Восточный ветер скрипел на зубах песком, забивал горло густой мелкой пылью с холмов. На фоне багряного заката хорошо были видны клубы песка, пляшущие в воздухе какой-то свой безумный ритуальный танец. Этот проклятый восточный ветер – «xuaphul» - даже птицы не любили его. Сейчас – они беспокойно кружили в воздухе, отлавливая воспарившую на порывах зуафула мошкару. Солнце в последний раз лизнуло лысые верхушки холмов, и спряталось за горизонтом, словно торопясь поскорее убраться отсюда. И недаром. В его завывании слышалось знамение, а в здешних краях хорошо умели прислушиваться.
Этот ветер лишь изредка переваливал через долину Астоната, но, на памяти людей, каждый раз он приносил лихо. Был ли то Чёрный Мор, от которого не было ни лекарства, ни укрытия, алчные кочевники-степняки, или вершина всех напастей – квергорнская саранча – крупная, тёмно-зелёная, с вечно жующая что-то мощными челюстями. Говорят, после подобных бед от цветущих некогда хозяйств оставались лишь безжизненные остовы. Не к добру, ох, не к добру был этот вырвавшийся из заречья зуафул…

Наррел-Мект Подзаборный хрипло пробурчал что-то во сне, и зарылся поглубже в солому. Даже его, бродягу – и того донимает вой восточного ветра. На «вечной» куртке бродяги красиво нарисован смеющийся слон. Эстет, однако, этот Наррел-Мект Подзаборный. Бродяга никогда подолгу не задерживался на одном месте. Возможно, если бы не это его свойство – был бы он большим человеком. Всё у него шло споро! Золотой человек – когда трезв. На поле ли, или землекопом, или в карьере – всюду его с удовольствием брали «потрудиться», как выражался Подзаборный, и никогда не жалели. Вечерами – бродяга расплачиваетя за ночлег песнями и анекдотами, подобранными в пыли бесчисленных дорог. Мартек всегда пускает Наррел-Мекта в сарай, переночевать, ежели нелёгкая заносила бродягу в эти места. Спи, весельчак, чего тебе сделается…
Этим вечером у Мартека есть и другие постояльцы. Эти – огромные, грузные, пахнущие пивом и потом, они много шумят, и кажется, занимают собой всё помещение. Хочеться вжаться в угол, и (ни в коем случае!) не встречаться с ними взглядом. Злые, агрессивные, они то и дело поодиночке выходят во двор. Возвращаясь – оно всё норовят пнуть связанного, лежащего на земле человека. Добычу свою.
Это – наёмники из Квергорна – такие же лютые, как и тамошняя саранча.
Их старшой – Дельфин, герой войны в Нёзенге. Говорят, он был среди тех, кто отказался сложить оружие, тогда, в долине Тан’гурад, в ночь третьего юанте. Из двадцати тысяч повстанцев лишь две-три – отказались променять свободу на жизнь. И лишь две-три сотни из них пережило ту ночь. Были ли они свободны? Да, наверное были – там, тогда, в ту ночь, когда хохотали в лицо герольдам Федерации, возвещавшим об абсолютной и безоговорочной амнистии для всех, кто склонится перед её знамёнами.
Но прошли годы…Партизаны, скрывавшиеся в лесах, понемногу обрастали волосами, и всё более походили на обычных разбойников. Продукты всё чаще приходилось добывать рэкетом. Руководство то ли не понимало всего ужаса нарастающей угрозы, то ли уже ничего не могло поделать…Когда терпение крестьян иссякло – они выдали правительству месторасположение Ставки повстанцев, их тайные базы и тропы. Сказывают, Дельфин тогда собрал вокруг себя верных людей, и бился – страшно…беспощадно…отчаянно…безнадёжно.
Я помню те дни…помню их глаза, полные бессильного, лютого отчаяния – глаза воинов, которые больше не понимают – за что они сражаются, но уже не могут иначе. Я помню яростные крики тёмными ночами, грозный боевой клич, багряные всполохи пожара на клинках мечей…«Эх, подходи-налетай! Жизнь продаю! Только дорого…» Бой. За каждое дерево, каждый дом, каждую пядь земли – страшный бой, но только – всё меньше и меньше бойцов. «Ну же! Идите, твари! Я жду…»
Несколько дней спустя, Дельфин, с остатками своих людей – перешёл Астонат, и пустился продавать свой меч, служа отныне множеству ничтожных господ…
С той поры прошло шесть лет – тяжёлых, долгих лет. Тяжёлыми они были для меня. Тяжёлыми они были и для Дельфина. Люди, с которыми он сейчас работает – в подавляющем своём большинстве не имеют ничего общего с партизанами из Нёзенги. Обычные бандиты, наёмники, считающие, что имя прославленного тактика обеспечит им непобедимость.
Ошибаются. Все они ошибаются.
Мартеку страшно. Ещё – ему жадно. Наёмники с юга редко приносят в дом покой и благополучие, но у Мартека бывает публика и похлеще. Один Наррел-Мект чего стоит! А вот клиентам такое соседство не нравиться. Сразу поприезде, наемники ещё были конечно трезвы, не буйствовали, но всё-таки – представьте себе – сидит рядом с вами этакий – и СМОТРИТ. Просто смотрит.
Нынче у Мартека только Наррел-Мект, которому на всё начхать, я (блаженный), да Дельфин, сам-семь, да их пленник.
Наёмник рычит. Кушать ему, сердешному, хочется, аппетит внимания к себе требует.
- Быро мне жратвы тащи! Не тормози, хлопец! – просит он у Мартека, тот, подогнувшись от рёва, идёт на кухню. Там уже кипит варево. Носом чую.
Славный вечер. Добрый вечер.
Подышал я воздухом, вернулся по крышу. Мартек всё на меня косится, поддержки ищет бессловесно. Кивнуть бы ему ободряюще, да нельзя.
Образ свой разрушу.
Так что только ужин я у него потребовал, не ободрил. И сел за стол.
Стол Мартека – гордость его. Сам видел, как шестьдесят человек за ним умещалось. Старый стол, почерневший. Добрая вещь – долго служит. Вроде и неказистая работа, простая – а нет, вложил мастер душу! Вроде и гладкая доска, едва ль не до блеска истёртая, а проведёшь по ней ладонью, да чёрточки сквозь перчатку нащупаешь. Приглядишься – так и есть, вязь западная! «Ren Haken Nors, “Jacretsing”, 14.09.1892». Сто лет назад шли Якретсинги на Аггер, и, видать, здесь же вечеряли! Спи крепко, Рэн, оставил ты по себе память.
Вышел наёмник во двор. Чрево, видать, опорожнить. А может – ещё зачем. Теперь – шестеро их здесь.
А мне надо, чтоб восьмеро было.
Но вернёмся к нашему столу. Вот тут, в углу, если убрать миску с фасолью (спасибо тебе, Мартек!) – можно прочесть – «Геф уже приехал. Сегодня ночью, у мельницы!». К чему это? И видно – торопливо человек писал, волновался, и много для него короткая запись значила. А пройдёт…ну, скажем…десять…двадцать? Сотня лет? И что это? Пустой след отживших поколений.
Как я.
Впрочем, на что это я? Возможно – записи всего год-другой. Я представил: Пышное застолье, все кушают, пьют, но двое – в стороне от общего веселья. Их губы сомкнуты, локтями они касаются друг-друга…скользящий взгляд, немой вопрос…и сверкающая потом рука, выводящая на столе послание…Воры? Любовники? Дружеский розыгрыш?
Впрочем, скорее всего, всё было совсем не так.
Что такое? Что не так?
Ах, да! Стихли наёмники. Шепчутся. Ну что ж – коли так, то слушать буду…

- Дельфин, ты в городе был? В большом городе? – со значением произнёс наёмник. В усах застряли крошки.
- Я родился в…а, дери тебя! Всё равно не знаешь. В общем – в большом городе. А тебе чего?
- А того - оскалился наёмник – что в городах в такое время добрым людям уже велено гасить свет! А я, кстати, тоже не прочь бы уже на тюфяк завалиться!
- Ну топай! – за Дельфина ответил его чернокожий товарищ, единственный негр в отряде.
- Молчи, пока не спросят, Конопля! – оборвал негра Дельфин. Сиплый, суровый голос. Рычащие нотки заставляют вздрогнуть даже головорезов-отморозков. Страшен! – А ты, пёс, ещё раз начнёшь скулить…Устал, значит, да? Ну так ещё разок пожалуйся, и отдыхать будешь! Долго.
Последнее слово Дельфин произнёс очень тихо, почти прошипел. На мгновение повисла тишина, но долго это хамьё не выдержало. Один, самых храбрый, он дольше остальных знал Дельфина:
- Серьёзно! Простите, гарнеан, но мы все измотались. Этот – жест в сторону связанного пленника – всех беспокоит. Жутко охота поскорей с этим покончить, и напиться.
Дельфин пружинисто поднялся, руки, ранее свободно лежавшие на столе, плавно опустились к поясу.
- Послушай, Хрущ – устало произнёс Дельфин – если боишься – так и скажи! – Хрущ потупился – Когда я отбирал свою команду – Дельфин повысил голос. Совсем немного – я старался отыскать ребят, которые не подведут. Я, помнится, предупреждал, что работа будет не из лёгких! Ты, Хрущ, думаешь, страшно было, когда мы его брали?
- Ну?
- Хе! Страшно тебе, дружище, будет, когда за ним придут! А кто… - Дельфин внезапно перешёл на низкий рёв - …кто караулит двор?
- Жирень и Быдло! – запнувшись, ответил Хрущ.
- Конопля! Живоглот! Смените.
Хрущ устало вздохнул. Дельфин был одним из немногих людей, которых он боялся. И единственным, которого он уважал.
- Мартек! Принеси ещё!
- Чего, гарн?
- Чего-нибудь! Живо!
Мартек убежал за едой. Хрущ повёл взглядом по помещению. Когда они прибыли, усталые, запыленные – в трактире было полным-полно народу. Потом – рассосался как-то. Сейчас, кроме своих – ужинали только этот бродяга, Наррел…как его бишь там? И ещё один.
Этот - давно уже интересовал Хруща. Наёмника профессионально интересовали интересные люди. А сотрапезник выдался очень интересный.
Особенностью заведения Мартека является то, в нём крайне сложно добиться интимности. Заведение «для своих» - обычно проблем, наверное не возникает. Но попробуй отдохни с товарищами после трудного рабочего дня в компании с отрядом Дельфина. Хрущ улыбнулся. Мужики затянули песню. Он не присоединился.
Парень в чёрном плаще умудрился, сидя в десяти шагах от наёмников, сохранить вокруг себя атмосферу интимности. С аппетитом поужинав, он теперь неторопливо потреблял вино, разглядывая что-то на столе. Когда ребята начинали особенно сильно шуметь – он ненадолго поднимал взгляд – ничего предосудительного.
Хрущ прищурился. Парень выглядел слишком похожим на вражеского шпиона. Слишком, разумеется, для того, чтобы быть им. Рассмотреть всё никак не получалось – очень уж далеко от очага сидел. Чёрный плащ, меч на поясе – кого удивишь? На столе, аккурат возле локтя – перчатки, и мохнатая шапка. Что может быть под ней?
Хрущ подошёл к очагу, погрел руки, а затем – развернулся, с твёрдым решением подойти, и познакомиться. Делать то – всё равно нечего!
Но не пошёл.
После яркого пламени в очаге – тёмный край стола казался и вовсе кишащим клубящейся чернотой. Хрущ вдруг почувствовал укол необъяснимого страха. Ему захотелось подойти поближе к ребятам, что как раз приступили к пирогу с грибами. Что-то тревожное, давно висящее в воздухе – наёмник вдруг явственно ощутил это.
Застонал скрученный на полу пленник, и гость поднял глаза. Хрущу вдруг захотелось сжаться в клубочек. «Не на меня! Только не посмотри на меня!». Вспомнился вдруг чердак в заброшенном доме. Ночью, когда лунный свет прорезал пыльную, душную мглу, бесформенные тени алчными щупальцами тянулись к напуганному мальчику. Неторопливые, голодный, завораживающие. Страшные, но не такие, как городовой – с чёрной бородой и красным лицом – тот, что сейчас искал мальчика на улице. Мальчик вжимал лицо в колени, и спрашивал себя – что хуже: тени, или городовой?
Конечно же – городовой. Он и сейчас был в этом уверен.
Хрущ уверенно зашагал к незнакомцу, и опустился на скамью, рядом с ним.
- Здарова, гарнеан! А тебе одному – не скучно?
Он не мог видеть, как у него за спиной Дельфин с интересом уставился на происходящее…

Я никогда себя не переоценивал.
Я прекрасно понимал, что долго избегать внимания ребят Дельфина мне не удастся. Да я и не особенно-то старался. Очень важно поговорить с Дельфином в точно подобранное время – не слишком рано, чтобы у него не было времени поразмыслить, но и не слишком поздно.
Так что я попросту решил пустить дело на самотёк.
Когда головорез задал свой вопрос – я неспешно отставил кружку, потянулся, посмотрел ему в глаза, и ответил. Спокойно, даже с некоторым любопытством.
- Знаешь, гарн, пожалуй – действительно, скучно. Ты можешь мне что-нибудь предложить?
Наёмник смутился. Он не привык, чтобы его не боялись.
Я тоже, кстати.
Секунду спустя – он нашёлся.
- Да ты кто вообще такой?! Ты чё тут делаешь?! Squerrean’balth!!!
- Не ругайтесь, пожалуйста, гарнеан наёмник. Как вас там? Хрущ, верно? Отвечая на ваш вопрос - я здесь кушаю.
Хрущ презрел ответ, заинтересовавшись совсем другим.
- Ты откуда знаешь, как меня кличут?
- Услышал.
- Ты… - наёмник скривился в предвкушении - …ты подслушивал! – он обернулся к Дельфину, и соратникам за поддержкой – Он подслушивал! – тяжёлая рука опустилась на моё плечо – Подслушивал! Ты! А может – пошли выйдем?!
Вот она – сакраментальная фраза. Я равнодушно ответил, что, мол, отчего бы и нет.
Мы вышли. Дельфин жестом остановил готовую последовать за нами компанию. Если чуть что – во дворе двое часовых. К тому же – он уже, скорее всего, начал подозревать…

Пирог прикончили быстро.
Насытившись, наёмники окончательно приуныли. Очень уж некомфортно чувствуешь себя, сидя за столом, и абсолютно ничего не делая.
Трещали поленья в очаге.
Никто не решался спросить Дельфина – долго ли ещё ждать. Пленник на полу – заснул, или потерял сознание. Тихо стало.
Вдобавок ко всем неприятностям – Хрущ ещё и драку затеял. Нервишки донимают, сидеть без дела. Странно, но звуков драки слышно не было.
Дельфин скрестил руки на груди. Ему было неспокойно. За последние годы он успел совершить множество чёрных злодейств. Таких чёрных, что иногда ему просто хотелось вырвать из своего сердца воспоминания об этом. Три года назад, в одном из торговых городов на побережье, он встретил знакомца, из своих старых товарищей, тоже ветерана Тан’гурад. Он гулял по парку – с миленькой женой, и двумя детьми. Чинный, и благостный.
Они посмотрели друг-другу в глаза. Мгновение узнавания… Тень улыбки… И Дельфин не выдержал – опустив глаза, быстрым шагом ринулся прочь от этой жизни – такой близкой, и такой иной.
Дельфин был злодеем, но сегодня – впервые за свою наёмническую карьеру – он поднял руку на соотечественника.
Наёмник последнее время работал на Грела Нофо, принцепса Йуральда. Полгода назад, Дельфин командовал батальоном при обороне Дар-Скарта, города-государства, атакованного Йуральдом. Когда ситуация стала безнадёжной, Дельфин открыл ворота в обмен на прощение.
На казнь архонтов Дар-Скарта он не пришёл.
Грел Нофо действительно пощадил Дельфина, с условием, что тот отработает нанесённый его принципату ущерб. Дельфин возглавил когорты наёмников Йуральда. Ловко комбинируя атаки «мяса», и точечные удары элитными отрядами, он уверенно и жёстко переломил ход кампании, вдвое увеличил территорию, подконтрольную Нофо. В последние месяцы, жизнь сделалась размеренной и монотонной, работы не было. Дельфин уже надеялся, что принцепс отпустит его, когда получил новый приказ. Что, мол, соотечественник Дельфинов, книжник, вредит режиму федеральному. Йуральд – друг и соратник Эндорионской Федерации, а раз так – надо помогать.
Этого человека звали Меррел Сваарде ер Гортлог. Дельфин прошёлся по источникам, подключил к делу своих старых агентов…Он чуял какой-то подвох в этом задании. Что ж, не первый раз за его карьеру.
Дельфин мог бы лишь улыбнуться невнятным козням принцепса, он, который помнил изощрённые кошки-мышки с федеральной охранкой, но этот Меррел…Настораживало всё, вплоть до имени - чересчур аристократичного для плебейской фамилии. Только такое имя и мог взять напористый интеллектуал с Юга, решивший раз и навсегда порвать со своим прошлым. Молодой историк, взявшийся разгрести архивы генерала Бреан’корда, вроде бы как по приглашению Академии Наук Эндорионской Федерации – какую угрозу он мог представлять?
Ровным счётом никакой – для постороннего. Нёзенга умела хранить свои тайны, и теперь – о ресурсах, которыми располагал легендарный лидер партизан знали лишь скалы, песок, да чёрная осенняя ночь, да лейтенант его, Дельфин.
Чем конкретно занимался книжник, Дельфину никто так и не сказал (были основания предполагать, что Нофо сам толком и не знает, что Меррел отыскал в пожелтевших документах), но у него были соображения на этот счёт. Он держал их при себе, но уже внутренне готов был к тому, что должно было произойти во время взятия…

- Дельфин! Мне западло тут сидеть. Пойду посмотрю, как там Конопля с Живоглотом.
- Ступай.
Мартек старался лишний раз не показываться на глаза, так что после ухода Жирня, за столом остались только Дельфин, Быдло, и Ветер – единственный, кто был старым соратником Дельфина, ещё по партизанским временам. Этот-то, последний – и начал увещевать своего друга круто изменить планы.
- Дельфин, давай просто прикончим его, а?
- Нет – наёмник, казалось, ожидал подобного предложения, и вовсе не удивился.
- Послушай, ну тут ведь точно облыжь какая-то! Что он творил! Дельфин, друг мой, тебе это ничего не напомнило?
- Напомнило… - Дельфин напустил на себя маску полного равнодушия.
- Одно раннее утро в долине Тан’гурад, верно? И вечер после смерти гарн-триара Бреан’корда? Дельфин! Ты ведь догадываешься, что этот пацан мог нарыть в бумагах генерала?
- Бреан’корд был старым педантом, обожающим делиться любой информацией с бумагой… Догадываюсь. Но нас это не касается. Я просто хочу поскорее отдать его тому, кому должен, и распрощаться с гарнеаном Нофо.
Ветер возмущённо хлопнул ладонью по столу. Он начинал злиться.
- Слушай, он ведь просто мелкий авантюрист, так? Завладел оружием предназначенным для великих целей, и – радовался! Он, похоже, даже не собирался творить ничего ужасного – ни губить мир, ни империю себе создавать…
- Хе-хе!
- …Но вот если на его месте будет кто то другой…Короче – нужно его убить.
- Ветер, я уже обдумал всё это. Повторяю – это не наше дело. Мы больше не воюем – мы работаем. И работа у нас – грязная. Конечно, если он попадёт в руки Нофо…
В этот момент, дверь с грохотом распахнулась, и в помещение ввалились Живоглот и Жирень, придерживающие бледного, шатающегося Хруща. Тот повёл вдоль стола мутным взглядом, отыскал Дельфина, а затем вытянулся по стойке «смирно», и доложил:
- Гарнеан Дельфин, наш сосед…с которым я повздорил…это…это не человек!
Дельфин встал из-за стола.
- Да? Так я и думал.

Меррел Сваарде ер Гортлог.
Имя, пропитанное жаром пустынь, и ароматом апельсинов, пропитанное древними мифами, и завораживающими тайнами загадочного Юга. Сочное, заманчиво-яркое, как звёзды, отражённые в сияющей глади Астоната. Меррел ай-Гхирн – легендарный титан, даровавший светоч Знания перволюдям из квергорнских сказаний. Меррел – неукротимая тяга к тому, что лежит за последним изведанным горизонтом.
Он ни секунды не колебался, внося это имя в бланки подложных документов. Историк…Да, наверное, в этом есть доля истины. Но он не собирался просто изучать историю. Он собирался её творить.
Зуафул-ветер, посланец пустыни, что поёт об её вечном гневе – его запах ни с чем не спутаешь. Это жало скорпиона, сочащееся ядом, это красные скалы, раскалённые небом, это мать-земля Нёзенги, тучная, жирная, вкусная как тесто, заботливо напоенная человеком водою-жизнью. Раньше он всегда дул в лицо Меррелу, отталкивая, отгоняя, преграждая заветную стезю. Сегодня – он дует в спину, словно, впервые за долгие годы, желая удачной дороги.
Степь рассекает лента Астоната. Это – рубёж. Это – выбор. Здесь, на переправе – заканчивается старая жизнь, и начинается новая. Такая манящая. Такая доступная.

Меррел ехал впереди, на чопорном, неторопливом звере грулумше. Мягкая шерсть свалялась колтунами, липкая от пота. Дневной переход утомил животное. Ещё один грулумш, с вещами, брёл следом, влекомый стадным инстинктом. Спутники Меррела – проводник, и пара телохранителей остались позади, у переправы – то ли залюбовавшись широкой рекой, то ли разговорившись с паромщиком.
Они погибли первыми.
«Сейчас!» - шепнул Дельфин. Зашипели стрелы, вырываясь из зарослей кустарника. Заныли умирающие животные. Безмолвно повалились на горячий песок люди. Вскрикнув, бросился с пирса в воду паромщик.
Долго терпел, почти не выдавая себя пузырьками. Потом – всплыл на мгновенье, и вновь ушёл под воду, с безжалостной стрелой в легких. «За что? Почему?!» - пронеслось у него в голове. И только.
Подбитые железом ботинки захрустели гравием обочины. Десять человек, звеня кольчугами, скрипя кожаными панцирями, спешили к дезориентированному путнику.
Меррел скатился с безжизненной туши, поднялся на ноги, выхватил из ножен короткий аксилатский меч – игдиль.
Адреналин терзал мозг, мешая думать. Отрывистые движения головой, попытки оглядеться…Враги, всюду враги!
Затравленно зашипев, Меррел занёс меч над головой, и побежал навстречу ближайшему. Наёмник вильнул в сторону, подставив учёному ногу. Тот повалился на дорогу. В тот же миг - рот его развёрзся, и из него исторглось ужасное сквернословие!
Упёршись клинком в землю, Меррел поднялся на колени, но другой наёмник уже подбежал к нему. Ногой, с разворота – в жалобно хрустнувшую челюсть. От удара Быдла – Меррел отлетел на несколько шагов, и распластался на земле. Наёмники неспешно направились к нему.
Тяжело застонав, учёный приподнялся на руках. Рот его раскрылся, и густая, жаркая алая волна хлынула на дорогу. Глаза заполнились слезами, тугой узел, готовый разорваться, ворочался в затылке в такт пароксизмам боли. Меррел с трудом сфокусировал зрение, и увидел множество зубов, усеявших кровавую лужу. Ещё несколько – покачивались на изломе расколотой челюсти, словно размышляя – вываливаться им сейчас, или дождаться резкого движения головы.
Меррел скорчился в приступе истеричного кашля, лишь преумножившего его боль.
- Готов! – констатировал Ветер, указав Дельфину на жертву шестопером.
- Возьмите – указал Дельфин на Меррела ближайшим наёмникам. Те, вчетвером, склонились над побитым.
И в этот момент – что-то изменилось. Меррел издал рёв. Был ли это вопль боли, или боевой клич? Всё в нём смешалось. Рванув окровавленную рубашку, учёный обнажил кожистый свёрток, обмотавшийся вокруг его торса, как удав. Одинаково похожий на сумку, и на злокачественный нарост, он вдруг разошёлся сочащейся сукровицей трещиной, и из неё посыпались твари.
Мелкие, яростные, многоногие, они, лишь на мгновение коснувшись земли, могучими прыжками настигли наёмников. Их лица, руки, мягкие, податливые, такие аппетитные животы.
И начали есть.
Двое, на которых пришлось большинство монстриков – умерли почти мгновенно. Ещё один – катался по земле, вопя, обильно орошая её своей кровью. Где была кровь Меррела, где – его? Не разобрать.
Четвёртый – Хрущ, матерясь, сорвал с себя тяжёлый ворсистый плащ, усыпанный тварями, отскочил, споткнулся, упал. Принялся по-крабьи отползать, сверкая белками выпученных от ужаса глаз.
Тем временем, Меррел проделал сложный жест, и растолстевшие монстрики принялись вдруг собираться, лепиться один-к-другому, постепенно оформляясь в единое существо.
В дрожащем от жара воздухе проявились его ужасные очертания.
Дельфин сохранил самообладание. Рявкнув на соратников, он велел им позаботиться о невменяемом Хруще, а сам, шагнув вперёд, извлёк из сумки маленький, сияющий ледяной голубизной мячик.
Ветер перехватил руку своего командира. «Не делай этого!» - говорили его глаза.
- Ты прикончишь Бочонка!
Дельфин не стал тратить время на обсуждение. Коротко замахнувшись, он метнул шарик в формирующееся из монстриков создание.
И всё застыло. Сероватая, слегка пульсирующая линза растянулась вокруг двух тел, останавливая в своих пределах само время.
На поле боя опустилась тишина. Только зуафул шелестел степными травами, да ящерка прошелестела за камнями.
А потом, секунду спустя – время вновь начало набирать скорость. С медленным, тягучим стоном – медленно извивается пожираемый Бочонок. Медленно оформляется тело страшилища…
Конопля вытянул из-за пояса метательный топор, и метнул.
Хрупкая оболочка линзы-пузыря лопнула с мелодичным хлюпаньем, и всё, что она окутывала – вовек сгинуло вместе с ней.
Осталась только пыль.
Дельфин посмотрел на Меррела – скорчившегося на обочине, потерявшего сознание от потери крови.
- А вот теперь – возьмите его!

- Дельфин! Во что ты меня втянул, er-zithan ale’maeb?! – Хрущ трясся.
- Да-да! Во что ты нас всех втянул!
Верность этих людей была основана только на вере в непогрешимость своего командира. Или он всё уже давно понял, и нарочно держал их в неведении, или – он не Дельфин! Теперь – они взбудоражено толпились вокруг стола, заботливо придерживая товарища, и грозно нависая над сидящим Дельфином.
- Мартек! – рявкнул Ветер, разряжая обстановку – неси выпить! Живо!
Дельфин поднялся.
- Всем сесть!
- Shilt! Yorynn me l’aud!
- Сесть! Псы!
Вжимая головы в плечи, наёмники сели.
- Ещё раз ты скажешь что-либо подобное – Дельфин бешено зашевелил усами – я перережу твою глотку, и вытяну через отверстие язык.
Хрущ промолчал.
- Куда он делся? Что произошло?! Отвечай! – наседал на него командир.
Наёмник растерянно поглядел на дверь.
- Когда мы вышли…его лицо…это просто как маска…маска! Он показал мне…
- Заткнись! Дальше что было?! – Дельфин тоже уставился на дверь.
- Он сказал, что хочет с вами поговорить. Он сказал, что будет ждать во дворе, но недолго. Потом – он сам придёт…Дельфин! Я не хочу, чтобы он сам пришёл…
- Возьми себя в руки! – рёв. А потом, добродушно – Ты ж мужик! Хм…ладно, пойду, погляжу, покумекаю…чегой-то…Кто со мной? – негромко, невзначай, но семеро бойцов враз поднялись.
Мартек, вернувшись с кувшинами, застал в комнате только спящего Наррел’мекта, да бездыханного Меррела.

Свистит, ревёт зуафул. И пора бы луне взойти, да только серая песчаная пелена хлещет в лицо. Туман вокруг – сухой, колючий песчаный туман. И сокрывает он и село, и переправу, и большая дорога теперь словно ведёт из ниоткуда – в никуда.
Впрочем, возможно, так оно есть.
Это штурм – так пустыня, величественная и спокойная в течении долгих месяцев, наступает на земли Человека. И пусть ей понадобятся века…пусть! Она терпелива! И когда-нибудь – большая дорога и в самом деле будет вести в никуда…
Но, то не наша беда. У тех, кого свёл рок в этой гостинице, в эту ночь – проблемы совсем иного толка.

