точно видел ее, такие вещи никогда не мерещатся человеку, столько лет путешествующему по прериям) не спешила снова появиться. Видимо, незнакомец затих, заметив беспокойство Твинса, и решил немного подождать. Шершавая рукоятка револьвера приятно холодила ладонь. Ветер протяжно выл, качая ветви деревьев. Капитан продолжал сидеть и раскачиваться из стороны в сторону, он словно не замечал, что происходит вокруг него. Твинс понимал, что сейчас толку ни от него, ни от его ружья не будет. Он тихим жестом попросил Пекадора прочесать окрестности, и мексиканец тут же скрылся между деревьев. Теперь Билл был один на один с тем гадом, который следил за ними.
«В этот раз я не промажу. Да, по прибытию в город я немного оплошал, страшно подумать, что было бы, если б меня встретил не безобидный… безобидный ли?… Гудбой, а кто-то, настроенный порешительней, но тоже с ружьем», — какая-то малая часть сознания Твинса сейчас быстро-быстро проговаривала все это. У него не было времени рассуждать, ведь основной его задачей, которой подчинилось все тело, сейчас было не мыслить, а напряженно вслушиваться в звуки болот, ловить краем глаза мимолетные изменения в пространстве и даже пытаться ощутить едва слышные запахи людей. «Туманный город остался позади. Сейчас между мной и врагом не станет выросшая ниоткуда стена чуда, которые происходят в этом дурацком месте по сто раз на дню. Сейчас я не промахнусь. Билли Твинс никогда не промахивался, до всей этой истории с Сайлент Хиллом. И еще Билли Твинс никогда не подпускал к себе врагов близко. Только пошевелись, скотина!» — сердце Билла забилось чаще, дыхание участилось, однако рассудок по-прежнему был холоден. Нет, это был не страх. Скорее азарт. Предвкушение привычной игры, ставка в которой жизнь. Игры, где победителей никогда не судили, а проигравшие были никому не интересны. Игры, которая незадолго до второй войны и как раз накануне золотой лихорадки стала самой популярной в штатах. Эта игра называлась «Быстрый и мертвый», и тот, кто не умел в нее играть, уходил с большой дороги, ведь, в отличие от покера или метания костей, в ней никак нельзя было смухлевать, и как бы ты удачлив не был, в конечном итоге удача тебя не спасет. Все решает только скорость. Твинс любил эту игру. Ведь не любить ее и бродить в одиночку пять лет по маленьким штатским городкам было невозможно.
Шаг! Едва слышимое шуршание травы. Еще один… Незнакомец не спешил выдавать себя, не спешил кричать о том, что он безоружен и не хочет вреда, хотя уже понимал, чем это ему грозит. Билл тоже хранил сдержанное молчание. «Черт! Где же Пабло? Неужели он так никого и не нашел? Или может быть его уже нашли другие? Нашли и тихо перерезали глотку, а?»О намерениях «наблюдающего из тумана» догадаться было не сложно. Он наверняка хотел убить и ограбить одиноких путников. В этих болотах ведь так много беглых каторжников, индейцев и бандитов.
Этот кто-то старался идти тихо и осторожно, словно кошка, но он уже выдал себя. Билл нацелил револьвер на одно из деревьев и взвел курок. «Ловушка? Вполне может быть. Кто бы он ни был, он не стал бы разгуливать один по болотам. Наверняка несколько человек сейчас подкрадываются сзади… Черт! Пабло, ну где ты? И как не вовремя капитана потянуло на воспоминания! Сейчас мы должны были бы стоять спина к спине и ожидать нападения со всех сторон. Черт!» — Твинс не спеша, не сводя прицел с дерева, чуть развернулся в сторону, чтобы захватить краем глаза как можно больше пространства. Капитан и не думал выбираться из своей апатии, он все также тихо скулил, а его ружье лежало слишком близко к чаще, из которой в любую минуты могли выпрыгнуть, размахивая заточками, бывшие заключенные тюрьмы Толука. «Только бы не пропустить его, только бы не пропустить!» — азарт притуплял чувство опасности, Билл щурил глаза и быстро облизывал губы. Секунды тянулись невыносимо долго. Еще немного, и Твинс бы просто лопнул от переполнявшего его напряжения.
Незнакомец вышел из своего укрытия. Билл, не медля ни секунды, выстрелил. Он даже не успел разглядеть нападающего. Твинс не хотел убивать, только прострелил колено, чтобы затем мгновенно развернуться на 180 градусов, ожидая встретить позади основные силы противника. От раздавшегося резкого, бьющего по всей коже шума капитан Гудбой несколько раз дернулся и завыл громче. Это был хороший выстрел. Точный, сделанный по всем правилам этого кровавого искусства. Билл услышал, как отвратительно хрустит кость, как рвется кожа, и он знал, что из правой ноги незнакомца сейчас фонтанчиком во все стороны бьет кровь, а нога изуродована вылезшим на поверхность белым крошевом. Но он не кричал, хотя боль должна была быть невыносимой. Он даже не рухнул на землю, а такое попадание (Твинс знал по своему опыту) сбивает с ног даже самых крепких парней. А позади не было… никого! Незнакомец действительно пришел один.
Твинс потратил еще долю секунды, чтобы вернуться в исходное положение. Увиденная картина поразила его. Перед ним стоял длинноволосый индеец неопределенного возраста (как это обычно бывает у индейцев, ему с легкостью можно было бы дать и двадцать пять, и пятьдесят), одетый в какую-то яркую шерстяную накидку. Все его тело было расписано причудливыми разноцветными узорами, как это бывает у шаманов макак. Прострелянное навылет колено, кажется, нисколько его не волновало. Лицо его оставалось каменно, нечеловечески спокойным. Он лишь опирался одной рукой о морщинистый ствол старого дерева, чтобы не упасть. Дуло кольта было направлено прямо ему между глаз. Между белых глаз, лишенных зрачков и радужки. Слепых глаз…
Он все молчал. Билл понял, что эта макака сейчас просто не может говорить, оттого что ее зубы от боли сцеплены мертвой хваткой. Челюсть была напряжена так сильно, что вздувшиеся желваки искажала его лицо куда страшнее, чем рана уродовала ногу. И все-таки он не кричал… «Пристрелить сразу!» — подумал Твинс. «Нет!» — резко перебил его Уильям. «Лучше поговори с ним. Задай вопросы. Не стреляй пока». Черт бы побрал Билла, если он не расслышал неуверенности в голосе несгибаемого брата.
— Сколько вас? Быстро! Говори, два раза повторять не буду! — Твинс выкрикнул это, и, чтобы подтвердить свои намерения и морально уничтожить «сиу», два раза выстрелил в воздух. Этот индеец поразил его своей стойкостью. Ему доводилось слышать разные байки о силе духа краснокожих, да он и на собственной шкуре испытывал эту их силу духа множество раз. Но не упасть и не закричать от такого выстрела. Воля слепого была поистине безгранична. Шумно выпустив воздух из легких, он, наконец, ответил Твинсу на чистейшем английском.
— Я… Один… Правда… — говорил индеец медленно и четко, голос его не дрожал, только произнося каждое новое слово он делал небольшую передышку, чтобы шумно вздохнуть сквозь зубы. — Я не причиню… вреда… Я хочу… предупредить… — Речь его показалась Биллу поначалу странной, и он не сразу понял, что говорит слепой с сильным британским акцентом. — Кзучильбара… Он рядом… близко… У твоего… Спутника… Зло… Много Зла…. Внутри. — Его ногти впились в дерево с такой силой, что толстая кора начала трещать под пальцами. Твинс совершенно не понимал, что происходит. — Он… Держит его… Глубоко… Он его поборол… Почти… Но Зло… Оно не уходит… А Кзучильбара питается…. Злом… Он не оставит его… — лицо индейца быстро бледнело от потери крови, но он не спешил терять сознание. Он предупреждал. — Оставь… Уходи… Ты ничего не поймешь… И не изменишь… Пусть слуги… Кзучильбары… Заберут его зло… Уходи… Не твой бой… Уходи…
— Какого черта! — Билл закричал. Он специально подогревал себя, чтобы казаться уверенней и злее. Как Уильям. Но Уильям не был у макак в плену. Даже брат не ненавидел их так сильно. — Вы все сговорились? Вам всем так нужно, чтобы я убрался отсюда? Да кто ты такой, чтобы предупреждать? Что за кзуличабра? Я не собираюсь уходить. Было бы слишком глупо, проведя эту пару кошмарных дней в городе, за которые я постарел лет на десять, покинуть его ни с чем!
— Я… хочу помочь… Слуги… уже идут за вами… И они не станут предупреждать… И Она… она уже рыщет по болотам…. Она копит злость…ярость… она голодна и скоро станет сильнее… — это странное выражение пустых глаз… Слепец видел Твинса, читал его как открытую книгу, как та тварь из «огненного» кошмара. Может быть, это она и была, переродившаяся сперва в железного великана, а затем в слепую макаку. Простые люди не гуляют одни по болотам. И не следят за тобой, если хотят о чем-то предупредить.
— Я предупредил…. — сказал индеец, и туман окутал его, как сахарная вата облепляет деревянную палочку на ярмарке. Мгновение спустя Твинс уже не мог различить даже его силуэт, настолько сильно сгустилась белесая пелена.
Такого не могло быть, только не в обычной жизни! В кошмарных снах — сколько угодно, но не наяву! Билл стал палить в это образовавшееся у него на глазах облако. Расстрелял все пули, которые еще остались в барабане. Но когда пороховой дым рассеялся, таинственный слепец уже исчез. Твинса пробил озноб. Это было неправильно. Это было невозможно. Он мог поверить в вечную молодость Винсента. Кто же будет стареть от такой роскошной жизни? Списал чудо исцеления на какую-нибудь тайную методику священников, ведь о чем-то подобном ему уже доводилось слышать. Но индеец, исчезающий, растворяющийся в воздухе прямо у него на глазах… «Свершилось… Я сошел с ума…» «Собери сопли в руки и посмотри, что там с капитаном. Позаботишься о душевном здоровье попозже, сейчас важнее добраться до Шатерхенда. Не столь важно, в каком состоянии рассудка ты его убьешь», — Уильям в последнее время стал хозяйничать в голове у Билла даже слишком часто.
Обернувшись к капитану, Твинс застал того уже поднявшимся, встряхнувшимся и снова вооруженным. Его глаза были полузакрыты, а по лицу бродила тень странного умиротворения и мечтательности. Но никакой злобы во взгляде — это были глаза настоящего (или фальшивого?) капитана Гудбоя.
— Как странно, — пробормотал он. — Капитан Гудбой наверное уснул прямо на ходу. Такое с ним иногда случается. капитан Гудбой стал очень старым и, порою, он делает глупости. бандит ведь не будет злиться на капитана Гудбоя? — и старик смущенно посмотрел в глаза Биллу. — капитану Гудбою снился чудесный сон… Такое редко бывает! Это было почти… почти как клаудия… Там, во сне, капитан Гудбой был совсем маленький. И капитан Гудбой играл с Мишель, а Матушка Абадейл готовила черничный пирог. Самый лучший из всех черничных пирогов, между прочим! Там было много детей и все веселились и смеялись. И никаких городов. Капитан Гудбой не любит города. Но все было слишком расплывчатое. Я не мог откусить пирога, не мог обнять Мишель… клаудия все-таки лучше, чем эти сны…
Твинс содрогнулся от странного чувства. Он снова испытывал искреннюю жалость к этому несчастному, сломленному войной человеку, которого угораздило родиться на свет не в то время и не в том месте. «Ха-ха! К несчастному! Да он детишек загубил больше, чем ты в жизни воробьев видел, братец! Как ты можешь жалеть этого подонка?» — Уильям, по-видимому, был в хорошем настроении. И это очень раздражало Билла.
— Заткнись! — рявкнул он. Капитан Гудбой отпрянул и принялся извиняться за свою болтливость, уверял, что не хотел обидеть бандита с Запада. Счастливая полуулыбка быстро сползла с его лица. Твинс попытался все объяснить старику, не вдаваясь в лишние подробности. — Это я не тебе… капитан, не пугайся. У меня тоже есть свои матушки Абадейл, только они не пекут пирогов, а жаждут отмщения…. — Гудбой пару раз хлопнул глазами, а затем очень понимающе кивнул. — Послушай, мы с тобою, кажется, серьезно влипли. Наш мексиканский друг куда-то запропастился.. И еще одно. Капитан, я не уверен, но похоже на то, что скоро нас настигнут ребята, которые работают на Кзу-Чиль-Ба-Ру… — Билл тщательно проговорил это странное имя по слогам. Он сколько угодно мог притворяться недоумком, но важные факты и имена он всегда запоминал четко. — Ты не знаешь, кто это такой? Может быть, кличка какого-нибудь местного вождя?
— Никогда о таком не слышал, — лишь пожал плечами старичок.
— Очень жаль… Я думал, что ты знаешь… Слушай, по всей видимости нам придется скоро стрелять. И стрелять много. Не спрашивай меня, откуда я это знаю, просто будь готов. Держи ружье всегда в боевом состоянии
— Обижаете! Оно у меня всегда в таком состоянии. Беда лишь в том, что я уже давненько не стрелял. С самой войны, почитай. Но если нужно, я справлюсь, — и он часто-часто закивал, как ребенок, на которого возлагается великая ответственность принести воды из колодца.
— Я не знаю, кто это. Не знаю, чего ждать… Просто будь наготове, хорошо? — Билл улыбнулся. Гудбой нужен был ему именно такой, спокойный и дружелюбный. Он не хотел, чтобы другая сторона его личности возвращалась. Во всяком случае, пока они вдвоем были затеряны в бескрайних болотах. И пока не начался бой.
Тем временем из тумана вышел Пекадор, оглашая все окрестности громким хрустом веток. Скрытное передвижение никогда не было его сильнйо стороной.
- Я все проверил, Билли. Чисто. В округе никого нет.
- Идиот! Я только что разговаривал с каким-то шаманом-сиу. Он подобрался к нам почти на расстояние вытянутой руки. Ладно сумасшедший ветеран забытой войны, но ты то Пабло! Как ты мог его проморгать?
Пекадор очень странно посмотрел на Твинса и медленно и отчетливо, словно непонимающему ребенку, почти по слогам, разъяснил.
- Билли, я уверен, здесь точно никого не было. Никого. Ни одного долбанного мачо. Даже крупных зверей сейчас вокруг нет. По-моему ты просто переутомился. В тумане да на болотах мерещится знаешь ли… Всякое…
- К черту! Некогда мне тут тебя переубеждать. Просто держи обрез под рукой, хорошо? Кажется наклевывается крупная заварушка. И я не уверен, что это будут люди Шатерхенда. Не спрашивай откуда я это знаю, просто поверь, хорошо?
— Хорошо. Теперь мы можем идти дальше. У нас не так много времени, а путь не такой уж и близкий.

И они двинулись дальше. В пути почти не разговаривали. Не хотелось.
Лишь однажды между Твинсом и Пекадором состоялся следующий короткий диалог.
- Тебя не донимают сны, Билли?
- Спрашиваешь!
- Ну да… безумные, ужасные сновидения, которые невозможно отличить от яви. Дня не проходило в этом проклятом городе, чтобы я не просыпался посреди ночи в холодном поту. Знаешь… Я ведь всю свою жизнь готовил себя к аду, я почти уже свыкся с мыслью о том, что рано или поздно черти будут тыкать мой зад своими вилами, а я буду плавиться и шипеть как сметана на раскаленной сковородке. Но этот город показал мне совсем иной ад. И черти кажутся милыми и привычными добрыми знакомыми, в сравнении с теми тварями, что я видел во снах.
- Ты имеешь в виду огромного железного монстра и какое-то непонятное существо, со ртом посреди груди?
- Э… О как! Нет. Должно быть это демоны приставленные лично к тебе. Я вижу в основном заброшенную шахту, в которую скидывают трупы и там в засохшей, застывшей крови эти тела плавают, не живые и не мертвые, проклятые и всеми забытые и покинутые. Иногда мне сниться, что я один из них. Это куда хуже чем черти. С чертями наверное можно хотя бы договориться, а вот в кровавой бане заброшенной шахты никакой надежды нет. Только забвение и страх… Тьфу! – далее Пабло выдавил из себя длинное витиеватое испанское ругательство, поспешно прочитал пару молитв и надолго замолчал.
Несколько раз Твинс замечал в зарослях мелких зверьков, даже не успевая разобрать, что это были за существа. Ели и пили на ходу, привалов не делали. Капитан Гудбой больше не чеканил шаг и не распевал походных песен. Он двигался очень осторожно, почти не дыша. С надуманной и излишней осторожностью, крепко сжимая обеими руками свое любимое ружье и оглядываясь по сторонам. Видимо, так его учили готовиться к нападению в отряде капитана Джима Морриса. Когда на топи опустилась ночь, они прошагали больше половины пути до французской колонии. О скорой мести Твинс не думал. Пытался вообще не думать, только выбирать безопасные тропы. Один раз Гудбой чуть не увяз в трясине, но, слава Богу, Билл вовремя вспомнил о веревке и без труда вытащил незадачливого вояку.
Тьма и туман на болотах — не самая приятная комбинация, и Твинс угадывал в едва различимых очертаниях узловатых деревьев то демонов из своих кошмаров, то знакомых ему людей, чаще других угадывал в тумане силуэт безымянного слепца. Один раз ему даже показалось, что кора одного из дубов сложилась в лицо Анжелики, но он быстро отогнал от себя этот морок. Ночью рассудок притупляется, а чувства, наоборот, обостряются до своего предела и даже выходят за предел.
Один раз путники ясно и отчетливо услышали раздающиеся издалека звуки флейты.
- Я знаю этот мотив. Ты тоже его слышишь, Пабло?
- Акиро? Здесь? Не может быть… Хотя… Хотя наверное тут все возможно, это же царство безумия в конце концов.
Путники уже хотели двигаться вперед, прямо на звуки флейты, дабы проверить свою неожиданную догадку, но неожиданно мелодия смолкла, и совсем с другой стороны болота раздался громкий нечеловеческий вой.
- Ждите здесь! Я на разведку! Если что-то серьезное, буду стрелять, - быстро проговорил своим спутникам Твинс и быстрым, но осторожным шагом отправился поглядеть на таинственного зверя.
Какого же было его удивление, когда на одной из чуть менее заросшей деревьями опушек он увидел ту, что издавала эти крики.
Это была Диана. Она танцевала в лунном свете, абсолютно обнаженная и свободная. Казалось, загадочная девушка говорит с деревьями и звездами, а те отвечают ей на каком-то беззвучном, непонятном языке. Билл смотрел на Диану достаточно долго, во всем ее поведении угадывалось нечто звериное. Она с трудом держалась на двух ногах и предпочитала передвигаться на четвереньках. Со смесью отвращения и любопытства Твинс заметил, как девушка быстрыми неуловимыми движениями выхватывала рыбу из мелких заводей и впивалась в нее зубами, разрывая и поедая сырую плоть. Временами до Билла доносился шепот Дианы, единственной четкой и понятной фразой в котором было лишь «Иштар! Иштар! Мама! Мама!». Все остальное было бессвязным набором букв, видимо Диана лепетала на каком-то одном ей понятном наречии. Понаблюдав за сумасшедшей еще несколько минут Твинс наконец вернулся к своим спутникам.
- Ничего серьезного. Отбой. Просто безумная девица, решившая прогуляться по болоту. Пусть идет своей дорогой, нам с ней не по пути.
- Ты хочешь сказать, что эти звуки издавал человек? Женщина? Чика? – Пекадор был искренне удивлен.
- Да. Я же говорю – сумасшедшая. Ничего серьезного. Нам пора идти дальше.
Пабло и Гудбой только сокрушенно покачали головами.
Только ночью, когда путники отошли от местопребывания Дианы достаточно далеко, Твинс сумел расслышать вдалеке конское ржание. «Ездить по болотам на лошадях — безумие… Но, если это не галлюцинация, значит, где-то на расстоянии полумили от нас бродят всадники», — чтобы удостоверится, Твинс несколько раз ложился на мох и прикладывал ухо к земле. Да, он действительно четко различал неспешное перестукивание копыт. Предупредив капитана и мексиканца, чтобы те были особенно осторожны, Твинс несколько раз проверил исправность револьвера и пересчитал патроны. Их было ровно двадцать два… Не очень много, если учесть, что болота Сайлент Хилла таили в себе совершенно неизвестные напасти. Они стали двигаться медленней, и вскоре даже глуховатый капитан сказал, что «да, да, и вправду коняшки где-то рядом». Кто бы это ни был, они брали их в окружение и наверняка хотели пресечь все попытки к бегству. Рассуждая о происхождении отряда всадников, Твинс перебрал все возможные варианты:
«Индейцы? Едва ли… В этих краях лошадей отродясь не было, местные «сиу» наверняка не знают даже, как ездить верхом. Лошади могут быть только у «бледнолицых»… Молодцы старины Шатерхенда? Уже теплее, хотя тоже маловероятно, едва ли Винсент солгал мне насчет того, что вся их шайка находится в французском поселении и больше нигде. Это бы просто не имело для него смысла, а он из всякого своего поступка извлекает максимум выгоды. Люди шерифа? Надзиратели из тюрьмы… Да, у них есть лошади, но ведь Редлоу сам приказал мне убираться из города, зачем ему снимать с постов людей и ловить меня снова? Если отбросить совсем уж бредовые мысли насчет каторжников-конокрадов и непонятно, с какого перепоя забредших сюда сил Гвардии, то остается только один вариант. Помнится, Стивен рассказывал, что-то о недавно объявившейся банде «с лошадьми и оружием»… Я тогда решил, что он имеет ввиду Шатерхендских орлов, но если это не так, значит, мне повезло встретиться именно с этой таинственной новой напастью горожан. Причем, судя по тому, как уверенно и лихо они разъезжают целым отрядом по болотистым тропам, рискну предположить, что эти ребята из местных… Чужаки бы здесь переломали всем лошадям ноги в первый же день. Слуги Кзучильбары? » — последняя мысль выбивался из стройного ряда логичных рассуждений. В самом деле, нельзя ведь принимать всерьез слова, сказанные тебе твоей же галлюцинацией? Но это непроизносимое имя… Кзучильбара… никак не выходило у Твинса из головы. «Ты ничего не поймешь… И не изменишь… Пусть слуги… Кзучильбары… Заберут его зло… Уходи… Не твой бой…»
Ржание лошадей становилось громче. Кольцо вокруг троицы стягивалось уже. «Не мой бой? Едва ли. Пока я жив, все бои этого дерьмового мира мои. И если я живу, значит — я побеждаю», — приняв решение, Твинс выбрал, пока еще было время, небольшую опушку, достаточно просторную и загроможденную непроходимыми для коней каменными глыбами. К счастью Гудбой и Пекадор все поняли с первого раза. Все-таки оба они были профессиональными убийцами, один из армии, другой с большой дороги. А у Гудбоя так и вовсе навык «подготовки к обороне на местности от противника, превышающего во много раз все разумные пределы численности» был, наверное, одним из самых любимых.
Усадив капитана за один из камней, расположив Пабло с обрезом на дереве и подобрав себе удачную позицию за другим валуном, Твинс стал ждать гостей. Двадцать два патрона. Вооруженные «слуги Кзучильбары», которых могло быть и больше двух десятков. Затаившийся до лучших времен голос Уильяма. Трясущийся, но не подающийся панике капитан. Нервно перебирающий карты Пекадор. Все это было против него.
Но, может быть, в этот раз на его стороне будет удача?
Когда желтая Луна поднялась над верхушками самых больших деревьев, из глубины леса стали медленно выезжать всадники, с ног до головы укутанные в красные балахоны.

Глава 12. Правосудие
(Музыкальная тема главы - Requiem for a dream. Hans Zimmer)



«Тринадцать… четырнадцать… вон еще двое, значит их уже шестнадцать… И это не все… Черт! Много…» — Твинс внимательно следил за этими странными людьми. Они не были похожи на банду. Слишком организованны и молчаливы. Их странные одежды напоминали «форму» Ку-Клукс-Клана, с тем лишь отличием, что балахоны были выкрашены в цвет крови и огня, а не в цвет кожи «Расы Хозяев». Их лошади тоже были укутаны в красные тряпки, и в тумане казалось, что всадники едут верхом на сказочных саламандрах. Маски скрывали их лица, и Билл поразился тому, что на них не было прорезей для глаз. Только для рта и носа. Ориентировались эти люди не иначе как по запаху, хотя вели всхрапывающих лошадей очень уверенно. Камни, беспорядочно раскиданные по поляне, действительно стали для слуг Кзучильбары серьезной преградой, и Твинс похвалил себя за находчивость, когда разглядел из своего укрытия, как некоторые из наездников стали спешиваться. Большая часть ряженных осталась в безопасных для коней пределах леса, и, видимо, они должны были схватить Билла или Гудбоя, если бы те вздумали сбежать со своих огневых позиций и прорываться с боем. «Шериф говорил, что они на конях и вооружены… Лошадей я вижу, но где же, черт побери, их оружие? Ни одного ружья, ни одного пистолета. Неужели эти звери воюют, как в средние века?» — словно подтверждая догадку Твинса, спешившиеся по знаку одного из своих синхронно достали кривые, остро отточенные лезвия. Те же, что остались караулить в лесу, отсоединили от седел длинные копья и угрожающе подняли их остриями вверх. «Они совсем рехнулись? Это называется «вооружены»? Да я расстреляю их хоть сейчас!» — Твинс решил было, что столь странное оружие ряженых и есть добрый знак, знак удачи. «Но их сейчас только около камней семеро. Еще человек десять, а, скорее всего, в два раза больше ждут в лесу. Что ты сделаешь, если у тебя закончатся патроны раньше, чем ты положишь их всех?» — Уильям был настроен серьезней и бил, как всегда, в самые уязвимые места рассуждений Билла. «Если у меня закончатся патроны, раньше чем эти «слуги» переведутся, то и после этого я заберу с собой как можно больше этих сукиных детей!» — Билл не обращал внимания на напряженность в голосе брата. Его снова начинал захлестывать азарт. И уж на этот раз бой обещал быть честным, без вмешательства потусторонних сил.
Твинс кинул мимолетный взгляд на укрытие Пекадора. Тот расположился между ветвей огромного дуба и позиция его была прямо скажем очень выгодной. Но вот выражение лица мексиканца очень не понравилось Биллу. Пабло поймал взгляд Твинса и жестами показал, что еще одна достаточно большая группа незнакомцев приближается с севера. Судя по жестам второй отряд состоял как минимум из двенадцати человек. Также Пабло показал жестами, что собирается взять это неожиданное подкрепление на себя, но в его взгляде Твинс не увидел обычной уверенности в своих силах. Казалось мексиканец предчувствует что-то нехорошее, что не так то просто выразить словами и тем более жестами.
Переступая по сухой земле поляны, огибая каждый камень стороной, эти странные, вооруженные лишь кривыми кинжалами люди держались тесно, плотно, совсем не отходили друг от друга и представляли собой отличную мишень. В принципе можно было положить их всех и сразу, им бы просто не хватило времени, чтобы разбежаться в стороны. Твинс не очень-то надеялся на капитана и исходил из того, что он выступает вообще один против двух дюжин, учитывая что Пабло будет прикрывать их от отряда наступающего с севера. Он не торопился стрелять. Все ждал, что не выдаст себя, ждал, что ряженные уйдут отсюда, что не заметят, пропустят (немудрено-то, с завязанными глазами!). Они вертели головами и шли на запах. Этот отвратительный звук, когда их носоглотки с шумом буквально пожирали воздух. Совершенно нельзя было различить ни их одежд, ни даже роста и комплекции. Красные балахоны и маски словно уравнивали их, как прокрустово ложе, стирали их личности, оставляя взамен лишь способность жрать ароматы болот. И людей… И страх… Билл покрепче сжал револьвер. «Уйдут… Уйдут… Должны уйти… Просто проверят это место, как и все прочие в округе, и уйдут…» Но они не уходили. Только бесшумно перемещались от одного камня к другому, все ближе и ближе к тому месту, где засел капитан Гудбой. Липкая капелька холодного пота выступила у Твинса на лбу. Спешившиеся разом оглянулись и, резко рассыпавшись на ходу, кинулись в его направлении.
— Мать твою! — закричал Билл. Скрываться смысла уже не было, его учуяли в самом прямом смысле этого слова. Поднявшись из-за камня, он одну за другой выпустил в нападающих все семь пуль и тут же скрылся, не успев даже разглядеть, смертельными ли были попадания. Над головой пронеслось сразу три метко пущенных из чащи копья, два из которых сломались о спасительный камень, а третье пронеслось так близко к голове, что Билл почуял дуновение неприятного ветерка около левой щеки. Оставшиеся при своих лошадях бандиты не теряли времени зря, и выходило так, что вышедшие на линию огня спешившиеся — не более чем пушечное мясо, застрельщики, обреченные умереть, но выманить его из укрытия. Бах! Бах! С другой стороны «сада камней» раздались два выстрела Гудбоя. Лошади громко ржали, пугаясь шума и запаха дыма. Некоторые из них понесли, и одна, по-видимому, сбросив всадника, выбежала на усеянную острыми камнями поляну, где в один момент стерла копыта и переломала себе все ноги. Нападающие не кричали, но их тела тяжело падали на камни, шурша безразмерными одеждами и гремя лезвиями ножей.
Твинс перезаряжал кольт… Он делал все как можно быстрее и наделся выскочить и пристрелить хотя бы пару-тройку всадников перед тем, как Гудбоя захлестнет лавина выпущенных копий. Наклонившись, он быстро высунулся с правой стороны булыжника и стрельнул еще три раза, метя в скрывающихся за деревьями коней. Чем быстрей все без исключения лошадки ударятся в панику, тем будет лучше. Стреляя, Билл отметил, что на камнях лежат без движения уже пятеро ряженых, и еще трое, сильно прихрамывая и истекая кровью, несутся во весь опор в его сторону, размахивая на бегу ножами. Собственная кровь не останавливала их, а лишь придавала сил, словно это были не люди, а разъяренные хищные животные. В ночном прохладном воздухе раздавался частый свист пущенных копий, капитан Гудбой выстрелил еще несколько раз, а топот людских ног раздавался все ближе и ближе. С сухим треском Пабло разрядил обрез и выдал свое месторасположение. Поляну огласила такая залихватская и витиеватая испанская брань, что будь в этом забытом богом месте хотя бы пара ангелов, они бы просто умерли от стыда услышав это.
В барабане было три патрона, на подготовку времени не было, и Твинс решил пойти на риск. Он кувырком перекатился за другой валун и, встав на ноги и не заботясь о глупой чести, расстрелял в спину троих раненых, которые уже почти настигли его. Пальцы Билла не тряслись, когда он вкладывал в барабан очередную семерку пуль. Он не мог позволить себе такую роскошь, как нервная дрожь.
«Дьявол! Последняя обойма и еще один патрон, а потом пиши пропало! Дьявол! Мы должны продержаться!» — в суматохе боя, глотая пороховой дым, Твинс проклинал себя за то, что так и не удосужился раздобыть в том чертовом городе еще хотя бы патронов двадцать. Проклинал себя за то, что не все его выстрелы попадали в цель, ведь ряженные передвигались с нечеловеческой скоростью. «Как шериф Редлоу при нашей первой встрече. Они двигаются так быстро, что их даже не различишь, только смазанные очертания рук и ног в тума… Что?» — капитан Гудбой перебил своим криком мысли Билла. Он кричал очень громко, но это был крик ликования, а не отчаяния. Гудбой-убийца, Гудбой, сжигавший города, Гудбой-сын полка, вот кто сейчас кричал, а вовсе не сумасшедший из Сайлент Хилла. Он уже не прятался, и, поднявшись во весь рост, палил, палил, палил… Твинс не знал, сколько у него патронов, но вероятно их было больше двадцати двух.
Вдруг прямо из леса на Твинса кинулся очередной красный «слуга», в руках у которого было нечто вроде крестьянского цепа, с покрытым шипами шариком на конце. Он тоже не кричал, поэтому его нападение чуть не застало Билла врасплох. Он едва успел увернуться от нацеленного на него удара. Даже крепкий камень не перенес этого мощного натиска и пошел трещинами. Билл, не церемонясь, прострелил этому молодцу череп и, уходя от летящих со всех сторон копий, зигзагами двинулся к капитану. Вся поляна уже была пропитана кровью. Около булыжника, за которым прятался Гудбой, высился целый холмик трупов, и ряженые не спешили бросаться на штурм снова. Твинс бежал туда, почти не глядя на ходу стреляя в сторону леса, скорее пугая лошадей, чем надеясь достать атакующих. Копья летели отовсюду: сбоку, сверху, сзади. Одно из них все-таки задело Твинса и пробило плечо. Но Билл не мог позволить себе сейчас сбавить темп и только продолжал бежать, выжимая из тела все, на что оно было способно. Копье было остро зазубрено, и его шершавые неровности (как пальцы железного великана… Это же материализовавшиеся пальцы того самого великана!) больно впивались в плоть, терзая ее, как уличный кот воробья. Вынуть такое острие будет невозможно, придется отрезать целый клок мяса. Но сейчас Твинсу было все равно. А Гудбой кричал и смеялся, он делал по одному точному выстрелу в три секунды и не подпускал к себе красных бойцов ни на шаг. До его камня оставалось всего несколько футов.
Откуда-то сбоку раздался мощный, сотрясающий все окрестности звук взрыва, который спровоцировал мощное ржание коней. «Ай да Пабло! Ну сукин сын! Многое можно было ожидать от этого прохвоста, но динамитная шашка – это и впрямь внушительно. Молодец гринго! Больше дыма и шума – это именно то, что сейчас нам нужно. Надеюсь его выстрелы точнее моих! А палит мексиканец ну очень часто!»
Глаза выедал жгучий пот, от потери крови и напряжения перед глазами поползли тягучие красные пятна, и их уже нельзя было отличить от залившей землю крови и тел павших «слуг». Твинс стрелял в чащу, стрелял на поляну, и ему показалось, что за время бега он снял еще троих. Бежать! Десять футов… Еще выстрел в сторону выбегающих из леса! Девять футов…Патроны кончились! Остался лишь один, двадцать второй. «Это для Шатерхенда! Они уже и так поели достаточно свинцового гороха», — бросил Уильям. Восемь… Конское ржание. Свист копий. Семь… Под ногами зазвенел брошенный клинок… Шесть…. Из леса выбегают все новые и новые ряженые. Господи, да когда же они закончатся! Пять… Почти! Капитан поднялся, чтобы прикрыть Билла. Достаточно только рассчитать силы и прыгнуть…
И тут один из «убитых», не поднимаясь с земли, схватил Билла за ногу! Твинс не удержал равновесия и упал, а этот паскудный, хитрый красный притворщик уже тянулся к его горлу своим кривым лезвием. Билл ударил его по лицу. Раз, другой, третий… Что-то за маской хрустнуло, «слуга» заскулил и схватился за лицо. По его подбородку стекала темно-вишневая кровь, смешанная с его же соплями или вытекшим глазом. Перехватив нож, Твинс перерезал ему глотку и стал отплевываться от забившей ему прямо в лицо крови. Подтянув к себе тело, Билл поднял его как щит и успел, успел, успел закрыться от еще нескольких метко пущенных копий. Они в четырех местах пробили спину еще пока живого человека, и тот, не став больше сдерживаться, громко, как только мог, захрипел. Твинс перекатился за спасительный камень, крепко прижимая к груди нож. Но Гудбоя там уже не было!
В следующую секунду над поляной раздался крик боли и глухой тяжелый звук падающего тела. Кажется метатели копий сумели поразить Пекадора и тот рухнул с вершины дерева!
Громко выматерившись, Твинс огляделся вокруг и заметил в стороне, уже почти у самой границы леса, как капитан сражается один против сразу троих противников, вооруженных топорами и какой-то странной леской. Он размахивал во все стороны винтовкой, и его штык не позволял нападающим подойти ближе, но шансы его все равно были чертовски малы. В глазах капитана сиял огонь ярости, точно такой же, с каким Бернс поджигал библиотеку Винсента. Билл приподнялся и поспешил на помощь, превозмогая боль от застрявшего в плече острия и напомнивших о себе натертых о землю ожогах. Метнув на ходу нож в одного «слуг» с топором, он сбил с ног еще одного «топороносца», полагая, что парень с рыболовной леской является самым неопасным из троицы. Катясь по земле, они несколько раз поменялись местами, и Твинс все-таки сумел выхватить у красного из рук топор и без замаха всадил его ему в грудь. Тем временем Гудбой без особого труда насадил на штык последнего из них, но на его место из чащи и со стороны поляны пришло еще шестеро. Все новоприбывшие сжимали в руках эти непонятные железные нити. Билл кинулся было к ближайшему, размахивая ржавым, измазанным липкой кровью топором, но атакованный им «слуга», словно не принимая боя, лишь быстро-быстро отскакивал из стороны в сторону. В глазах начинала откуда-то снизу подниматься давящая тень… «Нет! Я не потеряю сознания! Только не сейчас, после боя — сколько угодно, но не сейчас! У меня еще остался один патрон для Шатерхенда!!!» — мысли о Мести были единственным, что еще держало Твинса на ногах. Он все гонялся за одним из нападающих, и тот уводил его все дальше от капитана. Пока Твинс и Гудбой схватились с нападавшими в рукопашную, Пабло бросил куда-то вдаль, скорее на удачу еще одну динамитную шашку. Пока красные балахоны отвлеклись на взрывы и паникующих лошадей, он доковылял до сражающихся товарищей, отбросил в сторону бесполезный, заклинивший обрез и взял в правую руку мачете, а в левую кнут.
- Я уже отправил пятнадцать красных подонков к чертям на вилы! Холла-хонча, амиго! Подходите ближе! Я отправлю еще столько же!
Несмотря на браваду и кураж, Пекадор очень быстро бледнел и по нему было заметно, что рваная рана на бедре очень серьезна, и если срочно не предпринять мер, то он мог умереть просто от потери крови. Пабло слабел с каждым шагом, но он и не думал сдаваться этим чертовым подонкам. Он хотел забрать как можно больше их с собой. И последняя динамитная шашка приятно грела внутренний карман пончо.
Гудбой сражался, как лев, позабыв про возраст и свою обычную неловкость. Но их было слишком много. Окружив со всех сторон, они навалились на старика всем скопом, перекинули друг другу концы нитей, даже не подходя на расстояние штыкового удара. Не прошло и двух секунд, как герой войны за Независимость и гроза всех роялистов был крепко связан, впивающимися в плоть железными путами. Щелкнули какие-то рычажки, и из лесок высунулись маленькие бритвы, и только тогда капитан позволил себе крик отчаяния. Он не мог стоять на ногах, они сами собой подкосились, и каждое движение стало доставлять невыносимую боль от множества порезов. Винтовка, выпавшая из обессиливших рук, была презрительно отброшена чьей-то красной ногой далеко в сторону. Гудбой выл и молил Твинса о помощи. Билл видел все происходящее, но никак не мог пробиться к капитану, также окруженный несколькими ловкими, проворными «слугами». Когда он попытался рвануться к связанному, они, разбившись на пары, натянули те самые лески и выпустили бритвы. Твинс не мог бежать голой грудью на верную смерть, и он снова и снова обегал кругом капитана, не в силах найти хоть одну брешь в этой незамысловатой, извращенной обороне. «Билли! Билли! Бандит! Не бросай меня! Не отдавай меня им, слышишь?!» — надрывался Гудбой. Его парадная форма была изрезанна на лоскуты, вся перепачканная землей, своей и чужой кровью. Подоспел один из нападающих верхом на коне. Он быстро привязал поданный ему конец лески к стремени и галопом умчался вглубь леса, потащив упирающегося и верещащего Гудбоя за собой. В темноту. В туман. Из последних сил Билл бросил вдогонку всаднику топор и попал точно в шею, перебив тому несколько позвонков. Всадник покачнулся и стал медленно падать в сторону, но на лошадь, которая даже не успела остановиться, тут же взобрался другой «слуга» и только сильней хлестнул ее плеткой. Тело Гудбоя волочилось по грязной земле, и стариковские кости ощущали со всей силой каждый мелкий камешек, каждую ямку, и чем больше гнал лошадь ряженный, тем сильней впивались в тело капитана острые лезвия. Очень скоро его крик утонул в глубине болот.
- Держись, старик! Мы тебя вытащим! – прокричал Пабло, перерезая глотку уже четвертому балахону. Его покрытое шрамами тело в ходе тяжкого боя покрылось еще большим количеством свежих ран, и все они кровоточили. Еще семеро культистов взяли мексиканца в плотное кольцо, но он не подпускал их близко, отгоняя точными свистящими ударами кнута.
- Ну что, драные подонки? Слабо подойти? У вас вообще есть яйца или вы все чертовы скопцы, а? – Пекадор надеялся, что его дразнящая ругань выведет нападающих из равновесия, заставит сделать необдуманный шаг, но балахоны оставались хладнокровны, безразличны и очень организованны.
- Значит, в атаку мы не торопимся? Ну так отведайте этого, уроды!
Пабло поджог фитиль последней шашки от своей тлеющей сигары и уже приготовился ее бросать, но в тот же момент мексиканец пропустил резкий выпад одного из красных. Тот достал таки своим лезвием руку Пекадора и тлеющая шашка упала прямо к его ногам.
- Мерде! – только и успел громко воскликнуть он, занес было ногу, чтобы оттолкнуть от себя смертельно опасный динамит, но было уже слишком поздно. Третий взрыв убил тех семерых, что окружили Пабло, но и самого мексиканца не пощадил. Он разлетелся по поляне кровавыми ошметками.
Так Твинс остался наедине с пятью слугами Кзучильбары. Они были настроены очень решительно, их лица по-прежнему были закрыты, а у Билла не было в руках ничего, ровным счетом никакого оружия, чтобы дать им отпор. Теперь видимо подошла его очередь ощутить на своей шкуре все прелести колючей проволоки…
«Если умирать, то достойно! Ох Пабло… Ты сражался и умер так, как мало кто… Надеюсь святой Варраван не забудет тебя в посмертии… черт… жалко мне этого подонка!» — слегка помутненный от усталости, горя и напряжения рассудок Твинса всерьез задумался о последней пуле. «Черта с два! Пока жив — бейся и не смей сдаваться! Эта пуля предназначена для Бенджамина Ресуректера и больше ни для кого», — даже перед лицом скорой смерти Уильям был неумолим. Он очень хотел быть отмщенным... И Билл просто зарычал на наступающих людей в красных балахонах. Стал искать глазами ближайший булыжник, чтобы проломить череп еще хотя бы парочке. А они приближались. Бесстрастные и безликие, как сама смерть. В воздухе раздался свист. «Все-таки копье, а не леска… И на том спасибо, это легкая смерть», — в одно мгновение пронеслось в голове у Твинса. Но это было не копье, а стрела с зеленым оперением, угодившая в шею одному из наступающих. За нею последовали две, также ударившие точно в цель, и еще двое «слуг» тяжело рухнули на землю. Двое оставшихся попытались сбежать, но и их настигли эти неумолимые стрелы, одного ранив в затылок, другого только в голень. Не раздумывая над происхождением стрел, Билл на негнущихся ногах двинулся к этому раненому и, дойдя, сорвал с его лица маску. Он узнал это бледное, забитое, измученное лицо. Совсем еще молодой человек, почти желторотый юнец, один из тех, кто громил вместе с преподобным Бернсом дом библиотекаря. Его губы тряслись, а взгляд светились страхом и обреченной решимостью.
— Куда? — прошипел, глядя прямо ему в глаза, Билл. — Куда увели старика, черт тебя дери, мелкий поганец!!!
— М-моя с-смерть ничего не р-решает. Твоя ж-жизнь н-ничего не решает. М-мать вс-се р-авно придет в этот-т мир, — заикаясь пробормотал он, а затем его лицо исказилось, и он, сильно сжав зубы, откусил себе половину языка. Раздавшийся треск рвущейся плоти был оглушителен в этой внезапно опустившейся на поляну тишине. Не было уже ни лошадей, ни парящих в воздухе копий, ни выстрелов. Только Билл и спятивший фанатик, избравший такой страшный способ самоубийства. Дернувшись от боли несколько раз, он, наконец, затих, и его тело расслабленно распласталось по земле. Твинс закричал и в бессильной злобе сильно пнул труп ногой, так, что тот откатился в сторону. Оглянулся…
Из тумана вышел слепой индеец неопределенного возраста. Его правое колено было туго перевязано, а в руках он сжимал длинный лук. Слегка прихрамывая, он подошел к Биллу.
— Не кори себя… — медленно проговорил он. — Все, что случилось, было актом высшего правосудия и справедливости… Один твой спутник был убийцей и злодеем. У него не было иного пути, он должен был погибнуть сражаясь и он погиб. И весьма примечательно, что умер он в бою с людьми, у которых грехов едва ли не больше. Так что можно сказать, что перед смертью он избрал таки путь Добра. Второй твой друг провел лучшие годы на войне. Он должен был идти путем воина до конца и умереть в одном из последних боев. Но он не умер и, вернувшись в мирную жизнь, сам того не желая, оказался на пути убийцы. Теперь он все-таки обрел покой. Как и желал. В бою.
— Не говори так, словно он уже умер! Они только увезли его куда-то, может быть, капитан все еще жив! — Билл не мог думать о том, как слепой человек мог так точно стрелять из лука… Не было сил. Было только желание помочь тому, с кем он сражался плечом к плечу. Индеец покачал головой.
— Нет… Поверь мне, надежды уже нет… У меня есть кое-что общее со слугами Кзучильбары… Я тоже очень хорошо слышу и чувствую запахи. Раньше от твоего спутника пахло злом… Теперь, — индеец втянул носом воздух, пропитанный пороховым дымом и кровью. — Теперь только смертью…
— Как? — Твинс только сейчас кивнул на его лук.
— А как они метали в тебя копья с закрытыми глазами? В мире есть много вещей, которые вовсе не такие, какими они кажутся… — индеец не сводил с Твинса своих белых безжизненных глаз. — Что же до меня, то мое имя Экзальчибуте — что на вашем языке значит «Слепой, что видит больше зрячих». И я помог тебе, ведь, если бы не мое предупреждение, ты бы не смог спастись.
Билл чувствовал себя гадко. И дело было даже не в ранах, не в усталости и не в постепенно заполняющей мир черноте обморока. Нет… Ему было жаль Пекадора. А еще капитана. Он презирал себя за то, что не смог помочь. Пожалел одну, последнюю пулю, которой при желании мог перебить эту железную веревку…
Он медленно прошел мимо слепца и вышел в центр залитого кровью и усыпанного телами «сада камней». Последний раз бросив взгляд на затянутое туманом небо, он ожидал увидеть там чистый свет звезд. Но его не было… Только тьма… Тьма на небе и расползающаяся все сильней тьма в глазах.
Упав на землю, Твинс потерял сознание.

Глава 13. Повешенный
(Музыкальная тема главы - Финал. Саундтрек к кинофильму «Свои»)



Когда Билл открыл глаза, он был ослеплен ярким светом и словно контужен свежестью окутавшего его воздуха. Несколько раз моргнув, он разглядел в склонившимся над ним расплывчатом пятне лицо Анжелики. Та же жуткая «корона» из стальных прутьев на голове, то же опрятное, белоснежное платье, а самое главное — это та же боль, которой, как показалось Твинсу, стало в ее прекрасных глазах даже больше.
— Пойдем… — она протянула ему тонкую, нежную руку, и цепи на ее теле громко зазвенели от этого легкого движения. Билл приподнялся с земли, слегка морщась от уже привычной боли ожогов и ран. Встав во весь рост, Твинс отметил, что девочка едва ли достает ему ростом до груди. Он еще раз поразился красоте ее хрупкой, совсем еще детской фигуры
— Не бойся, — сказала Анжелика, сжав горячей ладошкой его запястье. — Его сейчас нет. Он не обидит тебя… И… И я очень рада, что ты вернулся! — она улыбнулась, так не по-детски устало… И так искренне… Даже захлестывающая лавина боли на мгновение отступила от ее глаз.
Вокруг мужчины и девушки шумели на ветру ветви деревьев. То место, где он оказался после обморока, тоже было лесом. Поначалу можно было бы подумать, что это осенний лес, но причудливой формы листья здешних растений были окрашены не только в красно-желтые цвета, но и еще в тысячи других, до боли в глазах, ярких и пестрых оттенков, от небесно-голубого до сочно-фиолетового. Это было совершенно не похоже на уродливые, мрачные, затхлые чащи вокруг Сайлент Хилла. В этом лесу было слишком много красок и света. В этом лесу не было тумана, а поляна никогда не стала бы последним пристанищем для дюжины с лишним человек. Тут было хорошо и тихо.
«Наконец, хоть один сон принесет мне чуть-чуть… самую капельку… покоя… Господи, как же мне это сейчас нужно», — у Твинса странно защемило в груди, в горле застрял комок, а щеки почему-то стали мокрыми и горячими. Билли Твинс плакал, как маленький ребенок, и держал юную пленницу боли за руку.
— Не надо… — очень серьезно и строго проговорила она. — Не надо, Билл. Ты уже не ребенок… Не нужно этих слез, мне сейчас куда хуже, чем тебе, но я ведь не плачу… Мне так надоели слезы. От них никогда не бывает спокойней и лучше. Перестань, — она требовательно посмотрела на него, затем развернулась и пошла куда-то в сторону одного из деревьев. Твинс устыдился этого постыдного проявления чувств. Быстро проведя ладонью по лицу, он смахнул непрошеные слезы и вдохнул свежий, полный приятных запахов воздух полной грудью. «Ой-ей, братец! Так бездарно опозорится перед ребенком. Ты стал серьезно сдавать. Так мы с тобою долго не протянем», — язвил где-то очень, очень далеко и почти не слышно Уильям. Сейчас, здесь у него было власти над Биллом. Он шел за закованной в цепи девчонкой куда-то вперед, и с каждым новым шагом его старые раны будто зарастали, стягивались. Измученные нервы, которым нужно было все время быть прочнее стали, начали не спеша расслабляться.
— Где мы, Анжелика? — спросил Твинс у девочки, вкладывая, как и при первой встрече, в свои слова как можно больше теплоты и уверенности.
— Не здесь и не сейчас. Это самое главное… Это все обман, пустышка. Пустышка может быть страшной, а может и красивой, но она все равно останется не настоящей, — не оборачиваясь, отвечала ему девочка, плавно шагая по ковру опавшей листвы. Звон цепей периодически перебивался каким-то урчанием трубчатого механизма на ее голове, от которого Анжелика замирала и, чуть сгибаясь, начинала мелко дрожать. Билл был рад тому, что не видел в эти моменты ее лица.
— А где ты здесь и сейчас?
— Ответь сначала, где ты…
— Я… Лежу на поляне, где-то посреди болот, далеко от города. Вокруг меня еще очень много людей… Но они уже не смогут подняться… — Твинс вспомнил о бое, о Пабло, капитане Гудбое, о странном индейце и Шатерхенде, и сильно пожалел, что ему придется рано или поздно уйти из этой сказки.
— Да… — она также, не оборачиваясь, кивнула. — Я вижу… Их убил ты. Это плохо. Но я, наверное, не могу тебя строго судить, я ведь и сама порою убиваю… — эти слова, произнесенные тихим детским голосом, ранили сердце Твинса, как осколок стекла. А еще он вспомнил историю десятилетнего снайпера Гудбоя… Ребенок-убийца — это даже страшнее, чем ребенок, закованный в ржавые цепи.
— Не думай сейчас об этом. Не нужно этого холода. Его и так всегда слишком много. Лучше смотри на меня, тебе это нравится, — Анжелика обернулась к Биллу и попыталась улыбнуться еще раз. У нее не очень-то получилось… — Я… Здесь и сейчас я в темном подвале. Не знаю, где он. Не помню. Он похож на сырой, душный колодец. Там очень много ржавых труб, и откуда-то постоянно капает вода. Там бегают крысы и какие-то сороконожки… Белые, как гной, черви с лапками… Здесь и сейчас я не могу двигаться, потому что мои руки и ноги стянуты крепкими ремнями. Я привязана к койке уже… уже очень долго… Платье мое там почти истлело в прах… И никаких цепей, это все я уже выдумала сама, — девушка приподняла руки, указывая на постоянно лязгающие металлические кольца. — Я не люблю бывать там, но я понимаю, что только то, что находится в этом проклятом подвале, настоящее. А еще меня там иногда навещает Мать, — произнеся это слово самым бесцветным и лишенным эмоций голосом, Анжелика подошла к дуплу одного из огромных, необъятных дубов и вытащила оттуда кукольный домик. Затем принялась расставлять фигурки людей по комнатам.
— Мать… Те странные люди, они тоже говорили что-то о Матери… Ты не знаешь, связано ли как-то это все?
— В этом мире вообще все связанно… Но я не знаю ничего ни об их Матери, ни о Кзучильбаре, которого ты так боишься… Если бы кто-то из них попал сюда, я, может быть, смогла бы ответить на твои вопросы. Но в этих кошмарах ты — мой единственный гость. Кроме того… Мусульманина… Он приходил до тебя. Раньше. Но теперь и его нет.
— Но ведь тебе в твоих снах бывает не только плохо, верно? И потом, тебя защищает этот голем… Почему бы тебе не уйти в них навсегда? — Билл подошел ближе и стал внимательно рассматривать игру девочки.
— Сны всегда прекращаются… Рано или поздно… — глухо отвечала она, не отрывая рук от тряпичных кукол. — И потом, ты думаешь, что то, что вокруг нас с тобой сейчас, это счастье? Я бы предложила тебе оглядеться повнимательней… И даже если то, что ты увидишь, будет и вправду лучше пламени или тьмы, то это все равно ничего не меняет. — Она взглянула на него огромными, как у олененка, темными, как беззвездное небо, глазами. — Знаешь, я слышала, что даже грешникам в геенне огненной на Рождество Христово дают отдохнуть от мук. Так попросила у своего Сына Богоматерь, следуя зову человеческой жалости. Но ее Сын согласился с ней лишь из чувства божественной справедливости. Грешникам надо иногда отдыхать от мучений, чтобы они не привыкли… Это истинно божья жестокость…
«Я больше нигде не встречу таких мудрых детей… никогда… Господи, сколько же в ней юной наивности и взрослого понимания… Господи…» — Твинс подошел к девочке ближе и сел рядом, взяв в руки одну из кукол. Грязная потрепанная кукла с коряво намалеванной бородкой на лице и губной гармошкой в правой руке. Она казалась Биллу смутно знакомой. «Ты что, братец! Да это же Шатерхенд! Как можно его не узнать? Этому подонку даже в образе куклы приходится быть мерзким и отвратительным!» — заголосил откуда-то Уильям. В тот же момент мини-Шатерхенд вдруг сильно дернулся!
Твинс в испуге разжал пальцы, а маленький уродец попытался убежать обратно, в спасительную темноту дупла. Билл хотел было схватить удирающий кусок грубой ткани, но Анжелика остановила его мягким прикосновением. «Не надо… Еще придет время», — говорили ее глаза. В своей руке она, крепко сжав пальцы, держала куклу Пабло Пекадора. Фигурка была испещрена мелкими порезами, и в нарисованных выпученных глазах застыл страх. Рот маленького человечка в старой форме был распахнут в беззвучном крике. Из куклы, просачиваясь сквозь пальцы девушки, текла кровь, и на платьице Анжелики образовалось еще одно большое красное пятно.
— Брось его! Не сжимай… Ты что, не видишь, как он мучается? — Твинс уже собирался вырвать фигурку у нее из руки. Но она сама разжала пальцы, и вояка исчез в яркой вспышке огня, как только коснулся земли.
— Я могу их убивать… Но только тогда, когда они сами захотят смерти… Только когда сами захотят… Я понимаю, как часто случается нечто такое, отчего может избавить только вечный сон… Он хотел уйти… — Анжелика снова опустилась к своим игрушкам, а Твинс же стоял как в воду опущенный. Его не покидала мысль о том, что где-то среди этих фигурок лежит и кукла с его лицом… «Я убиваю их, только когда они сами захотят… А не захочу ли я этого после того, как настигну Шатерхенда?» — Биллу опять сделалось не по себе.
— А у тебя есть еще игрушки? Ну, кроме этого домика и… этих людей? — с надеждой спросил он.
— Есть… Хотя не думаю, что они тебе понравятся…— она подошла к дереву и вытащила из глубины дупла большую деревянную коробку. — Здесь я храню своих братьев и сестер…— Анжелика открыла крышку, и Твинс увидел несколько сжавшихся, покрытых слизью комочков плоти. Девочка взяла один из них в руки и поднесла его к лицу. Поначалу Биллу почудилось, что это дохлые рыбки, его смутили маленьких хвосты существ. Но после он разглядел маленькие ручки и ножки с совсем крошечными ноготками. И еще он увидел маленькие лица, бусинки глаз, ротики размером с игольное ушко… Кусочек мяса в руках у девушки зашевелился, а она принялась его убаюкивать. Твинс с содроганием смотрел на то, как девочка в цепях пела колыбельную человеческому эмбриону. — Они все старше меня, но этот самый старший даже среди них… Он очень много знает… — рот недоношенного…. Черт, даже не младенца, просто существа, стал быстро открываться и закрываться. Эмбрион будто отвечал своей сестре. — Сейчас он хочет кушать. Ну, потерпи, маленький, потерпи, мой хороший, урожай уже почти дозрел, — сюсюкала она.
Твинс больше не мог этого видеть. Он отвернулся от Анжелики, которая, запустив руки в коробку, собирала оставшихся «братьев». Билл устоял на ногах, хотя немного покачнулся. И тогда он невольно взглянул внимательней на верхушки деревьев. «Ты думаешь, это счастье? Присмотрись вокруг повнимательней!» Он присмотрелся…
Ближе к верхушкам этих, словно раскрашенных спятившим художником дубов и кленов, он разглядел человеческие тела. Много, много тел. Там были тела взрослых и детей, мужчин и женщин, молодых и стариков. Несколько десятков тел, спрятанных среди ветвей и яркой листвы. Они не были повешены на деревьях, даже не были насажаны на острые, толстые ветки, это бы хоть как-то укладывалось в сознании. Они зрели на ветвях, словно плоды. Как яблоки или апельсины, люди наливались каким-то соком и были приращены к веткам неизвестной силой. Некоторые из людей были еще совсем зелеными, другие же успели перезреть и кое-где подгнивали. В их телах копошились жирные белесые червяки с маленькими лапками. Твинс не смог сдержать легкого вскрика. Эти кошмары не переставали удивлять Билла, своей извращенной неправильностью. Эдемский сад обернулся очередным кругом ада. А Анжелика тихо пела у него за спиной песенку своему братику: «Красные листья падают вниз, и их засыпает снег… Красные листья падают вниз, и их засыпает снег… Красные листья падают вниз, и их засыпает снег…»
А потом налитые древесными соками люди-плоды посыпались на землю, расшибаясь об опавшую листву и заливая все вокруг красным соком из лопнувших голов. Билл понял, что уже нет смысла сдерживать крик, и так сильно, как только мог, вогнал ногти в изувеченное плечо.
Он вскочил от резкой боли, все еще крича. Вокруг по прежнему была туманная ночь…Болта… На трупы «слуг Кзучильбары» еще даже не успели прилететь мухи. Где-то на поляне можно было различить даже не свернувшиеся лужи крови, которые жадно впитывала в себя рыхлая земля. Экзальчибуте сидел рядом на камне и курил трубку. Подойдя к нему, Твинс насторожился, как будет теперь настораживаться до конца жизни, увидев курящего человека, но это был всего лишь табак… Обычный табак, родное зелье индейцев.
— Ты плакал и кричал, после того как, обессилев, упал в обморок… — заговорил индеец, выпуская в воздух клубы дыма. — Но я не стал приводить тебя в чувство, только перевязал и промыл раны. Это были важные сны и видения, я не был вправе в них вмешиваться.
— Долго я лежал? — спросил Билл, ощупывая руками бинты, пропитанные чем-то пряным, которые теперь укутывали обе его руки и плечо.
— Очень… Хотя и за одну секунду может присниться вечность… В любом случае мне хватило этого времени, чтобы перевязать тебя. Это хорошо, иначе раны могли начать гноится. И спасибо твоему другу, он мне очень помог. Иначе духи унесли бы твое сознание слишком далеко. А твой друг помог мне его вернуть, с помощью других духов, чужих и нездешних.
- Друг? – Твинс совсем не понимал о каком друге, говорит Экзальчибуте и вдруг он почувствовал на своем плече тяжелую и сильную руку.
- Да… Друг… Очень старый друг, Билл. Надеюсь ты меня помнишь? – раздался за спиной Твинса мощный, глубокий бас. Оборачиваясь Билл уже почти вспомнил этот голос, но все равно не мог до конца поверить себе.
- Роджер? Роджер Стронг? О боги, ты то что здесь делаешь?
- Тоже что и всегда, Билл. Просто живу. Точнее выживаю, - так привычно и буднично, будто бы они расстались только вчера, отвечал огромный мускулистый негр в одной длинной белой хлопковой рубашке и безразмерных хлопковых штанах. Его силуэт сливался с сумерками и в ночном воздухе поблескивали только умные глаза, белозубая улыбка, да белые татуировки на плечах и гладко выбритой голове. Это были черепа, которые, по словам самого Роджера, были указателями для духов Вуду, в которых тот всерьез верил. Этот чернокожий гигант тоже был одним из членов банды Шатерхенда, возможно самым добрым и милосердным из бандитов шайки, во всяком случае, настолько добрым и милосердным насколько им может быть головорез и беглый раб.
- Прости меня Билл. Я пришел слишком поздно. Я услышал выстрелы, взрывы и побежал сперва прочь, потому что я испугался. Я долгое время жил тут на болотах один и научился осторожничать… Но потом я услышал как ругается Пабло и устыдился. Понял что тут вы и вам может понадобиться помощь. Прости. Из-за своего страха я пришел слишком поздно. Но я успел хотя бы вытащить тебя из мира твоих грез. Опасных грез, Билл. Если бы не духи заступники Вуду и если бы не помощь этого слепого господина… я не знаю… ты мог бы остаться в своем сне навсегда.
- Пабло… Он…
- Да. Это случилось. Он все-таки встретился с теми чертями, которые уже давно готовили для него вилы. Я уже успел вырыть могилу и даже поставить на ее место тяжелый валун. Ты был без сознания долго. Очень долго. Уже начал «уплывать».
Билл кинул мимолетный взгляд на тяжелый массивный камень, на который ему указал Роджер. Подумал о том, что надо бы что-то сказать, прочитать молитву на худой конец. Пабло был истово верующим грешником и ему наверное бы это понравилось. Но предательская пустая тяжесть в груди давила и не давала сказать ни слова. Твинс ограничился последним напутствием Пекадору без слов. Он просто закрыл глаза и мысленно перекрестил лицо Пабло, которое вызвал из своей памяти. А в следующее мгновение уже забыл про него. Помнить о вечно веселом гринго сейчас было бы слишком невыносимо.
Он снова обернулся к Роджеру. Оглядел старого друга уже внимательней. Рубашка поизносилась, лицо чернокожего великана было измученным. Кажется он здорово похудел. Его руки украшали неизменные железные браслеты и короткие цепи, которые Стронг отказывался снимать, хотя давно перестал быть рабом. Биллу всегда было и смешно и грустно, когда негр на вопрос зачем ему этот железный хлам отвечал: «Я ношу кандалы чтобы помнить. Просто чтобы помнить, что я свободен. Плюс им очень хорошо белых душить, когда подкрадываешься сзади». И непонятно было шутит негр или говорит всерьез, но он всегда неизменно грустно улыбался, произнося эти слова.
- Как ты здесь? Какова твоя история? Ты ведь наверняка тоже не знаешь, где сейчас старина Шатерхенд?
- Не знаю. Могу только предполагать. Я сам ушел от него. Мне не нравилось что тут вокруг нас творилось и я ушел. Сам. Я ведь не раб, я свободный человек и я могу идти куда мне заблагорассудиться. Вот я и ушел. Перед самым французским поселением я покинул банду. Мне не нравилось все что происходило вокруг. Особенно мне не нравился господин в очках, который дал нам это странное задание, не нравилась красная шайка, с которой мы схлестнулись пару раз… и еще мне не нравились мои сны. Вот так. Поэтому я никому ничего не объяснил и… хм… потерялся. Путь в Город мне тоже был заказан, там не очень-то жалуют таких как я. Черных да еще и с цепями на руках. Поэтому я просто жил на болотах, ведь чтобы вернуться куда-то кроме Города надо знать куда идти, а у меня не очень-то с картографией. Да и карт никаких в помине не было.
- Значит ты все это время прятался на болотах?
- Точное слово! Прятался! Именно прятался. Здесь слишком много опасных людей, чтобы разгуливать просто так. Я очень устал и хочу домой. Куда-нибудь на юг, где теплее. Только благодаря заступничеству духов я выжил. Они были со мной все это время и ограждали меня. Хотя духи этих мест очень опасны, и пожалуй духи этих мест сильнее чем мои заступники. Так что я очень рад, что нашел таки тебя Билл. И еще я очень жалею, что не успел застать живого Пабло, хоть он и часто дразнил меня за цвет кожи да это… мягкосердечность.
- Ну да… Помнишь как ты защитил тех двух ребятишек? Или когда мы старика собирались грабить, а ты заступился… Да Роджер – ты всегда был добрый малый… Я тоже рад, что ты здесь. Не хочешь пойти со мной дальше? Поискать Бена? Потом выбраться из этих гиблых болот, да рвануть на юга, а?
- Я почту за честь быть твоим спутником. Только об одном прошу – разбирайся с Беном без меня. Мне он не сделал ничего плохого, но я уважаю твою цель, какой бы жестокой она не была. Да… И еще… Я тут нашел кое-что пока бродил один. Это было на третий день или на пятый. Я не помню. Просто бумажка приколотая к дереву. На вот… Я с буквами то не очень, но может тебе это поможет? – негр протянул Твинсу свернутый в трубочку и перевязанный грубой веревочкой пергамент, и Билл уже догадывался чье это было послание. На этот раз английский текст был следующим:
«Она… О всевышний, она… Она почти совершенна. Сотканная из льда и такой давящей и безмерной боли. Сотканная из боли и одиночества эта прекрасная девушка из моих снов. Кто она? Гурия, указывающая мне путь или адское порождение Бездны, которое в традиции неверных принято называть суккубом? Кто она – спасение или проклятие моего дела? Она являлась мне во сне уже много раз, странная девушка с короной из железных трубок. Я слаб, я ничтожен перед ее страданием, перед глубиной и красотой ее глаз. О Всевышний, мне кажется я влюбляюсь, мне кажется что она околдовывает меня. Я сбился с пути, я не могу и шагу ступить, чтобы не думать о ней, о том, насколько же она прекрасна и чиста, о том насколько она совершенна. И самое страшное, что она может оказаться просто бесплотным призраком, мороком, который на меня наслали демоны, дабы искусить и сбить с пути. Я боюсь усыпать и боюсь просыпаться, я боюсь и жажду каждой новой встречи с ней. Меня зовут Хафиз ибн Хикмет, мое имя означает Страж сын Мудрости, но что я могу охранять, если мудрость оставила меня? Мы заблудились на этих проклятых болотах, наш отряд уже трое суток из-за проклятого тумана не может определить месторасположение солнца, мы не можем определить, когда нам совершать намаз. Я обращался к древней практике вращения, которая всегда помогала найти ответы на все самые сложные вопросы, но я не слышу голоса Истины – лишь завывания диких зверей, да топот ног наших врагов, которые ждут и подбираются все ближе. Мне страшно и даже смелые хашишины кажется дрогнули. Я должен сразить Иблиса здесь, но я не могу думать о победе над злом, ведь все мои мысли затопила Она. Я тону в ней. Я тону и словно бы разучился плавать. Мне страшно и легко. Я парю над Бездной и в любой момент могу упасть в пропасть. Смешно. Страшно.»
«Вот как… Значит наш суфий тоже видел Анжелику. И кажется она тоже не была ему безразлична. Только что-то мне не нравится, как он ее воспринимал. Что-то тут не так…»
- Ты думаешь, что человек писавший это шел по пути схожему с твоим? Не надейся на это, бледнолицый, пути людей только частично пересекаются, но никогда не совпадают на все сто процентов, - подал голос докуривший наконец свою трубку Экзальчибуте. Твинс знать не хотел откуда этот слепой шаман знает о содержании записки суфия.
— Что ж… спасибо за совет, ученая макака! А теперь извини, нас с Роджером ждет одно очень важное дело, — Твинс не был расположен сейчас к вежливости. Он хотел поскорее добраться до французского поселения, найти Шатерхенда и убраться как можно подальше от этих болот, этих людей и этого тумана. Нащупав руками кольт и проверив последний патрон, Билл стал искать среди тел погибших ранец Гудбоя с едой, водой и, самое главное, с картой.
— Ты даже не хочешь со мной поговорить? Позадавать вопросов? — в голосе индейца была слышна легкая, беззлобная усмешка.
— Хватит с меня этих гребаных вопросов! Мне не нравятся ответы, которые я получаю. Мне вообще все здесь не нравится! И ты в том числе. И если думаешь, что своим предупреждением и вмешательством в бой ты купил мое доверие, макака, то ты сильно ошибаешься. Я на своей шкуре испытал коварство и жестокость вашего народа…У меня есть дела, — бросая хлесткие фразы, Твинс переходил от одного трупа к другому. «Молодец! Так его! Пусть знает свое место», — подбадривал брата Уильям.
— Где же этот чертов ранец?
— Если бы ты, бледнолицый, хоть ненадолго отбросил бы свою глупую спесь превосходства, ты бы, наверное, не стал тратить времени, которого у тебя так мало, на поиск сумки твоего друга. Они забрали ее вместе с ним. Я видел… — индеец говорил также спокойно, видимо, решив еще и поиздеваться над Биллом.
— Какого черта ты пудришь мне мозги? Ты же слепой! — прикрикнул наконец Твинс, оторвавшись на мгновение от осмотра трупов.
— Смотреть и видеть — это две большие разницы… Я не вру, его действительно тут нет.
Порывшись еще немного, Билл наконец вынужден был смириться с правотой краснокожего. Видевший всю эту сцену Роджер лишь виновато развел руками, будто бы говоря «Я сам ничего не понимаю, друг».
«И что мне теперь делать? Как я доберусь до домов этих гребаных лягушатников? Я же не знаю этих троп! Буду петлять здесь, пока не встречусь с менее дружелюбными родственничками Экзальчибуте или, того лучше, с парнями Кзучильбары?»
— Куда ты идешь? Неужели, то место, в которое ты стремишься попасть, настолько важно для тебя? — Индеец поднял голову к небу и начал переминаться с ноги на ногу, словно разминая затекшие суставы.
— Я иду в одно место, где когда-то жили люди…
— Люди жили везде. Даже здесь, на этой самой поляне, — слепец притопнул ногой. — Ты не мог бы выразиться точнее?
— Они тоже были бледнолицыми. Но не такими, как мы… Они говорили на другом языке и были родом из иных краев, — как можно доходчивей объяснил дикарю Твинс.
— Ты говоришь о старой французской колонии? Не нужно так путано изъясняться. То, что я слепой, не значит, что я идиот, — индеец улыбнулся. Странное это дело, улыбка слепого. Она направлена словно не вовне, а вовнутрь самого улыбающегося. Может быть для слепых, живущих в мире своих образов, так оно и есть.
— Ты знаешь, как туда добраться? Покажи мне в какую сторону идти, это очень важно. У меня немного времени. Там сейчас человек, которому я должен отомстить, вы ведь уважаете месть, а, макаки?
— Ты идешь путем мести… а у меня сейчас нет вовсе никаких путей. Я чужд как вашему миру, так и своему. Хм… Если я помог тебе уже целых три раза, почему бы не помочь в четвертый? Да, я знаю, как туда добраться, я помню наизусть все здешние тропы, и мы попадем в их старый городок еще до рассвета.
— Мы? Погоди, я не прошу тебя идти со мной, просто укажи направление! И потом, что еще за три раза?
— Вы, бледнолицые, очень торопливы, эгоистичны, и у вас короткая память на добро. Я предупредил тебя перед нападением, затем я спас тебя в бою. И, наконец, я защитил тебя от Злых-Духов-Болезней-Которые-Селятся-В-Свежих-Ранах, или, проще говоря, от инфекции и сепсиса. А хочешь ты идти со мной или нет — это не имеет значение. Мне скучно и одиноко, бледнолицый, и я готов отправится в любой поход, лишь бы у него была цель. Пусть даже трижды чуждая мне цель, но хоть какая-то причина двигаться дальше. Плюс ко всему, я очень любопытен. Ну, пойдем, пожалуй, — и Экзальчибуте поднял с земли длинный деревянный посох, и, прихрамывая на прострелянную ногу, двинулся куда-то вглубь леса. Твинс выбрал из рассыпанного по поляне холодного оружия подходящий по руке нож и двинулся следом, сменив проводника-психа на проводника-слепого. Хорош обмен, нечего сказать! Роджер тяжело потопал следом. Негр бросил прощальный взгляд на могилу Пабло, смахнул нечаянно навернувшуюся слезу, вздохнул и больше не говорил ни слова, за все время пути.
— А как ты тогда сбежал от меня? Тогда, при первой встрече? — спросил Билл у краснокожего. Этот вопрос интересовал его даже сильнее, чем способность слепого без промаха бить цель из лука.
— Когда я был в Европе, я встретил очень много разных вещей… Они навсегда останутся для меня непонятными. Например, Биржа, Фабрика или Университет. Я осознавал, что такое в мире есть, но объяснить, понять, как и зачем это все, я не мог. И никогда не смогу. Потому что это не нужно. Так стоит ли тебе, бледнолицый, пытаться понять те вещи нашего мира, которые ты будешь неспособен осознать? Радуйся своим богатствам.
— Ладно… Допустим… — Твинс продолжал шагать за индейцем след в след. Он уже успел стать профессиональным последователем! — А что насчет этого Кзучильбары? Может быть, объяснишь, кто он такой?
— Кзучильбара… Кзучильбара — это то же, что Лобсель Вис, только наоборот…
— Кзучильбара, Лобсель Вис, я не понимаю, о чем ты говоришь! Может быть, хоть кто-то в этой местности будет для разнообразия выражаться прямо? Объясни, кто они?
— Прежде всего это имена… Не вздыхай так тяжко, придет время — я все объясню. Сейчас я хочу, чтобы ты усвоил только три вещи. Во-первых, многие вещи не такие, какими они кажутся, во-вторых, смотреть и видеть — это две большие разницы, и в-третьих — еще раз назовешь меня макакой, бледнолицый, и я тебя брошу тут, посреди зябких топей, — голос у него был все-таки очень молодой. Навряд ли ему было больше тридцати. Твинс решил выяснить наверняка.
— Сколько тебе лет?
— А какое это имеет значение…
И они продолжили свой путь.
Остановились всего раз, для короткого привала. Роджер ненадолго ушел в чащу и вернулся довольный и перемазанный грязью. На плече у него висела туша довольно большого волка. По всей видимости негр задушил зверя голыми руками. Ну да… Силы и бесстрашия чернокожему здоровяку было не занимать. Путники спешно перекусили и двинулись дальше.
Наконец, когда утренний свет еще даже не успел пробиться сквозь клубы тумана, они вышли к деревянному частоколу, окружавшему французское поселение. На воротах висел выпотрошенный и перевернутый вниз головой труп одной из шестерок Шатерхенда.
«Не уйдешь… Как никто из твоих не ушел… Еще совсем чуть-чуть, старина Бен… Я пришел по твою душу», — Твинс, Роджер и Экзальчибуте готовы были зайти в заброшенный город.

