Классическая литература
 

Есть такие автора-фантасты, которых читают даже люди при одном слове ФАНТАСТИКА начинают просто плеваться, да и мы часто не воспринимаем их как фантастов. Как пример подобного хочу привести Булгакова. "Мастер и Маргарита", "Собачье сердце", "Иван Васильевич меняет профессию", что это, если не фантастика в одном из ее проявлений. Это лишь один из подобных авторов, но я уверен вы знаете и многих других.

Вспомните, хотя бы Шекспира с Гамлетом, а Алексей Толстой?

Ну, Гамлет как-то фантастикой не назвал бы, а вот "Сон в Летнюю Ночь" - это пожалуй да

Но мистика (хоть какая) в нем все-таки присутствует. А вот "Сон..." - это верно.

Энтони Бёрджесс. Заводной апельсин
 

Antony Burgess "A Clockwork Orange" (Энтони Бёрджесс "Заводной апельсин")

«Заводной апельсин» (1962) — роман Энтони Берд-жесса (1917—1993), принесший автору мировую известность. Это — одна из самых захватывающих антиутопий XX века, в которой террор подростковых банд сталкивается со всесокрушающей мощью государственной машины.
Для юного головореза Алекса уничтожение легче, понятнее и приятнее созидания. Он безоглядно творит Зло, не думая о неизбежности возмездия. Но возмездие настигает его и заставляет задуматься о личной ответственности за свою и чужую жизнь.
Сам же Берджесс был категоричен: «насилие, совершаемое индивидом, предпочтительнее насилия, совершаемого государством».

Отличное произведение. Одно из Моих Любимых. Как оно вам?
Кто ещё не читал? Можете скачать.(в архиве произведение в двух различных переводах)
Но сразу отмечу произведение не для всех. Лицам не достигшим Совершеннолетия читать не рекомендуется!

http://85.17.64.81/dl/d06ba709d9f1c3...k%20Orange.rar

Классики
 

Как вам такая фантастика? Удивилась, когда прочитала!

Евгений Баратынский
Последняя смерть

Есть бытие; но именем каким
Его назвать? Ни сон оно, ни бденье;
Меж них оно, и в человеке им
С безумием граничит разуменье.
Он в полноте понятья своего,
А между тем, как волны, на него,
Одни других мятежней, своенравней,
Видения бегут со всех сторон,
Как будто бы своей отчизны давней
Стихийному смятенью отдан он;
Но иногда, мечтой воспламененный,
Он видит свет, другим не откровенный.

Созданье ли болезненной мечты,
Иль дерзкого ума соображенье,
Во глубине полночной темноты
Представшее очам моим виденье?
Не ведаю; но предо мной тогда
Раскрылися грядущие года;
События вставали, развивались,
Волнуяся подобно облакам,
И полными эпохами являлись
От времени до времени очам,
И наконец я видел без покрова
Последнюю судьбу всего живого.

Сначала мир явил мне дивный сад;
Везде искусств, обилия приметы;
Близ веси весь и подле града град,
Везде дворцы, театры, водометы,
Везде народ, и хитрый свой закон
Стихии все признать заставил он.
Уж он морей мятежные пучины
На островах искусственных селил,
Уж рассекал небесные равнины
По прихоти им вымышленных крил;
Всё на земле движением дышало,
Всё на земле как будто ликовало.

Исчезнули бесплодные года,
Оратаи по воле призывали
Ветра, дожди, жары и холода,
И верною сторицей воздавали
Посевы им, и хищный зверь исчез
Во тьме лесов, и в высоте небес,
И в бездне вод, сраженный человеком,
И царствовал повсюду светлый мир.
Вот, мыслил я, прельщенный дивным веком,
Вот разума великолепный пир!
Врагам его и в стыд и в поученье,
Вот до чего достигло просвещенье!

Прошли века. Яснеть очам моим
Видение другое начинало:
Что человек? что вновь открыто им?
Я гордо мнил, и что же мне предстало?
Наставшую эпоху я с трудом
Постигнуть мог смутившимся умом.
Глаза мои людей не узнавали;
Привыкшие к обилью дольных благ,
На всё они спокойные взирали,
Что суеты рождало в их отцах,
Что мысли их, что страсти их, бывало,
Влечением всесильным увлекало.

Желания земные позабыв,
Чуждаяся их грубого влеченья,
Душевных снов, высоких снов призыв
Им заменил другие побужденья,
И в полное владение свое
Фантазия взяла их бытие,
И умственной природе уступила
Телесная природа между них:
Их в эмпирей и в хаос уносила
Живая мысль на крылиях своих;
Но по земле с трудом они ступали,
И браки их бесплодны пребывали.