Дельфин жмуриться в дверном проёме. Пускай я выгляжу совсем иначе, чем во время нашей последней встречи, но я знаю – узнал он меня. Узнал.
- Добрый вечер, капитан.
- Чего тебе нужно, чудовище?
Наёмники неторопливо рассредоточиваются по подворью. Работают. Один – Ветер, экс-партизан, держится возле Дельфина. Пусть.
- Ты ведь узнал меня, капитан, верно?
Дельфин сплюнул. Несколькими резкими шагами сократил расстояние, надеясь деятельностью притупить страх.
- Я рассчитывал больше тебя никогда не увидеть.
- Дельфин, что ты…какого шносса?!
- Кто это…
Настороженные голоса. Я решил пока просто их игнорировать.
- Капитан! Расскажешь им о резне в Скатфорке? И о своей клятве генералу? Хотя, зачем? Этим бандитам наверняка наплевать…
- Я…
- Но есть и другие! Те, кому не всё равно…
Я подхожу к нему вплотную.
- Капитан, я пришёл предложить свои услуги.
Хрущ – у меня за спиной. Он, очевидно, решил, что лучшей возможности ему не представиться. Вероятно, он хочет таким радикальным способом преодолеть свой страх.
Я протягиваю свою руку так, как её не смог бы протянуть ни один человек. Отнимаю у него меч, и шлёпаю. Врезавшись в стену, он безвольно сползает по ней.
- Капитан, знаешь, чего я хочу? Твой пленник – не отдавай его Федерации! Его знания – это то оружие, которое завещал тебе генерал! Его знание – это то, что позволит тебе исполнить свою клятву! – я мягко приближаюсь к нему, моё тело течёт призрачным ручьём, изменяясь, преображаясь. Я вижу ужас в его глазах.
- Ты ведь всё ещё хочешь спасти свою страну, наёмник…

В душных субтропиках Нёзенги ночи жаркие, влажные.
Густые испарения капельками оседали на ткани палаток.
Свистели на болотах черепахи, да безмолвными брёвнами дрейфовали аллигаторы. А промежду ними – затаилась база повстанцев – маленькая, неприступная.
Старая обезьяна фыркнула, раздражённая веющей от лагеря вонью. Фыркнула, и убежала, перескакивая с ветки на ветку. И совсем ей не было дела, обезьяне, до того, что творилось той ночью в маленьком лагере. И совершенно она бы не заинтересовалась, если бы кто-нибудь ей сказал, что в этот момент, там, в буром парусиновом шатре, отходит Аегрон Натаррад ер Крейрас ер Лин’сатийме Мир-ка-Тен Бреан’корд, сюзерен Ллан-Крейраса, официал Сатил-Микстра, Пламенное Сердце, Лидер Непобеждённых, Генерал Вооружённых сил Лиги освобождения Нёзенги.
Весь вечер доктор Замет, светило из медсанбата «Тар-Сителл», боролся за жизнь генерала. Но шли часы, и вместе с багровым солнцем клонилась к закату жизнь Бреан’корда. «Если бы у меня были нормальные инструменты! Лекарства! Если бы…если бы…» - причитал доктор, отчаянно пытаясь голыми руками остановить перитонит. Он накачал генерала наркотиками, избавив от боли, но он не мог спасти его жизнь.
Арбалетный болт пробил желудок генерала, выпустив голодную микрофлору, и едкий желудочный сок в трепещущую брюшину. Больно.
Самое паскудное, что никто в тот момент не мог оказать ему квалифицированную помощь.
Доктор вспоминал.
Сражение растянулось между четырьмя посёлками, там, где проходил путь из Нермера к Кротовинам, и дальше – от Дубов к плантации гарнеана Сватослюрре (гостеприимный был хозяин). Генерал вытянул свой отряд по вьющейся дороге – слишком опасно было углубляться в болотистый лес, давеча – замначштаба Бреан’корда был съеден виверном, отлучившись в лес по нужде.
«Лучше бы он приказал переть напролом, через чащобу! Лучше лесные твари, чем морпехи Эндориона!» - скрежетал зубами доктор. Солдаты противника, пятнистые, вечно в своём неприметном камуфляже, ударили в тыл колонне, когда она перебиралась через цепочку дамб, что на рыбных прудах. У повстанцев было в четверо больше людей, но колонна не могла развернуться. В толчее, отягощённые бронёй солдаты бесславно гибли, падая в тёмную воду.
Генерал, взобравшись на крышу дома плантатора, гарнеана Сватослюрре, скрежетал зубами, глядя, как режут его арьергард. А потом – на западном берегу пруда появились стрелковые части врага, с маленькими мобильными баллистами, заряженными шипящими магией снарядами.
Когда знамя Непобеждённых упало, генерал заклинанием приказал надуться каучуковым десантным ботам, и принялся отрывистыми командами руководить погрузкой в них остатков своего авангарда.
Доктор помнил, как хлюпала вода в сапогах, как раскачивалась перегруженная лодка. Дюжие фельдшеры старались грести наравне с солдатами из гвардии генерала, но вскоре – лодка медиков отстала…
А затем – густая камышовая поросль – единственное, что прикрывало десант от вражеских стрелков на берегу – вспыхнула синим пламенем. Зашипели стрелы. «Кто-то предал!» - успел подумать медик за мгновение до того, как спрыгнуть в кипящую от вёсел воду.
Ранец с медикаментами, пояс с кристаллами-диагностами – тяжёлой обузой потянули его на дно. Пенистые воды сомкнулись над его головой.
Захлёбываясь, доктор отчаянным движением рванул пряжку, и всплыл, кашляя, плеща руками по воде, рваной резине, мёртвым телам.
«Руку! Руку давай!» - громыхнуло над головой, и доктор вцепился в здоровенную волосатую пятерню, вытягивающую его в одну из немногих уцелевших лодок.
Потом – был резкий удар – лодку выбросило на песчаную косу. Зашипели, покидая ножны, мечи, засвистели в воздухе самонаводящиеся метательные топоры.
Выкарабкавшись на берег, и протерев забрызганные глаза, доктор увидел сражающегося в первых рядах генерала Бреан’корда. Тот ревел :«Нёзенга!», прорубая себе путь через солдат Федерации, путь к корчащемуся в истерике плантатору, гарнеану Сватослюрре, лихорадочно пытавшемуся сорвать с новенького мундира белоснежные шевроны Эндорионской Федерации…

Из той мясорубки вырвались жалкие остатки армии повстанцев. Те, кто выжил – дезертировали, либо в организованно драпали так, словно земля под ногами горела. Доктор остался. Остался, потому что его спаситель, извлёкший его из вод – не убежал, не сдался, но тащил раненого Бреан’корда на собственном хребте, покуда им не удалось укрыться среди болот, на одной из не обнаруженных противником секретных баз. Это был капитан Риодан какой-то-там, один из доверенных людей генерала. База – сруб-блокгауз, да пара землянок, набитых оружием. Доктор знал, что по статуту тут должны были бы быть ещё и запасы провианта, и медикаменты. Медикаменты! Но схроны были пусты. То ли залётный отряд недобитых партизан стащил запасы, то ли – и вовсе какие то…посторонние люди…
Итак, генералу было суждено умереть.
Около полуночи – он ненадолго пришёл в сознание, и потными руками хватал своего Риодана, исповедуясь ему в каких-то своих страшных грехах. Доктор вышел из палатки, и курил, стараясь не вслушиваться в лихорадочный бред, но безуспешно – очень уж громко говорил умирающий.
- Эннсет! Пожалуйста! Ты должен…ты должен…
- Прошу вас, гарн-триар, вам следует отдохнуть. Всё равно – это теперь впустую…
- Впустую! Эннсет, у тебя ещё остались верные люди! Выследи…чудовище…попробуй…
- Генерал, это приказ?
- Какое…я не могу…твоё дело…
- Простите меня, генерал, но я не смогу выполнить такого рода просьбу. Завтра, с утра – я попытаюсь вывести своих людей к Астонату. Я попытаюсь вытащить и вас. Мы ещё вернёмся!
- Но…ты…
- Но я не хочу рисковать из-за подобной мелочи. Мы оставляем здесь груды железного хлама – мечи и стрелы, панцири и поножи – всё примут поля. Я не вижу повода волноваться из-за какой-то мерзкой твари, тоскующей по хозяину. Пускай оккупанты маются, может, хоть прок будет!
Доктор вдруг дёрнулся, взбудораженный неожиданно громкой и чёткой фразой, произнесённой генералом, фразой, раскалённым клеймом впивающейся в память, словно некий приговор:
- Так пусть же преследует твой выбор тебя вечно, Эннсет эр-Мирнкот Риодан! Вечно, куда бы ты не скрылся…
Свистели на болотах черепахи...

- Паря…
Подзаборный тихонько тормошил Меррела. Мартек, вышедший из глубин кабака с полотенцем, застал его за этим зрелищем. Он охнул, швырнул полотенце на стол, воровато огляделся по сторонам.
- Эй, паря? Слышь? Ты ж то…ты живой то? Э?
Книжник лежал лицом вниз, поджав под себя ноги, и выглядел довольно скверно.
Мартек, вжимая голову в плечи, зыркнул на дверь, потом, на ципочках подбежал к Наррел-Мекту.
- Кинь! Кидай его живо, говорю, придурок!
- Дык еть…плохо ему, сердешному – Наррел-Мект поднял глаза на хозяина. Большие, влажные. Добрые.
Мартек вытер взмокшие руки об кожаный передник.
- Сюда щас те типы прибежат! Ох, Подзаборный! Ты что, вообще умом тронулся?
- А чего я? Я чего?
- Тебе, может, терять нечего, голь перекатная, а мне, shilt, и дом дорог, и жизнь!
Наррел-Мект, пожав плечами, перевернул книжника, скривился, глядя на жёстко перебинтованное лицо. Потом – схватил со стола кружку, плеснул.
- Наррел-Мект! Ты понимаешь, кто эти люди? Это Дельфин! Глянь сюды! – он ткнул пальцем в изуродованное лицо Меррела – сечёшь, что они с человеками делают? Пшёл вон отседова, гад! Обоих угобишь…
В этот момент книжник вдруг тихо застонал.
- Ого! Очухался!
- Да тише ты…
- Пить хочешь?
Меррел дёрнулся, и тут же взвыл.
- Больно, да? – пробормотал Мартек, и тут же пояснил Наррел-Мекту – Ему, видать, верёвки в тело впились.
Во дворе послышался шум, крики.
- Что за?…Так, живо отсюдова! Этот – Мартек ткнул пальцем в книжника – всё равно уж мертвяк. Дельфин…
Наррел-Мект вдруг перебил его, схватив за руку, жарко зашептал:
- Да! Да, гарн Мартек, да! Дельфин – монстр! А у нас есть шанс сунуть ему палку в колёса!
- Да ты шо, кретин, в натуре… - задохнулся от вазмущения Мартек.
- Подумайте, часто ли вы можете натурально на чью то жизнь влияние оказать? Гарн Мартек! – заискивающая полуулыбка – Вот вы тута гостиницу держите, и каждый вечер, каждый божий вечер у вас от такие рыла сидят. И вы знаете, шо они за душегубцы, какое лихо они сегодня кому заделали, а всё ж – терпите. Закрываете глаза, и терпите, и внимания не обращаете.
- Привыкнешь… - буркнул Мартек.
- Ага, ага! Вот так привыкнешь, и всё, жизнь – малина! Ничё не происходит, и денюжки себе капают. Вот только знаете…
- Да не ори ты так! Услышут!
- Знаете, ведь в конце концов вы станете именно тем, кем они вас и считают, не человеком, а пустой породой. А зло – его меньше не станет, дай ему разрастись, аккурат как чирею, пройти мимо вас – раз, два, три…А когда-нибудь – оно всё равно придёт к вам, обратно. И скажет – «Привет, гарнеан Мартек! Давненько не виделись…»
- Да чего ты хош, наконец?
Подзаборный облизал губы.
- Гарн Мартек! Давайте развяжем его! Только быстро, пока бандиты не вернулись (хе, чо то у них там за кипеж?)!
- Да ты сдурел! Нет.
- Но…
- Наррел-Мект, они убьют меня. Убьют, совершенно не задумываясь. Каким-нибудь до крайности мерзостным и болезненным образом!
- А вы скажите, что это я! Откройте подсобку, порежем на нём верёвки, а я его и выведу!
- Они меня…
- Да они сразу искать кинуться! А там – может, они и не вернуться… Подумайте! А то ведь, они ж просто убьют его!
- Может…может…Да он и идти-то не сможет!
- Сможет! – уверенно ответил Наррел-Мект – Сможет, гарнеан Мартек. Сможет!

Дельфин в ярости выхватил меч.
- Прочь, монстр! Убирайся, и избавь меня от всего с тобой связанного раз и навсегда! Мне следовало бы уничтожить тебя…
Я улыбаюсь.
- Но ты не сумеешь. Капитан, от чего ты хочешь отказаться? От себя? Это ведь, так или иначе, и твоя жизнь.
Немного смешно наблюдать за этим человеком. Он не привык бояться. Он давно привык прямо бросать вызов любой угрозе. Но сейчас – его страх сочиться даже через его гнев.
- Нет. Но очень скоро здесь будут солдаты Федерации…Тебе ведь уже приходилось с ними сталкиваться, не так ли?
- Выполнил для них всю грязную работу, и готовишься разойтись? Капитан, я в последний раз напоминаю тебе о клятве! В противном случае…
- К-круши! Смерть!
По команде, наёмники бросились на меня.

Семеро налетели на одного. Рыча, жгуче сверкая ратным металлом. Казалось, исход очевиден. Казалось…Тот, атакуемый, внезапно утратил всякое человеческое подобие. Его плоть взбугрилась мышцами-канатами, массивными шипами, залоснилась пахучим секретом, глаза воссияли синим пламенем, и бешено задвигалось ужасное жало. Наёмники отшатнулись, их решительность враз пропала.
- Мразь! – завопил Хрущ. Он выхватил из колиты сюрикен – острую металлическую стрелку. Согнувшись, метнул.
Лязгнули могучие челюсти – монстр перехватил снаряд. Тем временем, его жало поразило злосчастного Коноплю. Наёмник сразу принялся хрипеть, на губах у него выступила пена. Он весь позеленел от яда. Ему было плохо.
Дельфин, нанёс удар мечом, одновременно крикнув остальным бойцам, чтобы атаковали тварь, но никто не решился последовать его примеру.
Монстр легко отбил удар шипастой лапой. Злорадно зашипел, глядя на мелькнувшее в глазах Дельфина отчаяние. Нанёс удар.
От удара того Дельфин пролетел несколько шагов, и пробил спиною дверь. Он влетел в обеденный зал, и прокатился по полу. Стукнулся о ножку стола, и жалобно застонал.
Чудовище ликующе расправило щупальца. «Вот так-то!» - говорил его пылающий взгляд.
А позади него защёлкали арбалеты.
Наёмники боялись вступить в рукопашную со столь жутким созданием, но на натянуть тетиву самострела могли без проблем.
Пять болтов вонзились в спину твари. Она душераздирающе завыла, глядя на капающую на пол слизь.
- Ещё залп! – крикнул Хрущ.
Заскрипели козиножки.
- Squerrean…Дельфина кончить можем! – засомневался Быдло.
- Стреляйте, мужики – подал голос пытающийся подняться с пола Дельфин.
- Залп! – скомандовал Хрущ, но наёмники на мгновение засомневались. Этого мгновения монстру хватило на то, чтобы уйти с линии огня, запрыгнуть на стол, окинуть помещение пылающим взглядом, и удивлённо зашипеть, растопырыв лапы и щупальца.
Затем, оно обернулось к Дельфину и наёмникам, прокашлялось, и вежливо поинтересовалось:
- Минуточку, гарн-те! Я конечно жутко извиняюсь…но позвольте, где же ваш пленник?!

Мартека не били.
Пока ещё. Но всё шло именно к этому. Обнаружив пропажу, чудовище выскочило во двор, и убежало в пыльную мглу, по запаху ориентируясь, не иначе.
Дельфин со товарищи последовать за ним не мог при всём желании. Зуафул бушевал вовсю. Оставалось надеяться, что и беглецу придётся тащиться наобум.
А пока, чтобы не терять даром времени, Дельфин взял в разработку Мартека.
- Мартек… - Дельфин прижал его к стене, удерживая за грудки, и говорил очень спокойно и рассудительно - …Мартек, ты меня не первый год знаешь. Послушай, ну зачем нам ссориться, а? Ну зачем между нами, серьёзными, деловыми людьми, должны возникать какие-то конфликты?
- Чего? – изумлённо переспросил хозяин.
- Где шноссов книжник?! – взревел Хрущ. Закатив рукава, он откачивал несчастного Коноплю. В ход шли, главным образом, водка, и гусиное перо.
Мартек выпучил глаза самым искренним образом.
- Тот…ваш…что вы его на полу оставили?
- Не юли, не верти хвостом. Не делай себе хуже – Дельфин говорил всё так же дружелюбно – Ты ж мужик?
- Да не знаю я ничего, не знаю! Я тутысь…с полотенечками зашёл, гляжу – а нету его. Я ещё подумал – может его уже того…забрали вы. А потом вы, гарнеан Дельфин, влетели…
- Пролетели… - прокомментировал Ветер.
- Заткнись! – бросил Дельфин. Ему было не до шуток.
- И страховидло это…гарнеан, что это было? Что вы притащили в мой дом?
Дельфин схватил Мартека за шкирки, швырнул на стол. С грохотом разлетелась посуда.
- Мартек, понимаешь, этот выродок был связан. И если он отсюда ушёл – то это только потому, что его кто-то развязал! Поэтому, Мартек, я сейчас начну тебя бить. И я буду бить тебя до тех пор, покуда…
- Shilt, Хрущ! Да что ты там извращаешься с этим пёрышком! – рявкнул Ветер.
- Чего? Ну, это, чтоб блюванул, значит… - пояснил Хрущ.
- Он уже раза четыре блюванул! Его ужалили. Это тебе не колбасой травануться!
- Х-х-х-х…ух…угу… - подтвердил Конопля.
- Слушайте сюда! – произнёс вдруг Быдло – А где этот, как его там…Наррел-Мект?!
Дельфин отпустил съежившегося Мартека.
- Что ты сказал?
- Ну…это… - Быдло прокашлялся – Тип тут один такой…всё лежал в углу…точно…это.
- Мартек!!!
- Да-да! Точно! Это всё он, Подзаборный! – быстро забормотал Мартек – Он тут вечно трётся, бродяжничает. И никто, никто совсем его не заподозрит. А я всегда знал… – Мартек всплеснул руками - …всегда знал, что он – Вражеский Шпион!
Дельфин расхохотался.
- Да какой, к шноссу, шпион, Мартек! Нищеброду захотелось сыграть в героя!
- Ага! – поддакнул Конопля.
- И знаешь что? – Дельфин посерьёзнел, вновь взял Мартека за грудки – Ему ведь это удалось! Если только не подсобит наш новый друг…
- Yorynn me loss! – Конопля коротко пояснил, что он думает о подобных друзьях, и усилил аргумент очередным рвотным позывом.
- Какой, к шноссу, друг?! – возопил Живоглот – Дельфин, ты объяснишь, что это вообще была за тварь? Я не собираюсь…
- Молчать! С минуты на минуту сюда пожалуют агенты Федерации! – Дельфин в два шага подбежал к Живоглоту – И тогда ты поймёшь, что все монстры, которых ты встречал ранее – это, как бы сказать…не то…
- Ну, ты ж их раньше рвал, говорят? – смутился Живоглот.
Дельфин сплюнул на пол.
- А тогда у меня команда была…другая.
- Слушай, Дельфин – тихонько обратился к нему бледный Конопля – может, покуда оно ловит того парня, ты пояснишь нам, дуракам, такого великого командира недостойным, что это за существо? И что у тебя за дела с ним?
Ветер кивнул. Дельфин почесал затылок, сел за стол, отыскал целый стакан. Налил себе.
- Это называют tarnorg…
- Норг?! Демон с севера?!
- Из сказки?!
- Это чушь!
- Это же…
- Что за…
- Никакой не сказки! – грустно вздохнул Дельфин – Ты в школе учился?
- Нет. А ты?
- И не только в школе. Был когда-то очень давно такой проект… «Anea Gevaar». «Власть над Жизнью». Древние чародеи создавали чудовищ, воплощая свои мечты и кошмары. Они создали целый мир…мир ужаса, который просто не мог существовать…
- Короче!
- Короче, с ними боролись. Исторические события! От них отгородились пограничной территорией, целые королевства тогда были покинуты. Давние враги – Тальдерион, и королевство Ххор, что на дальнем севере, объединились в борьбе против aneanorg’ов, Повелителей чудовищ. И их уничтожили. Повелителей. Но, говорят, некоторые из их творений, в особенности те, что могли принимать человеческий облик…
- Понял, не дурак! – прервал его Конопля.
- Ну и чо? А ты тут какого затесался? – поинтересовался Хрущ.
- Семь лет назад, когда дела Лиги освобождения стали плохи, генерал Бреан’корд совершил путешествие на Север. Я его не сопровождал. Вернувшийся, он сильно изменился. Он привёз с собой книги, к которым никого не подпускал, и сидел над ними ночи напролёт. Теперь, его всюду сопровождал странный человек, которого он называл «мой помощник». Лица у него бывали разные, но мы очень скоро поняли, что человек – один. А вскоре после этого – начали происходить ужасные вещи… - Дельфин скрипнул зубами – Если бы вы почитали газеты тех времён! Оккупационные власти… Коллаборационисты… Они, конечно, наверняка были готовы к террору, но такое…
- Слушай, Дельфин! Что-то очень много умных слов! – занервничал молчаливый Жирень.
- В общем, похоже, даже сам Бреан’корд боялся того…что он нам притащил. Но это ещё не самое паскудное…
В косяк выбитой двери вежливо постучали.
- Тук-тук! Войти можно?
- А вот и оно…самое…паскудное… - прошипел страдающий Конопля.
Мартек взметнулся, отчаянно пытаясь в небольшое полотенце собрать груду битой посуды, и лихорадочно бормоча «Как же оно теперь…как же я…».
Дельфин круто развернулся, импульсивно хлопнул ладонью по пустым ножнам, опомнился, скользнул взглядом по валяющимся под столом обломкам меча. Потом – медленно перевёл взгляд на вошедшего.
Тот как раз разматывал прикрывающий лицо шарф, пытаясь одновременно стянуть с себя сыплющийся песком плащ.
- Что же вы, гарнеан! Да я сейчас!
Мартек подбежал к нему, услужливо помог справиться с застёжкой, стянул плащ.
На безупречно-чёрном сюркоте гостя белели шевроны Эндорионской Федерации…
- Благодарю вас, я бы мог и сам справиться. Вы свободны.
- Желаете чего-нибудь…
- Вы свободны.
Он быстрым шагом подошёл к Дельфину, и, с секунду поколебавшись, протянул руку для рукопожатия.
- Гарнеан Дельфин, я полагаю?
:blush:

- Гарнеан Дельфин, я полагаю?
- Он самый!
- Очень приятно с вами познакомиться. Гарн Нофо много рассказывал мне о вас. Надеюсь, наше сотрудничество окажется долгим и плодотворным. Я – Рудисааш Тереко, комиссар государственной безопасности…
- Не интересно – махнул на него рукой Дельфин.
- Простите? – поднял брови гость.
- Так вы мне и скажете своё настоящее имя, гарнеан! Да мне на это и наплевать!
Гость пождал губы.
- Вот как? Отлично, тогда – давайте сразу перейдём к делу! Где Меррел Сваарде?
Где-то позади Дельфина шумно вздохнул Хрущ.
- А нету.
- Что?! – брови гостя удивлённо поднялись.
- Сбежал он, гарнеан, сбежал. Вот такие вот дела! – развёл руками Дельфин.
- Дельфин, мне казалось… - в голосе гостя зазвенели тревожные нотки …мне казалось, что вы получили конкретное задание. Конкретное, и довольно простое!
- Чего ж сам не пошёл? – буркнул Конопля.
- Я?! Я и сам бы мог, если бы не тот факт, что этот человек проник на территорию Йуральда. Суверенного государства! Формально…
- Ну-ну…
- От вас требовалось всего лишь захватить глупого, беспомощного книжника! И вы хотите меня убедить, что вы не справились? Может быть, всё, что рассказывал о вас гарнеан Нофо – ложь? Может быть – он ошибался? Или, может быть – он врал?! Вы играете в опасную игру, гарн Дельфин! Я уже видел дохлых грулумшей у переправы. И скелет! Только не пытайтесь убедить меня – ухмыльнулся гость – что это был его скелет! Вы очень сильно просчитались, если полагали, что сможете выторговать за Меррела больше денег, гарнеан Дельфин. Это был весьма…небезопасный для вас ход…Итак, - вздохнул гость - возможно, вы просто не расслышали вопроса…Где Меррел Сваарде?
Дельфин сложил руки на груди.
- Там, в пыли бродит.
- Хх-е…Слушай сюда, Дельфин! – гость внезапно перешёл на «ты» - у меня сорок человек во дворе! Ты понимаешь, в какой ты…опасности?! Сорок человек…
- А у меня – семь! – невозмутимо ответил Дельфин – Мартек! Поди сюда, расскажи, как всё было!
Мартек присеменил, заискивающе вытягивая руки. Он очень боялся Дельфина, а тот, кто сейчас стоял перед ним – того его боялся даже Дельфин.
- Гарн-те с чудищем поссорились, а связанный тута лежал, а покуда они с чудищем дрались, Подзаборный этого, вашего, развязал, и увёл. А я ничего не видел! И двери они мне выбили! – пожаловался Мартек.
- А как двери выбили? – приторно поинтересовался гость.
Мартек затравленно сьёжился, его взглял метнулся от двери – к Дельфину.
- Ладно, не стоит отвечать. И так всё ясно.
- Ясно вам? – настороженно поинтересовался Мартек.
- Да! Да, ясно! – взорвался гость – Ясно, что здесь угнездилось предательство! И учти – он ткнул пальцем в Дельфина – учти, что у тебя только шесть человек! – он презрительно посмотрел на злосчастного Коноплю.
- Нет, - тихо ответил Дельфин – у меня их семь.
Наёмники вдруг выпучили глаза, и сбились кучкой у очага. Гость это заметил, на его лице появилось выражение торжества. Он извлёк из-за ворота переговорный медальон.
- Шолл, приём! У нас тут возникли небольшие проблемы. Ты не мог бы…
Что-то липкое капнуло ему на шею.
- Что за… - Ещё один комок пахучей слизи упал ему на голову.
Гость посмотрел на потолок…
- Голову отгрызу – шепнуло чудище.
Отчётливо зазвенела цепочка. Дрожащими руками гость с трудом нащупал медальон, поднёс к бледным губам:
- Шолл, не бери в голову.
Дельфин триумфатором прошествовал к гостю, сорвал с его шеи медальон, и раскрошил хрупкую игрушку в огромном волосатом кулаке.
- Предатель! Как ты посмел?! – выдохнул гость.
Дельфин коротко, не замахиваясь, двинул его в живот. Гость опустился на пол.
- Видно, судьба… - задумчиво пробормотал наёмник.
Ветер рывком поднялся со скамейки.
- Уходим, быстро!
Наёмники принялись спешно собирать оружие. Вялый Конопля опирался на плечи товарищей. Дельфин извлёк из ножен клинок гостя, презрительно хмыкнул, и зашвырнул его в угол. Потом, что-то вспомнив, подошёл к сваленной в углу куче вещей Меррела, порылся в мешках, и извлёк короткий, широкий меч. Аксилатский игдиль. Придирчиво осмотрел.
- Сойдёт! – решил.
Живоглот с Хрущом скрутили гостя верёвками Меррела. «Вот и сгодились!» - радовались они.
Монстр слез с потолка, и принял человеческий облик.
- Ну чего, не состоялся обмен-то? Надеюсь, я вовремя?
- Да, ты вовремя – мрачно ответствовал Дельфин – ты нашёл книжника?
- Я нашёл его след. Он не один.
- Мы уже знаем.
- Вот как? Они ушли к реке. Я мог бы их нагнать, но повстречал отряд этого шута – он ткнул пальцем в гостя – во мгле они беспомощны как птенцы, я подобрался к ним на вытянутую руку! И я понял, что пора возвращаться.
Дельфин потёр кулаком щетину.
- Ты мог бы напасть на них там, среди песка.
- Ну…их, пожалуй, многовато!
- Но этого…как его…Тереко – ты мог бы замочить?
- Ага, но тогда я бы лишил себя дивного зрелища!
Дельфин скрипнул зубами, сунул игдиль за пояс. Монстр взял его под локоть.
- Пойдём! Там, за кухней, у Мартека выход на задний двор. Верно, Мартек?
Мартек кивнул.
- А они не выставили там часовых? – спросил он.
- Не думай об этом, Мартек – ответило чудище – не думай. Это не твои заботы…
Люди осторожно прошли через кухню, вышли в сени. Задняя дверь была открыта.
- Должны быть где-то здесь! –чуть слышно шепнул Дельфин. Он оглянулся на монстра, но того уже не было рядом.
Дельфин осторожно выглянул во двор. И уткнулся носом в обнажённые клинки. Наёмник осторожно отступил назад. «Кто он такой? Куда он лезет?» - было написано на лицах солдат, но вслух они ничего не сказали.
Хрущ и Жирень медленно выволокли в сени связанного комиссара.
- Положите оружие! – тихо сказал Дельфин.
Часовые посмотрели на комиссара. Тот обречённо кивнул.
Мечи со стуком упали на крытый соломой пол.
- Назад!
Солдаты медленно, не оборачиваясь, стали отступать, покуда не вышли во двор.
Дельфин схватил комиссара за шиворот, и толкнул на солдат:
- Держите! Ваш.
Солдаты пошатнулись под весом Тереко, едва удержав его. Один – не устоял на ногах, упал в пыль. Второй – согнулся, едва удержав своего командира. Комиссар извернулся в путах, ошеломлённо посмотрел в глаза Дельфину.
На мгновение, он почти поверил…

Песок скрывает небо.
Это чем-то подобно сну. Из тёмной мглы неожиданно выплывают деревья, постройки, предметы. Проскальзывают побоку, на мгновение приглушая свист ветра, и вновь скрываются в черноте. Вокруг – ни намёка на пейзаж. Песок затирает его наждаком, слизывает шершавым языком. Только отдельные образы, структуры, фрагменты плывут вокруг, словно подгоняемые свистом. И не разгадать – что за поверхность выситься по левую руку – дом ли, забор, или бок исполинского зверя. И не узнать – что такое тёмное выскочило из-под ног – варан, пустое ведро, или перекати-поле.
Мир состоит из сотен хаотичных образов, лишённых красок и форм.
Возможно, это и есть его истинное лицо.