http://img.pixs.ru/images/Sonnomer3j_7449051_210024.jpg

Глава 14. Смерть
(Музыкальная тема главы - Man With A Harmonica Ennio Morricone )


Экзальчибуте подошел к еще теплому, висевшему над воротами трупу. Он прикоснулся к бледному лбу несчастного и быстро одернул руку, будто его обожгло огнем. Сильно нахмурившись, он промолвил:
— Им давали выбор… Повесить, четвертовать или посадить на кол… Тела не предавали святому огню… Тела либо оставляли так, но чаще скармливали земле или озеру… Это неправильно… нехорошо… А что бы выбрал ты? — неожиданно обратился он к Твинсу.
— Повешение, — ни секунды не раздумывая, бросил на ходу Билл. Он уже мог позволить себе не ждать медлительного, хромающего слепого и неповоротливого чернокожего и уходил все дальше по улице, все надписи на которой были лишь на незнакомом ему французском языке. Отовсюду веяло смертью…
- Погоди! Не торопись идти на штурм города. У этого места много своих секретов и если мы хотим войти в него, нужно одолеть стража этого города! – предостерегающе крикнул Твинсу Экзальчибуте.
- Какого еще стража, краснокожий? Это место мертво! Мертвее чем сама смерть, тут нет и не может быть никаких стражей! Правда ведь Роджер?
Стронг насупившись молчал и шмыгал носом, не подтверждая, но и не опровергая слова Билла. Было видно, что это место ему очень не нравится.
- Я говорю с тобой о важных вещах. Страж есть у каждого места. И одни духи знают, кто это будет в этой местности. Я давно, очень давно ту не бывал и я не зна…
- Брось! Вздор! Все вздор и болтовня! Пошли, Роджер! – Твинс развернулся на одних каблуках и двинулся дальше.
Мертвый город — зрелище странное. С одной стороны, это не такая трагедия, как смерть одного-единственного человека, ведь люди чаще всего оставляют города умирать, просто покидая их, и ни одна новая душа не отправляется в бесконечное безвозвратное странствие. Но чуть слышный шепот ветра, обилие битого стекла, прогнившие насквозь деревянные стены домов, остатки старых клумб, где когда-то были цветы, истлевшие, уже никому не нужные вещи в грязных витринах, распахнутые настежь скрипучие двери, манящие черными зевами входов, вездесущая ржавчина и разросшийся до невообразимых размеров сорный плющ, — все это было одним большим надгробным камнем. Одной колоссальной по своим масштабам эпитафией, которой мог удостоиться только мертвый город, но ни один из людей, каким бы влиятельным и властным в мире живых он не был. В тумане, который не оставил без своих объятий и этот уголок Великих Озер, то тут, то там виднелись раскиданные тела… Части тел… Свешивающиеся со столбов… Насаженные на колья… И просто брошенные на пыльной дороге без всяких изысков. Некоторые — еще свежие, другие уже успели распухнуть и позеленеть. Краем глаза Твинс замечал в этом царстве Аида то одно, то другое знакомое и ненавистное ему лицо очередного приспешника Бена. Один раз ему почудилось, будто из-за угла выглядывает краешек парадной формы времен Первой Войны. Он не стал ничего проверять… Зачем лишний раз портить себе настроение и раскисать, когда дело всей жизни близится к концу? Прежде чем совсем оторваться от докучливого, бесполезного теперь краснокожего, Твинс все-таки не удержался и, обернувшись, задал ему еще один, как он считал, последний вопрос:
— Как они настигли их? Как? Эти слуги не признают ружей, а банда Шатерхенда была действительно вооружена и опасна. Как они перебили их с такой легкостью, если я один положил больше дюжины этих «красных»?
— Я просто не стал предупреждать… — индеец последовал за голосом Билла, и его посох мерно отсчитывал коротенькие шаги. — Наверное, должен был бы… Но я просто испугался. Их и вправду было слишком много, и они были слишком хорошо вооружены. Если с тобой я отделялся всего лишь прострелянным коленом, то эти лихие люди не оставили бы мне ни малейшего шанса. Так что их попросту застали врасплох… Наверное, ночью подкрались тихо и, сняв часовых, завернули всю банду в мешки… А затем снесли сюда. И стали давать выбор… — отвечая, Экзальчибуте незаметно успел подойти вплотную к Твинсу и, задрав вверх голову, принюхался. — В такие моменты, в таких местах я даже рад своему увечью. Запахи и звуки просто кричат мне о смерти. Новый город, тот самый Сайлент Хилл, еще хотя бы трепыхается, агонизирует. Там все же еще есть дети… И люди, хоть механически и безрадостно, но выполняют какую-то работу, совершают движения… Если долго не колыхать воздух — он умирает, как неизбежно зацветает стоячая вода в озере… Даже неживая на первый взгляд вещь умирает без движения, — затем он «посмотрел» на Билла. Белые, без малейшего намека на цвет глаза не шевелились. Руки ощупывали лицо и карманы Твинса. Он не возражал, хотя и держал нож наготове. Наконец по лицу индейца прошла легкая дрожь, его скулы свело так, словно он съел лимон. Отведя в сторону правую ладонь и сжав ее в кулак, левой он извлек на свет золотое кольцо Дженнифер. — Прежде, чем отправишься дальше… Прежде, чем пойдешь бродить по этому умершему городу… Выбрось это, — Экзальчибуте держал кольцо только кончиками подрагивающих пальцев, будто оно было опасной ядовитой гадиной. — Не стоит входить в такие места с грузом чужих, не самых чистых и лучших путей… Оставь свою память на этой улице.
Билл вырвал у него из рук кольцо. Дело было вовсе не в том, что оно золотое. Уже давно Твинс заметил за собой, что бережет драгоценный металл скорее по намертво въевшейся в душу с раннего детства привычке. Но сейчас причина была иная. Он просто не хотел выбрасывать свою память. В конце концов, это было все, что у него осталось от первой (и последней) в его жизни жены.
— Нет, — Билл не собирался ничего объяснять болтливому краснокожему, и хотел было уже идти дальше, к виднеющийся вдали пустой главной площади, но индеец остановил его уверенным движением.
— Можешь губить себя, как захочешь. Но помни мои слова — эта вещь наверняка принесет тебе вред… Скорее всего, приманит неких духов, встреча с которыми будет тебе неприятна… Может быть уже… — он понизил голос. — Оружие всегда помнит войну, чаша — пиры, а в вещах любящих матерей часто остается отпечаток памяти их детенышей, — Твинс вздрогнул от мыслей об Анжелике. «Они ведь так похожи… И эти кошмары с ее участием начались только тогда, когда…» — он все понял. Экзальчибуте снова был непостижимым образом прав. Он понимал, что к чему во всем этом бардаке куда лучше Билла. Но мужчина с местью в сердце не нашел в себе сил разжать ладонь и уронить кольцо на землю. Он слишком сильно привязался к поселившемуся у него в снах маленькому беззащитному существу. И перспектива кошмаров не страшила его. Скоро уже его миссия закончится, и тогда он лишится страха совсем.
— Ладно, глупый, упертый бледнолицый… Поступай, как знаешь, мое дело только дать совет, — слепец выглядел немного обиженным оттого, что Твинс столь наплевательски отнесся к его словам. Но никакого страха или решимости все изменить в его голосе не было. — Я полагал, что ты так и поступишь. Тогда тебе нужно вот это, — он засунул правую руку в какую-то небольшую сумку, висевшую у него за спиной, рядом с колчаном стрел. Когда он ее вытащил, с кончиков пальцев сыпался какой-то черный, напоминающий пепел порошок. Он плюнул на ладонь, растер получившуюся жижу, а затем очень быстро провел на шее у Билла несколько черточек. Твинсу было бы глубоко на это начхать, если б не легкий зуд и покалывание, которые он ощутил в местах прикосновений индейца. Ощущения были даже немного приятными, словно маленький комар посасывал через кожу кровь, параллельно вводя в организм легкое обезболивающее.
— И что теперь? Я стал «сиу»?
— Не злорадствуй. Это охранный знак… Теперь у тебя на шее живет маленький паучок. Не обижай его, ладно, а то он может обидеться, и будет кусать не твоих врагов, а тебя… — слепец улыбнулся, довольный своей работой. Биллу только и оставалось, что вздохнуть. «Дикарь — он и есть дикарь», — с сожалением констатировал он и, положив кольцо поглубже в карман, двинулся вперед. Экзальчибуте шел за ним следом. Твинс и не думал его прогонять, пусть макака будет рядом, если ей так хочется… Да и его стрелы с парой засапожных томагавков лишними, конечно, не будут, особенно когда у тебя всего одна пуля, и та «именная».

Окружающий мертвый город пережевывал их. Выпивал их ледяными глазами пустых, не застекленных окон, тянул кривые пальцы торчащего железа, пугал шорохом мусорных куч и скрипом несмазанных дверных петель. Ветер… туман… Шорохи и шепоты мертвых… Мерное, как бой механических часов, постукивание посоха спутника, неуклюжая поступь негра. Какой-то протяжный металлический скрежет позади. Билл остановился. «А только ли туман и стены пустых домов следят за нами?» — он резко обернулся, выставив перед собой нож. «Все тот же хромой проводник… Растерянный Роджер. Какие-то тени вдалеке…. Кажется, не двигаются… Черт, из-за этой дымки ничего не различишь! Мертвые? А может быть здесь стоит бояться и мертвых тоже?» «Не пори чушь! Мертвые безобидны и абсолютно флегматичны. Боятся нужно только живых, и ты это знаешь», — это был уже Уильям. Сейчас Твинс был рад его рассудительности. И все же некое нехорошее предчувствие склизко зашевелилось где-то между сердцем и животом. Экзальчибуте шел смирно и не выдавал ни малейших признаков беспокойства, хотя Билл не понаслышке был знаком с необычайной чуткостью его сородичей, да и просто слепых людей. Но краснокожий шел уверенно, а ему все чудился этот давящий, тяжелый взгляд города… И того, кто поджидал их…
— Тебе не кажется, что на нас сейчас кто-то смотрит? Наблюдает за нами, словно мы уродцы в цирковой клетке? — спросил он у не отстающего краснокожего.
— Мне не кажется… Я знаю, что за нами следят. Это Страж. И еще это Кзучильбара. Это ведь его город. Сайлент Хилл был отдан во владения Лобсель Виса, а тут живет Дух Красного Цвета. Любому хозяину интересно поглядеть на непрошеных гостей, не стоит его винить за это… — где-то вдалеке снова раздался металлический скрежет, как будто бы кто-то тащил что-то острое по земле. «Кзучиль…Бара… Карл Бернс… Что-то есть в этом… Созвучное, а? Да и тот парень… Я точно видел, как он стоял в толпе поджигателей. Тот, кто сжигает дома, вполне способен на все это. К тому же харизмы ему не занимать, а из местных апатичных жителей можно вылепить все, что угодно. У них ведь совсем нет личностей. Скажут им карать грешников — они станут это делать, все упирается только в упорство и умение дрессировщика. Может быть, этот полоумный святоша сейчас притаился за одним с поворотов и тащит по улицам тяжелый бронзовый крест? Возводит Новый Иерусалим на улицах, с которых еще не слетели старые, мелодично-мягкие названия? Кажется, я уже знаю, кто этот лидер красного Ку-Клукс-Клана», — Твинс начинал догадываться, кто падет от его рук следующим, после Шатерхенда. Это будет новая месть. За Гудбоя и Пабло… Да и Винсенту наверняка будет приятно. К тому же это наверняка тот самый, нужный ему «укротитель духов». Хотя кое-что еще требовало разъяснений.
— Тот, кого ты называешь Кзучильбарой… Извини за дурацкий вопрос, но… он человек?
— И да, и нет, — пожал плечами индеец. Затем принялся подбирать точное слово в чужом языке. — Это… это сущность. Она может принимать разные формы… Послушай, если ты и впрямь хочешь понять, я должен объяснить тебе кое-что, но рассказ не будет коротким. Ты выслушаешь меня? — Билл кивнул. Шатерхенд мог подождать, для начала нужно было разобраться с тем, что из себя представляет новый враг. Экзальчибуте оперся о посох и стал рассказывать. Твинс слушал внимательно, но также внимательно следил за всем происходящим вокруг, настороженно готовясь к неожиданной встрече с красными фанатиками и их заводилой Бернсом.
— Когда Зверь пришел в наши земли первый раз, он обосновался как раз в этих местах… Святых для нас местах… Мы пробовали с ним бороться. Воины пытались прогнать его силой оружия, вожди пытались умилостивить его дарами, но ничего не помогало. И уже тогда появились среди моего народа безумцы, дерзнувшие обратиться за помощью к Матери. Зверь мог разбить свой город в любом ином месте, но даже вы, бледнолицые, чувствуете Силу, исходящую от камней, расположенных тут. Эти камни дышат и растут, как живые. Они — предвечные камни из Первомира…
— Подожди, под Зверем ты имеешь ввиду бедных лягушатников? — Билл при всем желании не мог вникнуть во все тонкости индейской мифологии, но вот это сравнение первых европейских поселенцев со Зверем его задело и озадачило. — Почему ты называешь нас Зверем? Ты видел Европу и, наверное, должен понимать, что в нас куда больше человеческого, чем в вас! Это вы как раз ближе к животным, мака… краснокожий.
— Нет, я не ошибся. Зверем для нас были именно бледнолицые. Вы ведь совсем лишены гармонии. Вы не чувствуете мир, в котором живете… В вашем мире как будто бы нет духов, один про-гресс… Вы забыли о них, но они-то никогда о вас не забудут…
— Именно поэтому в нас больше человеческого. Именно стремление к развитию и отличает людей от всех прочих тварей. Вы же этого желания подчинить себе мир попросту лишены.
— А стали ли вы счастливей от своего прог-рес-са? — Экзальчибуте улыбался, как всегда, очень открыто и располагающе. Твинсу еще никогда не встречались такие улыбчивые и болтливые макаки. — Вы стали задыхаться в тесноте своих огромных селений… Вы теряете связь друг с другом, а медный грош для вас стоит больше верности и чести. Причин расстраиваться у вас теперь куда больше… И вы не видите цели в жизни… Если она у кого-нибудь и есть, то заключается лишь в убийстве или разрушении. Вы льете на головы своим врагам не горящее масло, а кислоту, и заменили справедливую охоту истреблением и убийством всего живого. Сейчас вы опьянены властью, но когда духи опомнятся, когда Природа не сможет уже дышать вольно и воздаст вам за все это, вы задумаетесь над правильностью своего про-грес-са. Быть может, не раньше, чем через век, может быть, даже позже… Но знай, что ни одно племя моего народа, заменившее охоту истреблением, не существовало долго.
Билл молчал. В общем-то индеец был прав, но было как-то непривычно считать свою расу Зверем. «Единственные цели в жизни — это убийства и разрушения», — он горько усмехнулся точности этих слов. Сам Твинс был Великий Мститель, и тот же безобидный вегетарианец, доктор Николай, разбомбивший, наверное, на своей далекой родине не одного и не двух «гнусных угнетателей народа».
— Впрочем, мы отвлеклись… Так вот, о Матери. Понимаешь, мы верим, что весь этот нелепый мир был рожден Ею. Причем не где-нибудь, а именно здесь, оттого тут и остались эти странные камни, исполненные силой хаоса Предсотворения… И на этих самых камнях сейчас стоят ваши города. Мертвый город французов да Сайлент Хилл. Отчаявшись перед лицом Зверя, который забрел сюда, вожди и шаманы решили вернуть Ее… Это не так просто, но мы помнили способ. Мать, создав этот мир, сама оказалась за его пределами, хотя Ей очень хотелось прорваться в него. Но ей мешали сознания людей, противившихся Ее возвращению. И от самых первых шаманов из уст в уста передавался простой секрет… Если сделать жизнь для людей невыносимой, исполненной боли и страдания, если хоть один человек здесь взмолится о бегстве от этой боли, захочет отказаться от собственного сознания и жизни в обмен на быстрое и тихое забвение…Тогда Она вернется… Просочится сюда постепенно, вся, словно вода через маленькую трещину в плотине. Издревле мы изгоняли с этих земель всех грустных от любви юношей и девушек, всех тяжело раненых и всех, переживших смерть близких… Здесь не должно было быть грустных лиц. Но когда пришел Зверь, вожди стали умышленно создавать этих носителей, проводников боли. Пытались очень много раз и мучили молодых, ибо их страдание куда сильнее. Множество людей пали от их злых рук, умерев раньше, чем ими была накоплено достаточное количество Страдания. Один раз они подошли к этому так близко, что им почти удалось. Мать стала проникать в этот мир, изменяя его под себя, и это было ужасно. Основной удар Ее изменения реальности пришелся как раз на Зверя, и бледнолицые в страхе покинули свои дома. Затем шаманы успели умертвить носителя Матери, прежде чем все это стало необратимым. И истории об этих ужасах осталась в нашей памяти надолго. Но следующий Зверь не заставил себя ждать… Это были уже вы, те, что под полосатым красно-белым флагом. Но даже вожди не рискнули прибегнуть еще раз к этой крайней мере, хотя наше оружие, молитвы и добрые слова снова были втоптаны в грязь. И произошло страшное… Этот секрет, секрет Матери, которые нельзя было доверять бледнолицым, он был раскрыт. И теперь кто-то из вас, кто-то из города Зверя, готовит новое пришествие Матери, по всем правилам ритуала Желтого и Красного путей… Бледнолицые! — Экзальчибуте впервые за все время рассказа агрессивно повысил голос. — Кто только вас придумал? Вы произошли не иначе, как из родильной горячки Матери! Если ваши люди берут что-то от нас, то всегда доводят до абсурда. Вы курите каждый день зелье мира, называемое табаком… Научившись снимать скальпы, вы в обход всех законов стали кромсать головы детей, чего себе не позволяли даже кровожадные ирокезы! Наконец, вы превратили Святую Белую Траву в источник удовольствия и повседневной радости, хотя это едва ли не самая серьезна вещь, которую вообще породила эта земля.
— Почему ее называют белой клаудией? Ты ведь о ней говоришь, верно? И что еще за желтый и красные пути?
— Белая клаудия — это название, которое придумал тот торговец, что забирает у нас нужные ему зелья. Наверное, что-то личное… Бывает ведь, что человек называет какую-либо вещь человеческим именем, сам не зная, какую роль это имя сыграет в его жизни потом. — Билл вспомнил об убитом жеребце, которого окрестил Анжеликой. — А что же до двух путей… Есть два способа принести в этот мир боль. Испытать ее самому или причинять ее другим. Первый — это желтый путь, путь Лобсел Виса, именно от него сейчас стоит ждать основной опасности… Второй путь — красный, путь Кзучильбары — с ним ты уже столкнулся лицом к лицу, — наугад ткнул пальцем куда-то в сторону и указал точно на изувеченный, изрезанный на куски труп. — Любое дело может быть направленно как вовне, так и вовнутрь, даже ваши христианские святые все были либо аскетами, либо миссионерами. Здесь тот же принцип. Эти сущности могут вселяться непосредственно в людей, как опять-таки ваши святые иногда вещают от имени Господа. — «А иногда наши святые вещают и от имени Господа, и от имени Кзучильбары одновременно», — посмеивался где-то в уголке сознания Уильям. Твинс твердо решил для себя, что обязательно разберется со спятившим преподобным, который обратился к помощи язычества, чтобы реализовать свой садистский потенциал. Где-то уже ближе снова раздался этот лязг и скрежет металла о землю.
— Я не пойму лишь одного… на кой ляд сдалась ваша Мать нормальным людям? Они же не хотят прогнать Зверя, верно? Они сами Звери, если по-вашему рассуждать…
— А знаешь, сколько на свете людей, которых не устраивает тот мир, в котором они живут? И среди бледнолицых таких намного больше, уж поверь мне. Я не знаю, кто взялся за это безумное дело, но их необходимо остановить. Когда все началось, когда пришли кошмары, я… я пытался объяснить это своим, но те лишь смеялись и радовались, что не придется мучить родных сынов и дочерей. Они связались с торговцем и стали собирать оружие, чтобы ударить в тот самый момент, когда Она вырвется, чтобы все было как в прошлый раз… Святая Белая Трава лишь ускоряет Ее приход в наш мир, и мои соплеменники без всяких угрызений совести скармливали это зелье Зверю, который не знал меры ни в чем… Эти глупцы заткнули уши и не желали понимать, что в этот раз остановить Ее мы не сумеем, ибо нам неведомо, кто же будет проводником… Если мы хоть немного опоздаем, то везде воцарится Ее закон и Ее же порядок, а для нас это означает лишь одно — смерть, и никаких альтернатив… Я… Я пришел в город, но и шериф, и мэр — все лишь посмеялись надо мной. Они были повязаны с ритуалом вызова, хотя, наверное, и не осознавали этого. Я метался от своих к вашим, и везде меня встречала непробиваемая стена непонимания. Пока еще было время, я отправился в Европу, стремясь найти ответ, ключик к сердцам бледнолицых там… Тщетно! Теперь я изгой повсюду. И, пожалуй, я единственный из всех, кто не хочет Ее возвращения… Я соврал тебе насчет того, что у меня нет целей и путей… Просто я беспомощен… Я слеп… — Он опустил глаза. — И я прощу... Ты должен это остановить. Я спас и оберегал тебя все это время не случайно… Ты — последняя надежда Понимаешь? — И он стал ждать ответа… Бесстрастный, способный только на легкую улыбку краснокожий сейчас молчал, опустив голову, так что было ясно, что его слова о последней надежде — не пустой звук. Как ни странно, Билл склонен был верить во весь этот бред. Слишком уж стройно и логично все тогда складывалось. Решался вопрос и о странном поведении индейцев, и о непонятной галлюциногенной чуме, и о уверенности Бернса в близости второго пришествия, ведь для этого сумасшедшего индейская Мать вполне могла воплощать в себе Иисуса, Господа нашего. И еще он теперь знал, кто такая Анжелика, девушка из его кошмаров. Это — проводник. Душа, накапливающая Боль. И опять железный скрежет скользнул по ушам и сердцу — на этот раз совсем близко.
— Смерть целого мира, говоришь? Не знаю… Может быть… Но пока меня интересует всего лишь смерть одного человека…
И будто в подтверждение его словам со стороны площади раздались звуки губной гармошки.
Твинс сорвался с места и так быстро, как только мог, побежал, забыв в один миг об оставленном Экзальчибуте, о страшной Матери, о кошмарах и о долге перед Винсентом. На ходу он проверял исправность кольта.
Громкий хохот Уильяма заполнял собой все пространство в черепе Билла. «Сейчас! Сейчас! Сейчас!» — только и повторял про себя он.
Причудливые тропки заброшенной колонии вывели Твинса к старому кладбищу. Она начал плутать среди могил, но странным образом не находил выхода из лабиринта узких тропок, куда бы он не шел, он все время упирался в ограды и стены склепов, а звуки губной гармошки раздавались совсем рядом.
«Что за чертовщина! Я в двух шагах от своей цели, а теперь заблудился на кладбище, как сопливый малец! Что такое, черт его дери!» - Билл был вне себя от злости. Неожиданно он разглядел в предрассветных сумерках смутные очертания девичьей фигуры, которая скребла когтями стенку одного из склепов. Когда Твинс подошел поближе, он узнал таинственную незнакомку, которая тихо скулила и шатаясь словно пьяная, бродила между могил, временами ложась на землю, словно бы пытаясь достучаться до мертвых. Диана. Это снова была она. Безумная служанка Винсента тоже пришла к французскому поселению, видимо преследуя какие-то свои, одной ей известные цели.
Твинс не слишком то старался скрыть свое присутствие, тем паче сзади к нему уже подбегал тяжело топающий и звенящий на ходу цепями Роджер. И, как оказалось, он зря проявлял такую беспечную неосторожность.
Резко выгнувшись, как дикая лисица, Диана увидела незваных гостей. Резкий взгляд девушки светился оголенной ненавистью, она громко взвыла и одним смазанным движением достала откуда-то из-за спины короткую плевательную трубку и подставила ее к губам. В следующее мгновение Билл почувствовал что-то вроде легкого укола, что-то вроде комариного укуса, поразившего его шею. Руда запоздало метнулась к кольнувшей кожу игле, но та дрянь, которой Диана смазала свой снаряд уже попала в кровь. Все тело Твинса разом онемело и он рухнул на землю как подкошенный. Самое удивительное, что ощущение было даже немножко приятным. Он успел услышать только короткий вскрик Роджера, да ликующий вопль безумицы, и затем все его чувства погрузились в ватную пустоту.
В серых полосах, заполнивших в одно мгновение весь мир, перед Твинсом проступила неясная фигура, словно сотканная из тумана и облаченная в странные одежды. Фигура склонилась над парализованным Биллом, но тот как ни старался не мог разглядеть лицо, только щуплые смуглые руки, да непривычное облачение словно бы сделанное из одного куска ткани. Как саван.
- Вот мы встретились снова. Я же говорил что так будет, - прозвучал откуда-то изнутри фигуры смутно знакомый голос.
- Хафиз? Ты здесь? Что со мной? И как ты можешь быть здесь? Ты умер? Я умер? Неужели мы оба мертвы?
- И да, и нет. Когда-то в детстве у меня было одно сокровенное желание. Я хотел быть могущественным джином, сотканным из стихии огня. Разумеется правоверным джином. Кажется мое желание исполнилось. И еще… Я больше не Хафиз. Отныне я Кукловод. Страж этого места. Твой друг был прав, ни одна земля духов не обходится без своего стража.
- И что теперь? Ты заберешь меня? Не дашь мне пройти дальше? Мы же оба понимаем, что это неправильно!
- Да. Наверное это неправильно. Но поверь, у меня нет никакого выбора. Я лишь сущность охраняющая данную местность. Я должен делать то, что должен. И ты пойдешь со мной. В Бездну… - от последней фразы бывшего суфия повеяло могильным холодом. Твинс неожиданно для себя, вспомнил рассказы Пабло о шахте наполненной кровью и телами грешников. Билл не хотел идти в Бездну, не хотел, но все его конечности и чувства были скованны параличом от проклятой иглы Дианы. Он даже крика из себя не мог выдавить, а смуглые ладони Кукловода нависали уже над самым лицом.
Внезапно движения демона замедлились. Обернутый в саван хозяин кладбища, изрыгнув из себя какой-то недовольный упрек на арабском, поднялся над телом, развернулся и оглядел свои владения. Затем он вытащил небольшой кусочек металла из спины, и в то же мгновение еще два маленьких блестящих острых предмета впились в плоть Кукловода, на этот раз угодив в бок и грудь.
Произнеся еще несколько проклятий на арабском демон-джин отошел от Билла уже на приличное расстояние и стал внимательно оглядывать местность. Из разных точек на него продолжал сыпаться целый град острых металлических снарядов и он даже не успел уворачиваться. Хотя остро заточенные предметы, которые в него метал неизвестный защитник Билла и не убивали демона, но заметно ослабляли его и кажется Кукловоду было в самом деле больно.
- Ладно! Нет времени на игры! – Хафиз вскинул в воздух правую руку и обернулся к Твинсу. – Смотри, какую силу подарили мне мои новые хозяева! Подлинную силу джинна!
От пальцев суфия куда-то вниз потянулись не то сухожилия, не то пульсирующие вены. Они уходили прямо под скрытую в тумане землю и очень скоро на других концах этих отвратительных веревок стали подниматься в воздух фигуры, подобные фигуре самого суфия.
- Мои бойцы! Убийцы! Хашишины! Они были верны мне всю свою жизнь и остались верны после смерти! Смотри, жалкий смертный! – казалось демон распалял криком сам себя. Он управлял движением восставших хашишинов, делая легкие пасы правой рукой. Те полностью подчинялись своему хозяину и уже обнажали острые клинки, замысловатой формы. По одному в каждой руке. – Вперед! Найдите того труса, что прячется в тумане! Вонзите свои катары в него. Растерзайте его, уничтожьте, сомните! А я закончу то, что начал… - сказав это, Хафиз снова подошел к беспомощному Твинсу и протянул к его лицу левую ладонь.
Но суфия ждал новый неожиданный удар. Резкий свист воздуха и вот рука демона уже безвольно болтается на одном жалком куске ткани. Дьявольский нечеловеческий крик раздался над кладбищем, демон отпрянул назад. Твинс, силясь разглядеть своего неожиданного спасителя, никак не мог сфокусировать взгляд, да и движения заступника были слишком быстрыми, почти неуловимыми для человеческого глаза.
Но вот в сером мареве наконец проступили очертания большого синего тюрбана.
«Балу? Здесь? Как? Он следил за мной? Преследовал, чтобы выскочить чертиком из коробочки, в самый неожиданный и нужный момент?» - мысли бежали лихорадочные, быстрые, неуловимые, как движения сикха. И казалось, что паралич начинает потихоньку отступать, во всяком случае Твинс начинал потихоньку ощущать свои онемевшие ноги и руки.
Самое удивительное, что Кукловод потихоньку отступал под градом ударов меча индуса! Непонятным было только то, почему же суфий не призывал своих связанных с правой рукой защитников на помощь. И ответ на этот вопрос не заставил себя долго ждать. Все пятеро хашишинов в этот самый момент сражались с другим человеком, чей меч разил также быстро и яростно как клинок сикха. Разглядев очертания сражающейся вдалеке фигуры, Твинс хотел закричать от счастья, но был еще слишком слаб.
Голубые цвета кимоно не давали себя обмануть, именно этот человек метал свои наводящие ужас на врагов сюрикены и саи в Кукловода из тумана. Это мог быть только он. Акиро. Бесстрашный воин далекого японского клана, самый благородный из всех бандитов Шатерхенда. Его правая рука.
«Если Акиро здесь, значит и Бен неподалеку. Слава богу! Значит ждать и впрямь осталось недолго» - так говорил Уильям, а Билл в это время тяжело дыша поднимался на ноги.
Акиро сразил катаной уже двух хашишинов, а Балу Сингх, одолел третьего, ненадолго отвлекшись от шинкования заводилы призраков.
«Ха! Так-то! Страж проклятой земли, мать его… Сейчас еще краснокожий с Роджером подтянуться, посмотрим тогда чья возьмёт!» - Твинс слегка покачивался на негнущихся ногах. Он был слишком слаб, чтобы идти врукопашную, а о том чтобы потратить на демона именной патрон не могло быть и речи. Впрочем Билл не был уверен, что вся эта катавасия с восставшими джинами и присутствием Балу и Акиры просто не привиделась ему в наркотическом бреду, который мог спровоцировать яд Дианы.
Обернувшись и наконец-то разглядев в серых полосах очертания древних склепов, Билл заметил вдалеке беснующуюся полинезийку и Роджера, который безуспешно пытался ее поймать и обезвредить. На фоне чернокожего гиганта девушка казалась ребенком. Но Роджер был очень осторожен, ведь плевательная трубка все еще была при ней. И еще Твинс заметил стальную корону Анжелики за одной из кладбищенских оград. Где-то вдалеке губная гармошка Шатерхенда слилась со всхлипываниями пленницы собственных снов. Анжелика тихо шептала: «Не надо! Не надо, сестра! Он не твой! Уйди от него, пожалей! Не надо, хватит уже крови!». Кажется Анжелика обращалась к Диане и хотела заступиться за Роджера.
«Точно бред. Все хорошо, мне просто мерещиться всякая чушь. Анжелика никогда не является наяву, все это лишь глупые тени, бесплотные призраки!» - так рассудил Твинс. Но он ошибался.
Оттолкнувшись от стены склепа, в мощном прыжке Диана кинулась на Роджера. Буквально пару минут они боролись, и в следующее мгновение дикарка прокусила шею негра. В тумане блеснул оскал её окровавленных зубов, раздалось очередное завывание и плач Анжелики, почти растаявшей в воздухе, стал громче. Диана же скрылась в тумане, оставляя за собой маслянистый кровавый след.
Стронг тяжело рухнул на колени, расставил руки, словно пытаясь за что-то ухватиться, но опоры не было. Великан истек кровью буквально за несколько минут. В глазах Роджера застыло удивленное выражение, он явно не ожидал окончить свои дни так. А Твинсу уже даже не было его жалко. Вернее он не мог себе позволить эту жалость, его душа и так жалела слишком многих. И на еще одного бессмысленно павшего в этой бойни человека просто не оставалось сил.
«Спи с миром, большой, черный брат. Не твоя и не моя вина, что здесь так много злобы и безумия» - тупо утешал себя Билл. Уильям лишь саркастически хмыкнул где-то на периферии сознания и стал сварливо напоминать, что Шатерхенд близко, а последний патрон все еще не пущен в дело.
Где-то впереди замаячил выход с кладбища. Билл удивился тому, как он долго тут плутал, ведь найти выход было проще простого. Он не стал оборачиваться назад, где все еще раздавались звуки борьбы и лязг мечей. Это был не его бой. К тому же гораздо приятней было думать, что все ему привиделось и не включать таинственных демонов и могучих заступников в свою картину мира.
Твинс зашагал прочь, и с каждым шагом его поступь становилась уверенней.
Он шел на свой последний и самый важный бой. Он больше не хотел терять времени.
Губная гармошка играла совсем близко.

Глава 15. Алхимия
(Музыкальная тема главы - Zoo York. Paul Oakenfold )


Весь путь, до площади Билл убеждал себя в том, что все происходившее на кладбище было бредом воспаленного и одурманенного ядами воображения. Реальна была лишь глупая и нелепая смерть Роджера. Впрочем все это было уже настолько неважным и далеким, что начинало стираться из памяти.
Выбежав на площадь, Твинс застыл как вкопанный. Старая городская ратуша с остановившимися много лет назад часами должна была стать единственным свидетелем его мести… Его расправы… Но в городе был кто-то еще. Скрежет металла стал тише, но Билл все еще слышал этот противный звук, доносящийся откуда-то издалека. «Хотя какая разница, сколько будет свидетелей? Мы бы убили его и в детском приюте, если бы понадобилось, правда, братишка? И если Кзучильбара наблюдает сейчас за нами… Что ж, постарайся поразить его извращенное воображение такими пытками, которых даже этот Красный индейский божок не смог бы выдумать… Ну, где же ты? Где ты, Бен?» — сбивчиво и нервно, словно дрожа от предвкушения, тараторил Уильям. Простенький, веселый мотивчик доносился отовсюду, совершенно невозможно было определить, где же скрывается Шатерхенд, хотя площадь распростерлась перед Твинсом как на ладони.
— Где ты, убийца??? — заорал, раздирая глотку, Билл. Раскатистое эхо безразлично повторило «убийца…убийца...убийца…». Губная гармошка смолка… Послышалось какое-то суетливое шевеление. Пальцы Твинса впились в револьвер, и все мышцы свело от жуткого напряжения. Энергия и ярость просто разрывали его изнутри. Он никогда не чувствовал себя так перед боем. Это был даже не азарт и не страх, просто какой-то багровый дурман, застилающий глаза. «Пять лет… Пять лет без нормального сна и отдыха… Господи, как же я долго ждал!» — отчего-то ему хотелось плакать… Так бывает, когда человек, много лет отбывший на каторге, наконец встречает долгожданную свободу.
Из густого бело-молочного тумана выполз человек.
Билл не узнал его. В этой странной фигуре вообще было мало человеческого. Какие-то рваные полоски грубой грязной ткани, в которых далеко не сразу можно признать ту самую, столько раз снившуюся жилетку. Белые волосы… Даже не седые, у любой седины всегда остается сероватый или благородно-серебряный оттенок. Эти волосы были белы, как первый снег. Все тело Шатерхенда было одним большим, растянутым по всей коже кровоподтеком, множество свежих шрамов, обнажающих мясо, и ни одной целой кости. Его фигура была исковеркана, вывернута наизнанку так, словно Бенджамин Ресуректор был пережеван самим дьяволом. Голова существа, некогда бывшего грозой западных торговых путей, была неестественно плотно прижата к плечам и постоянно дергалась, хотя лицо и было опущено вниз. Он подползал к Твинсу, загребая пыльную землю только правым локтем. Левой руки у него не было, а ноги же были вовсе искрошены в неприятного вида месиво и напоминали скорее пару плоских волочащихся по камням водорослей. В руке измученный человек крепко сжимал губную гармошку.
Билл сглотнул и взвел курок. Это был Шатерхенд, сомнений не было. Он все подползал ближе и ближе, двигаясь очень медленно, как улитка или слизняк. «Точно… Это слизняк… Не воспринимай это как человека, он лишь полное дерьма противное насекомое… Правда, приятно видеть его таким?» — Уильяму была чужда жалость. И сейчас Билл полностью разделял мнение брата. Жаль только, что мучить и пытать человека, перенесшего такое, просто невозможно. Но и быстрой легкой смерти он Ресуректору не подарит. Вдруг слизняк оторвал от земли лицо…
Видавший многое на войне и в кошмарах Твинс невольно отступил на несколько шагов назад. Правая половина лица Шатерхенда была просто мертва. Выбитый вывалившийся глаз болтался на тоненькой, упругой жиле. Вокруг пустой глазницы спеклась тоненькая застывшая корка коросты. Мертвенная бледность мраморного оттенка и выступившие из-под тонкой кожи синие сосуды на лбу. Абсолютное отсутствие даже намека на движение… Другая половина была густо залита кровью. С нее была содрана кожа, и придорожная пыль забивалась в щели между мускулами. Под глазом виднелась белая полоса кристаллизировавшейся соли от слез. Но самое жуткое было то, что эта часть лица была живой. Она шевелилась, и на ней в одну секунду сменялась тысяча настроений, а сверкающий зеленый глаз лихорадочно и затравлено озирался по сторонам. Даже ненадолго проскакивающие в веренице гримас улыбки выглядели ужасающе. Непонятно, как Бенжамин еще продолжал жить, но он с истинно насекомьим упорством продолжал ползти вперед.
Когда Билл случайно попался его бездумно блуждающему по окружающему пространству взгляду, на чудовищном лице отразилось сразу множество совершенно разных, противоречащих друг другу выражений. Удивление… Узнавание… Страх… Отчаяние… Грусть…Боль… Радость… И, наконец, все это сменилось совершенно неуместным здесь и сейчас каким-то поистине блаженным счастьем. Такое счастье можно увидеть только на лицах совсем еще маленьких детей или олигофренов, оно было слишком чистым и концентрированным для взрослого адекватного человека… Но Шатерхенд был счастлив, увидев свою смерть, воплотившуюся в напряженно сжимающего кольт Твинса.
— Биииилл… — хрипло протянул он. Откуда-то из глубины его груди доносился сиплый свист и клокочущее бульканье, словно его легкие были набитым гноем решетом. — Каааак я рад тебя видеть, старина… Старина Билли Твинс, — шевелилась только левая половина его истерзанных губ. Козлиная бородка, предмет нескрываемой гордости Шатерхенда, отчего-то сохранила свой густо черный цвет, но сейчас напоминала измочаленный клок пакли, набитый мусором. — Господи, ты не оставил меня…. Ты услышал мои молитвы, господи! Я приму быструю смерть… Сколько раз я просил Палача о ней… Сколько раз… и теперь все будет быстро и легко. Удар пробьет череп, и я растворюсь.. уйду… Приди ты на два часа позже, и я бы наплевал на то, что самоубийство грех, и запихнул бы себе свою гармошку поглубже в глотку или разбил бы голову об одну из стен… Билл, как же я счастлив, что ты успел… Я уйду чистым…
— Тебе никогда не очиститься, мразь! — эти злые слова с трудом давались Твинсу, настолько его поразил вид Ресуректора. «И ради этого полудохлого куска мяса я столько странствовал? Ради этой твари я потерял пять своих лет? Он сам молит меня о смерти… Разве этого я хотел?» — Билл был в растерянности. Его напряжение сменилось недоуменной растерянностью. А Шатерхенд тем временем уже добрался до середины площади. И он говорил… Постоянно говорил, заполняя гулкую тишину своим всхлипывающим бормотанием.
— Я уйду чистым… Он заставил меня расплатится за все… За все, что совершил, и за то, что не совершил… Я вспомнил все свои грехи… все! А их у меня немало, сам знаешь… Меня уже не страшит ад, ведь я теперь знаю, как он выглядит… Это такой же город, укутанный в туман. Но искреннее раскаяние, раскаяние во всем свершенном и несовершенном, оно ведь даст мне шанс на чистилище? Ведь даст, Билл? Билл? Ведь не зря я не смог наложить на себя руки… Я слышал, что такое не прощается там… наверху… — и снова эта убийственная многоликость, калейдоскоп чувств, отраженных лишь в одном глазе, нервное сокращение обнаженных мышц лица.
— Ты… Ты получил по заслугам! Ты заслуживаешь большего наказания, тварь! Ты ведь знаешь, за что я преследую тебя? Это расплата… За брата и за сотни других погубленных людей.
— Нет… Не сотни… Я убивал в своей жизни только 33 раза… Я вспомнил их всех… Не знал всех имен, но вспомнил лица… Палач заставил меня вспомнить. Я раскаялся даже в том, что воровал в детстве яблоки из сада соседей… Раскаялся в том, что причинил много мук матери, когда появился на свет… Я очистился, Билл, у меня не было иного выхода. Палач не давал мне умереть, и я видел, как погибали они все… Все ребята, с которыми я столько пережил… Весело и грешно провел с ними всю жизнь… И Длинный Джон, и Вик, и Картавый, и малыш Джимми, и мистер Хоскинс, и Арнольд-Крыса, — он все называл и называл имена и клички своих замученных бойцов. Он помнил их всех, и, произнося каждое новое имя, он ронял на открытую щеку обжигающе соленую слезу. Лишенный души Шатерхенд совершенно искренне плакал. И полз вперед, продолжая свой безумный монолог.
- И я молю всевышнего, чтобы Пабло Диабло, чтобы Роджер и чтобы Акиро выжили. Хотя боюсь в этом мире невозможна такая удача…Черт бы побрал этого доморощенного очкарика! Он дал нам денег… Очень много денег. Попросил разобраться с разной грязной работенкой, грохнуть священника, припугнуть шерифа… Я понимал, что это слишком большая плата за такой простой труд, но купился… Купился и поехал сюда, собрав всех, кого смог. Мы заплутали в тумане, лошади начали странно себя вести… И эти дикие невиданные звери… Краснокожие… от этого мы еще могли отбиться, но даже мои ребята ничего не могли сделать со сводившим их с ума отчаянием этих мест… Это отчаяние было не временным смятением чувств… Оно было материально. Оно воплотилось в Палача и его ловких красных прихвостней. И мертвый, пустой город, из которого нет выхода, кроме смерти от веревки или огромного ржавого ножа. Если бы можно было все вернуть… Если бы можно было все вернуть… Я бы послал этого Винсента к дьяволу, и нога бы моя не ступила на эти проклятые болота! — «Винсент?» — ненадолго вспыхнула в голове у Твинса догадка, но тут же погасла, заглушенная новыми речами вбитого в землю Шатерхенда. — Я бы раздал все свои деньги и ушел бы в первый же полевой госпиталь, вынимать пули из раненых… Да, я жил неправильно, но разве я заслужил это? Заслужил этот страх и эту неземную, не оставляющую меня ни на один миг боль? Заслужил ли я встречу с Палачом?
— Ты заслуживаешь большего… — повторил на этот раз шепотом Билл. Хотя в его словах не было прежней уверенности. Вся его вера в святую праведность мести осталась теперь только у Уильяма, и Твинс знал, что брат не позволит ему ошибиться. Металлический скрежет, не прекращавшийся с того самого момента, как он вошел в город, сейчас только усилился и звучал в унисон с тихим голосом Бена.
— Я… Я готов… Я чист… Я приму смерть… сейчас, — главарь западной шайки уже был почти у самых ног Билла, его ладонь разжалась, выронив нехитрый инструмент, а пальцы схватились за край штанов Твинса. — Давай же! Ну, давай! Я ждал этого, я молился об этом! Только не Палач… Хоть сам дьявол, но только не он! Уведи меня из этого города куда угодно, хоть в ад… Давай, Билл, я же прошу тебя! — Твинс брезгливо одернул ногу, и Ресуректор снова упал лицом в грязь. Он плакал и пытался подползти ближе. «Какой же отвратительной и жалкой может быть месть… Избавление избитого калеки от мучений, только и всего… Уильям, это правильно? Так надо? Так должно быть?» — Биллу нужен был сейчас совет и помощь. «Да, брат… Подними его с земли, пусть встречает свою судьбу стоя, глядя тебе в глаза. Я хочу, чтобы он хорошенько запомнил перед смертью твое лицо…Наше лицо…» — ледяным тоном процедил Уильям, и Твинс подчинился, подняв кольт.
— Ты должен знать, за что подыхаешь, животное. Поднимись и скажи это! — приказал распростертому на земле Шатерхенду Твинс. Тот только скулил и всхлипывал, протягивая руку к Биллу, словно тот был спасителем, а вовсе не убийцей. — Встать! — закричал Твинс, распаляя себя перед этим последним выстрелом. Ресуректор пытался оторваться от земли, но в его жалком истерзанном теле просто не оставалось на это сил. Наконец он кое-как подтянул под себя искривленные ноги и приподнялся на колени, опираясь дрожащей рукой о булыжник. Лицо его было опущено вниз, из левого, плотно зажмуренного глаза капали слезы.
— Смотри в глаза! Говори! — не унимался Твинс. Его рука слегка подрагивала, хотя решимости с каждой секундой становилось все больше и больше. Шатерхенд посмотрел на него.
— Прежде чем я уйду, — промолвил он. — Я хочу чтобы ты знал… Я раскаялся во всем… Но не в этом… Я не могу взять на себя чужой грех… Я не убивал твоего брата, Билли. Я даже не знал о нем, до того момента, когда ты спятил и решил меня убить. Я не знаю никакого Уильяма! Мне очень жаль, что он умер, искренне жаль, поверь, но ты мстил не тому человеку. Все эти пять лет нашей бесконечной погони… Ты был одним из нас, может быть, лучшим из нас, но затем спятил. Я не убивал твоего брата… Не убивал брата… Не убивал… — он снова опустил глаза и то ли плача, то ли смеясь, повторял это снова и снова. У Билла похолодело внутри. «Он лжет! Или тронулся умом, бродя по этим гиблым болотам! Ты ведь помнишь! Ты ведь знаешь!» — срываясь на визг, беззвучно верещал Уильям. «Хватит уже этих соплей, стреляй, Билл!» И Твинс послушно нажал на курок…
Вынырнувшая из тумана жилистая смуглая рука отвела карающий выстрел вверх. Когда раздался резкий звук, и из дула вылетел пороховой дым, Шатерхенд дернулся, а затем упал и заскулил еще громче и жалобней. Это было так неожиданно, что Билл не сразу понял, что его руку отвел тихо подкравшийся Экзальчибуте. Он выронил кольт и заторможено обернулся.
— Нет, бледнолицый… Нет. Ты делаешь то, на что тебя толкает Кзучильбара, — строго и сухо говорил он. — В этом городе и так слишком много смерти. Не стоит переполнять эту чашу, ведь для этого хватит одной-единственной кап… — он не договорил, потому что пропустил мощнейший хук Твинса и повалился на землю. В этом ударе была собрана вся ненависть Билла, копившаяся пять лет и предназначавшаяся для Ресуректера. Он с диким остервенением бил индейца снова и снова, так, что на губах у слепца выступила кровь. Твинс словно позабыл о лежащем рядом беспомощном Шатерхенде и снова и снова пинал краснокожего, отбрасывая его щуплое тело все дальше.
— Как… Ты… Посмел… Как??? — он выплевывал сквозь сцепленные зубы проклятия в адрес тупой обезьяны, старался наступить ему на лицо и переломать сапогом пальцы. Уже ничего не видя, кроме багряной, застилающей все и вся, пелены, ничего не чувствуя, кроме злобы, Билл превращал Экзальчибуте в отбивную. И с каждым новым ударом его безграничная ярость только вскипала сильней. Мир стал расплывчатым, и даже туман расступился перед налитым кровью взглядом Твинса. А назойливый лязг раздался совсем рядом и сменился звуком рассекающего воздух меча. Инстинктивно Билл отскочил от поваленного на землю слепого. Он успел увернуться от пронесшегося в двух дюймах от него ржавого лезвия. Когда Твинс обернулся, он увидел хозяина города.
Он не сомневался в том, что видит перед собой того самого Кзучильбару, Красного Демона и таинственного Палача в одном лице. Массивная фигура высотою в семь футов, завернутая в грязный, вафельной формы брезент. В огромной лапище Палач сжимал некое странное оружие, напоминающее скорее гипертрофированный нож, а не меч. Зазубренное туповатое лезвие было настолько огромным, что волочилось по земле, издавая тот самый, уже успевший надоесть, металлический скрежет. На голове этого человека (существа?) возвышалась стальная пирамида, полностью закрывавшая лицо и напоминающая именно колпак Палача, а вовсе не шлем благородного рыцаря. От Кзучильбары исходило едва заметное красноватое сияние, освещающее всполохами туман. Шатерхенд кричал во весь голос и, отползая в сторону, закрывал от этой гротескной фигуры лицо. В отдалении, по краям площади, словно из-под земли вынырнули многочисленные слуги в балахонах, преграждавшие копьями путь к отступлению. Они сняли маски и внимательно наблюдали за действиями своего хозяина.
Твинс выхватил кривой нож, но тот казался деткой игрушкой в сравнении с ржавым монстром Палача. Тот вскинул ржавый тесак с неестественной легкостью и принялся раскручивать его над собой, набирая побольше силы для замаха. Билл шумно выругался и отскочил в сторону от очередного тяжелого, но неспешного удара. Бесполезный кольт валялся на земле, Экзальчибуте выронил свой лук и посох и теперь мог лишь шумно дышать в стороне, потирая ушибы. А Палач с медлительностью крупного хищного зверя подходил все ближе и ближе к мечущемуся по площади Твинсу. Можно сказать, что Кзучильбара был великолепен в своей молчаливой мощи, но у Билла не было ни малейшего желания наслаждаться красотой этой мускулистой фигуры. Он чувствовал свою абсолютную беззащитность.
«Значит, вот ты какой у нас, силач Бернс… Скрывай, не скрывай лицо, я все равно уже знаю, кто ты! И это знание придает мне сил», — Твинс пытался утихомирить проснувшийся в душе дикий животный страх, пытался не делать резких и неосторожных движений, продолжая следить за описывающим круги в воздухе тесаком. «Я выберусь и сдам тебя шерифу со всеми потрохами. А тогда, как бы крут ты ни был, ты не выстоишь перед отрядом вооруженных охранников тюрьмы Толука… Нужно всего лишь выбраться отсюда — только и всего…» — Билл продолжал отступать, пытаясь найти хоть какой-то выход из сложившийся бесперспективной ситуации. Шатерхенд уже успел скрыться в густом тумане. Люди в красных балахонах все так же пожирали глазами площадь. Палач рванулся вперед, выставив перед собой лезвие. От этой неожиданной прыти грузного священника Твинс сделал несколько быстрых, неосторожных шагов назад и споткнулся о тело очередной жертвы фанатиков. Кзучильбара теперь не спешил… Он медленно поднимал свой клинок для решающего удара. Билл впал в некое оцепенение, он не мог пошевелиться, хотя уже ничем не сдерживаемый страх завладел его сознанием полностью. Вдруг метко пущенный слепцом томагавк с шумным хлюпаньем вошел до середины рукоятки в спину Палача. Тот покачнулся… Такой удар не смог бы выдержать никто, даже самый мощный и сильный мужчина. Топорик должен был перебить Бернсу хребет, и Твинс с нетерпением ждал, сжав вмиг вспотевшие ладони, когда, когда же, наконец, тесак выскользнет из ослабевших рук убийцы… Но Палач устоял. Экзальчибуте метнул еще один томагавк. Затем еще… Кзучильбара лишь слегка вздрагивал от этих смертельных попаданий, а затем, не спеша развернувшись, двинулся на дерзнувшего на него напасть краснокожего. Воспользовавшись этой заминкой, Билл подбежал к великану сзади и вогнал кривое лезвие точно между лопаток. Четыре лезвия, торчавшие из спины, не причиняли Палачу никаких неудобств. Он даже не стал отмахиваться от Твинса, лишь продолжил свой путь к слепому, шарящему по земле руками в поисках лука. Еще один взмах и…. Экзальчибуте был рассечен надвое.
На землю хлынули внутренности индейца, и над площадью пронесся полный восхищения вздох слуг. Утреннее тусклое солнце и не думало появляться, мертвый город словно окутала вечная ночь, в которой не было никакого света, кроме красного сияния демона. Постояв некоторое время над трупом краснокожего, Палач развернулся в сторону Билла.
«Теперь я абсолютно безоружен. У меня нет ничего против этого чудовища… Но должен же… Должен же быть выход!» — Твинс подхватил с земли тяжелый булыжник и запустил в Кзучильбару. Тому достаточно было лишь поднять огромную руку, и двадцатифунтовый камень отскочил от нее, как от стальной стены.
«Конец? Сейчас? Нет, это невозможно! Я должен жить… Должен!» — Билл молился всем святым этого мира, надеясь на спасительное чудо. Больше ему не на что было надеяться…
И тут паучок, нарисованный у него на шее незадолго до смерти Экзальчибуте, вдруг неожиданно зашевелил лапками. Твинс почувствовал, как цепкие маленькие крючки, оцарапав его кожу, стали перемещаться от шее к плечу. Несколько раз тряхнув головой, чтобы развеять морок, Билл попытался избавиться от нестерпимого зуда. Но на месте нарисованной фигурки уже ничего не было, и что-то маленькое и очень юркое скользило по его одежде. Он, совершенно ничего не понимая, наблюдал, как оживший рисунок сбегал по штанине вниз. Палач остановился, по всей видимости, тоже рассматривая этого нежданного гостя. Паук же, быстро перебирая мохнатыми лапками, побежал к Кзучильбаре и в мгновение ока взобрался на его мощное тело. Великан попытался смахнуть с себя паука, но тот держался очень крепко и, передвигаясь все быстрее, исчез, скрывшись под ржавой пирамидой… А затем Палач взвыл… Это был крик в котором не было ничего человеческого, в нем не было ничего живого. Даже не бас, а что-то еще более низкое, находящееся на пределе человеческого слуха. Так звучит набирающий силу смерч или прорывающий дамбу селевой поток. Палач выронил свой огромный нож и схватился за края своего металлического головного убора, не то пытаясь его сорвать, не то просто скребя ногтями в бессильной злобе. У Твинса не было времени рассуждать. Он уже убегал прочь от площади, воспользовавшись этим моментом замешательства и на ходу пробив телом оцепление фанатиков. Те настолько растерялись, наблюдая поражение своего командира, что стали кидать копья вслед убегающему Биллу только через пару минут. На шее у Твинса открылась новая рана, но он был рад, что отделался такой мелочью, хотя мог потерять жизнь.
У самого выхода из французского города его поджидал Экзальчибуте… Рассудок Билла отказывался воспринимать действительность. Найдя лишь одно объяснение происходящему, он устало произнес:
— Признайся, это ведь просто очередной кошмар?
— Нет… Это не кошмар. Это хуже… — через все тело краснокожего проходил кривой, рваный, рассекающий туловище надвое шрам.
Утреннее солнце все никак не показывалось на востоке. Ночь словно растянулась во времени, становясь только еще чернее. Густая тьма накатывала на Твинса со всех сторон… Вместе с ней на его тело навалилась страшная, невыносимая тяжесть, усталость, буквально пригибающая его к грязной, рыхлой земле. Билл покачнулся, чуть было не упал, но Экзальчибуте успел подхватить его. Двигался слепец очень медленно, неестественно медленно, будто утопленник под водой или муха в медовой патоке. Летящие со стороны города копья почти зависли в воздухе. Гудящий в воздухе болотный гнус застыл и едва различимо взмахивал крыльями. В наступающей густой, вязкой темноте быстро тонуло все, кроме разрубленного несколько минут назад индейца. «Я сошел с ума… Теперь уже точно… Или умер… Ведь если ты общаешься с мертвецом, значит, ты в царстве мертвых? » — Твинс даже не заметил, что произнес это вслух. Его собственный голос исходил откуда-то извне, он был чужим и незнакомым. Экзальчибуте медленно помотал головой из стороны в сторону и, чудовищно растягивая слова, произнес:
— Нет… Еще рано… Это только граница мира живых и мира духов… Слушай и не перебивай… У нас мало времени, хотя здесь оно и течет по другому… Ты не убежишь от них… Не справишься… У них лошади… У них сила сотен смертей… Они знаю эти места, а ты нет… Ты не убережешь от них свое тело… Можешь спасти только лишь свой дух…
— Как??? Я не способен… Я не знаю… И ты же умер, в конце концов! — Билл снова чуть не распластался по земле. От внезапно накатившей тяжести было тяжело даже дышать, не говоря уже о том, чтобы стоять на ногах. Но индеец держал крепко…
— Не перебивай… Скоро я совсем растворюсь… Меня даже не встретит Остап Синяя рука… Меня просто сожрет Мать… Но ты можешь убежать от Нее… Я берег это зелье для себя, — он запустил руку куда-то во тьму и вытащил небольшой кожаный мешочек. — Его секрет передавался в нашем роду от отца к сыну много поколений… Так же, как и секрет охранного зелья, того, что только что спасло тебя… Мы многое знали о травах и камнях… Но у меня нет детей… Есть только ты… Съешь это! Быстрее… Я не могу держать тебя здесь долго… Я вообще добрался до тебя лишь потому, что проводник боли, тот, кто копит силу для Матери, хотел этого… Ешь!
— Что это? Клаудия? — Билл рассматривал, как белые пылинки медленно высыпаются из мешочка и, не спеша кружа в темноте, словно снег, разлетаются во все стороны.
— Клаудия тебя не спасет… Это сильнее… Это страшнее… И куда опасней… Но другого шанса не будет, прими зелье сейчас, иначе Кзучильбара или Лобсель Вис доберутся до тебя! Они уже вырывают твою душу друг у друга из рук… Красный Демон никогда не простит тебе унижения, а Желтый осознал, что ты можешь задержать пришествие Матери, ведь ты охраняешь все человеческое, что только осталось в проводнике… послушай, это и вправду твой последний шанс… Когда они найдут твое тело, в нем не будет и искры духа, они даже не станут резать тебя на куски…. Просто скормят воде или земле, и тогда ты сможешь выбраться… На языке нашего народа то, где ты окажешься, называется Сомати… По-вашему, просто нигде… И если дух вернется к телу, то ты очнешься, даже если смениться не одна луна… Ну же! Ешь! — невыносимо было слышать этот низкий крик, длящийся целую вечность, невыносимо было видеть выпученные глаза краснокожего, невыносимо было наблюдать за тем, как на его лице вздуваются жилы и мускулы, и черная кровь медленно вытекает из открывшегося шрама на теле… Но Твинс не мог даже поднять руку, хотя был сейчас готов пойти на все, лишь бы спрятаться от Палача… Хоть так… Хоть через практический спиритизм и подозрительную алхимию. И потом, Экзальчибуте ни разу его не обманул. Или все-таки жрать непонятно какую дрянь не стоило? Или под «спасением духа» индеец понимал просто бегство посредством суицида от зверств и пыток фанатиков? На череп Билла словно навалился тугой, сдавливающий все сильней и сильней металлический обруч, сил не оставалось ни на мысли, ни на движения. Пресс тьмы давил все сильней, и ему показалось, что еще чуть-чуть — и он останется в этой неподвижной темноте навечно, как жук, застывший в куске янтаря.
Наконец краснокожий сам с силой сжал его лицо и буквально протолкнул Твинсу в глотку горьковатый белый порошок. Он шумно сглотнул и почувствовал, как царапающие острые крупинки проходили по пищеводу. Затем что-то гулко хрустнуло, и правая верхняя часть туловища Экзальчибуте стала медленно опадать в сторону… Умирая… Растворяясь окончательно, индеец улыбался… Твинс чувствовал, как с каждым мгновением его руки и ноги наполняются энергией и силой… Он провожал странного слепца в последний путь, так и не узнав его точного возраста. Затем…
Затем в животе у Билла разорвался снаряд, и адский, нестерпимый жар прошел через все его тело.