Прошли века, и тут моим очам
Открылася ужасная картина:
Ходила смерть по суше, по водам,
Свершалася живущего судьбина.
Где люди? где? Скрывалися в гробах!
Как древние столпы на рубежах,
Последние семейства истлевали;
В развалинах стояли города,
По пажитям заглохнувшим блуждали
Без пастырей безумные стада;
С людьми для них исчезло пропитанье;
Мне слышалось их гладное блеянье.

И тишина глубокая вослед
Торжественно повсюду воцарилась,
И в дикую порфиру древних лет
Державная природа облачилась.
Величествен и грустен был позор
Пустынных вод, лесов, долин и гор.
По-прежнему животворя природу,
На небосклон светило дня взошло,
Но на земле ничто его восходу
Произнести привета не могло.
Один туман над ней, синея, вился
И жертвою чистительной дымился.

Короче говоря, живем мы с вами в эпоху, предшествующую концу человечества, не думаем о "мирском", уходим в свои фантазии (на форуме МФ сидим, например), а с последствиями не считаемся.

Интересная работа с точки зрения стиля. Что-то очень старое, глобальное. Тяжеловато, на мой вкус. Но для современной поэзии достаточно необычно. Последнее время редко встречаю стихи, в которых присутствуют и форма и неглупое содержание.

Это не современная поэзия, это поэзия XIX века. Баратынский - современник Пушкина. Но ему не повезло - не пользуется он всероссийской популярностью.
Тем стихотворение и запомнилось, что "попахивает" Гербертом Уэлсом.

Ну тогда понятно. Я плохо знаю поэзию прошлых веков (едва-едва по школьной программе), предпочитаю все новое. Но стих странноват и для того времени. Если я не ошибаюсь, современники Пушкина мало интересовались будущим человечества, предпочитая искать истины в прошлом и описывать настоящее. Очень похоже на какое-то современное подражание. :Yes:

Мери Шелли/Mary W. Shelley
 

****

Mary W. Shelley

FRANKENSTEIN, OR THE MODERN PROMETHEUS, 1818

Франкенштейн, или Современный Прометей

****

Как вы могли забыть это легендарное произведение...