Наррел-Мект тащил книжника с четверть часа. Потом – кровообращение у того восстановилось, и он смог идти самостоятельно. Лицо Меррела было почти полностью скрыто перевязкой, а вот Подзаборному приходилось несладко. Он изготовил из онучи повязку на лицо, и теперь, по крайней мере, мог без проблем дышать. Но вот глаза… Пыль терзала их немилосердно. Наррел-Мект щурился, и шёл, в основном, по памяти.
На дорогу не выходили. Густые кусты у обочины немного защищали от пылевых шквалов. А ещё, это помогло Подзаборному вовремя заметить большой отряд вооружённых людей. Голоса, топот, вой грулумшей – всё это пробивалось даже через шум зуафула.
«А мы к вам не пойдём, гарн-те. У нас своя дорога» - подумал Подзаборный. Подхватив Меррела под руку, он потащил его в сторону от дороги.
- Потерпи, дружок. Мы дорогою не пойдём, срежем через кусты. – крикнул он книжнику - Так оно, конечно, на четверть часа дольше выйдет, но зато безопаснее. Дельфин, мразь, верно, к переправе метнётся, а мы – выше по течению, к хекову подворью выйдем. Там можно будет лодочку одолжить. И пыли над рекою не будет. Ну а дальше – извини уж, сам!
Меррел слабо кивнул. Ему было очень плохо. В голове роились дурные мысли. В архивах Бреан’корда он нашёл отчёт какого-то лекаря о лечении генерала, и последовавшей за ним смерти. Шносс, тому хотя бы наркотиков достали!
Расколотая челюсть болела адски. Ирония судьбы – он владел мощнейшей магией, но произнести заклинание сможет ещё очень нескоро. Если вообще когда-нибудь сможет.
Ирония судьбы? Или Дельфина? Капитана этого? Точно! Он знал. Он с самого начала всё знал! Наверняка, на историка охотилась не громоздкая бюрократическая машина Федерации, а этот бандит! V’haes en-Shnoss! Проклятый прихвостень генерала! Определённо, это именно он является источником всех бед Меррела. И ели бы не этот резвый бурлака…если бы не он! Страшно подумать, что бы сейчас могло быть с учёным…
С такими вот мыслями Меррел брёл за Подзаборным. Наперекор зуафулу…

Хамар Шолл, заместитель комиссара Тереко, был предан своему начальнику душой и телом. Кроме того, в отличие от Тереко, интеллигента, ненавидевшего полевую работу, Шолл, вышедший в госбезопасность из десантников, глубоко и искренне любил убивать людей своими руками. Вообще, Хамар был человеком действия. Поэтому, когда, после пятиминутного отсутствия, комиссар не вышел на связь, Шолл без колебаний скомандовал: «Заходим!».
В его распоряжении, кроме трёх дюжин гвардейцев, находилась колдунья-северянка. Шолл недолюбливал волшбу, и вообще всё, что не мог захватить пятернёй, но в данном случае он был рад любым ресурсам. Он был наслышан о Дельфине.
Гостиница встретила их угасшим очагом, раскуроченным столом.
«Не очень гостеприимно. Отнюдь.» - подумал Шолл. Под сапогом чавкнуло. Он зажёг фальшфейер, осветил пол. Блестящая лужа слизи. «Чем они тут занимались?».
Он коснулся пальцем медной львиной морды на предплечье, и осмотическая маска втянулась в подшлемник.
- Тут хоть нет пыли! Можно подышать нормально! – крикнул он солдатом. Подошёл к очагу, достал кресало, попытался развести огонь.
- Помощь не нужна? - тонкая рука отвесила щелбан его наплечнику.
- Ну? – буркнул он, не оборачиваясь.
Рука проделала сложным жест, и с её пальцев сорвалось шипящее оранжевое пламя. Радостно заревел дымоход. Всполохи огня расшевелили притаившиеся по углам тени. Жуткие фигуры заплясали по потолку. Чародейка ойкнула, и прижалась к Хамару. Панцирь-хамелеон перенял яркую вышивку её платья. Буйство зелёного и оранжевого.
Шолл отпихнул колдунью. Та, фыркнув, запахнула бурый плащ-пыльник.
- Что это такое? – Шолл вернулся к луже слизи.
Колдунья с недоумением посмотрела на лужу.
- Это оставило что-то…живое?
- Проверь!
Она подошла к пятну, протянула руки. В воздухе зазвенело какое-то неуловимое напряжение. Секунду спустя, тысячи призрачных, эфемерных нитей устремились из её рук – к объекту исследования. А затем – вернулись обратно. Лоб чародейки покрылся испариной, глаза закатились. Она внимала.
Хамар молча стоял, стараясь не мешать. Он знал, что так работают целители-диагносты, способные за минуты отыскать в теле человека мельчайшее инородное тело, наинезаметнейшую культуру вирусов, невидимый микроинсульт. Один такой маг помогал седому тридцатилетнему хирургу собирать Шолла из кусочков, на утро после боя в долине Тан’гурад.
Напряжение в воздухе достигло пика своего накала, и неожиданно пропало. Чародейка протёрла глаза. Пошатываясь, опёрлась на стол. Шолл схватил её за плечо, повернул к себе.
- Ну? Что там?
- Что? Хамар, похоже, нас ожидает непростая работа.
- Меня, главным образом… Рассказывай!
В этот момент, с заднего двора прибежал один из солдат.
- Гарнеан Шолл! Наши разведчики, что караулили чёрный ход…Вам стоит на это взглянуть…
Хамар деревянным шагом прошёл за солдатом, присмотрелся к тому, что было разбросано по сеням. Отвернулся, опёрся на стену, сдерживая рвотный позыв.
- Твари! Выродки! - он судорожно сжал кулаки – Найти!
Гвардеец неуверенно помотрел на него. Ему совершенно не хотелось сталкиваться с тем, что способно на нечто подобное…

Люди Дельфина продирались через терновник.
Наёмник хотел выйти к переправе, где паром, но быстро отбросил эту идею. Тереко упоминал, что нашёл мёртвых грулумшей. Значит, люди Федерации пришли из-за реки, и наверняка контролируют мост.
- Мартек! Как здесь ещё можно переправиться?
- Хм…Ну, это…можно у старого Хета лодку одолжить. Это чуть ниже по реке.
Дельфин посмотрел на чудовище. Оно кивнуло.
- Идём! – решил он.
Конопля, немного пришедший в себя, и уже самостоятельно перебирающий ногами, нагнал Живоглота, угнетённого здоровенным мешком.
- Слышишь? Ты ж местный, вроде, нет?
- Не совсем – хмуро ответил из под повязки Живоглот.
- Ну, это, ты не знаешь – ветер этот скоро прекратиться?
- Да шносс его знает! К утру, может, и сойдёт. А может и нет.
- Думаешь?
Конопля встрепенулся. К нему обратилось чудище! Монстр не прикрыл лицо повязкой. Он подкрался к Конопле, жуткий в своём раздуваемом ветром плаще, движущийся с загадочной, нечеловеческой пластикой.
- Ты уж прости меня, что я тебя ужалил! Сам виноват! Зачем драться полез? Я яду тебе совсем чуточку отпустил, напёрсточек. Еще малость поболит, и перестанет…
Конопля сжал кулаки.
- Слушай, как тебя там…норг, да? Это ведь из-за тебя тот придурок умудрился сбежать! Это ведь из-за тебя мы сейчас прём на рожон, через песок! Ты что ты за тварь такая? У вас с Дельфином какие-то свои игры, а частным людям – беда! Ты…- Конопля вопил, то ли перекрикивая зуафул, то ли разволновавшись - …ты, если чуть что, по потолку уползёшь! А я теперь, может, Федерации враг! Мне, может, теперь в Эндорион больше не сунуться, ежели жизнью дорожу. Да и то – неведомо, переживу ль я эту ночь вообще! Какого рожна мне это сдалось?!
- Не нравиться – уходи! – предложил бредущий неподалёку Ветер.
А монстр задушевно взял наёмника за руку.
- Слушай сюда. Ты знаешь, отчего Дельфина Дельфином кличут?
- Э-э…рыба…ну…
- Потому что сам на плаву завсегда держится, и своих в обиду не даст! Морду разобьёт, а завсегда поддержит, ежели чуть что!
- Ты откудова знаешь? – заинтересовался Быдло.
- Спроси у Ветра. Он расскажет…
Мартек замер на вершине пригорка.
- Акуурат вон там должна быть пристань! – он указал пальцем в чёрную мглу.
- Далеко ещё? – нервно спросил Дельфин.
- Да с горки вниз, а дальше – тропкой, шагов с две сотни.
- Тогда вперёд! Слушай, - он понизил голос – а как песок через реку переносит?
- Ну так зуафул же ж тем и славиться! Он его высоко несёт, повыше деревьев! На том берегу – оно и не так чувствуется, а тут…правый берег, он левого выше, ну вот, песок и валиться!
- Угу.И в реку тоже попадает?
- Что-то, видать, и попадает.
Они быстро спустились вниз всей гурьбой.
Хрущ, старающийся держаться в авангарде, рядом с командиром, вдруг насторожился, словно заметив в темноте что-то необычное.
- Что такое? Что-нибудь не то увидал? – поинтересовался Дельфин.
Хрущ смутился:
- Да, вроде бы как…В небе – светящееся что-то…
Дельфин нахмурился:
- Может, звезда?
- Да какая звезда, в такой пылюке! Нет, будто бы фонарь здоровенный!
- Да брось ты! Чего-то тебе…
- О! Вон, глянь-ка!
Дельфин, а вслед за ним и остальные, всмотрелись в пыльную черноту. И увидели свет…
- Что это?
- Свет фонаря – сказал норг – Свет фонаря, висящего на огромной мачте…

Яхаке Лирт, секретарь принцепса Йуральда, носил прозвище «Бублик». Причина этого была очевидна – сей муж был горбат как колесо, рыхл как тесто, и покрыт бородавками, как корочка бублика покрыта маком.
Однако, несмотря на внешнюю непрезентабельность, Бублик был мужчиной серьёзным, исполнительным, и в высшей степени ответственным.
Кроме того, к одному из его многочисленных достоинств относилось и то, что он умел безошибочно определить с одного взгляда – достоин ли человек, утверждающий, что ему необходимо совершенно срочно, и непременно лично увидеться с гарн-триаром Нофо, высочайшей аудиенции, или нет.
Посему, сидевший в приемной уже часа четыре жирный министр был немало удивлён, когда напрочь игнорирующий его Бублик вдруг вскочил при виде вихрастого юноши в пёстром жакете.
- Подождите минутку, гарн-триар Нофо сейчас вас примет! – заверил он новоприбывшего, и исчез за массивной кабинетной дверью.
- Магистр?
Принцепс Йуральда сидел за гигантским столом, и залпом пил воду из хрустального графина. Из горла. При виде вошедшего секретаря, он закашлялся, поставил графин на стол, обтёр седую бороду и сделал вид, что рассматривает огромный тусклый гобелен на стене.
- Кхгм…Яхаке…Напомни-ка мне, так что бишь на нём изображено?
- «Высадка Санората». Сюжет времён Первой волны колонизации Эндориона. – в сотый раз пояснил Бублик - На заднем плане – корабли аксилатских первопоселенцев, на скале – князь Санорат провозглашает окрестную землю Новой Родиной.
- Да, верно. Постоянно забываю! Так что ты хотел?
- Спецкурьер Гильдии ожидает…
- Пусть войдёт.
- Да, магистр.
Бублик вышел из кабинета. Жирный министр с готовностью вскочил, но Яхаке обратился к юноше:
- Входите, пожалуйста.
Молодой человек вошёл. Тщательно запер за собой дверь, витиевато раскланялся перед принцепсом.
- Доброе утро, магистр Нофо! Да воссияет светоч благоденствия над вашими…
- Да брось! Что у тебя там?
- Доклад гарнеана Тоскарра. Он держал связь с оперативной группой Рудисааша Тереко, федерального комиссара. Но это – не от него. Это от Хамара Шолла, помошника комиссара. Он получил это…простите, что в такую рань…
- Я не сплю. Давай сюда.
- Как прикажете, магистр Нофо.
Молодой человек извлёк из колиты коричневый конверт, и вручил его принцепсу.
- Свободен! – Нофо не глядя нашарил на столе очки, надел, развернул конверт, и принялся читать. Спецкурьер раскланялся, и пошёл к выходу.
- Нет, подожди! – Нофо вдруг изменился в лице – Шносс…Шносс! Да как же так?! Ну почему…Почему?!
- Магистр?
- Позови Бублика!
- Магистр?
- Гарна Яхаке Лирта! Он там, перед дверью сидит. Шносс! Вот напасть…
Молодой человек мигом выскочил из кабинета, подскочил к Бублику.
- Гарнеаен Лирт, гарн-триар Нофо вас срочно зовёт!
Бублик зашёл в кабинет.
- Чем могу служить, магистр Нофо?
- Живо, растолкай всех!
- Прошу прощения?
- Всех! Министров, советников, попов, генералов – всех тех бездельников, что жрут со мной за одним столом на приёмах! Через полчаса – чтоб все были здесь! Вели тому курьеру разбудить, и привести ко мне Тоскарра из Гильдии магов. У нас намечаются серьёзные проблемы с нашими большими соседями.
- Будет исполнено. Гарн-триар, там уже полночи ждёт министр…
- Гони его к шноссу! Пущай делом займётся! И знаешь что? Свари-ка мне кофею…

- Парень, ты когда-нибудь такое видел?
Поинтересовался Наррел-Мект Подзаборный у спасённого им книжника. Безрезультатно. Ответить он не мог. Подзаборный и не ожидал ответа. Не оглядываясь на Меррела, он подошёл к здоровенной посудине, осторожно пнул ногой. Тихий «тук» полностью растворился в завывании зуафула.
- Экое у него брюхо!
Огромный чёрный корабль выглядел точь-в-точь как галеоны, что ходят по Данерскому морю, но днище у него было абсолютно плоское. Как у утюга.
На концах реев грот-мачты раскачивались цветные фонарики – красные и зелёные. На корме была белой краской выведена надпись. Вероятно, название (огромными буквами), порт прописки, и ещё чего-то. Но Наррел-Мект, увы, читать не умел.
Корабль стоял прямо перед домом Хета – храмиком речного божества, полностью преграждая к нему доступ. До реки было шагов сто, не меньше, причём никаких следов того, что гигантскую плоскодонку тащили через камыши, пляж, и деревянную пристань волоком – заметно не было.
Меррел вдруг яростно зашипел сквозь повязку. Он резко схватил Подзаборного за руку, исцарапав нестриженными ногтями. Нагнулся к земле, схватил прутик, принялся рисовать.
Рыбка. Изогнутая.Замершая в прыжке, над волнами.
- Дельфин, что ль? – понял Подзаборный – Думаете – это его? Навряд ли…да и не должно нам быть до того дела, говоря по правде. Пойдём, там, у пристани – лодочки храмовые плещутся. Сейчас отвяжем одну, парус поставим, и – только нас и видели! Зуафул нас погонит, сечёшь?
Меррел поднялся, и побрёл к пристани. Наррел-Мект ещё раз оглядел корабль, и отправился за ним.

Дельфин, со-товарищи, осторожно подкрался к чёрной громаде.
- Кораблик! – удивился кто-то из наёмников.
- Дивное дело…
Норг внимательно рассмотрел песок около судна.
- Тут следы! Совсем свежие, их ещё не замело.
- Удивительно…- произнёс Дельфин, обходя судно побоку -…удивительно, откуда в глуши на задворках Йуральда мог взяться летучий корабль? Таких ведь совсем немного осталось. Помниться, четыре спустили нам в тыл десант, тогда, при Тан’гурад. Ушло из них только три.
- Дельфин, глянь! – Ветер принялся раскапывать песок, занёсший корму корабля. Показались буквы.
- «Гн…ев…Эн…до…рио»… так и есть! Это наверняка корабль комиссара! Мы ошиблись! Они пришли не из-за реки. Они прилетели! Уходим, живо!
Загрохотали по доскам пристани ботинки. Наёмники принялись отвязывать лодки.
- А в чём дело? – неуверенно обратился к Хрущу Мартек.
- Солдаты Федерации! Они не станут искать нас у переправы. Они пойдут к своему кораблю.
-А-а…
Быдло спросил:
- А почему мы не можем его украсть?
- Ты знаешь заклинания, которые поднимут его в воздух? – поинтересовалось чудовище – Возможно, зря мы умертвили комиссара Тереко…
- Да ещё и таким манером… - пробурчал Мартек.
- А? – переспросил норг.
- Н-нет, ничего. Ничего.
Две лодки отвалили от берега. В первой – широкой, низкой, выкрашенной в зелёный цвет – сидели Дельфин, Мартек, Жирень, норг и Ветер. Во второй – более узкой, некрашеной – Живоглот, Быдло, Хрущ и Конопля.
Астонат в пыли представлял собой совершенно фантастической зрелище. Миллиарды песчинок с диковинным, шуршащим звуком обрушивались в воду, оставляя по себе, на мгновение, миллиарды крошечных воронок. Приглядевшись, можно было разглядеть под водой потоки взвешенной пыли, плавно оседающие на дно. Они были похожи на рудные жилы в миниатюре, если бы только кто-нибудь мог смотреть сквозь земную твердь.
Даже чёрствые наёмники удивлённо притихли. Втащив вёсла, они позволили принявшей неземной облик реке нести себя по течению.
Чудище, что сидело на носу лодки, и настороженно всматривалось в пыльную мглу – первым заметило чужую лодку.
- Капитан, гляди-ка!
Дельфин обтёр платком слезящиеся глаза, прищурился, вглядываясь в судёнышко.
- Интересно! Кому это ещё, кроме нас, могло прийти в голову совершить речную прогулку в такое время? И в такую погодку?
- А я, кажется, догадываюсь, кому…- сладко пропел Ветер.
- Вы думаете, что Подзаборный с вашим пленником? - удивлённо спросил Мартек – но они ж наверняка должны были к переправе…ах, да…паромщик мёртвый, федеральных вояк у переправы нет, да и не было…значит, даже если сначала они и пошли к парому, то потом – верняком отправились за лодкой…- последние слова Мартек едва пробормотал. Он задрожал, сжал кулаки, молясь, чтобы никто не заметил его аффекта.
«Они поймают эту гниду! Начнут пытать! И он же наверняка всё им расскажет. Все, как было! Дельфин быстро смекнёт, что я тоже приложил к этому лапу! Squerrean’balth! Ну зачем…зачем я позволил этому всему случиться?! Зачем я позволил Подзаборному развязать щенка? Кто он мне? Сват? Кум? Ох…Да что ж я за человек такой?! Ну почему?!» - мысленно рыдал он, глядя на рябь на воде…

- Рота, слушай мою команду! – формально, Шолл не был их командиром. Теоретически – гвардейцы не обязаны были выполнять его приказы…
Но прошла секунда, другая. Стих грохот подкованных сапог, лязгнули, впиваясь в землю, подтоки бердышей, и три дюжины гвардейцев застыли, выстроившись ровными рядами. Смолкли голоса. Тишина охватила дом Мартека.
Сквозняк – метастаз зуафула – шевелил на древке штандарт Федерации – двойные белые шевроны на лазоревом поле.
Помощник комиссара неторопливо прошёлся вдоль шеренги.
- Солдаты Эндориона! Вы прибыли сюда как вооружённый эскорт сотрудника органов госбезопасности. Прибыли в дружественное, союзное государство, не рассчитывая, что вам придётся вступить в бой. Но, как вы сами видите, нас предали. Наёмники принцепса Нофо, фактически, солдаты Йуральда, обманом заманили в ловушку, и подло умертвили комиссара Тереко.
В рядах гвардейцев прослышался негромкий ропот.
- Я не знаю… - повысил голос Шолл -… не знаю – что это означает. Вполне возможно, что это ещё отнюдь не означает войну. Вполне возможно, что умные люди – не чета нам, простым воинам, уладят конфликт на дипломатическом уровне. Но пока этого не произойдёт – мы, отныне – боевое подразделение Эндорионской Федеации на территории враждебной страны! И мы покажем им… - уже кричал Шолл - …покажем, что значит честь гвардейца! Мы покажем кучке грязных наёмников – что означает поднять руку на гражданина нашей великой Родины. Воины! Граждане! Вы все здесь – уроженцы двадцати семи доменов. Многие из вас раньше говорили на разных языках, поклонялись разным богам, но после – нечто сплотило вас всех! – помощник комиссара облизал пересохшие губы. Колдунья, рассевшаяся на столе, с любопытством уставилась на него, уперев кулак в подбородок – Это что-то – славное имя гвардии! Имя, которое создали тысячи мужественных людей, что пали во славу своей Отчизны! Так будем же его достойны! Завершим нашу миссию. Отомстим… – Шолл поднял к потолку кулак. Засверкала в свете очага кольчужная перчатка - …отомстим за комиссара Тереко! Все те, кто откажется исполнять мои приказы – будут признанны дезертирами, и по законам военного времени – я их…
Кулак опустился на стол.
- Первая дюжина – занять переправу! Вторая и третья – к кораблю! Ты – палец в сторону колдуньи – тоже, на корабль. Будь готова поднять его в воздух в любую минуту.
- В такую погоду…
- Заткни пасть!
Шолл прошёлся по комнате, сжимая-разжимая кулаки.
- А у меня – осталось здесь ещё одно небольшое дело…
Гвардейцы нехотя отправились во двор. Хамар Шолл, злобно оскалившись, схватил с пола оставленные кем-то полотенца, сунул их в очаг. Затем, сжимая в руке горящие тряпки – вышел из дома, и направился к гумну…
Чародейка, со слезами на глазах, стремглав выбежала во двор. Этот гэбешник, он что – совсем спятил?! Он что, серьёзно хочет рискнуть её жизнью ради доброго имени каких-то преставившихся рубак? Или…Или, или! Она, помниться, слышала где-то, что Хамар воевал на юге, в Нёзенге, шесть лет назад. Он точно встречался раньше с этим Дельфином! Точно, он же и сам ей в этом признавался! Тереко потому его и взял с собой. Неужели…неужели он хочет провести отряд сквозь пылевой ад только ради того, чтобы вновь повстречать знакомца?! Насколько много может значить для него месть за какие-то давние обиды?!
Голова закружилась от неожиданной догадки…
Две дюжины солдат брели в сторону маленького храмика речного божества.
Запахнув пыльник, она направилась вслед за гвардейцами, торопясь нагнать их, покуда те не скрылись в пыльной мгле.
Зуафул бушевал…

Меррел Сваарде схватил Подзаборного за руку, и выразительно замычал.
- Чего?
Книжник указал рукою куда-то назад, за корму лодки. Наррел-Мект сощурился. Против ветра – смотреть было почти невозможно.
Две большие лодки показались из пыльных вихрей – шагах в тридцати, не далее.
- Squerrean…а всё одно – не догонят! У них паруса, паря, нема! На вёслах – вовек не настигнут!
Маррел, безумно мыча, дёрнул Подзаборного за шиворот, ткнул пальцем мутную воду. Тот удивлённо вгляделся. Две светлые точки. Две сияющие синие звёздочки.
Что-то плыло по реке! И это был не аллигатор…
- Правь к берегу! К берегу правь!
- М-м-м-м!
Они вместе рванули румпель. Захлопал, затрещал парус. Лодка опасно накренилась.
- Мама!
Наррел-Мект видел в своей жизни немало вещей страшных и гнусных. В детстве, когда наутро после ночёвки в канаве он мог запросто обнаружить, что мешок, на котором он провёл ночь – разложившийся труп. В юности, когда вместе с ним по дорогам бродила война: алчная, голодная, похотливая, воняющая дизентерией, безумно трепещущая хоругвями, толпившаяся оболваненными колоннами солдат и беженцев. В зрелости, когда болезни всё чаще стали одолевать некогда крепкий организм, и отходя ко сну, поджав изъязвленные ноги, он не знал - а сможет ли на утро встать.
Но никогда ранее из потаённых глубин его души не вырывалось это слово.
Теперь вырвалось.
Вспенивая воду, к лодке неслось чудовище – длинное, чёрное. Оно гребло множеством щупалец, и бешено хлестало реку шипастым хвостом. На вытянутой морде злобно пылали синим пламенем глаза.
- Что это? Мамочки, да что же это такое?! Как такое может быть? – он впился взглядом в Меррела – Ты! Ты знаешь? – книжник отвёл глаза – Ты знаешь! – утвердительно прошептал Подзаборный.
Лодка врезалась в берег.

Под утро, когда в небе погасли последние звёзды, над гребнем холма показалась синяя птица.
Этой ночью, в долине Тан’гурад, двести тысяч человек искало её. Синяя птица…Каждый, наверное, по-разному представляет её себе. Для кого-то она была птицей Гамаюн – богатством и величием. Для кого-то – загадочной Алконост, манящей призрачным намёком на счастье. Для кого-то – грозной птицей Рок, неумолимо настигающей свою жертву…и каждый из этих тысяч, ведомый стадностью, охваченный смертоубийственной лихорадкой, рвался вперёд, тщась углядеть её где-то там, за вражескими рядами…
Птица, прилетевшая тем утром на поле Тан’гурад – была крупным, иссиня-чёрным вороном.
Опустившись на вытоптанную траву, он довольно оглядел обильный свой пиршественный стол. Затем, запрыгнул на неподвижное тело, и приступил к глазам.
Раненые, умирающие, валяющиеся вокруг – могли, оторвав взгляд от собственных внутренностей, взглянуть, напоследок, на свою Синюю птицу.
Стая круков перелетела через холмы, и опустилась на поле боя.
Всем хватит…

-Привал! Отдыхаем!
Горстка повстанцев, уцелевших в резне, повалилась на траву. Грязные, усталые, измученные. Но генерал Аегрон Бреан’корд видел лишь фанатичную преданность в их глазах. Готовность идти до конца – каким бы этот конец не был.
Генерал осторожно, стараясь не разбередить раны, присел на пенёк.
- Вуодан, Семат, Риодан!
Офицеры Бреан’корда поднялись с травы, и подошли к нему.
- Да, гарн-триар? – Эннсет Риодан отдал честь: рука метнулась к сердцу, стукнулась о нагрудник, резко распрямилась – «Возьми кровь от сердца моего, она твоя, как твой я весь».
Генерал посмотрел исподлобья, давя их взглядом.
- Этой ночью – мы отстояли своё право на свободу. Пусть, мы были разбиты. Пусть, мы были обескровлены. Пусть, наши души и тела покрылись неизгладимыми шрамами. Но мы, всё же, не были побеждены! Тысячи погибли, но эти потери восполнимы. Придут новые – столь же многочисленные, готовые отдать душу и сердце Идее. Этой ночью – мы зажгли искру, из которой возгорится пламя! – в глазах генерала зажёгся фанатичный огонёк – Они говорят – Нёзенга прекратила своё существование? Я говорю – сегодня она родилась! Она переродилась, омытая кровью своих сыновей! Переродилась гордой и величественной, не ведающей страха и сомнений, покорности и лености душ! Сейчас – у нас сотни человек. Пройдут недели, и сотни станут тысячами. Пламя непременно разгорится, и восстанет новая Нёзенга – ещё прекраснее и величественнее, нежели прежняя! Но наше… - генерал встал -…наше дело – проследить, дабы это пламя не угасло. Слишком много крови было пролито ради того, чтобы его зажечь! Я знаю, это утро всем нам явило боль…Тысячи и тысячи прекрасных людей…твой брат, Вуодан…твои сыновья, Риодан…ради их памяти, раде будущего их потомков – мы должны сделать их светлую мечту былью. Мы должны сражаться – до победного конца. Так принесём же…- Бреан’корд повысил голос, и сотни солдат обернулись в его сторону - …принесём священную, древнюю клятву! Обет, что наши гордые предки смогут оценить из своих могил! Grael’Zarranur! Клятву крови!
Бреан’корд выхватил украшенный самоцветами кинжал. Поднял руку, резким движением распорол предплечье. Кровь брызнула на измятый сюркот.
- Esacraem anyn per-atai…
Вуодан, Семат, Риодан достали ножи, отворили себе кровь.
- Ner an Ithe’a Nёzenga! Prohit me Grael!
Сотни солдат, поднявшись с земли, достали клинки, и окропили священную землю Родины своей кровью. Многоголосый рёв исторгся из множества глоток.
- Me as atalle yren caryt moasha! Prohit me an arbid Zarranur! Prohit!