Глава 16. Дьявол
(Музыкальная тема главы - Лабиринт. Сплин )



Боли не было. Был разрывающий голову изнутри свист и шум, какие-то разноцветные искры перед глазами. Было горячо, очень горячо, кто-то словно вшил под кожу Твинсу ворох углей, но боли не было! Он быстро несся куда-то вверх, через пространство, через мириады блеклых звезд, через заполняющий всю Вселенную туман. Выше… Выше… Быстрее! Билла мчал неуправляемый поток не то воздуха, не то бесплотного эфира, и тяжесть, сдавливающая все тело, осталась далеко-далеко позади, миллионы миль назад. Где-то невозможно далеко был старый французский городок, и в утренних сумерках свистели копья. Где-то выл и дрожал кровожадный Палач. Где-то за ним гнались люди в красных балахонах, может быть, уже тащили куда-то для своих дьявольских ритуалов, но все это было так далеко, так бесконечно безразлично. С каждой секундой Твинс чувствовал, как отделяется от этого мира, от этой не отпускающей проклятой земли, от плена плоти и крови. Он хотел слиться с небом, выйти за пределы. Он не боялся умереть... Он вообще больше ничего не боялся, словно переступил некую запретную черту, за которой все было уже безразлично. «На психов и мертвых нет никакой управы», — внезапно вспомнил он старую техасскую поговорку. «Интересно, а я отношусь к первым или вторым? Или я просто устал удивляться? Устал от страха и отчаяния? А какая, к черту, разница!» Дальше, дальше, дальше…. Его захватил этот восхитительный полет. «Люди должны уметь летать! Это же так просто, так естественно, это у всех с рождения в крови… Люди должны уметь летать», — кажется, он кричал, но это был радостный и ликующий крик. Кто бы не встретил его в конце этого безумного космического путешествия, он знал, что рассмеется и плюнет ему в лицо. Будь там бог или дьявол — не важно. Они никогда не были для Твинса авторитетами, а сейчас в особенности. Он не хотел, чтобы этот полет, этот безостановочный бег по мирам и чужим пространствам прекращался. Ему было хорошо… Как же ему было хорошо! Эта накатывающая волнами мощь наполняла каждую клеточку его тела, каждый мелкий сосудик словно увеличился в размерах вдвое, и кровь бежала по жилам с неописуемой скоростью. Сердце выдавало по тысяче с лишним ударов в минуту, старые раны внезапно исчезли, словно их никогда и не было, а гнойные язвы, покрывшее его душу, зарастали садом благоухающих цветов. Было ли у него еще тело, или все эти образы с пышущей кровью, со спятившим сердцем и словно отделяющимися от тела руками и ногами лишь плод воспаленного воображения его духа? Лишь игра, продолжительная рефлексия сознания, потерявшего в один миг все связи с реальностью? Биллу было все равно. Ничего не имело значение, кроме полета и скорости… Кроме свиста ветра в ушах, кроме пляшущих перед глазами искр… Но что-то подсказывало ему, что это блаженное чувство не может длится вечно. Что рано или поздно его беспечную душу поймает в свои сети какой-нибудь инфернальный рыболов. И оттого он отдавался несущему потоку с максимально возможным упоением, стремясь урвать от этого счастья кусок побольше перед неизбежным падением.
Через какое-то время (минуты? часы? дни? миллионы вечностей? Твинс не мог сказать точно, время больше не имело никакого значения) слева и справа сияющий калейдоскоп звезд стал наполняться гиблой желтизной и неприятно знакомым красным цветом. Бег замедлился, звон и свист в голове поутих, искры скрылись также внезапно, как и появились перед глазами. «Эти два цвета… Видно, близок тот час, когда я их возненавижу. Это не цвета солнца и огня, это цвета венозной крови и густой желчи», — Билл отплевывался и понимал, что поток, сменив направление, несет его именно к ним. И он даже догадывался, куда именно. В долину пламени, ту, что он видел в своем первом сне… Ту, где повстречал существо с голосом родной Матери…
Желтое и красное сияние приближались, расползались по окружающему пространству. Уже можно было различить языки огня и солнечные лучи. Твинс не ошибся, он снова был здесь, правда, теперь не было ни земли, ни неба. В них сейчас не было необходимости, ведь не было ни притяжения, ни привычного чувства тела, ни хотя бы одного кусочка материи. Просто две бесконечные стены жара. Красная и Желтая. Цвета венозной крови и густой желчи.
Жар окутывал Билла со всех сторон, но он не мог причинить ему вреда, ведь сейчас у него не было кожи, которая должна была бы покрыться волдырями. Бесконечность звездного странствия очень быстро сменилась разделенным надвое миром. Где-то в узком промежутке между Красным и Желтым пламенем висело воздухе существо. Его маленькие хилые ножки были раскинуты в стороны и словно бы цеплялись за пустоту. Оно было неподвижным и чего-то ожидающим. Как хищник, затаившийся перед последним прыжком на израненную жертву. Оно стало даже еще огромней, и казалось, что от его макушки к краю ног можно провести средних размеров железнодорожную ветку, но в определении расстояний, так же, как времени, Билл не был особо уверен. Несмотря на его исполинские размеры, несмотря на распахнутую гигантскую пасть с перекатывающимся из стороны в сторону склизким языком, Твинс не боялся его. Он, как и решил прежде, готов был нагло смеяться во весь голос, но у него не было рта и губ, чтобы захохотать. И даже это не пугало его.
Из глубины красной стены выдвинулась вперед широкая дорога из плавящихся на глазах кирпичей. По ней медленно брел Палач, волоча за собой тяжелый тесак. Билл услышал вдали знакомые звуки металлического лязганья. Со стороны желчной стены по такой же кирпичной дороге к существу подползало нечто отдаленно напоминающее человеческую фигуру, раскатанную по земле. Сперва Твинс решил даже, что видит Шатерхенда, настолько похожим был способ передвижения, но затем, разглядев внимательней покрытую струпьями и коростой кожу чудовища, он понял, что это никакой не Ресуректер, а Лобсель Вис, желтый демон, пришедший навестить своего брата и Мать.
— Чудно! Вся семейка в сборе! — раздался откуда-то голос Билла. Он сам не понял, как это получилось, и слегка опешил от этого неожиданного звука. Ведь он не хотел ничего сказать, он только лишь подумал. Но здесь мысли, желания, слова и движения слились в нечто единое целое, и не было уже никаких границ между этими чуждыми в обычном мире понятиями. Твинс удивился тому, насколько же это было естественно и правильно… Как… Как полет… Его смех теперь наполнил все утопающее в огне пространство, в котором он болтался, как осенняя паутина на ветру. И не было никакого страха и боли. Так, наверное, чувствуют себя умирающие старики, только их душа увязает в рабском смирении перед неизбежностью, а Билла переполняла сила.
— Я говорила тебе уйти, мой мальчик… Предупреждала… Хотела, чтобы тебе было лучше… А теперь взгляни на себя, тебя же просто нет! Ты обречен болтаться тут бесконечно долго, и никто тебя к этому не подталкивал. Ты мог уйти. Но ты сам пришел сюда, и уже не сможешь вернуться, мой мальчик… Не сможешь вернуться, мой мальчик… Не сможешь… Не сможешь… Не сможешь… — гипнотические интонации твари вгрызались в то единственное, что осталось у Твинса. В его память и душу… Этот ласковый голос, это ощущение того, что тебя познали всего, до самых сокровенных мелочей… Но он знал, что ответить. И он не боялся, хотя язык Матери неумолимо приближался к нему, а Кзучильбара и Лосбель Вис стали увеличиваться на глазах и совсем скоро почти сравнялись в размерах со своей повелительницей.
— Заткнись, мразь! Заткнись! У тебя нет власти надо мной, я не глотал этой чертовой клаудии. В нашем дерьмовом мире есть что-то, что тебе не по зубам. Есть что-то, чего тебе не выпить и не съесть. То, о чем ты и твои лакеи даже не догадываются. И не пудри мне мозги, ты не хотела меня ни о чем предупреждать. Просто уже тогда ты испугалась меня, поняла, что чужак может сломать всю эту хренову извращенную систему, что вы тут выстроили. И попыталась запугать. Я не твой! Не твой! И я трахну вас всех в задницы, лишь дайте разобраться с Шатерхендом. Я выбью из вас все дерьмо, и меня не остановят ни темнота, ни адский огонь! Я свободен, слышишь, мразь! — он кричал и бесновался, перелетая с места на место. Он хохотал и изрыгал проклятия одновременно. Непонятно откуда, но он знал, что есть вещь, которая хранит и оберегает его, и это вовсе не порошок индейского шамана. Это была маленькая, хрупкая девочка Анжелика, та, что лежала в каком-то грязном подвале с ржавыми трубами, стянутая крепкими кожаными ремнями. Он чувствовал ее присутствие и ее защиту. Даже огромный железный голем, ее охранник и страж, не имел и тысячной доли той силы и воли этого невинного, искалеченного ребенка. Простая человеческая (детская?) привязанность ломала, как тонкую корку льда, все планы и кошмары дьявола. Твинсу даже чудилось (да нет же! Он видел, видел это платьице, черт побери!), как Анжелика стоит где-то между ним и монстрами и, воздев вверх руки, защищает его от нападения.
— Не сможешь вернуться… Не сможешь вернуться… не сможешь вернуться… — все повторяла Мать, и где-то поверх этого голоса звучал утробный булькающий и хрипящий стон.
— Отправляйся к дьяволу, тварь! — пытался перекрыть этот назойливый шепот Билл.
— Я и есть дьявол! — сказала Мать своим настоящим голосом. И тонкая невидимая стена, разделяющая их, лопнула, треснула как стекло. Стоявшие слева и справа от Матери великаны потянулись к Твинсу. Язык обхватил тонкое тельце Анжелики и утащил куда-то вглубь бездонной утробы. И тогда Биллу стало по настоящему жутко. Чувство наглой уверенности вмиг улетучилось, остался только голос Уильяма, который быстро произнес: «Вниз!» И он нелепо рухнул в эту огненную бездну, словно падший ангел. Прямо вниз… К земле… Туда, откуда все вышли, туда, откуда все жадно смотрели на синюю высь.
И опять этот ворох созвездий и ярких искр. Опять свист рассекаемого эфира. Он убегал, драпал, но был ли у него выбор? Какая-то совсем маленькая и слабая часть его сознания хотела вернуться, помочь храброй сильной девушке, пропавшей в необъятном теле Матери. Но сейчас (как и на грешной земле) решения принимал не он сам, а Уильям, который всегда знал, «как надо и как будет лучше». Когда пролетело еще пару тысячелетий, а может быть, всего лишь один миг, он почувствовал, что оторвался от гнавшихся за ним чудовищ. Теперь, кроме звезд, его окружали парящие прямо в пустоте огромные двери. «Они еще могут нас настигнуть. Ты должен скрыться, брат. Выбирай любую из дверей, не столь важно, куда она приведет, лишь бы подальше отсюда», — сказал Уильям, и Билл влетел в первую попавшуюся.
За дверью не было пустоты. Была вполне ощутимая, материальная тьма и тусклый свет коптящих факелов. Твинс очутился в некоем замкнутом пространстве. Приглядевшись повнимательней, он разобрал, что попал в небольшую шахту. Это был старый тоннель. Около стен валялись кирки, в полутьме двигались мрачные бородатые потные люди. Он немного покружил в нерешительности под потолком и, убедившись в своей невидимости для окружающих, направился исследовать это угрюмое место. В общем-то, ничего интересного: пыль, грязь, усталая тупость в глазах крепких, жилистых работяг. Так выглядит любая шахта в мире. Но один из дальних заброшенных тоннелей заинтересовал его. Оттуда доносилось хоровое пение. Пролетев вдоль него, Билл с удивлением обнаружил знакомые ему фигуры в красных балахонах. Они теснились вдоль стен и распевали какие-то гимны на непонятном языке, странной смеси латыни, санскрита и индейского наречия. Некоторые из слуг Кзучильбары тащили по тоннелю завернутые в грубую ткань трупы. Из многих мешков вытекала на пол кровь. Некоторые тела были изуродованы, на других вовсе не было никаких признаков насильственной смерти. В самом конце туннеля, перед уходящим вертикально вниз стволом шахты, стоял сам Палач. Он не был так огромен, как казалось Твинсу ранее, но все же вид его ржавой пирамиды сильно напугал невидимку. Ведь Кзучильбара мог знать… Мог видеть… Но он был слишком занят. Когда к Палачу подносили очередное тело, он неуклюжим движением сталкивал несчастного вниз. Это было погребение по обычаям Сайлент Хилла. Твинс продолжал наблюдать за этим кровавым, безумным ритуалом до тех пор, пока слуги не подтащили хозяину его тело. Тело Билли Твинса, избитое, порезанное в некоторых местах ножами и копьями, но это, вне всяких сомнений, был он, только неестественно, мертвенно-бледный. «Значит, я все-таки умер? И они добрались до меня? А теперь будут «скармливать мое тело земле»? Или Экзальчибуте не наврал мне, и я смогу через какое-то время очнуться? Если так, то только не сейчас… Только бы они не спихнули меня туда… и только бы не четвертовали… Черт! Я сам не знаю, чего пожелать! Не станут же они укладывать меня в теплую постельку и терпеливо дожидаться того момента, когда я приду в себя!» — пока Билл осматривал свое тело со всех сторон, один из «красных» решился подойти к Палачу поближе и сказал:
— Стивен, этот чужак оказался крепким орешком. Может быть, нам все же стоит его сжечь, хотя бы из уважения к…. — слуга не договорил. Палач одним взмахом исполинского тесака отрубил ему ногу. На пол и стены брызнула кровь. Слуги, не сговариваясь, быстро упали перед разгневанным хозяином на колени и склонили к земле головы. Затем Палач притянул дрожащего, но не смеющего даже пикнуть юношу к себе и отчетливо произнес. — Не смей никогда называть меня Стивеном! — голос был таким знакомым, но сильно искаженным из-за железного колпака. Оглядев всех присутствующих, Кзучильбара столкнул ногой фанатика в черный зев шахты. Только лишь тогда тот не смог больше сдерживать крика. И кричал он очень долго, надрывая до хрипа глотку. Звук его голоса становился постепенно тише, но Билл сумел оценить как следует глубину этого темного длинного ствола. — Как меня зовут? — спросил он у трясущихся слуг. — Как???
— Кзуличбара, Кзучильбара, Кзучильбара… — хором произносили они.
— У меня нет больше человеческого имени. Нас могут услышать даже здесь, и тогда все пойдет наперекосяк. Вы что, хотите, чтобы то, что мы так долго строили в одночасье, рухнуло? У стен есть уши… Я сам отрезал их не раз… У стен всегда есть уши… особенно в Сайлент Хилле, — и Билл пулей вылетел из этого коридора, потому что Кзучильбара уставился прямо на него. Даже из-под пирамиды он ощущал этот тяжелый взгляд. Назад… Назад… К спасительной двери. Оказавшись в обволакивающей пустоте, Билл только тогда понял, насколько сильно он ошибался относительно лидера культа. «Бернс тут ни при чем! Этому тупому быдлу абсолютно все равно, кому помогать разрушать и убивать. Красные балахоны служат шерифу, хотя кто-то из них вполне может быть и помощником преподобного! Ну конечно, у кого бы в городе еще нашлось столько лошадей… Как же это просто, черт побери! И эта необычайная скорость Редлоу, и его мощная комплекция… Шрамы на голове, наконец! Наверняка именно пирамида оставила все эти глубокие следы порезов на его лысине…» — внезапно в рассуждения Твинса ворвался Уильям. «Не время сейчас думать об этом. Где-то тут все еще бродит Мать… Пока не поздно, зайди в другую дверь, может быть, за ней будут еще двери… Спрятаться в лабиринте между мирами и временами — это лучшее, что мы сейчас можем сделать». И Билл ушел в странствие по этому скоплению дыр в пространстве.
Он заходил в новые двери множество раз. Ему показалось, что прошли годы, так много всего он успел увидеть. Понятней ситуация с городом от этого ему не становилась, впрочем, он и так уже знал, все что необходимо было знать. Он видел то, как жители страдали от Гражданской войны. Эти высасывающие все соки денежные поборы на нужды армии, эта длинная вереница все новых и новых каторжников. Даже военный лагерь Толука не мог переварить их всех, и поэтому почти все наказания сводились к одному. Высшему. Палачи работали, не покладая рук, и уносили в день жизни десятков разных людей, а ненасытная военная машина все поставляла и поставляла новых пленных. Немудрено, что шериф, бывший по совместительству и начальником тюрьмы, просто спятил от всех этих ведер, до краев наполненных кровью, от перетирающихся за пару дней веревок для виселиц и разжиревших от выклеванных глаз ворон. Война превратила его в Кзучильбару. Война искалечила множество судеб и жизней. Война стала причиной голода. Именно от ее ужасов эти несчастные люди и прятались в дурмане клаудии. Иногда он забредал в темную комнату, где не было никого, кроме всего одной комнаты и одного человека. Чаще это были незнакомые ему бедные люди, бормотавшие о чем-то своем, но иногда он пересекался и со старыми знакомыми. «В живом мире деревья разговаривают. Я полез через ограду из деревьев и на полпути понял, что они живые, они разумные, они разговаривают между собой, обсуждают меня, смеются, хотят подшутить надо мной, — развернуться, чтобы я слез на той же стороне, с которой взобрался...» — поведал ему разваливающийся на части Экзальчибуте. Когда он встретил его в лабиринте миров и отражений еще раз, слепец добавил: «Я знаю, как нарисовать реальность, но не умею рисовать». Бернса он видел трижды, и всякий раз заставал священника за одним и тем же занятием. Карл усерднейшим образом порол самого себя, с такой силой, что на стены его каморки отлетали целые куски кожи. Иногда он ненадолго отрывался, чтобы прочесть очередную молитву, и снова принимался за дело. Дженнифер лежала на кровати, спрятав лицо подушкой, и когда она поднимала заплаканные глаза, то начинала что-то неразборчиво шептать, один раз Твинс прислушался и разобрал следующие слова: «Здравствуй, брат, зимы не будет. Выбрось пальто! Закопай сапоги! Лето всегда и везде и повсюду, мы не способны жить взаперти!» Он ничего не понял и оставил женщину наедине с желтыми обоями. Из всех встреченных людей, казалось, лишь она ощущала его присутствие. У нее ведь был дар... Винсент, встретившийся Биллу всего раз, рассматривал рисунки Кэрролл (те, что были сделаны во время первого, «огненного» сна Твинса) и, напевая простенький мотивчик, спрашивал сам у себя: «Так кто же это — бог, подаренный вселенской любовью одного сердца, или дьявол, спрятанный в астрономической шкатулке разума мирового сознания? Хотя это и не главное. Главное, чтобы он не мешал делу. А он мешает!» Доктора Николая он тоже видел лишь однажды, тот писал в дневник совершенную околесицу, с трудом верилось, что это единственный здравомыслящий человек в городе. В состоянии бестелесного духа Билл легко мог разобрать русские каракули Морозова. «А если из всех людей на земле сделать фарш, то он поместится в куб со стороной 750 метров… Жаль, что я вегетарианец», и сразу за этим: «Капля влаги спасает умирающий цветок…» Эти объемы непонятной информации были не менее страшной пыткой, чем уже, казалось, привычный страх. Как-то раз ему встретились Пабло и Роджер. Они шли по бескрайним болотам и не могли выбраться из тумана к свету. Должно они оба находились еще только в предбаннике ада, но им обоим было страшно, холодно и одиноко. Биллу было очень обидно, что он не способен указать им путь отсюда В другой комнате он увидел Балу Сингха, который общался с одним из красных балахонов. Фанатик благодарил сикха, за то что тот спас некоего «пришельца» от Кукловода, ведь некий «хозяин» хотел разобраться с ним лично. Должно быть они говорили именно о Билле и Кзучильбаре, выходит заступничество индуса вовсе не было благородным спасением. Балу только молчал и разглядывал старый дешевенький медальончик, который носил на шее. Иногда он раскрывал его и подолгу смотрел на прядь черных волос, находившихся внутри. Балу так ничего и не сказал фанатику, весь увлеченный разглядыванием чьей-то пряди. Даже Акиро попался на глаза Биллу в его странствиях. Японец играл на флейте и сотавался безучастным к царившему вокруг безумию. Казалось ничто не может вывести его из равновесия. Твинс с радостью для себя отметил, что самурай пока по прежнему оставался в мире живых, хотя музыка его была нестерпимо, как никогда грустна и задумчива. Билл даже видел Соломона Трумана, который писал сбивчивое письмо за письмом и отправлял его вместе с курьерами куда-то на восточное побережье. Его письма были зашифрованы и Твинс таинственным образом не мог разобрать ни строчки. Он даже не онимал куда именно отправляются все эти отчеты еврея, засевшего уже в другом городе, за много миль от Сайлент Хилла. Но более всего его поразила Диана. Он нашел ее в индейском племени. Шаманы танцевали и пели вокруг нее, поили ее горькими отварами, а сама девушка только выла и кричала как безумная. Индейцы оставляли на ее теле порезы, которые складывались в замысловатый узор. Это было отвратительно и красиво одновременно. Должно быть краснокожие готовили Диану к какой-то миссии, но их цели оставались непонятными для Билла.
Он искал Анжелику и не мог ее найти. Он искал выход и не мог его найти. Он вообще ничего не мог найти, неподконтрольный ему поток случайных переходов окунал его то в прошлое, то в настоящее, а порою, возможно, что и в будущее. Он видел и нападение столетней давности индейцев на французский городок. Видел, как огромный железный корабль тонет посреди озера Толука, видел, как эту махину буквально утащили под воду тысячи высунувшихся из тумана мокрых, распухших рук.
Еще он видел людей в странных, непривычных одеждах — белобрысого хлюпика в зеленой куртке, какого-то мужественного господина в черном плаще, девушку, сжимающую меч и забрызганную кровью с ног до головы, еще длинноволосого парня, который пытался догнать другого человека и его раненую подружку, и человека с военной выправкой, который тоже потерял брата. Их он едва мог различить, слишком сильная была между Твинсом и этими людьми пропасть. Но он чувствовал, что все они тоже искали что-то в этом туманном городе. Кто-то любовь, кто-то дочь, кто-то правду, а кто-то — просто спасение. Они были так же смешны, как и он сам, так же напуганы и нелепы. Месть — ничуть не лучшая и не худшая, чем все прочие причины оказаться в этом царстве абсурда.
Он чертовски устал бродить по эти коридорам, устал от пустоты и бесплотности. Ему захотелось ощутить тяжесть своих мускулов, чувствительность кожи… Ему хотелось даже боли. Но он не мог очнуться от этого бесконечного морока. «Может быть, Мать была права, и мне действительно никогда уже не выбраться отсюда?» — думал он, открывая очередную дверь.
Но однажды что-то изменилось.

Глава 17. Башня
(Музыкальная тема главы - Born again. Rootwater )


Перед тем, как войти в эту комнату, Твинс не сделал ничего необычного. Просто в очередном расплывчатом коридоре слился с некой длинной железной веревкой. Билл мог легко переходить из одного состояния в другое, и ему не составило труда обратиться в поток чистой энергии звука. На конце странной веревки кто-то окликнул его, а он, балуясь, отвечал: «Здравствуй! Сегодня твой день рождения, и у меня есть для тебя подарок. Что ты хочешь, причинить боль себе или окружающим?» — после этих нелепых, непонятно откуда взявшихся слов, Твинс вновь скрылся в безвременной пустоте. Он поступал глупо, но ведь даже призраки могут позволить себе такие маленькие радости, как доведение до бешенства незнакомых им людей. Кроме этого нехитрого развлечения, у Билла вообще не оставалось никаких дел. Зато у него была в запасе тысяча вечностей. Но следующая дверь привела его в странное место. Здесь он впервые за долгое время ощутил свою кожу, руки, ноги, тяжесть костей и мяса. Это был большой зал, стены, пол и потолок которого были покрыты ослепительно-белым мрамором. Помимо вновь обретенного тела, в этом пространстве было еще несколько сюрпризов. Во-первых, дыра, заманившая его сюда, оказалась наглухо завалена гладкими камнями. Во-вторых, тут не было ни одного человека, который бы вел свой внутренний монолог. Только лишь огромное, круглое зеркало без рамы, висевшее посредине комнаты. И в этом зеркале Билл увидел Уильяма. Сложно объяснить, каким именно образом Твинс понял, что перед ним брат, а не его собственное отражение. Возможно, все дело было в том, что в этой комнате Билл перестал ощущать в своей голове присутствие другого человека. Словно в его черепной книжной полке освободилось сразу несколько полок с воспоминаниями, желаниями и мыслями Уильяма. Брат даже не пытался сделать вид, что зеркало настоящее, он не собирался копировать движения Билла. Уильям неспешно прохаживался по ту сторону гладкой ртутной поверхности и криво ухмылялся.
— Ну, чего стоишь, как не родной? — окликнул он Билла. — Как-никак, мы с тобою вышли из одной утробы, мог бы хоть немного обрадоваться, встретив меня!
— Как ты здесь очутился? — выдавливать из себя слова у Твинса получалось с трудом. Он отвык от использования языка и гортани. Его голос был такой сиплый, такой слабый, такой непривычный и жалкий.
— Как… Как… Как… Тебе не надоело задавать все эти вопросы? Ты ведь уже сам понял, что никто, ни одна сволочь тут не будет тебе ничего объяснять. Давай принимать все вещи как данность, я ведь тоже знаю не больше, но и не меньше твоего, — Уильям не казался растерянным и потерявшимся, хотя этого можно было бы ожидать от призрака, столько времени прожившего где-то на задворках сознания Билла. — Ну, подойти же ближе к любимому брату! Давай обнимемся, что ли, неужели ты не соскучился по мне за эти пять лет? — Уильям протянул Биллу руку, прямо сквозь зеркало. Оно было лишь тонкой иллюзией, игрой ума, и не представляло для мертвеца никакой преграды.
Твинс против собственной воли, как кролик, загипнотизированный удавом, подходил к зеркалу ближе, но у него еще оставалась капелька воли, чтобы успеть задать мучивший его вопрос:
— Подожди, Уильям. Я хочу разобраться. Послушай, Шатерхенд говорил, что он не знал тебя, что ты…
— Нет уж, это ты послушай! — повысил голос брат. — Благодаря этому чертовому обезьяньему шаману мы сбежали от всего мира на целых сорок дней! Я знаю, ты не имеешь ни малейшего понятия о том, сколько мы тут болтаемся, но я считал удары нашего сердца. Сорок дней пустоты — тебе не кажется, братец, что это слишком много? И пока я, наблюдая, ищу выход, а не страдаю от безделья, ты, погрязнув в бесплотной праздности, начинаешь размышлять над той дурью, что выдал тебе спятивший убийца? Мой убийца??? Не стой на месте, подходи ближе! — Уильям был почти разъярен. Для него такой тон означал крайнюю степень недовольства и напряжения. Билл это знал. Он ненавидел этот тон. Он физически не мог ему не подчиниться, ноги, не слушаясь хозяина, несли Твинса прямо к центру комнаты. Потому что Уильям всегда прав. Потому что Уильям знает, как надо. Потому что Уильям всегда был старшим, хотя братья Твинсы и появились на свет с разницей всего в пару минут.
— Уильям! Зачем? Зачем ты… ломаешь… меня? Я просто хочу хоть что-то понять! — Билл чувствовал странную смесь унижения, страха и истинной братской любви. Что-то в глубине сердца (память об Анжелике?) гнало его прочь от зеркальной глади, но упрямое тело шагало и шагало вперед.
— Тебе не нужно ничего понимать. Ты можешь только действовать. Ты ничтожество, пустышка, безмозглый сопляк. А мне приходится даже после смерти вытягивать нас обоих из всех передряг. Кто спас нас, когда мы пересеклись с големом? Кто нашел способ уйти от Матери и ее демонов? Наконец, кто обнаружил выход отсюда? Тот самый, который спрятан за этим зеркалом? Билли? Черта с два, это снова сделал Уильям! Уильям, Уильям, Уильям и еще раз Уильям!!! Ты не умеешь самостоятельно ходить и вытирать сопли, братец. Все, на что ты всегда был способен, это только с заплаканным лицом объяснять мамочке, что, дескать, шалил вовсе не ты, а Уильям.
— Я был тогда еще маленьким ребенком, — Билл и впрямь чуть не плакал от осознания своей беспомощности и рабской покорности. Брат не обращал на него ни малейшего внимания.
— Слишком уж часто ты перекладывал на меня ответственность, отдавал мне частичку своей воли. Так что теперь не скули, а сожми зубы и подчиняйся. Я никогда не ошибался за все время, которое мы знаем друг друга, а это очень долгий срок. Так что выкинь из головы весь этот бред Шатерхенда и прочих местных психов. У нас с тобою есть цель. Это человек, который пять лет назад грохнул меня. Если очкарик будет настаивать, то разберемся и с этими Кзулчилвисами или как их там… Помни о главной задаче. Помни о том, ради чего ты вообще сюда приехал.
— А как же Анжелика? Я… Мы… Должны же мы что-то сделать для нее! Отыскать, освободить и…
— Оставь свои рыцарские замашки, братец. Кто-кто, а я уж знаю, какой ты на самом деле ублюдок. Делай, что ты должен, а об остальном думай после или не думай совсем. Смотри, тебе остался всего один маленький шажок до пробуждения… Ты готов? — Уильям схватил Билла за рукав и резко потянул на себя. Твинс не удержался на ногах и рухнул в обволакивающий лед зеркала. Где-то очень далеко, за тысячи миль отсюда, грянул гром, и сверкнул отблеск молнии. Стеклянная поверхность лопнула со звонким треском, и Уильям разлетелся на тысячи острых осколков.
Сияние залило всю комнату, стены пропали, пол ушел вниз, потолок умчался куда-то ввысь. Билла скрутило от предчувствия неожиданного — вот сейчас высунется лапа голема, или вопьется в мясо тесак Палача, или захлестнет потоком Материнского пламени... Но ничего такого не произошло. Из сердцевины самого большого из кусков зеркала выпучилась тяжелая маслянистая струя, медленно потекла вниз, ударила в нос страшным сладко-васильковым запахом, кошмарной вонью разложения и крови. Струя падала далеко, туда, куда провалился мраморный пол, и откуда поднималось вверх целое море маслянистой жижи, бурлило, вздымалось, ползло.
Твинс тщетно пытался ухватиться хоть за маленький кусочек утекающей сквозь пальцы реальности. Откуда-то ударила еще одна маслянистая струя. Черная жижа добралась до коленей Билла, до груди, коснулась подбородка. Он попытался подпрыгнуть, задержаться на поверхности еще хотя бы один миг. Но сорвался, соскользнул, ушел с головой в черно-бурую жидкость, начал захлебываться, рваться вверх… Но чем сильнее он бился, тем сильнее его засасывало в беспросветную жуткую пучину, тем больше жижи проникало в легкие и тем меньше оставалось надежды.
Обезумев от страха, от удушья, от ощущения приближающейся смерти, он рвал на себе рубаху, засовывал пальцы в рот, оттягивал нижнюю челюсть, будто это она мешала вздохнуть, царапал ногтями лицо... Кричал, кричал, кричал! Но ни звука не вырывалось из его горла. Выкарабкался он поистине чудом. Когда последние пузырьки воздуха вырвались из его груди, когда от беззвучного крика заледенел мозг, и, казалось, предсмертному безумию удалось овладеть им, вдруг промелькнуло несуразно-спокойное, но личное, собственное, а не нашептанное братом: «Надо прощаться с жизнью, тихо и без истерики. Пускай тело бьется в непереносимых муках, содрогается в предсмертных судорогах, пускай! А душа должна быть безучастна, спокойна. Она должна смотреть на все сверху, лишь созерцать эти биения — созерцать, подчиняясь воле, недоступной и все определяющей. Только так!» — кажется, Твинс молился. Это был очень короткий миг просветления. Но сознание не успело смеркнуться, и душа не успела покинуть тело. Билл вырвался-таки на поверхность. В последней, отчаянной попытке организм, помимо воли владельца, изверг целый фонтан ярко-алой крови. Потом еще один… И еще… В легкие словно воткнули десяток ножей, но они сделали свое дело, Твинс вдохнул, сморгнул пару раз, и в голове сразу прояснилось, он обрел зрение. Но лучше его было бы и не обретать. Лишь инстинкт самосохранения заставлял Твинса бороться за жизнь. Он вел его. А вокруг... Вокруг была спокойная и вязкая красная гладь, целое море. Надо всем этим кровавым океаном нависали исполинские мрачные своды. Кажется, Биллу повезло очнуться в шахте, в том самом длинном столбе, куда культовики сбрасывали раненых. Над ним простиралась огромная вертикальная полая башня, отвесная пропасть, из которой еще как-то нужно было выбраться. Он барахтался на поверхности, борясь за жизнь, боясь хоть на миг, на долю мига опять погрузиться в ужасную пучину. Он чувствовал, что силы понемногу возвращаются в тело. Но плыть еще не мог, лишь удерживался на одном месте, прочищал легкие.
— Ооох! — раздалось вдруг сзади.
Твинс обернулся. Футах в восьми от него из кровавой глади торчала чья-то бритая голова — лицо было залито клейкой и густой жижей. Рот зиял на нем черной дырой. Воздух со свистом врывался в эту дыру и с хрипом вырывался обратно. Билл отвернулся. Но тут же почти рядом с ним из глубины высунулась рука, потом еще одна. Руки были скрючены, и они тянулись вверх, будто пытаясь уцепиться за что-то, потом опять пропадали на время и снова рвались вверх.
— Оох! Ооох! Оох! — стало раздаваться со всех сторон.— Уооох!!! Ох!!!
Билл не успевал перевести взгляд — десятки, сотни голов, рук, спин появлялись над поверхностью этого жуткого моря. Казалось, из самого ада вырвались мучимые там грешники, тянулись вверх, пытались спастись, выбраться из кровавой трясины. Но та их не отпускала, засасывала в себя, проглатывала. Многие скрывались уже навечно — лишь пузырьки воздуха, разрывающие мутную пленку, напоминали о них. Все пространство под исполинским каменным куполом заполнилось стонами, вздохами, бессвязными воплями.
Что-то скользкое и холодное дотронулось до Билла, ухватило за ногу, потянуло вниз. Он дернулся, высвободился. И почти сразу рядом с ним вплотную всплыл бритый человек. Твинс увидел сначала только спину, затылок, плечи. И он уже вытянул руку, чтобы отпихнуть незнакомца от себя. Но тот поднял голову — и прямо в глаза уставились кровавые мутные бельма, из распахнутого рта дохнуло смертным смрадом. Липкие ладони легли Биллу на плечи, надавили, но он сбросил их, отплыл подальше. С ужасом наблюдал, как захлебывается это непонятное бритое существо, как оно борется с кровавой жижей. Наконец, бритый погрузился совсем, даже скрюченная рука его ушла куда-то вниз, ушла, сжимаясь и разжимаясь судорожно, словно пытаясь уцепиться за воздух.
— У-о-ох!!! А-а-ах.
Страшней всего были эти вдохи и выдохи, от них несло чем-то нечеловеческим, жутким. И Твинс не стал выжидать, он поплыл к ближайшей каменной стене. В тягучей липкой крови плыть было невыносимо тяжело, каждый фут давался с трудом. Но он плыл. Он не хотел опять погружаться в этот жидкий ад. Сотни, тысячи бритых тянулись к нему. Каждый плыл, как умел: кто-то по-собачьи, кто-то, широко и уверенно размахивая руками. И чувствовалось, что эти трупы или полутрупы неистово и страстно желают продлить свое существование, что они готовы до последнего издыхания бороться за каждую минуту бытия. Многие топили друг друга, взбирались на плечи, погружая несчастного вниз, карабкались по спинам, наступали на головы, некоторым удавалось даже почти вырваться из жижи. Но, сверкнув в мрачном воздухе мокрым, обагренным кровью телом, они тут же погружались в море. Кто-то из них тонул сам, без всякой помощи извне. Твинс старался держаться подальше от бритых, но это удавалось не всегда. Он увертывался, выскальзывал, не делая даже временной задержки. «Пусть эти нелюди сами выкарабкиваются, пусть сами плывут. Я не плот!» — вертелось у него в голове. Стена вырастала прямо на глазах. Это была какая-то неестественная, ненормальная стена. Ее будто слепили из той же загустевшей сукровицы и коросты. Билл видел крутые скользкие обрывы, видел плоскую площадку далеко наверху. И еще он видел, как пытаются выбраться первые из подплывших к ней. Они изо всех сил цеплялись за болотистые берега, карабкались вверх, тянулись, рвались, но соскальзывали, уходили с головами в жижу. Гладкая каменная поверхность возвышалась ледяной неприступной горой над красным морем. Кто-то совсем рядом забился в судорогах, пошел ко дну, обдавая всех вокруг брызгами, которые попали Твинсу на лицо, и он утерся рукавом, стараясь не облизываться. Он ненавидел этот сладко-соленый, металлический привкус густой крови. Его чуть не вывернуло наизнанку. Но, наверное, уже нечем было выворачивать, все-таки Билл, если верить брату, ничего не ел последние сорок дней. «Прямо как хренов Иисус в пустыне», — истерично засмеялся он, вспомнив, как городской священник когда-то, еще в детстве, показывал ему Евангелие с иллюстрациями.
Подплыв ближе, он, не щадя пальцев и ногтей, со всей силы ударил руками в слизистый багровый ил покрывший стену толстым слоем. Пальцы погрузились глубоко, но тут же что-то там, внутри, зачмокало, зачавкало, вытолкнуло пальцы обратно, и Твинс сорвался вниз, прямо на подплывающих бритых. Оттолкнулся ногами от холодных скользких тел, снова погрузил пальцы в ил. Полез наверх. Это была невыносимая пытка. Каждый дюйм давался с боем. Четырежды он срывался, соскальзывал, погружался с головой в кровь. И всякий раз его захлестывал ужас. Он выныривал. И опять лез. Вверх. Вперед, на штурм этой неприступной башни. На пятый раз он дотянулся рукой до плоской площадки уступа, вцепился в край. Но в это время кто-то ухватил его за щиколотку. И он опять полетел вниз — полетел спиной, размахивая руками и ногами, крича, разбрызгивая красную, пузырящуюся слюну. Он долго отдыхал, держась на поверхности, стараясь не попадаться под руки бритым, выскальзывая из их мощных объятий. Потом полез снова. На этот раз он сам вцепился в тощую лодыжку одного из забравшихся высоко стонущих людей и рванул ее на себя. И этого рывка хватило: несчастный полетел вниз, а Билл забросил обе руки на край площадки, подтянулся…
Все! Наконец-то он был наверху. Отдышавшись и откашлявшись, Твинс попытался приподняться, но колени мелко подрагивали и не могли разогнуться. Он плашмя рухнул на землю. Все волосы слиплись, кожа покрылась смрадной пленкой. Из глубокой шахты продолжали доноситься крики и стоны тысячи глоток. «Бритые… Это заключенные… Конечно, тюрьма Толука… Местные добрые надзиратели и спятивший шериф выкидывали их туда целыми пачками… Они уже мертвы… Или еще только будут мертвы… Не важно, главное что я здесь. И я не мертв… И мне надо срочно отсюда убираться, ведь люди в красных балахонах могут появится здесь в любую секунду… сейчас…» — Билл так и не смог оторвать тела от земли, на подъем ушло слишком много сил. Тогда он просто пополз по длинному, освещенному лишь тусклыми факелами коридору, оставляя за собой алый склизкий след. Так как ему уже довелось побывать здесь в виде призрака, он без труда вспомнил расположение всех ходов и поворотов. Блуждая по узким туннелям, потихонечку вставая на ноги, опираясь на стены, Твинс так и не встретил ни одного шахтера или фанатика. И он был несказанно этому рад. Периодически ему подсказывал верное направление снова очнувшийся Уильям. Сейчас он не давил на брата, а просто тихо советовал, куда свернуть на очередной выдолбленной в горе развилке. Тоннели сперва шли горизонтально, затем Билл вышел к штольне, и шахтерская дорога резко поднялась градусов на двадцать. Ему пришлось приложить все силы, чтобы одолеть эту последнюю в подземном замкнутом царстве высоту. Поднимаясь, Твинс опирался, словно на посох, на найденную где-то в бесконечных темных коридорах крепкую стальную кирку. Не считая ее, у него совсем не было оружия. Его одежда износилась и размокла до состояния лохмотьев. Но впереди брезжил свет. От этого света тянуло свежестью.
«Никогда бы не подумал, что буду рад вновь увидеть этот чертов туман и этот чертов город!» — с каждым шагом, приближавшим его к выходу, Билл чувствовал себя все лучше и лучше. «Шатерхенд наверняка уже мертв, Палач не стал бы терпеть эту мразь так долго… «Не торопись с выводами, братец! Если бы старик Бен умер, я бы давно уже покинул тебя, Билли», — резко вмешался в ход его мыслей Уильям. Неважно! Я все равно понятия не имею, где его искать. Значит, мои главные цели на данный момент — это тот самый маньяк Кзучильбара и загадочный Лобсель Вис… Что ж, по крайней мере, я знаю, кто в городе исполняет обязанности Красного Демона. Значит, с шерифа и начнем. Жаль только, нет ружья…Ну ничего, что-нибудь придумаю. Он все-таки ответит мне за тот удар», — Билл улыбался. Его мистическое, алхимическое странствие подошло к концу, теперь дела надо было решать по привычным, земным законам. По законам быстрого выстрела…
Однако улыбка быстро сползла с губ Твинса, когда он вышел из шахты. Его дыхание выпускало в воздух белые облачка теплого пара. Мокрая одежда неприятно липла и примерзала к коже. На многие мили вокруг болота были покрыты толстым слоем пушистого белого снега...
Снега, который не выпадал в Сайлент Хилле никогда.
А еще у входа в шахту сидел Акиро.
Японец играл на флейте и был погружен в свои мысли.

Глава 18. Звезда
(Музыкальная тема главы - Звери. Tequillajazzz )


Как ни странно, туман и не думал рассеиваться. Вопреки всем природным законам, снег не был для него помехой.
Акиро отложил в сторону флейту, подошел к старому приятелю и первым делом протянул Твинсу кусок ткани, на котором ровно нарезанными ломтиками лежала сырая рыба, любимое лакомство самурая. В другое время Билла вывернуло бы при одной мысли о том, что это можно есть, но голод воистину был самой лучшей приправой. В конце концов он не питался полноценно сорок дней! Когда Твинс закончил свою импровизированную трапезу, Акиро, словно не давая ему опомниться протянул сверток пергамента, перевязанный грубой веревкой.
- Что? Тоже нашел это где-то на болотах?
Японец сделал неопределенный жест рукой, который можно было трактовать как и да и нет. Записка на разных языках повествовала следующее:
«Если кто-то скажет тебе будто бы зло можно победить ненавистью – рассмейся ему в лицо. Этот человек глуп и не понимает самого главного. Зло питается ненавистью и с каждым ударом, с каждым проклятием становится только больше и сильнее. Запомни. Если ты хочешь победить демона – ты должен возлюбить его как брата, ты должен обнять своего врага и простить его. Зло может победить лишь любовь и теперь мне больше не страшно, ибо я знаю, что прекрасный образ моих снов не суккуб. Это Ангел. Она просто Ангел, посланный нам самим Аллахом, дабы мы могли одолеть эту желто-красную рать Палача и его слуг. Я должен помнить о ней, помнить о ней каждое мгновение совей жизни, чтобы мы справились, чтобы мы смогли одолеть. Если я хотя бы на секунду поддамся ненависти – мою душу уже будет не спасти, я стану демоном, таким же как и каждый второй житель этих проклятых мест. Зло можно одолеть любовью и только любовью. Тот кто скажет тебе это воистину мудр, поклонись ему и назови Учителем.»
- Прекрасно, - проговорил Билл. – Значит тогда, во французской колонии – ты не привиделся мне? Все это было реальным?
- Поверил наконец, скептик? – Акиро слегка улыбнулся, хотя его улыбка была как всегда мимолетной и легкой, как дуновение весеннего ветерка.
- И тогда… на болотах… мы с Пабло слышали как ты играл. Ты следил за нами?
- Да. Хотел оградить от чего-то страшного. Но как видишь не сумел.
- А индус? Он тоже следил за нами и тоже оберегал нас? Помнишь, ты еще боролся с ним плечом к плечу!
- Тот кого называют Балу Сингхом действительно сражался с демонами на французском кладбище. Но поверь мне, он защищал не тебя, а её. Девушку. Ту безумную дикую девушку. Ты просто попался под руку. И кажется сам Палач просил у индуса за тебя, он хотел расправиться с тобой лично.
- Выходит Балу тоже член Культа?
- Да. И не из рядовых. Он охраняет дикарку, потому что ее жизнь очень важная для каких-то сил внутри этого туманного Города. Он уже давно работал не на Винсента, а на культ.
- Откуда ты знаешь все это?
- Я ушел из банды как раз после Роджера. Мне тоже многое не нравилось в происходящем вокруг. Я скрывался на болотах и вел свою собственную войну со служителями Красного Пути. Я подкрадывался и убивал их по одному. Иногда я брал их живыми и вытягивал сведения. Так я узнал многое.
- Ты знаешь кто прячется за маской Палача?
- К сожалению нет. Я могу только предполагать.
- Это шериф Редлоу?
- Твоя версия ничуть не хуже и не лучше чем все мои догадки. Я даже не стану произносить их вслух, они ничем не подкреплены.
- Интересно… А почему ты не ушел? Ты тоже заблудился, как Роджер? И почему ты стал вести войну с культистами?
- Знаешь, когда у меня на родине мой родной клан уничтожали, потому что мы не хотели идти путем западных перемен, наши враги носили одежды как раз красного и желтого цветов. Для меня это продолжение личной и общественной мести. Считай, что я продолжаю свою войну.
- А что Шатерхенд?
- Мертв. Палач терзал его достаточно долго, но теперь Бенжамин Русеректор мертвее мертвого.
- Не поверю, пока сам не увижу его тело. Я знаешь ли тоже был мертв сорок дней и как видишь еще трепыхаюсь, - от Акиры Билл узнал все или почти все, что его интересовало.
- А погодка-то… Хм… Странная. Не находишь? Как нам теперь выбраться назад к городу? Ты знаешь путь?
- Да. Я знаю путь, но город не пускает меня назад к себе. Ты наверное уже привык к местным странностям Билл. И странная топография местности лишь капля в море, не правда ли? Впрочем, я готов последовать за тобой, если тебе удастся прорваться сквозь завесу из этого тумана. Мой бой еще не закончен.
- Хочешь достать Палача?
- И да и нет. Палача я оставлю тебе, Твинс. Меня куда больше интересует та дикарка, которая убила Роджера. Думаю наш друг должен быть отомщен. К тому же в своих снах я видел, как эта девушка приносит горе в мир. Много горя. Ее надо остановить. Но я не знаю, как нам снова попасть в город.
«И что теперь? Помирать? Стоило ли выбираться из этого ада, чтобы заплутать где-то в этих промерзших болотах?» — Билл чувствовал, как холод пробирался под кожу до самых костей. «Я ведь даже не знаю, куда нужно идти… В какой стороне находится этот чертов Сайлент Хилл! И долго ли мне до него добираться? Если я не успею дойти до города засветло, опустившая ночная тьма убьет меня. И из ее лап не удастся выскользнуть, как мне до сих пор удавалось теряться от всех этих порождений сновидений. Холод и тьма на этот раз будут реальными и осязаемыми. Твою мать…» — Твинс тихо злобно взвыл. «Сопли в руки, братец… Мы доберемся до города засветло, я обещаю… У нас ведь просто нет выбора. Гарантированная смерть в этом каменном мешке от голода или вероятная гибель по дороге в город. Я бы предпочел умереть на ходу… И потом, ты ведь понимаешь, что я просто не дам тебе умереть, пока ты не свершишь нашу месть… пока мы не убедимся, что наша месть совершена», — Уильям был поражен не меньше Билла, но его решительности с лихвой хватало на обоих братьев.
Первый шаг в хрустящее, накрывшее всю землю одеяло. Первые следы на сугробах. Первые лужицы чужой крови, остающиеся позади. Твинс утопал в ледяном покрывале, ему приходилось цепляться за камни киркой, чтобы выкарабкаться из этих снежных пут. Акира шагал по снегу легко и быстро. Почему-то японец даже не думал подавать Биллу руку помощи. Возможно гордый самурай расценивал такое поведение как оскорбление Твинса, как неверие в его силы. Билла очень радовал тот факт, что в город он приехал, не снимая куртки, приехал «утепленный», а не в обычной хлопковой рубашке, которую предпочитал всем другим видам одежды. Казалось, что снег лежит ровным слоем, но иногда Билл проваливался в овраги с головой. В основном же ему приходилось опускать ногу в белую, холодную взвесь почти до колена. Он очень быстро перестал ощущать пальцы ног. Хотя трудность пути и помогла ему согреться. Пробиваясь сквозь снежные тропки, Твинс напрягал все силы, чтобы ни на секунду не остановиться, не упасть. Его дыхание стало тяжелым и хриплым, а на лбу выступили капельки быстро замерзающего пота. В то время как нижняя часть его туловища горела от нестерпимого холода, верхняя замерзала от исходящего изнутри жара. Пройдя по болотам с пару миль, он рухнул, обессиленный, прямо на мягкий сугроб. Акиро лишь безучастно стоял рядом.
«Я не смогу… Не смогу…» — грудь Билла часто вздымалась и опускалась. — «Это выше моих сил… Ноги… Я их не чувствую, я не могу ими шевелить… Энергии не осталось даже на то, чтобы поднимать эту чертову железку, а без нее я точно сдохну… Не смогу…» «Вставай, ублюдок! Вставай, слабак! Ты должен! Если у тебя откажут ноги — падай на землю и ползи, загребая камни руками. Если отмерзнут и руки, тогда цепляйся за дорогу зубами и подтягивайся. Ползи!» — понукал его Уильям, как жестокий дед из старой сказки, что всю жизнь проездил на горбе у своего сына. И Твинс вставал. И шел дальше. Потому что надо идти… а куда — это уже не так важно, надо было просто двигаться, несмотря на то, что желание прилечь и уснуть хотя бы на час было нестерпимо сильным. «Если я усну… Если закрою глаза, то я умру… Это знают все, кто хоть раз попадал в метель. Нет, я выстою, я справлюсь, доберусь, вот только куда идти?»
— Куда нам идти! — закричал Билл на припорошенное высокое дерево. Он просто хотел выплеснуть из себя злость, разумеется, он не ожидал ответа. Но тяжелый снег на ветках на глазах стал рыхлым, затем начал стекать вниз журчащими ручейками. Деревянный исполин слегка покраснел, словно раскалился изнутри, и Твинс жадно приложился к нему всем телом, пожирая, втягивая в себя это так необходимое ему тепло. Вместе с теплом к задубевшим конечностям вернулась и боль. Билл лишь крепче сжимал зубы и прижимался к дающей силу и жизнь коре. «В живом мире деревья разговаривают… В живом мире деревья разговаривают…» — металась у него в голове беспокойная мысль. Когда он был уже не в силах терпеть, когда забрал столько огня, сколько только был способен взять, он тяжело отступил на несколько шагов в сторону. На одной из веток он заметил тряпичную фигурку. Она висела там, одинокая и лишняя, повешенная, точно как несчастный на воротах французского поселения. Присмотревшись, он узнал в ее чертах Дженнифер. К кукле была приколота записка, и буквы на ней выступали ярко-бордовыми пятнами даже сквозь туман. «Я больше не хочу ее жалеть. Я больше не хочу ее терпеть. Я слишком устала… И если ты не вернешься, я поступлю также со всем этим миром. Он этого заслуживает. А.»
«Анжелика… Господи, мой ангел… Только на тебя я могу надеяться, только от тебя ждать помощи… Прости, что оставил тебя, прости, что бросил там, на растерзание Матери… Прости. Я вернусь, я вернусь, я обещаю!» — мгновенно застывающие в полоски льда слезы заволокли его взор. Он стал так часто плакать… Наверное, из-за расшатанной кошмарами психики. Твинс поймал себя на мысли, что рад был бы оказаться простым шизофреником, валяющимся в углу в какой-нибудь вонючей палате в казенной провинциальной клинике, полной клопов. Так было бы проще и легче. Столько ужасов не могло случиться ни с одним из людей за столь короткий срок. Он жаждал безумия даже больше, чем лета и солнца. «Черт бы побрал этот город! Черт бы побрал эту месть, которая меня сюда привела», — он провел по лицу ладонью и тяжело выдохнул. Снова взглянув на куклу, он по какому-то смутному наитию перевел взгляд чуть выше той ветки. И он увидел звезду. Ее тонкий луч пробивался и сквозь плотный туман, и сквозь кривые черные ветви. Это была его звезда. Звезда Анжелики. И теперь он знал, в какой стороне его ждет Сайлент Хилл…
— Туда-сюда, туда-сюда, Время утекает. Тук-тук-тук стуки в дверь. Это сон пришел — он тихо-тихо пропел вдруг вспомнившуюся ему рождественскую колыбельную, которую миллионы вечностей назад пела у его люльки мама. — Туда-сюда, туда и сюда, ты увидишь сны о нас с тобой. Не кричи, ногами не стучи, слушай мою песнь. — с каждым шагом к звезде, к городу, эта детская песенка звучала все громче, все сильней. Она давала ему силы. Она вселяла в него надежду. Рождество! Рождество! Праздник жизни до рассвета! Тише, тише, только снег укроет землю в ночь. Призраки выходят из могил, в звоне колоколов. Тише, тише, тише, не будите деток, уходите прочь. — последнюю фразу Билл уже чуть не прокричал. Он больше не чувствовал холода, он не хотел уповать на милость живых деревьев. Он шел к своей звезде.
Так, то громко крича, то тихо насвистывая, он легко прошагал еще несколько миль. Затем заряд полученного тепла стал иссякать. Но в небе все также горела его путеводная звезда. Зубы уже начинали стучать, колени подгибаться, а в глазах темнело и мучительно хотелось спать. Но Твинс и не думал останавливаться и продолжал двигаться вперед, даже без помощи хлестких злых фраз брата. Каждая новая миля казалось длиннее предыдущей, а снег все валил и валил, словно разверзлись хляби небесные. Больше всего сейчас Биллу хотелось глоточка хорошего бурбона. Если бы прямо из-под земли сейчас вылез дьявол, он бы, не задумываясь, продал тому душу за пару бутылок обжигающего напитка. Кирку Твинс выронил, когда провалился в очередной раз под снег с головой. Когда Билл выбрался из-под него, он уже не рискнул окунуться туда снова. Так и оставил под снегом свой необычный походный посох. Отчасти он был даже этому рад: обледенелый металл жег руки не хуже пламени. «К черту кирку! У меня есть звезда…» — подходя все ближе к Сайлент Хиллу, Твинс ни на один миг не вспомнил о Шатерхенде. Перед его глазами стояла маленькая, хрупкая девушка со стальной, впивающийся в череп короной и невыразимой болью в глазах.
— Динь-динь-дон, ди-ли-ди-ли-дон, спи спи спи мой мальчик, все желания, все мечты станут явью в ночь Чертенята, гномы, звери хороводят вокруг люльки, ведьмы, эльфы, гоблины – добро со злом вступят в бой! Страшные созданья, злы и опасны, попытаются тебя забрать. Но маленькие ангелы порхают над тобой. Вот уж полночь, вот уж полночь, и смеются твари мрака! Но малыш мой спит так тихо, славный мой малыш. Динь-динь-дон, ди-ли-ди-ли-дон, спи спи спи мой мальчик, все желания, все мечты станут явью в ночь— Он и не подозревал, что помнит эту колыбельную так хорошо. Сколько ему тогда было лет? Три? Два? Наверное, даже меньше. Почему-то он помнил этот ласковый голос, помнил все фразы наизусть, но никак не мог вспомнить лежащего рядом с ним в люльке Уильяма… Слова вылетали изо рта все неохотней, все медленней. Билл пел срывающимся, осипшим голосом эту песнь уже по двадцатому кругу. Ему было необходимо петь. Петь, чтобы жить. Жить, чтобы дойти.
Снег скрипел под ногами, сугробы завлекали прилечь, тусклое солнце в белесом тумане не грело совсем и казалось просто желтой ледышкой. Когда Твинсу нестерпимо захотелось справить нужду, он бережно собрал ладонями мочу и втер чуть теплую жидкость глубоко в кожу. Этому способу согреться его научил один старый матерый охотник из далекой северной Канады. До сих пор он никогда бы не смог подумать, что когда-нибудь воспользуется им. Но ему было необходимо урвать еще кусочек тепла любым, даже самым неприятным, способом.
Когда Билл вышел с заброшенных петляющих троп на широкую, но такую же не расчищенную дорогу он шумно выдохнул. Он был почти у цели, кажется, ему даже вспомнилось, как он въезжал в этот город первый раз, по этому самому пути. Но он не был уверен, ведь сейчас вокруг было так много снега…
«Какой все же странный снег», — задумался Твинс, разглядев повнимательней падающие снежинки. «Он какой-то ненастоящий… Слишком холодный… А снежинки будто какой-то малыш вырезал из бумаги. Они слишком симметричные и большие, таких не бывает вовсе!» Его рассуждения прервал громкий шорох, раздавшийся из чащи. Потом еще один — сзади и чуть слева. Билл насторожился. «Звери? Не похоже на поступь человека, скорее уж это волк… Не очень крупный, если один — то ничего опасного, напасть не рискнет… Но я, как назло, потерял свою последнюю опору и жалкое оружие… Черт!» — Твинс зашагал по дороге быстрее, стараясь не обращать внимания на доносившиеся со всех сторон шумный хруст снега. Сколько бы ни было этих зверей, какой бы маленькой ни была стая, они двигались достаточно нагло и, видимо, не боялись никого. «Только не бояться… Страх отнимет у тебя последние силы, а животные его всегда чувствуют. Ты очень измотан - могут и цапнуть», — Уильям был спокоен, чего к сожалению Билл никак не мог сказать о себе. Бояться и впрямь было очень тяжело, это давалось ему с трудом, но отчего-то вспомнились кривые грязные желтые зубы, которые он часто видел у индейцев в амулетах. «Каково ж это, когда такая вот челюсть вонзается в твою плоть? Надо же, меня ни разу не кусали ни волки, ни даже собаки… Так что я понятия не имею, каково это… Длинный тупой зуб вонзается под кожу, затем зверь начинает мотать головой, не желая выпускать изо рта свою добычу. И красная кровь брызгает на белый снег. Когда волки голодны, они нападают даже на небольшие караваны…» — он пытался ступать твердо и крепко, искал глазами поблизости камень потяжелей или просто большую палку. Как назло, ничего подобного не было. И на дорогу выпрыгнул волк… Желтые глаза животного уставились на Твинса. Только сейчас Билл вдруг осознал, что Акиро куда-то запропастился.
В этом звере чувствовалась истинная красота хищника: мощные мускулы, густая шерсть, даже какое-то подобие человеческого благородства во взгляде. Билл напрягся и развел руки в стороны, готовясь просто отбросить от себя вожака стаи и, если понадобится, с силой бить кулаками по его голодным глазам. Затем из леса вышло еще семь порыкивающих матерых самцов. Где-то в чаще еще таились волчицы, скулили волчата. «Ну уж нет! Не дамся! Мне осталось-то пройти всего две-три мили… Нет, зверюшки, я не побегу и не дам вам возможности гнать свою дичь. Я буду стоять тут, пока не переломаю хребты вам всем», — Твинс, не отрываясь, смотрел в глаза вожаку и органически ощущал, как в нем вскипает злость, наблюдал, как медленно задирается его верхняя губа, обнажая слюнявую пасть…
«Главное, не беги! Сейчас набросятся… Всем скопом. Не давай им повалить тебя с ног, иначе все… Береги лицо и горло, ели искусают руки и ноги — как-нибудь еще оклемаемся», — давая наставления брату, чеканил фразы Уильям. Билл был очень сильно напряжен. Волки тоже. Но они не торопились нападать. Наконец, вожак задрал голову и громко, протяжно завыл. Твинс зажмурился…
Волки сорвались с места. Но ни один из них не укусил Билла. Они просто побежали куда-то вперед, тоже к городу, на ходу очень по-человечески оглядываясь в сторону одинокого путника. Он не мог понять, что так напугало животных. Недоуменно оглядываясь по сторонам, он заметил, как с разных концов леса из тумана выступали все новые и новые очертания. Звери. Сотни, тысячи мохнатых лап неслись по дороге вперед. Будто спасаясь от лесного пожара, будто стремясь найти спасение за городскими стенами. Туман рассекали фигуры каких-то оленей, рысей, лис и все тех же волков. Утопая в снегу, к дороге пробивались мыши и, совсем уж неясно, как здесь очутившиеся, крабы и змеи. Холод должен был бы убить хладнокровных существ, но они ползли по белым, заснеженным топям и, не обращая внимания друг на друга, неслись к одной точке. Их тоже вела своя, невидимая Биллу, звезда. Воздух взорвался от хлопанья крыльев. Чайки, совы, вороны и еще множество невиданных птиц заполонили своими телами небо. «Они бегут к новому миру… Они бегут к своей Матери… К той, о которой помнит их кровь, чей голос так давно уже забыт людьми. Откуда они только взялись? В этих местах ведь не было никаких диких животных!» — грандиозный исход зверей испугал Твинса даже больше, чем преградившие дорогу хищники. Постояв еще немного, он влился в эту чудную колону, в этот шевелящийся поток спин, хвостов и морд. Снег будто расступался в стороны перед животными. Они втаптывали его в землю так плотно, что нельзя было различить ни одного из многочисленных следов.
Акиро снова появился рядом, так словно и не исчезал никуда.
Дойдя со странным мохнатым кортежем до городских ворот, Билл увидел, что звери совершенно беспрепятственно заполняют город, увидел эти, как всегда, пустые, тонувшие в тумане улицы. Животные собирались у главной площади, где мирно ложились на снег. Там рядом спокойно спали волк и олененок. Ни один человек не пытался хоть как-нибудь этому воспрепятствовать. Газовые фонари все до одного были погашены. Город был завален чуть ли не до самых крыш, но люди все также сидели по своим норам, забив щели деревянных стен каким-то тряпьем, чтобы не докучал морозный воздух. «Как можно так жить? Они что, не видят, что творится? Или они уже все тут передохли? Их перерезали красные фанатики? А может быть… Мать уже пришла в этот мир? Черт!» — Твинс зашагал быстрее, огибая уверенной поступью то одного, то другого попавшегося ему на пути зверя. Птицы плотно облепили крыши и беспокойно галдели. С разных улиц доносился волчий вой. Это не было бы так невыносимо, если б раздавался хоть один звук, напоминающий о том, что тут живут (жили?) люди. «Может быть, они все и умерли, но мы с тобою, братец, точно бессмертные. Нас не берет ни пламя, ни холод, ни тьма, ни копья фанатиков, ни зубы волков! Похоже, что мы теперь в одном клубе с Мафусаилом и Винсентом! А? Впрочем, по-другому и быть не может, ведь пока не завершена месть, мы не имеем права покинуть этот спятивший мир», — вид долгожданного города веселил Уильяма. Билл же не был сейчас так весел. «К черту бессмертие! К черту месть! Сейчас надо думать о спасении… Надо найти шерифа и грохнуть его, но перед смертью он должен выдать расположение Анжелики. Совсем скоро этот спятивший мир треснет, как переспелый арбуз… Куда идти? Звезда уже не в силах мне помочь, мне нужно обратиться к людям. К влиятельным в городе людям. И еще мне нужно оружие», — Твинс заметил, как из тумана выплывают верхушки городской ратуши и собора. «Отлично! Мне нужен мэр или Бернс… Впрочем, я ничего не знаю о первом и слишком уж хорошо понимаю, чем меня встретит второй. Но официально первое городское лицо — все же именно мэр, а не преподобный, стало быть, надо заручиться его поддержкой. А если не поверит? Не важно, стоит попробовать. К тому же отыскать у него оружие будет куда проще, чем в храме. Надеюсь, не все надзиратели встали на сторону Редлоу… Твою мать, какого черта я не знаю, где сейчас Винсент!» — и он почти бегом направился к ратуше.
- Стой! – окликнул Твинса Акиро. Японец молчал так долго и вел себя так тихо, что Билл почти успел забыть о его существовании. – Нам необходимо разделиться. Спасибо что вывел меня к Городу, но я с твоего позволения еще немного поброжу по улицам, а не стану бежать в ратушу. Я хочу найти девушку-дикарку. И остановить ее. Думаю, ты понимаешь, что сейчас наши пути расходятся, - Акиро вытащил из ножен свою катану и несколько раз рубанул лезвием воздух.
- Да… Конечно… Удачи тебе в твоем бою, храбрый сын востока!
- И тебе тоже, сын запада!
Так они и разошлись, очень быстро потеряв друг друга из виду в вездесущем тумане.
Звери все метались по площади из стороны в сторону, мирный сон напал далеко не на всех. Переступая через крабов и прочую ползающую мразь, Твинс, чертыхаясь, подобрался к массивным, но сейчас едва держащимся на петлях, дверям городского собрания. Войдя, он сильно удивился, обнаружив внутри разруху и запустение, даже большую, чем во всем остальном Сайлент Хилле. Мэр, по всей видимости, очень завидовал королю белой клаудии и пытался обставить свое жилище на изысканно-роскошный манер, но средств, фантазии и вкуса у безымянного мэра хватило лишь на то, чтобы обтянуть громоздкую мебель ярко-кричащими тканями да подвесить под потолок главного зала массивную хрустальную люстру. «Как его хоть зовут-то? И что я скажу? Здравствуйте, мистер мэр! Я — бродяга Билли Твинс, дайте мне, пожалуйста, многозарядную винтовку и вооруженный отряд, а еще позвольте свернуть шею вашему шерифу-демону, иначе мир сожрет кошмарная, всесильная Мать… Бред! Но что еще остается? Не к пастору же бежать?» — но с каждым шагом по пыльному залу второй вариант казался Биллу все более привлекательным. Он несколько раз окликнул слуг, громко спрашивал: «Есть кто живой? Есть кто дома?», но гладкие грязные стены отвечали равнодушным молчанием. В зале было так темно, что едва можно было различить очертания мебели. Все окна были закрыты плотной материей, а камин не поджигали уже лет сто. В этой давящей тьме Твинсу то и дело мерещились какие-то надписи на стенах, чей-то жалкий шепот, отчаянно лебезящий: «Я не буду никому мешать… Я не буду никому мешать, только дайте еще этого вашего зелья… Я не буду вмешиваться… Не буду мешать…» Казалось, что ему слышится голос хозяина, чью душу впитал в себя дом.
Около холодного камина Билл ненадолго задержался. Прямо над ним висела картина, которая даже в темноте поразила его своей узнаваемостью. На этом широком полотне в грубой раме был изображен он. Палач. Кзучильбара. Тот, кого в городе называли Стивен Редлоу. За его спиной болтались на кольях люди, и серое небо безучастно наблюдало за их агонией. Та же ржавая пирамида, тот же огромный, остро зазубренный тесак — сомнений быть не могло. Картина называлась «День правосудия». Твинс невольно отшатнулся от нее, настолько точно и ясно передавала она саму суть Красного Демона. «Не отвлекайся. Не сейчас: слышишь, воют волки? Это знак, сигнал, совсем скоро все будет по-другому. Та ночь, что опускается сейчас на город, может быть, не закончиться для него никогда. Ты должен найти мэра, пока луна не взошла над крышами. Пока еще светит звезда надежды», — Билл метался по комнате, стараясь отыскать признаки человеческого присутствия. Тщетно! На одной из стен под стеклом висел позолоченный именной кольт. Твинс знал, что такие выдавались особо отличившимся офицерам конфедератов. Это было именное оружие, и на ручке тонкой огранкой было выбито: «Джону Смиту от губернатора свободного штата Нью-Мексико». «Да этот Смит, видно, совсем ошалел!» — так нагло на памяти Билла еще никто не расписывался в своей приверженности к южанам. Хотя политические взгляды мэра сейчас волновали его меньше всего. Он, не особо церемонясь, схватил со стола массивное пресс-папье и разбил стекло. К счастью, револьвер оказался исправным. Это было отличное оружие, достойное настоящего бойца, жаль только, что патронов к нему прилагалось всего шесть.
Покрепче сжав кольт, Твинс обыскал весь первый этаж и, не найдя никого, пошел к ветхой лестнице.
— Мистер Смит! Мистер Смит! Пожалуйста, отзовитесь, мистер Смит! — кричал он, но ничто, кроме звериных шагов за стеной, не нарушало этой мертвой тишины. На втором этаже он нашел мэра почти сразу.
Джон Смит сидел в своем кабинете. Билл узнал его по слишком дорогому для кого бы то ни было еще пиджаку. Мэр был развернут лицом к широкому окну. Так же, как и все прочие окна в доме, оно было завешено плотной шторой. На черной ткани остались засохшие следы его мозгов... Из глаз Смита торчали две тонкие железные палки, нижняя челюсть была оторвана. Из кишок на столе позади него был выложен причудливый символ. Все стены были исписаны кровавыми надписями «Новый порядок» и еще какими-то символами, отдаленно напоминающими иероглифы.
А еще в комнате сидел шериф. Он целил из пистолета в сторону входной двери.