****

ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА К ИЗДАНИЮ 1831 ГОДА

Издатели "Образцовых романов", включив "Франкенштейна" в свою серию, высказали пожелание, чтобы я изложила для них историю создания этой повести. Я согласилась тем более охотно, что это позволит мне ответить на вопрос, который так часто мне задают: как могла я, в тогдашнем своем юном возрасте, выбрать и развить столь жуткую тему? Я, правда, очень не люблю привлекать к себе внимание в печати; но поскольку мой рассказ будет всего лишь приложением к ранее опубликованному произведению и ограничится темами, касающимися только моего авторства, я едва ли могу обвинять себя в навязчивости.
Нет ничего удивительного в том, что я, дочь родителей, Занимающих видное место в литературе, очень рано начала помышлять о сочинительстве. Я марала бумагу еще в детские годы, и любимым моим развлечением было "писать разные истории". Но была у меня и еще льшая радость: возведение воздушных замков - грезы наяву, - когда я отдавалась течению мыслей, из которых сплетались воображаемые события. Эти грезы были фантастичнее и чудеснее [28] моих писаний. В этих последних я рабски подражала другим - стремилась делать все, как у других, но не то, что подсказывало мое собственное воображение. Написанное предназначалось, во всяком случае, для одного читателя - подруги моего детства; а мои грезы принадлежали мне одной; я ни с кем не делилась ими; они были моим прибежищем в минуты огорчений, моей главной радостью в часы досуга.
Детство я большей частью провела в сельской местности и долго жила в Шотландии. Иногда я посещала более живописные части страны, но обычно жила на унылых и нелюдимых северных берегах Тэй, вблизи Данди. Сейчас, вспоминаяо них, я назвала их унылыми ц нелюдимыми; но тогда они не казались мне такими. Там было орлиное гнездо свободы, где ничто не мешало мне общаться с созданиями моего воображения. В ту пору я писала, но это были весьма прозаические вещи. Истинные мои произведения, где вольно взлетала моя фантазия, рождались под деревьями нашего сада или на крутых голых склонах соседних гор.
В героини моих повестей я никогда не избирала самое себя. Моя жизнь казалась мне чересчур обыденной. Я не мыслила себе, что на мою долю когда-либо выпадут романтические страдания и необыкновенные приключения; но я не замыкалась в границах собственной личности и населяла каждый час дня созданиями, которые в моем тогдашнем возрасте были мне куда интереснее моего собственного бытия.
Впоследствии моя жизнь заполнилась заботами и место вымысла заняла действительность. Однако мой муж с самого начала очень желал, чтобы я оказалась достойной дочерью своих родителей и вписала свое имя на страницы литературной славы. Он постоянно побуждал меня искать литературной известности, да и сама я в ту пору желала ее, хотя потом она стала мне совершенно безразлична. Он желал, чтобы я писала, не столько потому, что считал меня способной написать что-либо заслуживающее внимания, но чтобы са[29] мому судить, обещаю ли я что-либо в будущем. Но я ничего не предпринимала. Переезды и семейные заботы заполняли все мое время; литературные занятия сводились для меня к чтению и к драгоценному для меня общению с его несравненно более развитым умом.
Летом 1816 года мы приехали в Швейцарию и оказались соседями лорда Байрона. Вначале мы проводили чудесные часы на озере или его берегах; лорд Байрон, в то время сочинявший 3-ю песнь "Чайльд Гарольда", был единственным, кто поверял свои мысли бумаге. Представая затем перед нами в светлом и гармоническом облачении поэзии, они, казалось, сообщали нечто божественное красотам земли и неба, которыми мы вместе с ним любовались.
Но лето оказалось дождливым и ненастным; непрестанный дождь часто по целым дням не давал нам выйти. В руки к нам попало несколько томов рассказов о привидениях в переводе с немецкого на французский. Там была "Повесть о неверном возлюбленном", где герой, думая обнять невесту, с которой только что обручился, оказывается в объятиях бледного призрака той, которую когда-то покинул. Была там и повесть о грешном родоначальнике семьи, который был осужден обрекать на смерть своим поцелуем всех младших сыновей своего несчастного рода, едва они выходили из детского возраста. В полночь, при неверном свете луны, исполинская призрачная фигура, закованная в доспехи, подобно призраку в "Гамлете", но с поднятым забралом, медленно проходила по мрачной аллее парка. Сперва она исчезала в тени замковых стен; но вскоре скрипели ворота, слышались шаги, дверь спальни отворялась, и призрак приближался к ложу цветущих юношей, погруженных в сладкий сон. С невыразимой скорбью на лице он наклонялся, чтобы запечатлеть поцелуй на челе юношей, которые с того дня увядали, точно цветы, сорванные со стебля. [30]
С тех пор я не перечитывала этих рассказов, но они так свежи в моей памяти, точно я прочла их вчера.
"Пусть каждый из нас сочинит страшную повесть", - сказал лорд Байрон, и это предложение было принято. Нас было четверо. Лорд Байрон начал повесть, отрывок из которой опубликовал в приложении к своей поэме "Мазепа". Шелли, которому лучше удавалось воплощать свои мысли и чувства в образах и звуках самых мелодичных стихов, какие существуют на нашем языке, чем сочинять фабулу рассказа, начал писать нечто, основанное на воспоминаниях своей первой юности. Бедняга Полидори придумал жуткую даму, у которой вместо головы был череп - в наказание за то, что она подглядывала в замочную скважину; не помню уж, что она хотела увидеть, но наверное нечто неподобающее; расправившись с ней, таким образом, хуже, чем поступили с пресловутым Томом из Ковентри, он не знал, что делать с нею дальше, и вынужден был отправить ее в семейный склеп Капулетти - единственное подходящее для нее место.