Чад горящего подворья Мартека пробивался даже через пыль зуафула.
Хамар Шолл с наслаждением вдыхал этот запах. В этот доме был нанесён урон чести его Родины! В этом доме пил и жрал Дельфин! Это место было осквернено. Нельзя было оставить его безнаказанным.
Двадцать четыре солдата быстро погрузились на «Гнев». Хамар стоял на палубе, опёршись на фальшборт. Хотел сплюнуть на землю, но с губ сорвалось только несколько хлопьев суховатой пены. «Зуафул!» - раздражённо подумал он. На зубах скрипел песок.
Шолл снял с пояса флягу, приложился, запрокинув голову. Он вспомнил, как прошлым вечером, на заре зуафула, он так же стоял у фальшборта, глядя на синюю ленту реки. Он первый увидел у переправы трупы животных, и сразу же понял, что это дело рук Дельфина. Конечно! Иначе просто и быть не могло!
Шолл повернулся к своей колдунье (Да-да! Теперь – она его, ничья больше! Тереко больше нет – то, что от него осталось – сейчас лежит в трюме, в мешке. И пусть она только попробует…).
- Поднимай!
Она обеспокоенно посмотрела на него:
- Ты уверен? В такую погоду можно легко налететь и на холм, и на сосну…да мало ли, на что!
- Поднимай!
- Ну, послушай…что мы будем делать там, в воздухе? Ты же всё равно ничего не разглядишь через пыль! Не найдёшь ты так Дельфина. Или… - …задумчиво проговорила она - …или ты вовсе и не хочешь его найти…Ты, наверное, боишься его, правда? Ты думаешь, в воздухе он тебя не достанет, не так ли?
Хамар захлебнулся воздухом:
- Что?! Это я его боюсь?! Да я сейчас…
В этот момент, откуда-то с севера раздался вполне отчётливый, жалобный вопль: «Мама!».
Шолл встрепенулся:
- Ты слышала!
Он прошёлся по палубе, дошёл до мачты. С размаху ударил по ней броневым кулаком.
- Поднимай!
Он повернулся к гвардейцам:
Ты, ты и ты. И ты! – к стенкам…shilt…к бортам, смотреть вниз! Ищите шайку наёмников, и книжника. Они где-то там!
«А у меня есть ещё одно дельце!» - злорадно подумал он, идя к комиссаровской каюте.
Войдя в каюту, он взял со столика небольшой ларец. Попытался открыть. Не вышло. Попытался сильнее. Не открывается!
Хамар в бешенстве швырнул ларец об стену, бросился на него, расколотил подкованным каблуком. Затем, разгрёб обломки досок, и достал из-под них медальон на медной цепочке.
Он одел вещь на шею, поднёс ко рту:
- Тоскарр! Ты слышишь меня?
Шолл услышал какие-то шумы, щелчки. Потом ему ответил старческий голос.
- Я вас слушаю, комиссар Тереко. Гарн-триар Нофо будет рад услышать о том, что ваша операция прошла…
- Я не Тереко! Слушай сюда, Тоскарр! – Шолл разлёгся на кровати Тереко, как был – в панцире и сапогах – Я зовусь Хамар Шолл. У меня есть одно сообщение для Нофо. Очень важное. Записывай, и чтоб передал точно! Важно каждое слово! – Шолл оскалился, и чётко проговорил – «Твоя облыжь не прокатила, падла. Меррел мой, кишки Дельфина намотаны ему на лоб. У тебя скоро свидание с гвардией, предатель!». Записал, Тоскарр?
С палубы раздался крик:
- Вижу цель!
Шолл вскочил, сминая медальон в крошево.
- Замечательно! Скоро, предатели! Очень, очень скоро…

- …бросился в воду, как был – в плаще, в ботинках! И за волоса его – хвать! Потом – до самого берега на себе тащил, тот – всё барахтался, притопить норовил, а теченье – сильное. Мужики уж думали – нет, не выплывет. А нет, до косы добрался, а там – их уже наши ждали, с одеялами. От них же ж пар валил! А проплыл он, к берегу его волоча – аккурат, не менее санат. Из арбалета не дострельнешь! Ему потом мужики говорят – «Ну ты, блин, дельфин астонатский»! Так и повелось…
- А как он…
- Тихо, парни. Чего это там такое? – Быдло указал во мглу. Передовая лодка неожиданно ускорилась, потом – свернула к берегу.
- Что Дельфин удумал? – обратился в пустоту Хрущ.
- Ну как, правим за ними, или…
- А чё нам ещё делать.
- Сменяемся? – предложил Живоглот.
Хрущ и Конопля пересели за вёсла. Лодка ринулась к берегу.
«Что ж там такое?»
Аккуратно причалив, наёмники сошли на берег. Не без труда отыскали во мгле пляжа человеческие силуэты.
- Эгей! Дельфин, что происходит?
Они приблизились к людям. Дельфин, Ветер, Мартек, норг и Жирень стояли напротив этой самой парочки – книжника, и Наррел-Мекта Подзаборного. Странно, но они отнюдь не выглядели доброй компанией. Подзаборный явно сторонился Меррела. Компания неторопливо окружила их.
- Дельфин? – обратился Хрущ к командиру.
Тот обернулся, мельком оценил подкрепление, сунул Хрущу в руки длинную верёвку.
- Ты с нами? Отлично, вяжи их.
- А он не… - поёжился Быдло.
- У него сломана челюсть. Он не сможет колдовать. Всё же… - ухмыльнулся Дельфин - …всё же, лучше связать ему руки, для верности.
Мартек, что стоял, опершись спиной о дерево, робко обратился к нему:
- Гарнеан Дельфин, а зачем он вам нужен? Вы всё равно уже не договоритесь с…
- Мартек… - устало махнул на него рукой Дельфин - …не лезь не в своё дело. Этот человек ещё пригодиться…лично мне – он повернулся к норгу, пристально посмотрел на него – у меня ещё остались неоконченные дела там, за рекой. Шестилетней выдержки.
Живоглот первым обратил внимание:
- Что за… - он вздёрнул голову вверх.
Тень опустилась на пляж.
- Корабль Федерации! – зарычал Дельфин – Хрущ, Ветер – ко мне! Ты – он схватил за руку норга – полезай в воду! Остальные – в кусты, живо! Рассредоточиться! Меррел! – он сделал выразительную паузу – Выбирай. Или я, или они. Я – лучше.
Книжник остался на месте. Дельфин подождал ещё с секунду, затем – корабль возник из пыли, задевая боками редкие деревья. Неторопливо направился в сторону речного пляжа, где попросторнее. Дельфин плюнул, и исчез в зарослях кустарника. Хрущ и Ветер последовали за ним.
Меррел затравленно посмотрел в небо. Куда?! Да почему всё так вышло? Он ведь вовсе не этого хотел! Да, он хотел славы, власти, могущества. Он был бы хорошим правителем – умным, честным, добрым, и даже благородным. А вместо этого, получается вот такое вот…И всюду враги! Все хотят его крови. Его знаний. Они вообще – слишком много хотят! Алчные, ненасытные, всепоглощающие…Ну почему, почему миром правят такие как они, а не как он?! Почему он постоянно вынужден бежать? Бежать в никуда… Он больше не будет!
Застонав, Меррел рванул свою повязку. С треском лопнули бинты, обнажилась бедная челюсть.
- Ах! А-а! А-а-а-а!!!
Сведённые вместе обломки кости со скрежетом сдвинулись с места. Рот продрало болью. Судорогой схватило язык.
Корабль, наконец, приземлился. На песок начали один за другим выпрыгивать солдаты.
Меррел направился в сторону кустов. Туда, где шевелились, ползая по земле, самые глубокие тени.
- Эй, друже, постой! Ты куда? Что ты творишь! - его лицо озарила догадка - …Подожди! Нет, не надо! Наверняка изыщется…Shilt, тебе что, мало людского злодейства? Какую ещё погань ты хочешь…
Книжник повернулся к нему. Подзаборного передёрнуло. Неестественно вытянутое лицо, чёрно-синяя, распухшая челюсть.
- Фам иди фтелись пефет ними! Я фольфе не фу-уту теффеть! Я… - руки взметнулись в воздух, выводя сложные пассы …фтелал ффой фыфор! Пушшффай иаффе афем. – последние слова он простонал совсем неразборчиво.
В его ладонях зажглось зелёное пламя. Зажглось, и тут же погасло, опав тёмно-зелёным прахом, который жил своей жизнью, полз по земле, пробовал на вкус кусты, деревья, камни, песок. И тени. Тени, что упали на пыльцу – метнулись к ней, радостно, как щенок бросается к ногам хозяина.
- Чего ты делаешь! Ты это брось! – Наррел-Мект бросился к книжнику.
- Ы-ы! Ых! Ы-ы-а-а-а!
Маррел согнулся от боли. Поднял слезящиеся глаза, исподлобья взглянув на Подзаборного. «Прочь от меня! Не становись у меня на пути, Подзаборный!» - говорил взгляд. Наррел-Мект на мгновение заколебался. Потом – метнулся у Меррелу, хватая его за руки, пытаясь смахнуть с ладоней горсти зелёной пыльцы.
Голодные тени со всех сторон метнулись к нему. Окружили, набросились аморфным чёрным клубком. Совершенно бесшумно.
- As…sekraes…mareryngwe…A! Prychel nyangwe…e…A-a-a-a! Kavid lua’sh-shar! – невнятные слова вместе с хлопьями крови и гноя покинул изуродованный рот Меррела.
Наррел-Мект страшно закричал. Потом – послышался хруст разрываемого мяса, щелчки лопающихся костей, и отчаянный, нечеловеческий вой. Чёрная стая выворачивала Наррел-Мекта наизнанку, кровь хлынула на песок, но не успела она впитаться, как тени с аппетитом слизали её.
Меррел отрешённо посмотрел на дело своих рук. Потом – неуверенно направился в сторону корабля. Тени последовали за ним.
Он знал, что отныне они всегда будут у него за спиной…

- Наблюдатели! Остаться на корабле. Следить, охранять! – рычал Шолл – И ты! – жест в сторону чародейки. Лицо его неуловимо изменило выражение – Ты тоже оставайся.
- Что? Ты что, серьёзно? Но я… - колдунья удивлённо замахала руками.
- Делай что говорят! – отчеканил Шолл – Их всего горстка. Я прекрасно справлюсь сам.
- Я хочу…
- Меня ждут двадцать человек. Не стоит зря рисковать – мягче проговорил Хамар.
Чародейка, скрестив руки на груди, отошла к четверым бойцам-наблюдателям.
- Вот так! И больше не стоит со мной спорить! – довольно пробормотал Шолл, и спустился с корабля на пляж.
- Командир! – обратился к нему один из ожидавших на пляже гвардейцев – Зуафул стихает.
Шолл снял шлем.
- Да, верно! Вы нашли их?
Солдат смутился:
На песке полно следов. Совсем свежие, ещё не замело! Вероятно, они где-то там! – он указал в сторону тёмных зарослей кустарника.
- Сбежали? Ничего, наёдём!
Он не сомневался, что справиться. Дельфин мог обставить его – но только раз! Из-за него – все злоключения Шолла.

Он помнил, как тогда, при Тан’гурад – он услышал батькин крик. «Хамар!» - кричал он – «Хамар, быстрее сюда!». Он не собирался отступать от отца ни на секунду. В толчее боя – всюду он следовал за ним верным и непоколебимым стражем.
Отец явился на то поле с тридцатью людьми – нормальная дружина дня мелкого владетеля из верховий Астоната. Они все бились на левом фланге, против негров-ополченцев, выставленных своими господами. Это быдло, всю жизнь корчившееся в поле, едва ли отличала левую ногу от правой без помощи сена-соломы. У них не было никакой мотивации, они должны были дрогнуть после первого же удара!
Но что-то пошло не так. Когда токсобаллисты разрядились в их сторону смертоносным шквалом – остатки негров действительно разомкнули ряды.
И выступили из-за них броневые шеренги на шипливых зверях фарках – поджарых, горячих, люто грызущих удила. Это был эскадрон «Тар Аскалл», элита Бреан’корда.
И понеслась жаркая! Шолл схлестнулся сразу с тремя, в неистовстве рубил во все стороны. Его выбили из седла, удар чекана сбил шлем с головы. Он помнил: вкус крови во рту, жаркая пульсация в мышцах, багровая пелена перед глазами. Поднялся, чудом не затоптанный. Батька? Где он? Где свои? Вокруг – остатки малохольных дружин мелких князьков драпали, спинами уже предвкушая острия копий.
Отец, с остатками дружины, дрался в окружении. Хамар едва разглядел поникший штандарт. Бешено нанося удары, он прорубался к своим. Схватил за уши истерично шипящего фарка, что потерял хозяина. Вскочил.
«Хамар!»
Из его людей никто не выжил. Чем он сможет помочь? Нет! Нет времени думать! Шолл прорвался к остаткам дружинников.
Огромный бородатый человек в цветах Нёзенги – подрубил штандарт Шоллов. Отец, оглушённый, истекающий кровью – лежал у его ног. «Папа!» - бородатый обернулся, оскалившись, наступил тяжёлым ботинком на отцовскую грудь. Шолл бросил оружие, окружённый всадниками. Кровавая пелена медленно сошла с его глаз. «Возьми выкуп!»
Расхохотавшись, бородатый плавным движением погрузил мизерикордию в живот отца. «Батька!»
В небе, низко над головой, два люггера Нёзенги сошлись с фрегатом «Несокрушимый». Стрелы мажущих лучников по пологой траектории опускались на сражающихся.
«Капитан! Нужно отходить, они подтягивают новые силы!» - кто-то из всадников – «Прикончи!» - тяжёлый шестопер опустился на голову Шолла. Падая, он успел в последний раз взглянуть на небо.
В пылающий остов «Несокрушимого» одна за другой били молнии с люггеров. Накренившийся корпус корабля неспешно клонился к земле, раскалывался в полёте на части, взрываясь шквалами искр.
Сыпались люди.

Два месяца – юанте, и почти весь ит’анге прошли, прежде чем поправившийся Хамар смог оплакать отца согласно обычаю.
Он вернулся в родной замок, маленький, притаившийся у отрогов Данерских гор. Его ждал обидный сюрприз. Чернь отказалась признать своим повелителем. «О! Гляди-кой, новыя княжичи пожаловали!» - издевались- «А у нас туточки тепереча республика будет, гарн!» А мама покачивалась на виселице, залитая смолой. А дядя – устроился иждивенцем в Федерацию. Гнида! А сестра – продалась колдунам, ушла ученицей к Регладду из Гильдии. Тварь! И никто, никто не решился помочь ему отбить законное владение.
Лишь насмешка, презрение, или (хуже всего!) - лицемерное сочувствие. Ну почему мир так несправедлив?
Хамар ушёл на службу Эндорионской Федерации. Десантник, гвардеец, гэбешник – он быстро делал карьеру, славный своей целеустремлённостью. Неумолимый. Голем комиссара. Гончая охранки.
А дядю - он удавил своими руками. Подлый предатель, он умолял… А сестра – выскочила за Рудисааша Тереко. Его комиссара! И думала – всё, она здесь теперь главная, может указывать ему… А его быдло – завоевал пятью годами позднее Йуральд. А Дельфин – о, этого он скоро достанет! Он ещё узнает…
И всё будет хорошо.

- Зачем мы это делаем?
- Молчи!
- У нас ведь было время убежать!
- Тихо! Ветер стихает. К тому же – уже начинает светать. Через полчаса – только слепой не увидит нас с палубы корабля.
- Шносс!
- Тихо, говорю. Они идут! Давай назад, к той ямине…
Неслышно перебирая конечностями, Дельфин пополз через кусты. Он уже освободился от громоздких доспехов и перевязи. Остались вместе с ними, в глубокой яме, и рубаха с курткой, плащ, и шапка наёмника.
Волосатая грудь, тщательно перемазанная чёрной илистой грязью, острый игдиль в кулаке. Наёмник собирался убивать. Мартек, дрожа едва ли не до судорог, пополз за ним, виляя выпирающим задом.
Ветер и Хрущ ждали их у глубокого яра, почти скрытого подступающей к обрыву стеной кустарника. Яр, языком сползающий к реке, был сейчас по пояс заполнен песком. Жирень и Живоглот уже убедились в этом.
Узкие, глубокие расщелины, щупальцами расползающиеся от краёв яра, образовывали мудрёный лабиринт, полностью скрытый со стороны реки. По замыслу Дельфина, очень скоро эти ямы должны были поглотить солдат Федерации.
Быдло и Конопля уже уползли к речке – подать знак норгу, когда время придёт. «Ну же! Давайте!» - нервно ковырял песок ногтями Дельфин.

- Туда, похоже! – гвардеец указал Хамару на неприветливые заросли. Просека переломанных ветвей уводила куда-то в темноту.
- Чего-т неохота мне туда лезть…
Шолл прошёлся по пляжу, принимая решение. Дельфин – опасная дичь.
- Ты! Как тебя?
- Рядовой Айрив, гарн-триар!
- Айрив, и вот ты – ступайте, прочешите кусты. Слушайте внимательно! Вы, трое – остаётесь со мной – будем караулить просеку. Остальные – разойтись вдоль зарослей, глядеть в оба. Кусты кое-где ниже человеческого роста – может что-нибудь высунется! Им некуда убегать – берег крутой, поползут вверх – выдадут себя. – Шолл улыбнулся – Начинаем охоту, гарн-те!
Айрив и Дорк, гвардейцы, осторожно углубились в заросли. «Шолл! Какого шносса ты втравил меня в это?!» - в бешенстве скрипел зубами Айрив. Гневом, он пытался заглушить страх. Дома, в маленьком городке на Среднем юге, его ждали две жены, и семеро детей. «Шносс!» - просека делала поворот. Ещё шаг, и он скроется с глаз Шолла. «Навсегда» - шепнул внутренний голос.
- Вперёд! – он пихнул салагу Дорка ратовищем бердыша.
Тот, обречённо вздохнув, свернул.
Щщпых!
Гибкие ветки попытались хлестануть его по лицу. Дорк остановил их бердышом. Древко упёрлось поперёк просеки. Дорк выругался, положил бордыш на землю.
- Эта елдовина тут не поможет – пояснил он Айриву.
Тот – тоже избавился от неудобного оружия, вытащил из ножен зверского вида кошкодёр.
- Вперёд, вперёд! – пробормотал Айрив.
Щщпых!
- Ты чё творишь! – замахнулся он на напарника.
- Я? Нет! Я ничего…
Щщпых!
Айрив и Дорк разом смолкли, замерли на месте.
Что-то продиралось через кусты.
- Эгей! Что вы там роетесь?! – раздался откуда-то издалека крик Шолла.
- Гарнеан! Тут кто-то есть! – крикнул в ответ Дорк – Одну минуту… - он обернулся. Айрив? Где он?
Шорох в кустах. Совсем рядом.
Дорк выхватил кошкодёр. Кусты справа были разворочены. Рыкнув, он шагнул в темноту.
- Айрив!
Внезапный рывок за ногу.
Низвергаясь в чёрную бездну, Дорк ещё успел безнадёжно завопить.

- Прочесать заросли! – заревел Шолл.
Гвардейцы бросились вперёд, рассекая кусты бердышами.
- Не расходиться! Держаться цепью!
Хамар рванул в темноту. Трое прикрывали его с разных сторон.
- Шносс! – один из гвардейцев с трудом остановился на краю пропасти – Осторожно!
Другой солдат налетел на него. Земля осыпалась.
Гвардеец соскользнул в пустоту, отчаянным рывком уцепился за ботинок товарища.
- А-а!
- Держись, братишка, держись!
Гвардейцы подхватили повисшего товарища, принялись вытаскивать его наверх.
Два арбалетных болта вырвались из оврага. Один – просвистев, ушёл высоко в небо. Второй – пробил лоб удерживающему висящего солдату.
Мёртвое тело, повалившись в пропасть, сбило висящего.
Второй предсмертный вопль.
Шолл в неистовстве преломил над головой древко бердыша.
- Они внизу! Найти спуск!
В поднявшемся шелесте и треске гвардейцы еле услышали, как булькнул перерезанным горлом ещё один их соратник.
- Стоять! Не двигаться! – жарко зашипел Хамар – Слушать!
Шелест в кустах. Где? Не разобрать. Где?! Слева? Справа?
Щщпых!
Что-то с огромной скоростью прошелестело рядом.
- Не двигаться! – рычал Шолл.
К его ногам подкатился круглый предмет.
Шолл нагнулся. Поднял.
- Yorynn me loss!
Голова Айрива.
- Он где-то рядом! – прошептал Хамар в опустившейся тишине.
Тишина. Девственная, абсолютная.
- Ветер стих – буркнул один из гвардейцев.
Шорох.
- Есть!
Другой солдат схлестнулся со змеем выскользнувшим из темноты наёмником.
Хватай его! – закричал Шолл, но наёмник, сообразивший, что его подловили, снова юркнул в кусты.
Стоять! – быстро рявкнул Шолл – За ним не идти! Держать строй! Слушать.
«Это ведь был не Дельфин!»
Шорох в кустах.

- Гарнеалле, там кто-то идёт.
Атаен Шолл подошла к штирборту. Действительно, кто-то приближался к кораблю.
- Заряжайте арбалеты. Это наверняка один из людей Дельфина.
Гвардейцы начали натягивать самострелы. Один – с сомнением прищурился:
- Больно темно здесь.
Чародейка свела руки над головой, произнесла заклинание. Белый свет конусом вырвался из её ладоней, озарив идущего.
Её сердце сжалось от жалости и омерзения. Бедное, изувеченное существо! Что же этот Дельфин с ним сделал?!
- Не стреляйте! – бросила она – это, должно быть, Меррел Сваарде. Он, вероятно, освободился, и теперь…
Что-то не так.
Чёрные, перепрыгивающие из тени в тень. Они крались, бесшумно, мягко, словно нарочно стараясь не осквернить землю.
Магический свет тускнел и угасал, соприкасаясь с ними. Тьма вновь сгустилась над кораблём.
А те – о, они чувствовали себя во тьме как сыр в масле! В каком-то экстазе прижимались к земле. Пробовали воздух носами, буйно виляли хвостами. Играли с тьмой, приветствовали её сводящим зубы завыванием.
- Что это? – солдат попятился. Другим передался его страх.
Колдунья вцепилась руками в гвардейца.
- Сваарде! Стой! Не приближайся!
Были ли они? Что то за злосчастные дела, совершённые, вершащиеся, и те, которым ещё лишь суждено свершиться? Бред ли, предзнаменования, или они есть плоть и кровь – алчущая, голодная, что сейчас так непреклонно спешит к ней?
- Сваарде! Меррел, я знаю, Дельфин сделал тебе очень больно. Меррел, это вовсе не конец. Я могу исцелить тебя, Меррел. Доверься мне! Доверься!
Тот, кто был раньше книжником с Юга – остановился.
Пронзительный взгляд.
Колдунья пригляделась повнимательнее, и вскрикнула, ещё крепче вцепившись в гвардейца.
Нанесённый ему урон отнюдь не ограничивался бренным переломом. Он изменился. Его плоть формировала нечто диковинное, как воск, стекающий по свече, образовывает странные фигуры. Тьма – упругая, органичная, окутывала его покрывалом, змеёй овивала шею, стекала по рукам и ногам, скользила по песку, ластясь к тем, что сейчас выжидали, стоя под кораблём.
- Yges? Baar’utanme lik taahan? Uen es azor Aneanorg yed.
Чародейка вздрогнула. Откуда? Этот язык, уже века, как забытый людьми? И этот голос – как мало в нём осталось человеческого!
Вдали, на берегу – раздался отчаянный вопль.
Те, кто ластился к тени – мгновенно обернулись. Чуткие носы нюхали воздух.
Ещё секунда – и они ускользнули вдаль.
- Хамар! – колдунья вырвалась из рук гвардейца, упёрлась в фальшборт, напряжённо вглядываясь во тьму.
Меррел сделал ей ручкой, развернулся, и ушёл к зарослям. Не оборачиваясь, бросил:
- Я вернусь.
- Погоди! Наших не трогай! Там не только Дельфин!
Её слова были прерваны громким скрипом.
- Ладно, что там такое? – истерично проныла она гвардейцу, не поднимая глаз от тёмного пляжа.
Солдат недоумевающее развёл руками.
- Да не знаю. Эй, ребяты!
Молчание было ему ответом.
- Гарнеалле…
Существо рывком взгромоздилось на палубу. Мощные шипы оставили белые отметины на дереве.
Пылали синие глаза.
- Гарнеалле…

Доспех. Кольчуги. Крытые железом бригантины. Толстые скрипучие кожанки.
Их выдаёт их одежда! Невозможно продираться через заросли в таком виде.
Хамар ощутил себя туго запеленатым в одеяла младенцем.
- Отходим к реке. Смотреть в оба. Тут мы их не выловим – тихо скомандовал он – Как окажемся на просторе – просто подпалим этот гадюшник! Нужно было это сделать с самого начала.
От мысли, что опаленный Дельфин скоро выскочит прямиком ему в руки – у него потеплело в груди.
Гвардейцы кучно двинулись в сторону пляжа.
Они выглядели совершенно ошеломлёнными. Их дело – биться в чистом поле с врагами Родины. С честью принимать победу, с достоинством – поражение, со смирением – тяготы походов. Как они могли оказаться в подобной ситуации? Есть ведь морская пехота, десантники, да мало ли – какие ещё части учат лазить по зарослям, вымазавшись в грязи? Уж их то не сделали бы несколько зазнавшихся бандитов! Но почему-то – здесь и сегодня были именно они.
Очень тихий шорох где-то справа. Шолл замер, жестом велел гвардейцу обойти источник звука. Сам – медленно двинулся вперёд. Ещё пара солдат – пошла за ним.
Да, его панцирь скрипел при ходьбе. Да, ветви кустов отбивали на нём барабанную дробь. Но он умел принимать цвета окружения. Поди догадайся – что он есть!
Шолл, конечно, не тешил себя надеждой, что Дельфин не сможет отличить его от куста. Но у него появилась другая идея.
Он развёл руки в стороны, словно собираясь обнять кого-нибудь.
- Дельфин! Ты слышишь меня, убийца?! Я иду к тебе! Бойся!
Он с треском сломал толстую ветку.
Наёмник напал из темноты.
Кинжал пропорол кожаный нарукавник Шолла, ткань рубашки, кожу, мясо, оцарапал кость, заставив замкомиссара заорать от боли. Если бы он не прикрылся рукой – его бы выпотрошили как нутрию.
Хук с левой, исполненный броневой перчаткой, заставил врага отказаться от повторной попытки. Но от второго удара он уже уклонился. Остриё кинжала метнулось к горлу Хамара.
Он уклонился, влетев спиной в кусты. Попытался вытащить меч. Кровь зажурчала, стекая в ножны.
Солдаты, скрывавшиеся у него за спиной – напали на убийцу. Удар кошкодёра выбил у него из рук оружие. «Это тебе за наших!»
Тот попытался убежать назад, но там его уже ждал зашедший с тыла гвардеец.
«Негр. Это тоже не Дельфин.» - недовольно подумал Шолл, прекратив бороться со скользкой от крови рукоятью. Гвардейцы повалили врага на землю, и теперь избивали ногами. Сзади подтягивались их товарищи.
- Прекратить! Лучше свяжите его!
- Нечем.
- Тогда перережьте сухожилия.
- Будет сделано!
Негр жалобно закричал.
- Держитесь кучно. Он мог быть не один – посоветовал кто-то из гвардейцев.
Это навело Шолла на новую мысль. А что, если всё-таки один? Он отвлекает – а остальные уже давно перевалили через крутые холмы правого берега?
Он достал из-за шиворота переговорный медальон, связался с солдатами, что у переправы.
- Говорит Шолл. Отправляйтесь к кораблю. Идите на север, пока не увидите его – он у реки. Пляжем не идите, ступайте поверху. Ищите Дельфина, он может быть где-то там!
Шуршание пробирающегося через заросли человека.
- Осторожно!
К гвардейцам вылез бледный, невыспавшийся, совершенно какой-то напуганный человек. Без оружия, похоже.
Его сразу же схватили.
- Гарнеан, и этому тоже ножки подрубить?
Пойманный выпучил глаза.
- Не-ет! Не надо! Я сам пришёл. Я убежал от этого бандита! Я Мартек! Я всего лишь Мартек, гарн-те! Не делайте мне больно!
- Не знаю такого – равнодушно пробормотал Шолл, пытаясь перевязать руку – Убейте его, нам и одного наёмника хватит.
-Нет, пожалуйста! Я ж не наёмник! Какой я наёмник?! Я только гостиницу содержал, только странникам приют давал… - его голос приобрёл всхлипывающие нотки – Кормил, спать укладывал. Жил себе тихонечко. Жил тихонечко… - он расплакался.
- А, та бы и сказал сразу. Ты – тот который ещё Дельфина кормил…
- Угу.
- И убийство комиссара покрыл…
- Н-не…
- И с Дельфином сбежал.
- Так а что ж мне…
- Вы слышали? – поинтересовался Шолл у гвардейцев – а что ж ему?
- Гы-гы-гы-гы!
- Сволочь ты трусливая, вот ты кто. Кстати, твой дом я спалил. Беги.
- Что?
- Беги.

Дельфин проверил узел.
Добро. Хорошо бы ещё подпалить кусты! Увы, свежие, зелёные ветки не желали разгораться, а хворост на земле был плотно присыпан песком. Ладно, будем надеяться, Конопля отвлечёт солдат.
Дельфин соскользнул в яр. Верёвка кончилась, не коснувшись земли, но он знал – не высоко. Он отпустил руки.
Бесконечно долгую секунду летел, потом – приземлился в песок, подняв тучу пыли.
Совсем рядом что-то зашуршало.
- Дельфин? Это вы? – Живоглот. Где-то рядом должен быть и Жирень – Что теперь?
Наёмник прокашлялся, сплюнул песок.
- Теперь – к их кораблю. Книжник наверняка уже там. Наш друг должен был его освободить. Зачистим корабль, а затем вернёмся, и прикончим ещё парочку федеральных крыс. В полном составе.
- Думаешь, у нас есть шанс? – Жирень бесшумно выполз из темноты.
- У нас есть tarnorg.
-Верно! – вздрогнул наёмник.
- Идём.
Дельфин поднялся на ноги. Яр должен был вывести их к реке, а там – вдоль берега.
Он глубоко вздохнул. Впервые за несколько часов дала знать о себе усталость. А ведь это – самое только начало. Ещё столько дел впереди. Столько дел!
- Кхе-кхе. Неудачно мы попали!
Жирень остановился у кромки воды. Шагов за восемьдесят до реки – овраг слегка углублялся, и был заполнен водой. Грязной, вонючей, стоячей водой.
Дельфин, глядя на это, только пожал плечами:
- Будем плыть.
Хлюп-хлюп.
Их поймали, когда они выбирались, наконец, на берег – уставшие, мокрые, облепленные ряской.
Двенадцать гвардейцев, спустившихся к пляжу откуда-то со стороны переправы.
- Драться будем? – поинтересовался Живоглот у Дельфина.
- Ну их, пусть живут. Сдаёмся! – мрачно пробурчал Дельфин.
Очень нехорошо получилось. Наверное, стоило бы сразу сдаться. Ещё у Мертека. «Или при Тан’гурад?» - злорадствовал внутренний голос. Да что толку теперь об этом думать?
Гвардейцы связали им руки, взяли в каре, и повели к кораблю.
Конечно, норг, что ждёт где-то у корабля, наверняка постарается вмешаться. Но будет ли толк с этого? Двенадцать гвардейцев одним махом не перемочишь. А резону хоть как-то церемониться с Дельфином у солдат нет. Страшилище нападёт, наёмникам – головы долой. Нападёт? Да и с чего это он вообще взял, что монстр хоть пальцем (хоть щупальцем?) шевельнёт, чтобы ему помочь? Так ли он много о нём знает? Так ли Дельфин ему нужен? Во что упирается его лояльность?
- Слушай, друг, а кто у вас за главного? – спросил Дельфин у одного из гвардейцев, чтобы не скучать в дороге.
- Не друг я тебе, изверг!
- Ну ладно, ладно – хмыкнул наёмник – отвечать то будешь?
В глазах солдата ясно читался вопрос «Бить, или не бить?». Решив, видимо, что возможность сделать Дельфину больно у него ещё будет, он отвернулся, с высокомерным видом.
- Жирень, ты не помнишь, а…
- Замолкни, голый, а то врежу! – оборвал Дельфина гвардеец. Дельфин, избавившийся почти ото всей одежды, кроме штанов, лишённый оружия и снаряжения, перемазанный в тине болотной – выглядел не слишком презентабельно.
- Ладно, ладно, друг. Успокойся, не нервничай. Тебе ж вредно – бархатно проговорил наёмник.
- Ну всё, гнида!
- Эй-эй! Не тронь его! Покамест. Шолл, небось, его целеньким захочет. Для их гэбэшных штук человек свеженькой должен быть, иначе – кураж не тот, совсем не то удовольствие.
- Хе!
- А вы что, сильно любили своего комиссара? – вклинился Живоглот.
- А ты вообще молчи! Что ты, тварь, о воинской чести знаешь?
- Эй, глянь-ка!
Впереди возвышался эндорионский летучий корабль. Внимание, что характерно, привлекали валяющиеся перед ним декапитулированные трупы.