Глава 19. Луна
(Музыкальная тема главы - Ядерная зима. Дом кукол)



Редлоу не торопился стрелять, хотя при желании мог легко пробить Твинсу череп. Их разделяло всего несколько шагов. Взгляд шерифа был мутным и размытым, глаза его были стеклянно-равнодушны ко всему окружающему. Сперва Биллу показалось, что Стивен мертв, как и растерзанный мэр, сидевший рядом. Затем Твинс решил, что шериф находится под воздействием клаудии или вовсе спит с открытыми глазами. Но Редлоу был просто пьян. «Повезло! Легкая добыча. Я думал, что добраться до него будет куда сложнее… Теперь надо осторожно и незаметно отойти в сторону, прострелить ему руку, и тогда уж поговорим! Он все мне выложит, этот хренов садист», — Билл понимал, что направленный в его сторону взведенный пистолет не лучшим образом способствовал допросу Стивена, но сам выстрелить пока не решался. Гулкую тишину молчания нарушил шериф:
— Вернулся? — слегка заплетающимся языком проговорил он, после чего бесшумно икнул и потянулся левой рукой к висевшей на поясе стальной фляге с дешевым виски. Несмотря на то, что от шерифа сильно разило сивухой, пистолет он сжимал крепко и не сводил дула с головы Билла. — Странно… Я думал, что ты уже давно сгинул, бродяга… Черт, запамятовал твое имя. — Стивен поморщился и, поднеся флягу ко рту, сделал несколько быстрых, больших глотков. Его речь сбила Твинса с толку. «Какого черта он еще пытается мне что сказать? Разве можно вообще говорить с человеком, которого собственноручно заживо скинул в заполненную трупами шахту?»
— Проходи, бродяга, пообщаемся, — Редлоу кивнул в сторону ближайшего стула. Это любезное приглашение как-то слабо вязалось с по-прежнему нацеленным на Билла оружием, но Твинс все же вошел в комнату и сел на такой же безвкусный, как и вся мебель в доме, стул. Он расположился таким образом, что позолоченный кольт также уставился между глаз Стивена. Теперь их положение было равным. Шериф со скептическим равнодушием оглядел револьвер:
— Будешь стрелять? Черта с два, тогда мы оба просто вышибем друг другу мозги. Полагаю, что ни тебя, ни меня такой исход дела не устраивает… Так что продолжаем жить, недовольные друг другом, — он как-то неискренне посмеялся своей не такой уж забавной остроте.
— Где Анжелика? — спросил Билл, придавая голосу всю жесткость и жестокость, на которую он только был способен.
— Анжелика? О чем ты? Не помню такой, — шериф сделал еще несколько глотков. Он сидел долго, у дальней стены виднелась целая батарея пустых зеленых бутылей.
— Девушка. Темноволосая красивая девушка… С вживленной в голову железкой… — Твинс начинал терять терпение. Он уже рассчитал, как именно ему нужно резко отпрыгнуть и положить Редлоу одним выстрелом. Он не собирался терять время, ведя праздные, пьяные беседы с этим бессердечным убийцей.
— Кажется, я знал одну Анжелику… Правда, она умерла несколько лет назад, еще совсем ребенком. Сгорела. Я сильно переживал, она могла оказаться моей дочерью… Впрочем, как и дочерью Винсента, Смита и еще целой дюжины мужчин… Ох уж эта потаскуха Кэрролл! Почему она выбрала тебя? А, не отвечай, сам знаю. Чтобы от нас отвязаться… — Стивен помолчал. — Железка, вживленная в голову… Слушай, бродяга, тебе явно нужно меньше пить! — сказав это, он поднес флягу ко рту снова. — Удивительно, как сильно выросло в цене виски с уходом Винсента… Да… Простым людям надо как-то спасаться от этого тумана и скотской жизни, ничего не попишешь. Зато они разом вспомнили про церковь. Бернс все нарадоваться не мог. Да здравствует христианский алкоголизм!
— Прекрати нести чушь! Где Анжелика? Где она? Я тебя спрашиваю, хренов демон! — Твинс не выдержал и вздернул руку с кольтом вперед и вверх. Шериф в ту же секунду инстинктивно повторил это движение, но стрелять оба не стали. Потом Редлоу громко расхохотался.
— Демон? Я? Да ты, видно, бредишь, дружок! Меня называли в этой жизни по-всякому, но «хреновым демоном»…Иди, проспись! — на этот раз Стивен смеялся открыто, без напряжения, его хриплый голос даже стал ненадолго мягче, но смех прервался так же резко, как и начался. Казалось, что вместе с хохотом шериф изрыгнул из себя разом весь хмель. Его глаза резко прояснились и стали холодными и цепкими. — Что ты знаешь о демонах, бродяга? Что? А я их видел. Вот этими самыми глазами. И не одного, не двух демонов, а целые легионы, неисчислимые армии, которые только и ждут своего часа. Они обступили этот город со всех сторон. Они невидимы, но они уже здесь. Все люди в страхе позапирались в своих домах. Они надеются скрыться от них за гнилыми деревянными стенами. Дураки! А может быть, просто трусы… Не так приятно встречаться по семь раз на дню с сатаной… Видеть его кривой оскал в этом проклятом тумане. Это уже не галлюцинации, это не ломка после белого порошка. Винсент так и не появлялся больше, клаудии в городе теперь нет, но демоны остались. И когда пошел снег, они перестали прятаться. Они стали нападать на людей, а безумцы в красных балахонах кричали и радовались этому новому порядку. Все надзиратели, слышишь, все переметнулись к ним. Они начали с того, что вывели всех заключенных одною колонной куда-то в болота. Кажется, в шахты. И те сгинули там. Я пытался все это остановить, пытался их образумить. Даже палил в воздух — они не слушали. Я не мог стрелять по своим ребятам, а они были достаточно сильны и властны, чтобы позволить мне жить. Чтобы я не сильно мешал им, они связали и приволокли меня сюда, и я видел все, что они сделали со Смитом. Он был порядочным лицемером и трусом. Джон пошел им наперекор всего лишь раз… Они выпотрошили его, как свиную тушу. Не знаю, почему эти фанатики до сих пор не тронули Бернса. Видимо, преподобный им не по зубам, но и это лишь до поры до времени. Улицы опустели, голод и чума достигли своего апогея. Я бродил по Сайлент Хиллу один, то тут, то там натыкаясь на кошмарных созданий и зверей… И я ничего не мог сделать. Мне часто снился один и тот же сон, будто я сижу высоко на дереве, а под ним бродит кто-то огромный, жуткий и сильный. Корни дерева подрывают два зверя — белый и черный. На дереве рядом со мной сидит змея, готовая в любой момент ужалить. И мне страшно, я боюсь этой змеи и того, что ждет меня внизу. Но я держусь крепко. А сегодня мне приснилось, будто дерево, наконец, рухнуло. Приснилось первый раз за двадцать с лишним лет. И я уже не боялся. Я вытащил из винной лавки столько вискаря, сколько мог унести, и засел здесь. Стал ждать. Я сидел, пил и гадал, как же будет выглядеть моя смерть. Оказывается, у нее будет твое лицо. Но не бойся, я заберу тебя с собой, поскольку решил держаться до последнего. Ни Палач, ни железный истукан, ни какая бы то ни была тварь еще не сможет взять меня легко, — произнеся эту долгую речь на одном дыхании, Стивен взвел пистолет. — Ну! Стреляй же! Давай стреляй! Чего ждешь?
— Не ори, — Билл не испугался этого угрожающего крика. Он прекрасно знал, что тот, кто кричит, всегда чувствует свою слабость. — Ты совсем спятил. Опьянел от крови так, что не можешь вытравить этот хмель из себя даже пойлом. Ты же сам Палач! Ты сам демон! Очнись, Кзучильбара! Откуда, по-твоему, взялись эти шрамы у тебя на голове? Вспоминай, вспоминай! Скажи, наконец, где Анжелика — это единственный способ вытащить из этого дерьма всех и разом.
— Да, я палач, но я всегда убивал только во имя закона. Я карал виновных, потому что имел на это право. Шрамы достались мне в память от милых краснокожих макак, они не всегда были такими тихими. А этот Кзучильбара… Я слышал о нем… Я видел его… Он даже не над, он просто вне любого закона. Он разрушил закон в этом городе, а я ничего не смог сделать. Теперь я могу только лишь достойно умереть, — «Врет, но больше ничего дельного не скажет. Надо убивать», — констатировал рассудительный Уильям. Вдруг что-то щелкнуло у Твинса в душе, и он, не медля ни секунды, оттолкнулся ногой от пола и рухнул прямо на стуле в сторону. В тот же момент шериф выстрелил, и у дальней стенки позади Билла разлетелась на осколки фарфоровая ваза. Предчувствие выручило Твинса, но его ответный выстрел лишь чуть оцарапал Стивену плечо. Даже будучи сильно пьяным, Редлоу двигался с нечеловеческой скоростью. Он отпрыгнул от пули, как дикая кошка. Движение получилось очень ловким и гибким, несмотря на его мощное телосложение.
И они пустились в беспощадно красивый танец смерти. Они ни на секунду не останавливались, рывками описывали круги по комнате и стреляли снова и снова, не способные поразить друг друга наповал. Пули застревали в стенах, едкий дым застилал глаза. Один раз Твинс случайно попал в Смита. Тело мэра слегка дернулось, когда пуля вошла ему в шею с глухим мерзким хлюпаньем. Где-то под ногами болтался хлам, все предметы в кабинете были перевернуты их размашистыми выпадами. Стивен был самый достойный из всех когда-либо встречавшихся Биллу противников. Но он все же был пьян. А посему — обречен. Четвертая выпущенная из кольта пуля оставила во лбу на секунду задержавшегося шерифа аккуратную ровную дырочку. Он ошибся первым. Кровь брызнула из пробитого черепа, словно из опрокинутого стакана. На лице Стивена застыла гримаса отчаянной ярости, но он не падал. Он стоял, слегка покачиваясь на месте, абсолютно не меняя своего выражения лица, и даже снова и снова пытался поднять подрагивающую руку с оружием. Он продолжал целиться! Твинс стрельнул ему в голову еще раз, и еще. Лицо превратилось в кровавую кашу, раздробленные кости выпирали из-под кожи тут и там, нос будто провалился вовнутрь. Но шериф стоял!
— Сдохни же, наконец, тварь! Сдохни! — Билл пытался выстрелить снова, но револьвер только беспомощно щелкал у него в руках. Редлоу медленно прошел вдоль комнаты, все так же направляя на Твинса свой пистолет. Его сильно трясущая, теряющая силы рука все-таки смогла надавить на курок еще раз, но этот выстрел оказался уже неточным, и пуля пробила зашторенное окно. Словно идя на звук, Стивен тяжелыми шагами повалился в сторону занавесей, раскачиваясь так, будто он находился на корабле во время сильного шторма. Билл с содроганием смотрел на его лопнувший, изрешеченный выстрелами затылок, но все же в глубине души он чувствовал ликование: «Ответил! Ответил! Ты все-таки ответил, гад, за все. За Гудбоя. За Пабло. За Роджера. За то, что выкинул меня в шахту. За тот удар по лицу».
Редлоу рухнул в окно, оставив красные следы на выпирающих отовсюду кривых осколках. Обмотавшееся вокруг его тела черное покрывало смягчило звук удара о камни, но было уже ясно, что шериф не сможет больше подняться. За окном была непроглядная, темная ночь. В окно сразу устремился обжигающе-холодный ветер. В кабинет полетели снежинки. Эти странные, большие и красивые снежинки… Несколько волков с площади кинулись к свежему мясу и принялись терзать труп шерифа с истинно звериным равнодушием. Они отрывали куски посочнее, выплевывали толстую ткань. А над всем этим висела луна. Спелая полная луна цвета желтого яда. Трещинки и пятна на ней складывались в ее лицо. В лицо Анжелики, девушки с глазами, в которых жила боль. Со стороны собора часто и громко звонил колокол, словно Бернс решил возвестить всему городу о смерти последнего служителя закона. Этот мерный звон погружал Твинса в какое-то оцепенение, он смотрел на далекую, едва различимую сквозь снежный туман фигурку священника на колокольной башне церкви, и в голове его было абсолютно пусто. Только гулкий звон. И луна. «Это панихида по всему этому миру. Я не смогу найти Анжелику… Я не смогу вернуться к ней… Теперь…Господи...» И колокол бил все сильней и яростней. Даже отсюда был слышен мощный бас Карла, призывающий всех сынов и дочерей церкви выходить на улицы, ибо «близок час гнева его». Он кричал, что нужно покаяться, оставить все грехи и ошибки в прошлом, кричал, что настало время отделения зерен от плевел. А на площади выли волки.
С одной из улиц донесся топот множества копыт. Билл перевел взгляд в ту сторону и разглядел целый отряд «слуг Кзучильбары». Они ехали прямо по городу, озаряя свой путь коптящими факелами. Человек тридцать-сорок, а может быть, и больше. Их красные одежды развевались на встречном ветру, и даже самые крупные звери в страхе разбегались перед их колонной. Он различил крестообразные вырезы на их масках. Наверное, Культ за эти сорок дней подчинил себе город настолько, что прятать лица больше не имело смысла. «Палачи… Это одежды палачей… Палачей и жестоких чудовищ. Они хотят во всем походить на своего могучего лидера, который теперь стал просто куском мяса для голодного зверья. Сейчас они захотят мести. Ничего страшного, с местью, как и со смертью, я давно уже на «ты», хотя обе они лживые подлые суки», — Твинс отошел от окна. Ему нужно было снова убегать, поскорее скрыться где-нибудь от этих фанатиков. «Эх… Было бы у меня хотя бы двадцать патронов! Эти психи ведь не признают огнестрельного оружия. Я бы остался прямо здесь и снял бы уже половину отсюда. Черт!» Он кинул прощальный взгляд на завернутый в черное полотно, раздираемый слюнявыми челюстями труп. Но какое-то чуждое, не звериное движение в тумане зацепило его взгляд. Это было нечто медленное и неотвратимое, нечто с хорошо знакомой поступью смерти. Еле слышимый отсюда скрип металла о мостовую Билл не перепутал бы ни с чем. Где-то рядом в тумане брел Палач… Живой и невредимый. Твинса пробил сильный озноб, и причиной тому был вовсе не холод с улицы. В какой-то нервной лихорадке он зажал рот, чтобы не закричать. Первая возникшая в голове мысль была: «Смерть нельзя убить… Смерть невозможно убить… Можно уничтожить жизнь, можно принести в этот мир новую смерть, но саму смерть уничтожить нельзя!» «Успокойся! Не паникуй! Помни, что сказал Экзальчибуте. Он ясно дал понять, что у этих демонов есть люди-наместники на земле. Помнишь, о говорил еще о каком-то… О втором… Наверное, это и есть Желтый Демон, а мы только что расправились с Красным. А если мы смогли убить Стивена, значит, и этот красавец вполне себе смертен. Не паникуй!» — успокаивал его Уильям.
— Нет! — все-таки не сумел сдержать крика Билл. Он знал, что это тот самый Палач, тот самый Кзучильбара, и дело было даже не в том, что он помнил по последнему астральному странствию, как выглядит Лобсель Вис. Нет. Он узнал Палача, и ошибки быть не могло. Кзучильбара направлялся к нему, чтобы завершить начатое. Чтобы убить, покарать, и теперь на шее не было спасительного паука-заступника. И не было мудрого индейца, который бы помог во всем этом разобраться. Только колокольный звон. И луна.
— Я убил не того! Я убил невинного человека! Я ошибся! — бормотал он, быстро метаясь по комнате. Убегать? А разве можно убежать от смерти? Смерть достанет тебя везде… Может, стоит принять ее с честью, как поступил Редлоу? Бедный, убитый за чужие грехи Редлоу? «Нельзя убежать от смерти, но можно убежать от Палача. Однажды мы уже сделали это. Значит, сможем и еще раз. Шериф — слабак, он сломался и отказался от борьбы. Просто сидел на месте и глушил виски. Ты хочешь идти этим путем?» — раздался в голове голос Уильяма. И сразу за этим тихий шепот Гудбоя: «Теперь ты знаешь, бандит, каково это — убивать невиновных… Но виновны все». А после еще заговорил еще один призрак. Это был Эказльчибуте: «Многие вещи не такие, какими они кажутся». И еще целый поток голосов и звуков пронесся сквозь уши Твинса. Голова раскалывалась от невыносимой острой боли, в глазах начало темнеть. В этой какофонии он мог различить только тонкий голосок Анжелики, тихо поющий свою колыбельную: «Красные листья падают вниз, и их заметает снег…»
— Будьте вы все прокляты! Моя голова — не проходной двор! — Билл упал на колени и принялся тереть виски. Тяжелые шаги и скрип тесака раздавались уже на первом этаже. Шепоты призраков смолкли, боль отступила. Остался только уверенный, сильный голос брата: «Беги!»
И Твинс побежал. Он резко сорвался с места и, не разбирая комнат, кинулся к выходу так быстро, как только мог. Палач уже ждал его на лестнице. Старое сухое дерево угрожающе скрипело под его тяжелым, мощным телом. «Не смотри на него, не смотри на него, не смотри на него», — слились в Билле его испуганный голос и приказ брата. Пулей пролетев мимо занесенного для удара тесака, Твинс случайно оступился на скользких ступенях, и пол с потолком несколько раз поменялись местами. Распластавшись на ковре, он сильно ушибся, но сейчас было не до этого. Воздух со свистом рассекал меч Палача, и Билл подскочил с ворсистого ковра, как ошпаренный, разминувшись с лезвием всего на долю секунды. Палач не выл, не ревел. Из-под пирамиды не доносилось ни звука, и это было ужаснее всего. Еще несколько футов! Входная дверь уже виднеется в полумраке, у нее даже не стоят, преграждая проход, фанатики! «Но почему, чем быстрее я бегу, тем ближе эта тварь подбирается ко мне? Он же еле шагает! Как это возможно?» — Твинсу казалось, что весь этот дом стал вдруг живым и что он помогал Кзучильбаре настигнуть свою жертву… Твинс всей кожей ощущал, как легко может перейти этот противный холодок страха, пробегающий по телу, в холод ржавого стального лезвия, впивающегося в спину. Бежать, бежать, бежать, даже не думать об ответных ударах — Палач этого не прощает. Бежать так, что сердце готово вылететь из груди. Бежать так же отчаянно, как бегут от смерти.
Комья снега ударили в лицо. Теперь морозный воздух наполнял не только звериный смрад, но и запах гари. Культовики поджигали дома… В затянутом тучами небе кружился черный пепел. Бежать! Он все еще рядом… Скрыться, спрятаться, слиться с землей, с камнем, с деревьями, с домами… Бежать! Наверное, Кзучильбара не хотел его убивать. Другого объяснения того, что ему удалось вырваться из дома, Билл не находил. Он был почти счастлив, когда сумел потеряться в лабиринте узеньких улочек, наполненных дикими животными. В разных частях города вспыхивали все новые и новые дома. Постройки в Сайлент Хилле располагались очень плотно друг к другу и были в основном деревянными, как и в любой американской провинции. При сильном ветре от города за считанные часы могло остаться одно пепелище. Люди, в чем было, выходили на улицу: кого-то привлек бой колокола, кто-то пытался понять, почему загораются рядом стоящие дома. Дети плакали, многие женщины крестились, небритые мужчины решительно сжимали в руках кирки и другое нехитрое оружие.
— Что происходит? — окликнул Твинса кто-то, как будто он сам мог что-то понять.
— Мир сходит с ума! — выкрикнул на бегу он. Словно в подтверждение его слов, бродящие по мостовой звери стали меняться. Это были чудовищные метаморфозы, каждое животное покрывалось какой-то коричневой гнилью и жутко деформировалось. Уже нельзя было отличить рысь от волка, но каждый новый рожденный монстр был уникален в своем уродстве. Вместе с ужасным внешним видом, ко всем животным пришла и некая бешеная агрессивность, бывшие олени и даже безобидные мыши нападали на людей, особенно старательно пытаясь добраться своими огромными лапищами до детей. Кто-то из чудищ был знаком Твинсу по прошлым кошмарам, кого-то он видел впервые. С крыш домов спикировали огромные полунетопыри-полустрекозы. Они метили своими длинными острыми клювами в глаза, и Билл отмахивался от них руками, как ветряная мельница. На теле быстро стали кровоточить как старые, так и новые раны. В царапины заливалась стекающая с кошмарных существ вонючая жижа. Туман вокруг ожил — он больше не изводил людей постоянным взглядом, он пожирал их своими адскими легионами. «Это уже не галлюцинации…» — откуда-то из другого мира, как сквозь плотную вату, доносился голос Стивена. Женский визг и мужские крепкие словечки заполнили улицы. Кто-то спешно уводил детей… Люди сбивались в стаи, в отряды, и они не торопились бежать прочь. В их пыльных лицах сверкала какая-то дикая, отчаянная и безнадежная решимость, как у загнанных в угол зверей. Они отгоняли чудовищ от себя палками, валили монстров на землю, ломали им хребты и шеи. Где-то вдалеке небольшой отряд культовиков также не мог совладать с клокочущим живым морем тварей. Многие фанатики падали с лошадей, и их накрывала с головой волна этой шевелящейся нечисти. Пожары вздымались все выше. Луна безучастно наблюдала за развернувшимся в городе адом.
Со стороны церкви доносились ружейные выстрелы. Подняв голову, Твинс разглядел, как преподобный Бернс, хохоча, палит из многозарядника в чудовищ и поджигателей прямо со своей колокольни. Точно так же, как расстреливал его приспешников Винсент не так давно. В меткости он сильно уступал библиотекарю, но, видимо, патронов и времени у него хватало, а от дьявольских птиц его берегла святая вера. И то тут, то там громко ржала лишившаяся всадника лошадь, или долго выл накормленный свинцом сын скверны.
«Что делать? Куда бежать? Где Анжелика? Как остановить это безумие? Как???» — даже брат не мог помочь Биллу найти ответы на эти вопросы.
— Дженнифер! Доченька, Дженнифер, куда же ты бежишь! Туда нельзя, там эти твари… — закричала какая-то женщина, выпустив из рук вырвавшуюся девочку.
— Какие твари, мама? Это же всего лишь лисичка и енот, смотри, какие милые! — отвечал обиженный детский голосок.
«Ну, конечно! Боже, как просто! Я должен найти Дженнифер! Ее и только ее, она должна знать об Анжелике все… Пока еще… пока еще не слишком поздно», — Твинс вспомнил повешенную куклу на том самом «живительном» дереве. «Где же был ее дом? Где же ее дом?» — он перешагивал через мертвых чудовищ и людей, неловко отбивался вырванным из рук павшего шахтера железным ломом. Отбросив от себя волну монстров, мужчины обступили плотным кольцом жен и детей, затем двинулись к главной площади, подбирая на ходу новые растерянные семьи. Несколько шахтеров отделились от общей толпы и с криками: «Безбожники!» стали стаскивать с лошадей на мостовую встречных культовиков. Те отбивались и разили своими кривыми ножами наотмашь, но их было гораздо меньше, чем разъяренных жителей. Повалив на землю, шахтеры избивали поджигателей сапогами до тех пор, пока у «слуг» не оставалось ни одной целой кости, и не шла багряная пена изо рта.
Звери терзали не только людей, но и друг друга, брызгая из открытых ран на землю потоками мутной, черной крови. Вспыхивали, как спички, все новые и новые дома. Мольбы женщин, обращенные к небу, сливались с грубыми выкриками мужчин, животным рычанием тварей и каким-то ритуальным пением фанатиков. Воздух наполнился странным гудением, переходящим сперва в невыносимо высокий визг, а затем в бьющий по ушам бас. Мрачный бой колокола казался музыкой по сравнению со звуками этой сирены.
Твинс пробивался сквозь плотные стаи, уходя все дальше от первой, самой большой толпы. Всем встречным он кричал, чтобы они шли к главной площади, полагая, что, сбившись вместе, люди увеличат свои шансы на выживание. Плакавшие поначалу дети гораздо быстрее привыкали ко всем окружающим странностям и совсем не шарахались в сторону от инфернальных существ. Некоторые даже смеялись и тыкали во все стороны пальцами, будто суровые родители просто вывели их на ночную прогулку. Взрослым же было не до смеха. Сирена выворачивала уши наизнанку, звери становились все яростней и наглей. А любая встреча «красных» и шахтеров уносила еще несколько жизней. Люди и сами ничем не отличались в этой неразберихе от животных, они хватали с земли камни и палки и просто шли убивать. Убивать жутких чудовищ и, с куда большим наслаждением, себе подобных.
В одном из темных переулков Твинс различил неясную тень, которую все же смог опознать по небесно голубому цвету кимоно. Сейчас Акиро был не в лучшем виде, он еле передвигал ноги, весь был перемазан кровью, а на его лице застыло очень странное выражение. Его лицо искажала гримаса не то боли, не то отчаяния. Билл никогда за всю свою жизнь не видел, чтобы хладнокровный японец позволил бы себе такую слабость.
- Акиро! – окликнул старого друга Твинс. Тот лишь тяжело присел у одной из каменных стен, упершись в нее спиной. Кажется самурай уже не мог подняться самостоятельно.
Билл спешно подбежал к другу, надеясь, что еще можно успеть. Он хотел помочь, хотел перевязать раны, но Акиро отстранил Твинса от себя одним резким жестом.
- Билл… Рад тебя видеть… Как твоя миссия? Успешно завершилась?
- Нет. Я ошибся и убил невиновного. Но это сейчас не важно. Твои раны нужно срочно перевеять.
- Не утруждай себя. Мертвым не нужна помощь. Я тоже потерпел неудачу, Билл. Ибо она непобедима. Она несет разрушение в этот мир, она так долго копила в себе ненавсить, что теперь может обрушивать здания одним движением бровей, - Акиро зашелся полубезумным булькающим смехом. Кажется у него было пробито легкое.
- Что ты говоришь, глупый узкоглазый! Сейчас я вынесу тебя отсюда подальше, все еще образуется…
- Ничего не образуется Билл. Мы оба проиграли. Этот мир уже принадлежит этим демонам, а мы оба ничего не смогли сделать. Чертов индус не дал мне до нее добраться. Он отсек мне руку по локоть, Билл! Я устал проигрывать. Больше не хочу. Настало время сделать то, что я должен был сделать давно, еще тогда когда мой клан полностью уничтожили. Каждый день жизни с того момента покрывал мою душу пятнами позора. Но я больше не буду проигрывать. Хватит! Теперь я сделаю то, что предрешено.
И прежде чем Твинс успел хоть что-нибудь предпринять, самурай перерезал себе горло коротким мечом вакидзаси. Когда агония прекратилась, и Акиро перестал дергаться, его лицо странным образом разгладилось, словно бы душа японца обрела долгожданный покой.
«Какого черта! Глупый узкоглазый… Что же ты наделал… а ты ведь был самым смелым из всех нас… И ты тоже сдался. Все сдались… Все сгинули…» - думал Твинс обнимая ушедшего навсегда друга. Его тела била мелкая дрожь. Но он ничего не мог сделать здесь, самурай сам выбрал свой путь. А найти Дженифер все еще было возможно. С трудом приподнявшись Билл заставил себя отойти от тела Акиро и побежал по городу дальше, на поиски своей жены.
Подле одного из домов с широкой плоской крышей Билл остановился, чтобы перевести дух. Он заплутал и не мог вспомнить, где же находится этот чертов дом Кэрролл. Он ведь был такой неприметный, такой обычный… Боже, как же сейчас миру не хватало той самой обычности. В подтверждение этих мыслей с крыши донеслись звуки расстроенного рояля. Он не стал удивляться. В самом деле, почему бы не затащить на крышу рояль и немного не поиграть? Наверное, это даже лучше, чем убивать все, что движется…
Твинс чуть не расхохотался, когда понял, что слышит сквозь перепады нот фальшивое пение Винсента. Именно он забрался на крышу с роялем! «Как это, черт побери, аристократично. В духе этого сукина сына!»
Протяжный мотивчик сменился бравурным маршем.

«Убийцы сначала убили войну
И всех, кто носил мундир…
И впервые ложились в кровать одну
Солдат и его командир…»

Снова сильные, тягучие удары по клавишам.«Какая точная и сильная песенка… Винсент снова бьет, не промахиваясь… На этот раз в сердце, а не в лоб», — Билл залез наверх по свешенной с крыши веревочной лестнице. Внизу, на мостовой, метались звери, и один из них обхватил длинным сизым щупальцем его ногу. Но сокрушительный удар лома отбил у твари всякое желание тянуть свою добычу вниз. А Винсент все продолжал петь, только на этот раз мелодия была очень хорошо знакома Твинсу.
Большой черный лакированный рояль, засыпанный снегом, в свете пожарищ отбрасывал на крышу дрожащую тень. Библиотекарь на этот раз был полностью облачен в черное. Его строгий, выглаженный фрак казался чем-то траурным. «Это его траур по городу, он слишком уж хорошо здесь жил, и, возможно, даже пропитался некими чувствами к этому мерзкому месту», — догадался Билл. С крыши открывался великолепный вид на творящийся внизу хаос.
— Тебе нужно оружие, не так ли? — без всяких объяснений и приветствий, небрежно отвернувшись от инструмента, бросил щеголь. — Знаешь, сейчас наступила удивительная пора. Ты можешь получить все, что только пожелаешь, стоит лишь очень сильно захотеть. Я вот захотел, чтобы прямо тут, на крыше, оказался этот прекрасный инструмент… Жаль, что он расстроен, но и на том спасибо. Вера и желание сейчас творят истинные чудеса. Мир стал изменчив и податлив, как пластилин, и ты можешь кроить его, как пожелаешь, только лишь силой своей воли. В разумных пределах, разумеется…
— О каких к черту, разумных пределах ты говоришь? Ты что, не видишь, что мир спятил, окончательно и бесповоротно! Я выяснил для тебя все, что ты просил, я знаю, как остановить этих дрессировщиков больших и сильных духов. Но если у тебя есть ствол, то будь добр — выручи меня, а не неси чушь о пластилине, если, конечно, хочешь, чтобы я смог до них добраться! — Билл был вне себя от ярости. Даже сейчас Винсент не мог оставить свой вечный выпендреж.
— Ничему ты не учишься… И ничего, по большому счету, не хочешь… — библиотекарь раздосадованно покачал головой. Затем вытащил из-под рояля револьвер и пригоршню патронов. Твинс мог поклясться, что это тот самый кольт, с которым он въехал в город! Небрежно бросив их в его сторону, он лениво произнес. — Если ты ищешь дом Дженнифер, то это в ту сторону, — он махнул рукой на север. — Только поторопись. Ее искать будут многие… Очень многие… Да… И еще, если хочешь все-таки выжить, научись не убегать от своих страхов, а смотреть им в лицо. Как я… И тогда даже в спятившем мире ты останешься трезв и рассудителен. А теперь пошел вон, меня ждет музыка, — и он снова принялся бренчать по клавишам, затянув что-то проникновенное на французском. Билл торопливо подбирал патроны, заряжал пистолет и, не задерживаясь, прыгнул прямо с крыши на лежавшую рядом кучу песка. «Пусть музицирует, аристократ хренов! У меня есть дело, с которым я не имею права не справиться. Я должен вернуться к Анжелике», — Твинс поднял глаза на желтую луну с ее лицом. Луна присосалась к его душе, как пиявка, и не хотела отпускать. «Потерпи еще чуть-чуть, совсем чуть-чуть, милая… Я уже в пути!»
А потом были длинные вереницы улиц. Он видел множество невообразимых, истекающих слизью и гноем существ. Видел, как христиане и культовики рвут друг другу глотки. Видел, как Бернс, спустившись с башни, воодушевлял народ на «расправу с детьми сатаны», видел, как священник с одинаковым усердием орудовал и святым словом, и уже липким от крови топором. Видел, как некоторые мужчины кидались насиловать вопящих женщин и разбивать окна домов. Видел, как грабили магазины и пили дрянную бормотень прямо рядом с трупами. Все чуяли, что наступает что-то… Что-то, что за краем. Последняя ночь, за которой уже не будет света. Преподобный карал как красных безбожников, так и впавших в грех и разврат сынов церкви. Пригвождал к земле с одинаковой силой и насильников, и культовиков, читая над павшими христианами короткие молитвы, а над павшими врагами изрыгая басом проклятия. Люди слушали его и боялись. Он умел и хотел вести за собой толпу.
А еще он видел на улицах индейцев. Непонятно, когда они успели пробраться в город, но все краснокожие были отлично вооружены. Нелепая картина — сжимающие ружья дикари и целый обезумивший город белых, вернувшийся к временам раннего средневековья. Их молчаливая пестрая колонна держалась особняком, поодаль как от фанатиков, так и от христиан. Стреляли редко, только когда кто-то из жителей подходил слишком близко. Они не тратили пуль на и так прекрасно истребляющих друг друга белых. В середине их немаленького отряда шествовала маленькая девушка, чье тело было исписано шрамами. Сейчас Диана чем-то неуловимым, наверное, болью в глазах, напоминавшая Анжелику. Там, куда падал ее взгляд, земля начинала набухать, и на поверхность из самой преисподней лезли все новые и новые твари. Если же она смотрела на дома, то они рушились сами собой. Дикарка несла в город разрушение. Подле Дианы спокойно вышагивал Балу Сингх. Если кто-то из жителей города неосмотрительно подходил к процессии слишком близко, индус метал в наглеца выкидной коротенький нож и все его выпады попадали точно в цель. Краснокожие не теряли надежды вернуть свою землю. Они умели ждать и разбирались в духах.
Когда до дома Кэрролл оставалось пройти всего пару кварталов, Твинсу преградил путь Палач. Он перерубил на части множество шахтеров, справляясь с этими неорганизованными толпами лучше, чем все его слуги вместе взятые. С огромного тесака капала дымящаяся кровь. На его грязной одежде было много следов от пуль, много вмятин и порезов. Но ни капли крови. Смерть нельзя убить. Он двинулся в сторону Билла, неотвратимый, как горная лавина. На пирамиде лежал снег, густо перемешанный с черным пеплом. Обойти его Твинс не мог, на узкой улочке для этого просто не оставалось места. «Надо смотреть в лицо своему страху… Да, я боюсь тебя, демон, да, я слабее тебя… Но, чтобы выжить, надо смотреть в лицо собственному страху!»
Издав громкий крик («кричат всегда только те, кто чувствует свою слабость»), Билл понесся на него, высоко подпрыгивая на ходу. Он даже пару раз стрельнул, но, как и ожидал, пули лишь звонко отскочили от красной пирамиды. Выставив вперед тяжелый лом, прежде, чем Палач успел занести свое чудовищное оружие, он буквально вскочил ему на плечи и что есть духу огрел Кзучильбару ломом по голове. Раздался гулкий звук, будто ударили по пустому ведру. Демон не привык получать отпор, он даже слегка покачнулся. А Твинс, продолжая упираться ногами, держась дрожащей рукой за край железного шлема, бил еще, и еще, и еще… Он напряг все тело, не давая Кзучильбаре двинуться, не давая ему поднять руку, несущую смерть.
Наконец, ему удалось сделать то, чего он так хотел… Он сорвал с его головы пирамиду и сам рухнул вниз.
Когда Билл поднял глаза, чтобы взглянуть на лицо демона, у него перехватило дыхание.

Глава 20. Солнце
(Музыкальная тема главы - Sonne. Rammstein )



Вначале он не мог поверить своим глазам. Увиденное просто не укладывалось в голове. Этого не могло быть! Твинс несколько раз сморгнул, полагая, что в ледяном, озаряемом лишь далекими пожарами тумане ему просто снова что-то чудиться. Легче было поверить в реальность заполнивших город зверей-оборотней, чем в это наваждение, чем в то, что скрывалось за железной маской. Когда Кзучильбара медленно повертел головой, разминая затекшую шею, и поудобнее перехватил тесак, только в этот момент, по прошествии невыносимо долгих, растянувшихся в вечности минут, Билл на сильном выдохе смог выдавить из себя:
— Ты?
— Я, — спокойно ответил Гудбой. И в его уверенном и сильном взгляде не было и тени забитости или безумия. Только смерть. Вместо зрачков в глазах капитана сияли две ослепительно-яркие искорки. И еще он больше не говорил о себе в третьем лице.
— Но ты же… Ты же мертв! Я своими глазами видел, как… — слова выползали из Твинса с трудом. К горлу подступил сдавливающий изнутри комок, он даже не находил в себе сил, чтобы подняться.
— Что ты видел? Что ты видел, идиот? Ты видел, как меня, вопящего, трясущегося, утащили куда-то в чащу… Впрочем, ты прав, я мертв. Вернее, был мертв. Был убит, как того требовал ритуал. А затем воскрес. Я не первый, кому это удавалось. Христос был мертв, а затем воскрес. А до него Лазарь… А еще раньше были Дионис и Осирис. Воскреснуть не так уж и сложно, нужно всего-навсего возродить по своему образу и подобию весь этот мир. Вот и весь секрет. Не пытайся вернуть в мир себя, миру на тебя наплевать. Создай новый мир, где ты не умирал вовсе, — он не заносил свое грозное оружие, не наступал Биллу на грудь, никуда не спешил. Палач был уверен в своем превосходстве над раздавленным противником и, не без удовольствия, спокойно разъяснял ничего не понимающему Твинсу всю ситуацию. Убить он его мог и чуть позже. Ни один хищник не откажет себе в радости поиграть с жертвой перед тем, как задушить ее окончательно.
— Но там же были твои слуги, ты стрелял в них, ты убивал их… Зачем? Чтобы в чем-то убедить меня? — приподнявшись на локтях, Билл, пятясь, попытался отползти от убийцы подальше, но его ноги словно бы прилипли к мостовой. Он только и мог, что безобразно корчиться, всеми силами пытаясь сбросить с себя эту невидимую сеть.
— Ты мнишь себя центром мироздания, как и любая другая серость. На тебя в момент боя мне было решительно наплевать, я действительно хотел спастись… Хотел выжить… Та часть меня, шепелявая, жалкая, трясущаяся, короче говоря, капитан Гудбой, он всячески противился новому порядку, новой силе, которую я мог обрести. Он боялся физической смерти, а я нет. Он ненавидел войну, а мне нравилось убивать. Он был способен сострадать и чувствовать радость. И нигде от своей подлинной сути я не мог скрыться, даже в уютном уголке безумия, даже под одеялом видений от дурманящего белого порошка. Имя мне — Кзучильбара! — искры в его глазах вспыхнули ярче. Ни в его взгляде, ни в одежде, ни в позе не было уже ничего человеческого. Перед Твинсом стоял огромный, сильный и беспощадный ко всему живому Красный Демон.
— Зачем… — Билл хотел закрыть глаза, спастись от этого испепеляющего, впивающегося в самую душу, огненного взгляда. Но Уильям приказывал ему смотреть в глаза собственному страху. Так было лучше, так было нужно…
— Можешь считать это моей местью всему этому сборищу серостей. Ты ведь знаешь толк в мести, не так ли, бандит? Знаешь… Я не люблю серый цвет, в моем мире будет куда больше красного. Только в сером мире могут сжечь твой дом, могут заставить ребенка стрелять во врагов, а затем обращать его за это в героя и петь хвалебные гимны бессмысленной войне, пожравшей десятки тысяч жизней. Только в сером мире тебе дают инстинкты, а всю мораль и веру лицемерно переделывают против них. Только в сером мире тебе дают знать, что такое счастье, чтобы ты томился по этому ощущению и схватывал каждую вытекающую между пальцев капельку этого огромного обмана и лжи. Только в сером мире жизнь якобы цениться превыше всего, а на деле все люди — точно такой же расходный материал. Я, по крайней мере, честен. Для меня все… все, слышишь, без разбору — заключенные или вольные, янки или европейцы, белые или индейцы, свои слуги или пришлые бандиты, — они все всего лишь возобновляемый ресурс. Расстреливая там, на поляне, своих, я мучился не то от страха, не то от жалости к этим неразумным птенцам… Но они были лишены чувств. И они прекрасно знали, на что они идут. Они не боялись умереть, потому что в моем новом мире смертей не будет. Я сам попрал смерть! Я вернулся из той тьмы и честно скажу тебе, мне там понравилось. Пусть новый мир будет похожим на то место. Там нет ничего, кроме боли, страдания и агонизирующего страха, но зато там нет и не будет всей этой лжи, всей этой лицемерной мишуры со счастьем и радостью. Там каждый будет существовать так, как захочет, и отсутствие света заставить всех привыкнуть к вечной, шевелящейся и живой тьме, — он ходил вокруг Твинса кругами, словно выбирая угол для последнего удара получше. Заходил и сзади, и сбоку, а Билл все лежал, как наколотый на булавку мотылек, и совершенно не мог подняться. Но он хотел хоть как-нибудь воспротивиться этому порождению иного, чуждого мира, принявшего человеческий (человеческий ли?) облик.
— Ха! Глупый старик, у тебя ведь ничего не выйдет! Какого черта ты решил, что новый мир будет твоим? Я знаю, чей это мир пробивается сейчас в нашу реальность, и уж поверь, тебя там рядом не было. Ха! — он не смеялся, только выплевывал это греющее душу опровержение вселенской мести капитана.
— Ты говоришь об этой девчонке? Да ты еще глупее, чем я думал… Хотя, впрочем, откуда тебе знать… Оглянись вокруг! Ты думаешь, детское сознание могло бы все это представить, создать, обратить в реальность, наконец? Она вмешивается, она выплевывает сюда этот глупый снег… В моем проекте снега не было, но это ничего, это мелочи. Два мира не смогут существовать одновременно, она слаба, а мои силы почти безграничны. Где теперь этот олух, Лобсель Вис? Где он? А я уже почти стал новым мессией… И не картонным, как преподобный Бернс, а самым что ни на есть настоящим. Даже вернулся из царства теней. Я сразу отказался от этой слюнявой идеи малой крови, оставил тех Желтых наивных дурачков возиться с ребеночком. Бесполезно. Новому миру требовалось больше боли, чем смог бы вместить в себя всего один, пусть даже нещадно истязаемый человек. Они приняли снизошедшее на них откровение, как есть, но я-то ведь знал, что должно было быть в этих чертовых письменах, в этих гребаных индейских иероглифах, которыми исписаны все камни в округе… что-то еще. Что-то настоящее. Того, первого озарения, той нашей первой случайной встречи с Матерью было недостаточно, я это чувствовал, а Желтые — нет. И я нашел. Воссоздать ритуал в точности было нелегко, многие записи отсутствовали, но я продолжил поиски в нашей замечательной библиотеке и как следует изучил эзотерические и сатанинские трактаты. В чахлой Европе давно уже не было той подлинной, свежей языческой силы, но лондоны и парижи могли дать знание и мастерство. Было много ошибок. Много пустых убийств. Но, когда я догадался вырезать жертвам сердца, что-то сразу поменялось. 21 причастие, 21 жертва, избранные не просто так, не наобум, а по сложной, хорошо продуманной системе. Я назвал это ритуал «21 Причастие», и, если тебе интересно, двадцатым оказался твой покойный ныне друг Ресуректор. Ты станешь двадцать первым… Вообще-то, я рассчитывал на шерифа, но и ты сгодишься. Он был упертым, уверенным, несгибаемым. Он так и не согнулся, но я его сломал. Может быть, в новом мире я даже дам ему второй шанс. Сделаю равным себе. И на этот раз, надеюсь, Редлоу примет свою сущность и поймет, наконец, что карать можно всех и каждого. Закон — лишь глупая условность. К тому же, убив Стивена, ты принял в себя часть его силы и души… Так бывает всегда.. Со мной сейчас души сотен… Ха! Да что уж там, тысяч людей. Я сам, как война. Но, в отличие от войны, моя цель не пропитана насквозь пафосной ложью. Я создаю новые правила игры, новый порядок. И, судя по количеству людей, которые готовы были идти за мной и выполнять по малейшему приказанию любые гнусности, нового порядка хочу не один я… Процесс создания новой реальности был увлекательным, полагаю, что и жизнь в ней будет очень приятна, — искры в его глазах выросли до размеров двух маленьких солнц. Взгляд Гудбоя превратился в два ослепительно сияющих луча, несущих резкую боль. Монстры почтительно обходили Кзучильбару — он ведь и сам был одним из них, даже если и не являлся новым хозяином всего сущего.
— Ты не сможешь! Не сможешь! Ты все равно всего лишь человек, в мир придет Мать и поставит тебя на место. Ты лишь марионетка в ее руках, послушный инструмент! Она пустит тебя в расход с той же легкостью, с которой ты резал и стрелял в своих же слуг! — показалось, что незримые путы немного ослабли. Луна улыбалась Биллу, словно протягивала руку помощи. Он лежал и думал, как именно ему нужно выстрелить, чтобы положить конец этим странным, безумным и в то же время пророческим речам. «Может, вся эта скверна и твоих рук дело… Но луна над городом тоже не твоя, как и снег… Как и туман, так что не обольщайся, ветеран битвы при Йорктауне!» — Твинс незаметно потянулся к выпавшему из рук револьверу. Гудбой был настолько увлечен объяснениями, что даже не обратил на это движение внимания.
— Мать! Ты думаешь, что Мать — это злая бука, которая таится в волшебной пещере и выбирает момент, когда можно будет вырваться из своей тюрьмы? Нет, бандит, с Матерью все гораздо сложнее… и проще… Мать — это то, что живет в тебе! Во мне, в самом затюканном из шахтеров, в абсолютно любом человеке. Это что-то вроде паразита, вроде глиста, который ползает не по кишкам, а по твоей тщедушной душонке. И этот червячок питается кровью и страданием. Когда чаша твоих страданий переполняется, Мать начинает изменять мир вокруг тебя. Вот и все. Где-то по миру разбросаны места, такие странные места, наподобие этого города, куда тебя обязательно потянет некая стоящая над тобою сила, если червячок однажды перерастет своего хозяина. Только в таких, особых местностях эта гусеница может окуклиться, а затем … кто знает?… если у тебя хватит сил вынести все эти муки, может быть, и обратиться в бабочку. В бабочку нового, построенного вокруг тебя одного мироздания. Вот что такое Мать, а вовсе не чудовище из твоих кошмаров. Все это время ты просто беседовал сам с собой, боялся своих же отражений и сражался по ночам со своей тенью. Я понял эту простую истину не сразу, ведь казалось, Она первая заговорила с нами… Со мной и еще теми тремя… Но это был лишь наш внутренний голос, помноженный на витающие в тумане голоса умерших индейцев, которые, не пойми от чего, знали, как превращать гусениц в бабочек. Сама по себе Мать не имеет ни воли, ни личности. Она — лишь сила, спрятанная где-то внутри в каждом из нас. И я не боюсь ее. Я не служу ей. Я просто строю свой мир с ее помощью. Она — инструмент в моих руках, а не наоборот, — жужжащие над его головой чудо-птицы собирались в стаю, кружили над этой улицей черной тучей, словно уже предвкушая тот момент, когда можно будет полакомиться вкусными глазами и мозгом последнего из «причастившихся». Билл не мог сдаться. Он больше не хотел быть покорной скотиной, которую вели на бойню. Выбрав момент, он, собрав все силы в кулак, подскочил на ноги. Воздушные путы лопнули. Было слышно, как в тумане раздался их резкий звон. Он выстрелил всю обойму в лицо Палачу. Стрелял без жалости и без наслаждения. Просто пытался задушить этот тягучий солнечный свет из глаз Кзучильбары. Стрелял точно, хорошо прицеливаясь, но Гудбой даже не покачнулся, хотя все выстрелы достигли своей цели. Его голова была будто каменной, будто стальной, пули, беспомощно звякая, отскакивали от этого несокрушимого лба, а некоторые из них выгорали прямо в воздухе, случайно попав под свет дьявольских лучей. Когда капитан перевел взгляд в сторону Твинса, тот инстинктивно пригнулся, пытаясь укрыться от этого испепеляющего жара тысячи солнц. Гудбой хохотал. Лучи из его глаз оставляли на придорожных камнях черные, выжженные дорожки.
— Да ты еще и сопротивляешься! Безумец, зачем? Это невозможно, да и не нужно! Хочешь, я подарю тебе после смерти Шатерхенда? Ты сможешь сделать с ним, что угодно, в новом мире не будет никаких границ и пределов. Ты сможешь истязать его целую вечность, а потом еще столько же! Сражаясь достойно, ты, пожалуй, заслужил такое право… Только сейчас сопротивляться не надо. Так ты только продлишь свою агонию, — Палач взмахнул несколько раз тесаком, рассекая морозный воздух с яростным свистом. Остановить его было нельзя, сбежать тоже, но должен же был быть хоть какой-то способ… должен! И, пропуская мимо ушей все эти обещания, Твинс перезаряжал кольт и стрелял снова.
— Убирайся в ад! Убирайся в ад, тварь! Мерзкий, спятивший старик, гнусный убийца! Убирайся в ад!!! — и он стрелял еще и еще. А пули так же падали на землю, бессильные против мощи демона. Но Билл не останавливался, он посылал в сторону Палача целый град выстрелов, потому что даже у неуязвимого Ахиллеса была своя пята.
— Пожалуй, ты мне уже надоел. Я думал, ты будешь умнее и рассудительнее. — Ни разу не дернувшись ни от одной пули, Гудбой наклонился за откатившейся в сторону ритуальной пирамидой. — Я создаю новый мир, а новое никогда не рождается без крови и страданий. Я не убийца — я, скорее, повитуха новой реальности. И порою жизнь ребенка стоит дороже, чем жизнь дряхлой роженицы, — он уже почти нацепил свою маску на голову, но ненадолго задержался, и прежде, чем скрыть лицо за ржавым железом, произнес: — Кстати, хоть я ненавижу ложь, но кое-что все же тебе недосказал. У меня было имя. Еще до того, как я прибился к отряду восставших. И я его помню. В родном доме меня называли Стивеном, — сказав это, Гудбой опустил пирамиду на плечи и окончательно слился с сущностью Палача, заключив солнечный свет взгляда в темницу своего странного шлема. Он медленно двинулся к Твинсу, занося меч, для решающего удара.
— Ты не единственный, кто воскрес из мертвых, сволочь, — раздался откуда-то с другой стороны улицы знакомый голос. Кулчибара замедлил шаг. Билл невольно обернулся. Сквозь плотный, заполненный гарью и снегом туман он видел Шатерхенда. Целого и невредимого.
«Стреляй, чего же ты стоишь??? Чего медлишь? Мы не одолеем Гудбоя, но так мы, по крайней мере, унесем с собой и Бена! Стреляй!!!» — надрывался Уильям, но Билл был слишком поражен, чтобы подчиниться. Похоже, что настал тот день, когда мертвые поднимались из могил. День Страшного суда. Как сказал бы Бернс: «День гнева Его!». Похоже, что Кзучильбара тоже был сильно удивлен. Во всяком случае, он просто прошел мимо Твинса, потеряв к нему какой бы то ни было интерес.
— Да, сволочь, у меня неспроста такая фамилия… — Ресуректор был безоружен, он только сжимал в своей ладони какой-то странный округлый предмет, напоминающий большое яйцо. Шатерхенд стоял ровно и никуда не бежал. Раны его странным образом закрылись, только лишь лицо оставалось так же разделенным на две половины — живую и мертвую. — Возможно, ты слегка переборщил с теми пытками, которым подверг меня. Возможно, всему виной слепой случай или ошибка в твоем чертовом ритуале. Но, так или иначе, эта самая Мать проснулась и во мне. Я не просто часть твоего мира, я тоже демиург. Моих страданий хватило для того, чтобы вырваться из лап смерти. А еще мне известен один маленький секрет… Что ты так беспокоишься, а, Палач? У тебя больше нет власти надо мной! И ты ответишь мне за каждого из ребят, сволочь! — Бен приподняло над головой это яйцо. Оно было перепачкано в той же коричневой слизи, как и бродящие вокруг существа. Твинсу показалось, что за мутной жижей тускло зреет ржавчина. «Стреляй, умоляю тебя! Он же снова уйдет! Уйдет, понимаешь ты или нет?! Ты должен поставить точку сейчас! Вспомни, ведь только ради Шатерхенда мы вообще ввязались во всю эту историю. Или тебя наплевать на меня, а, Билли?» — Уильям кричал, громко и истерично. Обретя власть над левой рукой Твинса, он попытался взвести кольт и, наконец, достигнуть желаемого. Но Билл обхватил левую руку правой ладонью и всеми силами прижимал неподконтрольную часть тела к себе. В напряжении, в этой нелепой борьбе самим с собой, он хрипел сквозь зубы: «Успокойся, брат! Он пришел не за нами, ему нужен Палач. Успокойся! Он знает что-то, чего не знаем мы, вдруг у него получится? Уильям, нет! Нет! Нет! Нет!» — Билл бил сам себя, пытался вывернуть собственную руку из сустава. Но Уильям не слушал. Он продолжал бесноваться и, надрывая жилы, упрямо поднимал револьвер вверх.
Позади Ресуректора стояли Пабло, Роджер и Акиро. Целые и невредимые. Странно, что из всей шайки вместе со своим бывшим хозяином возродились именно они. Или же наоборот это был единственно верный и возможный выбор провидения?
— Так просто, что даже смешно! — Шатерхенд не смеялся, не ликовал, его голос был ледяным и спокойным. Ресуректора пронизывала такая чистая и незамутненная ненависть, что он не нуждался ни в ободряющих вскриках, ни в злой радости. Он стоял, почти не шевелясь, а к нему медленно подходил Красный Демон, волоча за собою огромный тесак. — Ты, видно, и знать не знал, что есть такая старинная русская сказка про злого бессмертного мага, чья смерть лежит в яйце! Ты и не мог этого знать, об этом мне рассказала та замученная девчонка. Она тоже ненавидела тебя и все, что ты делаешь. Она не могла дотянуться до тебя сама, но, по крайней мере, ей хватило смелости вмешаться в твою извращенную реальность. Она любила те сказки, которые ей рассказывала мать, а в сказках, как водится, бывает, можно найти ответы на любые вопросы. Например, как одолеть неуязвимого мага. Просто! Так просто, что даже смешно! Разбить яйцо! Пускай этим яйцом даже окажется просто металлический сосуд, в который ты заключил собственное сердце после ритуала, а затем выкинул в глубь болот. Но я нашел твое сердце, сволочь. Я искал долго, но мертвые, как известно, не ведут счет дням. Смерть твоя в яйце! — и после этих слов Шатерхенд уронил эту ржавую сферу на мостовую. Палач взвыл. Сирены оглушительно запищали. Дьявольские звери стали в ужасе разбегаться, видя смерть своего хозяина. По всему городу облаченные в красные одежды культовики ощутили какой-то странный, болезненный укол прямо в сердце. Они падали с лошадей и в исступлении метались по грязной земле, на радость обступившим их шахтерам. Упав на камни, яйцо треснуло. Из-под тоненькой скорлупы посыпался прах и пепел. Кзучильбара тяжело опустился на колени, не прекращая выть. Ему оставалось пройти до Шатерхенда всего пару шагов, сделать только пару шагов и разрубить этого не укладывающегося в его новый порядок чужака. Но Палач не мог пошевелиться. Из-под его одежды стали выбиваться лучи света. Пирамида раскалилась, из-под нее повалил густой едкий дым. Ресуректор не шевелился, но его левый глаз словно беззвучно спрашивал у нового мессии: «Ну что? Нравиться? Нравиться, сволочь?».
Ослепительная вспышка разорвала демона изнутри. Железный шлем гулко рухнул на землю. Рой каких-то черных насекомых закружился над тем местом, где секунду назад стоял повелитель мира. Шатерхенд устало улыбался, а наступающий со всех сторон мрак словно слегка рассеялся. Но тьма не отступила окончательно. А Твинс все продолжал бороться с собой. Он не мог даже позволить себе насладиться гибелью врага. Перед ним стоял другой враг… Наверное, даже более ненавистный, чем ужасный Палач. Но что-то не давало ему подчиниться брату и пристрелить Бена. Это была не благодарность, просто что-то вроде предчувствия. Что-то, что подсказывало Твинсу, дай он Шатерхенду время — и какая-то мутная пелена спадет с его глаз. «Я не убивал твоего брата! Я не убивал твоего брата», — вспомнил Билл его слова, произнесенные еще на прошлой их встрече в заброшенной колонии. «Он убил меня! Как ты не можешь понять, что пять лет ты гонялся за этим человеком! И вот он, стоит перед тобой, лишь нажми на курок, и все кончиться! Он убил меня!» — Уильям… Уильям… Опять этот раскалывающий голову голос. «Здесь что-то не так... Все не так просто! Иногда вещи не такие, какими они кажутся. Все не так просто, брат!» «Ты просто снова трусишь! Если он смог одолеть Гудбоя — это не значит, что он сильнее тебя! Он такой же человек, да еще и безоружный! Стреляй!» «Нет! В том-то все и дело, что он такой же человек. Он не убийца. А если даже ему и приходилось убивать, то неужели он не искупил свой грех сейчас? Он справился! Он тоже слышал Анжелику, а она не стала бы помогать маньяку и подонку!» «Ты совсем зациклился на своей Анжелике! К черту ее, у тебя ведь есть я! И я требую отмщения! Я ждал слишком долго, чтобы сейчас опять упустить его! Месть!!!» За все время этого внутреннего диалога Твинс ни разу даже не взглянул на Бена. А тот просто стоял, оглядывая оставшуюся после Кзучильбары пирамиду и флегматично пиная ногой треснувшее яйцо. Его странное, разодранное лицо не выражало абсолютно никаких чувств, он был эмоционально опустошен. Затем он поднял взгляд на корчащегося Твинса. И в его глазах отразилось что-то вроде… Понимания…
- Ты везучий! – подал голос из-за спины Шатерхенда Пабло, обращаясь к Биллу.
- Ты сильный! – пробасил следом Роджер.
- Ты смелый! – проговорил Акиро и его лицо снова озарила легкая неуловимая улыбка.
— Эй, Билли! Все кончено! Я справился с ним. Иди сюда, пора забыть старые обиды! — Шатерхенд сделал несколько шагов вперед, раскинув в дружественном приветствии руки.
— Ничего еще не кончено, мразь! — произнес Билл не своим тоном. На какую-то долю мгновения брат одержал над ним верх. И грянул гром выстрела. Ресуректер был очень удивлен. Он не чувствовал никакой злобы. Но и никакой вины. Он не спеша ощупал пробитую навылет грудь… Пуля попала точно в сердце. Кровь, стекавшая по его жилетке, вылилась в небольшую лужицу на мостовой. Он смотрел на Твинса с каким-то сожалением, с какой-то легкой тоской и совершенно без ненависти. Так смотрит родитель на непослушного, но способного ребенка.
— Как жаль… Мы ведь могли все начать сначала… — промолвил он. Затем его взгляд помутился, и он повалился набок.
— Господи… Господи… Что же я наделал? — шептал Билл. Он непонимающе смотрел на собственную левую руку, сжимающую кольт, и ему хотелось отбросить от себя оружие, как противную гадину. Его бил сильный озноб, а хладнокровный брат ответил: «Ты сделал то, что должен! Подойди и прострели ему голову, возможно, эта живучая тварь еще поднимется снова…»
— Не-е-е-ет! — Твинс сорвался с места и побежал прочь от упавшего Ресуректера. Пабло, Роджер и Акиро смотрели ему вслед с легким осуждением, медленно растворяясь в воздухе. Откуда-то из глубины сознания вырвалась мысль о Дженнифер. Дженнифер нужно было найти. Он уже забыл, зачем и почему она ему была нужна, он бежал прочь и искал знакомый домик, затерянный в этих туманных улицах. Мысль о Кэрролл была его спасительной нитью, позволившей забыть о том выстреле. О том, что он уже второй раз за день убивал. И убивал не того, кого следовало.
А густой мрак и дьявольские уродливые создания и не думали исчезать. Возможно, их стало меньше, возможно, Кзучильбара и имел власть над многими порождениями ада, но мир в целом еще точно не оправился от свалившегося на него безумия. Диана все еще несла в город разрушения, дома по-прежнему горели, а фантасмагорические птицы рассекали воздух. У луны, как и раньше, было ее лицо. И где-то рядом с желтым небесным диском появились первые обжигающие лучи нового солнца.
Он не помнил, как добрался до дома Кэрролл. Не помнил, когда заметил, что у калитки собралась огромная толпа жителей. Сирены громко выли, Твинса продолжал бить озноб, снег смешивался с пеплом.
Преподобный Бернс выводил из дома Дженнифер, держа ее за волосы. Он что-то громко кричал, но его бас тонул в оглушительном реве толпы шахтеров, повторяющих снова и снова: «Верни нам солнце, ведьма! Верни нам солнце, ведьма!»