Оба прославленных поэта, наскучив прозой, тоже скоро отказались от замысла, столь явно им чуждого.
А я решила сочинить повесть и потягаться с теми рассказами, которые подсказали нам нашу затею. Такую повесть, которая обращалась бы к нашим тайным страхам и вызывала нервную дрожь; такую, чтобы читатель боялся оглянуться назад; чтобы у него стыла кровь в жилах и громко стучало сердце. Если мне это не удастся, мой страшный рассказ не будет заслуживать своего названия. Я старалась что-то придумать, но тщетно. Я ощущала то полнейшее бессилие - худшую муку сочинителей, - когда усердно призываешь музу, а в
ответ не слшишь ни звука. "Ну как, придумала?" - спрашивали меня каждое утро, и каждое утро, как ни обидно, я должна была отвечать отрицательно.
"Все имеет начало", говоря словами Санчо; но это начало, в свою очередь, к чему-то восходит. Индийцы считают, [31] что мир держится на слоне, но слона они ставят на черепаху. Надо смиренно сознаться, что сочинители не создают своих творений из ничего, а всего лишь из хаоса; им нужен прежде всего материал; они могут придать форму бесформенному, но не могут рождать самую сущность. Все изобретения и открытия, не исключая открытий поэтических, постоянно напоминают нам о Колумбе и его яйце. Творчество состоит в способности почувствовать возможности темы и в умении
сформулировать вызванные ею мысли.
Лорд Байрон и Шелли часто и подолгу беседовали, а я была их прилежным, но почти безмолвным слушателем. Однажды они обсуждали различные философские вопросы, в том числе секрет зарождения жизни и возможность когда-нибудь открыть чего и воспроизвести. Они говорили об опытах доктора Дарвина (я не имею здесь в виду того, что доктор действительно сделал, или уверяет, что сделал, но то, что об этом тогда говорилось, ибо только это относится к моей теме); он будто бы хранил в пробирке кусок вермишели, пока тот каким-то образом не обрел способности двигаться. Решили, что оживление материи пойдет иным путем. Быть может, удастся оживить труп; явление гальванизма, казалось,
позволяло на это надеяться; быть может, ученые научатся создавать отдельные
органы, соединять их и вдыхать в них жизнь.
Пока они беседовали, подошла ночь; было уже за полночь, когда мы отправились на покой. Положив голову на подушки, я не заснула, но и не просто задумалась. Воображение властно завладело мной, наделяя являвшиеся мне картины яркостью, какой не обладают обычные сны. Глаза мои были закрыты, но я каким-то внутренним взором необычайно ясно увидела бледного адепта тайных наук, склонившегося над созданным им существом. Я увидела, как это отвратительное существо сперва лежало недвижно, а потом, повинуясь некоей силе, подало признаки жизни и неуклюже [32] задвигалось. Такое зрелище страшно; ибо что может быть ужаснее человеческих попыток подражать
несравненным творениям создателя? Мастер ужасается собственного успеха и в страхе бежит от своего создания. Он надеется, что зароненная им слабая искра жизни угаснет, если ее предоставить самой себе; что существо, оживленное лишь наполовину, снова станет мертвой материей; он засыпает в надежде, что могила навеки поглотит мимолетно оживший отвратительный труп, который он счел за вновь рожденного человека. Он спит, но что-то будит его; он открывает глаза и видит, что чудовище раздвигает занавеси у его изголовья, глядя на него желтыми, водянистыми, но осмысленными глазами.
Тут я сама в ужасе открыла глаза. Я так была захвачена своим видением, что вся дрожала и хотела вместо жуткого создания своей фантазии поскорее увидеть окружающую реальность. Я вижу ее как сейчас: комнату, темный паркет, закрытые ставни, за которыми, мне помнится, все же угадывались зеркальное озеро и высокие белые Альпы. Я не сразу прогнала ужасное наваждение; оно еще длилось. И я заставила себя думать о другом. Я обратилась мыслями к моему страшному рассказу - к злополучному рассказу, который так долго не получался!
О, если 6 я могла сочинить его так, чтобы заставить и читателя пережить тот же страх, какой пережила я в ту ночь!
И тут меня озарила мысль, быстрая как свет и столь же радостная: "Придумала! То, что напугало меня, напугает и других; достаточно описать призрак, явившийся ночью к моей постели".
Наутро я объявила, что сочинила рассказ. В тот же день я начала его словами: "Это было ненастной ноябрьской ночью", а затем записала свой ужасный сон наяву.
Сперва я думала уместить его на нескольких страницах; но Шелли убедил меня развить идею подробнее. Я не обя[33] зана моему мужу ни одним эпизодом, пожалуй, даже ни одной мыслью этой повести, и все же, если б не его уговоры, она не увидела бы света в своей нынешней форме. Сказанное не относится к предисловию. Насколько я помню, оно было целиком написано им.
И вот я снова посылаю в мир мое уродливое детище. Я питаю к нему нежность, ибо оно родилось в счастливые дни, когда смерть и горе были для меня лишь словами, не находившими отклика в сердце. Отдельные страницы напоминают о прогулках, поездках, беседах, когда я была не одна и когда моим спутником был человек, которого в этом мире я больше не увижу.
Это, впрочем, касается меня одной; читателям нет дела до моих
воспоминаний.