НАУТРО

Это был крутой холм к югу от деревушки Кроше. Лысую вершину его обступал дремучий лес, южнее переходящий в усеянные ленивыми овцами пастбища, севернее – курились за горизонтом дымы той самой деревушки. Далеко внизу юный пастушок насвистывал овцам на сопилке мелодию собственного сочинения, да в лесу тихий траппер проверял свой капкан. Едва ли кто-то ещё был поблизости.
Место было безлюдное.
Вершина холма топорщилась мегалитическими руинами, нагромождением выветренных камней. Тысячи лет назад здесь стоял великий город. Или, может, крепость. Измождённые рабы волокли гигантские базальтовые блоки на деревянных салазках. Вверх, к самой макушке. Как знать, быть может, их труд и не пропал даром, поскольку облюбовавшие холм мужчины весьма удачно разместились среди руин, используя в качестве скамьи растрескавшуюся лестницу, ведущую в никуда, а щербатые остатки подпирающей небо колоннады давали им тень, укрытие от палящего солнца.
Один из них был жилистым и поджарым, русые волосы опадали на плечи длинными шелковистыми прядями. Человек этот был одет в пёструю бархатную куртку – наползали друг на друга жёлтые и красные полосы, и в широченные, не менее пёстрые штаны. Огромная шляпа с перьями венчала его голову. Так в те дни было модно ходить в городах Среднего юга, но едва ли вы могли бы рассчитывать встретить обладателя подобного наряда на холме у глухой деревни.
На лице этого мужчины можно было увидеть печать порока и развращённости. Могло показаться даже, что он беспросветно глуп и тёмен, как может быть глуп и тёмен только богатый и избалованный отпрыск вырожденного аристократического рода.
Однако, полагающие так весьма ошибались.
Этот человек – звали его Экруан Хорелли – был сыном астуорского нищего, человеком самого бедного и низкого происхождения. С раннего детства ему приходилось отчаянно бороться за жизнь во враждебном к нему мире. И хотя он действительно слыл человеком скверным и глубоко порочным, ему нельзя было отказать ни в остром и живом уме, ни в решительности, ни в смелости и предприимчивости.
На тот момент ему уже исполнилось тридцать девять лет. Экруан получил юридическое образование, предприняв невероятные усилия, дабы добраться от трущоб до университетской скамьи. Он начал успешную карьеру атторнея, его дипломная работа впоследствии долгое время использовалась астуорской кафедрой права в качестве учебного пособия. Однако, к тридцати годам, дурная репутация вынудила его оставить родной город. Экруан прибился к комапании Пурибуббы-два-топора, лихого и отчаянного кондотьера, и долгое время свирепствовал с его бандой в войнах удельных князей Натригорна и Астуора. Хотя Экруан редко сам принимал участие в резне, он управлял штабом Пурибуббы, и обеспечивал снабжение войск. Весьма успешно, надо сказать.
А сейчас этот тип служил легатом графу Кроше, был его глазами и руками в столице – чем-то средним между посланником, приказчиком и шпионом. И был вполне доволен своим местом.

Второй, что сидел на ступеньках подле Хорелли – звался брат Шугерп, пятидесяти семи лет, и был он ключарём в монастыре пророка Чохона, что стоял аккурат возле Кроше. Был сей муж тощ, сухонек и тщедушен. Аскетичного вида тельце его тонуло в складках грубой коричневой рясы, лоснящейся оставленными завтраком и обедом пятнами.
Весь его вид, в особенности в совокупности с мрачно сверкающими из глубоких глазниц очами, создавал впечатление аскетичного и отрешённого фанатика, живущего лишь одними молитвами, власяницей да усердным постом.
Однако, полагающие так весьма ошибались.
Брат Шугерп слыл в Кроше чуднейшим гастрономом, весёлым пьяницей и лихим остряком. Община лишь диву давалась, как это при столь легкомысленном и полном излишеств образе жизни брату удавалось сохранять себя в столь скромной и тощей форме. Брат же утверждал, что причина тому – прямое покровительство самого пророка Чохона, коий, если верить еретическим байкам, и сам был, в своё время, не дурак и гульнуть.
Свободное от возлияний время брат тоже посвящал отнюдь не молитвам и власянице, но канцелярской службе графа Кроше, ибо последний как раз и был тем образцовым вырожденным отпрыском дворянского рода – тупым и безграмотным, и без учёного секретаря его хозяйство несомненно пошло бы прахом.

Третий из присутствующих – муж огромного роста и могучего телосложения. Он не сидел, но стоял напротив своих собеседников, прислонясь спиной к колонне, и сложив руки на груди.
Потёртый кожаный панцирь и стальной клевец в качестве аксессуара выдавали в нём человека ратного. Самой его, однако, приметной частью было лицо. Оно было чудовищно изуродовано, смято, превращено в ужасную маску неким безжалостным ударом. Деформированная глазница почти скрывался левый глаз, но правый смотрел – ярко, пронзительно.
В лицо этому человеку нельзя было взглянуть без содрогания. Звали его Маунарт Скеперо, ему шёл сорок первый год, и был он капитаном гвардии графа Кроше. А помимо того, нередко исполнял обязанности палача.
Говорили, что страшная травма, полученная им в юности, обозлила его, разуверила в мире и в людях, и поселила в его сердце свирепую жестокость. Впрочем, мудрые говорили также, что слухи эти среди челяди распускает сам Скеперо, в целях поддержания дисциплины.

Несомненно, всякий, кто застал бы этих весьма подозрительных людей в таком уединённом месте, заподозрил бы, что здесь замышляется некое злодейство.
И он был бы недалёк от истины.

Мы застигли эту компанию уже посреди их беседы. Впрочем, первая её часть едва ли содержала нечто существенное: приветствия, обмен мнениями о погоде и природе, да передача приветов от общих знакомых – вполне привычное начало беседы для долгое время не видавшихся товарищей.
Прошло не менее четверти часа, прежде чем Хорелли перешёл, наконец, к делу, сняв шляпу, и нервно отерев пот со лба.

- Итак, король Хейдерих окончательно отказался признать этого смутьяна мерзавцем и мятежником.
Хорелли оказался обладателем исключительно неприятного голоса, злого, шипящего, словно бы выплёвывающего слова. Однако, о короле и о «мерзавце» он говорил беззлобно. Скорее, равнодушно. Словно, факт этого непризнания смутьяна мятёжника хотя и был неприятностью, но отнюдь не лично для него, не для Хорелли.
Скеперо, человек с изуродованным лицом, молча кивнул. Хотя он и согласился прийти на эту встречу ему, казалось, была не интересна суть произошедшего.
- Граф будет кипятиться! - буркнул брат Шугерп. Голос его был высоким, дребезжащим. Елейным и каким-то заискивающим – Будет, как пить дать.
- Граф… - презрительно прошипел Хорелли – Граф всегда кипятиться. По поводу, и без повода. И главное – без малейшего результата. В итоге, разгребать его дерьмо всегда приходится мне.
Брат, услыхав скверное слово, отшатнулся от Хорелли с видом оскорблённой невинности. Тот же, ухмыльнувшись реакции монаха, продолжил.
- Ну да ладно! Не дрейфь, святой отец. Я опять справился со своей работой! Моя легация к Астуору прошла вполне результативно.
- Но ты ведь сказал, что…
- Я сказал, - прошипел Хорелли, перебив собеседника – сказал, что король не спешит идти на встречу своим вассалам. По счастью, это сделали его предки. Задолго до его рождения.
Брат Шугерп широко распахнул глаза. Он любил Хорелли в такие минуты, любил этого подонка. Он поражался его способности всегда находить выход из самой, казалось бы, безвыходной ситуации.
- Ну же, Экруан! Не томите!
- Королевское уложение от 1681 года. Двенадцатый параграф! – щёлкнул пальцами Хорелли.
Монах пожал плечами. Ему это ни о чём не говорило.
- Богатство монастырской вивлиотики уступает, несомненно, богатству означенной в астуорском университете… - сказал он.
Тут подал, наконец, голос и третий из присутствующих, Скеперо.
- Это ведь, кажется, брачное законодательство, не так ли? Экруан, мне категорически не ясно, как это поможет тебе избавиться от смутьяна.
Он говорил глубоким, мужественным баритоном.
Хорелли поднял на него глаза.
- Та девка, как её бишь…дочка кузнеца из Брумеара – она ведь жива ещё? И никуда не делась?
- Оуйя? Любовница Шеннарда? – удивился капитан – Ну да. Сидит, тоскует по возлюбленному. И из дому почти не выходит. Отец её заботой окружил…по мере возможности.
- Ха-ха! Пора бы прервать уже эти её славные деньки! – воскликнул Хорелли – Любишь медок – люби и холодок, как говориться.
- Ты о чём это?!
- Дружище, мы её замуж выдадим!
- …
Повисло молчание.
- А! – после продолжительной паузы заявил брат Шугерп – Понимаю. Ты, любезный мой друг, хочешь выдать замуж девицу, с коей творил блуд смутьян, за кого-то из графской челяди, и рассчитываешь, что возмущённый смутьян выдаст свою негодяйскую сущность, попытавшись воспрепятствовать законному бракосочетанию! И тогда, Маунарт сможет арестовать его уже на вполне законных основаниях. Замечательно задумано!
- Да нет, святой отец, ничего ты не понял! – разочарованно махнул рукой Хорелли. Монах всплеснул в ладоши, уголки рта его поползли вниз.
- А что ж тогда?
- Мы выдадим её замуж за Шеннарда.
Хорелли ответил совсем ровно и спокойно, но его слова буквально ошеломили монаха. Брат Шугерп вскочил, путаясь ногами в полах рясы.
- Что? Как?! Да как же…Но помилуйте, Экруан, чем же это нам поможет?!
- Всем, святой отец! – зловеще расхохотался негодяй, также поднимаясь на ноги – Всем!

Ровно неделю спустя, в то же самое время суток, негодяй стоял во внутреннем дворике замка Кроше. У подножия холма, на котором стоял замок, раскинулась деревня Кроше, далеко за лесом и пастбищами виднелся, подёрнутый сизой дымкой, увенчанный руинами лысый холм, а за деревней протекала полноводная река Суола, и на берегах её паслись коровы. А далеко на севере, во многих днях пути, стоял город Астуор, столица Астуора, и негодяй недаром посещал его с визитом.
А теперь, рядом с негодяем прогуливался тощий и немытый человек с прыщавым лицом, гнилыми зубищами и редкой козлиной бородёнкой. На шёлковом сюркоте его был выткан яркий герб. Древнего, благородного рода. Это был Мекерис Панго, владетельный граф Кроше.
Сейчас, он хищно, словно коршун глядел с крепостной стены, ожидая прибытия своего врага. Смутьян, мятёжник, проклятый краснобай должен был сам явиться в его замок.
- А он точно клюнет, Экруан, эге? – истеричной скороговоркой протараторил граф. Это была обыкновенная для него манера общения.
- Непременно! – заверил его Хорелли, юрист и мерзавец.
- Ты уверен? – не унимался граф.
- Как всегда, мой граф. – с некоторой снисходительностью в голосе отозвался Экруан.
- Слушай, а чего-й то ты всегда такой уверенный? – протараторил граф, брызжа слюною.
Хорелли пожал плечами.
- Знаете, граф, в бытность мою в Нёзенге я видел, как местные ловят обезьянов. Железо в той стране драгоценное. Вместо капкана, они применяют глиняный горшок. Кладут внутрь пахучие орехи, и оставляют на подворье. Обезьян сам приходит, и сам запускает лапу в горшок. Он хватает орехи…но уже не может извлечь лапу, не отпустив добычи. И знаете что? – глаза его сощурились – Обезьян никогда, никогда не отпускает своих орехов. Даже когда за ним приходит добытчик.
Граф вдруг встрепенулся, вытянул длинную свою шею, глядя на дорогу под замком.
- О! Идёт кто! Уж не Шеннард ли?
- Никак нет. – зрение у Хорелли было куда острее графского – это ваш констебль ведёт девку Шеннардову. Всё как и было велено.

Этот Шеннард был освободителем. Был, в некотором роде, народным героем. Во время гражданской войны он изгнал графа Кроше из его земель, и даже после поражения мятёжников – долго ещё держал в обороне город Брумеар, являвшийся ленным владением Кроше. Шеннард провозгласил в нём республику, и горожане стойко защищали новоприобретённые вольности. Однако, в конце концов были вынуждены сдаться, в обмен на помилование. Сдавшийся на выгодных для себя условиях мятёжник отделался конфискацией и временным изгнанием. А это отнюдь не устраивало графа Кроше, вернувшегося домой. Он жаждал мести. Он долго её вынашивал.
Его ярость подстёгивало и то, что этот народный заступник вовсе не изменил взглядов после возвращения в Брумеар. Он всё так же неукротимо восславлял на улицах и площадях города свободу, толковал в трактирах о ценности личности, и правах человека.
Мутил народ, подталкивая его к мятежу.
Однако, у него было слабое место. К слову, граф об этом не знал, до недавнего времени.
Обороняя Брумеар, Шеннард сошёлся с тамошней красавицей, скромной дочерью кузнеца. После капитуляции, их пути разошлись. Шеннард отправился в темницу, а для своей возлюбленной – безоружной женщины – вымолил у короля прощение. Знать бы ему, как всё потом обернётся! Для самого мятёжника плен обернулся скорым прощением, а вот девушка его вновь стала крепостной графа Кроше.
Вернувшись в замок Кроше, граф велел содрать кожу со всех, связанных с Шеннардом и организаторами восстания. По счастью для них, Скеперо, коему поручили исполнить это дело, оказался человеком более рациональным, и ограничился показательной казнью пары уголовников, убийц, никак не связанных с восстанием и войной. А крепкие буржуа, поддержавшие в своё время городскую республику, не спешили объявляться графу.
Но были в немалой степени благодарны капитану его гвардии.

Оуйю, возлюбленную Шеннарда отвели в глубокое и сырое подземелье замка Кроше, где её ждала цепь и деревянные колодки.
Девушка рыдала, уже добрый час не в силах была совладать с истерикой. Её и без того нелёгкая жизнь рушилась на глазах. Что она сделала не так? В чём провинилась? Угрюмый констебль так и не сказал ни слова.
Немалое время пришлось ей провести в печальном узилище, прежде чем на потолке его вновь заплясали отблески факелов, и в подвал, шлёпая босыми ногами по мокрым ступенькам, снизошёл тщедушный монах.
Девушка подняла голову, сощурила слезящиеся от горя и усталости глаза, силясь узнать вошедшего.
- Кто…кто вы? – сбивчиво всхлипнула она – За что вы меня мучите?
- О, радость моя, не может быть! Оуйя! Сколько лет я вас не видал! А ведь я знавал вашего батюшку! – высокий, дребезжащий и просительно-заискивающий голосок незамедлительно открыл Оуйе личность его обладателя. Что бы он не говорил, она встречалась с монахом регулярно. Другое дело, что брат Шугерп – грузимый ли на воз мёртвым грузом, лежащий ли под частоколом, или пляшущий на рыночной площади в костюме русалки – бывал обыкновенно в это время уже слишком нетрезв, дабы эти встречи могли запечалиться в его памяти.
- Брат Шугерп? Вы ли это?! – воскликнула девушка.
- Помнит! О святейший Чохон, ты слышишь?! Она меня помнит! – возвёл очи горе монах. Тут он обратил, внезапно, внимание на тяжёлые цепи, сковывавшие узницу.
- Что? Как?! Как они посмели? – вскипятился он – Расковать! Тотчас же расковать! – крикнул он, подойдя к лестнице, ожидающим наверху тюремщикам.
- Радость моя! – он вновь ринулся к девушке, не дав ей и рта раскрыть – Вы ведь проголодались? У меня есть для вас хрустящая запеченная с пряностями птичка, и…он причмокнул языком – отменнейшее винцо из астонатских долин! Слово даю, вы останетесь довольны! Потерпите мгновение, сейчас этот раздолбай-тюремщик сделает свою работу, и мы с вами будем предаваться…трапезе. В саду, озаряемом лучами заходящего солнца.
- Брат Шугерп, - пискнула совершенно обескураженная пленница – Но что происходит? Прошу, - она протянула руки в умоляющем жесте - объясните мне! Я ничего не в силах понять. В чём я провинилась? За что меня арестовали?
- Арестовали?! – взвился монах – Как же так? Кто мог? Кто бы посмел?! Поверьте мне, радость моя, это всего лишь досаднейшая ошибка! Сегодня счастливейший день вашей жизни!
- Что? Брат Шугерп…
- Радость моя, клянусь пророком Чохоном, да вы ж нынче замуж выходите!

Город Брумеар-на-Суоле, феодальный лен графов Кроше с тех давних времён, когда Аргын Волчья Борода – Аргын Тадак Крош – поставил острог на Соколиной горке, и суровыми, но справедливыми рейдами из него вынудил невежественных туземцев принять истинную веру и суверенитет королей Корренто. Последние весьма растрогались, и Тадак Крош стал графом Кроше, с наследственным правом владения на все земли от Аоша – до Соколиной горки.
Острог на горке стал, как вы уже наверняка догадались, замком Кроше, а посёлки рыбаков-аборигенов, что стояли среди доисторических руин на берегах речки Суола – городом Брумеар.
Давние Кроше определённо были не чета нынешним.
В закопченном кабаке сидели обыватели – серая масса онучей и серьмяги, и давились пивом, внемля выступающему оратору. Сегодня это был не жонглёр, не трубадур и даже не скоморох, но рыжеволосый мужик с нездешней фамилией «Шеннард» - полуподпольный политический деятель.
Он говорил о свободе.
- Есть ли у нас выбор? – спрашивал он аудиторию – Вопрос этот лишён смысла. Выбор есть всегда! – сам себе тотчас же отвечал - Всякий день, всякий миг, всяким своим поступком мы совершаем выбор. Вы можете подумать, что я хочу поймать вас на некую мутную и абстрактную философию. Но это не так. За каждым таким мутным утверждением – история нашей жизни. У каждого она своя, хотя и начало ей легло одинаковое. Вот, поглядите – он грозно потряс огромным пивным жбаном – пиво гарна Кутушейки, не менее, к слову сказать, мутное, чем иная философия.
В коллективе раздались возгласы одобрения.
- Каждый из нас сегодня имеет возможность напиться этого пива вдоволь… - продолжал Шеннард – И каждый, несомненно, напьётся! Иное дело, что для кого-то это «вдоволь» окончится шумом в голове, и чуть покачивающейся дорогой домой, а для кого-то – холодной грязью на заднем дворе, и тяжким, мучительным недугом поутру.
И несомненно, - Шеннард пригрозил пальцем куда-то в пустоту – несомненно в числе последних отыщутся такие, что поутру будут винить в своих горестях гарна Кутушейку, или, чего доброго, меня, за то что склонил вас к этому делу.
Иные из слушателей загалдели с протестом .
- Чушь! – Воскликнул, вдруг, Шеннард – Ибо всякому из нас известно, что пьём мы по зову своего сердца, и будем пить впредь, ровно как пили и в прошлом. И если найдутся среди нас такие, что усилием воли смирят себя, и уйдут, отставив пиво… - зал потряс громовой раскат хохота – что мы им скажем? Освободились ли они от власти пива, смирив своё сердце силой разума, или лишили себя свободы, отказав себе в радости и наслаждении? Связав себя же узами опаски и страха перед завтрашним днём? Кто из нас будет несвободнее – неистово заревел оратор – Тот, кто трепещет перед завтрашним днём? Или тот, кто не знает страха уже сегодня?
Из-за столов раздавались громкие и бессвязные выкрики в поддержку той или иной версии. Рекой текло пиво.
- Когда граф с тремя дюжинами людей занимает пятитысячный город, - Шеннард неожиданно затронул уже совершенно другие темы – кто побеждает народ? Горстка наёмников? Или страх перед завтрашним днём? Кто правит таким городом? Десяток констеблей, или страх? И кто в нём свободен? Тот, кто кровью и потом уплатил за вольную, или тот, кто не дал сломить свою волю?! – громогласно вещал оратор. Народ одобрительно шумел.
Но всё смолкло.
- Не знаю, как на счёт последнего, но правлю здесь пока я! – раздался негромкий голос со стороны дверей.
В кабак вошёл Маунарт Скеперо, отсветы факелов озарили его лицо. Пляшущие тени делали его ещё чудовищнее.
- Все свободны… - совсем тихонько шепнул капитан в кромешной тишине. И уже через полминуты в зале никого не осталось. Мещане спотыкаясь, бочком пробирались к выходу. Каждый норовил отгородиться от властьимущего столом пошире.
В дверях остолбенели, неподвижные, графские констебли. Народ обтекал их, не прикасаясь.
Один смелый потащил с собой на улицу в двух руках четыре кувшина пива (а заплатил ли?), да был сбит с ног. Зазвенели кувшины, и брызги вынудили Скеперо недовольно поморщиться, но вот, лихого вытолкали прочь, последние из обывателей сгинули, и стало совсем тихо.
- Видишь, как нужно? – весело спросил сатрап у Шеннарда – И сразу – свободно! – о расселся на столе, непринуждённо болтая ногами в воздухе – А ты… - протянул он с укором.
- Чего ты от меня хочешь, наёмник? – рявкнул Шеннард, очевидно, едва сдерживая справедливое негодование. Он подскочил к сидящему, грозно нависнув над ним. Росту в Шеннарде было не меньше, чем в Скеперо, но тот сохранял совершеннейшее холоднокровие.
- Я не наёмник, а честный министериал, и мой сын будет верой и правдой служить благородному графу, как верой и правдой служу я. – ровным менторским тоном отвечал Скеперо, словно повторяя одно и то же в который раз.
- Мой вопрос остаётся в силе! – отмахнулся от его слов Шеннард.
- Кутушейка, пива неси! – прикрикнул, вдруг, министериал, глядя через плечо Шеннарда вглубь зала, за стойку, где притаился кабатчик. Скеперо явно не спешил удовлетворять любопытство своего собеседника. Шеннард злился, и капитан испытывал при мысли об этом злорадное удовольствие.
- Скеперо, полно тратить зря моё и своё время. – буркнул Шеннард со вздохом. Не без труда, он смирил свои эмоции – Ты ведь не пива сюда попить зашёл. Чего надо?
- Верно. Граф Кроше приглашает тебя на свадьбу.
- С ещё какой радости?! – возмущённо фыркнул Шеннард – Передай ему, чтобы он, вместе со своей новоиспеченной супругой, шёл на…
- Да нет же! – перебил его Скеперо – Не граф женится. Он приглашает тебя на свадьбу некоей…- он запрокинул голову, делая вид, словно запамятовал имя - …да, некоей Оуйи из Брумеара. Точно.
Шеннард внезапно побледнел.
Как известно, людям свойственно бледнеть под влиянием двух эмоций: страха и ярости. Скеперо не был уверен, во власти которой из них оказался в тот момент Шеннард, а потому, на всякий случай, соскочил со стола, приняв позицию поустойчивей.
- Шеннард…гхм, Шеннард, граф ждёт тебя в замке, завтра утром. – капитан сказал это уже совершенно серьёзным тоном, лишённым какой-либо насмешки. Вид собеседника смутил его.
Что-то угасло в глазах Шенарда, и теперь в них простиралась пустыня безбрежного отчаяния. Невольно, Скеперо ощутил своего рода сочувствие к незадачливому влюблённому. У него вдруг возник безотчётный порыв положить на плечо Шеннарда своё тяжёлую руку, и сказать: «Крепись!»
- До завтра! – Скеперо круто развернулся на каблуках, и вышел, не оглядываясь.
- А пиво? Как же пиво?! – тихонько спросил вернувшийся с кувшинами кабатчик, но никто ему не ответил.

Перенесёмся же теперь на несколько километров восточнее, в зловещие чертоги замка Кроше. Лунный лик ясно освещает его: бледные, подёрнутые синеватой дымкой стены.
Бредёт по стене, лязгая доспехом, часовой.
Северная башня замка. Массивный, древний донжон округлого сечения. Эта башня называлась Аугтаррон, она была построена…а впрочем, какая разница, кем, и для какой цели она была построена. Это была единственная часть замка, в окнах которой горел свет.
Светлица с низким, сводчатым потолком. На огромной кровати под балдахином сидит заплаканная Оуйя в ночной рубашке. Она только что закончила вкушать пищу телесную. А до того, весь день вкушала пищу духовную в компании брата Шугерпа. Зябко. Леденящие сквозняки гуляют ночью по замку, и она, не прекращая рыдать, укутывает ноги в одеяло.
Без стука отворяется дверь, и в светлицу входит мерзавец.
- Вечер добрый, цветочек. Ещё не спишь? Я так и знал! – ухмыляется он, лукаво закручивая ус. – А ведь не каждый день девчонке из Брумеара дают шанс отоспаться в графском замке! Где же твой восторг? Где же твоя… - он шепчет вкрадчиво, мягко, по кошачьи переставляя лапки, приближается к девушке - …благодарность?
Экруан протягивает руку к её груди. Перчатка его из антрацитово-чёрной кожи – словно ядовитая змея.
Оуйя с криком отшатывается, падая на кровать, и юрист смеётся, довольный.
- Да не боись, шучу я. Шучу. Какая от вас…благодарность? Хе!
- Зачем вы пришли? Кто вы?! – запинаясь от страха, спрашивает девушка – Это вы, вы будете моим…моим…граф хочет, чтобы я с вами?..
На мгновение, злорадная гримаса на лице Экруана сменяется выражением непонимания, но затем он вновь ухмыляется.
- Чего-о? – тянет он, издеваясь – Да нет же, дурочка. Неужто ты вообразила, что крепостная из Брумеара может быть парой графскому легату? Граф хочет выдать тебя за…эй! – он задорно всплеснул в ладоши – А что, брат Шугерп, он ведь провёл с тобой целый день? Он что, так и не сказал тебе, за кого граф тебя хочет выдать? – негодяй широко распахнул глаза, изображая бесконечное удивление – Ты действительно не знаешь?!
Оуйя долгое время молча смотрит ему в глаза. Неподвижная, она лежит на кровати, а злодей стоит над ней, словно ремёсленник, любующийся завершённым изделием, лежащим на верстаке. Наконец, ему это надоедает.
- Бу! – рявкает он, выбрасывая руки к лицу девушки, и та дёргается в пароксизме ужаса. Она вновь начинает плакать, и уже не в силах вынудить себя прекратить рыдания.
- Ой-ей, ну что ж ты такая нежная… - ворчит Экруан, отходя от кровати – Ну да ладно. Пока. – он направляется к двери, и тогда Оуйя, не прекращая плакать, вскакивает с кровати, и бежит вслед за ним
– Стойте!
Экруан моментально замирает. Проходит мгновение, и он медленно, словно нехотя, разворачивается.
- Да-да? – он вновь теребит усы.
- Скажите мне, за кого граф хочет выдать меня замуж!
Мерзавец в течении нескольких ударов сердца стоит, ничего не отвечая, а затем вновь направляется в сторону двери.
- Нет.
- Пожалуйста!
- Ложитесь спать.
И тогда, Оуйя бросается к его ногам, и пресмыкается на коленях, лобзая его сапоги с чудесно закрученными носками.
- Умоляю! Умоляю, не мучьте меня! Скажите же! Молю!
- Ну да ладно… - пожимает плечами Экруан – на золотаре он тебя женит. На шелудивом Порхуте! – он нежно берёт её пятернёй за подбородок, смотрит сверху вниз – Ну что, думаешь, так тебе крепче спаться будет?
Оуйя вскакивает на ноги, но те, ватные, оставляют её. Она едва стоит, тяжело привалившись спиною к стылой стене. Холодный пот покрывает её члены. Взмокшая ночная рубашка неприятно липнет к телу, и отчего-то, именно это доставляет ей нестерпимое страдание.
- Нет…нет… - шепчет она. Девушке вспоминается Шелудивый. День и ночь мухи кружат в облаке невыносимого смрада, миазмы коего клубятся вокруг золотаря. Короста покрывает всё его тело. Гной, сочащийся из неё, бисерными капельками метит путь золотаря. Путь её жениха… - Нет! – её глаза загораются безумием – Я выброшусь! Выброшусь в окно! – она в отчаянии смотрит на Экруана.
- Валяй. – кивает юрист.
Оуйя бросается к окошку. Узкое, стрельчатое. Звёзды пляшут в крепостном рву.
Девушка просовывает в него руку, плечо. Узкое, чрезвычайно узкое окошко!
- Говорят, если пролазит голова, значит, пролезет и всё остальное – заботливо подсказывает откуда-то сзади Экруан.
Оуйя, всхлипывая, пытается просунуть в щель голову, но нет, не лезет. Лишь больно тянет волосы, защемившиеся в щелях выветренного камня.
- Ну-у…что я могу сказать…Полные нынче девушки пошли, пухлые. Меньше кушать надо, Оуйя, а больше жениха радовать. А то, эдак, скоро ни в одно окошко не пролезешь.
Экруан неторопливо уходит. И тщательно запирает за собою дверь.
Внезапно, уже из-за запертой двери вновь раздаётся его голос:
- Ах да, совершенно запамятовал. Оуйся, я ж зачем пришёл…Завтра, на помолвку придёт твой доблестный рыцарь, Шеннард. Граф его в гости пригласил, так что прихорошись отменно. Ха, а знаешь, граф ведь готов был выдать тебя за него.