Глава 21. Страшный Суд
(Музыкальная тема главы - Ершалаим. Пилот )


— Что он делает? — пытался спросить Твинс у людей. Те не слышали. Их полностью захватило увлекательнейшее зрелище публичной казни, во все времена собирающее толпы. Они видели, как рушится привычный им мир, случайно заглянули в глаза бездне ада, и теперь искали виновных. В любом крупном деле сперва поднимается шумиха, затем неразбериха, а после карают невиновных и награждают людей, которые вовсе никак с этим делом связаны не были. Законы толпы просты и ужасны. Она очень вздорная и взбалмошная баба, эта толпа. Мужчины поднимали в воздух кирки и похотливо облизывали губы, глядя на растрепанное платье Дженнифер, женщины изрыгали проклятия с какой-то особенно сильной яростью. Одних распаляла похоть, других зависть к чужой, недостижимой красоте. Справедливость этого скорого на расправу суда не интересовала никого. Странные дети, не боявшиеся ни чудовищ, ни огня, сейчас громко ревели и зажимали ручками глаза, но родители отпихивали их маленькие ладошки, заставляя смотреть на то, как одну женщину собирались забить всем скопом сотня с лишним человек. Кольцо, до сих пор лежащее в кармане Билла, стало быстро раскаляться, он почуял запах тлеющей ткани куртки. Он, чертыхаясь, вытащил его, и, опалив ладони, выбросил на одну из грязных клумб. Упав на землю, кольцо расплавилось до состояния маленькой желтой лужицы, а затем, обернувшись юркой змейкой, шмыгнуло куда-то в туман. Твинс не стал провожать его взглядом. К чему удивляться какой-то там металлической змее, когда вокруг творилось такое. Сейчас Билл должен был вырвать Дженнифер из лап Карла, должен был узнать, наконец, хоть что-нибудь об Анжелике, но толпа теснила его, и он никак не мог пробиться вперед, к заветному дворику.
— Верни нам солнце, ведьма! — продолжали скандировать жители. Кто-то из них крестился, кто-то поднимал вверх украденные тут и там фляги и бутылки. Один из шахтеров даже потрясал в воздухе головой культовика, насажанной на деревянную палку. «Они ничем не лучше красных фанатиков… Может быть, даже страшнее, те хотя бы подчинялись своему лидеру, а сможет ли Бернс удержать этот людской водоворот — совершенно неясно», — Твинс всерьез опасался и за свою жизнь, ведь одного неловкого движения сейчас хватило бы, чтобы обратить весь гнев толпы на себя. Толпа не понимает и боится чужаков. А еще толпа уничтожает все, чего не может понять и чего опасается. К тому же, если они вдруг припомнят, что он еще и муж ведьмы… Муж, который даже не прошел обязательный обряд венчания… Тот чужак, которого ни разу никто в городе не видел в церкви.
Толпа была наполнена стонами, сипом, хрипом, гулом, ужасающими запахами. Это было воистину страшно! Сотни избитых, измученных, голодных, обескровленных людей. Они задыхались от собственной ненависти, иногда теряли сознание, тянулись куда-то вверх, к лестнице, на которой бородатый священник угрожающе заносил топор над ведьмой, кидались в Кэрролл землей. Казалось, это одно многорукое, многоногое, изможденное, покрытое синяками, кровоточащими ранами, ссадинами и нарывами тело — тело непонятного, многоликого существа, именуемого Город. Вдруг Карл отбросил топор и воздел вверх руку, по локоть измазанную в крови врагов спасителя. Люди неожиданно и неохотно смолкли, тишину нарушал теперь лишь вой сирены и треск лопающихся от пожаров деревянных досок.
— Эта женщина — ведьма! — пророкотал он, и люди одобрительно загудели. Его окладистая борода была так же замызгана чем-то липким и грязным, не то сукровицей, не то слизью демонических существ. — Нам давно это было известно, но даже сейчас я не потерплю самосуда. Я не отдам ее вам до тех пор, пока мы точно все про нее не выясним. И лишь после этого предадим в руки нашего всемилостивейшего господа, предав казни богоугодной, без пролития крови.
«Он еще и хочет предстать перед спасителем в новом Иерусалиме чистеньким! Эй, святой отец, да у тебя же руки по локоть в крови! Уже, уже и эту кровь нельзя будет смыть никогда, хотя ты всего лишь защищал свой дом, свой город и свою паству от врагов. Но не будь же ты лицемерным! Как может быть справедливым суд разъяренной толпы?» — Билл хотел, очень сильно хотел крикнуть все это Бернсу в лицо, но он боялся навлечь на себя ненависть окружающих и снова тщетно пытался протиснуться сквозь плотные ряды людей вперед, к Дженнифер. Сама же «ведьма» словно ничего не видела и не слышала. Она безропотно сносила все упреки, но не прятала лица, не закрывалась от летящих в нее комьев грязи. Ее взгляд был полностью отстраненным от всего происходящего вокруг. Кэрролл будто бы и не понимала не только что ее ждет, но даже и где она находится. «Это клаудия…Она увидела, как у дома собирается толпа, и надышалась белым порошком, чтобы не боятся… Чтобы не чувствовать боли… Она предвидела это все и подчинилась судьбе, так же, как Редлоу», — догадался Твинс. — Но если ее сейчас приговорят к сожжению на костре, я потеряю последнюю нить, связывающую с Анжеликой, а если я ее не найду, то… Нет! Нужно срочно что-то сделать!» — Билл решительно потянулся за револьвером. «В конце концов, ни один из жителей не вооружен, а чтобы без проблем пробиться вперед и вверх, достаточно схватить всего одного ребенка и приставить ему ствол к виску…» — подал идею не то его внутренний голос, не то голос брата. А может, и некий третий голос, из слившихся воедино сознаний Билла и Уильяма. Твинса снова пробила нервная дрожь, и он поспешил крепко прижать к боку левую руку. «Боже, да что я такое говорю! Неужели я тоже уже настолько пропитался этим всепоглощающим насилием, что ничем не отличаюсь от того же Палача? Нет! Я не стану прикрываться детьми, иначе все это спасение мироздания просто теряет смысл».
— Она не просто ведьма! Она сама Вавилонская блудница, неведомым мне путем породившая Зверя. Антихриста, — пронесся над затихшей толпой бас отца Карла. — Вы видели его, он бродил по улицам в одеждах Палача, он говорил, что воскрес из мертвых, и многие из низких и недостойных людей переметнулись к нему, стали поклоняться этому убийце, отрекшись от заповеди «не сотвори себе кумира». Они выжигали на себе бесовские знаки, оскверняли наш собор, надев на статую Христа эту сатанинскую пирамиду! Они не смогли отнять у меня жизнь, ибо вера есть меч и щит мой. Их чудовища оказались бессильны против святых заветов и креста. На ваших же глазах они распадались в прах от моих молитв. Ибо те души, что чисты, легко пройдут и по снегу, и сквозь огонь и тьму! — только сейчас Твинс заметил, что, кроме черной рясы, на Бернсе не было одето ничего. Он был бос, и холод промерзшей земли его нисколько не беспокоил. Черная сутана казалось его настоящей, натуральной кожей, а на бледные руки и лицо словно были натянуты белая маска и белые перчатки. Огонь веры в его молодых, таких молодых глазах жег людей не хуже, чем солнечный свет глаз Гудбоя. Разве что камни не обугливались. — Блуднице и Зверю помогал колдун, поднявшийся, как сказано в писании, откуда-то из моря, то есть, попросту говоря, с острова. Он подчинил себе людей, сломал их дух и веру, показав чудеса… И у нас в городе был свой колдун, тот самый, приехавший к нам из-за дальних морей, как раз с острова, называемого Англией. Винсент! Сейчас этот щедрый даритель нечистых чудес прячется, но наше святое воинство доберется и до него! С нами крестная сила, братья и сестры! И нас не остановит ни несметное воинство подчиненных злу народов, Гоги и Магоги, что пришли сюда, потрясая ружьями, с юга и востока, ни мертвецы, восставшие из земли и из воды, услышав зов трубы Гавриила. Той трубы, чей глас и сейчас возвещает нам о гибели мира старого и о строительстве нового Иерусалима! Той, от которой мы, в слабости духа своего, затыкаем уши, пытаемся спастись, принимая за вой демонов. Всех врагов пречистого пожрет небесный огонь! Верьте мне, ибо истину говорю я вам! Вода нашего озера стала густой от пролитой крови, ее больше нельзя пить, грешники искали спасения в шахтах, крича горам: «Падите на нас и скройте от взора Его». Все это было предсказано. Но не стоит бояться нам, кротким, ведь блаженны кроткие, ибо наступит их царствие! Блаженны плачущие, ибо они утешатся! Господу нашему Иисусу Христу слава! Слава! Аминь! — он все кричал и брызгал в исступлении слюной, даже выпустив из рук невесомую Кэрролл. Она едва держалась на ногах. А толпа дружно подхватило это «аминь», и затем снова стала требовать от ведьмы солнца. Билл медленно, но верно подходил к импровизированному эшафоту все ближе и ближе. Приходилось буквально идти по головам, настолько плотно стояли люди. До проповедующего Бернса ему оставалось всего несколько футов, но каждый новый шаг давался все трудней.
— Солнце! О да… Солнце, вот что забрала у нас эта слуга сатаны! Снег не описан в откровении Иоанна Богослова, снег вроде и не кара господня. Уже все печати сорваны, уже взошла звезда Полынь, так откуда же взялся снег, спросите вы у меня? Не все истины и не все пророчества изложены в Евангелиях! Да, солнце ушло, а бушующая зима пришла в те места, где брат шел на брата, а сын на отца. Но и это было известно заранее! Я читал Старшую Эдду, читал прорицание Вельвы и древний индийский трактат о Кали-Юге, последней эре земной. Все предсказанное там — здесь, все это сейчас вокруг нас, братья и сестры мои во Христе! И незримый волк Фенрис, сожравший солнце. И гибельная для богов поганых, языческих зима Рагнарока. И изменяющий всю реальность вокруг разрушительный танец многоликого Шивы! Наступает конец времени! Конец света, который пришел как раз тогда, когда его никто не ждал, как и было предначертано! Когда люди погрязли во грехе, когда мало кто мог вспомнить Его слова и Его заветы. Только лишь сто тысяч праведников обретут спасение и милость Его, и вы, братья мои и сестры будете первыми причастившимися! Аминь! — Бернс тряс руками, говорил быстро, и взгляд его был направлен даже не на праведных братьев и сестер, жаждущих крови, а куда-то вдаль, куда-то, где только для отца Карла из тумана проступали мраморные стены нового города. Твинс уже был в первых рядах. С трудом отталкиваясь локтями от множества грязных, пьяных, ревущих христиан, он, наконец, пробился к лестнице. Толпа исторгнула его из себя, как больной желудком человек изрыгает плохо пережеванный кусок мяса. Некоторые из людей еще тянули к Биллу руки и негодующе заулюлюкали в тот момент, когда чужак прервал выстрелом в воздух тираду преподобного.
— Карл, остановись! Люди, одумайтесь! Одумайтесь! — закричал Твинс и, вбежав по лестнице вверх, стал между Бернсом и Дженнифер. — Неужели вам мало смертей? Мало крови, что ли пролили? Эта «ведьма» — единственная, кто еще может хоть что-то сделать, она одна может все это остановить! Вы никогда не выберетесь из этой пожирающей вас тьмы, если сейчас расправитесь с ней. — Люди и не думали его слушать. Только лишь револьвер в руке Билла удерживал толпу от нападения. Отовсюду звучали грозные обвинения: «Еретик! Дьяволопоклонник! Откуда он вообще взялся?» Осознав, что на шахтеров и их жен не подействуют никакие уговоры, Твинс обратился к отцу Карлу, надеясь переубедить хотя бы этого безумного инквизитора.
— Не совершай моих ошибок, преподобный! Я знаю, вы хотите только добра и мира, но прошу вас, хоть вы послушайте, больше мне не к кому обратиться, — Бернс был вне себя от ярости — кто-то дерзнул прервать его речь! На его мясистом лице выступили багровые пятна, толстые губы затряслись, а костяшки крепко сжатых кулаков угрожающе побелели.
— Как… Ты… Посмел??? — зарычал он на Билла. Еще секунда, и он бы вцепился Твинсу в лицо, не испугавшись кольта.
— Она не похожа на вас. Она другая, да. И во всем этом кошмаре есть часть ее вины… Но дайте же ей шанс! Позвольте же ей хоть что-то сказать в свое оправдание! И с чего вы взяли, что она ведьма, преподобный? Может быть, вы видели подписанный кровью договор с Бафометом, Астаротом, Вельзевулом, Мефистофелем, или еще каким демоном? Это безумие надо остановить! Пусть люди бегут и тушат дома, пусть очищают город от склизких порождений тьмы, а мне позвольте только поговорить с ней! Только поговорить! Вы увидите, что все еще может измениться, я знаю способ, преподобный! — ноздри Карла шумно раздулись, он набрал полную грудь воздуха, отчего его мощная фигура стала еще больше. А затем священник громко-громко, заглушив даже на время вой сирены, заголосил.
— Нельзя остановить неизбежное! Все, что предначертано, уже свершено! Нам больше не нужны дома и города. Нас ждет новая земля и новое небо! Убирайся отсюда, проклятый чужак, пока тебя не вздернули на первом же столбе! Убирайся, я не хочу марать о тебя руки! Все равно, таких, как ты, совсем скоро не станет вовсе, вас просто поразят громы и молнии самого Создателя! — люди даже слегка попятились от этого крика, отступили на несколько шагов, побросали наземь фляги и принялись усиленно креститься. Бернс напоминал самого ветхозаветного Яхве, который был разгневан нерадивостью своих детей. Его крик словно разбудил молчавшую до сих пор Кэрролл. Она, пошатываясь, вышла вперед, облокотилась на Билла и полуприкрыв глаза, медленно и тихо проговорила:
— Святоша прав… Нельзя остановить неизбежное, как бы ты, дурачок, не пытался… Я ничего не скажу тебе о дочери… Эту тайну я унесу с собой… Пусть карлик немного побеснуется, ему не долго осталось… Как, впрочем, и мне… — несмотря на то, что слова эти она произносила чуть слышно, их разобрали все. И толпа снова испуганно отступила, так, будто сам хитрый и прекрасный Змий-искуситель вступил в диалог с Создателем.
— Дженнифер! Дженнифер, очнись! — Билл тряс упавшую ему на руки женщину, бил ее по щекам, пытался хоть как-нибудь привести Кэрролл в чувства. Она только закатывала глаза и слегка вздрагивала от смеха и ударов. — Дженнифер, ты понимаешь, что сейчас тебя убьют! Даже я не смогу тебя защитить от них. Не надо, не надо, не уходи, не растворяйся в дурмане! Расскажи, объясни мне, где она! Где Анжелика? Где??? — все его мольбы будто падали в пустоте, в бездонном колодце ее чистых, ледяных глаз. Кэрролл тоже хотела установления нового порядка. Только в ее мечтах не было места новому Иерусалиму.
— Ведьма заговорила… Отлично, тогда я могу задать свой последний вопрос! — снова заговорил Карл. Он мощной рукой отбросил в сторону Твинса и, крепко сжав плечи девушки, произнес нараспев ей прямо в лицо. — Сущий владыка, господи, сотворивший человека по образу Твоему и по подобию и давший ему власть жизни вечной… Изгони из нее всякого лукавого и нечистого духа, сокрытого и гнездящегося в сердце ее... Духа заблуждения, духа порока, духа идолослужения и всякого стяжательства, духа лжи и всякой нечистоты, действующей по наущению диавола, и соделай ее овцою разумной святого стада Христа Твоего, членом достойным церкви Твоей, сосудом освященным. Дочерью света и наследницей царства Твоего, чтобы по заповедям Твоим пожив, и сохранив печать нерушимой, и одежду соблюдя незапятнанной, достигла она блаженства святых во царстве Твоем. Аминь, — затем Бернс обратил ведьму лицом к толпе и, не без наслаждения сорвав с нее одежды, твердо и отчетливо прошептал ей прямо на ухо: — Отрекаешься ли от сатаны, и от всех дел его, и от всех ангелов его, и от всего служения его, и от всей гордыни его? — Кэрролл, не стесняясь своей наготы, нагло и громко рассмеялась над его словами:
— Истинный бог не может быть седым и бородатым! — крикнула она в толпу. — Истинный бог — это женщина. Великая Мать. А вы все погрязли в собственной слепоте и не слышите ее голоса. Я ни за что не отрекусь от своей веры, ведь тот путь, что ты мне предлагаешь — это и есть подлинный путь сатаны. Я отрекаюсь от вашего бога! Слышите, вы, трусы, ничтожества, слабаки! Я отрекаюсь от вашего бога, и ничто в целом мире не сможет заставить меня отречься от Матери! — эта была минута ее ликования, ее превосходства над всеми обступившими ее дом христианами. Где-то вдалеке из тумана выступили фигуры индейцев. Они давно уже наблюдали за происходящим, не вмешиваясь, словно ждали чего-то. Ждали гибели той, что могла обратить их нелепую победу в поражение.
Твинс схватился за голову: «Что же она делает? Она хочет этой смерти, она специально их злит! Господи, как же остановить все это…» Его рука сама метнулась к оружию. Билл направил верный кольт прямо на затылок святого отца, который уже собирался одним резким и точным движением сломать ведьме шею… а точнее, свершить богоугодную казнь, без пролития крови.
— Отпусти ее, чертов фанатик! Разве ты не видишь, что ее смерть только сделает тебя побежденным? Мы должны остановить этот хаос, но не так, Бернс, не так… — ствол упирался прямо в толстый затылок преподобного. Но Карл поборол в себе страх смерти уже очень давно.
— Она сама отреклась от Господа, чужак. Ты слышал это. У меня просто нет выбора. Убери револьвер, и, может быть, у тебя еще останется шанс… — прогудел он. Теперь стало заметно, что индейцы подходили все ближе. Кажется, они целили из ружей в троих людей, стоящих на лестнице.
— Нет, — нервно сглотнув, сказал Твинс. Напряжение снова передалось его руке, Уильям не пытался завладеть его телом, как раньше, он лишь сожалеюще и пренебрежительно вздыхал, укоряя брата за этот пафосный жест. Со смертью Шатерхенда Уильяма вообще перестал интересовать окружающий мир.
— Да! — вскрикнула обнаженная Кэрролл и с неожиданной прытью быстро вырвалась из сильных рук Карла и прыгнула в растревоженную ее наготой толпу. Люди накинулись на нее со всех сторон, принялись выкручивать руки, пинать, дергать за волосы, даже кусали и грызли ненавистную русскую. Индейцы опустили ружья и хором заголосили какой-то ликующий боевой клич, напоминающий не то уханье сов, не то волчий вой.
— Никакой крови! Никакой крови! Тащите сюда веревку скорее! — отмахнувшись от кольта, как он назойливой мухи, ринулся к людям священник. Но даже он, их признанный лидер, не мог сдержать накопившуюся в людях злобу, что уж было говорить о бессмысленно палящем в воздух Билле. «Опять кинешься укорять себя, братец, но и в этой смерти нет твоей вины. Это же было чистой воды самоубийство! Билли, мы ничего не могли поделать, она сама выбрала такой финал», — голос Уильяма был каким-то усталым и изможденным. Брат больше ничего не хотел, никуда не подгонял Твинса. Он словно впал в оцепенение, в глубокую апатичную спячку. Билл сел на лестнице и пустыми глазами уставился на то, как бесновались шахтеры и трясли в воздухе ружьями индейцы. На то, как огонь переползал с одного дома на другой, на то, как где-то вдали убегали прочь недобитые культовики, стремясь поскорее сбросить с себя ставшие уже ненужными и опасными балахоны. Как в беззвездном, заснеженном небе расцветало огромное новое солнце, не дающее тепла и благостного света. Люди получили от ведьмы то, что хотели, но их лица не озарялись искренней радостью. Слишком уж чуждым было это светило. «Новый мир уже здесь… Я не смог это остановить… Я не вернулся к Анжелике…Прости, смелая бедная девочка… Прости…»
Увлеченные убийством христиане не заметили, как к ним медленно подошел бледный, как мел, доктор Николай. Он был одет все в тот же заляпанный засохшей кровью халат. Его губы затряслись, глаза расширились, когда он увидел, что происходило с его униженной и раздавленной сестрой. Преподобный как раз накинул ей на шею грубую, калечащую кожу веревку и принялся душить отступницу с истинно инквизиторским упоением. Он голосил о том, что солнце все-таки вернулось, голосил, что новое небо уже здесь. Но он не видел, как люди один за другим отступают от растерзанной Кэрролл, покидают его, переминаясь с ноги на ногу и боясь встретиться взглядом с Морозовым. Врача любили и уважали в городе, но как-то позабыли об этой любви и уважении, когда дело дошло до суда над ведьмой. Николай ничего не говорил, не кидался ни на кого с криками, но на его лице отразилась истинная скорбь и боль такой концентрации, которую Твинс видел лишь в глазах Анжелики.
— Все! Все! Блудницы больше нет! Колдун и Зверь недолго еще будут ходить по этой земле, великий гнев господа падет и на их головы! — Карл оторвался от тела Дженнифер, вытер пот со лба, оправил бороду, и только после этого заметил Николая. Несгибаемый священник так же, как и все, вздрогнул от вида этого безобидного, доброго человека с исказившимся от боли лицом. Но в следующее мгновение Бернс поборол в себе эту слабость, и, выставив подбородок вперед, произнес: — Ты не смеешь нас ни в чем обвинять. Ты не в ответе за ее грехи, хотя и занимаешься также бесовской наукой. Покайся в прегрешениях своих, ты, трупоед, разъявший сотни чрев и вынувший неисчислимые множества сердец… Покайся, брат мой во Христе, и тебе простятся все твои ошибки. Коли сестра твоя сошла в ад, это не значит, что ты тоже должен последовать туда за ней…
Николай не слушал. Он смотрел на перепачканное, вываленное в грязи тело сестры, подошел к ней и, не обращая внимания на Бернса, стал аккуратно поглаживать спутанные волосы. Затем укрыл сестру валяющимся рядом плащом. Он не плакал, но его взгляд был пронзительней слез. Когда преподобный хотел было что-то сказать доктору, тот лишь приподнял на мгновение голову, встретился со священником глазами, и Карл осекся на полуслове. Затем махнул рукой и, отвернувшись, отошел в сторону, к стоящим вокруг людям.
Твинс хотел подойти к доброму доктору, утешить его хоть чем-нибудь, и не мог. Он знал, что не найдет нужных слов, и просто стал в один ряд с уже переставшими его сторониться шахтерами. Сейчас грубые мужчины и завистливые женщины чувствовали себя свиньями, хотя Николай ни о чем не спрашивал и ни в чем никого не укорял. Даже невыносимый вой сирен вдруг смолк в знак траура, и никто этому не удивился.
Пространство вокруг стало съеживаться и растягиваться, словно кто-то разорвал лоскуты, из которых состоял город, и перемешал их в случайном порядке. Болотистый лес вдруг оказался внутри городских стен. Затем из тумана выплыли собор и ратуша, находящиеся далеко отсюда, на главной площади. Где-то в земле открылся черный зев колодца шахты, а с запада повеяло прохладой озера Толука.
Морозову не было до этого никакого дела, хотя все остальные люди и тыкали пальцами во все стороны и поражались новым чудесам. Доктор же приподнял тело сестры с земли и медленно направился к берегу озера, которого тут не должно было быть. Его никто не стал останавливать. Преподобный Бернс приказал всем забыть о Николае и, отведя жителей города в сторону церкви, стал читать на латыни очередную молитву на укрепление духа. Твинс остался вроде как наедине с осиротевшим врачом, и ему ничего не оставалось, как пойти за ним. Все-таки погибла не только сестра Николая, но и жена Билла. Их освещало чужое, незнакомое и холодное солнце. Скорый на расправу суд свершился. Люди сделали все, чтобы новый мир все же смог воплотиться в реальность.
Зайдя в холодную воду по колени, Николай еще долго удерживал сестру на руках, шептал ей что-то неразборчивое, тихое и нежное. Твинс ждал его на берегу. Затем Морозов опустил тело, отдал Женю ленивым, спокойным волнам. Ее труп недолго раскачивался на поверхности и почти сразу скрылся за водной гладью. А Морозов продолжал стоять в воде и смотреть на озеро. Его плечи мелко дрожали. Наконец, решившись подойти ближе, Билл вошел в ледяную воду и положил руку доктору на плечо. Он не видел его лица. Но мог расслышать, как Николай проговорил:
— Теперь нас осталось только двое… Лишь двое посвященных… Индейцы не в счет, они ничего не станут делать, для них это желаемый исход… Даже если вопрос будет стоять об их собственном выживании… Они предпочтут умереть, но не отдать эти земли нам, бледнолицым. Некому больше сдержать это разрушение… Некому… Значит, так действительно было предначертано, — Твинс не верил своим ушам. Доктор знал обо всем, может быть, знал даже больше всех остальных, но и он не хотел ни во что вмешиваться.
— Доктор Николай! Доктор Николай! Эй! Вы слышите меня? Вы знаете, где Анжелика? Вы знаете, как ее вытащить, как ее освободить от бремени проводника? Доктор Николай, нам надо спешить, может быть, еще не поздно… — обратился к нему Билл. В этой мрачной беспросветности снова забрезжил лучик надежды. На этот раз действительно последней надежды.
— Поздно… Поздно, мистер Твинс… Я сам все это начал и не вижу никакой причины обрывать это дело. Особенно сейчас, когда все зашло так далеко, и я уже столько положил на алтарь нового мира, — он развернулся и медленно побрел прочь от озера. Билл стоял, как громом пораженный. «Выходит, доктор это… Это Лобсель Вис? Желтый Демон? И он задумал все эти ужасы, пытки невинного ребенка? Но как? Он же даже мяса не может есть, как это…» «А не он ли хотел из всех людей на земле сделать фарш?» — усмехнулся Уильям.
— Николай… — окликнул доктора Твинс. Тот и не думал останавливаться. — Лобсель Вис!!! — На этот раз Морозов нехотя обернулся. В его зрачках тоже вдруг занялось пламя, подобное тому, что было во взгляде Палача. — Ты расскажешь мне обо всем, или я тебя прямо здесь пристрелю. Ты не понимаешь, что больше возможности закрыть этот ящик Пандоры не будет уже никогда! Никогда!
— Да… Понимаю… И я очень рад, что это все наконец закончиться. Надеюсь, что новый мир будет стоит всех этих жертв… — Николай вновь повернулся к Биллу спиной и пошел к берегу уже быстрее.
— Стой! Стой, демон! — Твинс выстрелил, метя в ноги врача, но, как из ниоткуда, из-под озерной глади разогнулся огромный, сверкающий отполированными металлическими пластинами голем. Он принял на себя удар пули без всякого вреда. Его наверняка тоже закинуло сюда из какой-то иной местности, такая громадина просто не могла бы спрятаться на мелководье.
Николай спешно уходил в завязавшийся невообразимым, немыслимым узлом город. Билл не мог объяснить, откуда он знает, но он чувствовал, что доктор спешит на последнюю встречу с Анжеликой.
Но между ним и Твинсом возвышался подпирающий головой небесный свод железный монстр.

Глава 22. Мир
(Музыкальная тема главы - Янис. Deadушки )


В непроглядной туманной ночи ржавое тело великана непостижимым образом сияло. лауди собирал частички света от костров и нового солнца и возвращал их обратно миру уже какими-то ослепительно холодными и колючими, как северный лед. Струйки воды стекали по угловатым, острым плечам гиганта. Его металлическое, мертвое, как надгробный камень, лицо не двигалось, но на нем, казалось, застыла отвратительная громадная ухмылка. Из разных частей его торса то тут, то там выпирали осколки томящихся безысходным ужасом человеческих душ и бесчисленных монстров. Билл чуть не выронил револьвер из ослабевших рук.
«Господи… Неужели я выстрадал недостаточно? Неужели на мой век не хватило кошмаров? К чему все эти препятствия, к чему эти бесконечные чудовища и враги? Я уже так близко к ответам на последние вопросы, так близко к спасению! Я смогу ее вытащить, я смогу! Но, господи, дай же мне хоть один шанс, черт тебя подери!!!» — сердце Твинса наполнилось отчаянием и безграничной, всепоглощающей обидой. Обидой на надрывающего живот от хохота создателя, для которого участь этого мира была попросту безразлична. Обидой на злую и несправедливую стерву судьбу, в которую он не верил до сего дня. Кольт сам, против его воли, прыгнул в левую ладонь, и ствол в мгновение ока взлетел к виску. «Ответы на все последние вопросы может дать последняя пуля. Ты устал от боли? Устал от страха? Братец, все можно прервать, остановить разрушение мира прямо здесь и сейчас. Надо только разрушить себя… Это же так просто. Шатерхенда больше нет — к чему все эти изматывающие дух и тело геройства?» — прошептал тихо и лаудией щее Уильям. Билл был поражен словами брата. На его памяти Уильям никогда не призывал его к самоубийству, считая сведение счетов с жизнью достойной лишь презрения слабостью. Уильям всегда боролся до конца, но спятивший мир затягивал в свое безумие всех, сводя с ума как живых, так и мертвых. Палец нервно подрагивал на курке. Стальной монстр тянул вперед свои шипастые, отточенные, как бритва, руки-лезвия. Но его Твинс боялся даже меньше, чем вышедшего из-под контроля брата.
— Нет! — кричал Билл и дрожал, не в силах опустить руку. — Тебя же нет! Ты только голос в моей голове, какого черта! Умирать нельзя, ты же сам говорил, что, даже если отмерзнут руки и ноги, надо, кусая землю, ползти дальше! Уильям, не надо! Нет! — он бился в отчаянии, выхватывал правой рукой револьвер, а наполняющий воздух запахом ржавчины голем безучастно и спокойно подносил лезвия все ближе и ближе. «Не суетись, сделай это красиво и достойно! Они не получат твою душу, ты обманешь их всех. Желтых Демонов, Красных Демонов, Матерей, всех этих фанатиков и адских созданий. Ты рассмеешься им всем лицо, улетая отсюда на личную встречу с богом. Да, самоубийство грех, но разве можно бояться ада, после того, как мы уже прошли через него? Тут, в этом самом городе…» — Уильям уговаривал брата, как непослушного ребенка. Еще всего одно неловкое движение — и для Твинса перестали бы существовать все миры, как старые, так и новые.
— Анжелика! — это имя слетело с губ Билла само собой. Его прошиб холодный пот и какая-то новая, неведомая сила, почти забытое им ощущение, которое было сейчас так необходимо, чтобы выжить. — Я не оставлю ее одну! Не оставлю! Слышишь, Уильям?! Слышишь, ржавый урод?! Я нужен ей сейчас! И я перешагну через вас всех, но мне хватит сил вернуться!!!
Он, превозмогая чужую, чуждую ему волю, отбросил кольт куда-то далеко в сторону, и оружие с тихим всплеском скрылось в глубине озера. В этом резком движении было столько ярости, столько надрывного гнева, что даже великан застыл в немом почтении. Его плохо смазанные пластины стали расшатываться и противно скрипеть, заключенные в тюрьме его тела души и существа на пару дюймов подались вперед. Между его рукой и Твинсом было всего несколько футов, но голем отчего-то не мог к нему пробиться, не мог преодолеть это расстояние и разрезать Билла на мелкие куски.
— Ха! Ну что, здоровяк? Съел? — злая радость бурлила в Твинсе так, словно он вырвал победу в решающем бою прямо перед носом у сильнейшего из соперников. Но одной только злости было мало. Еще в его душе проснулась свежая и чистая надежда, проснулась вера в свои силы и даже… Даже то странное, столь непривычное чувство, которое люди называют любовь. Он смотрел на монстра уже без страха. Он знал, что в нарождающемся мире очень многое зависит от воли и желаний. — Тебя ведь нет, истукан! Ты плод чьего-то больного воображения! Ты обычный бука из шкафа, ты голос в чьей-то голове! Эти ножи могут испугать гемофилика-Винсента, но не меня, я не страшусь царапин, — смеялся Билл голему в лицо. Он действительно выкинул вместе с проклятым револьвером весь свой страх, все свои сомнения. И еще он верил в то, что говорил. Уильям молчал, забившись в свою нору до лучших времен. Но Твинс не опасался уже и его. Любовь хранила рассудок, укрепляла волю. — Ты — огромный, неповоротливый и неуклюжий. Ты рассыпаешься под собственной тяжестью, достаточно лишь пнуть тебя парочкой молитв Бернса, и ты раз-ва-лишь-ся! Разлетишься на безобидные железки. Но я не помню ни одной молитвы. Зато я могу плюнуть тебе в лицо и дать понять, что в твоих услугах телохранителя здесь более никто не нуждается!
Слова — это только сотрясание воздуха. Слова — это пустой вздор. Но живые чувства крошили мертвый металл. Великан продолжал ухмыляться, но стал как-то сильно раскачиваться из стороны в сторону. Тянул острые ладони и не мог прошибить незримую хрустальную сферу, охраняющую Билла. Твинсу уже не нужно было заступничество маленького, чистого ангела. Достаточно было лишь воспоминаний о ней. Достаточно было лишь любви. Такой нелепой на фоне всех творящихся вокруг ужасов и разрушений.
Из голема, разбрызгивая вокруг себя фонтаны воды, выпадали в озеро освобожденные люди и создания. Билл еще что-то кричал ему, хохотал, испепелял взглядом, но не подпитывал монстра спасительным для него страхом. За живыми существами полетели вниз и ржавые куски стали, какие-то лезвия, крепления. Он рассыпался на глазах, и очень скоро о страшном чудовище напоминала только гора быстро тускнеющих обломков, выступающих из воды рядом с берегом.
Почти уже растворившийся в тумане Николай обернулся в сторону озера. Его силуэт как-то расплылся, размазался, и легкая быстрая тень в один миг оказалась прямо на берегу. То ли новое, внезапное изменение в ставшем огромным калейдоскопом городе, то ли Желтый Демон мог позволить себе все эти игры с перемещениями в пространстве.
— Прекрасно. Превосходно. Что же вы наделали, мистер Твинс? Кто теперь защитит бедную мученицу? Ее же быстро разорвут порождения ее же собственных кошмаров! Вы ломаете сие огромное создание, веселитесь и радуетесь, используя свалившуюся вам на голову силу, но совершенно не думаете о последствиях, — он говорил менторским тоном, как учитель, отчитывающей ученика, не выучившего урок. Он был до омерзения противен Биллу, этот самый страшный из всех встретившихся ему в городе лицемеров. Человек, который одной рукой спасал жизни, а другой обращал реальность в ад. — Она же любила этого цепного пса… И что еще важнее, он любил ее. Теперь, если я не успею до нее добраться, все может сорваться в последний момент. Вы понимаете, что вы натворили, мистер Твинс?
— Нельзя любить мертвый кусок железа… Нельзя любить того, кто стережет твою тюрьму. Того, кто истязает невинных у тебя на глазах. Ей нужна живая любовь, а не суррогат, не машина. Но вы живете среди трупов, вам этого не понять, доктор Ник, — Билл уже не хохотал, не бился в истерическом припадке. Его голос слегка дрожал, когда он очень тихо произнес эти слова. Ощущение эйфории слегка притупилось, но никуда не исчезла дающая силы стоять на ногах любовь. Николай был в крайнем раздражении. Он словно размышлял над тем, что бы сделать с этой досадной помехой его великим планам, но вскоре лишь махнул рукой и перестал буравить Твинса горящими зрачками. «Он еще всего лишь человек. Демон, конечно, но и человек тоже. Я ведь не слабее и не хуже Бена, верно? Так отчего бы не попытаться очистить землю от еще одного демона? К черту этот новый мир, меня вполне устраивает и старый!» — Билл наклонился к воде и поднял со дна старый верный револьвер, который одновременно был прямо у него под ногами и еще где-то в тысяче других мест. Оружие было абсолютно сухим и готовым выплевывать в мир быстрые, злые, жалящие пули. «Мир стал изменчив, как пластилин… Вера и желание сейчас творят истинные чудеса, не так ли, Винсент? Оружие — это такая же иллюзия, такая же формальность, как и слова. Все сейчас решается совсем на других уровнях, но сжимать в ладони кольт мне привычней… А старые привычки — они самые верные», — Твинс направил револьвер в сторону доктора. Тот изменился в лице, его огненные глаза обеспокоено забегали:
— Мистер Твинс, а нельзя ли нам обойтись без этого? Это ведь не игрушка, не ровен час, случайно спустите курок! Эй! Мистер Твинс, опустите оружие! — его страх, кажется, был настоящим. Страх перед пулей? Нет, перед чем-то иным, сильным и недоступным пониманию. Так, словно за спиной у Билла стояли сонмы ангелов, готовые поразить сияющими мечами зарвавшегося слугу сатаны.
— И не подумаю. Где Анжелика?! Отведи меня к ней. Быстро! У нас все меньше времени. Пока надежда еще остается… А это значит, что я буду ползти вперед, пока не сдохну или не встречусь с ней… — голос Твинса был исполнен яростью. Ему казалось, что он имеет право угрожать.
— Э… Не помню! Вот убей, не помню! Кажется, я оставил ее где-то в России, в одной из дешевых квартир Петербурга, — Морозов издевался над Биллом. Весь его страх и трепет перед револьвером были не более, чем напускной фикцией. Твинс не был настроен понимать шутки. Он поразил его в плечо, затем в ногу, а после в область груди, стараясь не задеть сердце. Врач упал на колени, зажимая руками прострелянные дыры. Но взгляд из-под очков по-прежнему оставался насмешливым.
— Бах-бах-бах! Ой! Ты в меня попал! Ты меня убил! А…. я умираю… Тебе самому не смешно, а, Билл? — он легко подскочил на ноги и, приблизившись в Твинсу, положил руку на кольт и подставил ствол к собственной голове. В его движениях и походке не было ничего от той милой неловкости, с которой он орудовал в морге. В глазах не было и тени былой доброты, только пожирающий все и вся огонь. — Я даже боли почти не чувствую… Мне не пришлось умирать, как Кзучильбаре, но я все равно здесь и сейчас неуязвим для твоих пуль. Я ведь теперь демон, а демоны не боятся людей, мистер Твинс… Пристрелите меня, но тогда же, в ту же секунду последняя ваша надежда рассыплется в пыль. — Его тяжелое дыхание, пропитанный ароматами разложения халат, засохшая чужая и собственная свежая кровь, смешивающиеся в неравных пропорциях — все это было так близко, и в то же время абсолютно недостижимо… неуязвимо… Билл действительно не мог его пристрелить, он был единственной ниточкой, которая могла привести его к мученице. Он не знал, как его напугать, не знал, о чем спрашивать, ведь было ясно, что Николай не станет отвечать ни на один рассеивающий мглу тайны вопрос.
— Вы не боитесь людей… А бога?
— А бога нет… — после эти слов глаза Морозова вспыхнули как-то особенно ярко, он выхватил револьвер и сильно стукнул рукояткой Твинса по лицу. Шутки кончились. Билл рухнул в воду. Когда он, с трудом различая за пляшущими цветными пятнами мир, поднялся из холодной воды, доктор уже стоял на берегу. Его свежие, очень серьезные раны продолжали кровоточить. Все же, несмотря на дьявольский огонь в глазах, несмотря на дарованное Матерью непроизносимое сакральное имя, в Лобсель Висе пока еще было больше человеческого, нежели демонического. Кольт он выбросил, как только вышел на песок. Обернувшись, Николай бросил на Твинса прощальный взгляд, а затем, выкинув и втоптав в землю свои очки, прихрамывая, но с несгибаемым достоинством, двинулся куда-то вдаль. Было непонятно, как же врач собирался ориентироваться в новом мире, где над головой иногда выплывали из ниоткуда куски мостовой, а ратуша так и вовсе перевернулась боком, словно прилегла на землю отдохнуть. Но Морозов, видимо, знал некие тайные ходы или новые законы геометрии, по которым можно попасть из точки «А» в точку «Б» напрямик, минуя стены, топи болот и, если понадобится, даже небо.
Билл побежал за ним, так быстро, как только смог. Подхватил, не останавливаясь, выброшенный револьвер и на ходу, метя Николаю в ноги, тщетно кричал ему снова и снова, чтобы тот остановился.
Морозов его не слышал. Он уходил вперед, мир вокруг его силуэта сужался, скукоживался до размеров узкого туннеля. Вокруг уже не было ни тумана, ни нового холодного света, ни плавно опускающихся снежинок, ни огня пожарищ. Только уходящая далеко-далеко вперед длинная каменная кишка, в которую, не раздумывая, бросился за Желтым Демоном Твинс.
У самого входа непонятно откуда взявшийся темный лаудие Твинс столкнулся с новой напастью. Откуда-то из сгущающийся вокруг темноты вплыл еще один силуэт. Это был очередной страж и Твинсу ничего не оставалось, кроме как шумно выпустить воздух через плотно сцепленные зубы.
Балу Сингх преграждал ему путь, покачивая своим мечом из стороны в сторону.
«Как же я устал принимать бой! Когда вы кончитесь. Чертовы порождения Бездны!» - в бессильной ярости думал Билл, приподнимая кольт. Странно, но он почти не верил в то, что одолеет сикха. Этого противника нельзя было сразить одной лишь силой веры, индус все-таки оставался человеком. И Твинс был почти уверен в том, что уклониться от нескольких пуль не составит для последователя культа большого труда. А меч его был гибок и остро наточен. Впрочем как и всегда.
 Давай! Давай, сволочь! Я и тебя смету со своего пути, и не таких как ты обламывал! – закричал индусу Билл, направляя ствол вытянутыми руками прямо на врага. – Давай! Я готов!
Сикх же вел себя крайне странно. В его движениях сквозила чудовищная неуверенность, он переступал с ноги на ногу и явно не торопился нападать. Наконец индус занес свой меч, но после его пробила мелкая сильная дрожь и очередной страж культа закачался и упал на колени. Свой клинок Балу откинул от себя в сторону, словно опасную противную змею.
 Я не могу… Чужак… Я просто больше не могу… – Билл впервые услышал голос индуса. Выцветший, слабый, безвольный и изможденный. Так мог говорить человек несколько лет промучившийся на тяжелой каторжной работе. – Я устал от крови и убийств. Мне выпало быть стражем для проводника Матери, я убивал очень много, очень часто. Я уничтожал все возможные и все надуманные угрозы. Я служил культу долго и верно, но я больше не могу. Слишком много зла для одной моей души.
Твинс не веря своим глазам заметил, что сикх плачет. Без истерики, без всхлипываний, это была скупая мужская слеза, терявшаяся где-то в безразмерной бороде. Но страшный безжалостный убийца, правая рука Палача и левая рука Лобсель Виса, бесстрашный Балу Сингх, медведь и лев Сайлент Хилла, он плакал… Чисто и искренне.
 Я устал воевать и убивать, чужак. Я ведь не самый плохой человек. Я бы никогда не взялся за всю эту грязь, меня вполне устраивала роль охранника Винсента, но они обещали… они пообещали мне, что вернут мне жену. Она умерла много лет назад, когда я еще был молод. Это было совсем в другой стране, в другой части света. Но я не забыл ее. И они обещали мне ее вернуть. Красный Путь, Желтый Путь — все они безжалостные мясники и садисты, я прекрасно это понимал, но… но ради этого… ради нее… – сикх достал из складок одежды медальон, раскрыл его и с невообразимой любовью и нежностью провел пальцами по черной пряди волос. – Это все что осталось мне от нее. Прядь волос, да память. И Больше ничего… А они обещали вернуть. Я не мог отказаться от этого шанса. Но ты… Ты ведь тоже бьешься за свою любовь, чужак. И ты достоин ее не меньше чем я. А я устал. Я сдаюсь и отказываюсь бороться дальше. И если ты можешь… прошу тебя убей меня. Мне теперь все одно нет пути назад. Смерть наверное станет избавлением. Прошу тебя… Убей…
Балу подполз к Твинсу на коленях и вся его поза выражала покорность и готовность подчиниться судьбе. Он сам сжал руку Билла с кольтом и подставил ее к своему затылку, после чего плотно зажмурил глаза и стал молиться на родном языке.
 Нет… Нет, я не стану тебя убивать. Не хочу. Ты не должен просить смерти. Я тоже устал убивать, Балу. Эти дранные культисты поимели нас обоих. И если тебе будет легче, медведь, то я прощаю тебя. В конце концов вольно или невольно, но ты однажды спас меня. Теперь мы в расчете. Иди и проживи свою жизнь до конца. По другому. Откажись от убийств и начни… не знаю… начни спасать. Для начала. И может тебя прощу не только я, но и те кого ты погубил, - так говорил Твинс отводя оружие от головы сикха. Он не испытывал к индусу ненависти, вся его ненависть предназначалась сейчас доктору Николаю. Он сделал несколько шагов в сторону туннеля и даже не оглянулся на Балу. Сикх же стоял на коленях, словно пораженный громом, словно бы он не верил, что еще хоть кто-то в этом мире способен прощать. Наконец Сингх поднялся и долго смотрел Биллу вслед, словно желая ему удачи. В глазах его застыли слезы.
«Человек, способный плакать, еще не конченый человек. Пусть хотя бы один член культа исправиться. Тогда все это было не зря» - думал Твинс входя в черное чрево каменного туннеля.
Когда он вошел в темный тоннель, сзади что-то гулко рухнуло. Кажется, дыра, через которую он проник внутрь этого петляющего, изломанного каменного коридора, была завалена обрушившейся пылающей стеной одного из домов. Но Билл даже не заметил этого. Он не оглядывался и не думал отступать. Где-то далеко впереди ковылял Лобсель Вис. Тот, кто приведет его к Анжелике. Остальное было неважно. Неважно, почему он никак не мог настигнуть медлительного доктора, неважно, что обозначали древние письмена, которыми были испещрены стены, неважно, откуда в этом коридоре взялись треснутые зеркала, располагавшиеся чуть ли не через фут в ложбинках между грубых и неотесанных камней. Он гнался за врагом. И в то же время он бежал, чтобы освободить… ее… любимую… хотя в этом было так сложно себе признаться. Его вела любовь, а не ненависть, вера, а не ярость, надежда, а не слепая месть.
— Романтически герой! Вы только посмотрите на него! Дамы и господа, сегодня в нашем цирке-шапито удивительно зрелище! Слабак и ничтожество, Билли Твинс, захлебнется в собственных слюнях и соплях! — раздался из-за одного из проносящихся мимо зеркал издевающийся голос Уильяма. Билл помотал головой, отводя от себя морок, но брат ждал его уже за следующим поворотом, в новом отражении. — Дамы и господа, посмотрите только! Сколько в нем прыти! Клянусь яйцами осла, на котором Иисус въехал в Иерусалим, что так наш Билли не убегал, даже когда в детстве воровал яблоки из соседского сада! Беги, Билли, Беги! Беги, как ты убегал от себя всю свою гребаную жизнь! — многократно усиленный зеркалами, голос брата доносился одновременно и изнутри головы Твинса. Это было невыносимо! Билл не мог от него избавиться, не мог заглушить даже мыслями об Анжелике, и, чтобы не сорваться и не начать бессмысленно палить по отражениям, он крикнул Морозову вслед:
— Как ты мог, подонок, сотворить такое? Как тебе только в голову пришло мучить столько времени собственную племянницу? Она же ребенок, дочь твоей сестры! Что тебе было обещано за все эти зверства? — он надеялся на ответ, ему просто необходимо было перебить голос Уильяма хоть чем-нибудь, кроме собственного надрывного дыхания и оглушительного в пустой тишине топота сапог. Николай снизошел до ответа. Его голос тоже был разделен на множество частей и доносился отовсюду из зазеркалья.
— Она и моя дочь тоже… Жертва даже больше, чем ты можешь себе вообразить, Твинс.
— Как? — Билл продолжал этот диалог с внешним миром, надеясь утопить в нем диалог с миром внутренним. Уильям не переставал его донимать, и его издевки и ответы Николая накладывались, наползали друг на друга, так, что смысл едва было можно уловить.
— Женя хотела ребенка… Женя хотела стать матерью более всего на свете… — начинал свой ответ Николай.
— Снова затыкаешь уши, братец? Как это на тебя похоже! Ты всегда укутываешься в спасительную, низменную глухоту, Билли. Всегда, слабак! — это уже Уильям. Он корчил рожи из-за зеркал, стучал по поверхности кулаками, улюлюкал и все норовил испугать, сбить с пути, задушить противные самой его природе чувства, проснувшиеся в душе Твинса.
— Она вкусила, наверное, больше половины мужчин города… Иногда ей даже удавалось забеременеть, но снова, и снова, и снова ее тело отторгало новый плод. Уже тогда это вылилось в чистое безумие, она хранила своих нерожденных детей в деревянной коробке. Я пытался помочь, чем мог, но даже я не сумел догадаться, какая именно ей требовалась от меня помощь… На эту мысль нас натолкнула Мать…
— Ты всегда затыкал уши! Сперва чтобы не слышать голос ругающего отца, затем силился оглохнуть, когда тебя отчитывал Шатерхенд. Даже в кошмарах ты пытался уйти от его голоса, хотя Ресуректор был на расстоянии многих миль. Ты не хотел слушать Мать, которая советовала покинуть город, и вот теперь ты боишься поговорить даже с собственным братом. Большие, сильные мальчики так себя не ведут, Билли! — бесновался за стеклами Уильям. Твинсу ничего не оставалось делать, как задавать все новые и новые вопросы Морозову, чтобы сбежать от своих химер… Чтобы хотя бы на время оглохнуть…
— Мать? Но разве она существует? Разве она не просто сила, какая-то штука вроде крови или мочи, от рождения залитая в нас? Как вы могли общаться с нею, если у нее даже нет личности?
— Это было неожиданно. Как и всякое великое открытие, оно было случайным. Просто однажды из голосов призраков, из веры индейцев, пропитавшей этот туман, и из дикого желания Жени стать матерью, сплелось нечто… Ты прав, Мать как сущность лежит где-то на дне души у всех и каждого, то, что ты видел в своих снах — это не более, чем мираж, игра ума, собственные страхи, обретающие плоть и кровь. Для меня Матери вообще не существует, но есть это коллективное бессознательное откровение, которое обрушилось много лет назад одновременно на меня, сестру, Гудбоя и Винсента. Тюрьма, каторга на шахтах, отчаяние индейских умирающих племен, наркотическая дрянь, высасывающая душу, наконец. Всей этой боли хватило, чтобы выразить и вложить в наши головы самую простую и важную из всех возможных вещей. Осуществление наших самых сокровенных желаний…
— Желания, желания, желания… Братец, а ведь это очень интересно. Как думаешь, наше с тобою желание осуществилось в этом городе? Мне кажется, вполне! Мы свершили свою месть! Но вот дальше что-то не срослось, и желания наши с тобою разошлись. Я хочу жизни! Жизни без тебя, Билли, оттого и пытался пробить тебе череп, уж не серчай… А тебе же захотелось чего-то иного… Высоко и светлого, черт тебя дери. Не знаю даже, что из чего вытекло, твоя жажда любви из моей жажды жизни или наоборот…
— Что за желания? — Твинс растворялся в этих голосах. Но еще он слышал едва различимый стон и плач… Почти детский, но принадлежавший девушке. Как тогда… В темноте… И он бежал быстрее. А еще от стен и опускающегося все ниже потолка веяло нестерпимым жаром. Билл начинал задыхаться, но продолжал свое преследование.
— Обычные желания. Те, на которые способны все люди. Самовлюбленный эгоист Винсент возжелал вечной молодости и власти. И в тот же день ему открылся секрет белого зелья индейцев, которое он назвал лаудией. Я не верю в то, что кто бы то ни было смог бы жить вечно, но если бы мир оставался старым и неизменным, пару веков этот аристократишка наверняка бы протянул. Гудбой, этот славный малый, сумасшедший капитан, тот, что грелся у нарисованных печек и слушал несуществующие голоса, тот, что маршировал днем и ночью и повсюду таскал с собой это нелепое ружье, так вот, этот самый милый старичок возжелал обрушить на мир свой гнев. Он не стремился к высокой цели, он просто хотел убивать. В тот же день он впервые примерил маску Палача и отыскал в древнем индейском тайнике их ритуальный нож, предназначенный для человеческих жертвоприношений. Женя, как я и сказал, хотела стать матерью. И в тот же день, подталкиваемая отчаянием и пьяной похотью, она ввалилась ко мне, и мы зачали Анжелику прямо посреди вскрытых гнилых тел. Ее глупый муж наивно полагал, будто бы это его дочь, но мы знали эту тайну. Я не был против кровосмесительной связи лишь потому, что мое желание тоже исполнилось… Я хотел нового мира. Счастья всем и каждому, чтобы никто не ушел обиженным! И в тот же день я неведомым образом обнаружил глиняную табличку с описанием древнего местного ритуала по призванию в этот мир предвечного божества… Ритуала Лобсель Виса.
— Знаешь, братец, я заметил одну любопытную вещицу. Ты всегда нуждался во мне, а я в тебе никогда. Когда отец запирал тебя в чулане, а ты валил вину на меня, когда решался на что-то действительно важное, например, на побег из дома… Когда примкнул к шайке Шатерхенда… Когда, наконец, справлялся со всеми этими бяками и буками из кошмаров уже здесь, в Сайлент Хилле. Я помню первое свое появление. Ты сидел в сырой темноте, потирал разбитое в кровь отцом лицо, вспоминал его слова о том, что «Билли Кид никогда не стал бы воровать из лавки сладости, а потом лгать». Помню, помню… Ты ненавидел свое имя, ненавидел из-за постоянных сравнений с Билли Кидом, кумиром твоего папаши. И когда слезы кончались, ты падал на колени и молился кому-то, кто мог прекратить бесконечную пытку взросления. Ты валил всю вину на что-то, что внутри тебя, на что-то, что толкает тебя на все эти глупые шалости. И ты придумал своей нехорошей сущности имя… Уильям… на большее, к сожалению, не хватило фантазии. Но теперь ты знал, кто виновен во всех твоих проступках. И кто может решиться на большее, чем ты… Я столько раз вытаскивал тебя из грязи! Я умею трезво рассуждать, как ты хотел бы. Я способен побороть свои слабости, как ты хотел бы. Наконец, я не боюсь ответственности за собственный выбор, как ты хотел бы. Билли Твинс сам по себе способен лишь на жалкие страдания и сопли. Я был нужен тебе, а ты мне нет! — с каждым новым словом брата, прошлое приоткрывалось Биллу все ясней и отчетливей. Но он не хотел сейчас заглядывать туда. Разрушение мира внешнего слилось с разрушением мира внутреннего, как совсем недавно кошмары слились с реальностью. Он мог ухватиться лишь за мысль о ней. Больше в этой вселенной не было ничего надежного, ничего цельного. Только бег и ее светлый образ где-то там… В конце коридора… Бесконечно длинного темного коридора….
— Да, я узнал многое. Но дело было даже не в этом, я поверил этим старым записям. С той же силой, с которой раньше верил в прекрасный новый мир, построенный силами крестьянской общины… Прописывая микстуры от кашля и срезая водянки у старух в этой глуши, я ни на один день не забывал о своей мечте. О прекрасном новом мире. И вот я узнал о том, как создать это прекрасное, без крови и убийств…
— Без крови и убийств? Прекрасное? Николай, ты, верно, слепой, ты мучил несколько лет собственную дочь! И этот мир вовсе не похож ни на новый Иерусалим, ни на цветущий сад!
— Новое не рождается без крови. Как говорят в моей стране, лес рубят — щепки летят! Я не жестокий маньяк, я рационалист и практик. Жизнь одной девочки в обмен на безграничное счастье миллионов! Ты можешь это понять? Осознать? Это же чистая логика, принцип наименьшего зла в действии! Я не стал даже губить жизнь чужого ребенка, ведь могло ничего и не получиться… Я пожертвовал своим.
— Зло не может быть большим или меньшим… Зло всегда зло! И почему ты так ненавидишь этот мир? Я могу понять Гудбоя, у него с миром свои счеты, но зачем новая реальность понадобилась тебе, Николай? Эта жуткая и страшная реальность? — пот застилал Биллу глаза. Уже было трудно бежать — настолько сильный исходил жар от пола, он напрягал все силы, чтобы не упасть на раскаленные камни. Уильям тихо посмеивался, но на время замолчал. Похоже, что ему тоже было интересно понять стремления Морозова.
— Старый мир не стоит ничего, кроме ненависти. Возьми хоть этот городок! Из десяти шахтеров четверо сопьются, один повесится, двое, может быть, «выбьются в люди» и закончат свои дни в тюрьме, а остальные сгинут раньше положенных лет на изматывающей работе. И так везде, во всем этом мире! Помножь эту безнадегу на бессмысленные войны, сходящих с ума от роскоши вельмож и аристократов, да не забудь про эпидемии, про бедствия и голод. Мир умирает, люди превращают сами себя в тлю! Где та свобода? Где то равенство и братство? И еще эта раздражающая, как соринка в глазу, заноза… Надежда… Великий самообман — все, что есть у затравленного человечества. Всех людей можно затолкать в одну огромную мясорубку — смысла в этом будет ничуть не меньше, чем в такой жизни. Ты говоришь, что эта новая реальность похожа на ад? Что ж, может быть, и так, но великие страдания очищают и объединяют людей. Значит, будем строить новое, справедливое общество прямо посреди Геенны огненной!
— Ты же псих, Морозов! — крикнул ему в спину уже почти вчетверо согнувшийся в сужающемся проходе Твинс.
— Нет, братец, это ты псих! Воображаемый друг шагнул с тобою из детства прямиком во взрослый жестокий мир, — снова заговорил Уильям. — Нечего пенять на доктора, он очень светлый и искренний человек. А тебе вот искренности не хватает. Чего же ты ждешь, почему не оглядываешься, не вспоминаешь, как все было на самом деле? Ну да ничего, я тебе напомню! Фамилия, как удачная подсказка. Ну, конечно же, Твинс! Значит, Уильям — не кто иной, как твой брат-близнец! Ты достаточно долго осознавал мою иллюзорность, обращался ко мне за помощью и советом лишь в самых необходимых случаях. Но когда ты вдруг понял, что в банде Бена ты самый быстрый, самый ловкий и меткий, может быть, даже самый достойный, а тебе по-прежнему поручают только «грязную» работу, ты обозлился. Ты обозлился, Билли, я не очень-то силен в эмоциях. Но зато я хорошо придумываю, как осуществить задуманное, как провернуть дело таким образом, чтобы попранное самолюбие было восстановлено. И пожалуйста — готова сказочка, миф о бедном убитом Уильяме, за которого нужно мстить! Месть — дело благородное, не то что зависть шестерки к своему хозяину. Я не просил дарить мне собственную волю, но теперь я уже отделен от твоей личности, я могу жить сам, и этот прекрасный новый мир дает мне такую возможность! Ха! Иногда я даже полностью подчинял тебя себе, например, как в тот раз, когда пришел еще до тебя к Винсенту… И уж поверь, я задавал правильные вопросы. Не знаю, как я почувствовал, что нужно делать и кому помогать на самом деле. Возможно, меня вел голос этой гребаной Матери. Но я хотел настоящей жизни, а не паразитической. И уже сейчас я с каждой секундой ощущаю, как наливаюсь плотью и кровью. Нужно было тебя помучить, поизводить, окунуть лицом в кошмары, так как я питался силой твоего страха. Но теперь даже это мне нужно. Когда новый мир полностью сформируется, в нем уже будет Уильям. И мне кажется, что этот мир будет слишком тесен для двух Твинсов, — стоны и плач Анжелики, чьи-то шепоты, чьи-то хрипы… Невозможная усталость… Жара… Билл чувствовал, что очутился в духовой печи. Он жаждал выбраться отсюда хоть куда-нибудь, но что ему оставалось, кроме как двигаться вперед?
— Я сразу понял, что ожидает родившуюся через девять месяцев девочку. Я видел это уже тогда, когда принимал роды. Я обо всем рассказал Жене… И, представь себе, она согласилась! Она ненавидела этот мир так же сильно, как и я… Плюс ко всему, в древних книгах было сказано, что мученица будет возрождена в новой реальности в лучшем, сильном виде. Что она будет управлять новым миром как до его образования, так и после. А ты думаешь, откуда этот снег? Откуда в этих безжизненных болотах так много зверей? А это сокрушенное тобою железное чудовище? Все из наших рассказов, сказок… о родной стране, о добрых зверюшках, о могучем великане, заступнике слабых… Мы очень сильно баловали ее до десяти лет, чтобы страдания после были сильней. Джон Кэрролл как-то прознал про наши планы, и пришлось организовать его случайную смерть — в этом нам помог Палач. Хотя он и не разделял наши идеи… Разбирая индейские знаки на камнях, он создал свое учение, целый культ. Он обратил в свою веру множество людей. Путь Кзучильбары был ужасен, но мы нуждались в его помощи, в его защите от мэра и шерифа — он хорошо мог их припугнуть… Недоступным для Гудбоя оставался лишь отец Карл, но преподобный погряз в своих эсхатологических видениях и предчувствиях, что уводили его далеко в сторону. Палач почти построил свою реальность, однако его сгубила самонадеянность. Он забыл о том, что всякий, кто может позволить себе все, должен себе во всем отказывать. Винсент не хотел пришествия бога, не хотел новой земли и нового неба. Он прекрасно устроился в старом мире, продавая оружие и порошок. Его власть с каждым днем становилась все прочней, а люди сходили от наркотических видений с ума и умирали от разрыва сердца. Винсент искал разные способы, чтобы остановить нас… Хотя он и не догадывался об истинных виновных во всех этих изменениях и кошмарах. Он думал, что откровение снизошло на него одного… Сноб… Наверное, ты такое же слепое оружие в его руках, как и те, что были до тебя, менее удачливые…
— О да! Бедняга Ресуректор и его ребятки явно были менее удачливы. Они напоролось на Палача, и с ними не было мудрой макаки, чтобы вытащить их из дерьма, Билли. Они не смогли исполнить просьбу Винсента, но и у тебя ничего не выйдет, братец. Слишком уж мало осталось времени…
— Кошмарность нового мира относительна. То, что взрослые воспринимают, как ужасы, дети видят светлым. Дети не боятся этих жутких созданий, ты заметил? Они чисты и светлы, не то что их пропащие родители. Новый мир будет для них обителью радости, хотя нам и сложно в это повер… — голос Николая вдруг неожиданно потонул в резких пронзительных звуках. Твинс упал вниз, что-то тянуло его к земле. Приглядевшись, он различил сотни рук, прижимающих его к каменному раскаленному полу. Обожженные головы целой армии Шатерхендов со вбитыми в рты губными гармошками наползали на Билла со всех сторон. Твинс закричал. Громко, надрывая горло… Стал беспорядочно палить вовсе стороны. Никогда еще он не ощущал такого ужаса, ни один кошмар не мог сравниться с этим. Он ненавидел звуки губной гармошки. А демоны, принявшие облик Ресуректора, тянули и тянули к нему свои руки и нелепые рты. Морозов скрылся за поворотом, движения его были уже не видны. Раздался звон бьющегося стекла. Уильям разбил, наконец, одно из зеркал и, выйдя на волю, склонился над братом.
— Ну, как тебе это, Билли? Нравиться? Это тебе мой прощальный подарок… На долгую память… — произнес он радостно. Билл не слышал… Он был оглушен собственным криком. А под кожу все глубже и глубже заползал жар… «Подожди! Нет! Нет! Стой! Должен быть выход! Должен быть выход! Я должен найти выход сам, без помощи Уильяма — это единственное спасение. Как они говорили… кошмарность относительна… Вещи не всегда такие, какими они кажутся… Мир, как пластилин! Черт! Этого же нет на самом деле, отчего же я тогда кричу? Достаточно ущипнуть себя, и я проснусь. Достаточно только ущипнуть себя, и весь этот кошмар растает… Господи, дай мне сил!» — Твинс с силой вогнал ногти прямо себе под верхнюю губу. Это было единственное место на теле, до которого могла дотянуться его сдавленная со всех сторон бесами рука…
Он открыл глаза в старом заброшенном месте, где было очень много ржавых труб. А по полу шныряли крысы. Доктор Николай склонился над странного вида машиной с множеством рычажков и вентилей, от которой отходила пара десятков трубок к стоящей рядом койке. На ней лежала изможденная, истерзанная, постаревшая на много-много лет Анжелика. Он не узнал ее. Она была обнажена и выглядела даже хуже, чем Шатерхенд во время их встречи во французской колонии. Все в ее теле было мертво, кроме стеклянных глаз. Они бешено бегали из стороны в сторону, и в них застыла чистая и незамутненная боль.
Зал, в котором они находились, более всего напоминал заброшенную котельную. Ничего такого уж необычного, кроме садисткой машины и измученной девочки, прижатой ремнями к койке, из головы которой торчала целая железная корона. Подонок Николай, наверное, очень гордился этим своим детищем… Не Анжеликой, нет… Механизмом, из которого в мозг поступала кислота и еще какая-то дрянь… Механизмом, превращающим жизнь в невыносимую пытку. Ткань реальности здесь еще почему-то не была изорвана в клочья. Какие-то процессы еще не были завершены. Морозов быстро крутил какой-то вентиль, его сияющие глаза прищурено наблюдали за реакцией девушки. Твинс понимал, что можно на него даже и не смотреть, он был сейчас бесполезен, к тому же, вмешаясь в сложную работу, Билл рисковал лишь ускорить наступление нового порядка. Но он не знал, не чувствовал, что нужно сделать, чтобы все это остановить. Его колени дрожали, тело еще не успело забыть прикосновение осклизлых рук демонов, в ушах застыло пение сотен гармошек. Он стоял и ничего не предпринимал, не зная, не понимая, как же ему поступить… В голове метались обрывки чужих голосов… Чужих мыслей… Блаженный голос Ресуректора: «Я прощаю тебя, Билли, ты все же славный парень… И вовсе не такой плохой, каким хочешь быть», — не то! Николай: — «Я не боюсь людей… А бога нет!» — снова не то! Хриплая речь шерифа: «Убей доктора! Он смертен, ты можешь, убей доктора! Нет ничего вернее меткого выстрела, давай же иначе…» — нет! Пробивающийся словно сквозь толщу воды шепот Дженнифер: «Спаси мою дочь! Спаси мою дочь, я прошу тебя… Новый мир ужасен, тут нет смерти, но и жизни тоже нет, я уже видела, я знаю, спаси, молю тебя!!!» — Нет! Пустое, пустое, пустое… Билл сглотнул, облизал губы, перевел ствол на не замечающего его Морозова, затем решил перебить эти чертовы шланги, но он не был уверен… не был уверен… ему не хватало решимости Уильяма. И, словно по его просьбе, брат вышел из темного угла комнаты и стал перед лежащей Анжеликой. Он заслонил ее от тусклого света расставленных по углам керосиновых ламп, от жара труб и от капающей сверху воды. Он будто бы оберегал и охранял ее.
Еще один голос из темноты, уверенный, спокойный и безгранично мудрый, прорывающийся сквозь мрак времени и сомнений: «Вещи часто не такие, какими они кажутся. Иногда высшей любовью может быть только жестокость», — сказал Экзальчибуте.
И тогда Билл решился. Он знал, что нужно делать. Брат обернулся, взглянул на него… Боже, сколько же всего было в этом взгляде! И презрение, и ненависть, и мольба, и жалость, и насмешливое «не сможешь!», и угрожающее «не смей!»… Но Твинс выстрелил. Пуля прошла сквозь тело Уильяма и раздробила грудь лежащей позади него Анжелики. Девушка легко, очень легко вздохнула. Затем, порвав в агонии крепкие кожаные ремни, стянувшие слабую грудь, приподнялась. Прошептала в пустоту: «Спасибо…»
А затем снова откинулась в бессилье на твердую койку. Навсегда. Дикий крик вырвался одновременно из груди Уильяма и Николая. Они оба кинулись к телу, пытаясь остановить кровь, пытаясь изменить что-то… Но было уже поздно.
Твинс сполз по стене на пол. Он не чувствовал ничего. Как сквозь сон, он едва различал, как Уильям растворяется в тусклом свете, как доктор Морозов снова кидается к своим вентилям, что-то крутит, как из пробитой груди любимой на пол стекает кровь. Кровь… Красное марево застилало его взор, из-за стен раздавались радостные возгласы людей. Там, за стеной, всходило солнце. Настоящее. Там в страхе убегали и вспарывали сами себе животы индейцы. Там весело трезвонил колокол. Там начинался новый день старого мира. Биллу не было до этого никакого дела. Он был выпотрошен. Уничтожен. Он был абсолютно пуст. А на пол по-прежнему стекала красная кровь.
Перед тем, как отключиться, он краем глаза заметил, как Лобсель Вис, выкрикивая что-то на своем родном русском, схватил одну из керосиновых ламп и вылил на себя пылающую смесь. Запахло жареным мясом. В полубреду ему чудилось, будто охваченный пламенем доктор, сильно тряся головой от боли, уползает вверх по вертикальной стене к потолку…