Ну почему забыли... Прекрасно помню. Но меня не впечатлило. Кончено, первооткрываетль и все такое, но эти сопли и слюни... Я за него в ответе! Это я во всем виноват! - и другие не менее пафосные высказывания... :Suspicious: Короче, не люблю романтизм...:Laughter:

А вот интересно, читают на форуме таких классиков, как Джордж Макдональд ("Фантастес", "Лилит"), Хоуп Миррлиз ("Луд-Туманный"), Эдвард Дансейни, Уильям Моррис? Или, более близких по времени Теренса Уайта, Мервина Пика?

не читаю.
вот У.Теккерея люблю,Свифта,Дефо,Сабатини,В.Скотта,А.Дюма,Диккенс а,Стендаля,Гюго,Бальзака...

Классика она и в африке классика.... Всегда и везде во все времена. Вспомню наших русских писателей: Булгаков, Лермонтов, Гоголь (это те основные, произведения которых нравятся более всего)..

конкистадор, жаль, что не читаете:sad:. Это же классика фэнтези!
А классику-нефантастику (Диккенса, Теккерея и остальных) все читали:blush:. Это само собой разумеется.

На ум сразу же приходят Булгаков и Алексей Толстой. Я бы назвал еще Гоголя, но с некоторой оговоркой, в его произведениях есть всего лишь элементы фантастического, но думаю этого достаточно.

Из классики больше всего люблю Лермонтова. Его произведения наполнены силой эмоций, местами жесткие, но объективные.

Что-то вспомнлось произведение Стокера Б. "Дракула" можно ли отнести к этой теме не знаю. Но тоже более чем достоиное произведение.

Эрих Мария Ремарк. Прочитал два совершенно потрясающих романа "Три товарища" и "Триумфальная арка". В первом прекрасно описана Германия накануне прихода к власти фашистов и блестяще даны портреты немцев того периода. Во втором не менее интересно описан Париж накануне вторжения немцев во Францию, быт и нравы парижан и эмигрантов. Герои Ремарка интересны, разнообразны и привлекают или отталкивают в зависимости от отношения к ним.

Ранее высказывались про "Заводной апельсин"... Так вот, читать его я не советую людям, которые во время чтения хотят хорошо провести время, ИМХО. Лично я пожалел, что ознакомился с этим произведением, ибо негатив там действительно велик и оставляет осадок. Вообще не понимаю, как такое может привлекать.

По сабжу. "Мастер и Маргарита" и прочая подобная классика - это фантастика, а плюются люди, видимо, априори не долюбливающие фантастику.
А из обычной классики мне нравятся многие, Оскар Уайльд, например. Советую его "Портрет Дориана Грея", не пожалеете. Дюма тот же, т.е. старший...

Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин. Особенно его сказки.
* Верный Трезор
* Дикий помещик
* Карась-идеалист
* Медведь на воеводстве
* Орел-меценат
* Премудрый пискарь
Актуальны и до сих пор. Если бы это в наше время было бы написано, то скорее обзывалось бы фантастической притчей. Как-то так.

Был у меня сборник фантастических рассказов русских писателей 19 века. Вот досада - пропал при многочисленных переездах. Помню несколько названий - "Звезда Соломона", "Портрет", "Упырь", "Крысолов". Если кто-то знает больше, очень прошу, напомните! А еще мучительно пытаюсь вспомнить, кто автор "Черной курицы" и "Городка в табакерке" - этакого сюра, напоминающего Гофмановское творчество.

Если не изменяет память, "Городок в табакерке" Владимир Одоевский написал. Мы его ещё в школе проходили, поэтому могу и ошибаться.
У Погорельского такого рассказа не помню. Но "Чёрная курица" точно его.
"Звезда Соломона" принадлежит перу Куприна. "Упырь" у Алексея Толстого есть. "Крысолов" мой любимый Грин написал. Про остальные не слышал.

не изменяет. он самый. кстати, в 2007 его переиздали с классическими иллюстрациями. теми самыми, в стиле Дали. думаю, у многих была такая книжка в детстве. а новое издание на мелованной бумаге...

Нопэрапон,
Грин - любимый? как тебе "Блистающий мир"?

Я бы сказал - его произведения сейчас особо актуальны. Один из моих любимых классиков.

Пушкин "Гробовщик", "Пиковая дама"; Гоголь "Невский проспект", "Нос", "Портрет", Салтыков-Щедрин "История одного города". Все составляющие фантастического присутствуют: гиперболизация, гротеск, ирреальный мир.