Известный бунтарь, горе-любовник. Не стал он дожидаться утра. Не успела зайти луна, а под воротами Кроше уже толклась маленькая кавалькада, и её глава требовал графа к ответу.
- А что, кто это там? – спросил у часового сонный Скеперо, взбираясь на стену.
- Отоприте ворота! – крик снизу.
Часовой ожесточённо почесался.
- Это Шеннард, смутьян и мятёжник, со товарищи. Требуют графа.
Капитан ненадолго задумался.
- Не пускать до утра. Пусть там ждут.
- Ну так они же ведь…
- Если пойдут на штурм – перебить! – жёстко отрезал Скеперо – На законных основаниях. В прочих случаях – не обращать внимания. Меня до утра не беспокоить.
Вытянулась в небо башня Аугтаррон. Словно исполин среди карликов, высится её вершина над прочими башнями Кроше. Давным-давно, магистр Данихим из Пруара, великий алхимик, звездочёт и винокур трудился ночами в этой башне к вящей славе графов Кроше. Но даже смрад от его реторт де достигал замкового двора.
Однако, любовный зов, кажется, способен проникать даже сквозь твердокаменные стены, и Оуйя услыхала доносящиеся снизу вопли Шеннарда.
- Ты ли это, мой милый друг? – шепчет она, припав к окошку, и сердце её трепещет в предвкушении рассветной зари.

Бунтарь провёл бессонную ночь на хуторе около замка. Добрый хозяин потчевал его кашей и сухарями, но пища не лезла в горло.
Едва солнце выглянуло из-за горизонта, и опустился подъёмный мост Кроше, Шеннард, оставив своих товарищей, ринулся в замок.
Кастелян Мурин, чопорный и седобородый, велел ему следовать в Аугтаррон.
- Граф ожидают вас! – уточнил.
Войдя в башню, Шеннард в ужасе обнаружил, что нижний зал её действительно приготовлен к празднованию. Стены были выбелены на высоту человеческого роста, пол застлан свежей соломой.
Пёстрый жёлто-красный человек, дававший какие-то указания слугам, показался Шеннарду смутно знакомым. Завидев вошедшего, этот тип тотчас же отослал слуг, и направился к Шеннарду.
- А это вы! Доброе утро! – поздоровался он, пожимая смутьяну руку – Я Хорелли, легист благородного графа. А вы, вероятно, тот самый Шеннард?
- Совершенно верно. - настороженно ответил бунтарь – Вы не могли бы пояснить мне, что происходит?
- Охотно! – Экруан направился вглубь зала, к низкому переходу, ведущему в пристройку – Следуйте за мной.
- Так что же?
- Благородный граф, не имея возможности на законных основаниях отомстить лично вам, решил отомстить вашей возлюбленной. Пользуясь правом сюзерена, он решил выдать её замуж за немилого. В принудительном порядке.
- За немилого?! – встрепенулся Шеннард.
- О, вы и представить себе не в силах, насколько немилого… - загадочно ответил Экруан.
В пристройке их ожидал граф с челядью. Он пожирал завтрак. Среди челяди тёрся учёный секретарь графа, брат Шугерп.
- А! Шеннард! Садись, покушай со мной! – взвыл граф, завидев гостя, и в вопле его слышалось ликование.
Увидев его, Шеннард тотчас лишился всякого самообладания.
- Панго, прекратите свои зломерзкие игры! И не смейте обижать Оуйю! Не смейте, иначе богами клянусь, я…я…
- Ну-ну? – с интересом спросил Скеперо. Капитан стоял в углу, прислонившись к стене. Огромные руки его были сложены на груди.
- Послушайте, Панго! – продолжил Шеннард, взяв себя в руки – Наши разногласия – это исключительно наше дело. Не впутывайте сюда невинную девушку.
- Необходимо заметить, - подал из дальнего закутка крысиный свой голосок брат Шугерп – что подстрекательство к мятежу – это отнюдь не личное дело. Ваша смута оказывает неизгладимое влияние на целый город, Шеннард. Значит, вам надлежит быть готовым и ответственность соответствующую нести.
- Сто лет назад, дедушка благородного графа вообще был склонен сажать на кол за неуплаченный вовремя оброк! – поддакнул Хорелли.
- Да ну? – удивился из своего угла Скеперо – По моему, это невыгодно совершенно. Лучше получить запоздалый оброк, чем казнить смерда, и не получать оброка вовсе.
- Не политический ты ум, Маунарт! – махнул на него рукой юрист – Граф сажал на кол одного, и впредь тысячи платили оброк вовремя и беспрекословно. В конечном итоге, хозяйству был толк и выгода.
- Что вы собрались делать с Оуйей?! – возопил Шеннард, перекрикивая беседу.
- Да ты успокойся, Шеннард… - радостно прошипел граф, скрипя зубами от злорадства – Всё с ней хорошо будет. Мы её изволили замуж выдавать. А ты – будешь гостем.
- Шеннард, жених уже пришёл! – объявил брат Шугерп – Поприветствуйте жениха.
И в помещение, распространяя вокруг невыразимое зловоние, вошёл Шелудивый.
«Великие боги! Скажите, что это не правда!» - мысленно возопил Шеннард, зажимая нос. Эта висящая клочьями, отмершая кожа! Эта бурая жижа, стекающая с его онучей!
Шеннард как-то слышал, что единственная в Брумеара проститутка, согласившаяся, за огромные деньги, возлечь с Шелудивым, на следующее же утро покончила с собой, утопившись в выгребной яме.
- Пожмите же руку жениху, Шеннрад! – хихикнул Экруан – Или вы не рады его счастью?
Бунтарь пристально посмотрел на негодяя.
- А вы подлец, Хорелли.
- Я изучил право. И теологию. Кем мне ещё быть? – развёл руками Экруан.
Шеннард обенулся к графу.
- Панго, пожалуйста, откажитесь от этого вашего злодеяния, и я пойду на любые ваши условия. Клянусь, я больше не принесу вам беспокойства. Я покину Брумеар, и больше никогда…
- Ну уж нет! – заревел граф, уже не скрывая своей ненависти – Не для того я всё так ловко спланировал, чтобы дать тебе уйти безнаказанным. Ты будешь страдать, Шеннард! Будешь страдать, покуда твоя Оуйя будет корчиться в объятиях Шелудивого. Великий Чохон, как же я ненавижу тебя, разбойник!
Теперь, наступил звёздный час этого человека. Долгое время он копил, холил свою ненависть. Слишком трусливый, чтобы просто напасть на человека, пользующегося защитой короля, слишком недалёкий, чтобы инсценировать вину Шеннарда, он, наконец, нашёл его слабое место, и не колеблясь, впрыснул в это место яд своей чёрной злобы.
По требованию Хорелли, Скеперо рассказал графу о наличии у Шеннарда любовницы в Брумеаре, а затем, легист изложил графу свой гнусный план.
- Отчего вами овладела злость? – пискнул брат Шугерп – Или вы хотите лишить жены ближнего своего? Или вы считаете, что некрасивый человек должен быть несчастен? Пусть уроды умирают девственниками, так?
- Лишить жены…это идея… - проговорил граф, как бы только что до этого додумавшись – А ведь у вас есть возможность спасти Оуйю, дружище. Женитесь на ней сами.
- Женитесь! – вторил брат Шугерп.
И Экруан тоже поддакнул:
- Женитесь.
И наступила тишина. На долгое, очень долгое время.
- Вы не можете ставить меня в подобное положение! – сказал, наконец, Шеннард.
Брат Шугерп пригрозил ему сухоньким пальчиком:
- Отчего же? Или Оуйя из Брумеара вам не мила?
- Ага, действительно! – ядовито прошипел граф.
- Но я не могу…
- Поглядите туда! – Хорелли схватил бунтаря, и обернул его к Шелудивому – Взгляните на это чудовище! Неужели, вы готовы обречь свою возлюбленную на такую судьбу? И после этого, вы ещё зовёте подлецом меня?!
- Шеннард, ты жалкий трус и ничтожество! – радостно заявил граф.
- Дайте ей волю, и… - начал было Шеннард, но ему не дали закончить.
- Трус. Ты отрекаешься от своей любви. Ты предаёшь свою женщину в вечное рабство золотарю. И что же? Что ты будешь после этого говорить быдлу на площадях?
- Женись! Это единственный её шанс.
- Нет.
Видно было, что это последнее слово нелегко далось бунтарю. Опустив голову, он пошёл к выходу.
- Шеннард! – рявкнул граф ему вслед, но тот не обернулся – Покажите ему! – распорядился тогда Кроше, и Скеперо отодвинул красочную ширму у дальней стены комнаты.
Там сидела Оуйя, и в глазах её были слёзы.
- Ты всё слышала? – обратился к ней Экруан – Теперь ты понимаешь? Теперь ты всё знаешь о своём любовнике?!
- Оуйя! – Шеннард ринулся к ней, падая на колени – Ты здесь! Я…Я не мог…Я…Прости меня! Прости!
Но девушка смотрела куда то сквозь него. В чёрную пустоту обманутых надежд.

Шеннард покинул замок, а челядь свистела и улюлюкала ему вслед.
Оуйя сидела в светлице Аугтаррона, и брат Шугерп, слегка поддатый, по отечески обнимал её.
- Почему? Почему? Как он мог так со мной поступить?! – шептали её губы – Брат Шугерп, вы же обещали, что он спасёт меня! Что это всего лишь игра. Что Шеннард возьмёт меня замуж!
- Кто ж мог знать, кто ж мог знать, радость моя… - скорбно повторял монах – Иным мужчинам свойственно врождённое стремление к свободе. И подчас, они готовы попрать святое, дабы сохранить её. Как прежде готовы были попрать святое во имя плотских удовольствий…Но я не такой! – стукнул себя брат в грудь сухоньким кулачком – Я – монах!

Покуда брат Шугерп производил священный обряд помолвки, Кроше и Хорелли, дабы не чуять страшного смрада, исходящего от золотаря, отправились в высочайшую светлицу Аугтаррона, где принялись зловеще пожирать аппетитного каплуна.
- Как это всё ловко у меня вышло, а?! Верно, Экруан? – хохотал довольный граф.
- Верно. Только вот…девушку немного жаль… - грустно ответил Хорелли.
У графа аж глаза округлились.
- Да брось! Тебе – и жаль девушку?! Не смеши меня.
- Да нет, я ведь не в том смысле! – пояснил юрист – Просто, после золотаря её уже никто и никогда не захочет. Пропадёт зазря. А такая хорошенькая!
- Ну, судьба у неё такая.
- Однако, на все случаи жизни предусмотрен Закон! – поднял палец Экруан.
- Ты это о чём? – насторожился граф, разрывая птичье крылышко.
- В данном случае я говорю о Королевском уложении от 1614. «Право первой ночи».
- Что-то мне такое дедушка сказывал…
- Сеньор, вы имеете право сделать девушку счастливой. В последний раз…

Граф вошёл в комнатку Оуйи, трепеща от предвкушения. Гнилые зубы, бородёнка висит клочьями.
- Тяжкий у нас был денёк, верно. Настала пора для маленького…отдыха.
Оуйя вжалась в спинку огромной кровати.
- Нет! Нет, вы не посмеете! Я – мужняя жена!
- На всё есть свой закон, девочка. На всё есть закон. Раздевайся.
- Нет!
- Знаешь… - задумчиво произнёс граф Кроше, выламывая ей руки – когда я был совсем маленьким, под моей кроватью поселился гномик. Злой гномик. Он заставлял меня делать скверные вещи. Очень скверные. Отец звал лекаря, и тот говорил, что с возрастом это пройдёт.
Гномик…Знаешь, Оуйя…не прошло.

Графа разбудил бешеный стук в дверь.
- Что ещё там?
- Пожар! Пожар! – кастелян орал, бледный, как призрак.
- Что? – спросонья не сообразил граф – Где?
- Пожар! Хлеба горят!
- Шеннард! – взвыл Кроше.
Графские поля. Огромная площадь, колосящаяся почти созревшей рожью. Экруан, разбуженный шумом, высунулся в окно. Жаркий ветер лизнул его обнажённое тело.
Стена огня шля с запада, пожирая богатство и благополучие Кроше.
- Великий Чохон! – прошептал легист.
Одеяло на его ложе зашевелилось, и из под него показалась золотоволосая головка.
- Мой Экруан? Что там?
- У нас проблемы, крошка! – рявкнул негодяй, яростно подпрыгивая в попытке натянуть сапог.
- Как красиво! – выдохнула расположившаяся у окно девушка. Хорелли, покосился на неё, яростно сплюнул в устилающее пол сено, и выбежал во двор, полуодетый.

Сотни людей выбежали в озарённую багрянцем ночь. Кожаные вёдра передавали по цепочке. Вода шипела, испаряясь в бушующем пламени.
- Бесполезно! Так ничего не выйдет! – заорал Экруан кастеляну Мурину, перекрикивая рёв пожара. Вдвоём они тащили к рыбному пруду помповый насос.
- Нужно зачистить полосу земли от ржи. Может, огонь остановится.
Негодяй бросил насос, и побежал к замку, с ходу вклинившись в толпу челяди.
- За мной, голота! Косы берите, серпы, лопаты! – неорганизованную, охваченную паникой толпу невозможно было перекричать. Экруан выхватил ведро у одного из слуг, и вплеснул воду в передний край толпы, осадив люд.
- Я сказал – за инструмент! Нам нужна чистая полоса в поле.

Граф, словно обезумевший, бегал по замковому барбакану в одних портках. «Как бы он сейчас вниз не кинулся!» - подумалось замершему рядом Скеперо.
- Моя земля! Мои хлеба! О горе нам! Проклятый мятёжник! Уничтожу! – верещал благородный граф Кроше.

Рожь трещала, скручивалась от иссушающего жара. Хорелли орудовал косой, стараясь снимать поросль под корень. Он давно уже сбросил свою пёструю куртку, швырнув под ноги. Раскалённый воздух жёг лёгкие. Огонь приближался.

На хуторе близ Брумеара, в стогу сена проснулся Шеннард.
- Что такое? – промычал он, втянув носом горячий воздух.
- Пожар. – просто ответил сердобольной хозяин, наливая ему квасу.

Стена испепеляющего жара неумолимо приближалась к людям. Чёрная полоса уже пересекла поле с севера на юг, но она была явно недостаточно широка.
Хорелли чувствовал, как трещат волосы. Его длинные, ухоженные волосы. Болела голова.
Отвлёкшись, он увидел, что кто-то из слуг лежит, растянувшись на земле.
Безумие! Непреодолимое желание спать.
Кто-то, пробегавший мимо с ведром воды, споткнулся, и ледяная волна окатила подлеца, приведя его в чувство.
Он оторвал рукав своей полосатой куртки, и намотал на лицо, вымочив в воде.
- Делай как я!

Пьяненький брат Шугерп сидел в у ворот, полуповиснув на поддерживающей подъёмный мост цепи. Он хрипло напевал псалом «Проклятые, склонившиеся перед Священным огнём».

Те, кто ещё держался на ногах, тащили потерявших сознание и мёртвых.
- Отходим! Отходим, мы сделали это! – сипел сорвавший голос Хорелли. Обожжённый, закопчённый, страшный как чёрт.
Широкая полоса угольно-чёрной земли пересекла всё графское поле с юга на север. На ней не было никакой пищи огню.
Мужчины тихо, устало радовались, хлопали друг друга по обожженным плечам.
- Ветер! – сказал, вдруг, кто-то – Ветер переменился!
Экруан послюнявил палец. Да нет, не было в этом больше нужды. Он ясно увидел, как пламя пошло с севера на юг, продолжая пожирать посевы.
- Нужно что-то делать… - кастелян устало облокотился на лопату.
- Делать…Что? Что делать?! – простонал Хорелли.
Стена огня отрезала им путь к юго-восточной части поля, и не было никакой возможности туда добраться. Людям оставалось лишь бессильно наблюдать за тем, как пламя пожирает месяцы их тяжких трудов.

Скеперо бродил по замковому двору. Все его люди ушли в поле, один лишь капитан остался сторожить Кроше.
Он прикрыл лицо влажной тряпкой. Даже сквозь вездесущий запах гари ощущалась вонь золотаря.
Эта Оуйя…сколь жестокая судьба ей уготована! Скеперо невольно чувствовал себя виноватым. Это он выдал её графу.
Выдал, чтобы извести Шеннарда…
У него были свои счёты с мятёжником. Много лет назад, когда принц Кортмольд поднял восстание, Скеперо – дюжий юноша, красавец, первый парень Брумеара откликнулся за зов королевского вербовщика.
Едва ли ему довелось столкнуться с самим Шеннардом. Либо с кем-то из его людей. Но он определённо был среди мятёжников, был на той стороне. Стороне того, чей пернач влетел ему в лицо в сражении при Мёрн-сете.
После таких ран не выживают. Лекарь и не пытался помочь. Много дней Скеперо лежал в лазарете, испытывая невозможные, нечеловеческие страдания. Казалось, его мозг был просеян сквозь крошево лицевой кости, как крупа через сито. Он молил богов, дабы они даровали ему беспамятство…но оно так и не пришло.
Скеперо выжил. Это было чудом. Подвигом невероятно могучего организма.
Но худшее было ещё впереди.
Позднее, когда шрамы зарубцевались, его лицо приобрело несколько более терпимый вид. Но в первые недели на него невозможно было смотреть без содрогания. Лекарь отказывался дать ему зеркало, Скеперо едва ли не силой заставил того это сделать.
Создание по ту сторону стекла больше не было первым парнем Брумеара.
Он вернулся домой. Деформированный нос непривычно ловил ароматы родных лугов, лугов его детства.
Он шёл по улицам Брумеара, и люди отворачивались. С ужасом, с отвращением.
А потом, он начал встречать знакомых.
Вот Кеттер Пух, друг детства, с которым они играли в прятки среди руин на старой замковой горе.
Вот Тумшик, стельмах, у которого Скеперо некогда работал – таскал огромные колёса для грузовых арб.
Митес Колебно – с ним на пару юный Скеперо впервые посетил бордель. Они взяли одну даму на двоих.
Шакуппа Сниф – молочница, каждый день приходившая в дом Скеперо с крынкой.
И многие другие…
Скеперо смотрел им в глаза, но все отворачивались. Друзья, враги, знакомые, соседи. Сперва, он подумал, что они стесняются знакомства с таким уродом. Или боятся его. Или испытывают отвращение.
Пока не понял, что его попросту не узнают.
Он сел на скамейке у родительского дома. Отец сам сколотил её – коротать во дворе летние вечера.
Скеперо всё не мог заставить себя встать, войти в дом. Узнают ли его родители? Примут ли? Он вспомнил заплаканное лицо матери: «Возвращайся живым, сынок! Возвращайся живым».
Он и вернулся…
- Кто вы? Чего вам здесь надо? – услышал недовольный голос сзади. Такой знакомый. Такой родной.
Он медленно обернулся, и отец в ужасе отшатнулся назад, скривившись от омерзения.
- Убирайся прочь, урод! Твои родители, верно, покараны богами за страшные грехи! У меня нет подаяния для подобных тебе отбросов.
Скеперо ничего не отвечал. Он молча ушёл.
Остались позади знакомые с детства улицы. Мост через Суолу. Река под ним быстрая, бурная. Она сделает то, что не удалось шестоперу.
- Маунарт?
Кто это? Скеперо увидел девушку, шедшую с коромыслом. До войны, у него было много, очень много девушек. Эту же он едва вспомнил. Миар, дочь бондаря Рунга. Он никогда раньше не обращал на неё внимание, никогда не замечал за более яркими подругами.
Едва ли он смог бы её сходу узнать. А она – смогла.
- Маунарт? Маунарт Скеперо? Это ведь ты? Я думала…Все думают, ты погиб! Ты вернулся!
Она рассматривала его – пристальный, внимательный взгляд серых глаз. Не как диковину, но как родное, давно знакомое сокровище. Тут только он понял, что она помнила каждую его черту, каждый штрих образа, данного ему богами. Она ждала его всё это время.
- Миар?
И она бросилась ему на шею.

Скеперо вздохнул. Сейчас, у них с женой было пятеро детей. Капитан был счастлив. Он редко решался себе в этом признаться, но это было правдой. Он отдавал себе отчёт и в том, что если бы не Мёрн-сет, он никогда, никогда не обратил бы внимание на Миар, дочь Рунга из Брумеара.
Он зашагал винтовой лестницей наверх, к светлице на верхушке Аугтаррона.
Валяющаяся на полу Оуйя не обернулась, когда дверь в светлицу отворилась.
- Собирайся, девочка. Уходим.

Множество людей пришли с северо-запада. Заработали отточенные серпы и лопаты.
- Спасают, спасают хлеб!
- Кто это?
- Из Брумеара подошли.
Новая траншея потянулась наперерез огню, приближаясь к первой. Наконец, они сошлись перекрёстком.
- Молодцы, ребята! – плакал от радости кастелян, заливая водой последние очаги огня в юго-восточной части поля. Он бросился обнимать предводителя нежданных помощников.
Это был рыжеволосый великан.
Кастелян обомлел.
- Шеннард? А мы думали, это вы…
Экруан издалека глядел на пришельцев.
- Во те на! Хитрый! – буркнул он себе под нос.

- Я не пойду. Спасибо, за вашу доброту, но мне некуда идти.
Скеперо едва не впал в ступор.
- Да что ты такое говоришь?! Шеннард тебя…
- Я не пойду к Шеннарду.
- Что? Но почему?
- Он предал меня. Брат Шугерп говорит, что…
- Дура! – страшно зарычал Скеперо – Шугерп – лживый подонок, запродавшийся Кроше за бочку вина!
- Но Шеннард сказал, что не женится на мне, и…
- Да выбора у него не было! Потом объясню! Бежим, дура проклятая!
Он схватил девушку на руки, готовый нести её, если понадобится. Но услыхал голоса. Кто-то уже поднимался в светлицу.
- …вот, что я и говорю. Сам подпалил хлеба, сам же и спасает их, чтобы благородный граф почувствовал себя обязанным.
- Ну уж нет! Я таких выродков насквозь вижу. Он у меня попляшет!
Тяжко вздохнув, Маунарт Скеперо уложил девушку на кровать, и вышел. Ей, казалось, было всё равно.

Брат Шугерп стоял у алтаря. Руки его тряслись так сильно, что он долгое время не мог перевернуть страницу священного писания.
«Пьяница сильно сдал в последнее время!» - презрительно подумал Экруан, морщась от вони. Молодожёны подошли к алтарю. Шелудивый вёл Оуйю, мерно и равнодушно топал, как всегда. В жизни его мало что интересовало, кроме отбросов.
- Есть ли у кого-нибудь возражения супротив свершающегося таинства? – пискнул брат Шугерп.
«Да кончайте уже. Смердит ведь неимоверно!» - думал Хорелли.
Запыхавшийся тип ворвался в часовню.
- Есть! Есть!
- В чём дело? – простонал мучимый похмельем брат Шугерп. Ему хотелось лишь одного: поскорей закончить ритуал, и утолить жажду.
- Есть возражения! Я беру её в жёны. Беру!
Граф Кроше поднялся со своего места. Печать сладкой удовлетворённости была на его лице.
- Решился, значит. Порядок. Брат Шугерп – правь!

Наутро после пожара, Экруан Хорелли бросил свою любовницу.
- Я уезжаю в Астуор с отчётом. Прощай. Но я не покину тебя без прощального подарка. Вот тебе… - он протянул ей – букетик.
- Экруан, ты шутишь, конечно? Ты не можешь со мной так поступить!
- Могу. Завтра в это же время я уже буду в пути. Эх, девочка… - он сладко улыбнулся – не понять тебе красоты и удовольствия дальней дороги. Шум лесов на берегах Суолы. Ежики, лазающие у обочин. Лихая скачка, со свистом ветра в ушах!
- Но, быть может, - у неё ещё оставался последний шанс – ты возьмёшь меня с собой?
- Да брось. Я в столице слыл известным сердцеедом. За каким хреном ты мне там сдалась?
Хорелли, в дорожном плаще, пошёл через двор.
- Экруан, подожди! – раздался ему вслед отчаянный крик. Слуги, шныряющие по двору, принялись с интересом коситься на парочку – Но ты ведь будешь приезжать в Кроше! Будешь? И тогда, мы могли бы…
- Да не нравишься ты мне. – просто ответил негодяй.
Золотоволосая обомлела.
- Но ты ведь говорил, что…
- Я узнал тебя с худшей стороны.
Девушка до боли стиснула зубы, отчаянно пытаясь вспомнить, когда она совершила ошибку.
- Помнишь, как горело поле? – подсказал ей Экруан – Жизнь сотен людей едва не рухнула в одну ночь. А тебе нравилось. Это ведь было так красиво, правда?! У тебя чёрное сердце!
Красавица схватилась за сердце, словно оно в самом деле враз почернело.
- Однажды, давным-давно, в другой жизни…я убил человека из-за буханки хлеба. Это было в Астуоре, в трущобах. Мы там дрались за отбросы, как крысы. И я пообещал себе, что в будущем меня будет окружать изобилие. Граф дорого продаёт своё зерно, но видела ли ты в Брумеаре голодающих? Высокородная ты омёла… Тебе не понять…
И Экруан ушёл, а отпрыск семнадцати поколений благородных дворян, троюродная племянница и приживалка графа Кроше Шьенрис эр Науенард села на раскалённый солнцем песок, и разрыдалась.
- Чёрное сердце! А сам-то, сам…

- Готова ли ты, Оуйя из Брумеара взять в мужья Шеннарда из Арвет?
- Если он того хочет.
- Готов ли ты…кгхм…Шеннард из Арвет, взять в жёны Оуйю из Брумеара?
- Шеннард, ты не обязан. Подумай, ты совершаешь страшную ошибку! – горячо зашептал ему стоящий рядом Маунарт Скеперо – Твоя свобода…
- Моя свобода? Теперь, я точно свободен. Да, брат Шугерп, я готов.
- Ну и ладно. Тогда, объявляю вас мужем и женой. Всё, теперь молодожёны могут выпить…то есть, я хотел сказать, поцеловаться.
И в тот же миг, Шеннард ощутил, как невыразимая тяжесть опускается ему на плечи.
Невидимое, страшное ярмо.
- Шеннард из Арвет, ты взял в жёны Оуйю, вассалку владетельного Мекериса Панго, графа Кроше. И с этого дня, законом семейным, Королевским уложением, волею государя Хейдериха из дома Корренто ты будешь вовеки пребывать в крепости у сеньоров Панго. Отныне ты будешь зваться Шеннард из Кроше, виллан владетельного графа, если последний не возжелает дать тебе иное имя. Оная судьба ожидает и твоих детей, и последующих потомков! – отчеканил Экруан Хорелли, легист графа Кроше.
- Гы-гы-хе-хе-хе… - мерзко расхохотался граф. Он наслаждался развернувшимся перед ним представлением – Теперь ты мой, Шеннард, теперь ты мой. Давайте хомут! – крикнул он слугам и те внесли хомут.
Во мгновение ока хомут был накинут на шею бывшего смутьяна. Он был взнуздан, железные удила до крови разорвали его рот.
- Где ж теперь твои горячие речи, ничтожество? – издевался граф – Не больно-то поговоришь с удилами? Где ж твоя свобода?!
Шеннард улыбался. Он был свободен.

Сорок лет тому назад, высокородный Родалиаз Панго, граф Кроше взял на колени сына.
- Что тревожит тебя, Мекки?
Сын плакал. Вновь, как и каждую ночь, Мекерис плакал.
- Гномик…Папа, я не могу! Мне страшно.
- Сын мой, - назидательно сказал старый граф – тебе следует взять себя в руки! Ты будущий граф, и однажды, Кроше окажется в твоей власти.
- Папа, но я боюсь. Как я буду править, если мной правит гномик? Однажды, ты умрешь, и я буду делать всё, что он мне велит.
- Сынок! – отвечал раздосадованный отец – Ты должен совладать с детскими страхами. Ладно, марш в постель.
- Знаешь, папочка… - задумчиво протянул дрожащий ребёнок.
- Марш в постель!
- Знаешь, мне кажется, однажды всем здесь будет править гномик.[/

То ли авторский замысел, то ли многократное повторение одного и того же.условиях?