Красный Финал. Необратимость
(Музыкальная тема финала - Необратимость. Animaljazz)

Он открыл глаза. Не спеша приподнялся. Вокруг продолжало бушевать пламя. Жадный огонь быстро перекинулся на стены. Из старой котельной будто разом вытряхнули всю скопившуюся за много лет сырость. «Огонь… Снова огонь… Тут так много огня…» По ногам, тихо попискивая, бежали крысы. Они не хотели погибать, не хотели задыхаться в этой гари. Они бежали к выходу. К свободе. К старой трухлявой лестнице, к испещренной щелями двери, наружу. С той стороны кто-то громко стучал, чуть не срывая дверь с петель. Из-за нее доносились крики живых и уже свободных от пут кошмара людей. Наверное, они хотели ему помочь. Ярко-оранжевые пятна перед глазами теряли четкость, расплывались, делились на множество искорок и собирались снова. Во взгляде застыло зыбкое марево, то ли от застилающего все и вся дыма, то ли от слез. Он не мог разобрать. Тело девушки, измученное, бедное, хрупкое тело, лежало на грязной койке. Он сделал несколько шагов к ней… Такой прекрасной… Такой родной… Он был готов идти за ней. До конца.
«В этом мире слишком много грязи для нее. И слишком много огня. Наверное, она заслужила покой. Но какой приз заслужил я? Разве я не был тем самым избавлением, тем самым принцем, героем из страшной, но все же окончившейся хорошо сказки? Разве нет?» Нет. Он знал, что нет. Время тянулось бесконечно долго. Он хотел остаться в этом мгновении навсегда. Просто стоять рядом с ней. Ему уже были не нужны ответы, хотя он мог задать еще много вопросов этим ржавым трубам. Всполохи пламени. Ее лицо… Он освободился от зла и темноты, освободился от мести и страха, перестал прислуживать собственным отражениям, едва заметным в сумрачном тумане сознания. Но никто не мог освободить его от любви. «Господь посмеялся над нами, когда приказал любить друг друга. Посмеялся… Но, даже если мы и не обретаем любовь, то каждому из нас достается свой приз. Приз…» Вдруг он, словно впервые, ощутил в своей руке тяжесть верного оружия. В тот же момент грусть отступила. Теперь пустоту его души разбавила странная, отрешенная мудрость. Она принесла в эту пустоту покой. У него был только один путь. Пойти за ней до конца.
«Уильям, ты ведь ждал этого, да, братец? Да? Изводил, мучил, так же, как Николай собственную дочь. Не успел. Я оказался чуть-чуть крепче. Но ты все-таки получишь то, что хотел. Жаль, что ты уже не можешь ответить». Вокруг лопались от жара трубы, падали на пол охваченные пламенем куски потолка. Он стоял рядом с ней, крепко сжав рукоять кольта. Выбирал… Правая или левая рука? Теперь уже не было никакой разницы, но на всякий случай он все же поднес ствол к виску с правой стороны. Так было вернее. Так было надежней.
Когда шахтеры, наконец, выломали дверь, их встретили только обугленные трупики крыс и еще два черных силуэта, лежавших рядом, словно обнявшиеся любовники.


Желтый Финал. Она

(Музыкальная тема финала - Она. Би-2 )


Он открыл глаза. Буйство горячих красок ослепило его. Его пробила нервная дрожь, странный озноб, дикая смесь беспокойства и паники. Он резко вскочил на ноги. В голове вертелась только одна мысль, словно у летящего на огонь мотылька: «Она! Она еще где-то здесь, в этой грязи, лежит и ждет. Она. Я должен!» Не разбирая ничего, он кинулся вперед, к ней, выронив из трясущихся рук револьвер. Волна жара обступила его со всех сторон. Ему было очень тяжело дышать, но все равно он глотал ртом воздух часто-часто, как рыба, выброшенная на лед, заполняя легкие едкой гарью. Он кашлял, падал, лихорадочно поднимался и снова бросался вперед. В его странной суете было что-то насекомье (может быть, что-то от мотылька?). Крепко схватившись руками за ремни, он, сдирая ногти, принялся рвать упрямые путы. Брызгал слюной, кусал их, пытался перетереть зубами, бесновался, кричал что-то невразумительное. Невесомое тело девушки колыхалось из стороны в сторону, голова ее бессильно болталась, как у тряпичной куклы. Кровь на груди еще не успела застыть, он весь измазался ею, и иногда, словно украдкой от нее, слизывал с себя красную влагу, как живительный нектар, как амброзию. «Мне нужна вода! Много, много воды, чтобы затушить это чертово пламя! Чтобы ни одна искра не коснулась ее! Чтобы залить пожар в моей душе. Много воды. Много воды. Вкусно. Сладко и солоно. Много воды. Озеро! Ну конечно, это же озеро, да, да, озеро Толука! Но она, другая она, та, что теперь там, не пустит меня. Да, я знаю, не пустит, у меня слишком много грехов. Я не перейду тот мост. Провалюсь под тяжестью своих сомнений и ошибок. Боже, как же вкусно. И как горячо внутри! Черт! Ремни, ремни!» Он снова рычал и даже не заметил, как в своем бешенстве опрокинул койку с телом и бросился на пол за ней следом, где продолжал нервно перебирать руками и рвать кожаные путы, натерев на ладонях огромные волдыри. Какой-то проблеск, какая-то чистая и незамутненная бешенством мысль: «Да что же я делаю? Катаюсь по земле, слизываю с рук кровь. Кто она мне? Она ведь не из тех, кого я знаю. Не из тех, кто со мной… В моей жизни люди появлялись и исчезали так просто. Раз и два, один-другой. Но это… Это не любовь — это безу…» Но тут же сам перебил себя яростным животным криком: «Уильям! Нет! Никакого Уильяма! Нет! Она. Только она и больше никто. Она! Я должен ее вытащить». Провозившись в раскаленной, как духовая печь, котельной еще несколько минут, он, наконец, взвалил ее себе на плечи и, спотыкаясь и испуганно отскакивая от каждой крысы, ринулся к выходу. Он ни разу даже не взглянул на ее мертвое лицо. Перед его глазами стояли лишь ее улыбка и взгляд… Из его снов. Такие живые, такие светлые… На улице были люди. Много людей. Они, сперва радостно, встретили его дружным возгласом: «Выбрались!» Затем кто-то из них закричал: «Боже, да девчонка-то мертва!», и толпа разом испуганно отступила. Он не смотрел на них. Множество голосов сливались в психоделический, рваный хор: «Душегуб! Девчонку снасильничал и убил, а теперь вот носится с ней!», «Я его видел! Это тот самый, что ведьму хотел от суда праведного защитить!», «Да он же совсем спятил! Идти сам не может! Рычит, как волк. Посмотрите на его глаза, в них же бес сидит!», «Это уже восьмой сдвинутый, которого вижу. Как те твари отовсюду полезли, так хлипкие людишки сразу с ума посходили. И этот явно не последний в городе. Куда их деть-то теперь всех?» Голоса впивались в его мозг, как острые осколки стекла. Он не хотел их слушать. Ему не нужны были звуки. Он хотел только лишь смотреть на нее. Но когда он опустил глаза, то увидел, что бережно сжимает в руках труп совершенно не знакомой ему девушки. Ее кожа, отливавшая болезненно-желтым, была покрыта какими-то пятнами и гнойниками. В этом куске костлявого мяса, обтянутого кожей, не было и толики ее совершенства. Не было ее грустной улыбки. Грязно спутанные волосы и уродливые шрамы, оставленные железными штырями, на затылке и лбу. Но он знал, чувствовал всем своим естеством, что его обманули, неизвестно как подменили ее. Эта отвратительная, бессознательная, дурно пахнущая плоть поглотила ее, спрятала. Она, настоящая она была все еще там, где-то в глубине этих тусклых, выцветших глаз. Он хрипел что-то вроде «пожалуйста» и, поднимая ее дряблые веки, все пытался разглядеть, пытался увидеть хотя бы отблеск ее взгляда. Но с каждой секундой она уходила. И она не могла вернуться назад. А он смотрел и смотрел, тряс это маленькое тельце, загребал истерзанными руками землю и все шептал: «Здесь должен быть кто-то. Здесь должен быть кто-то…»
После памятной ночи в Сайлент Хилле нашли около сорока сумасшедших, бесцельно бродящих по улицам. Билл Твинс стал одним из пациентов новообразовавшегося госпиталя для душевнобольных «Брукхэвен». Он не говорил с людьми, только бесновался и иногда что-то тихо шептал и плакал. Все стены его палаты были исписаны кровью.
В безумном исступлении он снова и снова писал ее имя. Много лет…


Синий Финал. Новая музыка

(Музыкальная тема финала - Новая Музыка Deadушки)


Он открыл глаза. Его окружала густая, непроглядная тьма. Только тьма и ничего больше. Всепроникающая, всепожирающая и абсолютна безразличная к чему бы то ни было. Это была хорошо знакомая ему темнота. Именно она столько раз скалилась на него в том проклятом страшном чулане, куда запирал его отец. Вначале он хотел закричать, убежать, но у него не было ни рта, ни ног. Только голый рассудок, выброшенный в эту до отвращения узнаваемую тьму. «Я умер? Сгорел или задохнулся в котельной? Неужели вот так вот люди и умирают? Никакой вечности, никаких заполненных звездами сияющих пространств? Никакой души… Никакого света? Может быть, я в аду?» И на него накатило отчаяние, которое не могло никак разрешиться ни стоном, ни нервным ознобом. Тьма могла хранить в себе еще миллионы таких же, как он, а могла быть и абсолютно пуста. Может быть, в ней не нашлось места даже для всемогущего и всеблагого господа. В любом случае, это ничего не меняло. Он попытался вытащить из памяти хоть что-то, хотя бы одно светлое воспоминание, но его мысли упрямо не хотели складываться в образы. Только сухие слова, которые не могли выразить чувств, которые даже не могли передать этот обступивший его, ни с чем не сравнимый ужас. Так продолжалось довольно долго. Еще немного, и у него не осталось бы даже этого подобия сознания, лишенного тела, воли и души. Он понял, что скоро раствориться в темноте совсем. Но он хотел существовать! Ему нужна была хотя бы одна зацепка за реальность, хотя бы один шанс вырваться из этой бездны. «Может быть, это тьма нового мира? Может быть, все задуманное Николаем и Гудбоем свершилось, и мой выстрел уже ничего не решал? Мать поглотила старый, ею же созданный мир и отправилась вдаль, пожирать новые вселенные? Может быть, Уильям добился своего? Уильям! Ответь мне, ты этого хотел, сукин сын?! Ответь, я знаю, ты всегда прячешься в темноте, ты был со мною в чулане, значит, не покинул меня и сейчас. Уильям!»
И брат, конечно же, ответил… Его голос заполнил собою все, точно, как голос метавшегося в пустоте еще до создания света господа. «Нравиться, Билли? А вот представь себе, я тут все это время жил. Просторно, конечно, но как-то уж очень неуютно, не находишь? Что до меня, то я не хотел нового порядка. Он был лишь средством для достижения цели. Я прорывался в мир, и, как видишь, мне это удалось. Все вышло даже лучше, чем я задумывал… Новый мир не успел набрать полную силу, он лопнул, словно мыльный пузырь, но многое, братец, очень многое из него перебралось в мир старый. В том числе и я». «Как? Где я? И где ты? Что все это значит, Уильям? Ответь, молю тебя, если я перестану слышать твой голос, то…» «Кто-то придумал эти странные правила, и я не могу выкинуть, вытравить тебя из себя полностью. Пока… В конце концов, мы ведь один и тот же человек, ты не забыл? Но с этого момента я буду стрелять только левой рукой…» «Анжелика! Что с ней? Где она? И где мы? Где… ты?» «Анжелику мертва. Ее убил ты, а не я… Знаешь, детоубийство — это даже для такой трясущейся твари, как ты, наверное, слишком. Понимаю, сделано все было от большой любви, но не волнуйся, я обязательно выпью за эту девчонку в ближайшем кабаке. Интересно, каково это — ощущать вкус? Ощущать запахи мне уже не нравиться». «Где ты?» «Уже почти ушел отсюда… Этот город мне успел порядком надоесть. В мире… в старом мире есть еще множество городов, которые нужно посетить, и множество дел, которые ждут меня. Больших дел, братец». И Уильям замолчал. Оставшись снова один на один с мраком, он пытался докричаться до него, пытался звать его снова. «Сволочь! Дай же мне хоть один шанс! Позволь мне существовать! Не дай мне раствориться здесь, Уильям! Уильям! Я не хочу, не хочу, не хочу!!!!». «А дал ли мне шанс ты?» — ответил Уильям и смолк навсегда. Темнота поглотила его.

Винсент встретил Твинса у самого выхода из города. На нем по-прежнему был траурный фрак, но глаза библиотекаря лучились спокойным удовлетворением:
— Здравствуй, Билл! Хотя, наверное, тебе стоило бы сказать «прощай»… Знаешь, пока я прятался от гнева духовных и светских властей, я не терял времени зря. Я таки вывел формулу белой клаудии. Индейцы мне больше не нужны. И как только все снова придет в норму, я возобновлю свое дело. Здесь нужно будет построить много нового… Этому городу всегда не хватало парка... А ведь всего этого могло бы и не быть, если бы у тебя не получилось. Ты молодец, что смог, Билл!
Твинс огласил туман жестким, металлическим смехом, глядя прямо в его лукавые глаза:
— Ты прав, очкарик, черт тебя дери! У меня получилось! Я смог. Все-таки смог…
Библиотекарь пригляделся внимательней. Движения Билла показались Винсенту странными. Тело Твинса будто бы наполнилось иным, не свойственным ему, резким, надломанным ритмом. И в глазах вольного стрелка появилась та же самая искорка лукавой хитрости, которую Винсент видел каждый день в зеркале. Неожиданная догадка озарила его и воплотилась в короткий вопрос:
— С кем я сейчас говорю?
Твинс снова громко и холодно рассмеялся.
— Ты что, ослеп? Со мной, очкарик! Кстати, поешь ты преотвратно! — после этого он панибратски хлопнул Винсета по плечу и покинул город навсегда.
Он уходил по болотистой тропе навстречу открывшемуся ему миру. «Билл жил неправильно. У него было столько возможностей! Боже, сколько же всего он мог наворотить!… И при этом дрожал от звуков губной гармошки. Какой все-таки смешной и жалкий… Ничего. Ничего… Это тело выучит новую музыку».


Черный Финал. Нежность

(Музыкальная тема финала - Нежность. Дельфин)


Он открыл глаза. Тупо уставился на ее койку. Слушал шипение лопающихся труб и писк крыс. Маленькая комната словно оживала, начинала шевелиться. Даже прозрачный воздух раскалился настолько, что принялся танцевать у него перед глазами. Но в этой комнате, кроме него, кроме нее и крыс, был еще кто-то. Сквозь свист пожираемых огнем деревянных стен, сквозь вой покидающих мир демонов, сквозь крики с улицы он с трудом расслышал чьи-то крадущиеся шаги. Не рассуждая (на это попросту не хватало сил), он инстинктивно подскочил и, развернувшись в сторону этих шорохов, выставил перед собой кольт. В углу комнаты стояли двое трясущихся от страха юнцов, облаченных в желтые мантии, покроем напоминающие одеяния красных фанатиков. Видимо, это были слуги Лобсель Виса. Один из слуг кинулся было в сторону, но он положил его точным выстрелом прямо на месте. Тело с простреленным черепом тяжело рухнуло прямо на охваченный огнем неровный выступ стены. Второй громко всхлипнул и, беспомощно защищаясь, выставил перед собой ладони, словно пытаясь закрыться от гнева богоубийцы. Дрожа, как лист на ветру, он опустился на колени и, крепко-крепко сожмурив глаза, не поднимая лица, стал умолять его трясущимся голосом:
— Пожалуйста, не надо! Я не знаю… я ничего-то не знаю… Не убивайте! Они обманули, сбили с правильной дороги, я только нажимал те рычаги, на которые мне указывали… Я не сделал ничего плохого, не надо! — громко закричал культовик и вперил в него красные, заплаканные глаза. Даже сейчас, когда все уже было кончено, этот молодой подонок, истязающий ее наравне со всеми, не мог сознаться в своем грехе. Его плечи сильно тряслись, вся его поза выражала крайнюю степень покорности и желания угодить новому хозяину. «Новому хозяину? Какая странная мысль… Чужая… Хотя…»
— Не кричи. Тише. Она спит, понимаешь? Если ты разбудишь ее, мне придется тебя убить… — говорил он спокойно, не сводя с бледного, всхлипывающего молокососа ствола. Возможно, он бы даже порадовался этой власти над трепещущим поверженным приспешником врага, но на душе было абсолютно пусто. Лишь тихо плакала убитая его же руками любовь, да светил едва заметный лучик новой надежды. «Мир ведь можно сделать подвижным, как пластилин. Можно обратить его в место, где не будет смерти. Жизни тоже, правда, не будет, но никто ничего не сказал о любви. О любви… А если я не буду верить в ее смерть… Ха! Да о какой смерти я вообще говорю, она же просто спит! Спит, и ее нельзя пока будить! Пока этот мир не очистится от грязи и боли, о которых она сейчас забыла… во сне…»
— Эй, приятель! Ты ведь знаешь, как восстановить все это? Не дрожи, успокойся, просто ответь! Я не буду в тебя стрелять, только говори тише, не стоит ее беспокоить. Есть старые записи? Есть какой-нибудь томик, в котором описаны все ваши гребаные ритуалы? Отвечай! — он стрельнул, чтобы подтвердить серьезность своих намерений. Фанатик взвыл, затрясся еще сильнее и принялся быстро-быстро отвечать. Между его ног проступило пятно мочи. Желтое на желтом.
— Да! Да! Я все вам расскажу, но, пожалуйста, давайте уйдем отсюда! В одной из стен здесь есть секретный ход, я покажу, он приведет к нашей часовне, где вы встретите всех, кто идет по Желтому Пути. Пожалуйста, давайте уйдем отсюда поскорее, пока еще не поздно. Нас сожрет огонь или, что еще хуже, сюда ворвутся шахтеры. Я сделаю все, что вы прикажете… Господин…
«До чего же легко они подчиняются… Так, словно в моих глазах он увидел то же самое демоническое сияние. Это хорошо», — он властным жестом отпустил фанатика, и тот пулей подскочил к стене, нажимая то на один, то на другой выступ. Тайная дверь отворилась, и обгадившийся юнец скрылся в темноте коридора. Он пошел за ним. Какое-то сомнение еще теплилось в его душе, но лишь до того момента, как он кинул прощальный взгляд на нее. Около Анжелики стояли почти живые Гудбой и доктор Николай. Точнее, Кзучильбара и Лобсель Вис. Они полностью лишились своих человеческих сущностей, своих душ. На голову капитана была надета скрывающая лицо железная маска Палача, а лицо Морозова было слизано пламенем. Халат вплавился в кожу доктора, слился с покрывающим все его тело огромным, растянутым ожогом. Может быть, это были лишь померещившиеся остатки их силы, на мгновение задержавшиеся в этой реальности. Но, как бы то ни было, они молча благословляли его на этот путь. Затем, развернувшись, взяли на руки ее и скрылись в пламени.
«Разумеется… Кзучильбара и Лобсель Вис — это всего лишь имена. Как можно уничтожить имя? Значит, они не исчезли бесследно. Значит, все можно начать с начала. Пройти по этой дороге до конца. Не знаю, чей путь будет мне ближе, Красный или Желтый… Не знаю, хватит ли мне ума, чтобы вникнуть во все тонкости этой религии, ведь я привык убивать, а не проповедовать… Но я буду вспарывать брюшную полость всякому, кто станет между мной и ней! Буду втирать соль в язвы детям, если это понадобится, чтобы проломить вставшую до самых звезд стену разлуки! И тогда, быть может, если у меня получится, ее удивит этой новый мир… Если любовью глаза откроет…»
И он побрел по коридору вперед, вслед за бегущим впереди слугой.


Белый финал. Семь часов утра

(Музыкальная тема финала - Семь часов утра. Пилот)


Он открыл глаза. Он увидел ослепительно-чистое голубое небо. Свежий утренний воздух ласково гладил его волосы. Промозглая земля казалась ему самой мягкой на свете периной. До чего же хорошо было просто лежать и смотреть в эту синеву, сливаясь всем своим естеством с белой плотью облаков, слушая шепот ветра… Стоило ему моргнуть всего один раз, и мир снова погрузился в привычный туман. Небо уже нельзя было разобрать за белым маревом, но оно все-таки успело прикоснуться к нему, принеся благодать и успокоение. Из расплывчатой влажной дымки тут и там выступали стены домов, фигуры людей… трупы животных… Над ним склонилась массивная фигура отца Карла:
— Очнулся? Хорошо, мы еле вытащили тебя из того здания. Чужак, все кончилось, все теперь хорошо… — участливо пробасил преподобный.
— Какого… Какого здания? — с трудом шевеля почерневшими губами, промолвил он. И тогда он разом все вспомнил. Вспомнил, как Николай поджег себя, вспомнил, как из мрака выступил брат, вспомнил свой выстрел… Ее прощальное, тихое «спасибо». Сильно морщась от боли в обожженном теле, он резко поднялся с земли, испугав Бернса, и стал оглядываться. Его не успели оттащить далеко, всего в двадцати футах полыхала старая котельная. Черный, густой дым поднимался вверх, напоминая грозную громовую тучу. Обступившие его со всех сторон люди оглянулись назад, будто он увидел в смоге пожарища что-то… что-то важное, но недоступное, невидимое для них. Он не бежал к огню — спасать Анжелику было уже бессмысленно. Да и имел ли право он ее спасать, если сам отнял у нее жизнь? Он не плакал. Понимал, что сейчас нужно, просто необходимо заплакать, но он не мог. И сжимал кулаки, злясь, укоряя себя за то, что не может… «Пусть мертвые останутся мертвыми… Пусть прошлое станет прошлым… Пусть… Я сделал все, что мог. Наверное, правильно. Ведь правильно, да?» — спрашивал он у себя, продолжая смотреть на пламя.
Священник подошел к нему сзади:
— Мы нашли это подле тебя… Точнее, в тебе, у тебя грудь пробита, погляди… Видно, ты пересекся где-то с индейцами, — Карл протянул ему окровавленную стрелу с красным оперением. Он принял ее, даже не посмотрев на пробитую рубаху и не ощупав свежую, но совсем не опасную рану. «Стрела… Ведь у тех, что пришли побеждать бледнолицего Зверя, не было луков, только хорошие ружья. Это все он, слепая сволочь, послал мне из мира мертвых прощальный привет. Оберег на долгую память. Высшая любовь — жестокость… Господи, зачем я только послушал тебя, Экзальчибуте!»
— Если бы все можно было вернуть назад, то я бы не выстрелил, — уверенно проговорил он, не обращаясь ни к кому.
— Не выстрелил в кого? — спросил Бернс
— Ни в кого… И никогда… Я бы не прикоснулся к оружию до самой смерти и рос бы на родной ферме, даже не думая о такой глупости, как побег из дома… Если бы все можно было вернуть назад… — он повертел в руках стрелу, а затем переломил тонкое древко напополам. Кинул деревяшки на землю.
— Что толку жалеть об уже свершившемся, чужак? Ты всегда можешь отречься от своих прошлых грехов. Господь простит тебя. Он всех прощает и спасает. Даже в этот раз Он, в безграничной своей любви к нашему грешному роду, отстрочил Апокалипсис. Он спас нас, потому что Он не только всемогущий, но и всемилостивый. Но мы узрели гнев Его, значит, добрых сынов и дочерей церкви станет больше. Значит, все эти жертвы не зря. А одна брюхатая в эту страшную ночь даже родила, представляешь… Прямо на кладбище. Укрылась от всех и родила младенца, которому теперь жить в этом грешном мире, хотя он мог быть первым чадом, узревшим новое небо, — в голосе преподобного звучала прощающая милость к своему брату во Христе, лишь чуть-чуть затуманенная едва уловим сожалением о том, что новый Иерусалим так и не появился, несмотря на все его мольбы.
— Вас спас не господь, а я… — устало ответил он Карлу. — Ты просто ничего не знаешь. А добрые дети церкви только отвернуться от тебя, преподобный. Ты обещал им рай, обещал новую землю, толкнул их ради этого на убийство невинной женщины. Но старый мир остался стоять. Остался вместе со своей изматывающей каторжной работой, вместе с беспросветной бедностью, с жалкими, постыдными радостями, скрытыми на дне бутылок, и с давящим отчаянием пустоты на месте смысла жизни. Думаешь, они забудут? Нет… Они пойдут не за тобой, а за теми, кто действительно сможет построить новый мир. За теми, чей путь будет легче и понятней твоего. Как ты точно сказал, Создатель отсрочил Апокалипсис. Все, что произошло сегодня ночью, повторится в этом городе. Может быть, не раз и не два, но до тех пор, пока они не обретут желанный новый порядок, — он не чувствовал ненависти, вовсе не хотел поставить священника на место. Он просто предупреждал отца Карла, пытался открыть ему глаза, хорошо понимая, что это ничего не изменит.
— Шел бы ты отсюда по-хорошему, чужак, — голос Бернса разом посуровел. — Люди и так думали растерзать тебя. Все видели, как ты защищал ведьму. Они не испугались бы еще одного убийства, они вошли во вкус. Но я утихомирил их гнев, напомнив про заповеди и смиренный долг христианина прощать заблудшие души. Теперь же, когда ты говоришь такое, я даже не знаю, правильно ли я поступил.
— Никто не знает, правильно ли он поступил, Карл. Никто. До самой смерти. Тот, кто думает, что знает — ошибается. Не ошибайся, преподобный! — грустно улыбнулся он. Затем посмотрел священнику прямо в глаза, такие же молодые и преисполненные святой верой. — В какую сторону мне идти, чтобы выйти к железной дороге?
— На юг. Иди на юг и не возвращайся, чужак. Мы по горло сыты чужаками. У нас много дел. Нужно все отстроить заново, нужно всем миром выслужить покаяние и молебен для усопших. Иди на юг, — затем Карл запустил руку в глубокий карман рясы и вытащил пятидолларовую бумажку. — На, держи. Билеты не бесплатны, а так я хоть тебя от разбоя очередного уберегу. Спасай душу, чужак! Спасай, но только не в этом городе.
Он поклонился и почтительно принял неожиданный дар. Люди недобро озирались на него, ощупывали волчьими взглядами. Еще немного, и принялись бы кидать камни и кричать. Он не хотел их злить и поспешил по мерзлой мостовой к городским воротам. По дороге, среди чужих окон, замерзших трупов и завываний утреннего ветра, ему встретилась лишившаяся всадника лошадь одного из слуг Кзучильбары. Он снял с нее этот дурацкий красный балахон и оседлал. Смятая бумажка приятно грела карман. «Откуда Бернсу знать, что билет на поезд стоит куда меньше? Но это даже хорошо… Я обязательно напьюсь перед тем, как сесть в вагон. Надо вытравить из себя всю эту память. Все режущие душу воспоминания о ней. Пусть мертвые останутся мертвыми».
У самых ворот его встретил Винсент. Библиотекарь кивнул ему, протянул сверток пергамента, перевязанный грубой веревкой, помахал рукой и вместо прощания фальшиво протянул последнюю строчку той самой песни, которая еще долго не могла отпустить его на болотистых тропах:
:
Он уходил. На юг. Подальше от этого гиблого места, подальше от Сайлент Хилла.
Уже вдали от города он прочел последнюю записку суфия:
«Зло непобедимо. Но это не значит, что с ним не нужно бороться. Зло будет возвращаться в этот мир снова и снова, прорываясь в идее адских видений, дьявольских сущностей или просто в виде несправедливости и войны. Зло непобедимо. Но запомни, друг, это не значит, что с ним не нужно бороться. Все мои воины-защитники пали, скорее всего я стану следующим погибшим, нелепо погибшим в этой вечной борьбе с Нечистым. И я, Хафиз ибн Хикмет, Страж сын Мудрости, прошу, искренне прошу, прошу так, как не просил никогда и ничего. Я хочу чтобы вы запомнили. Зло непобедимо. Но это не значит, что с ним не нужно бороться. Каждый день, каждый час, каждое мгновение. Искореняй зло любовью, верой, правдой и прощением. Победи Иблиса в себе и он никогда не сможет тебя одолеть. Запомни это, друг. Я же готов отбыть. Мой путь закончится в окрестностях города называемого Тихим Холмом, я стану еще одной игрушкой шайтана. Я парил над Бездной, но мой полет был слишком неуклюж и неловок. Я проиграл. Но ты пройдешь по моим следам и одолеешь тех, кого не смог одолеть я. Я, Хафиз ибн Хикмет, верю тебе. Я верю в тебя. Анжелика… уже скоро милая… скоро я приду… к тебе… навечно »

До конца жизни он ни разу не услышал больше голоса Уильяма, ни разу не прикоснулся к оружию и ни разу не заплакал. А еще он так и не смог никого полюбить.


Финал – Постскриптум
(Музыкальная тема финала - Сколько? Lumen)


Он открыл глаза. Привычные стены квартиры вернули его к реальности. Джеймс несколько раз встряхнул головой, прогоняя остатки этого случайного, такого длинного и беспокойного сна, разделившегося под конец на несколько отдельных картин, раскрашенных в разные цвета. Из комнаты Мэри не доносилось ни звука. «Сколько же времени я проспал? За окном уже ночь… Луна… Она даже ничего не заметила. Конечно, она и не могла заметить. Она постепенно превращается в овощ. Можно сказать, уже превратилась. Почти. Если бы только не глаза… исполненные болью», — эти мысли были ему настолько неприятны, что он попытался отогнать их любым возможным способом. Поднялся с кровати. Такой холодной и такой одинокой с тех пор, как… Стал вспоминать детали этого странного сновидения. «Столько лиц… Столько событий… Индейцы, фанатики, пожары и демоны…. Я никогда не был знатоком истории, но все знаки времени того далекого времени были такими… реальными… выпуклыми.. Они просто-таки дышали жизнью! И этот туманный город… Знакомое название… Ну конечно же! Сайлент Хилл. То место, где мы провели столько счастливых дней… Миллионы вечностей назад. Еще до болезни, до уродливой опухоли...» Сандерленд снова одернул себя и постарался не думать об этом. Но все равно его мысли упрямо скатывались, как в глубокую яму, к его любимой… и давно уже ненавидимой жене.
«Нет… Не надо... Я так устал… От ее боли от своей боли… Теперь еще эти бесполезные сновидения… И снова боль. Кошмары, вложенные в другой кошмар, словно в причудливой головоломке. Как будто я тщетно пытаюсь найти ответ на вопрос, который уже разъел меня всего изнутри. Может быть, это память предков? Мой прапрадед, храбрый стрелок с западного побережья, дает своему потомку добрый совет? Выстрелить в любимую? Бред! Хотя все было настолько отчетливо, будто бы это я приснился Биллу Твинсу, а не он мне…» Постепенно воспоминания о девятнадцатом веке покидали его. Сны капризны и своенравны, они никогда не подчиняются людской воле и памяти. Но что-то, какой-то маленький кусочек этого эфирного полотна, какой-то небольшой осколок всей этой картины упрямо застрял в мозгу Сандерленда и не хотел его покидать. Всего одна фраза…
Иногда высшей любовью может быть только жестокость.
Он, как сомнамбула, вошел к ней. Тусклый, противно мерцающий свет… Тихо гудящий аппарат жизнеобеспечения. Несколько шлангов и иголок, введенных в ее тело. Некоторые — прямо в голову. Замаранное судно. Наполняющая давно не проветриваемую комнату душная склизкая вонь, которая возникает в любом месте, где долго живет тяжелобольной человек. Она спала с открытыми глазами, и это было хорошо, иначе начались бы все эти упреки, вопросы, разговоры и признания, изматывающие хуже любой пытки. Она всегда плакала, когда они говорили дольше двух минут. Около ее койки лежала сброшенная неловким, слабым движением подушка. Сандерленд, не понимая, что он делает, отдав тело под контроль кого-то иного, сидящего глубоко внутри, приподнял ее левой рукой с пола.
«Я смогу освободить тебя… От всего… Ты еще скажешь мне спасибо… милая… Мэри… Понимаешь, так должно быть! Я не могу так больше, ты так не можешь больше…Горько… Каждый день так странно горько… А роли не изменишь. Мы можем лишь прекратить этот нелепый, бессмысленный спектакль. Понимаешь? Любимая…» — он глотал слезы, боясь потревожить ее сон своим стоном. Рука уверенно и мягко, нежно опустилась вниз.
Но когда все было кончено, боли не стало меньше.



Послесловие
(Музыкальная тема послесловия - Hometown SH 3 OST )

О том, что произошло в ту ночь, жители не писали в хрониках, неохотно вспоминали, да и вообще, усиленно делали вид, что ничего не произошло. Всякий, кто говорил о той ночи, заставлял всех вспомнить о жертвах, вспомнить о том, как каждый из жителей убивал. Новые, назначенные губернатором, управляющие Сайлент Хиллом обо всем узнали не сразу и только от Винсента, который убедил их закрыть глаза на его сомнительные делишки, объяснив, что никто, кроме него, не в силах уберечь город от повторения той же истории.
Чума прекратилась. Голод тоже. Растаявший снег напоил пашни свежей водой. Большую часть трупов отправили в озеро, после чего там никогда никто не осмеливался купаться.
Многие дети лишились в кровавой ночной резне родителей. Чтобы призреть сирот, на пожертвования жителей были построены два приюта — «Дом Надежды» и «Дом Желаний». Никто не знал, какие именно люди так охотно принялись за воспитание малюток, никто не интересовался, чему именно их там учили, но выходили дети оттуда начисто лишенными всяких желаний и надежд.
Индейцы в тех местах никогда больше не появлялись. Поговаривали, что они ушли на север, за границу Канады, но это не было известно наверняка.
Диана, после той памятной ночи, была оставлена индейцами. Жители города нашли изувеченную, измученную, уставшую девушку в развалинах одного из домов. Она только бессвязно что-то лепетала и всем своим видом напоминала беззащитного умственно отсталого ребенка. Отец Бернс хотел было задушить эту «некрещеную, грешную, безумную суку», уверяя всех, что в этом не будет никакого греха, ведь бешеных животных надо устранять. Но Диану выручил неожиданно появившийся в толпе Балу Сингх. Индус заступился за девушку и забрал ее с собой. Больше ни Балу, ни Диану в городе ни разу не видели. Поговаривали, что сикх отправился далеко-далеко к западному побережью, замаливать свои грехи и наставлять на путь истинный неразумную дикарку, но никто не знал наверняка.
На месте сгоревших домов на деньги богача, пожелавшего остаться неизвестным, был разбит огромный парк, названный «Розовая вода». Жители скопили немалое количество средств и поставили там статую Дженнифер Кэрролл в память об учиненном ими зверстве, словно замаливая грехи не только перед ней, но и перед всеми невинно убитыми в ту ночь.
Отец Бернс сильно протестовал против этого. Он сделал немало для восстановления города, но паства отчего-то не спешила вернуться в лоно церкви. Однажды утром его нашли в соборе, всего исколотого кривыми лезвиями. Ходили слухи, что перед смертью преподобный громко пел и смеялся в лицо своим убийцам. Установить причину появления этих сплетен так и не удалось.
Винсент торговал клаудией из-под полы, восстанавливая свой капитал. Теперь он был осторожней и не спешил строить огромный дворец, а большую часть времени проводил в подполье, работая над книгой, обличающей ересь Желтого и Красного Путей. Он тоже основал свой культ, секту «Лорда Змей и Тростников», чьей целью было сохранение существующего порядка и сдерживание Матери. Причем в последующие годы он удачно переманил в него самых влиятельных и богатых людей города.
Тюрьма Толука была восстановлена и приняла еще множество арестантов. Заключенные нашептывали друг другу через решетки байки о страшном Палаче, который каждую ночь обходил камеры и забирал одного из грешников с собою в ад.
На озере в дождливую погоду рыбаки часто видели страшные вещи. Будто из воды к ним тянулись множество распухших, синих рук, будто прямо по воде гуляла некая странная и очень красивая женщина, приглашающая каждого пройтись вслед за ней. Те, кто поддавались на ее уговоры, больше никогда не возвращались на берег.
Практически каждой девушке в Сайлент Хилле хоть раз, да снился странный, покрытый ожогами, язвами и струпьями человек без лица в желтом халате доктора, ползающий по стенам и постоянно вертящий какие-то вентили. Между собой девушки называли этого короля кошмаров Валтиэлем, в честь древнего демона Вальтасара, на изображение которого это странное существо было так похоже.
Армию сумасшедших, заполнивших Сайлент Хилл после той ночи, определили в новообразовавшийся госпиталь для душевнобольных «Брукхэвен». Их патологии изучали специалисты из самого Нью-Йорка! Писались даже научные статьи о феномене сводящих с ума болотных испарений, но, по большому счету, ни одного из ученых мужей не волновали причины такого большого количества душевнобольных в маленьком провинциальном городке. А психи порою могли рассказать очень много интересного…
Туман над Сайлент Хиллом никогда не рассеивался…

 Хорошо, мистер Труман. Так и быть вам прощается ваша некомпетентность. Правительственный агент в том регионе должен был писать отчеты о ситуации на канадской границе, вы же вместо этого сосредоточили все свое внимание на провинциальном городе, заброшенном посреди болот. Я читал ваши отчеты, но так и не понял, в чем же была та огромная важность этого города! Мистер Труман, постарайтесь объясниться. В конце концов у правительства США не так много особых агентов-наблюдателей, чтобы они распыляли свои усилия по мелочам.
 Сэр, я вынужден признать всю глубину своего заблуждения относительно важности Сайлент Хилла. Мне действительно долгое время казалось, что этот рассадник фанатизма и наркомании представляет опасность для всего государства. Но как видите я ошибался. И я полностью признаю свою вину. Ситуация не была столь серьезной, как мне казалось, и все происходящее в городе не затронуло никого, кроме его жителей.
 Так что именно там произошло, Соломон?
 Пожары, нападение индейцев. Не очень массовое, надо признать. Затем пара судов Линча. Бунты. Люди побуянили и успокоились. Поверьте, сэр, теперь я с полной уверенностью могу заявить, что все происходящее в Сайлент Хилле никогда не коснется других городов и регионов. И еще... все-таки я был правительственным наблюдателем в течении пятнадцати с лишним лет, неужели я не заслужил небольшой отдых в Европе на водах?

- Еще раз хочу вас предупредить, что вы очень рискуете, усыновляя эту девочку. Понимаете, шизофрения – не шутки. Да еще в такой запущенной форме. Вы даже представить себе не можете как она воспринимает окружающий мир. Как она воспринимает вас. Себя. И не забывайте об этой подозрительной истории с родителями.

- Да, я все понимаю. Но, полагаю, что все же у меня этому несчастному ребенку будет лучше чем в клинике. Я смогу предоставить лучших специалистов, лучших сиделок, самые лучшие условия. Уверен, ее суицидальные наклонности больше не проявятся.

Когда Алиса МакГи увидела своего нового приемного отца, она сразу же указала на него пальцем и задумчиво нараспев произнесла: «Черный Король».

- Хорошо. Если тебе угодно называй меня так. Пойдем, малыш. Я хочу сыграть с тобой в одну игру. Месяц предварительной подготовки и думаю ты будешь готова. Чего бы тебе хотелось сейчас?

Девочка задумалась. Опустила большие зеленые глаза и сказала:

- Я хочу съесть пудинг. Еще хочу себе платье с белым фартуком… И лысого котенка…. И еще ножик. Большой. Кухонный.



- Радуйся Макс. Нашелся какой-то безумец, который внес за тебя залог. Понятия не имею, кому это могло понадобиться. У тебя, случаем, нет дядюшки-миллиардера, а?

Пейн ничего не ответил надзирателю. Ему мучительно хотелось закинуться парочкой таблеток любимого обезболивающего. Крепко же он на них подсел в свете последних событий. В сущности ему было все равно выпустят его или осудят на несколько десятков лет. Все кого он любил и знал были мертвы. Он серьезно раздумывал о том, чтобы поддаться в гангстеры. Выходя из здания окружной тюрьмы, Макс увидел человека в строгом деловом костюме с чемоданчиком в руке.

- Здравствуйте, мистер Пейн. Моего имени вам знать необязательно. Скажу лишь, что я именно тот человек, который похлопотал о вашем освобождении.

- И что? Кого нужно прикончить на этот раз? Только не говорите, что вы выкупили меня из соображений христианской морали.

- А вы все схватываете на лету! Это радует. Хорошо что мы понимаем друг друга. Но дело на этот раз обстоит чуть интересней. Это не банальное убийство. Давайте-ка я вам все объясню…




- То есть вы хотите сказать, что мы должны передать этого серба им, после стольких месяцев слежки и напряженной работы? – лейтенант Джонс был вне себя от ярости. Они столько времени гонялись за этим неуловим Беличем, и вот теперь, практически за день до облавы, является этот хлыщ из Бюро и заявляет что дело нужно передать им.

- Вы хоть понимаете какого уровня этот преступник? Это не простой рэкетир, не амбал-отморозок, не карманник и не мелкий наркодилер. У нас его дело проходит под кодовым названием «Великий Автовор». А такой код за всю истории полиции США присваивался лишь четырем людям. В восьмидесятые впервые такой маркер установили на крупного итальянского воротилу из Майами – Томми Версетти. Затем черная гроза Западного побережья Карл «СиДжей» Джонсон. Лет пять назад в Нью-Йорке объявился некий Клод по кличке «Молчаливый Змей». И теперь Белич. Все их всего было четверо. Четверо лучших автоугонщиков. И вы хотите украсть у нас одного из них.

- Да это именно так. Ничего не могу поделать, лейтенант. Я только исполняю указания.

Лишь через месяц Джонс узнал, что никакого запроса на Нико Белича из ФБР не поступало. Все это было одной огромной подставой. Кто на самом деле осуществил подставной арест и куда именно увезли серба парни в костюмах было неизвестно. Он будто бы растворился в воздухе.



- Рада снова слышать вас, Сорок Седьмой. Как прошел отдых в Китае?

- Спасибо, Диана, все было великолепно. Я достаточно долго не брался за работу. Надеюсь Агентству удалось восстановить хотя бы часть былых связей и ресурсов?

- Да. Сейчас дела идут как нельзя лучше. Мы почти полностью восстановили всю инфраструктуру. Для вас есть одно очень необычное задание, Сорок Седьмой. Пожалуй, ни с чем подобным не приходилось сталкиваться ни вам ни мне.

- Меня сложно удивить. За устранения детей, если речь идет об этом, я по-прежнему не берусь. Найдите себе какого-нибудь мясника-наркомана из трущоб Братиславы.

- Нет. Здесь совсем другое дело. Речь даже не идет об устранении конкретной цели. Это что-то вроде соревнования профессионалов с призовым фондом в 100 миллионов долларов. Это очень большой куш, а вы наш лучший сотрудник. Понятия не имею кому и зачем такое могло понадобиться, но аванс в четверть суммы уже перечислен на наши счета, так что мы не имеем права отказаться. Согласитесь, что даже 25 миллионов это очень серьезно, это полностью снимает подозрения с нашего таинственного заказчика. Указания и координаты в зашифрованном виде (код 15) вы получите через следующий электронный адрес. Записывайте Сорок Седьмой….


Письмо, которое дворецкий принес Ларе, так и отдавало чем-то мистическим и таинственным, на грани дешевого балагана. Слишком дорогая бумага, большая красная печать, золотые чернила, да еще и эта щегольская попытка запудрить мозги мудреными переплетениями санскрита, который, впрочем, знали все члены семьи Крофт, изучая его еще в пятилетнем возрасте вместе с протокитайским, руническим письмом, клинописью и древнеегипетскими иероглифами. Самая знаменитая женщина-археолог мира как раз отрабатывала стойку на руках в огромном спортзале родового поместья, поэтому попросила прочесть письмо своего верного слугу. Во время чтения дворецкий несколько раз бледнел и порывался схватиться за сердце, но голос его не дрогнул. Сказывалась многолетняя выучка.

- Мисс Крофт! Я пишу вам для того, чтобы сделать одно предложение, от которого вы вряд ли сможете отказаться. Я знаю вашу заинтересованность в поиске разнообразных артефактов. Также мне известно многое о вашей азартности, смелости и боевых навыках. Пожалуй, людей равных вам в акробатике и стрельбе просто не существует. Мисс Крофт! Я хотел бы предоставить вам подлинный Лонгин, также известный как Копье Судьбы. То самое, которым по легенде был убит Иисус Христос. Лонгин хранился в одном из ближневосточных монастырей почти две тысячи лет и ждал, когда он попадет в мои руки. Через три дня после получения вами письма я направлю вам посылку, в которой будет находиться один из фрагментов Лонгина, дабы вы могли сделать все необходимые проверки и убедиться, что я не шучу и речь идет о том самом артефакте. Остальную же часть Копья вы сможете получить выполнив ряд моих условий, которые я изложу во втором письме сопровождающем посылку. На этот раз никаких древних храмов и гробниц, вам предстоит отправиться в тихую американскую глубинку. Надеюсь, вы заинтересовались моим предложением. Обратного адреса нет, но возможно мы еще встретимся непосредственно на Игре. P. S. Если вас не прельщает столь удивительная вещь как Лонгин, то мы можем обсудить также вопрос получения вами Чаши Грааля.

Лара опустилась на ноги, поправила волосы и произнесла.

- Что-то мне подсказывает, что этот псих не шутит. Роберт! Принеси из библиотеки что-нибудь о ранних христианских святынях. Да, и захвати мои пистолеты. Хочу немного размяться в тире.

- Так как вы говорите, все это случилось, мистер… э….

- Чувак! Никаких «мистеров-хренистеров»! Называй меня просто Чувак. Мне так нравиться.

- Хм… Хорошо, Чувак. Значит все было так. Как-то утром вы проснулись. Пришли на почту и….

- Ну… ты не знаешь всей истории. Для начала меня обматерила с утра жена. Я кстати в тот день не выспался. Ага. И голова болела после водки и крэка, - рыжий щупленький человек нервно облизывал губы и теребил бороденку, щурясь от света направленной на него лампы. – Да. Потом меня облаял и покусал соседский пес. Тварь. Правильно я ему лопатой голову потом отрубил… А ну да… За день до этого я выяснил что у меня особо острая форма гонореи, которую где-то подцепила моя шлюшка-благоверная. Ага. Так. Было очень жарко. Кондиционер полетел. Ага. В общем все было против меня. Про пса я уже говорил? Девочка через дорогу дразнилась. На углу меня толкнул здоровенный нигер. Помню, что от него сильно воняло потом. Я выстоял часовую очередь в супермаркете, потому что хотел купить молока. Да. В магазине, кстати, тоже не работал кондиционер. Когда я выходил из магазина меня грабанула какая-то обкуренная шпана. После проезжающий мимо на своем пикапе реднек облил грязью мой плащ. Хороший плащ, кстати! И вот уже после всего этого я отправился на почту. Там я выстоял еще одну гребанную очередь, заполнил тысячу с хреном бланков и, в конце концов, после трех часов мучений, оказалось, что это были не те бланки. Я стал заполнять по второму разу, и оказалось, что их нельзя заполнять зеленой ручкой. Вот. Тогда я плюнул на все. Я пошел на местную телефонную станцию и перерезал кабель, который соединял наш город с другими городами. Сотовые в наших местах отродясь не ловили, захолустье. Ну оклахомщина же. Ага. И вот только после этого я зашел домой и взял отцовский дробовик. Ага. А потом пришел на почту и убил 30 человек. Потом еще заглянул в магазин. Ну и жену туда же. И соседскую собаку. И девочку соседскую. Над ней я даже немного подро… Ну ты понял, да?. А в доме у шерифа, ну после того как размозжил череп и ему тоже, взял еще патронов и добил остальных.

- Значит вы убили в общей сложности 215 человек за одни сутки. Уничтожили целый город.

- Ой, да ладно тебе! Город! Хе! Городок. Деревушка даже я бы сказал. Потом значит, я еще долго бегал по улицам голый, обгадил все углы в церкви, потом поджег ее, потом поджег все дома и пел матерные считалочки. Так весело было! А потом достал из гаража старого Билла его спортивный кар и, загрузившись на полную дурью и пушками, поехал по дороге вперед.

- И так вы уничтожили еще три поселения, верно?

- Я же говорю тебе, это были маленькие захолустные деревеньки. Да про тех жителей и не вспомнит никто! Потом оказалось что я в федеральном розыске, видно кого-то все-таки упустил я при своих зачистках. За всеми то не уследишь, сам понимаешь. Ну вот. И вы каким-то чудом нашли меня раньше федералов. Правда я не знаю радоваться мне или грустить.

- Чувак, а вам нравиться то, что вы делаете?

- Еще бы! Нет лучшего способа снять стресс, чем порция насилия! Ну, или там травки покурить.

- Скоро у вас будет возможность проявить себя во всей красе. Если вы обещаете больше не кусаться и не царапаться, мы пожалуй даже снимем с вас наручники.

__________________________________________________ ___________________________


- Кто на этот раз, Анна? Ультраисламские группировки? Новая красная волна в Южной Америке? Или может быть «Третий Эшелон» решил наконец-то наподдать зарвавшимся нигерийским аферистам?

- Сэм все куда серьезнее. Поверьте, дело срочное, и мы не зря вызвали вас из внеочередного отпуска. Вам доводилось что-нибудь слышать о так называемом Джи-мене?

- Что это? Новый коктейль с ромом «Баккарди»? Или какой-нибудь любитель царапать пластинки, новоявленный кумир подростков? Знаете после смерти дочери мне не очень то удается следить за всеми этими королями хит-парадов.

- Фишер, отставить! Перестаньте паясничать! Я спрашиваю вас серьезно. Джи-мен. Ну? Неужели никогда не сталкивались с ним в вашей работе?

- Разумеется, я слышал о нем. Человек-загадка. Человек-неизвестность. Точных данных на него нет ни у кого, что весьма странно учитывая его связи и масштаб его деятельности. По слухам влияет на политику большинства современных государств. Ведет собственные технологические разработки, курирует несколько секретных университетов. Не брезгует и технологическим шпионажем. Имеет множество влиятельных знакомых. Вообще фигура очень и очень значимая, сопоставимая, пожалуй, разве что с недавно убитым Александром Лиландом Кейном.

- Все верно, Фишер. Недавно один из наших информаторов сумел выйти на него. Он затевает очень странное и крупное дело в районе штата Юта. Он уже арендовал заброшенный полигон, на котором когда-то тренировали армию, для ведения боевых действий на городской территории. Нам до сих пор не понятны его мотивы, но известно главное. Джи-мен будет присутствовать там лично. Вам необходимо взять его живым. Если мы устроим полноценную операцию, массовую облаву, то шансов взять его не будет никаких. Он просто раствориться в воздухе как уже бывало не раз. Вся надежда на вас, Сэм.

- Господи, не зря у меня было такое мерзкое предчувствие с утра, не зря. Что с убийствами? Я ведь полагаю, что Джи-мен не будет проделывать свои дела один, верно?

- Разумеется. Тут вам предоставляется полная свобода. Никаких ограничений по трупам, можете работать грязно. Но постарайтесь все-таки не спугнуть нашу цель. Джи-мен нужен нам живым, повторяю живым! Этот человек знает очень много. И еще… есть одна проблема.

- Слушаю вас, Анна,

- Кажется в его личную охрану состоящую из так называемых «Стражей» входят бойцы различных спецподразделений со всего мира…

- Эка невидаль…

- Не перебивайте меня, Сем. Я уверена в должном уровне вашей подготовки, но помимо прочего они оснащены нанокостюмами собранными по технологии «Кризис», которую опробовали всего однажды, в операции у берегов Северной Кореи. Вообще в мире существовало всего семь пробных образцов данных моделей. И кажется все они каким-то образом оказались у Джи-мена. Будьте очень осторожны, Сем. Человек в таком костюме превращается в некое подобие ходячего танка. С таким вам еще не приходилось сталкиваться.



- Я не понимаю, мистер э… Джи-мен почему вы обратились именно ко мне. Я уже стар, меня часто подводят руки, мне трудно работать без стимуляторов, и вообще, в мире полно молодых специалистов уровень которых не ниже моего, а может быть даже и превосходит мой. Взять хоть того паренька Райдена.

- Не надо преуменьшать собственные заслуги, мистер Твердый Змей. Реайден вам и в подметки не годится. Так или иначе, я заинтересован именно в вас. Не всю же вам жизнь отшельничать на Аляске.

- Хорошо, свой интерес в этом деле я понимаю, но что может подкупить в таком серьезном и большом деле вас. Вы производите впечатление человека рационального, который не привык размениваться на мелочи. Такие как вы не строят прожекты лишь потому, что так душа просит. Должен же быть какой-то мотив?

- Предоставьте разбираться мне с моими мотивами самому. По-моему моя цена достаточна серьезна. Я ДЕЙСТВИТЕЛЬНО обладаю возможностью свернуть все проекты серии «Метал Гир». Не обещаю, что подобные портативные ядерные платформы не появятся впредь, но все разработчики данных продуктов будут отброшены как минимум лет на тридцать назад. К сожалению, не могу ничем подтвердить свои слова, кроме честного слова. Но в свое время я состоял в Патриотах. И моя информированность о деталях проекта «Метал Гир», да и само упоминание организации Патриотов должно внушить вам уверенность в том, что я не вру.

- Предположим, я вам верю. Цель действительно благородная. И я уже почти готов ввязаться в вашу игру. Но я так понимаю, другим участникам вы пообещали что-то иное.

- Да, разумеется. К каждому человеку есть свой подход.

- Хорошо. Тогда давайте еще раз обсудим правила. Восемь игроков…

- Возможно девять.

- Хорошо. Девять игроков, вместе со мной. Полигон, разбитый на зоны. Десять банд, каждая из которых хозяйничает на своей территории…

- И не забывайте про «Стражей». Это кураторы проекта. Мои глаза и руки в этой игре.

- Хорошо. Каждый лидер банды имеет в своем распоряжении некий Ключ. Что это такое кстати?

- Чистая условность. Обычный бронзовый ключ от старой двери. Символ не более. Ничего он не открывает и ни для чего кроме игры не нужен.

- Хорошо. Итого десять ключей. О смерти игроков возвещают зеленые сигнальные ракеты. Этот же знак сигнализирует о нахождении ключей. Первый из игроков, кто соберет все десять ключей, считается победителем.

- Первый кто соберет десять ключей или уничтожит своих конкурентов. Но поверьте, противники у вас будут достойные, так что вариант с уничтожением всех я бы предложил вам даже не рассматривать.

- Прекрасно. Банды у нас следующие – китайцы, чернокожие, скинхеды, сатанисты, зеки, психи хм… «Фурии бейсбола»… это вероятно озлобленные спортивные фанаты, верно? Так… А вот это кто? «Стервятники-денди», «Псы войны» и особенно меня интересуют «Сталкеры».

- «Стервятники-денди» это пресыщенная золотая молодежь со всего мира, которая скупала билеты на игру в подпольных клубах, чем нимало помогла мне с финансированием. Особой угрозы не представляют. Псы войны – это гораздо серьезнее. Я сумел собрать остатки банды участвовавшей в первом подобном проекте. Ветераны горячих точек, мастера по ведению боя в городских условиях. Ну а Сталкеры… Хе… Это такой привет из восточной Европы. Вам доводилось слышать о Чернобыле?



Голова болела очень сильно. Резкий свет слепил глаза. Во рту был странный металлический привкус. Джеймс готов был поклясться что узнает все эти симптомы.