Классику очень люблю. Прочла всего Толстого, Шекспира, Байрона, Кронина, Теккерея, Диккенса, Бронте всех троих, Дойла, Пушкина, Лермонтова, Достоевского, Ги де Мопассана, Проспера Мериме, Манна, Цвейга, Ремарка, Киплинга, Хэмингуэя, Моэма... Поэтому, наверное, и такая придирчивая....(
Мериме для меня вообще идейный вдохновитель. Его цикл о вампирах "Гузла" навеял столько сюжетов...

Как-то так получилось, что в школе зачитывался преимущественно Конан Дойлом и Жюлем Верном, так что при словах "классика фантастики" вспоминаю именно их...

Я, честно говоря, не вполне понимаю, что такое "классическая литература".

Борхес - классическая литература? Если да, то в этой теме он очень уместен. У него было очень много вещей, на которых при желании можно навесить тэг "фантастика". Мне так кажется.

Как-то глупо перечислять, что читала, а что нет. И потом, прочтенная и забытая за давностью лет книга все еще считается прочитанной? Галочку поставить можно, а смысл? Это я к тому, что подобные книги я запоем читала в школе и сейчас перечитывать пока не тянет.
Легче сказать кого я не читала. Джойса. Уверена на 100%.

Кстати, "Гаргантюа и Пантагрюеля" по идее тоже классика и тоже... не фэнтези, но что-то близкое, ведь главные герои великаны там. Ну вернее, титульный персонаж.

Вроде, мне это попадалось под общим названием "Русские фантасмагории".

Что же до плевания от фантастики, теперь и я плююсь - от Лукьяненко всяких и прочих Олди, потому что такое изначально и пишется как фантастика, а не литература. То есть, высасываем из пальца "проблему" или "конфликт" в терминологии учительниц литературы, а то и просто скрещиваем тостер с енотом и выдумываем его влияние на "мировое сообщество". Такая фантастика мне уже не нужна.
А вот в серьёзной интересной книге практически не замечаешь "фантастизма", просто читаешь её, без ненужных вопросов, как устроен орнитоптер и на чём работают глоуглобы.
Потому как фантастика - не может быть литературой, но литература может быть фантастикой.

Leto III, ссылки на "Вики" уже давно можно считать за дурной тон, но вот вам "Вики":
Не хотите верить "Вики", в нее пишут всякие разные, в том числе и дураки? Ладно. Посмотрим у Ожегова:
Как велико общественное и познавательно значение "дамских романов" или "иронических детективов"? Спорный вопрос. Но они тем не менее все же могут быть отнесены к тому, что мы имеем ввиду под "художественной литературой". Смотрим второе определение Ожегова:
Вывод: давайте не будем использовать слово "литература" как оценочное. Дабы избежать путаницы в понятиях.

По теме: понятие о "классическом" в литературе весьма расплывчато. Я бы не рискнул отнести хоть кого-о из авторов второй половины 20-го века к этой категории, просто чтобы не вызывать лишних бессмысленных споров. Подождем еще пол века - посмотрим. А пока что: Достоевский и Лондон - два самых читаемых мною "классика", если оценивать по количественным показателям.

Вы могли бы ограничиться только этой фразой, к чему словари? Я не считаю, кстати, что слово имеет какое-то зафиксированное раз и навсегда значение, и исхожу из того, что смысл не содержится в сообщении, а вырабатывается читателем. Вы вот совершенно правильно поняли, что я использовал слово "литература" как оценочное, противопоставляя его "фантастике". Согласен, что термин не самый удачный для этого, но иного подобрать мне пока не удаётся. "Классическая литература" в прямом смысле - тоже очень узкое понятие, а в этой теме оно использовано в другом, переносном, и чересчур широком смысле.
Поэтому, если говорить о "классической" литературе в смысле "образцовости" и "характерности", то я могу с уверенностью указать, например, на В. Пелевина как на живого классика, к тому же фантаста.

Чем больше читаю классическую литературу, тем больше убеждаюсь, что нового больше ничего никогда не будет. Хотя, вру. Любую мысль и идею можно подать в новых декорациях и даже взглянуть на нее по-новому, заново оценить, принять или не принять...
И все же...исчерпало человечество себя уже окончательно...Пора в новую фазу переходить.

Mikki, Не согласен, милая.... С течением времени, с изменившейся обстановкай всегда есть что- то новое, Проблемы, новая мораль, отношение к старой...
Хотя да, все уже было в Симпсонах Библии ранее...