Глубокий рассказ.
Жил-был гаденький потомок захудалого дворянского рода, никчемушный человечишка, и все-то, что у него было - данное при рождении право решать судьбы других. Жил-был умный крючкотвор, который знал главное: "закон - что дышло, как повернул, так и вышло". Жил-был человек, вставший поперек горла и графу и, соответственно, его легату-легисту. "И мне, следовательно, и нам". Вокруг него сплели сеть, выходов было несколько, но все сложилось, как сложилось. Браво, автор!
В первую очередь хочу отметить фабулу. Сюжет внешний, событийный, идет параллельно внутреннему, раскрывая героев. Они оказываются не совсем такими, как явились в экспозиции среди мегалитических руин. У каждого есть что-то за душой, что-то, что управляет его поступками и помыслами. Когда нарушается привычное течение жизни - возникает пожар, качества раскрываются. Объем рассказа не позволяет судить, было ли то развитием.

Хорелли. Этот человек поставил своей целью никогда больше не испытывать
нужды, и эта цель как заставляет его пуститься на низкий, гнусный поступок, сломать две чужих судьбы, так и толкает на самый настоящий подвиг. Он не вмешивается в дальнейшее течение событий, которое приводит план к успешному завершению, но не может терпеть рядом глупую и равнодушную к чужой нужде женщину. Я не думаю, что этот герой изменился.

Шеннард. Харизматичная личность, прямой и открытый герой. Чем-то напоминает Уленшпигеля, но только самую малость. Не может пережить чужой беды, не может пройти мимо. На чем формально и прогорает. Но свою участь он выбирает сам, думаю, вполне осознавая последствия. Этот герой не смог бы жить как прежде, если бы допустил предательство. На мой взгляд, пожар показал ему что-то вроде "ты не смог остаться в стороне от несчастья многих и многих незнакомых людей. Как ты можешь допустить, чтобы пострадал единственный близкий тебе человек?" В итоге получилось то, что получилось.

Оуйя. Типичный приз и дева-жертва. Нужна в качестве страдающей личности.

Граф Панго. Интересный типус. Хорошо, что была дописана концовка про гномика. Получается, что он себе не принадлежит. Он - единственный не свободный человек в рассказе. Граф идет на поводу у собственных низменных инстинктов, воли у него нет в принципе. Желания, получается, диктуются страстями, сиюминутными и доминирующими, а рационально проводит их в жизнь легист-легат. Получается таким образом, что граф и Хорелли вдвоем составляют одного цельного человека. У одного нет воли, у второго нет прав. Только поэтому все еще не развалилось)))

Скеперо. Привлекательный персонаж. Наиболее человекообразный из антагонстов. Живет своей жизнью, помимо службы. Имеет принципы, которые позволяют ему остановиться, даже имея огромное желание мстить.
Сюжет и его развитие вместе с героями составляют очень и очень сильные стороны рассказа.

Теперь о минусах.
Во-первых, очень большая и вялая экспозиция. Герои с краткими биографиями при каждом, причем один из них - сильно второго плана, резко сбивают темп рассказа. Начало безбожно провисает. Потом уже представленные господа герои излагают и обсуждают свой хитрый план. План с трудом задерживается в памяти, потому что читатель еще не знает обстоятельств, окружающих затею, и ее действующих лиц - деву и ее возлюбленного.
После такого объема информации трудно воспринять краткую биографию Шеннарда, она как-то проскальзывает мимо. Дальше сцена в таверне. Монолог о философии на примере пива - отлично! Это еще Чапаев завещал объяснять сложное наглядными примерами. Будь проще - и к тебе потянутся! Образ рубахи-парня возник, и процесс пошел, а дальше ничего и нигде не провисает. За судьбой такого героя хочется следить.

Второе большое нарекание - то, что называют "автор рассказывает, а не показывает". Очень много прямых указаний на реакции и чувства, как ярлычки на банках. Например:
"- С ещё какой радости?! – возмущённо фыркнул Шеннард"
" - Гы-гы-хе-хе-хе… - мерзко расхохотался граф."
"- Если пойдут на штурм – перебить! – жёстко отрезал Скеперо"
Почти к каждой реплике прикручено наречие-оценка.

Ну, и по мелочи, текст просит наждака. Корявости, оговорки и повторения одного и того же, мелочи несмертельные, но досадные.

В общем и целом. Сравнивать с конкурсными работами бессмысленно. Условия не равные, здесь больше простора. Рассказ хорош и хорош весьма.
0-:)))
Если хочешь сравнения с животным, то это не панда, это львенок. Пока у него нет гривы, когти маленькие, а рык больше напоминает мяуканье, но породу не скрыть.

Об этом не любят вспоминать. Об этом опасаются говорить вслух. Однако, посмотрим правде в глаза: асфальтоукладывающие катки здесь, среди нас! Каждый может стать их жертвой, и никто не сможет уверенно заявить, что он всецело обезопасил себя от этой угрозы.

Чудовищные отродья индустриализации. Они охотятся на нас в беспощадной саванне городских джунглей. По статистике, ежегодно до сорока шести человек во всём мире погибает, терпит травмы и лишения под неповоротливыми тушами катков. Стоят ли все блага машинной цивилизации подобных жертв? И не является ли ложным избранный человечеством технологический путь?

Британские учёные провели метанализ накопленной статистической информации, описывающей различные катастрофы с участием катков. Согласно научным данным, в 2009 году, в одной лишь Украине под катками погибли два человека! Хуже того, в 2010 году это число возросло уже до четырёх, и из них трое – в первые же часы молодого года!

«Проанализировав полученные данные методом экстраполяции,» - поясняет эксперт - «мы пришли к выводу, что такими темпами, через десять лет среднегодовое число погибающих под катками украинцев будет исчисляться десятками! Но и это – далеко не самый пессимистический сценарий,» - продолжает пугать эксперт – «если мнение наиболее прогрессивных молодых специалистов о том, что динамику нарастающего каткоцида следует определять, как прогрессию – верно, то уже к концу десятилетия ежегодное число жертв катков достигнет тысяч, и проблема приобретёт катастрофический характер!»

К слову, мы не преминём заметить, что статистика советских времён демонстрирует практически полное отсутствие пострадавших под катками. Очевидно, что данная проблема практически отсутствовала в социалистическом обществе, либо была им эффективно и успешно решена. Хотя, вне всяких сомнений, иные либерально настроенные читатели могут увидеть в этом след советской цензуры и политики умалчивания.

Итак, очевидно, нам стоит поставить перед собой вопрос: так ли уж необходимы нам катки, и возможно ли человеку без них обойтись? Не стоит ли нам вспомнить о корнях, и вернуться к неизменным идеалам предков? Предков, которые из глубокого прошлого – задолго до изобретения всяких катков – как бы предупреждают нас о грядущей угрозе. Достаточно лишь вспомнить это слово – короткое, ёмкое, страшное: «блин». Именно оно как нельзя лучше описывает судьбу всякого, ненароком столкнувшегося с катком. И именно этим словом наши предки, и мы вслед за ними, характеризовали всё самоё деструктивное, что происходило и происходит в нашей жизни! Именно это слово сопровождает едва ли не всякое внезапное зло, настигшее нас! Нужно ли говорить, отсылкой к чему является эта идиома?..

Попробуем разобраться в причинах, которые приводят людей под каток. Что же запускает ту фатальную череду событий которые, в итоге, приводят к столь катастрофическому давлению на человеческую личность?

Весь комплекс причин можно разделить два две основные группы:

Эндогенные – связанные с самим катком, как вещью в себе;
Экзогенные – связанные с жертвой катка, и другими явлениями окружающего мира.

Эндогенные причины возможно, в свою очередь, разделить на три категории – связанные с технической неисправностью машины, связанные с ошибкой оператора машины, и связанные со злым умыслом.

Экзогенные причины можно разделить на связанные с природными условиями, темпоцикличные – связанные со временем года, и близостью крупного праздника, организационно-технические, и связанные с виктимным поведением жертвы.

Постараемся разобрать каждый тип на примерах. Возможно, однажды это спасёт нам жизни!

Техническая неисправность катка чаще всего выражается в отказе тормозной системы. Лишённый тормозов Джаггернаут становится практически неуправляем. И непобедим! Известен случай, когда вышедший из дому за спичками пенсионер Ю.Я. Мерзляков обнаружил себя на пути приближающегося катка. Из краткого диалога с оператором машины, пенсионеру удалось выяснить, что у катка напрочь (sic!) отказала тормозная система. В последующие минуты, все попытки молодого, неопытного оператора восстановить работоспособность машины ни к чему не привели, вопреки всесторонней помощи ему со стороны пенсионера. Отчаявшись разрешить ситуацию, пенсионер попытался скрыться в доме. Однако, спустя некоторое время, преодолев два подъезда, шесть межкомнатных перегородок, и дверь уборной, за которой спрятался нечастный пенсионер, неумолимый каток настиг его, и сделал своё чёрное дело.

Ошибка оператора как правило выражается в агрессивной и безответственной манере управления машиной. «Мы никогда не говорим - «авария». Мы говорим – ДТП!» - заверяет нас инспектор ГАИ – «Потому что «авария» означает, что никто не виноват». Асфальтоукладывающий каток – тяжёлая и инертная машина. Вошедший в вираж на крутом повороте каток не так просто вновь наставить на истинный путь. Известен случай с Т.С. Аквилевой, застигнутой неуправляемой машиной на пешеходном переходе. Возмущённая безответственностью оператора, храбрая женщина успела позвонить в соответствующие ведомства – представители милиции, ГАИ и страховой компании прибыли на место происшествия одними из первых – после чего, попыталась бежать. Однако, момент был упущен. Понимая, что уйти невредимой уже не удастся, пани Аквилева вызвала скорую помощь, после чего рванулась что было мочи. Но всё уже было бесполезно. Траектории невинной женщины и бездушной машины должны были пересечься. Когда это стало очевидно, холоднокровная пани Аквилева использовали последние мгновения своей жизни, чтобы самой вызвать судебно-медицинскую службу, а так же вызвонить для прощания всех своих ближних и дальних родственников. Её гибель наблюдало не менее восьмидесяти свидетелей. На месте смерти несчастной теперь установлен памятник. Его можно увидеть по адресу Киев, ул. Выборгская 2, 4, 6, 8/3, ул. Вадима Гетьмана 3/8.

Злой умысел – самое страшное, с чем может столкнуться потенциальная жертва катка. Заподозрить в операторе-асфальтоукладчике двуличного и злокозненного злодея непросто. Днём, он может выглядеть и вести себя как обыкновенный человек. И лишь в само тёмное новолуние его жестокие, первобытные, глубоко сокрытые страсти дают о себе знать. Как правило, такие злодеи работают бандой из трёх-четырёх человекомашин, один из них – палач, а остальные – загонщики. Они стараются подстеречь одиноких, нетрезвых или сильно уставших людей, не способных ни к активному сопротивлению, ни к продолжительному бегству. Место обычно выбирают, отдалённое, глухое, труднопроходимое (но не для катка!). Опасайтесь подобных мест в новолуние! Поводом может служить просьба пешеходу подсказать время, указать путь, или помочь смазать кардан. К тому моменту, как несчастный поймёт, в какую переделку вляпался, он уже будет окружён, и лишён возможности сопротивляться.
Нам удалось получить доступ к стенограмме допроса одного из пойманных правоохранительными органами негодяев. «Я просто ненавижу пешеходов! Это жалкие, лицемерные, неблагодарный существа. Целыми днями я катал проклятый асфальт, который они потом топчут и топчут своими грязными ботинками. И ни один, слышите – ни один, ни разу не сказал мне слово «спасибо»! Они неспособны ни на что полезное, но отлично умеют вредить! Вы видели когда-нибудь раны, оставленные на молодом, горячем асфальте шпильками женских туфель? Нет? А я видел! Это душераздирающее зрелище! Пешеходы должны быть наказаны! Все до единого! Они должны понять, что на тротуаре они не дома, а в лишь гостях!»
Однако, перейдём к экзогенным причинам катастроф.
Природно-климатические условия – вот тот непредсказуемый фактор, с которым приходится сталкиваться операторам катка.
Эта история произошла у города Ялта. Круизный лайнер заходил в порт, прорезая густой туман. Был закат. Пассажиры прогуливались палубой, выглядывая берег. Внезапно, туман расступился, и очарованным пассажирам открылась багряная солнечная дорожка, скользящая по волнам к самой набережной. Окрашенный алым волны весело плескались, и множество очарованных пассажиров наблюдало за романтичным явлением природы…покуда туман не расступился окончательно, и их взорам не предстала целостная картина…
А было так. Июльским вечером, оператор асфальтоукладывающего катка П.Л. Свиридов получил задание: уложить асфальт на приморской набережной. Стоял густой туман. Запомнив ориентиры, и прикинув расстояния, оператор катка с головой ушёл во мглу, продолжил укладывать асфальт вслепую. Как знать, возможно, буть оператор трезв, всё случилось бы иначе. Но он не был. «Я, конечно, замечал эти тихие скрипы, всхлипы и шорохи вокруг» - объяснял потом оператор на допросе – «но я думал, это море шумит. И чайки. И вообще, мне за движком мало что было слышно».
Лишь когда разгорячённая машина с разгону вошла в морскую воду, оператор понял, что он натворил. Тем июльским вечером он на полном ходу промчался через усыпанный купальщиками и разносчиками пахлавы ялтинский муниципальный пляж!

Список подобных душераздирающих историй можно продолжать бесконечно. Во всяком случае, теперь становится совершенно очевидно, что никто из нас не застрахован в своей жизни от внезапного катка. Нам остаётся лишь взять на вооружение некоторые советы, которые помогут снизить риск.

Первое и основное – будьте бдительны! Вовремя замеченный каток, по статистике, удваивает ваши шансы на выживание. Если вы заметили каток впереди – постарайтесь перейти на другую сторону улицы. Даже если каток неподвижен – не обольщайтесь! Он может сдвинуться с места гораздо быстрее, чем кажется.
Второе – реакция. Вовремя отреагировать на приближение катка, просчитать его траекторию и броситься в нужном направлении – это может спасти вашу жизнь. Отточенный глазомер так же является важным условием вашей безопасности.

Виктимность – вот та черта, от которой вам следует избавиться, если вы не хотите завершить свою жизнь совершенно двухмерным. По свидетельствам экспертов, многим людям словно бы на роду было написано попасть под каток. Как тут не поверить в рок, фатум?
Однако, постараемся разобрать проблему логически. Не что не происходит просто так. Если человек попал под каток – нечто послужило тому причиной. Итак, чего не следует делать, чтобы не попасть под каток?

Самое главное – запомните это раз и навсегда – не провоцируйте! Не пытайтесь доказать собственную крутизну. Лучше уйти, поджав хвост, чем умереть героем. Запомните, если вы не Рэмбо, конечно, вам наверняка не удастся устоять против катка. Подобная попытка может стоить вам здоровья и жизни, тогда как её отсутствие – лишь самоуважения.

Огибайте десятой дорогой опасные локации. Не столь уж сложно вычислить места повышенной концентрации катков. Как правило они характеризуются наличием минеральной взвеси в воздухе, повышенной концентрацией в воздухе характерного промышленного шума. Обитатели этих мест – люди в приметных, стильных касках и комбинезонах, которые, скорее всего, завидев вас, предложат вам же покинуть локацию, используя при этом специфический сленг. Не стоит перечить им и здравому смыслу.

Вообще, не стоит перечить здравому смыслу.


О ПРОТИВНИКАХ ОКРУЖАЮЩЕЙ СРЕДЫ

Многие из нас слышали о всевозможных «зелёных» движениях. Защитники окружающей среды суть горазды обращать на себя внимание. Гораздо менее известно движение противников окружающей среды. Тем не менее, данная система убеждение в последние годы весьма динамично развивается, в частности, в Западной Европе, и уже некоторое время представлена рядом энвайронментоборческий организаций, в том числе, в Украине.

Движение противников окружающей среды зародилось в США, в начале девяностых годов. Известно и точное место, где свершилось это историческое событие. Городок Джорджсвилль, Оклахома. Всё началось, когда местные «зелёные» активисты протолкнули в сенате штата постановление о необходимости закрытия завода «Вёрнер Веном», крупного производителя пестицидов. Так об этом говорит Крис Паркинсон, начальник пресс-службы «W&Vcorp.» - «Этот завод был градообразующим предприятием. Из без малого десяти тысяч обитателей Джорджсвилля, восемь работали на пестицидом заводе. Предприятие имело громадное хозяйственное значение, обеспечивая средствами защиты, фактически, половину штата…Зелёные говорили, это всё из-за ёжиков…выбросы с завода, якобы, ежегодно сокращали популяцию ёжиков…тысячи людей должны были из за них лишиться работы…»
То, что изначально было задумано, как профсоюзная акция протеста, по сути, стало искрой, из которой родилось пламя антиэнвайронментализма. За день до остановки завода, в знак протеста, активисты профсоюза сверхурочным порядком произвели партию токсичных ядохимикатов. Пропорция состава являлась технологически недопустимой, что делало вещество критически опасным для всякой органической жизни. На следующий вечер началась так называемая «Операция «Контратака». Девятьсот рабочих в биозащитных костюмах равномерно рассеяли токсичное вещество в окрестностях Джорджсвилля. Удар настиг цель. При малейшем контакте с корневой системой, состав моментально вызывал смерть всякого растения. Подземные воды разнесли чертовски стабильную смесь на десятки квадратных миль. Гибель растений, в свою очередь, быстро привела к гибели или миграции животных.
В течении считанных дней весь биогеоценоз в окрестностях Джорджсвилля был полностью уничтожен. Город стоял посреди ядовитой пустыни. «Теперь проблем с ёжиками больше нет,» - заявил Нат Купер, председатель профкома - «и предприятие, полагаю, может продолжать работу».
Случай с «W&V» получил широкую, общенациональную огласку. Защитники окружающей среды подали в суд на участников операции «Контратака». «Мы имеем дело с геноцидом, с фашистами новейшей генерации!» - заявил Коламбус Брно, лидер организации «Зелёное небо».
Тем сенсационнее был результат судебных разбирательств, установивших, что природно-биологические ресурсы Джорджсвилля являются собственностью территориальной общины, представляемой органами местными органами самоуправления. Оные органы, в свою очередь, всецело поддержали акцию, направленную на спасение градообразующего завода. В результате, профсоюз «Вёрнер Веном» выиграл дело, и уже спустя неделю завод вновь заработал.
По иронии судьбы, антиэнвиронменталисты в Оклахоме стали известны именно как «зелёные», получив это прозвище за армейские химзащитные комбинезоны, и ядовито-зелёный цвет использованного токсичного пестицида.

Случай в Оклахоме дал отмашку зарождению множеству движений, представленных людьми, страдающими из за энвайронменталистической политики государства. Всего через восемь месяцев состоялся Всемирный съезд противников окружающей среды, объединивший эти разобщённые ранее организации. На этом истоическом мероприятии были выработаны и сформулированы основные принципы и положения антиэнвиронментализма.
1.Биосфера была колыбелью человечества, но покинув колыбель, её не зазорно отправить на свалку.
2.В индустриальном мире человек и природа противостоят друг другу, и победить в этом противостоянии должен человек.
3.Будущее человечества – в технологических достижениях.
4.Биосфера – камень на шее человека, упорно мешающий ему достигнуть технических вершин.
5.Что дозволено человеку, не дозволено быку.
6.Для обеспечения всех своих потребностей человек нужны лишь разум, инструменты, и минеральное сырьё. Наличие биоресурсов только тормозит прогресс.
К движению антиэнвиронменталистов вплотную примыкает движение виолентарианцев– людей, употребляющих в пищу исключительно мясо тех животных, которые были убиты жестоким и мучительным образом. Хотя эти движения не являются тождественными, однако, многие из противников окружающей среды являются виолентарианцами, а многие из виолентарианцев – противниками окружающей среды. Эдуард Яблоко, лидер украинского сообщества виолентарианцев, дал интервью «Агробизнесу Украины».
«- Итак, господин Яблоко, хотелось бы спросить о…
- Прошу прощения, но если можно, называйте меня Джаблоко. Я недавно официально сменил фамилию. А можно просто Джа.
- Конечно. Итак, Джа, вилентарианство ведь проникло на Украину совсем недавно, не так ли?
- Верно, первый клуб официально открылся меньше года назад, но мы стремительно развиваемся!
- Насколько стремительно?
- Могу смело утверждать, что только за последний квартал численность сообщества увеличилась на сорок процентов, и составляет уже более двадцати тысяч человек. Представители самых разных социальных групп стремительно обращаются к единственно верной и сбалансированной системе питания!
- Самых разных? Но ведь это, должно быть, недёшево! Должно быть, непросто сегодня купить в Киеве мясо зверски замученного животного?
- Проще чем вам кажется, доктор. Впрочем, в украинском животноводстве весьма стремительно начало развиваться виолентарианское направление. Это же совершенно свободный рынок, непочатый край работы! Я лично знаю по меньшей мере семерых фермеров, которые перешли с традиционной технологии, на вилоентарианскую. Конечно, это непросто. Себестоимость, а значит, и цена мяса выходит в разы выше традиционного. А вы попробуйте в течении нескольких месяцев усердно мучить свинку, да ещё и получить при этом какое-то мясо!
- Верно, однако, многие готовы платить! Скажите, на чём основана ваша система, Джа? Это социальный протест, или нечто большее?»
Господин Джаблоко замялся с ответом. Казалось, он просто не решался ответить. «Просто это даёт людям возможность чувствовать себя…увереннее…» - наконец, объясняет он «Быть хозяином. Вы скоро поймёте. А пока, не желаете ли домашнего сальца? Сам пытал.»

Итак, драгоценный мой друг, с чего же мне начать свой рассказ? Возможно, с описания гнусной семейной склоки, приведшей к тому, что двое принцев дома Корренто сочли друг друга незаконнорождёнными, и лишёнными всяких прав на престол? Или, быть может, с описания разрушительной войны, которую это за собой повлекло? С битвы при Мёрн-сете, кровопролитной и отчаянной, приведшей к окончательной победе короля Хейдериха над принцем-претендентом Кортмольдом? Впрочем, к чему это? Тяжёлая, утомительная, и мало связанная с моим рассказом история эта завершилась пленением Кортмольда, и безоговорочной капитуляцией сил восставших. В течении месяцев, города и замки, охваченные восстанием, сдавались на милость короля Хейдериха, лишённые надежды и поддержки.
Кроме одного. Вероятно, с него мне и стоит начать рассказ.