«Меня вырубили. О да. Черт побери, меня снова достали эти паскуды. «Церберы»! А может просто сон, а?»

Но ровный голос, раздавшийся из наушника, сломал все надежды Джеймса. Это повторялось вновь.

- Здравствуй, Джеймс! Джеймс Эрл Кеш! Тот самый Джеймс Эрл Кеш, который в свое время выпутался из головокружительной мясорубки и поквитался с самим Лайонелом Старквезером! Мои поздравления, Джеймс! Ты снова будешь играть в эту игру. Но на этот раз по моим правилам.

Тело слушалось очень плохо. Кеш едва сумел произнести:

- Как, черт побери, вы нашли меня снова?

- О да! Это было очень непросто. Ты скрывался долго и тщательно. Но от судьбы не убежишь, Джеймс. Спешу тебя обрадовать, на этот раз ты участвуешь в игре не один. Я собрал восемь игроков. И если «Третий эшелон» клюнет на приманку, то игроков будет девять. Подобного действа мир еще не знал. И все это сделал я. Кстати, забыл представиться. Можешь называть меня Джи-мен.

- Почему снова я?

- Ну, у тебя есть опыт. Более того, как самого опытного из игроков, именно тебя я вижу в числе моих личных фаворитов, и только тебе посчастливилось иметь спецсвязь со мной лично. Сейчас ты находишься на заброшенном военном полигоне в штате Юта. Те же правила. Несколько банд через которые тебе нужно пробиться, если ты хочешь уйти отсюда живым. Плюс еще несколько игроков, преследующих свои собственные цели. Да и в отличие от Карцер-сити здесь не водятся миловидные журналистки которым можно слить информацию. За пределами полигона на много километров вокруг ни одного человека. Вот такая вводная Джеймс.

- Зачем? Опять кино снимаем?

- Это не кино, а скорее театр. Театр для одного человека. Считай, что мне просто скучно и я так развлекаюсь. А теперь немного разомнись и подбери вон тот острый кусок стекла. Надеюсь, ты не разучился им пользоваться?

Фраза про скуку и развлечения добила Джеймса. «Может оно и к лучшему. В конце концов, жизнь, которую я вел, жизнь в вечном беге от правосудия, жизнь подпольной крысы – это не жизнь. Но и развлекать тебя, сволочь, я не намерен. Ищи себе другой цирк».

После этих мыслей, Кеш на шатающихся ногах подошел к осколку стекла. Сжал в руке. Сделал несколько пробных ударов рассекающих воздух. А затем воткнул осколок себе в шею и тяжело опустился на колени, изрыгая изо рта кровь. Агония длилась недолго.

- Я очень разочарован тобой, Джеймс. И тем не менее отсчет пошел. Минус один.

В воздух над полигоном взмыла зеленая сигнальная ракета.

«Какая все-таки пестрая компания!» - только и мог отметить про себя Сорок Седьмой, рассматривая в оптический прицел винтовки членов банды «Психи», занимающих сектор под названием «Госпиталь». Психи выглядели весьма колоритно. Кого тут только не было! Какие-то толстые клоуны, трансвеститы в грязных платьях из латекса, люди в противогазах, в картонных масках-«смайликах» и в капюшонах палачей. Где-то в толпе мелькали пестрые рубашки всех цветов радуги а-ля хиппи, были также люди облаченные в высокие цилиндры и кольчужные куртки. Более всего 47-ому запомнился двухметровый амбал, бегающий по территории больницы в кожаной маске и с бензопилой. Судя по обрывкам услышанных фраз, амбала так и звали - «Кожаное Лицо», и он был одним из главных помощников лидера банды. Кстати о лидере. Судя по данным, которые 47-ой смог извлечь из своего PDA, который выдали ему при въезде на полигон вместе со снаряжением, главным среди Психов, хранителем ключа, являлся некий Джозеф «Джокер» Керр, опасный социопат, предпочитающий фиолетовые костюмы. Его лицо было испещрено множеством шрамов, впрочем, его всегда покрывал толстый слой белого грима. Как утверждали данные досье, Джокер был организатором множества преступлений, но при поимке полицией он был призван невменяемым и переведен в клинику закрытого типа Аркхем. Стены Аркхема удерживали его недолго. Обзаведясь новыми знакомствами в стенах психушки Джокер вырвался на свободу с новой бандой, чтобы на этот раз поучаствовать в игре, на которую его пригласил Джи-мен. Последняя фраза в досье утверждала, что любимым оружием Джокера является нож, а «коронная» фраза, которую он обычно произносил перед убийством, звучала так – «Ты че такой серьезный?».
«Не люблю госпитали. Особенно госпитали полные агрессивных психов. Думаю в лоб тут не прорвешься, а хранитель ключа наверняка засел где-нибудь в самой недоступной и охраняемой части больницы. Надо попробовать прочесать другие сектора, а сюда вернуться попозже. Вот например сектор – «Театр». Территория банды «Стервятников-денди». Золотая молодежь на прогулке. У тех наверное ни навыков необходимых, ни оружия толкового нет, да и лидер их, Алекс по кличке «Заводной Апельсин», наверное противник послабее. Решено – выдвигаюсь к Театру!» - 47-ой отложил винтовку и, слегка поменяв позицию в тени старого рекламного баннера, расположенного на крыше, начал складывать свой инвентарь в черный кейс. Когда винтовка была уже почти разобрана, агент внезапно услышал едва различимое мяуканье, раздавшееся издалека. И затем совсем четкий звонкий детский голосок произнес.

- Лысая голова!

47-ой резко подскочил на месте и руки сами непроизвольно метнулись к Сильвербаллерам. «Дети? Здесь? Что за идиотские шутки!» И снова вблизи раздался смеющийся детский голосок.

- Лысая голова! Лысая голова! Шал-тай Бол-тай! И вся королевская конница и вся королевская рать не могут Шалтая-Болтая, Болтая-Шалтая собрать!

47-ой уже обозначил для себя источник звука. Голос раздавался из темного угла справа. Сделав несколько осторожных движений, 47-ой встал в удобную для стрельбы позицию и направил инфракрасные прицелы в сторону предполагаемого противника. «Наверное, кто-то из психов обнаружил меня. А подделать голос под детский не такая уж и серьезная задача для умалишенного». Стрелять в темноту просто так, на удачу, киллер не собирался. Он думал о то, что возможно у него могло получиться взять нежданного гостя в заложники и выпытать какую-нибудь информацию.

Какого же было удивление 47-го, когда из темноты прямо на него вышла девочка в синем платье с белым фартуком, сжимающая в руках маленького лысого котенка, тело которого было покрыто разными узорами и татуировками. Агент несколько раз тряхнул головой, чтобы сбросить с себя это непонятное наваждение, но девочка не исчезала. Более того, она сделала несколько уверенных шагов вперед, прямо на вооруженного киллера. Котенок несколько раз мяукнул.

- Шалтай Болтай – еще раз нараспев произнесла девочка и указала тоненьким пальчиком прямо на 47-го. Ее зеленые глаза были затуманены, казалось, что девочка присутствует одновременно здесь и где-то еще, в стране видений и грез.

47-ой в нерешительности опустил пистолеты. Он не убивал детей ни при каких обстоятельствах, таков был обет, данный им самому себе давным-давно, когда он еще работал садовникам на Сицилии у отца Виторио. Что ему было делать в данной ситуации, он не знал. Но видимо девочка была настроена решительнее киллера. Одним резким, неуловимым движением она достала откуда-то из карманов фартука огромный нож, сбросив котенка на пол. Тем же смазанным, едва различим жестом, она метнула нож прямо в район сердца 47-го. Удар отбросил агента на спину. Нож достиг своей цели. Дернув леску, привязанную к рукоятке ножа, девочка вернула оружие в руку. Но на лезвие не было крови. Лишь ошметки приведенного в негодность PDA, который 47-ой держал в нагрудном кармане своего пиджака.

- Это был глаз Черного Короля! – назидательно произнесла странная девочка. – Будь осторожен! Теперь Король не сможет следить за тобой. Свой глаз я тоже растоптала. Теперь ты почти невидим для него. Вот так, Шалтай-Болтай! Меня зовут Алиса. Будет время, еще увидимся.

Произнеся это, девочка скрылась в темноте, прихватив с собой котенка. 47-ой поднялся с пола, отряхнул пиджак и утер холодный пот. «Вот же маленькая дрянь! В
том PDA были данные по всему полигону, информация о бандах, карты местности наконец! Что мне теперь делать? Как я найду дорогу к Театру, да и вообще… И что черт побери тут делает этот безумный ребенок?»

Агенту не оставалось ничего, кроме как сжать от злости зубы и в бессилии ударить кулаком по стене.

***
Нико осторожно пробирался по темным переулкам вперед, сжимая потными ладонями свой «Калашников». Если верить карте, его выкинули как раз между «Тюрьмой» - сектором банды зеков и «Свалкой» - местом обитания загадочных сталкеров. «Спасибо, что хоть с оружием не обидели» - только и мог радоваться Белич. Оснастили его и в самом деле неплохо. Помимо Калашникова личный арсенал великого автовора составляли также УЗИ, Дезерт Игл и остро заточенное мачете. Но даже с этим оружием Нико чувствовал себя очень неуютно. В одиночку боец его уровня мог победить в прямом противостоянии четверых-пятерых, максимум семерых, а численность банд составляла сотни. Да и еще… Ему сильно не хватало автомобиля. Любого. Даже старой грязной развалюхи. Передвигаться пешим ходом было неприятно и непривычно. Белич лелеял надежду отыскать на просторах полигона хоть какой-нибудь транспорт, но пока его желанию не суждено было сбыться. Зеленая сигнальная ракета выпущенная в воздух прямо с первых секунд соревнования обнадеживала его, это означало что один из игроков уже выбыл из игры по случайности или чьему-то жестокому умыслу. Значит, осталось всего семь игроков. Или восемь. Впрочем .ракета также могла означать не только неудачу, но и успех. Хотя с трудом верилось в то, что кто-то уже успел справиться с лидером одной из банд и забрал ключ себе. В голове у Нико созрел предварительный план действий. Разумеется, он собирался посетить Свалку. По данным из PDA группировка сталкеров включала в себя в основном украинцев, русских и белорусов, и призрачный шанс установить дружественный контакт с братьями-славянами имелся. Хотя если рассудить здраво, то и криминальный мир был не так уж чужд Нико, так что можно было попытать счастья и с зеками. В любом случае пускать в ход оружие Белич собирался если не в самый последний момент, то по крайней мере не первым.
Встав перед перекрестком, украшенным собачьим черепом на шесте, автовор уже было собирался свернуть к Свалке, но его внимание привлекли звуки выстрелов и взрывов, разносящихся со стороны Тюрьмы. «Уже атакуют? Да так серьезно, со взрывами.. Хм… возможно стоит подойти поближе, оглядеться, да и налететь уже на готовенькое, побитые зеки будут не так сильны». Нико пошел на поводу у своего любопытства, и уже через десять минут здание Тюрьмы оказалось в пределах его видимости.

Там творилось что-то уму непостижимое. Негры, латиносы, китайцы, русские, белые нацисты и еще черт знает кто, все в одинаковых оранжевых робах заключенных, устраивали на территории тюрьмы нечто невообразимое. Это напоминало бунт, за тем лишь исключением, что бунтовать собственно было не против кого, ведь охранников в этой тюрьме не было. В воздухе пахло гарью и порохом. Зеки пускали в воздух длинные очереди из автоматов, раскидывали вокруг коктейли Молотова и забирались как обезьяны на высокие решетки по периметру тюрьмы, явно намереваясь выйти со своей территории, хотя, насколько Нико понимал, это было запрещено правилами игры.

На одной из охранных вышек выделялся человек, лысый, с небольшой бородкой и совершенно холодным взглядом убийцы. Он произносил речь в мегафон, подбадривая своих товарищей по банде. Очевидно, это был сам Сайрус «Вирус» Гриссом – глава зеков, хранитель одного из ключей. В свое время он отличился тем, что чуть организовал гениальный побег крупной партии заключенных, которых переправляли по воздуху из одной тюряги в другую.

- Вперед, отморозки! Разнесем эти стены в труху! Или вы правда решили, что мы будем подчиняться каким-то дурацким правилам? К черту правила! Даешь анархию! Мы выстроим здесь свою игру. С блекджеком и шлюхами! Ага! Именно так! Ясно вам, мистер Джи-мен? Засуньте свои правила себе в жопу, мы вас не боимся! Еще чуть-чуть и мои ребята свалят на хрен эти решетки, и мы тогда посмотрим кто кого! Устали мы уже от расписаний. Мы пришли за свободой и мы возьмем ее.

«Весело у них тут,» - лишь усмехнулся в усы Белич и поудобнее устроился в своем импровизированным укрытии, выставив вперед ствол Калашникова. «Интересно, как организатор игры отреагирует на все это? Не может же он просто сидеть сложа руки, когда одна из банд нарушает взятые на себя обязательства?»

Тем временем зеки вынесли одну из решеток, и мощный людской поток хлынул в образовавшийся проем. Люди неслись вперед, сбивая и топча друг друга. Настроены они были крайне решительно, и казалось не было силы способной их остановить.

- Мистер Гриссом, прикажите немедленно своим людям вернуться на территорию положенного периметра. Вы очень расстраиваете мистера Джи-мена. В случае неповиновения мы будем вынуждены вмешаться. Это первое и последнее предупреждение! – раздался на Тюрьмой усиленный динамиками голос.

- Подойди поближе, приспусти штаны и развернись ко мне голым задом, вот что я тебе скажу! Я не для того защитил в тюрьме две диссертации по поведению людей в критических ситуациях, чтобы подчиниться какому-то гребанному уроду в костюмчике! – заорал Вирус в свой мегафон и в несколько прыжков спустился с вышки, чтобы присоединиться к убегающим заключенным.

- Очень жаль, мистер Гриссом! Мы честно вас предупредили и искренне надеялись на ваше благоразумие, - произнес бесстрастный металлический голос. Затем в воздух взмыло несколько ослепляющих ракет, и сразу в нескольких местах вокруг тюрьмы зажглись взрывпакеты и оглушающие ультразвуковые гранаты. Затем кто-то пустил удушающий газ из шашек. Оранжевая волна, двигающаяся из разлома в стене, несколько приостановила свое движение.

Раздались выстрелы. Понять кто стрелял было невозможно, казалось пули летят просто из воздуха. То тут то там мелькали какие-то расплывчатые силуэты. Зеки падали на землю с прострелянными головами один за другим. Уже в первые пару минут было убито больше двадцати человек. Волна людей хотела было двинуться назад, но над толпой снова возвысился Вирус, который сделал несколько выстрелов из боевого дробовика и, прорычав какие-то слова напутствия, сумел переломить ход движения толпы. Все погрузилось в хаос. Кто-то кричал, кто-то сбивчиво кашлял, зеки палили во все углы, часто задевая своих, просто потому что не могли понять откуда по ним стреляют. Особенно в толпе выделялся афроамериканец в белой майке с допотопным Томми-ганом в руках, который раздавая оплеухи товарищам, сумел сплотить вокруг себя по настоящему боеспособный отряд. Это был Торк, человек, которого обвинили в убийстве собственной семьи и приговорили к пожизненному. Он сумел со своими соратниками пробиться на середину улицы и наконец обнаружить одного из противников. Это был «Страж», облаченный в нанокостюм, представитель личной гвардии Джи-мена. Видимо его нанокостюм не мог больше поддерживать режим скрытности, но бронепластины и усилители мышц по-прежнему работали отлично, так что ему не составило особого труда, голыми руками раскидать вокруг себя отряд Торка, разорвав одного из бандитов напополам и незатейливо переломав остальным шеи.

Сам Торк в последний момент успел скрыться от вездесущего Стража и спрятался в темноте одного из подъездов. Фактически Торк, сам того не желая, напоролся на укрытие Белича, который был настолько заворожен развернувшийся перед ним картиной, что за чтением молитв на сербском, даже не сразу заметил нового гостя. Схватка Торка и Белича была неизбежна. Зек, увидев залегшего в укрытие игрока, сразу же направил в его сторону Томми-ган и попытался было сделать очередь, но старую конструкцию заклинило, а времени поменять диск естественно не было. Нико, услышав сухой щелчок подле себя, стряхнул оцепенение и дал по противнику очередь из Калашникова. Но Торк успел спрятаться в старой трещине ветхого дома, отбросив автомат, так что лишь одна пуля слегка задела его ногу. Вид собственной крови раззадорил Торка. В его голове стали оформляться из клубящегося багрового тумана видения, которые частенько одолевали зека и в более мирные времена. Издав нечеловеческий крик, переходящий в утробное низкое клокотание, Торк бросился вперед, не боясь ни смерти, ни возможных ран. Белич выстрелил снова и опять промазал, точнее его пули, даже достигшие цели, были лишь царапинами и не принесли врагу никакого вреда. Противник у него оказался серьезный, только это успел отметить про себя автовор, остальное за него делало натренированное тело. Выхватив Узи и отпрыгнув в сторону, Белич дал по Торку еще одну очередь в полете. На этот раз пули разворошили грудь зека. Рана была смертельной, но раненый зверь вдвойне опасней, эту нехитрую истину знал любой серб. Упав на четвереньки, Торк взвыл от боли, и содрал перепачканную кровью майку, обнажив спрятанную в штанах заточку. Он все-таки добрался до Белича, сумев заставить себя сделать еще несколько шагов. Все решилось в грязной, жестокой потасовке на лестничной клетке на полусогнутых ногах. Не смотря на то, что агония придала Торку сил, а в его видениях собственный образ окончательно слился с образом мускулистого гротескного чудовища, мачете Белича оказалось точнее. Когда Нико на трясущихся ногах отошел от тела поверженного врага, он с ужасом заметил, как один из Стражей, видимо привлеченный выстрелами, пробрался в его подъезд. У Белича не было шансов выстоять против Стража, и он прекрасно это понимал. Но один из семерых слуг Джи-мена ограничился лишь броском в указанный подъезд светошумовой гранаты. Белич упал на живот и закрыл голову руками, чтобы свести поражение органов к минимуму.

На улице же Стражи добивали остатки армии зеков. Заключенным не помогло ни их оружие, ни уверенность лидера. Вируса сняли точным выстрелом промеж глаз уже на пятой минуте побоища. Жалкие три с лишним десятка испуганных забитых людей бросали оружие и поднимали в воздух руки, пытались бежать назад и спрятаться в камерах, но правосудие Джи-мена не знало пощады. Полегли все бунтари. Все до одного. Удалось скрыться разве что паре-тройке оборванцев, но во враждебном окружении полигона они были обречены. Стражи методично отстреливали поверженных бандитов издалека или подходили ближе, для того чтобы провести завершающий выстрел в затылок.

Банда Зеков прекратило свое существование пав жертвой семерых Стражей, среди которых не было ни одного даже легко раненого. Белич собственными глазами сумел убедиться в возможностях таинственных нанокостюмов. Когда бойня была окончена один из Стражей, по-видимому главный среди всех, подошел к трясущемуся Нико и поднял его перед собой.

- Что, Белич, в штаны наложил? Да ты не бойся! Тебя не тронем. Кстати, тебе повезло. Из-за дурости этих оранжевых пацанят тебе достается ключ Вируса. Кажется ты первый из игроков, которому в руки попадает ключ. Найди еще девять и будет тебя счастье, Белич. Думаю ты усвоил этот урок. Не стоит идти против правил. Даже если они тебе не нравятся.

И Стражи скрылись во тьме, растворившись в воздухе, перед тем запустив в воздух зеленую сигнальную ракету. Сжимая в руках ключ и не веря собственному счастью, Нико не выходил из укрытия еще минут двадцать, чтобы унять наконец дрожь в руках и коленях.

Китаец выглядел просто-таки карикатурно. Огромная желтая соломенная шляпа, серая хлопковая рубашка и мешковатые штаны, деревянные тапочки с большой подошвой. Прямо рыбак из пригорода Гонконга, ни дать ни взять! Если бы не охотничье ружье в руках он бы точно ничем не отличался от рыбака. Да еще и эти цветные татуировки, выглядывающие из-под одежды, которые однозначно выдавали принадлежность азиата к одной из опаснейших триад Китая. Впрочем, часовой был один, и Твердый Змей все-таки решил попытать счастья. План Твердого Змея был достаточно наглым и, пожалуй, наивным, но, судя по его знаниям о порядках в Триадах, он должен был сработать. Выпрыгнув из воды, в секторе «Доки», игрок зашел на территорию банды «Красные Драконы», этнической китайской группировки.

Осторожно, на полусогнутых, Твердый Змей подобрался к часовому и приставил пистолет с глушителем к его затылку. Тот как раз отвлекся на вспыхнувшую в ночном небе сигнальную ракету. Когда часовой почувствовал на затылке холод ствола, было уже поздно сопротивляться.

- Я не буду убивать тебя, но взамен ты проведешь меня к своему лидеру, - четко и медленно произнес Змей. Он надеялся, что представитель азиатской банды знает английский язык, хотя и не был в этом уверен.

- Шанг Тсунг. Мне нужен Шанг Тсунг, - как можно более внятно повторил Змей.

- Твоя тосьно не убиваць моя? – пролепетал часовой, смешно коверкая слова.

- Да. Даю слово. Если ты меня проведешь к Шанг Тсунгу и не обманешь, то будешь жив.

- Хоросо, господина. Токда иди са моя. Я вести своя тихо.

- Двинулись. У меня не так много времени. Помни, ствол упирается тебе прямо в затылок.

Змей надеялся что китайцы и их лидер Шанг «Колдун» Тсунг ценят своих людей и не станут убивать заложника. В противном случае весь его план пошел бы прахом. Фактически Твердый Змей играл ва-банк. Но удача обычно оказывалась на его стороне.

Сняв со своего заложника широкополую шляпу, Змей надеялся укрыться от вездесущих взглядов других часовых, которые могли очень удивиться европейскому лицу на своей территории. Переместив пистолет на уровень поясницы, так чтобы его не было видно издалека, Змей двинулся со своим заложником вперед.

Очень скоро тот вывел его к сердцу сектора Красных Драконов. Это было трехэтажное здание на пристани, которое должно было обозначать не то главное управление причала, не то просто крытый рынок. Вокруг было множество вооруженных азиатов. Змей мог различить среди китайцев также гостей от японской якудзы, вьетнамских тонгов и корейских кенгпеев. Но большинство из Драконов разумеется были жителями Поднебесной, причем не абы какими, а выходцами из Триад.

К счастью на странную парочку никто не обращал особого внимания и таким нехитрым образом Твердый Змей сумел выйти к штабу Шанг Тсунга. По пути заложник долго и сбивчиво рассказывал о всевозможных подвигах своего хозяина, о слухах которые окружали фигуру Колдуна. В частности было сказано, что он умеет воровать души и управлять огнем. Было очевидно, что китаец боится своего босса, но пистолета Змея он боялся видимо чуточку больше. Уже у самого входа в трехэтажное здание Змей огляделся вокруг и с радостью обнаружил вблизи то, что он хотел найти. Огороженный достаточно обширный круг, напоминающий арену с амфитеатром лавочек для зрителей. Что ж… разнообразные единоборства были давним развлечением жителей Азии, и именно на этой их страсти Змей собирался сыграть.

- Вы проводите бои? Один на один, верно?

- Да, господина… Шанг Тсунг великий мастел боефых искусств и он часта пловотит турнир, еще то того как мы попаль сюда. Певым делом он прикасал соорудить арена для новых бой. Любой из нас мозет блосить ему высоф и посталаться выйти побетитель из схватка. Тогда он стать лидер. Но Шанг Тсунг нельзя выиграть, так что никто не делать попытка даже.

- Посмотрим – только и промолвил Змей. Себя он тоже считал классным бойцом. Может не лучшим в мире, может не непобедимым, но попытаться стоило.

Подойдя к дверям главного штаба Драконов, Змей сбросил шляпу и громко, отчетливо произнес:

- Шанг Тсунг! Я бросаю тебе вызов! Честный поединок на арене без оружия. Победителю достается ключ. Честный бой. Честный вызов, - сказав это, Змей отпустил заложника. Сейчас все должно было решиться. Либо быстрая и глупая смерть игрока, либо переход к следующей части плана.

Шанг Тсунг в окружении охранников вышел на небольшой балкон, с которого открывался вид на все доки. В это время на Змея уже смотрели десятки стволов, но одним небрежным движением лидер китайцев утихомирил своих бойцов. Выглядел Шанг Тсунг для своих лет очень неплохо, наверное сказывались чудеса китайской медицины. Ответил Змею лидер Драконов на чистейшем английском с ярко выраженным британским акцентом:

- Очень странно слышать такое. Последний раз мне бросали вызов тринадцать лет назад. Я победил того наглеца, а затем скормил его тело бездомным псам. Тем более странно слышать о вызове на поединок на игре. Разве мы не должны стрелять друг в друга?

- Перестрелка это не лучший выход. Погибнет больше людей. А так все решиться меньшей кровью. Ты можешь убить меня сейчас, но придут другие игроки. Они наверняка не будут вести переговоры. А если ты даже и проиграешь, то ты сохранишь жизнь, Шанг Тсунг, а твоя банда больше не будет интересовать других играющих, так как я заберу у тебя ключ. Предложение выгодное, подумай над этим.

- Хм… Ты забавный, очень забавный ляо-вань – Колдун употребил сленговое оскорбительное название европейцев, видимо желая подзадорить Змея. – Тем не менее, я принимаю твой вызов. Но с некоторыми условиями. Прежде чем сразить мастера ты должен будешь победить моих учеников. Только так и никак иначе. И драться мы будем без оружия.

- Конечно, Тсунг. Боюсь, у меня нет выбора, - Твердый Змей покорно склонил голову.

- Хорошо. Выходи к арене. Тебя обыщут и заберут оружие. Тебе нужно выстоять три боя. Сперва, одолей нашего японского брата Хейхачи Мишиму. Он из древнего клана ниндзя, так что боюсь шансов у тебя немного. Если справишься, то тебе предстоит бой с Майком Байзоном – тайцем. Он знает не только кун-фу, но и запретную тибетскую боевую технику май-тей. Только когда одолеешь, его можешь сразиться со мной. Думаю, это будет интересно.

***

Сэм заметил человека в черном кожаном плаще издалека, благодаря своим чудо-окулярам, которые обладали функцией ночного видения. Человек двигался по переулку один, не слишком осторожно, достаточно расслабленно и уверенно. В руках у незнакомца был всего лишь короткий двуствольный обрез, но плащ мог скрывать еще множество сюрпризов, в частности сканирование на металл показало наличие нескольких пистолетов, рассованных по карманам. Сэм не знал наверняка с кем ему пришлось столкнуться. Это мог быть один из восьми игроков или же одинокий член какой-нибудь банды. Как человек попавший на полигон не по личному приглашению Джи-мена, Фишер не обладал достаточной информацией о бандах, о правилах игры, о полигоне в целом. Сэм даже не знал, что означают зеленые ракеты, которые периодически взмывали в воздух. Не знал он и то, что в данный момент находился на территории, которая частично принадлежала банде скинов, а частично банде чернокожих. Разумеется решение расположить эти две группировки рядом было неслучайным. Джи-мен изначально рассчитывал на приграничные стычки, а может быть даже на полноценное столкновение, которое бы разнообразило игру и добавило бы к общему действию интереса.

Фишер решил, что для дальнейших действий ему элементарно не хватает сведений и пожалуй стоит проследовать за человеком в плаще, не выдавая своего присутствия, пока что-нибудь не начнет проясняться. Скрытое перемещение было коньком Сэма, так что он не беспокоился насчет того, что его могли обнаружить.

Макс уже начинал скучать. Он уже пару часов бродил по полигону и не встретил ни одной живой души, кроме своры бродячих псов да вездесущего воронья. Ракеты, взлетавшие в воздух, он не считал, ему было неинтересно узнавать о ходе игры таким способом. Пейн был практиком и предпочитал рассчитывать только на те сведения, которые добывал сам. В конце концов, хозяин представления мог изначально дать неверную информацию и теперь просто водить игроков за нос.

Макс притормозил около одного из мигающих фонарей, чтобы немножко отдохнуть и покурить. У него было всего три пачки сигарет, и он искренне надеялся, что его убьют раньше, чем сигареты закончатся. Вариант же в котором он выходил из игры победителем Пейн даже не рассматривал всерьез, слишком сложная перед ним стояла задача плюс сказывалась апатичность, приобретенная им за несколько лет затяжной депрессии. Впрочем, и сдаваться просто так бывший полицейский не собирался. «Чем больше отправлю гадов на тот свет – тем лучше!» - так рассудил для себя Макс пуская колечки дыма вверх.

Впереди в тумане замаячило несколько накачанных фигур.

Макс выплюнул сигарету, сжал обрез покрепче и приготовился к еще одной неизбежной перестрелке. «Черт, у меня не жизнь, а какой-то боевик. Нет, даже не боевик, а компьютерная игра-стрелялка. Точно!» Группа людей окружила Пейна. Это были скины. Здоровенные парни, одетые в клетчатые рубашки, штаны с подтяжками, тяжелые ботинки, все в наколках с лозунгами «Власть Белым!», «Мочи цветных!» и прочим таким же агитнабором. Некоторые почему-то щеголяли в хоккейных масках. Огнестрела у нацистов с собой не было, возможно пушек не хватало на всех, поэтому в руках они сжимали бейсбольные биты, цепи, ржавые трубы и еще что-то отдаленно напоминающие гвоздеметы. Семь человек обступили Макса плотным кольцом и начали деловито разминаться. И Макс и скинхеды полагали, что им предстоит легкий бой.

- Мочи выродка! – дал сигнал к атаке один из бритологовых, смачно сплюнув на пол. И в следующий же момент осел на пол с прострелянным затылком. Макс не стал тратить время на выяснения источника неожиданной подмоги и просто выдал заряд дроби сперва одному из налетчиков в лицо, а затем поразил еще одного в живот. Бросив ставшим бесполезным обрез на землю, Пейн ловким кувырком ушел в сторону от фонаря и, встав на ноги, вытащил, пистолеты. Затем, не особо целясь, послал целую серию выстрелов в сторону врагов и свалил еще двоих.

Оставшиеся двое бандитов кинулись было бежать. Но улизнуть им не удалось. С криком «Йоу, братва, бей лысых!» из тумана повыскакивало сразу несколько чернокожих ребят с небольшими ножами и топориками. Они, буквально за несколько секунд, сумели уложить скинов на землю и грязно добили тех с нескрываемым удовольствием. Один из негров перезаряжал пистолет. Кажется, именно он уложил первого из бритоголовых. Отряд черных был несколько больше и чуть лучше вооружен, но намерения у них были те же, и Макс даже и не думал расслабляться.

- Эй, Белоснежка! Ловко ты их! Ты сам-то не из нациков случайно? Надеюсь, что все-таки из них, потому что тогда убивать тебя мне будет намного приятней! – белозубо улыбнулся негр с пистолетом, поправил надвинутую задом наперед кепку и выстрелил в Пейна. Пуля прошла мимо, Макс двигался достаточно ловко. Он определил для себя обладателя пистолета в приоритетные цели, хотя и не забывал об остальных парнях, в широких штанах и необъятных рубашках.

Макс стрелял как привык. Много и почти не целясь. Практика показывала, что из десяти выпущенных пуль, хотя бы две обычно попадают в противника. Почувствовав настоящий свинцовый шквал, обращенный в их сторону, афробратва залегла на землю и стала двигаться осторожней. Пейн же воспользовавшись этим, добежал до угла улицы и, скрывшись за домом, начал перезаряжать свои пистолеты. Черные осторожно двинулись за ним. Тем временем один из скинов, тот самый которому выстрел из обреза разворотил живот, приподнялся на локте и выпустил из гвоздемета три выстрела в голову обладателю пистолета. На большее его не хватило, но, даже умирая, нацист хотел забрать с собой побольше черных обезьян. Гвозди сломали стрелку шейные позвонки, и тот, тяжело хрипя, опустился на колени и завалился набок.

- Джейкоба завалили! Твари! – крикнул кто-то из негров и тут же получил пулю между глаз от Пейна, который стрелял на звук голоса.

Поняв, что терять нечего черные боевики разом вскочили на ноги и кинулись к дому. На всех у игрока просто бы не хватило патронов, так что шанс добраться до него у них был. И все произошло бы именно так, как они рассчитывали, если бы не неожиданное вмешательство Фишера, который атаковал их с тыла, снимая точными бесшумными выстрелами в затылок. Так они и не поняли отчего полегли. Половину добил Макс, половину Сэм. И два профессионала остались стоять друг напротив друга, прямо посреди улицы усеянной трупами.

Макс сделал несколько шагов вперед, невзирая на направленный на него ствол. Он тоже не торопился стрелять, хотел понять, что за птица перед ним такая, но руки с пистолетами все же не опускал.

- Ты игрок, - произнес Фишер.

- Точно. На пианино. Хотя нет, даже не так… Э… Крупье, ставлю все на зеро! – Пейн подмигнул Сэму. Ситуация начинала его забавлять.

- Опусти пистолеты на землю. Медленно. И я не стану тебя убивать. Мне нужна твоя помощь.

- А что мне за это будет? Пирожок с дерьмом? – Пейн сделал еще несколько шагов вперед.

- Слушай, мне это надоело, - Фишер опустил свой пистолет. – Я помог тебе справиться с черными. Разве этого недостаточно, чтобы ты мне поверил?

- Черные тоже сперва мне помогли, если ты заметил. Так что недостаточно, - сказал Макс и подошел почти вплотную к незнакомцу.

- Ну ладно, ты сам этого захотел, - вздохнул агент Третьего Эшелона и резким движением выбил ногой один из пистолетов. Руку же со вторым стволом Фишер вывернул в болевом захвате, отчего Пейн осел на колени и выронил оружие. – Теперь мы можем поговорить, ковбой? И, кстати говоря, у тебя все равно оба ствола были пусты. Я считал выстрелы.

- Хорошо считаешь, – сквозь боль усмехнулся Макс. – Слушай, пересчитай пока мои яйца, если не сложно, иногда мне кажется что у меня их три!

Фишер вывернул руку чуть сильнее и Пейн, скривившись от боли, решил, что пока лучше держать язык за зубами.

- Я Сэм Фишер. Я представляю здесь одну правительственную организацию. И мне очень любопытно, что такое тут твориться.

- Спроси чего попроще, Сэм. Меня звать Макс. И если четно я вообще ни черта не понимаю, что тут происходит, и как я сюда попал. Кстати, если правительству известно обо всем этом, то почему тогда не налетят бравые парни-офицеры и не прикроют эту лавочку?

- Во-первых, это известно не всему правительству. Во-вторых, это не твое дело. В-третьих, - ты слишком много умничаешь. Выкладывай все что знаешь, быстро!

- Ай! Хватит мне руку ломать, Сэм! Вроде ты нормальный мужик, а не садист какой-нибудь. Честно говоря, я сперва подумал, что ты тоже игрок, как и я… но раз это не так… Слушай у меня в кармане лежит одна хреновина, которая называется PDA. Я сам в нее даже не заглядывал, не люблю возиться со сложной электроникой. Но если тебе нужна информация, то она скорее всего в нем. А от меня отстань. И хватит уже ломать мне руку. Прошу тебя!

Не выпуская Пейна из захвата, Фишер обыскал своего заложника. Одной рукой достал PDA и ловко подключил его к своему мини-компьютеру. На передачу данных ушло всего несколько секунд. Фишер стал внимательно просматривать вводную, не забывая приглядывать и за Максом. Макс же тихо насвистывал какой-то незатейливый мотивчик и ждал, что произойдет дальше.

- Дьявол! Вот дьявол! – внезапно выругался Сэм, бросил оба миникомпьютера себе под ноги и растоптал, так что остались лишь мелкое крошево.

- Сэм ты чего? Нервишки сдают, да?

- Твою мать, я попался как ребенок! Твой PDA был под завязку нашпигован всякими шпионскими программами! Я заразил ими свой компьютер, понимаешь! Следовательно, он теперь знает, что я здесь и где мы оба находимся! И хорошо еще, если эти файлы не успели попасть по радиосвязи в Центр и он не получил доступ к информационным базам! В любом случае у меня нет больше связи с Центром, я сделал самое правильное в данной ситуации. И теперь я кажется тоже игрок. Во всяком случае, мы теперь оба предоставлены сами себе. И мое присутствие больше не является для него тайной. Дьявол!

- Эхехе, Сем. Парень в костюме перехитрил тебя. Кстати мы теперь еще и без карт местности остались, если что.

- Насчет этого не волнуйся. Я успел пару раз взглянуть на карту полигона, а память у меня фотографическая. Но толку то с того? – Фишер тяжело вздохнул.

- Слушай, Сэм. Я предлагаю убираться отсюда. Очень скоро на звуки выстрелов набегут наши новые друзья. И черные, и белые, и зеленые в крапинку. Если ты меня отпустишь, я буду вести себя хорошо. Обещаю. Заберу свое оружие и буду сражаться с тобой рядом. Не до самого конца и не до последнего вздоха, тут врать не буду. Но, по крайней мере, это будет эдакий временный взаимовыгодный союз. Два ствола лучше чем один, верно? А восемь стволов, или сколько там их у нас обоих, это вообще замечательно. Ну как? Ты за? Думай быстрее Сэм, нам уходить пора!

- Да. Пожалуй, я тебе верю, - Фишер выпустил руку Макса и тот принялся растирать затекшее запястье. – Но учти, я глаз с тебя не спущу. Тут правила такие – каждый за себя, сам понимаешь.

- Понимаю, Сэм. Если хочешь -0 разойдемся прямо сейчас. А при новой встречи уже не будем играть в джентльменство. Есть и такой вариант.

- Нет. Мы пока останемся вместе. Разойдемся когда получим хотя бы пару-тройку ключей. А я знаю где их искать и у кого отнимать. Пошли, нам в ту сторону.

Макс хотел было протянуть Фишеру руку для рукопожатия, но затем про себя решил, что это было бы слишком. Да и не факт что Сэм ответил бы на него. А зачем начинать сотрудничество с такого пусть мелкого, но все же неприятного момента?

Смерть, лидер группировки сатанистов, занимался любимым делом - перебирал струны своей электрогитары. Акустика в церкви была превосходная. Именно это здание можно было назвать штабом сатанистов, территория которых располагалась на огромном кладбище. Разумеется, интерьер храма подвергся некоторому изменению. Фрески были разрисованы похабными рисунками, большинство крестов перевернуты, в купель кто-то нагадил, а главный алтарь был разломан до основания и переделан под трон на, который водрузили чучело козла, призванное символизировать самого Нечистого. Вокруг творилась настоящая оргия, по всем углам трахались, нюхали кокаин, пили абсент, горланили проклятия. Гитарное соло из одного произведения Мерилина Менсона, звучащее в стенах бывшей обители Господа, как нельзя лучше подходило для всей этой картины.

Внезапно массивная дверь святилища отворилась, и на пороге показались несколько подчиненных Смерти, которые должны были охранять внешний периметр. Они вели под руки связанного человека, который еле передвигал ноги и кажется даже не понимал где находиться.

Смерть неохотно отложил гитару, приподнялся со своего места и медленно подошел к пленнику.

- Что это за шваль? – недовольно буркнул главный сатанист.

- Да вот… Нашли… На окраине нашей территории… Он вообще не сопротивлялся… - запинаясь проговорил один из дьяволопоклонников, притащивших сюда незваного гостя. – Траву курил. Ну мы разок дали ему в зубы и притащили сюда… к тебе…

- Что он делал? – Смерть даже не знал рассмеяться ему или наказать подчиненного дерзнувшего шутить со своим лидером.

- Траву, говорю, он курил. Я точно по запаху не понял, но кажется гавайскую… Вот…

- Марро… Мра… Мра… Маррокааааанскую…. – еле выдавил из себя укуренный в дупель пленник и тяжело осел прямо на пол. – Парень в костюме дерьма не держит… - добавил рыжий бородатый парень, окончательно отключаясь.

- Вы что издеваетесь? Он был вооружен?

- Да. Был при нем боевой дробовик и еще М16. Плюс куча колюще-режущих предметов. Мы все забрали, вон видишь – Бафомет с Левиафоном целую гору всякого металла на себе тащат.

- Вы понимаете кто это? – Смерть брезгливо поднял пленника за волосы, чтобы посмотреть тому в лицо и убедиться в своей догадке. – Это же один из игроков! Точно он! Прямо подходит по описанию! Какого хрена вы не грохнули его на месте? Или вы забыли про условия игры, идиоты?

- Э… Мы все помним, Смерть… Но… Э… Понимаешь… Это ведь Чувак. Ну… Тот самый псих спятивший на почте. Его Чувак называют, знаешь…

- И что? Как это связано с тем, что вы не убили беззащитного укуренного придурка?

- Честно… Э… Ты только не злись, но мы это… Испугались маленько. Да даже не маленько, а чертовски сильно испугались. В штаны мы наложили конкретно, вот как! Этот Чувак людей уничтожал сотнями! Целые города вырезал подчистую. Вот мы и побоялись…

- Чего побоялись? Он же вообще… Он же просто в дерьме, он бы и пальцем не смог пошевелить! Идиоты!

- Не знаю, Смерть. В общем… забоялись мы его убивать. Не мог же он просто так города вырезать, там что-то страшное. Может, если его тронуть, он в демона превращается! Да не липового, как мы тут все разодетые да ряженые, а в настоящего… С рогами там хвостом щипастым и все дела…

Смерть громко и грязно выругался.

- Вы совсем спятили! Комиксов перечитали на ночь! Злости не хватает… Тьфу! Ладно… Раз вы жалкие ссыкуны, я сам с ним разделаюсь… - горестно потрясая головой, Смерть достал из ножен огромную заточенную как бритва катану и приготовился отрубить Чуваку голову.

- Так для этого мы ж его и привели… Это ты у нас крутой как обрыв, а мы люди простые. Вдруг у него еще какой сюрпризец припасен…

- И таки припасен! – засмеялся Чувак и с трудом поднялся на ноги. Затем он выудил из внутреннего кармана своего синего пальто какую-то маленькую колбочку ядовито-зеленого цвета.

- Что это за хрень у тебя в руке? Крэк? – Смерть отступил на пару шагов и даже опустил свое грозное оружие. Мало ли чего можно было ожидать от этого психа?

- Хотел бы я, чтобы у меня осталась хотя бы щепотка крэка. Но к сожалению… или к счастью, это как посмотреть… короче это вовсе даже и не крэк, а штамм одного очень мерзкого и неприятного боевого вируса, разработанного военными лет пятнадцать назад. Любопытная штука. Я когда сюда на полигон собирался, так парню в костюме и сказал. Играть мол буду, только если дадите мне дофигища травы и еще что-нибудь эдакое… необычное… от банальных пушек и лезвий рано или поздно устаешь. Ну вот и расщедрился «костюм». Не обманул. – Чувак говорил много и сбивчиво. Очевидно марихуана пробила массового убийцу на некое подобие «умняка». Чувак несколько раз перекинул колбочку из рук в руки, из-за чего сатанисты дружно отпрянули от него, как от прокаженного. - Замечательная штука этот вирус! Вроде как бы действие у него такое, что убивает все живое в радиусе километра за пару часов. А потом сам по себе растворяется в воздухе. Так что даже если я сейчас эту капсулу раздавлю, игра будет продолжаться. Правда без меня. Ну и без вас разумеется.

- Блефуешь… - медленно проговорил Смерть и его глаза превратились в две узкие щелочки. Правда, в голосе главного сатаниста не было особой уверенности.

- Крутой, да? А ты проверь! Мне то пофигу, я свои мозги давно уже отморозил и проторчал. А вам стоит подумать, прежде чем на меня нападать.

Смерть неуверенно переминался с ноги на ногу. Он никак не мог решить, нападать ему на наглеца или все же стоит повременить. Хотя больше он склонялся ко второму варианту, не смотря на подленький червячок сомнения, который затаился где-то в глубине его черной души.

- Тээээкс… Посмотрим… Чего я хотел сделать? – Чувака явно забавляла вся эта нелепая ситуация. – Эй ты! Ну ты! Да я к тебе обращаюсь! Длинные волосы, бледная рожа, телосложение цыпленка, стоишь около колонны. Не ссы, подойди поближе! Молодчина! Как тебя зовут!

- Ворон, - быстро проговорил, сглатывая слюну, высокий сатанист, чье лицо было покрыто белым гримом. Ему было очень неуютно находится подле Чувака, но и не подчиниться воле игрока он не мог.

- Ворон! Прекрасно, Ворон! Ну-ка дайка мне свой УЗИ. Ага. Вот так. Молодец, Ворон, ты далеко пойдешь. Теперь быстро – ноги в руки и организуй мне дорожку кокса. Вижу у вас тут этого дерьма навалом, а мне нужно как следует взбодриться, нас всех ждут великие дела.

Ворон спешно побежал выполнять волю нового хозяина.

- Великолепно, мальчики и девочки. Как вы понимаете, главный теперь тут я! Ах да, чуть не забыл…

Чувак, не особо церемонясь, выпустил очередь прямо в лицо Смерти и снес ему полчерепа. Наблюдавшие за этим члены банды лишь слегка дернулись, но ни один из них не сдвинулся со своего места. Чувак подошел к трупу бывшего лидера и сорвал с его шеи цепочку, на которой болтался вожделенный ключ.

- Итак, господа и дамы, на чем мы остановились? Ах да! Главный теперь тут я! Предлагаю всем подчиниться, иначе я выпущу на свободу своего невидимого друга, и тогда мы все дружно примерим деревянный макинтош. Смерть будет хоть и быстрой, но очень мучительной, так мне говорили. Воооот… - Чувак вынюхал дорожку кокаина прямо с медного подноса, который протянул ему подоспевший Ворон, и продолжил свою речь. –Ух! Какой забористый! Прямо сразу пол лица онемело! Так о чем бишь я? Ах да… В ближайшее время нам предстоит взять штурмом какую-нибудь из сопредельных нам территорий. И вы будете мне в этом помогать, иначе… ну вы сами знаете, что будет иначе. Вопросы, замечания, предложения есть?

Один из парней, разодетых в одежды викингов, пересилив всеобщий страх, шагнул вперед и, оперевшись на здоровый пожарный топор, начал говорить.

- Меня Рагнаром кличут. Я тут главный у «северных». И я вот что спросить то хотел…

В следующее же мгновения он упал рядом с телом Смерти, сраженный новой очередью из УЗИ.

- Надеюсь, теперь мы все окончательно уяснили, что никаких вопросов тут быть не может! Верно я говорю, а Ворон? – Чувак снисходительно похлопал сатаниста по плечу, а тот закивал в ответ так сильно, что казалось еще немного и его голова слетит с плеч.

- Все решаю я. Ваше дело подчиняться и не задавать вопросов. Вот такие пироги. И принесите мне наконец карту полигона, я кажется посеял где-то свой PDA. Да… И абсента бутылочка мне тоже не повредит. Слышь, Ворон! Я к тебе обращаюсь!

Юношу не нужно было просить два раза. Он мигом сорвался с места, принявшись искать карту и абсент. Чувак тем временем сбросил с алтаря чучело козла и уселся на импровизированный трон сам. Сидя на троне, Чувак скучающим взглядом осматривал свое новое войско. Затем его взгляд задержался на одном приверженце культа Вуду особенно долго. Чувак выпустил еще одну очередь и в церкви появился уже третий за последние пятнадцать минут труп.

- Тупо рожа не понравилась, - объяснил Чувак свое поведение банде и зевнул.

Никто даже не заметил, как за пределами церкви в небо взмыла очередная зеленая сигнальная ракета.

***

Прыжок… Еще прыжок… Ловкий перекат, бег по самому краю карниза… Снова прыжок… Лара двигалась по полигону очень быстро, подобно дуновению ветра. Крыши были ее магистралью. Акробатические трюки давно уже не составляли для нее особого труда. Да и в свое путешествие по таинственному миру игры она отправилась налегке – пара верных пистолетов, да хлыст. Что еще нужно человеку, много лет занимавшемуся так называемой «экстремальной археологией»?

Мисс Крофт была настроена очень серьезно. Ей нужна была эта победа, слишком уж заманчивое предложение было сделано таинственным незнакомцем. Артефакты такого уровня попадались Ларе дай бог раз в пять лет, а то и реже. А жизнь была слишком коротка, чтобы размениваться на мелочи. Судя по данным PDA, сейчас доктор археологических наук находилась в районе полигона называемом «Театром». Название району дало массивное красивое здание в стиле позднего ампира, располагавшееся на одной из пустынных площадей. Этот район контролировался группировкой неких «стервятников-денди», богатых папенькиных сынков, купивших себе билет на игру, чтобы «поохотиться». Ларе уже несколько раз попадались отряды скучающих детей аристократов и олигархов, причем хоть они и были неплохо вооружены, очевидно, что их подготовка оставляла желать лучшего. Но Крофт не вступала в стычки с небольшими отрядами. Ее главной целью был некий Алекс по кличке «Заводной апельсин» - лидер банды и хранитель ключа.

Лара свято следовала правилу «не размениваться на мелочи». Это правило работало всегда и особенно в такой необычной и удивительной обстановке.

Разглядывая фотографию Алекса, которая прилагалась к его досье в информационных материалах из PDA, Крофт сильно подивилась тому, насколько же бывает обманчива внешность. С трудом верилось, что на счету у этого смазливого «мальчика-одуванчика» десятки разбойных нападений и изнасилований. Действовал Алекс со своей шайкой в окрестностях Лондона. «Потерпи, земляк. Недолго тебе осталось…» - рассуждала про себя Лара, перепрыгивая через очередное препятствие.

Добравшись непосредственно до площади, где располагалось само здание театра, Крофт столкнулась с небольшой проблемой. Дело в том, что так просто до крыши театра было не допрыгнуть, но проблема быстро разрешилась сама собой, стоило Ларе заметить линии электропередач.

Взобравшись по проводам на крышу Театра, археолог спряталась за одной из статуй и внимательно осмотрела местность еще раз. Подходы сверху к логову стервятников-денди охраняло всего трое парней.

«Какая непростительная беспечность! Хотя откуда этим сосункам знать об основах тактического планирования? Впрочем, это мне на руку. Пока все складывается как нельзя лучше… Хороший знак» - думала Крофт, параллельно просчитывая варианты быстрого и бесшумного устранения всех трех охранников.

Наконец, найдя оптимальное решение, Лара приступила к действию.

Ближайшего из стервятников дама-игрок незатейливо повалила на землю, используя мощный удар левой ногой, проведенный по всем правилам боевого искусства. Затем два быстрых ловких свистящих удара хлыстом по рукам оставшихся двоих парней. Защитники крыши выронили свое оружие, даже не успев понять с какой стороны на них нападают. После - несколько прыжков, кувырков, перекатов и вот все трое уже лежали на крыше с переломанными шеями.

«Чистая работа. И даже без стрельбы. Умница, девочка» - похвалила сама себя Лара, осматривая оружие охранников. К сожалению там не нашлось ничего такого, что стоило бы забрать с собой. Все сплошь штурмовые винтовки последних модификаций. Оружие дорогое и на вид грозное, но Крофт знала, что профессионалы никогда не купились бы на запредельные цены и предпочли что-нибудь попроще, но поэффективнее.

Еще пара минут ушли у девушки на взлом решетки, которая вела к системе вентиляции. Заявляться в Театр через главный выход на крышу и даже с пожарной лестницы было бы слишком рискованно в ее ситуации.

После того, как археолог успешно разделалась с решеткой, наступило время блужданий по узким вентиляционным шахтам, причем преимущественно на четырех точках опоры. Крофт удавалось заглянуть то в одну, то в другую комнатку здания, но нигде она не могла найти Алекса. Дети аристократов в основном пили дорогие вина, слушали классическую музыку или просто скучали, положив оружие рядом. В одной из каморок театра Ларе даже «повезло» наблюдать эротическую сцену гомосексуального характера. Крофт чуть не вырвало от этого зрелища. «Да уж... Вот тебя и голубая кровь… О чем я думаю, о Боже, гадость какая!»

Наконец поиски девушки увенчались успехом. Алекс находился непосредственно в главном зале. Кажется, лидер стервятников заставлял своих подчиненных ставить на сцене что-то вроде матерной пародии на Шекспира. Алекс очень злился, поскольку интеллект и актерские таланты членов шайки оставляли желать лучшего.

«Какие однако эстеты собрались сегодня в Театре! Насильник-режиссер. Удивительно! Хотя ничего удивительного тут и нет, если хорошенько подумать,» - продолжала вести внутренний монолог Лара. Эта привычка выработалась у нее за время долгих экспедиций по неосвоенным диким заброшенным местам. Постоянное звучание внутреннего голоса успокаивало девушку и помогало настроиться на нужный лад.

Пробираясь к Алексу по тонкой лепнине, проходящей вдоль стен з, Крофт оставалась незамеченной никем в сумраке зала. Все были слишком увлечены постановкой. А об охране этого главного помещения стервятники кажется даже не помышляли, полностью уверенные в надежности внешнего периметра. Ларе нужно было приблизиться к горе-режиссеру всего лишь на расстояние одного удара хлыстом. Она бы просто и незатейливо сорвала вожделенный ключ у него с шеи и тут же скрылась бы в вентиляции. Обратную дорогу девушка хорошо запомнила. Ну а после того как она выбралась бы с ключом на крышу, никто уже не смог бы ее настигнуть, благо в перемещении посредством прыжков ей не было равных.

«Нда… Это даже проще чем я думала. Кажется этот ключ будет добыт малой кровью. В самом деле – всего три трупа. Смешно. Организатор игры явно хотел увидеть больше крови. Что ж, придется его разочаро…» - и в этот самый момент каменный барельеф под ногами Лары стал предательски крошиться, и внезапно осыпался полностью. Археологу ничего не оставалось, как повиснуть в воздухе, держась за лепнину одной рукой.

Надо отдать стервятникам должное, в этот раз они среагировали на звук достаточно быстро, почти профессионально и очень скоро по висящей Ларе был выпущен целый град пуль. Спасая свою жизнь, Крофт сорвалась вниз, сгруппировалась в полете и, приземлившись на мягкий ковер зала, тут же открыла ответную стрельбу по нападающим.

Почти сразу ей удалось сразить нескольких противников, но оставшиеся в живых стервятники быстренько перегруппировались и скрылись за каменными колоннами и спинками кресел.

Дальше началась игра под названием «Стреляй из укрытия», в которой Лара была далеко не так сильна как хотелось бы. К тому же на звуки выстрелов сбежались и другие денди. Они стали быстро заполнять зал, и скоро их число увеличилось до пары десятков.

«Черт! Надо же было так глупо оступиться! Неужели это конец?» - думала археолог выпуская очередную пулю в засевшего за сценическими декорациями молодого человека с какой-то новомодной разновидностью бельгийского автомата. И словно в подтверждение её мыслей, кто-то успешно подкрался сзади и оглушил девушку одним точным ударом в затылок.

Когда Крофт пришла в себя, она обнаружила что сидит на стуле посреди сцены в одном нижнем белье. Руки и ноги ее были крепко связаны. Голова нестерпимо болела, и, разумеется, никаких пистолетов и хлыста не было и в помине.

- Так! Наша принцесса очнулась! Ну, красавица! Посмотри-ка на меня! Что это за рыбка попалась к нам в сети? – слащаво растягивая слова, произнес Алекс, похотливо осматривая прелести Лары. И даже родной британский акцент его речи совсем не радовал археолога.

- Еще раз назовешь меня рыбкой, сосунок, и ты пожалеешь, что родился на свет. Понял, выродок?! – Лара понимала, что все ее угрозы сейчас не стоили и выеденного яйца, но ей необходимо было сохранить лицо перед этой кучкой подонков.

- Ого! Кисуля может выпустить коготки! Хм… Или все-таки только жалко шипеть и выставлять хвост трубой? Что? Не любишь, когда тебя гладят против шерсти? – Алекс подошел ближе, на ходу перекидывая из одной руки в другую трость с тяжелым чугунным набалдашником.

Крофт презрительно плюнула «Заводному Апельсину» в лицо и угодила ему прямо в глаз. Тот лишь мерзко захихикал утираясь.

- Слушай, Алекс! А может мы ее того… ну по обычной системе «сунь-высунь», а? – подал голос кто-то из стервятников находящихся в зале.

- Что? Джон, это ты сказал? Идея в принципе интересная… Ну-ка подойди поближе, старый друг…

Джон повиновался Алексу, уже предвкушая скорые плотские утехи. Он разве что штаны не расстегивал на ходу. Когда мерзкий потный толстяк, называемый Джоном, тяжело дыша и испуская смрадное дыхание, перемешанное с запахом дорогого, но безвкусного парфюма, добрался таки до сцены, Алекс, не сводя взгляда с полураздетой девушки, очень резко заехал Джону своей тростью, сперва между ног, а затем по лицу. Тот, скуля, опустился на четвереньки.

- Запомни ты, Джон, и запомните вы все, уроды и имбецилы! Эта дама наш гость! Она моя избранница, и я буду очень трогательно и нежно за ней ухаживать. Перед нами не просто уличная девка, которых вы раньше покрывали сотнями, а сама мисс Крофт – светило мировой археологии. И если хоть один из вас ее пальцем тронет, я лично его кастрирую, а потом заставлю сожрать собственные яйца. Понятно, уроды?

Недовольный нестройный гул был ответом Алексу.

- Ну вот и хорошо. А теперь приступим непосредственно к ухаживаниям. Какое вино вы предпочитает, мисс Крофт? Скоро нам накроют потрясающий ужин на двоих, вы должно быть сильно проголодались в пути. Чувствуйте себя как дома, но не забывайте что вы в плену! – сказав последнюю фразу, Алекс снова мерзко захихикал. Ларе искренне захотелось его выпотрошить.

Кажется серьезные проблемы у нее только начинались.

У всех в этом мире есть свои недостатки. Кто-то злоупотребляет алкоголем, кто-то лихачит на дороге, кто-то редко посещает церковь. Джервис Тетч не обладал ни одним из этих недостатков. Он почти не пил, водительских прав у него отродясь не было, и даже церковь он посещал каждое воскресенье. Но, у Джервиса Тетча был другой существенный недостаток. Он был педофилом. Маньяком - педофилом, на счету у которого было 12 загубленных маленьких девочек. Суд обвинил его лишь в пяти преступлениях, остальные доказать не смогли из-за отсутствия улик, но Джервис знал правду. Более того, ему можно сказать повезло, ведь суд в своем окончательном решении признал его невменяемым и отправил на лечение в психиатрическую клинику. Оттуда Тетч попал уже непосредственно на полигон, прямиком в банду психов, под командованием Джокера.

Тетчу было скучно здесь. Нельзя сказать, чтобы он был очень уж хорошим бойцом, он специализировался несколько в иной области, но, тем не менее, ему выдали в руки винтовку и заставили патрулировать один достаточно безопасный участок, на котором вряд ли случилось бы какое-нибудь происшествие. Его напарником был некий полоумный с посттравматическим синдромом, толку от которого не было вообще. Он был полностью погружен в мир своих фантазий и галлюцинаций, а из-за туго натянутых на лицо бинтов, невозможно было даже разобрать, что за чушь он бубнит. Ему даже оружия в руки не давали, чтобы он ненароком не загубил кого-нибудь из своих. Так что можно было сказать, что Тетч патрулировал свою территорию в одиночестве.

Какого же было удивление (и какова же была радость) Джервиса, когда во время очередного обхода в темном переулке он разглядел силуэт маленькой девочки. Сперва Тетч не поверил своим глазам, поскольку в таком диком и жутком месте можно было повстречать скорее самого Сатану, но уж никак не маленькую девочку с задумчивым взглядом.

Но девочка была реальной, она не была плодом воображения педофила, распаленного долгим сексуальным голодом. Она была так трогательная в своем милом платьице… Так трогательна и так желанна!

- Эй! Малыш! Иди сюда! Не бойся! – Тетч выдавил из себя самую обаятельную и располагающую улыбку, на которую только был способен.

Девочка стояла, заложив руки за спину, раскачивалась на каблуках и словно бы не слышала голоса Джервиса

- Малышка, подойди поближе! Не бойся! Я тебя не обижу… Хочешь конфетку? – по старой памяти Тетч всегда носил с собой полные карманы конфет. – Тебе наверно тут очень страшно и холодно. Пойдем со мной. Я приведу тебя к родителям.

- Шляпник? – наконец спросила девочка звонким голосом и указала пальцем на широкополую шляпу Джервиса.

- Э… Ну вообще-то… А впрочем называй меня как хочешь, если тебе так нравиться, - Тетч подошел к девочке совсем уже близко и понял, что она как раз из его любимой возрастной категории – тринадцать-четырнадцать лет. Ладони педофила сильно вспотели, и винтовка выскользнула из них, громко ударившись о землю.

Этот резкий звук словно бы вывел девочку из транса. Ее взгляд стал осмысленным и каким-то жестоким.

- Нет. Ты не Шляпник. Шляпник умнее и лучше тебя. А ты просто обманщик. Уходи! Не хочу с тобой играть!

- Зато я хочу поиграть с тобой! – рявкнул на девочку Джервис, не в силах больше сдерживать свою похоть. С его лица мигом сошла притворная улыбка, теперь его лицо напоминало скорее оскал хищника. Он не мог думать ни о чем, кроме того, что таиться под платьицем девчонки. Потные руки с грязными ногтями уже тянулись к ребенку, как вдруг та резко отступила назад и выбросила вперед левую руку. Что-то просвистело в воздухе, затем короткая вспышка боли и что-то теплое потекло по плечу Тетча.

Джервис неожиданно для себя осознал, что лишился уха.

- Ах ты маленькая дрянь! Что ты сделала? – заорал насильник, хватаясь за рану.

А девочка, не теряя времени даром, вскинула руку еще несколько раз и в живот, грудь и шею Джервиса впились странные, заточенные до состояния бритвенных лезвий, карты.

Захлебываясь в собственной крови, Тетч успел осознать что умирает, закиданный насмерть картами. «Какая нелепость! Хотя мне давно говорили, что это мое увлечение детьми не доведет до добра…» - только и успел подумать педофил, испуская дух.

Когда маньяк перестал агонизировать, Алиса подошла к телу и стала деловито собирать карты назад в колоду, перед этим тщательно оттирая кровь собственным платьем. Затем девочка подобрала ухо Тетча и скормила вышедшему из темноты котенку.

Наблюдавшего всю эту сцену в бинокль Сорок Седьмого прошиб холодный пот. Он видел в жизни всякое, но ребенок-убийца – это было слишком.

Напарник Тетча хоть и ошивался рядом, но совершенно ничего не заметил. Его куда больше интересовали не странные звуки раздававшиеся вблизи, а беззвучный разговор с тремя другими гранями его личности – каменной статуей ацтекского воина, циклопом из комиксов и собственной семилетней сестрой. Они спорили о теории относительности Эйнштейна и ее влиянии на котировки мировых финансовых бирж.

Он бы с удовольствием продолжил обсуждение, но был сражен метким выстрелом Алисы из винтовки Джервиса. Девочка попала прямо в сердце психу. Одной проблемой стало меньше, хотя на звук выстрелов уже бежали со всех ног другие приспешники Джокера.

Хейхачи Мишима оказался очень достойным противником. Он почти не двигался, только балансировал в боевой стойке, но опытный глаз Змея быстро определил, что пробить брешь в этой защите воина древнего клана ниндзя будет почти невозможно. Змей лихорадочно вспоминал все, что ему было известно о боевых искусствах воинов тени и, к сожалению, ничего хорошего для себя вспомнить не мог. Он лишь бесцельно кружил вокруг Мишимы, и всякий его удар натыкался на мощный уверенный блок или того хуже, на болевой захват, из которого не так то просто было вырваться. Те же удары, которые пропускал сам Змей, были воистину сокрушительными. После них он едва мог подняться с земли. А Хейхачи, казалось, забавлялся немощью своего соперника, ведь было ясно как день, что он может завершить схватку одним мощным выпадом. Но он не делал этого, будто бы растягивая удовольствие. Змей уже всерьез задумался, а не применить ли ему свое секретное оружие, но все-таки сдержался, разумно полагая, что оно еще понадобиться ему в схватке с самим Шанг Тсунгом.

- Кончай уже его. Так мы и до завтрашнего вечера можем тут просидеть, - подал голос сам Колдун, наблюдающий за схваткой со своего балкона.

Мишима отвлекся всего на секунду, дабы кивнуть своему начальнику, и Змей не простил сопернику этой оплошности. Одним резким выпадом ладони он поразил воина тени прямо в кадык. Тот закашлялся, схватился за шею, после чего пропустил мощнейший удар ногой в челюсть. Мишима отлетел на несколько метров, кувыркнулся в воздухе и, упав, уже не смог подняться без посторонней помощи.

- Что ж…. – задумчиво произнес Шанг Тсунг. – Я сам виноват в его поражении. Незачем было отвлекать мастера. Но посмотрим как ты справишься со вторым противником.

Еле заметный жест Колдуна, и вот на арене появился уже второй из бойцов, подбадриваемый выкриками зрителей.

Майк Байсон был полной противоположностью Мишимы в плане ведения боя. Если Хейхачи предпочитал отсиживаться в обороне, то Майк наоборот все время нападал, причем его атаки были настолько быстрыми, что Змей замечал лишь смазанные движения рук и еле успевал уклоняться и ставить блоки. Под настоящим ураганом из ударов, Змей вынужден был постоянно отступать, у него не было времени даже разобраться в ситуации, не говоря уже о проведении вменяемой контратаки. Удары, которые он пропускал от Байсона, были не так мощны, как удары Хейхачи, но их было много, чертовски много. Такой темп схватки очень быстро утомлял, и Змей осознавал, что если он не предпримет что-нибудь, Майк просто возьмет его измором, поскольку выносливости тайцу было не занимать.

Думать над таким решающим шагом очень сильно мешали постоянные зуботычины и пинки, которые нет-нет, да и пробивались через стену блоков.

Как ни странно положение снова спас Шанг Тсунг, причем на этот раз его поступок был близок к бессмысленному. У Змея даже появилось подозрение, что Колдун саботировал и второй бой намерено, чтобы самому размяться и поразить зарвавшегося наглеца.

Когда Байсон уже был близок к победе, когда дыхание Змея стало тяжелым и прерывистым, когда все могло решиться в течение пары минут, Шанг Тсунг сделал знак рукой, и вокруг арены, словно бы из ниоткуда, в прямом смысле из-под земли, вылезли острые лезвия и образовали стену, отделяющую бойцов от внешнего мира.

Азиаты дружно завопили в унисон, полагая это признаком скорой победы, но острая стена непостижимым образом выручила Змея. Он просто отскочил в сторону, когда Майк летел на него, с градом очередных ударов. Просто отошел в сторону и слегка подтолкнул в спину не рассчитавшего свои силы Байсона. Простейший прием из школы айки-до, обыкновенное уклонение. Но это был прием, решивший весь исход схватки. Не справившись с инерцией, таец буквально влетел в острую стену и напоролся животом на одно из лезвий, расположенное перпендикулярно к земле. На лице его застыло удивление, он словно бы не верил в свой проигрыш и свою смерть.

Второй соперник тоже был повержен.

В тот момент на лице Шанг Тсунга отразилось что-то среднее между огорчением и предвкушением. Колдун приподнялся со своего места и прыгнул на арену прямо с балкона, совершив в воздухе элегантное тройное сальто.

«Да… Дед полон сил и энергии! Может правда колдун?» - только и успел подумать про себя восхищенный Змей.

Шанг Тсунг сделал еще один жест рукой и по периметру арены зажглись огни. Сперва слабенькие язычки пламени очень скоро разрослись до размеров огненной стены, полыхающей жаром.

- С этой арены уйдет живым только один из нас. Я приказал пустить огонь, чтобы ты лучше это понял. Чтобы прочувствовал, - произнес Шанг Тсунг и тут же ринулся в атаку.

Еще не отошедший толком от двух первых боев Змей понял, что веди он бой честно, он был бы обречен. Колдун сочетал в своем грациозном танце смерти тысячи разных стилей, которые раньше казались Змею вовсе не сочетаемыми. Он без труда объединял в себе силу ударов Мишимы с частотой атак Байсона.

Не прошло и трех минут, как Колдун заставил Змея плеваться кровью из разбитого рта и выплевывать осколки зубов. Держаться на ногах уже просто не было сил, перед глазами плыли красные круги и летали черные мухи, что было очень плохим признаком.

- Видишь, игрок! Тебе нечего мне противопоставить! Я сломал тебя за несколько мгновений, а ты даже не нанес мне толком ни одного удара, - Шанг Тсунг ликовал. – Запомни перед смертью одну вещь. В этом мире не было, нет и не будет более умелого бойца чем я! А теперь приготовься… Я намереваюсь сломать тебе позвоночник ударом ноги. Можешь даже не дергаться, все уже решено.

- Позволь с тобой не согласиться… - прохрипел Змей и пустил в ход свой последний резерв. Он нащупал языком острое канцелярское лезвие, которое спрятал за щекой и без особых затей плюнул им Шанг Тсунгу в лицо. Лезвие вошло точно в глаз, и всесильный Колдун повалился на землю. С его лица даже не успела сойти торжествующая улыбка победителя.

И все разом кончилось. Огонь погас, лезвия снова скрылись в земле. Азиаты сидели молча, пораженные гибелью своего лидера. За всполохами пламени никто не заметил маленькой хитрости Змея, и это было хорошо, иначе его вполне могли пристрелить, за то что он вел бой нечестно.

Но никто ничего не заметил.

На трясущихся, полусогнутых ногах Змей подошел к павшему Колдуну и сорвал у него с шеи заветный ключ. В воздух взмыла новая зеленая ракета.

- Все! Все кончено! Можете расходиться по своим норам. Сидите тихо и вас никто не тронет. Ваша банда уже вышла из игры и если вам хватит ума не высовываться, то все вы выживите и проживете долгую жизнь, - прохрипел Змей, оглядывая бандитов.

Те некоторое время рассуждали над его словами, а затем над толпой пронесся шумный выдох сожаления, и азиаты начали кидать свое оружие на землю. Очень скоро Змей остался в полном одиночестве, сжимая вожделенный ключ в руке.

Некоторое время он просто сидел на земле, смотрел на звезды и восстанавливал дыхание, по одной древней методике. Отдыхал. Почти медитировал. Наконец, когда игрок почувствовал, что силы вернулись к нему, он поднялся на ноги и принялся выбирать себе новое оружие, из того, что оставили бандиты.

Стоило хорошенько подумать над тем, что же делать дальше.

В церкви стоял шум и гам. Новый лидер дал задание своей банде разрабатывать план нападения пожалуй на самую укрепленную и опасную из территорий. В планы Чувака входило ни много ни мало, а взять штурмом военную часть, где расположилась группировка ветеранов-профессионалов, называющих себя Псы Войны. Сам Чувак за время обсуждения так сильно налакался абсентом, что мог выдавать только бессвязные наборы букв, и было непонятно одобряет он шумную деятельность своих подчиненных или осуждает. Впрочем, он никого не убил за целый час, так что сатанисты были склонны надеяться, что все это неразборчивое мычание и похрюкивание добрый знак.

Карта уже вся покрылась набросками разных стрелочек и прочих пометок, которые, впрочем, перечеркивались и стирались ежеминутно. Каждый хотел предложить свой вариант действий, и все шло к тому, что основной тактикой штурма будет банальное нападение в лоб, ведь чтобы договориться о более сложной тактике, дьяволопоклонникам необходимо было быть куда более организованными.

Неожиданно в дверях церкви появился человек лет пятидесяти, с удивительно необычным взглядом. Казалось, он вообще не умеет моргать, и при этом его взгляд пронизывал насквозь. Сперва никто не обратил на него внимания, но затем голоса и крики потихоньку смолкли, ведь пришедший был явно не местный. На игрока он не походил, следовательно, он был из другой банды. Его бежевый плащ был весь заляпан свежей кровью, прямо как фартук мясника. В левой руке незнакомец держал что-то вроде небольшого мешка, с которого тоже обильно капала кровь, оставляя за собой неприятного вида дорожку. В правой руке гость сжимал окровавленный скальпель. Очевидно, его недавно пускали в дело.

Мутный взгляд Чувака даже слегка прояснился, он привстал со своего трона, явно желая разобраться в том, кто же это наведался в его резиденцию, да еще и так ловко обошел все посты внешней охраны.

- Ты что еще за хрен с горы, а дядя? – с большим трудом выговорил достаточно длинную фразу Чувак и снова без сил повалился на свое сидение.

- Меня зовут Лектер. Доктор Лектер или Ганнибал Лектер, если вам будет угодно. Как вы уже успели понять, я не являюсь ни игроком, ни частью вашей банды. Но я пришел к вам не просто так. Не с пустыми руками, так сказать, - голос у гостя был ровный, холодный и пробирающий до самой глубины души.

- И чего тебе нужно, доктор Лектер? Уверен, ты не пришел проверять мою медицинскую страховку. Хочешь пулю в лоб, доктор Лектер? Враче! Исцели себя сам! – так сказал Чувак и принялся целиться Ганнибалу в лоб. Получалось у него не очень хорошо, сказывалось количество выпитого.

- Убить меня вы всегда успеете – это дело нехитрое. По себе знаю. Для начала выслушайте мою коротенькую историю и мое предложение.

- Предложение? Да ты похоже спятил, дядя! Здесь я ставлю условия. Предложения, сделки… Ик!... Хм… ты определись – ты доктор или ты бизнесмен… Нет, Ворон, ты это слышал? Пред-ло-же-ни-е! – издевательски продекламировал Чувак в ответ.

- Не торопитесь. Мое предложение и впрямь вас заинтересует. Вам ведь нужны ключи, верно? Ну вот к примеру ключ, который есть у меня – это ключ банды Фурий Бейсбола, безумных любителей спорта, обосновавшихся на стадионе.

- Эге… Стало быть у тебя есть ключ! Чем докажешь, дядя?

- Строго говоря, сейчас у меня ключа нет…

- Тогда какого черта ты пудришь мне мозги?

- …Но я знаю, где он спрятан в данный момент. Поверьте мне – место весьма надежное. Знаю о нем только я. А ведь без этого ключа, впрочем, как и без прочих, вам не видать вожделенной победы, мистер…

- Чувак. Зови меня просто Чувак. Впрочем, можешь не звать – жить тебе осталось секунд двадцать. Все эти хреновы игры – спрятал, зарыл, «только я знаю» и прочее, так вот, меня тошнит от всех этих заморочек. Назови хоть одну причину, почему я не должен прямо сейчас пустить тебе кровь?

- Все просто… Чувак… Все просто. Убьете меня – останетесь без ключа Фурий Бейсбола, а следовательно без победы.

Чувак принялся буравить взглядом этого безумного доктора, но очень скоро понял, что Лектер без труда выдержит любой взгляд и переиграть его «в гляделки» просто нереально.

- Хорошо! – игрок устало откинулся на спинку своего импровизированного трона. – Ты меня уговорил, дядя. Теперь выкладывай все как есть!

- Да собственно особо и выкладывать нечего. История моя очень короткая. Ту банду, в которой, очевидно по недосмотру, оказался я, полностью перебили люди, которые служат организатору всей этой игры. Должен признать определенный вкус у него есть, надо же заделать такое масштабное мероприятие! Я попал в банду заключенных, хотя вероятно должен был бы быть одним из умалишенных…

- Короче, дядя, короче! Я понятливый. Ты мне лучше про ключ расскажи. Чем докажешь, что знаешь о его месторасположении?

- Я уже почти закончил. После того, как всю мою банду перебили, я вышел из подвала, где мне удалось переждать эту резню. Немного побродил по полигону, сменил робу арестанта на костюм по своему вкусу. Его я отыскал в одном из магазинов. Далее я серьезно проанализировал ситуацию и понял, что мне нужно заручиться поддержкой одного из игроков либо одного из лидеров банд. А в вашем лице я нашел и первого и второго одновременно. Тогда то мне и пришла в голову идея, стать единственным обладателем одного из ключей, за что я мог бы купить чье-нибудь расположение.

- Это все конечно замечательно. Но я никак не пойму, чем ты докажешь то, что ключ в том месте, где ты его спрятал? Как я вообще могу узнать, что ключ был у тебя в руках?

- Я пошел на стадион и, пользуясь некоторыми не очень гигиеничными способами, проложил себе дорогу по телам прямо к их лидеру – некоему Тайрусу «Ти» Кобу. Обычный мужлан. Ничего особенного. Не чета вам или тому же Джокеру с Колдуном. Я убил его, выпотрошил, съел его поджелудочную железу, забрал ключ и спрятал в одном месте. И чтобы вы поверили мне, я прихватил один гостинец, - произнеся это, Ганнибал выбросил перед собой окровавленный мешок. Из него выкатилась голова с выпученными от ужаса глазами и ртом, который был раскрыт в беззвучном крике.

- Прошу любить и жаловать. Тайрус «Ти» Коб – собственной персоной. Не весь, но тащить все тело было бы слишком накладно, надеюсь, вы меня поймете.

Некоторых сатанистов затошнило, другие резко побледнели.

Чувак же и не думал раскисать, а только лишь внимательно осматривал валяющуюся на полу голову.

- Хм… Ворон! Это действительно лидер той банды? PDA то я свой потерял, сверяться мне теперь не с чем.

Ворон оглядел голову, прикрывая рот и нос рукой и наконец уверено кивнул.

- Вот же черт! Ладно, доктор Лектер. Добро пожаловать в клуб. Как вы обошли нашу охрану, кстати? Впрочем я догадываюсь… Хм… кровь то на скальпеле еще даже не высохла… Ага… А вот ты, Ворон, кажется мне больше не нужен. У меня теперь будет другой помощник. Поумнее да порасторопнее чем ты, так ведь доктор? – Чувак навел ствол УЗИ на Ворона, и юноша беспокойно заметался по церковному залу, пытаясь спрятаться за спинами товарищей, но все лишь отталкивали его.

- Стоять, трус жалкий! Умри же ты как мужчина! – Чувак продолжал целить в бывшего фаворита. Лектер смотрел на всю эту комедию с чувством легкой брезгливости и разочарования.

- Есть! Поймал! – наконец Чувак припер Ворона к стене и, подойдя чуть поближе, спустил курок. УЗИ лишь издал сухой щелчок – патроны кончились.

- Ну надо же… Раз такое счастье случилось, живи пока Ворон. Я ведь даже к тебе немного привык, - сказал Чувак и отвернулся от приговоренного дьяволопоклонника, потеряв к нему всякий интерес.

Ворон упал в обморок.

- А я говорю, пошли к неграм!
- А я говорю, пошли к скинам!
- Нет к неграм!
- Нет к скинам!
- Нет к неграм!
- Нет к скинам!
- Нет к неграм!
- Нет к скинам!

Этот незамысловатый диалог Сэм Фишер и Макс Пейн вели уже на протяжении часа. Все это время они двигались точно вдоль границы территорий Зоопарка и Жилого Массива, облюбованных скинами и неграми соответственно. Оба бойца были очень упрямы, и каждый не хотел отступать от своей позиции. Двигаться точно вдоль границы помогала фотографическая память Фишера, борец Третьего Эшелона не соврал, когда сказал, что запомнил точное месторасположение территорий всех банд на полигоне. Его же страсть к скрытному перемещению помогала уходить от ленивых патрулей белых и черных, а также не вступать в приграничные стычки, которые Сэму с Максом довелось наблюдать аж несколько раз.

- Нет, мы все-таки пойдем к неграм!
- А мне кажется, что лучше будет пойти к скинам!

Братья по несчастью, через первые полчаса утомительного диалога, хотели было решить спор простым броском монетки, но монетки под рукой как назло ни у кого не оказалось. Тогда Макс предложил использовать вместо монетки пуговицу от своего плаща, на одной стороне которой чуть облупилась краска. Но Сэм не согласился, заподозрив Пейна в каком-то жульничестве.

- Нет к неграм!
- Нет к скинам!
- А я к неграм!
- А я к скинам!
- А я на пенек!
- Что?

Фишер остановился и пристально посмотрел Пейну в глаза, словно пытаясь удостовериться, правильно ли он расслышал последнюю фразу.

- Я говорю, а я на пенек! Не врубаешься? – Макс хитро-хитро улыбался и тоже глядел на Сэма. Наконец, осознав, что Фишер не намерен поддержать шутку (и вообще не факт, что он ее знает и понимает), Пейн снизошел до объяснений. – Ну ты же мне все время противоречишь! Ты должен был сказать, а я с пенька! Потом я бы сказал, а я на рака! А ты должен был бы сказать…. Ох… Ну в общем не важно. Слышь, Робокоп хренов, у тебя вообще есть чувство юмора? Или ты бесчувственный кусок железа на ножках? – улыбка быстро сползла с лица Макса. Сэм лишь непонимающе пожал плечами, и соратники двинулись дальше.

Некоторое время их путь проходил в молчании. Затем Макс остановился, и его пробила сильная мелкая дрожь. Сперва Сэм подумал, что так проявляется какая-то неведомая болезнь, он решил, что у Макса начинаются спазмы боли. Но Пейн просто смеялся. Достаточно громко смеялся, можно даже было сказать - гоготал, почти согнувшись пополам от хохота.

Фишеру это очень не понравилось. Такой сильный истерический и абсолютно беспричинный смех мог быть симптомом накатывающего безумия, а ведь свихнуться в условиях полигона особого труда не составляло. Он отошел от Пейна на несколько шагов и вытащил из кобуры пистолет, готовясь в любой момент дать обезумевшему игроку достойный отпор. Но Макс даже и не думал нападать. Стоя спиной к Фишеру, он махал руками, делая вид, что ему не хватает воздуха от смеха. Наконец бывший полицейский заговорил:

- Слушай, Робокоп! Ты же Сэм! А я Макс! Сэм и Макс! Понимаешь? Ну это как садо-мазо получается! Что, не смешно? Ладно, фигня садо-мазо. Была еще игра такая, помнишь? Компьютерная, рисованная! «Сэм и Макс отправляются в путь!» Кажется так называлась или что-то вроде того! У-ха-ха-ха! Я сейчас просто умру! Ха-ха! Там про двух друзей детективов. Сэм – это такой серьезный и умный пес, в костюме как у Майка Хаммера. Тоже с шутками и юмором у него проблемы. А Макс – это его напарник, совершенно безумный белый кролик. Вообще псих полный, крыша у него не на месте! Представляешь, Фишер! Ха! Мы как будто вышли с тобой из этой долбанной игры! Сэм и Макс… Ха-ха-ха! Сэм и Макс отправляются в путь! Труба зовет! Тру-ту-ту-ту! Ха-ха… - Пейн развернулся и, увидев обнаженный пистолет, просто таки захлебнулся собственным смехом. Ему уже не было забавно. Он со всей серьезностью дал понять Фишеру, что вообще-то он в порядке, а это так… Смешинка в рот попала.

Сэм неохотно убрал пистолет, но еще долго пристально следил за поведением игрока.

- Не… Робокоп, может быть я и не Эдди Мёрфи, но мои шутки не такие уж бездарные. Впрочем похоже ты не играл в эту игру… Нда… Это я уже понял…. Кстати об Эдди Мёрфи. Не пора ли нам заглянуть в гости к неграм?

- Уже поздно, Макс. Мы уже пришли на территорию стервятников-денди, которая обозначена на карте как Театр. Понятия не имею, что означает название этой банды, но предлагаю решить нас спор, приняв третье решение. Ни тебе, ни мне, так сказать.

- Хитрец ты, Фишер! Умный песик Сэм… Ты же с самого начала знал, что мы двигаемся в эту сторону!

- Только так мы могли бы завершить этот бессмысленный спор, верно?

- Верно. Ты меня уломал. Заглянем в Театр. Что там у нас сегодня ставят? Я бы взял пару билетов на канкан. А лучше на стриптиз.

- Я бы предпочел какой-нибудь мюзикл.

- Ого, Робокоп! Да ты чертов эстет!

- Стараюсь…

Фишер и Пейн пересекли границу района стервятников и стали двигаться по направлению к самому большому зданию, которое выглядывало из-за крыш других домов. Если вожделенный ключ и мог где-то находиться, то только там.

***

- Алекс! Алекс, отвлекись на секунду!

- Пошли все вон! Я занят! Я с дамой!

- Алекс, это не штуки! Кажется у нас назревает серьезная проблема!

- Воооооооооооооооон!!!!! – взревел Заводной Апельсин и начал кидаться в своих подчиненных тяжелыми бронзовыми подсвечниками со стола. Тех словно бы и след простыл.

- Вот… Фух… Так-то лучше, не правда ли мисс Крофт? – Алекс с трудом отдышался, прогоняя собственный гнев, и снова уселся в кресло. Участников импровизированного «свидания» разделял достаточно большой стол, заставленный разными изысканными блюдами и бутылками с вином, большую часть из которых Алекс уже успел ополовинить. Он пару раз предпринимал попытки развязать археологу хотя бы руки, но больные удары быстро заставили его переменить свое мнение относительно этого решения. Лара была сейчас связана по рукам и ногам, а чтобы девушка больше не плевалась и не сквернословила, рот ее украшал кляп, сделанный из шелкового носового платка Алекса. «Слава Богу, хоть платок был чистый» - только этим девушка и могла сейчас утешиться.

- Может быть еще музыки? Старина Людвиг Ван Бетховен даже мне иногда надоедает. Предлагаю сменить пластинку и послушать что-нибудь из Фрэнка Синатры или Луи Армстронга, вы я надеюсь не против? – шатающейся пьяной походкой Алекс двинулся к древнему патефону, стоящему за кулисами, в прямом смысле поменял пластинку. Раздались первые ноты «My Funny Valentine».

- Великолепно! Что может быть лучше ретро? Пожалуй только классика. Еще вина? Пожалуй! – Алекс взял со стола очередную бутылку и, запрокинув голову, сделал несколько жадных, быстрых глотков. Вино полилось у него на рубашку и расплылось кровавым пятном по белому подобию пижамы, в которую был облачен «Заводной Апельсин».

- Дамам не предлагаю, дабы вы не решили, что я пытаюсь вас споить. Алекс – честный мальчик, он завоевывает девушек не дешевыми трюками с пойлом, а только лишь силой своего обаяния – произнес Заводной Апельсин и довольно рыгнул. Крофт лишь брезгливо поморщилась.

- Эй… Алекс… Мне совестно тебя отвлекать, но там такое твориться на улице! Этот парень в плаще появился из ниоткуда и еще…

- ВОООООООООООООН! Я же сказал, всем вон! Я наедине с красавицей, вашу мать! Не желаю ничего слышать. Неужели вы не можете уладить все проблемы сами? – на этот раз в стервятников полетел тяжелый металлический поднос с фруктами. Затем хрустальная ваза с цветами. Бандитам ничего не оставалось делать, кроме как ретироваться подальше от своего разгневанного шефа.

Сэм и Макс тем временем уже пробились на площадь. Два профессионала действовали слажено и четко. У неорганизованной золотой молодежи не было ни единого шанса выстоять под градом выстрелов. Макс в основном выбегал вперед и отвлекал внимание на себя, уворачиваясь от пуль длинными прыжками и перекатами. Сэм же контролировал ситуацию из какого-нибудь темного угла и добивал особо зарвавшихся стервятников точными выстрелами в голову или грудь.

Но Алекс не знал, что бойцы уже вплотную подошли к дверям Театра, положив почти всю охрану внешнего периметра. Он был пьян и заворожен обществом Лары.

- Мисс Крофт! Мы торчим тут уже почти два часа. Пожалуй, это самое долгое свидание за всю мою короткую, но очень яркую жизнь. Неужели ваш покорный слуга не заслужил хотя бы одного скромного поцелуя в щечку? Мне кажется, это было бы достойной наградой за все, что я для вас делаю. Нет? Ах оставьте, я по глазам вижу что нет… Очень жаль… Ну тогда – немного потанцуем! – Заводной Апельсин вскочил на стол и принялся кривляться под переливы голоса Синатры. «А ведь танцует он еще хуже чем ухаживает… Тьфу! Если бы могла отвернуть голову – не смотрела бы… И интересно, что же у них там за проблема назревает? Какой еще парень в плаще?» - Лара рассуждала неспешно и словно бы отстраненно. Еще час таких «ухаживаний» и девушка попросту отключилась бы от происходящего. Все это было куда утомительнее, чем акробатические трюки в заброшенных храмах, гробницах и катакомбах.

Алекс продолжал кривляться на столе, подпевая мерзким голосом исполнителю, умершему около пятидесяти лет назад. Он выгнал своих помощников и в третий раз, не смотря на то, что звуки выстрелов раздавались уже внутри Театра. Но Заводной Апельсин словно бы не обращал на это внимания.

Он действительно удивился, когда главные двери, ведущие в зал, распахнулись от мощного удара ногой, и на ковровое покрытие ступил некто в черном плаще, с ног до головы забрызганном чужой кровью. В руках некто держал штурмовую винтовку, явно подобранную с одного из трупов стервятников-денди.

- Привет, девочки и мальчики! Чем это вы тут занимаетесь? Впрочем, даже не хочу знать. Сворачивайте свою контору – копы пришли! – Макс сделал несколько уверенных шагов вперед и вскинул винтовку, целясь в Алекса, определяя его в приоритетные цели.

- Ты откуда здесь взялся? Ты еще кто такой? Точно не из моих ребят значит… - Алекс постепенно трезвел и приходил в себя. Он отложил в сторону тяжелую трость, и рука его незаметно скользнула за спину. – Впрочем, кто бы ты ни был, скажу тебе одно, ненавижу копов, во всех их проявлениях! – Алекс уже почти достал из-за спины специально припасенный для таких случаев золотой кольт «питон», но его руку перехватил вынырнувший из темноты закулисья Фишер.

- Не любишь копов? А они тебя тоже не слишком любят парень, - прошептал Сэм прямо на ухо Алексу. – Теперь будь умницей и выкладывай мне все что знаешь.

- Что знаю? А что может знать бедный юноша из лондонских пригородов? Ай! Больно! Хорошо я все скажу!

- Молодец. Сколько ключей уже успели разобрать?

- Я не знаю! Честно не знаю! За ракетами я не слежу, а мини-компьютера как у прочих игроков у меня нет. Мой-то ключ у меня на шее. Забирайте его – он мне не слишком сильно нужен. Только отпустите, пожалуйста, ну пожалуйста, дяденька полицейский!

- Успеем еще забрать твой ключ, никуда ты не убежишь. Что знаешь про Джи-мена?

- Кто? Джи-мен? А… тот парень в костюме… Да в сущности ничего. Его люди… Распространители… Стали захаживать в закрытые клубы и предлагали билеты на одну мегавечеринку, на которой, по слухам, можно будет убивать людей. По-настоящему. Многие из наших купились. Ну и меня позвали, как самого опытного. Вот и все! Я даже не видел его вживую ни разу, только на фотографиях и через видео.

- О чем он рассказал вам? Для чего нужны эти ключи?

- Ай! Я не знаю! Думаю, что ни для чего. Это просто прихоть безумного миллионера или миллиардера даже скорее. Вот и все! Тут не надо искать смысл!

- Хорошо. Кто эта девушка?

- Мисс Лара Крофт. Светило мировой археологии.

- Как она оказалась здесь?

- С неба упала…. Эй, да больно же! Я не вру, она свалилась нам прямо на голову откуда-то сверху. Все! Я все рассказал, можно меня теперь отпустить?

- Нет, - Сэм достал нож и незатейливо всадил его Алексу в печень. Агония была недолгой. Убивая аристократа-насильника, Фишер испытывал знакомое чувство гадливого удовольствия. Он понимал, что избавил мир от еще одного подонка, хотя в целом убивать людей было не хорошо. Но он уже слишком долго был на этой работе.

Макс тем временем помог Ларе избавиться от пут и, порывшись в разбросанном вокруг хламе, сумел таки отыскать ее одежду и снаряжение. Его не стали уносить далеко, а просто сбросили в оркестровую яму.

Фишер вертел в руках ключ, сняв эту безделушку с шеи Алекса.

- Смотри, Макс. Мы с тобой только что положили два, а может и три десятка человек ради вот этой вот хреновины. Ты не находишь все это странным?

- Еще как нахожу, Сэм! Да вот только выбора у нас особого нет. И… кстати… кому же достанется этот ключик, мне или тебе? Сразу скажу тебе, Фишер, что здесь среди местного хлама я нашел одну занятную монетку. Кажется это английский фунт. Ну? Что скажешь? Королева или решка?

- Пусть будет решка.

- Отлично! Тогда у меня будет королева. А если ни то и ни другое, то ключ оставим прямо здесь, добро? Смотри, я бросаю!

Пейн подбросил монетку в воздух, и она была рассечена напополам быстрым, свистящим ударом хлыста Крофт, о которой при дележе ключа кажется вообще все позабыли. Следующий удар хлыста бросил ключ прямо в руки археологу.

- Кажется вам обоим не повезло, мальчики! Ни решка и ни королева. Ключ я заберу себе, мне он еще понадобиться. Я конечно благодарна вам за освобождение и все такое… Даже пожалуй вспомню этот эпизод при нашей следующей встрече. Но сейчас мне пора. Еще несколько ключей ждут свою будущую хозяйку, - сказав это Лара быстро скрылась в глубине зала. Ни Сэм, ни Макс не стали ее догонять. Все произошло слишком быстро и неожиданно.

- Ну ничего, Сэм. В конце концов, дамам надо уступать. Меня так мама учила, - только и мог саркастически хмыкнуть Пейн.

Фишер ничего не ответил.

Нико бежал очень долго. Казалось, будто за ним гонится сам дьявол. Остановился он лишь тогда, когда это ужасное мерзкое чувство страха, пронизывавшее его всего насквозь, слегка притупилось. Попроси кто-нибудь объяснить Белича, что же так сильно его напугало на территории Свалки, он, пожалуй, затруднился бы дать четкий ответ. Но одно он знал точно, теперь ни за какие коврижки он не пойдет на Свалку еще раз. Даже если он останется единственным выжившим игроком, а банда сталкеров будет последней сохранившей ключ.

Час назад, когда Нико решил исследовать Свалку, ничто не предвещало такого исхода. Впрочем, то, что эта территория сильно отличается от прочих, автовор уяснил как только ступил на ее землю. Во-первых, на Свалке не было животных. Бродячие псы, кошки, вороны и крысы хозяйничали повсюду на полигоне, но на Свалке их не было. Совсем. Сперва игрок даже не заметил этого, но тишину и свист ветра не разбавляли привычные лай и карканье. Во-вторых, пока Белич бродил по сталкерской земле ни один член банды так и не попался ему на глаза. Эта группировка и так отличалась особой загадочностью, в частности про лидера и по совместительству носителя ключа в PDA Нико в разделе досье содержалась всего одна незамысловатая строчка. «Меченый. Он же Стрелок. Неформальный лидер группировки. Настоящее имя, возраст, биография, особенности характера, внешность, послужной список – неизвестно». Вот так. Этот самый Меченый или Стрелок был чем-то вроде призрака. Особенно странно выглядела такая секретность на фоне развернутых досье лидеров других банд. В-третьих, странные знаки вроде дорожных, но заполненные непонятными символам встречались то тут то там. Непонятно было для какой цели установили эти указатели. Плюс ко всему, все поясняющие надписи были сделаны на русском, который Белич знал недостаточно хорошо, и даже его родной сербский не мог ему помочь разобрать загадочную кириллическую вязь. В-четвертых, несколько раз ему встретились трупы членов других банд, видимо разведчиков с сопредельных территорий. Выглядели трупы просто чудовищно, как будто бы их рвали в клочья дикие звери. Некоторые из горе шпионов были подвешены вниз головой на неких подобиях виселиц, другие были посажены на кол, а кое-кто был сожжен на импровизированных кострах. Предположительно заживо.

Но все эти факторы, хоть и бередили воображение, хоть и внушали серьезные опасения, но вовсе не они явились ключевым моментом, из-за которого Нико так спешно покинул Свалку. Просто в какой-то момент на него напал страх. Или даже ужас. Его ни с того ни с его прошиб холодный пот, руки сами по себе стали трястись, душа ушла в пятки. Отчего? Почему? Совершенно непонятно. Автовор повидал в жизни всякого и напугало его явно не наличие изувеченных трупов и не отсутствие зверей. Это было нечто неописуемое, пронизывающее насквозь и совершенно необъяснимое. Белич просто вдруг остановился, издал дикий крик и бросился бежать. По дороге он даже выронил из рук Калашников, и у него не хватило духу вернуться и забрать свое оружие.

- Матка Боска… Матка Боска… Матка Боска… - только и мог шептать серб, переводя дух. Он все еще не был уверен, что он находится в безопасности. Страх вроде бы уходил, но опасения оставались.

- Слава Богу, хоть не все оружие растерял. Да и PDA по-прежнему со мной. Кстати неплохо бы выяснить где это я оказался… - пробормотал Нико сам себе под нос и принялся исследовать карту. Чтобы успокоиться еще больше, автовор присел на ржавую лавочку и приступил к детальному исследованию своего миникомпьютера. Порывшись в настройках, он даже сумел сменить язык меню, на родной, что очень его обрадовало. На сербском работать с этой машинкой было значительно легче, ведь, как и у всякого другого эмигранта, в английском у Нико существовали значительные пробелы. Одним из самых удивительных открытий, сделанных Беличем при исследовании PDA оказалась хитро запрятанная в настройках функция радара, который обозначал на карте наличие других людей.

- Интересно… Хм… А кто-нибудь из игроков кроме меня вообще знает про эту функцию? Это мне очень поможет. Думаю, так можно будет вычислить даже тех невидимых парней в нанокостюмах. Хорошо! Очень хорошо!

PDA таил в себе еще множество сюрпризов. Нико внимательно прочитал досье на каждого из игроков, эту функцию он кажется просто не заметил раньше. Затем прочел данные по ключам. В PDA наличие ключей у той или иной банды отражалось в реальном времени! Это могло сэкономить кучу времени, ведь в этом случае не нужно было бы ломиться на территории группировок, которые уже были «выпотрошены». По последним данным ключи сохранили следующие лидеры – Джокер, Меченый, Джон Маллинз – лидер «псов войны», а также Вильгельм «Сейбор» Деккер – главный скин, и Мартин Лютер Тайсон по кличке «Четвертак» - заводила негров. Все эти персонажи внушали автовору нешуточные опасения, но все же решил, что попытает счастья с Четвертаком, неудавшейся реп-звездой, ставшей впоследствии самой влиятельной черной шишкой на всем Западном побережье США.

- Как все-таки оперативно работают все эти ребята… другие игроки… всего несколько часов длиться игра, а ключей то осталось – всего ничего. Хм… Ну а чего ты хотел, там такие суровые ребята… Не чета тебе, старина Нико – сказав это Белич приподнялся, бросил пару недобрых взглядов в сторону Свалки и двинулся в сторону Жилого Массива. Как ему предстояло забирать ключ, не имея на руках даже калаша, он не знал. Вся надежда была на радар встроенный в PDA и скрытное перемещение по темным улицам, непосредственно к Четвертаку. Только тогда у автовора оставался хоть какой-то шанс уйти от негров живым. Впрочем, где искать этого самого Мартина Лютера Тайсона было непонятно, поскольку все здания Жилого Массива были однотипными бетонными коробками, и никакое из них не выделялось подобно Театру, Тюрьме или Больнице.

- Придется поспрашивать у добрых людей. Только спрашивать нужно будет очень вежливо. Да. Вежливо и с пистолетом. Охохо, говорила мне мама – не найдешь ты счастья в этой Америке, одни только беды. Кто же знал, что мама окажется настолько права?

Нико достаточно долго бродил по Жилому Массиву. Он без труда выявлял патрули с помощью радара и без особых хлопот избегал встреч с ними. Он искал одинокого, отбившегося от своих бандита, чтобы хорошенько его допросить под дулом пистолета, а затем оглушить, связать и бросить в каком-нибудь подъезде. Белич был категорически против лишних убийств. Пока на игре ему довелось убить всего одного человека, и он не горел желанием увеличивать свой личный счет. По-хорошему было бы неплохо и Четвертака оставить в живых, а ключ просто потихонечку украсть. В конце концов, серб был хоть и авто, но прежде всего вор. Вор, а не убийца. Заповедь «не убий» не случайно стояла в священных скрижалях раньше чем «не укради», Нико хорошо про это помнил.

Наконец сербу улыбнулась удача. Какой-то «гангста» отошел достаточно далеко от своих и скрылся за гаражами. Белич на полусогнутых прокрался к негру за спину. Бандит попросту пошел отлить, неосмотрительно заправив свой собственный ствол просто в задний карман брюк. Видимо в среде черной братвы было принято именно так носить оружие.

Нико без труда вытащил Берету негра из заднего кармана и ее же приставил к его затылку.

- Здравствуй, черный товарищ.

- Ни хера себе у вас шуточки, братаны! Я тут сходил по маленькому, а теперь кажется еще и по большому заодно схожу! Хорош прикалываться! Уберите к черту пушку от моей башки! Она же выстрелить может!

- Мне жаль, товарищ, но это вовсе не шутка. Разве ты узнаешь мой голос? Да и акценты у нас с тобой разные, хотя и твое и мое произношение далеко не гарвардское

- Срань господня, меня что сейчас замочат? Твою мать, ну почему именно меня? Эй ты, мужик с пушкой у моей башки, давай может как-нибудь это… без лишних выстрелов, а?

- Будешь хорошо себя вести – сохранишь жизнь. Давай, говори, где прячется ваш босс. Мартин Лютер Тайсон? Четвертак?

- Ой-йо… Понимаешь, чувак, если я скажу тебе, мне все одно не жить. Четвертак суровый пахан, он шуток не терпит и за косяки карает нещадно. Может задашь вопрос полегче, а? У меня есть звонок другу или помощь зала, а?

- Где Четвертак? Если не ответишь через пять секунд я вышибу тебе мозги… Раз… Два…

- Ай! Сука! Ты галимая белая сука! Чертов белый урод!

- Три… Четыре… Взвожу курок… Слышишь щелчок?

- Да! Я знаю где Четвертак. Это пятый дом, если идти по шестой линии. Ну тут так улицы называются, они все похожи как мои черные яйца. Слушай, чувак. Я все тебе сказал! Пожалуйста, дай мне хоть хрен свой в штаны заправить, я же тут застужу себе все!

- Чем докажешь, что не соврал?

- Клянусь своей черной жопой, что я сказал правду! Тебе бы блин к голове пушку приставили, я бы посмотрел, как ты там геройствовал бы!

- Хорошо. Так и быть поверю тебе, товарищ, - Белич уже занес руку, чтобы вырубить чернокожего бандита, но тот неожиданно задал вопрос.

- А че все товарищ, да товарищ? Ты что хренов коми? Коммунист? Хренов русский из Страны Советов?

- Страны советов уже давно не существует. Я серб.

- Точно! Серб-хренерб, мать твою! Ты Белич, да? Нико Белич?

- Да. Нико Белич – это я.

- Круто! Круто! Охренеть как круто! А ты знал Карла «СиДжея» Джонсона?

Некое смутное воспоминание все-таки пробилось сквозь толщу памяти автовора.

- Нет. Я не знал его лично, но много о нем слышал. Он проходил в сводках полиции под тем же кодом что и я. Он был второй великий автовор в стране. Я четвертый.

- Ух, блин! Вот это тема! Чувак, ты понимаешь, что нам обоим очень повезло? СиДжей в большом авторитете у наших. Он что-то вроде легенды. А вы с ним получается вроде как братья… Ну или там кузены… Короче родственники. Плюс ко всему ты еще и не белый.

- Я? Не белый? Почему?

- Ну ты же русский, так?

- Серб.

- Серб-хренерб, какая в жопу разница? Все вы, эмигранты недалекие, все вы одним миром мазаны. Русские, сербы, индусы, турки. В общем ты конечно не из наших, но и не белый тоже. Сам посуди, подал бы тебе руку какой-нибудь менеджер-республиканец англо-саксонского происхождения с Уолл-стрит?

Белич всерьез задумался над этим вопросом и вынужден был признать, что в словах черномазого определенна была логика. Он был бесправный эмигрант, рецидивист и негры из трущоб были ему все-таки чуточку ближе, чем коренное белое население Америки.

- Ну и что ты мне предлагаешь в связи с этим? Брататься и поцеловаться в губы?

- Нет, чувак-серб. Этого не надо. Мы все-таки не пидоры из Сан-Франциско, мы реальные пацаны. Я предлагаю тебе медленно убрать пушку. Потом мы с тобой выйдем к остальной братве. Я тебя представлю и толкну за тебя телегу, мол так и так – названый кузен самого СиДжея к нам пожаловал. Братва тебя стрелять не будет и в обиде не оставит. Потом к Четвертаку заглянем, перетрем как цивилизованные люди, что у тебя за дело к нему.

- А то он не знает. Ключ мне нужен.

- Ну так выторгуй у него ключ. Предложи ему какую-нибудь сделку. Все лучше чем палить друг по другу.

Это было верно сказано. Палить ни по кому Нико совершенно не хотелось.

- Ладно товарищ. Как там тебя… Ты меня убедил. Можешь медленно повернуться. Только пушку я тебе не верну. Иди - представляй меня братве. Одно лишнее слово и я таки вышибу тебе мозги, учти ты у меня на мушке. Но я надеюсь, мы оба заинтересованы в мирном исходе.

- Еще бы! – сказал негр и повернулся к Беличу лицом. – Слушай, братан-серб, меня все кличут Маркус Рид. И я кстати тоже не последний гангста на этом районе. Слушай, братан-серб, ну и напугал же ты меня! Твою мать! Но не боись, я все сделаю чики-пуки. Проблем ноль! Все мы будем в шоколаде, я тебе отвечаю. Отойди теперь ненадолго, я братву позову.

И что самое удивительно Маркус не соврал! Он действительно достаточно четко дал своему отряду понять, что Нико Белич скорее потенциальный друг чем враг и очень скоро автовор двинулся на встречу с Четвертаком, окруженный со всех сторон чернокожими амбалами в широких штанах и безразмерных майках.

При ближайшем рассмотрении Четвертак оказался небритым жирдяем, чье тело было сверху донизу покрыто татуировками, а на шее у него болталось немыслимое количество реперских «цацок», среди которых не так то просто было разглядеть цепочку с заветным ключом.

Появлению белого на своей территории Мартин Лютер Тайсон сперва очень сильно не обрадовался.

- Маркус, какого хрена ты привел сюда эту белую рвань? Ты что совсем того? Это территория черных, мать твою, моя территория или ты забыл?

- Погоди, босс, не кипятись… Дай я все объясню!

И, о чудо, Рид и здесь не оплошал. И даже непреклонный сперва Четвертак согласился с доводами своего подчиненного и наконец снизошел до разговора со своим славянским гостем.

- Ну чего? И какого хрена мне отдавать тебе этот ключ? Честно говоря, мне он на хрен не нужен, но ты же должен понимать, что мужика в костюме и его братву даже я побаиваюсь. А он дал четкие указания относительно ключа.

Нико уже знал, что ответить на этот вопрос. Он готовил свою речь всю дорогу до логова негритянского пахана.

- Да. Я понимаю, что просто так отдавать ключ ты не станешь. Но вот что я тебе скажу. Отдай ты его мне – и ты сохранишь жизнь. Да и я в долгу не останусь. Я могу серьезно помочь тебе в устранении скажем ненавистных тебе скинхедов. Просто если не я, так придут другие. А другие игроки явно не будут настроены на долгие разговоры. И они подготовлены куда серьезнее чем я. Я то что… так… рецидивист-угонщик… Ну пускай дали мне громкое прозвище, но я всего лишь угонщик и не более того. А среди прочих игроков есть например наемный убийца, на счету у которого около пятидесяти успешных заказов, по всему миру. И еще боец спецподразделения, не раз спасавший мир. Ну или скажем массовый убийца, стеревший с лица земли три городка в Оклахоме. Подумай, Четвертак, тебе охота возиться с этими людьми? Думаю нет. Как тебе обмен следующего характера – голова лидеров скинов в обмен на ключ, а? По-моему это достойное предложение.

- Нет. Смерть одного только лидера этих говнюков меня не устраивает. Они должны полечь все. Все до единого. Чтобы ни одна лысая гадина не скрылась. Что на это скажешь?

- Я далеко не супермен и нанокостюма у меня нет. Но я предусмотрел и этот вариант. Всех бритоголовых я конечно не убью, но могу вам существенно помочь в их истреблении. Механиков среди вашей братвы я так понимаю нет, все сплошь ганста?

- Точно. Работать руками – ниже нашего достоинства. Реальные пацаны сами берут все что им нужно. А к чему ты клонишь? Какие на хрен механики?

- Ладно. Этого стоило ожидать. Сам справлюсь. Найдите мне коробку инструментов плюс все те детали, которые я укажу в списке. Думаю в окрестных магазинах все это должно быть. И не вздумайте лезть за деталями на Свалку – это я так, дружески советую.

- И чего? Я все равно ни хрена не врубаюсь к чему ты ведешь!

- Просто я насчитал около десяти поломанных машин, на пути сюда. Если повозиться несколько часов, думаю, штук пять-шесть я мог отремонтировать. А на колесах убивать скинов будет значительно легче и приятней. Вы бы могли протаранить те решетки, которые служат им защитой на территории Зоопарка. Да и мобильность лишняя вам не повредит. Ну и наконец – тачки это же круто, верно я говорю?

- Откуда про решетки знаешь? Мы уже все испробовали, а взять эту линию обороны не можем!

- Сам их видел. Дай мне необходимые детали, инструменты, немного потерпи, и у тебя будут тачки. Несколько тачек. Думаю, с таким перевесом вы одолеете скинов достаточно быстро. Я мог бы даже сделать их конструкцию более прочной. Не танковая броня, но тоже ничего.

- Нда… А тюнинг крутой можешь, как в МTV Экзибит и его братва бодяжат?

- Да.

- Серьезно?

- Нет. А ты серьезно задал этот вопрос про тюнинг?

Четвертак весело расхохотался.

- Ладно, серб… Хм… Товарищ… Что-то есть в тебе такое, что заставляет верить. Но осталась одна пустая формальность. Эй! Пес-призрак!

На это странное имя откликнулся молчаливый чернокожий, который за все время разговора Четвертака и Нико только и делал, что сидел у окна и читал «Хакагуре» в дешевой мягкой обложке.

- Обыщи этого придурка, забери у него все, что сможешь забрать… И посмотри ему в глаза.

Пес-призрак очень быстро и тщательно обыскал Белича, вытащил УЗИ, Дезерт Игл, Берету, отнял даже PDA, не смотря на громкие протесты автовора. Затем бросил короткий скользящий взгляд на лицо игрока, повернулся к боссу и покачал головой.

- Нет. Этот человек не обманет нас. Я вижу это.

Мартин Лютер Тайсон довольно ухмыльнулся и произнес:

- Хорошо, Пес-Призрак. Тебе я верю как себе. Можешь приступать к работе товарищ. Давай быстренько составляй список, да собери ребят порасторопнее, чтобы были у тебя на подхвате. Когда сумеешь завести несколько машин – будет тебе ключ. А потом катись ко всем чертям! Скинам мы уж сами как-нибудь задницу надерем.

Нико еще долго не мог поверить своему счастью. Все шло к тому, что свой второй ключ игрок получит вообще без единого выстрела.

Полигон был проработан просто замечательно. Строители этого места, на радость Твердому Змею, не забыли даже о том, что всякому городу требуются подземные коммуникации. В городе было построено не только подобие канализации, но даже несколько небольших веток метро.

Забрав ключ Шанг Тсунга, Змей рассудил, что двигаться по территории полигона лучше как можно незаметнее. Старое чутье не обманула профессионального бойца спецподразделения, и он очень быстро обнаружил люк, ведущий к подземной части города.

Теперь Твердый Змей мог не опасаться вездесущих патрулей, ему были открыты все дороги, и он мог появиться почти в любой точке игрового пространства буквально из-под земли.

Некоторое время Змей просто бесцельно бродил по пустым слабо освещенным коридорам подземки, набрасывая у себя в голове примерную карту коммуникаций. Затем ему повезло встретить полноценную схему-планировку всего полигонного метрополитена. Станции на ней обозначались просто и незамысловато – как раз по названиям районов, контролируемых бандами.

Сверившись с данными PDA, игрок решил пройтись на территорию Свалки. Военную часть он ставил в приоритетные цели, понятно, что самые тяжелые бои предстоит вести с ветеранами, но все-таки лучше было оставить столь сложную задачу так сказать на десерт. Что же до негров, скинхедов и психов, то Змей был почти на сто процентов уверен, что с ними разберутся и без его участия. Не такие уж и серьезные организации представляли эти группировки и, наверное, он бы попросту не успел. Так что путь был один – на Свалку, в логово загадочных людей именующих себя сталкерами.

Путь под землей был хоть и безопасен, но очень долог. В какой-то момент игрок начал откровенно скучать, ведь в самом деле, не очень весело просто наматывать по рельсам метро километр за километром да считать повороты туннелей.

Но уже на подходе к Свалке, произошло событие, заставившее Змея встрепенуться. Его карманное радио уловило отзвук чужих переговоров. Немного повозившись с приемником, игрок настроился таки на нужную волну. Судя по всему, он засек переговоры сталкеров, так как все сообщения передавались исключительно на русском. Змей очень пожалел о том, что в свое время уделял больше внимания тренировкам связанным со стрельбой и физической подготовкой. Боец спецподразделения вполне мог бы выучить русский к своим годам, также как еще десяток других языков, но как-то не сложилось.

Приподняв ствол штурмовой винтовки, Змей приготовился к скорому нападению. Надо было отметить, что у славян с территории Чернобыльской Зоны было весьма неплохое оборудование, раз их рации работали даже под землей.

Змей шел теперь очень медленно, постоянно оглядываясь и сканируя взглядом окрестности, на предмет обнаружения вероятного противника. Никаких особых планов по захвату ключа у него не было. А задача стояла перед игроком не самая простая. Мало добраться до Свалки – неплохо бы было еще определить, кто же из этих сумасшедших русских тот самый Меченый. Вполне могло сложиться так, что северные варвары вовсе не знали языка Байрона и Мики-Мауса.

В темноте промелькнул смутный силуэт. В тот же самый момент из соседнего туннеля донесся шорох чьих-то осторожных шагов.

«В кольцо берут. Кажется я серьезно влип. Хм… Может стоило таки попытать счастья с Псами Войны? Но тут уже ничего не попишешь, придется принимать бой» - думал про себя Змей и всеми силами старался не показывать окружавшим его сталкерам, будто бы он знает об их присутствии.

Снова раздался звук шагов. Еще одна тень замаячила в сумраке туннеля, на этот раз откуда-то слева. Змей изготовился стрелять на удачу. Один черт в этой темноте нельзя было быть уверенным в том, что перед тобой действительно враг, а не призрак или не плод собственного воображения.

Змей сам постарался забраться подальше в темноту. Он молил провидение о том, чтобы у сталкеров не было приборов ночного видения, иначе вся его чехарда с перемещениями просто не имела смысла. И еще он искренне надеялся, что среди русских исследователей Зоны не было снайперов. По крайней мере, не в этом секторе. Всего одна точно выпущенная из СВД пуля могла вывести из игры еще одного участника.

Сталкеры не спешили нападать. Может быть это был разведывательный отряд, которому даны были четкие указания не вступать лишний раз в столкновения, а может быть прятавшиеся в темноте люди просто ожидали когда подойдет подкрепление. С каждой секундой напряжение нарастало. Змею очень хотелось покурить, но естественно сейчас об этом не могло быть и речи.

Какая-то резкая команда на русском раздалась вдруг по каналу связи. Должно быть это было приказ, призывающий к атаке. И туннель словно бы вспыхнул, словно ожил тысячей звуков. Громкие хлопки выстрелов резонировали со стенами и создавали невообразимую какофонию. Змей резко припал к земле, а затем стал снимать врагов точными очередями, которые посылал на слух.

Видимо у сталкеров не было ни снайперов, ни приборов ночного видения, но стрелки они были очень хорошие. Да и уворачивались от пуль русские довольно-таки умело. С таким уровнем ведения боевых действий Змей сталкивался всего пару-тройку раз в жизни, очевидно противники на этот раз ему попались очень достойные.

Его почти достали несколько раз, какие-то из пуль пролетали буквально в сантиметрах от тела игрока. И Змей, как ни старался, никак не мог поразить ни одного из нападавших, он не слышал криков боли, не слышал глухого удара падающих на пол тел.

Ситуация складывалась явно в пользу сталкеров, в течение семиминутной перестрелки к ним подтянулось как минимум еще трое бойцов. Твердый Змей был зажат в угол, окружен со всех сторон, и он прекрасно понимал, что так он долго не продержится. Рано или поздно перевес сталкеров станет слишком большим, да и запас патронов у него был к сожалению не бесконечен.

Но наконец что-то стало меняться. Змей поразил таки двоих бандитов, неудачно вылезших из укрытия. Сталкеры выглядели очень странно – защитные костюмы причудливой формы дополняли противогазы старой советской модели. В темноте метро, казалось, что Твердый Змей сражается не с людьми, а с какими-то инопланетными монстрами.

Прошло некоторое время, и Змей достал еще одного. Но отряд «инопланетян» из Чернобыля был подобен лирнейской гидре. На месте каждого павшего бойца появлялось двое новых.

Бой сильно изматывал. Змей уже совсем оглох от грохотания винтовок. Он почти уж смирился с тем, что из этого сражения победителем ему кажется не выйти. Но самое обидное, что и ретироваться игрок уже не мог – сталкеры отрезали все пути к отступлению.

Словно в подтверждение пораженческих настроений Змея, почти одновременно три пули впились ему в плоть. Две раны относились к категории «царапин» – было задето плечо и колено. Третья рана была гораздо серьезнее, пуля угодила точно Змею в грудь и кажется задела легкое. Теперь боец мог передвигаться только сильно прихрамывая, он с огромным трудом мог приподнять перед собой ружье, так как рука повисла безвольной плетью, да и дышать с каждой секундой становилось все труднее.

«Ну все. Это конец. Кажется мутанты таки достали меня. Спасти меня сейчас может только чудо. Ну что, deus ex machina? Тебе бы самое время появится!»

Еще одна пуля угодила Змею в бедро. Конец был близок. Даже сумей игрок выбраться bз этой мясорубки, он бы попросту истек кровью, без должной медицинской помощи.

Твердый Змей закрыл глаза и мысленно попросил прощения у всех, кому в этой жизни он успел причинить зло.

И тогда свершилось Чудо…

Помощь пришла оттуда, откуда Змей мог бы меньше всего ее ожидать. Кто-то невидимый, быстрый и очень сильный, раскидал русских мутантов как нашкодивших котят. Этот кто-то двигался с невообразимой скоростью, он рвал несчастных голыми руками, а те выстрелы сталкеров, что все же попадали в неясную смазанную тень неожиданного заступника, отскакивали от нее с жалким звоном. Невидимый защитник Змея достаточно быстро зачистил территорию главного туннеля, хотя большинство бойцов чернобыльской группировки просто бежали в страхе, на ходу бросая оружие и снаряжение.

«Это еще что за… Ангел?... Меня защитил Ангел с небес?» - мысли Змея текли медленно и бессвязно. Кажется он начинал терять сознание от потери крови. Последнее, что он увидел, перед тем как отключиться, было то, что потолок и пол неожиданно поменялись местами. Кажется «Ангел» уносил горе-игрока прочь от места его бесславного поражения. Уносил на собственных плечах.

Змей очнулся от приятного ощущения теплоты, которое разливалось по всему телу. Затем теплоту сменил уже чуть менее приятный зуд, который особенно сильно донимал бойца как раз в тех местах, что недавно были поражены пулями. Все четыре пули прошли навылет, что было скорее хорошо, чем плохо. Змей понял, что лежит на одной из заброшенных станций метро. Кто-то заботливо раздел игрока и профессионально перевязал его раны. Да еще и вколол убойную дозу редкого и жутко дорого стимулятора регенерации клеток. Игрок по собственным ощущениям узнавал действие медикамента под кодовым названием «Стимпак». Это была достаточно новая разработка, сам Змей испытывал ее действие на себе всего пару раз. И боец хорошо знал о чудесных свойствах препарата. По прикидкам Змея уже через пару часов он будет в полной боевой готовности. Потрепанный конечно слегка, но живой и готовый биться снова.

С трудом перевернувшись на бок, твердый Змей заметил костер, который кто-то развел неподалеку. Переведя взгляд и слегка сфокусировав зрение Змей разглядел и своего спасителя.

Это был один из подчиненных Джи-мена. Всесильный Страж в своих нанодоспехах.

- Вот тебе и раз. А я думал меня ангел спас, - прохрипел игрок и снова повалился на спину.

- Я и есть ваш ангел-хранитель, лейтенант Плискин.

Змей готов был поклясться, что прекрасно знает этот голос. Но этого просто не могло быть! «Может у меня начинаются галлюцинации от потери крови? Может быть, все это просто опыт предсмертного переживания? Сейчас тоннель откроется, потом ад, чистилище, рай – все дела»

- Вы вовсе не бредите, Змей. Это действительно я, - сказал Райден и подошел к раненому поближе. Затем он снял зеркальную маску, чтобы игрок окончательно убедился в том, что Страж является одним из его верных друзей и соратников.

- Сукин ты сын, Райден! Какого черта? Нет, у меня пожалуй слишком уж много вопросов, сперва нужно покурить. Куда ты задевал мой «Лаки Страйк»?

- Я его выбросил. Все шесть пачек. У вас легкое прострелено, сэр, курить в таком случае – самоубийство. Никотин быстро попадет в кровь и все… Пиши пропало. Я специально выкинул все пачки, чтобы у вас даже искушения не было.

- Садист ты, Райден. Что там уроды в противогазах?

- Не бойтесь. Сейчас они далеко. Они наверняка не выходят за пределы своей территории. Не хотят лишни раз рисковать. А на своей территории эти гады практически непобедимы. У них там есть одна хитрая штука, обойти действие которой можно пожалуй только подземными путями. Но они кинули все свои силы на охрану подземных путей. Так что даже и не знаю как кому-нибудь удастся забрать их ключ.

- Что еще за хитрая штука?

- Волновой генератор, действующий непосредственно на психику. Вызывает острое чувство страха и паники. Если долго находится под его воздействием можно запросто сойти с ума. Это секретная еще советская разработка. Данную технологию посчитали негуманной и быстренько запретили, но Зона долгое время использовалась как полигон для испытания этой дряни и еще целой кучи малоприятных вещей. Так что сталкеры были в курсе и даже сумели воссоздать эту чудо машину. На их сленге эта дрянь зовется «Выжигатель Мозгов». У них там вообще много интересного. Монолит, О-сознание и…

- Выжигатель мозгов, говоришь? А почему им самим он все мозги не выжег?

- Не знаю. Есть две основные версии. Либо сталкеры все давно спятили, либо они знают какой-то способ защиты от этих волн. Впрочем, они крайне редко выходят на поверхность, в основном в метро сидят да по подвалам как крысы. На крыс излучение кстати тоже действует. По моим данным на этой проклятой Свалке даже насекомых нет. Все живое бежит оттуда, словно от пожара.

- Мило. Что еще интересного расскажешь?

- Да есть кое-что интересное. Вам хотелось бы узнать о цели всего этого? Вся эта нелепая игра затеяна ведь не просто так, верно?

- Ну давай, удиви меня. Пока что я думал, что это просто забава. Развлекается он так.

- Так, да не так. Весь этот проект с игрой носит название «Свободный Человек» и почему-то обозначается греческой буквой лямбда. Я уличил минутку и сумел полазить в личном компьютере моего нового начальника…

- Начальника говоришь? Как ты вообще к нему внедрился?

- Все по порядку, Змей. Слушайте. Этот самый проект «Свободный Человек» подразделяется на два этапа. Пока вы еще не прошли первый этап. Как ты думаешь, что начнется после того, когда все ключи окажутся в руках у игроков?

- Ну не знаю… Видимо игроки начнут стрелять друг друга, и в конце концов должен остаться один победитель – обладатель всех ключей. В них кстати есть какой-то смысл? Этот Форт Баярд затеян не зря?

- Нет, сами ключи – это чистая условность. Никаких дверей они не открывают. Но мыслите вы верно, после того, как все ключи останутся лишь у одного игрока он будет назван победителем. Каждому из участников было обещано что-то свое, что-то очень важное. Всех можно купить, Змей. Вот вам он что обещал?

- Обещал свернуть все программы по платформам Метал Гир. Я решил, что овчинка стоит выделки. Он и впрямь на это способен?

- Вполне возможно что да. Мы имеем дело с одним из самых влиятельных людей на земле. Патриоты в сравнении с ним просто кучка безвольных беззащитных маразматиков.

- Ого! Серьезный дядя!

- Он еще серьезней, чем вы можете себе представить. Когда наш отдел собирал по нему информацию до нас доходили весьма странные слухи. Есть фотографии начала века, на которых предположительно запечатлен Джи-Мен. На вид ему так также лет сорок-пятьдесят. Может и не он конечно, но все же… То есть по прикидкам наших аналитиков он уже разменял сотню лет. И самое интересное, что проект «Свободный Человек» рассчитан лет на тридцать, не меньше.

- Так что же Джи-мен сделает с победителем?

- Ему нужны гены победителя. Он сделает из них нового человека, что-то вроде клона. В той же папке обозначенной буквой лямбда я нашел досье на некую Саманту Фриман, которая кажется будет донашивать плод. Эта женщина – ученый. Что-то в сфере квантовой физики, кажется не последний в этой области человек. Очень может быть, что весь проект носит название в честь нее. То есть это не «Свободный Человек», а просто фамилия. Фриман. Написано везде в одно слово, кстати.

- А попроще забрать наши гены было нельзя? Раз он такой всесильный, то мог бы где-нибудь разжиться кусочком моей кожи, разве нет?

- Все верно. Но Джи-мену нужно было посмотреть кто же из вас самый лучший, самый сильный, самый приспособленный к выживанию. Он выбрал условия, в которых это бы выяснилось наверняка. Он нашел этот полигон, свез сюда кучу разных отморозков и устроил свое шоу. Так он будет уверен, что его детище – этот самый Фриман, который родится у Саманты, будет великим бойцом. Не знаю уж зачем он ему нужен, не знаю почему он выбрал в матери именно ученого - квантового физика. Ничего не знаю. Знаю лишь, что этот чертов Фриман зачем-то понадобится Джи-мену или его потомкам лет через тридцать.

- Поверить не могу. Все это затеяно лишь для того, чтобы выбрать лучшего племенного быка для рождения какого-то вшивого ученого. Твою мать!

- Да. И впрямь странная история, ничего не скажешь.

- Как ты попал к нему? Что знаешь об остальных Стражах?

- Мы вычислили его по зашифрованному объявлению в Интернете. Он искал мощных, сильных профессионалов для этого дела. Тогда мы еще ничего не знали ни про полигон, ни про нанокостюмы. Я связался с ним под видом простого наемника. Дальше был жесточайший отбор, мы буквально прошли через ад, выживал в тех условиях один из десяти. И я таки прошел испытание, внедрился и стал одним из семерых Стражей. Кстати, про остальных я не знаю ничего, мы даже лиц друг друга не видели. Встретились уже на полигоне, причем перед встречей нам было строго настрого запрещено снимать костюмы и поднимать забрала зеркальных шлемов. По моим личным наблюдениям только двое из Стражей знают друг друга, возможно, какая-та пара наемников работавших вместе. Остальные также как и я одиночки.

- Есть способ отключить костюмы?

- Никакого. Питание автономное, подзаряжаются батареи чуть ли не от воздуха.

- Прекрасно, твою мать. А где сам Джи-мен? Наблюдает за всем действом из какого-нибудь укрепленного бункера в Антарктике?

- Нет. Он тоже на территории полигона.

- Вот как?

- Да. Здесь на отшибе расположено одно поместье. Там он и сидит. Все время смотрит на мониторы, следит за каждым вашим шагом. По-моему он вообще никогда не спит и не ест. Очень странная личность.

- Есть способ пробраться туда незамеченным? Схватить гада за жабры!

- Не думаю. Но я работаю над этим вопросом. Как правило само поместье охраняют трое из семи Стражей. Остальные четверо патрулируют пространство полигона и иногда вмешиваются в ход игры.

- Значит твое вмешательство в бой со сталкерам тоже было запланировано им?

- Нет, это моя частная инициатива. Я видел, что вы не справитесь, и решил вас вытащить. В конце концов, вы меня спасали не раз и не два.

- А по попке Джи-мен не надает?

- Нет. Он наблюдает за игрой посредством спутника, а сквозь землю оптика пробиться не может. Это я точно проверял. Так что здесь нас не видят и не слышат. А PDA ваш я выбросил.

- Ты что идиот? Хотя да… извини погорячился… он наверняка был весь забит жучками.

- Разумеется.

- И что теперь делать? Я уже точно не смогу стать победителем, меня все-таки потрепали очень уж сильно. Что не делать? Сидеть и ждать у моря погоды?

- Да. Скорее всего именно это я вынужден вам посоветовать. Будете сидеть тут тихо и не высовываться – может быть выживете. А поимку Джи-мена…

- Поимку… ну конечно. Вот почему ты до сих пор его не грохнул. Правительство хочет взять его живым и выпытать все секреты, верно?

- Да, так и есть… В общем поимку Джи-мена предоставьте мне и еще одному агенту посланному сюда уже от других структур.

- Не по мне просто сидеть и ждать. Я предпочитаю действие.

- Я понимаю, может статься так, что ваша помощь еще пригодиться нам. Пока надо постараться переманить на свою сторону как можно больше игроков. И кстати, мне пора на поверхность. Лишком уж долгое отсутствие Джи-мен может расценить как нечто подозрительное, а нам бы очень этого не хотелось.

- Да уж… Ладно. Подождем.

Райден вновь закрыл забрало шлема и развернулся чтобы уйти.

- Эй, малец… - окликнул уходящего Стража Змей.

- Да, сэр.

- Спасибо. Ну все, теперь уходи, не теряй больше со мной время.