Городок назывался Брумеар, и был ленным владением графа Кроше. Восставшие – принц Кортмольд – даровали его жителям свободу, и горожане стойко защищали новые вольности, во главе с горсткой вернейших рыцарей. О, что это была за осада! Месяц сменял месяц, томился в королевской темнице пленённый Кортмольд, отрёкшийся от всех своих прав на престол, жизнь по всему королевству входила в свою обычную колею, а Брумеар всё отказывался сдаться.
На пятом месяце осады, король Хейдерих решил лично возглавить взятие города. Пожалуй, тогда-то он и услышал впервые о Красном Рыцаре.
Помню, как мы впервые увидели его. Я служил в ту пору при герцоге Серенго, великом коннетабле Астуора. Герцог был весьма недоволен ходом осады. Поклявшись бросить ключи от города к подножию королевского престола, он месяц за месяцем тщился исполнить свою клятву, и вот – король сам направляется к нему, дабы взяться за его дело самому. До прибытия короля оставались считанные дни, и герцог вновь решился на штурм.
Наёмники двинулись на стены, но слишком многочисленны были их защитники. Атаки наши вновь и вновь захлёбывались под ливнем стрел. Дивное дело, хотя город должна была оборонять лишь горсть солдат, стены его были полны защитников. Походило на то, что командующий просто вооружил всех горожан, и они стойко несли теперь свою ратную службу.
А позднее, среди серой сермяги зарницей вспыхнул алый плащ. Это и был Красный Рыцарь. Он стрелял из арбалета. Правда, мимо попадал. Но ярость, напор, с которым он бился, вновь и вновь воодушевляли горожан идти в бой.
Нужно сказать вам, друг мой, что коннетабль был не самым благоразумным из знакомых мне людей. Не получив ключей от города, он поклялся опустошить его, и предать лютой смерти каждого из защитников. Стоит ли удивляться, что горожане, после этого, бились столь отважно? Итак, понеся великий урон, наши воины были вынуждены отступить. А на следующий день, кортеж короля Хейдериха ураганом ворвался в лагерь.
Государь привёл за собой шестьсот рыцарей, каждый из которых вёл, в свою очередь, немалую дружину, и великое войско, собранное для осады, теперь едва ли не в дюжину раз превышало число обороняющихся.
Великий коннетабль достойно встретил государя. Семь шёлковых шатров, расшитых гербами Астуора, были проставлены анфиладой, выводящей в самое сердце лагеря, откуда открывался вид на истерзанные штурмами стены крепости, словно уже вот-вот готовые пасть к ногам короля. На фоне стен этих высился сам коннетабль на огромном боевом фарке, и так как он был гораздо ближе, нежели стены крепости, создавалось впечатление, что он возвышается главою, увенчанной шлемом, над башнями города.
Сиятельное рыцарство выстроилось шеренгами по обе руки от коннетабля, и когда король направился к герцогу, намереваясь прошествовать меж этих шеренг, сотня пажей, одетых в златотканые одежды, выступила вперёд, и разложила пурпурные ковры по земле, дабы нога королевская не ступила на непокорную землю. А вслед за тем, коннетабль соскочил с фарка, и пал ниц пред великим монархом, а сокрытые в шатрах музыканты заиграли нечто, возвышающее душу. И всё рыцарство спешилось, и склонилось, громогласно выражая преданность и восхищение монарху.
Так, коннетабль передал командование королю, а после начался пышные пир. Взламывали бочки со ставлеными три дюжины лет медами, зажарили триста свиней, четыреста быков, и тысячи птицы, собранной по окрестным деревням. Жонглёры и менестрели услаждали государя, покуда воинские командиры докладывали о ходе осады – успешной, победоносной.
Однако, отойдя по некоему делу за шатёр, король нашёл, что среди солдатских палаток стоит неожиданная и угрюмая тишина. «А разве наши доблестные воины не празднуют?» - спросил король у Рофена, барона Нотля, распоряжавшегося лагерем – «Или они не довольны? Или моё прибытие не повод для их радости?»
И барон, хоть и был наущен коннетаблем, не смог солгать королю. Он изложил ему истинную суть дела, а она была такова, что месяцы истощительной осады прошли для осаждающих тяжелее, нежели для оборонявшихся, и покуда в городе ещё были запасы провизии, в лагере осаждающих они уже иссякли, а неумеренный грабёж разорил под корень окрестные города и селения. И если малое войско коннетабля ещё могло как-то, впроголодь, держаться на крапиве с лебедою, то тем тысячам воинов, что привёл государь, вовсе не нашлось ужина.
Помню, король был в сильном гневе, и уже никакие ухищрения не могли вернуть коннетаблю его расположения. А на следующее утро, заиграли рожки, взвились знамёна, и король, в великом своём милосердии, вызвал защитников города на переговоры.
Отворились ворота, опустился мост, и от стен отделился блистательный кортеж, коий возглавлял рыцарь в багряном плаще, развевающимся, пылающем словно утренняя заря.
«Кто же сей рыцарь?» - удивлёно спрашивал король у своих приближенных – «Мне не знаком его герб!»
Отвечал ему граф Ротеко, что нынче сидит в Свуаре: «Этот славный рыцарь – гарнеан Шеннард, граф Бальдеро, каковой титул был дарован ему Вашим братом. И хотя теперь, с его отречением, звание это не имеет более силы, и замок Бальдеро будет, несомненно, возвращён законному владельцу, должен зам сказать, государь, что это весьма достойный воин!»
Граф Бальдеро же, тем временем, приблизился, и спешился, склонившись пред государем, но хотя он и вёл себя почтительно, должен вам сказать, что достоинства в нём было немногим меньше, чем в короле.
Государь так же спешился, не желая вести разговор верхом. Нечто смутило его, однако, в облике собеседника.
«Снимите же шлем, рыцарь!» - воскликнул граф Аёри, начальник королевского штаба – «Государь, несомненно, желает видеть лицо того, к кому обращает речь!»
И Красный Рыцарь, мгновение поколебавшись, снял шлем. Тут только я понял, отчего его зовут Красным Рыцарем, ибо волосы его были неслыханно рыжими, и пылали багрянцем ярче плаща этого рыцаря.
Шеннард молчал, глядя на короля. И тогда тот первым начал свою речь. Многозначительно бросив взгляд за спину, где стоял лагерь, он мельком оглядел тысячи воинов, словно бы пересчитывая их, а затем сказал своё слово. Я, конечно, не смогу вспомнить, как точно он говорил, но суть была примерно такова: «Доблестные рыцари, вы стойко защищали эти стены долгие месяцы, но теперь у вас уже нет ни малейшей надежды. Взгляните, сколь многочисленны, умели и свирепы мои воины. Вы можете биться, вы можете залить эти стены кровью, но вам не устоять. Сложите же оружие, храбрецы, и сдавайтесь на мою милость!»
Никого из нас, людей коннетабля, не удивил ответ Красного Рыцаря: «Нет» - сказал он тихо, но твёрдо. И печально улыбнувшись, вскочил на фарка, и скрылся в городских воротах со всей своей свитой.
Никто из нас не удивился, ибо знали этому причину, и разумеется, хотя и неоднократно предлагали ему сдачу, ответ был всегда одинаков.
Но можете ли вы себе вообразить, друг мой, гнев и удивление короля Хейдериха?! Он, великий монарх, потягивает длань милосердия, и что ему отвечают?! – короткое «нет», даже не смягчённое объяснениями!
В тот же час государь велел трубить атаку!
О, это была славная битва! В воздухе встал гул: исполинские камнемёты, баллисты и требюше осыпали город каменьями. Тысяча умелых стрелков с тугими луками высотой в людской рост принялась осыпать защитников градом стрел. Колонны наёмников с огромными щитами наступали к стенам. Неторопливо, но неумолимо приближались высокие осадные башни, а наиболее доблестные из воинов, тем временем, карабкались на стены по приставным лестницам, и верёвкам, закреплённым на железных крючьях.
Но защитники не падали духом. Они выпустили по осадным башням шквал подожжённых стрел, и те, вскоре, превратились словно в гудящие пламенем кузнечные горны. На карабкающихся по стенам солдат низвергся кипящий свинец, и воздух наполнился воплями мучительной боли. Однако, слишком многочисленно было наступающее войско, и вскоре оно могучей волною хлынуло через крепостные зубцы. В их числе, нужно сказать, был и я. Однако, едва ворвавшись на стену, я был ошеломлён ударом палицы какого-то безвестного горожанина, и унесён верным оруженосцем назад, в лагерь, откуда мне оставалось лишь наблюдать развернувшееся сражение.
Должен сказать вам, что город Брумеар имел весьма необычные для Астуора укрепления. Шесть башен равного размера высились кольцом, соединённые стенами, м стоило противнику взобраться на стену, как он был немедленно осыпан стрелами и каменьями с двух башен. Я видел, как на одной из них Красный Рыцарь лично командовал стрельбой массивной баллисты.
В центре же города высилась цитадель – старая крепость, форт, выстроенный ещё первопоселенцами на древнем данерском фундаменте. Она должна была стать последним прибежищем для осаждённых, потеряй они стены. В глубоких подвалах той цитадели хранился запас провизии.
Однако, я заговорился. Обе стороны отважно бились, и хотя осаждающие непреклонно продвигались вперёд, силы их всё таяли под ливнем каменьев и стрел. Казалось, осаждённые уже почти отбили их натиск, но тут надтреснувшая под многими штурмами стена не выдержали, и под натиском требуше разверзлась широким проломом.
«Вперёд! За короля!» - воскликнул в тот же миг граф Аёри, и ворвался в пролом с сотней отборного рыцарства. Были с ним герцог Шагон, граф Селде, граф Ротеко, бароны Стерго – старый и молодой, герцог Верларк, и даже сам барон Нарренто, и многие другие, кого не перечислишь.
Рыцари ворвались за каменную стену, но упёрлись во вторую – живую, ощетинившуюся пиками! И металл громыхал, скрежетал о металл, шипели фарки, кричали люди, и реки крови стекали от подножия крепости к королевскому шатру. О, как негодовал, как скрежетал зубами государь Хейдерих! «Трубите отход!» - вскричал он, но коннетабль замешкал, и этот миг доблестное рыцарство прорвало строй горожан. Изнеможённое, израненное, но воодушевлённое близящейся победой, оно ворвалось на улицы города…и столкнулось за пылающей зарницей! Две дюжины рыцарей Шеннарда сошлись с четырьмя дюжинами королевских. Очевидно, бедственное положение аккурат удваивало силы осаждённых, ибо две стороны бились на равных, и ни одна не хотела уступить.
Ликующий коннетабль – о, он почти исполнил свой обет! Он бросился на выручку друзьям во главе отборных своих людей. Меня не было в их числе, ибо в тот момент лекари врачевали жуткую рану, что ей меня наградил злополучный город – взгляните только на шрам, а ведь сколько лет прошло!
Шеннард и герцог Серенго сошлись на копьях. Удар Красного Рыцаря расколол щит коннетабля, и опрокинул того из седла. Чу, крик ликования! Но нет, осколок разбившегося копья герцога вонзился Шеннарду под панцирь!
Красный Рыцарь пошатнулся, но в этот момент перестроившиеся ополченцы ринулись на возликовавших рыцарей сзади, отрезая им пути к отходу. Каменщики же, не медля, заделывали пролом в стене, и вскоре всё отборное рыцарство было замуровано в городе, где сдалось на милость раненого Шеннарда.
Король же Хейдерих, подхватив горн, лично протрубил отход. На том и окончился этот штурм.
Едва не плача, внимал государь отчётам. Четверть войска была потеряна убитыми и пленными, ещё столько же – ранеными. Знатнейшие вельможи, и сам коннетабль Серенго попали в плен. Печалью наполнился стан короля, прозванного ранее Победителем.
Осада, однако, продолжалась. Тянулись дни, доблестные рыцари ели траву и собственных фарков, и как сказывали недобрые – заглядывались уже и на пажей. Однажды, капитан наёмников, уже три месяца лишённых платы, дерзко порывался заявить королю, что если им тотчас не заплатят, они покинут осадный лагерь. С великим трудом мне удалось уговорить его дождаться конца недели. Граф Кенайд, видя негодование короля, поспешил утешить его: «Однажды дерзкие повстанцы расплатятся за всё сполна. И когда герцог Серенго исполнит свою клятву, вырезав город до последнего человека…» - но тут король перебил его вскричав: «Так вот какую клятву дал великий коннетабль?! Вот какой он свирепый воин? Вот, отчего город держится столь упорно?!»
Велик был его гнев, и в тот же час заиграл королевский рожок, призывая к переговорам.
И вновь отворились ворота. И вновь выпустили Шеннарда. Однако, свита рыцаря была уже вовсе не столь пышна и многочисленна, а сам Красный Рыцарь, без доспехов, нёс раненую руку на пропитавшейся кровью перевязи.
«Жив ли ещё герцог Серенго?» - вопросил король без особой надежды, ибо ясно было, что не могут горожане не предать казни столь лютого их ненавистника, пленив его.
«Всё ещё жив!» - ответствовал, однако, Шеннард – «И содержится пристойно!»
«Я слыхал о страшной клятве герцога…» - помедлив, продолжил король – «Это, несомненно, излишне жестоко. Даю вам свою, королевскую гарантию, что никто из сдавшихся на мою милость не испытает на себе его ярости»
«Государь!» - воскликнул Красный Рыцарь – «Не только пустозвонства герцога Серенго опасаются люди…»
«Да? И каковы же ваши условия?» - полюбопытствовал король. И Шеннард ответил:
«Людям Брумерара была дарована воля. А свобода – величайшая ценность, и тот, кто обрёл её – с нею уже больше не расстанется. Все долгие месяцы этой тяжёлой осады жители были свободны, а власть осуществлялась избранным Советом и магистрами. Подтвердите же их вольности, милосердный государь!»
«Всё?» - улыбнулся король.
«Отнюдь. Никто не должен пострадать за проявленную на войне доблесть, ибо проливая чужую кровь, люди проливали и свою, и проливали во имя справедливой цели! Я хочу, чтобы доблестным горожанам, буде они сложат оружие, не было с вашей стороны никакой мести и притеснений, как не было их и по отношению к городским магистрам и советникам, организовывавших и вдохновлявших людей. Честным наёмникам, пребывавшим на нашей службе пусть будет заплачено, и пусть они будут отпущены без препятствий на все четыре стороны. Мы же – рыцарство, присягнувшее на верность брату Вашему Кортмольду – мы сдадимся на вашу милость, сдадим Вам ключи от города, сокровищницы его, узилища, цейхгаузы и закрома. Таково моё слово!»
«Ну что ж…» - поразмыслив, ответствовал государь Хейдерих – «Ваша доблесть, несомненно, достойна высшего уважения, и не только в бою, но и в речи, ибо вы весьма бесстрашно осмеливаетесь предъявлять неслыханные требования королям! Однако, нельзя отрицать стойкость ваших людей в бою. Довольно литься крови! Я пойду вам навстречу. Город не будет предан разграблению, никто из жителей его, сложивших оружие, не пострадает. Пусть уходят наёмники, коль сложат оружие своё, но платить им никто не будет. Однако…» - и тут король повысил голос – «Никогда быдло не будет свободно! Город будет возвращён законному владельцу, как уже возвращено ему графство, дарованное вам узурпатором!»
Все замерли в предвкушении – что же ответит Красный Рыцарь? А он всё молчал, и наконец, решил:
«Что ж, не мне принимать подобное решение. Я передам ваши слова старейшинам города, и народное собрание сделает выбор, великий король!»
Сказав своё слово, он развернулся, и скрылся в городских воротах.
В лагере, королевские приближённые приступили к скромной трапезе. Стало ясно, что осаде суждено длиться ещё многие месяцы, ибо как было сказано – никто, обрётший свободу, не откажется от неё. Король решил тогда заложить коронные драгоценности, ибо это был единственный способ заплатить солдатам.
«Кто же этот Шеннард?» - спросил тогда король у барона Нотля – «Я прежде о нём не слыхал, а он на диво доблестный воин, и дерзкий человек, и вовсе не знает страха, кажется!»
«Мы называем его Красным Рыцарем» - сказал барон – «Никто, толком, не знает, откуда он взялся. Шеннард впервые отличился в битве при Круане, где проявил себя на глазах у Кортмольда. Узурпатор ввёл в число своих приближённых. При осаде Астуора, столицы Астуора, он спас жизнь своему королю, за что был пожалован должностью капитана королевского войска. Получив отряд воинов, он захватил всё графство Бальдеро, а затем разбил великого коннетабля, двигавшегося с малым войском к вам на выручку. Оттуда и пошла ненависть герцога. Затем, он доблестно бился в сражении при Курриере, однако, в бою при Мёрн-сете он не принимал участия, ибо осаждая Брумеар, получил жестокую рану. Здесь он лечился, получив звание войскового коменданта города. Здесь и встретил весть о падении своего суверена…»
Должен сказать вам, мой друг, что люди герцога не сидели, сложа руки, и едва получив добрую весть о том, что коннетаблю сохранили жизнь, принялись собирать выкуп. Уже к вечеру был набран немалый мешок драгоценностей – лично я преподнёс две серебряные, украшенные каменьями чаши, захваченные мною при взятии Астуора. Однако, посланцы мятежников наотрез отказались обсуждать возможное освобождение коннетабля, герцога Серенго. Вместо этого, они согласились отпустить графа Аёри за добрую суму в две тысячи полновесных монет. Мы с радостью согласились, ибо гарнеан Аёри был добрым другом, и несомненно поступил бы так же, случись ему выкупать всякого из нас.
На следующее утро, король собрал своих приближённых, дабы обсудить грядущий решительный штурм. Среди нас уже был любезный Аёри, вновь обрётший свободу.
«Скажите мне, граф,» - обратился к нему король – «тяжко ли вам было сносить тяготы плена?», на что граф отвечал – «Не столь тяжко, как могло бы показаться, ибо люди Красного Рыцаря вели себя весьма уважительно, и содержали пленных во вполне сносных условиях».
«Держали ли вас всех в одном посещении?» - спросил король. «Да, всех пленных, кроме герцога Серенго держали в одной зале, под башней цитадели» - тут он указал перстом на высящуюся за городскими стенами громаду – «Но что сталось с герцогом? Мне не известно».
Не солгали ли мятежники? Действительно ли славный коннетабль ещё жив? И если так, то какова его несомненно незавидная судьба? Признаюсь, каждого из нас в тот момент тяготили подобные мысли…
Каково же было наше удивление, когда, ближе к полудню, городские ворота отворились, и смиренные магистры вышли, неся ключи.
О, видели бы вы, как ликовал король Хейдерих! Вскочив верхи, он тотчас же велел входить в город, словно опасаясь втайне, что Красный Рыцарь передумает. Верно, он совсем тогда не думал о возможности предательства, и вовсе не опасался коварной западни.
Итак, колонна наших людей, во главе с самим государем, вошла в город. Я помню ту зловещую тишину, что опустилась, когда мы увидели мятежное рыцарство. Они выстроились клином посреди безлюдной площади, а во главе их стоял Красный Рыцарь. Он на голову возвышался над всеми прочими, закованный в глухую броню, в развевающемся алом плаще. В небо смотрело длинное ясеневое копьё его, а на поясе висел огромный меч.
Но прошло мгновение, и копьё упало на брусчатку, а за ним последовал и меч. Ещё миг – и рыцарь положил к ногам короля огромный, древнего вида бронзовый шестопёр. Гарн Шеннард спешился, и вслед за ним спешились и его люди, складывая оружие к ногам короля.
Мерно грохотал по улицам топот множества ног. Это вышли вооружённые горожане – ровными рядами, на диво слаженные и выученные. Но все они складывали своё оружие.
«Город ваш, великий король!» - произнёс тут Красный Рыцарь. «Великий король!» - эхом повторили сотни горожан.
«Хорошо, гарн Шеннард. Теперь вы мой пленник. Следуйте за мною!» - велел король.
Он двигался к цитадели, а Шеннард шёл у королевского стремени.
«Скажите мне,» - обратился к нему государь – «Что вынудило вас переменить решение? Отчего вы решили сдать город?»
Красный Рыцарь опустил голову, и выглядел тогда весьма печальным.
«Не я принимал здесь решения. Был собран совет, и после долгих дебатов народ Брумаера решил принять ваши условия…»
«Но вы-то, как я вижу, не одобряете этого решения?!» - воскликнул граф Аёри.
Красный Рыцарь промолчал, но по лицу его был виден ответ.
У цитадели нас встретил герцог Серенго с своими людьми. Он был освобождён, и выглядел весьма довольным жизнью.
«Где же ваши склады с провиантом?» - поинтересовался у Шеннарда граф, весьма любопытный до всяких хозяйственных дел.
Шеннард указал на башню, и приблизившись, мы нашли в ней окованную железом дверь, которую, скрестив алебарды, охраняли двое стражей в начищенных капалинах. Но увидав короля, они тотчас опустили оружие, и отпёрли дверь.
Кроме запасов провизии, столь обильных, что их хватило всему королевскому войску, король увидел там ещё и некие апартаменты, запертые на засов извне.
«Что это за комнаты?» - спросил он. «Здесь содержался герцог Серенго!» - отвечал Красный Рыцарь. «В достойных ли условиях он содержался?» - «Весьма!» - заверил Шеннард короля – «Ну что ж, коли так, стало быть, отныне это ваши апартаменты!»

Что произошло в следующие дни? Король сдержал своё слово: город действительно не был разграблен. Графство было, однако, возвращено законному владельцу – этот Мекерис Панго, граф Кроше был человеком, скудным на достоинства, о чём я ещё, позднее, расскажу. Совет был распущен. Шеннард же, и его рыцари содержались в башне, где ранее держали людей коннетабля.
Войско вскоре было распущено, и король со своими людьми направился в Астуор. Уже тогда он был весьма заинтригован этим Шеннардом.
«Это рыцарь редкого мужества, и великой доблести. Признаюсь, я бы предпочёл, чтобы он в самом деле был графом Бальдеро и моим вассалом…»
Нужно сказать, что рана, нанесённая Шеннарду Великим коннетаблем, заживала весьма тяжело. Красный Рыцарь впал в горячку, бредил, пылая жаром, и никто уже не верил, что он доживёт до прибытия в столицу.
Когда же мы достигли Астуора, мятежные рыцари были водворены в королевскую тюрьму Стагон, а Шеннард отправлен в лечебницу.
Прошло немало дней, прежде чем окрепший Шеннард смог явиться государю для суда и воздаяния.

Я помню суд в Королевской башне. «Гарн-триар Шеннард, самозваный граф Бальдеро» - назвал его генеральный судья - «Что сможете вы сказать в своё оправдание? Как вы дошли до своих отвратных и ужасающих преступлений?»
Мне никогда не забыть ответа Красного Рыцаря, мой друг! Он встал, всё ещё слабый от болезни, и сказал речь.

«Долг всякого рыцаря служить праведному и благородному делу, не так ли, гарн-те?» - спрашивал он, и дворянство одобрительно зашумело на его слова – «Я прибыл в это страну, ища верного применения своим знаниям и навыкам. Прибыл, чтобы делать то, чему меня учили. И я застал её, разорванную на части войной. Я не астуорец, я не знаток политики, и мне было не ведомо, кто в самом деле имеет больше прав на престол…Потому, не это определило мой выбор…»

Тут его прервал некий юный и наглый отпрыск дома Нотль – «Ты пришёл со своим мечом, как подлый наёмник, и сторговал его за золото! Так? Сколько тебе отвалил узурпатор?!»
Но дерзкого юнца тотчас же одёрнули. Его дядя, гарнеан Рофен, что сам бился с Шеннардом, и знал его доблесть, пригнул голову племянника, и тот подавился своими оскорблениями. И распорядитель суда, бросив взгляд на короля, снисходительно обошёлся без санкций. А Шеннард продолжил.

«Я смотрел на деяния владык. Я смотрел на то, на кого они опирались, кого поддерживали, и кого успели осенить своей королевской милостью. Принц Хейдерих собрал у своих знамён славное дворянство, благороднейших графов и вельмож, и все они выкрикивали ему здравицу, наделённые землями и замками. Вне всяких сомнений, принц проявил себя мудрым владыкой, водившим в благородных домах истинно королевскую опору.
Принц Кортмольд же не сумел убедить вельмож в своих правах. Он остался без их поддержки, не имея, что предложить дворянству за их преданность. Однако, он не остался без сторонников…»

Шеннард говорил, а возмущение всё нарастало. В задних рядах послышался свист, а ближе кто-то крикнул – «Да кто ты такой, чтоб судить о королях, дерзкий безумец!», на что Шеннард отвечал, что короли в своём величии подобны высоким горам, возвышающимся над низинами, и подобно тому, как стоящему внизу вершина горы видна полней и целостней, чем стоящему на ней, так и о королевской политике подданные могут судить, порой, с большей дальновидностью, нежели те, кто её творит.

И шум утих, что удивительно, а подсудимый продолжал.
«Мой суверен опирался не на благородство древних гербов и маноров. Он поднял с коленей народ! Он не осыпал своих сторонников златом. Но он дал им самое ценное, самое священное – волю! Он раскрепостил земледельцев, и снял повинности с горожан, он ввёл народные суды и советы, и всякий добрый простолюдин стал готов поднять за него оружие. Ответьте мне – разве это не деяние ли, достойное истинного короля? Разве это – не благо народа, о котором он призван печься? И разве не долг всякого честного воина, чей долг биться со злом и несправедливостью во славу добра – принять его сторону?»

Шеннард закончил. Шумело благородное дворянство. Судьи молчали, поражённые неслыханным. Я помню, как росло, ширилось в воздухе невыносимое напряжение, как затрепетали вдруг, зазвенели роскошные витражи в окнах. И в момент, когда этот порыв достиг уже, казалось, пика, Генеральный судья нашёлся.
Он встал, и поднял свой жезл. И тотчас всё погрузилось в тишину. Глубокую, как омут.
«Этот человек – он безумен!» И в единый миг, напряжение как-то разом спало. Всё словно встало на свои места. Разумеется, этот головорез, при всей своей силе и ловкости – обижен умом. Я помню, как гарнеан Прохеке склонился к моему уху, и шепнул – «Обыкновенное дело! В своё время у меня служил палачом один такой малый: огромен ростом, и быка на бегу остановить может, но не способен и молитвы прочесть. Это что-то вроде того».

А король молча сидел, пристально глядя на подсудимого. За всё время он не сказал ни единого слова, и теперь, иные всматривались в его лицо, ища признаки готового выплеснуться наружу гнева. Но я стоял близко, и даю вам слово чести, уверен – короля это всё…забавляло!

Один из судей почтительно обратился к королю – «Полагаю, Ваше Величество, не стоит нам более отнимать ваше бесценное время, допрашивая этого человека. Его ждёт богадельня».

Но тут, другой судья – это был эрадриор Каар, старший священнослужитель – негромко произнёс: «А я полагаю, этот мерзавец нарочно выдаёт себя за придурковатого, дабы избежать правосудия».

И тогда король поднял десницу, и все смолкли.
«Гарн Шеннард, » - бесстрастно произнёс он – «а кто обрабатывает ваши нивы? Откуда вы прибыли? Вы пришли в нашу страну, раздав свои земли смердам, или хотите удостоить этой судьбы лишь астуорскую землю?»

Красный Рыцарь хотел что-то ответить, но король жестом велел ему молчать, и добавил: «Шеннард, я не поверю, что вы сумасшедший. Но мне не хотелось бы верить и в то, что вы трус, пытающийся спрятаться от правосудия за рыцарской сказкой…»

«Ваше Величество, у меня нет земельных владений за пределами этой страны. Все же, полученные от своего суверена в награду за верную службу – я отдал живущим на них.»

И вновь присутствующие зашумели, но в этот раз не столько с гневом, сколько с удивлением.
«И как ты собирался служит Кортмольду дальше?» - крикнул рыцарёнок Нотль – «Чем ты заплатил бы за меч? Чем за доспехи? На что содержал войско? Ты лжец!»

Король посмотрел на Шеннарда.

«Мне не было нужды оплачивать военные нужды. Народ знал, что война в его интересах, и был сам готов нести бремя расходов!» - воскликнул Шеннард – «Люди сами ковали оружие! Люди сами шли в войско!»

Король пожал плечами. «Но теперь-то они вновь знают своё место. Что вынудило вас связать свою судьбу со смердами? Вам в самом деле легче дышится в халупе, чем во дворце?»

«Легче, чем во Стагоне!» - запальчиво ответил Красный Рыцарь, и тут уже король в гневе стукнул кулаком об стол. «Шеннард, всё награбленное вами и вашими людьми – конфисковано законной властью. Вы нищий. Вы лишены какой-либо поддержки. Вы понимаете всю серьёзность своего положения? Кто освободит вас? Кто заплатит за вас выкуп? Даже если бы я велел вас помиловать – куда бы вы пошли? Что делали?»

«То, в чём состоит долг всякого рыцаря!» - спокойно ответил Шеннард – «Защищал слабых. Утешал страждущих. Помогал нуждающимся.»

«Шеннард, долг всякого рыцаря – служить своему сюзерену. Своим шутовством вы унижаете высокий статус королевского рыцаря! Однако…» - тут король встал, и выглядел бы весьма величественно, если бы скипетр, не ко времени обронённый им. Тот со стуком покатился со ступеней королевского подиума. Проводив вещь взглядом, король продолжил: «Хм, однако, в Стагоне вам делать нечего. Вы явно никакой не заговорщик и не интриган. Не должно расходовать казённые средства на ваше содержание в тюрьме. Шеннард, » - король повысил голос – «дайте мне слово, что никогда впредь не поднимите против меня оружия, и убирайтесь с глаз моих долой!»

Красный Рыцарь не показал себя в тот раз сумасшедшим. По приговору королевского суда, он каялся на коленях, прося прощения за своё участие в мятеже Кортмольда, а затем, получив его, принёс обет никогда впредь не поднимать оружия против короля Астуора и тех, кто служит ему.

При тех событиях, что произошли на следующее утро, я не присутствовал, и могу судить о них лишь по рассказам сторонних лиц. Шеннард вернулся в тюрьму Стагон, дабы забрать немногие свои вещи. Он спустился вглубь подземных казематов, где находилось его узилище. Собрав свои пожитки, Красный Рыцарь уже собирался покинуть тюрьму, как вдруг услыхал доносящийся из недр подземелий бычий рёв. «Туассан, ты ли это?!» - крикнул изумлённый Шеннард, и гулкое эхо стократ усилило его голос. Он узнал одного из своих товарищей, юных и смелых рыцарей, бившихся с ним плечом к плечу на стенах Брумеара. «Шеннард?!» - Отвечал ему Туассан из подземелья – «Друг, и ты ещё жив! Крепись же! Примем муки достойно!» - «Многие ли из наших здесь?» - крикнул Шеннард – «Многие. Ор Смальтеро, и Уфуоп, и кривоносый Семперли! Это лишь те, кого содержат рядом со мной. А кто с тобою?» - и Шеннард не сразу решился ответить – «Друг, меня освободили!» - и Туассан, мгновение помедлив, радостно засмеялся – «Что ж, стало быть, нашёлся ещё верный товарищ, сохранивший достаточно денег, чтобы выкупить не только себя? Поздравляю! Удачи тебе, друг!»

Граф Аёри спрашивал у короля, отчего он простил Красному Рыцарю его дерзость, и так легко помиловал. Король с улыбкой отвечал, что подобный типаж рыцаря, словно пришедшего из баллад, не мог его не заинтересовать. Ему бы пригодился подобный вассал, если б он служил ему так же преданно, как и Кортмольду. Король с нетерпением ждал, когда же этот человек явиться ко двору, просить его милости. Но он и не предполагал, что это выйдет так скоро.

Солнце было в зените, когда хромающий Шеннард пешком пришёл к Королевской башне. Я помог ему подняться по ступням. Он пробормотал слова благодарности, погруженный в какие-то свои мысли. То был единственный раз, когда я к нему прикоснулся.

Король принял Красного Рыцаря, готовый удовлетворить его прошение о деньгах или королевской службе. Но Шеннард пришёл не за этим.

«Великий государь Хейдерих!» - сказал он – «Я узнал, к удивлению своему, что в тюрьме Стагон всё ещё томятся Мирин Туассан, и Орруэм Смальтеро, Уфуоп эр Синкрил, и граф Семперли, и многие другие рыцари. Отчего так? Разве им не было дозволено просить королевской милости?»

Король на это даже не стал ничего отвечать, только махнув рукою, а вместо него ответил граф Аёри: «Милость короля в их случае, как и в случае всех мятежников, » - тут его голос стал кислым, как уксус – «не швыряющихся ленами, заключалась в том, чтобы позволить им освободиться, выплатив выкуп. Вот только, многие из них не оказались на это способны…»

«Государь!» - воскликнул Шеннард – «Могу ли я освободить своих товарищей, выплатив за них выкуп?!»
Король тогда удивлённо поднял брови: «Шеннард, у вас нет ни гроша.»
«Однако, » - ответил Красный Рыцарь – «я получил значительную сумму за свободу графа Аёри…»
«Эти деньги давно уже возвращены законным владельцам!» - отрезал король, и Аёри кивнул.
Я в тот же миг аккуратно выглянул из за портьеры. Мне, признаться, до крайности любопытно было увидеть лицо Шеннарда. Утратит ли этот вечно невозмутимый человек самообладание? Однако, он лишь пожал плечами.
«Жаль, » - сказал он – «ведь эти деньги могли послужить правому делу. Правда ведь,» - продолжил он, глядя прямо в глаза королю – «если герцог стоит города, то и граф мог бы стоить нескольких дюжин рыцарей?»
Клянусь вам, он сказал это прямо в глаза королю, Хейдериху из дома Корренто, в чьём подвале и поныне скрежещет зубами нежить Корренто! Но самым удивительным было то, как он это сказал. Это не было дерзкой наглостью необузданного дворянского сынка, готового вызвать на дуэль принца крови. Это не было злословием университетского мужа, покушающегося своей мантией на вековые устои. Подобных острословов король, несомненно, тотчас велел бы высечь на городской площади, и только.
Нет, в словах Шеннарда чувствовалась некая спокойная, чуть весёлая доброжелательность, не позволяющая воспринимать их с гневом. Возможно, осмелься рыцарь спорить с королём публично, последний вынужден был бы осадить его, но тогда, в интимной обстановке, в окружении вернейших друзей…клянусь вам, король улыбался!
И тогда, граф Аёри воскликнул: «Раздери вас черти, Шеннард, вы невозможный человек! Ну ладно же, слово чести, я сам внесу выкуп за этих шалопаев. Будем считать, что это мой долг вам!»
Тут король махнул рукой, выгоняя присутствующих, и я мигом юркнул обратно за портьеру. Аёри выскользнул из зала, увлекая за собою Шеннарда, а я глянул ещё разок на короля, сквозь щёлочку. Он хохотал.

Следующую ночь Красный Рыцарь провёл, вероятно, в доме одного из своих соратников. Не знаю, сколь бурно они праздновали своё неожиданное освобождение, но придя утром к подножию Королевской башни, я застал там заметное оживление.
Грохотала сталь, шёл бой. Хлестали слух бранные крики.
На площади собралась немалая толпа, и я поинтересовался у кого-то из мещан, что происходит. А тот ответил, что некий дворянин из помилованных мятежников, будучи уже изрядно навеселе, провозгласил тост за здоровье принца Кортмольда, коего назвал королём. Тотчас прибыла стража, и попыталась осадить смутьяна, но тот уже был слишком пьян и буен. Он попытался угодить выпивкой всех, кто присутствовал в таверне, выкрикивая здравицу Кортмольду. Когда же стража решила арестовать его, начал драку. Вскоре, в неё вступили друзья буяна, и просто охочие помахать кулаками.
Я застиг самый конец беспорядков. Нейен Семперли держал оборону за перевёрнутой телегой. В одной руке его был кухонный нож, в другой – мясницкий топор, коим он люто орудовал. Были там и другие, чьих лиц я не разглядел.
Королевские констебли наседали на смутьянов, не давая им возможности вырваться. Теперь, их судьба была предрешена.
«Зря пропали деньги Аёри!» - подумал я тогда – «А король недурно заработал!»

Ближе к вечеру, в мою дверь постучался посыльный с просьбой от герцога Серенго прибыть в его отель. Часу не прошло, как я уже был в его приёмной. Кастелян герцога налил мне вина, покуда сиятельный герцог громогласно спорил с кем-то в своём кабинете. Поначалу, кастелян молчал, но мои расспросы были весьма настойчивы, и вскоре он уже раскрыл мне всё, что было ему известно о причине этого вызова.

Нераскаявшихся злостных мятежников пытали, среди прочего, и о Красном Рыцаре. Тот не принимал, по видимому, участия в ночных беспорядках, однако, куда он делся, никто не знал. Кривоносый Семперли, в конце концов, сказал, что Шеннард рано утром покинул город, узнав, сколь неосмотрительно распорядились его товарищи вновь обретённой свободой.
Я хотел уже, было, поинтересоваться, при чём же здесь я, но тут прозвенел колокольчик, и слуга пригласил меня в кабинет к герцогу.

Герцог принял меня весьма радушно, вдоволь напоил крепким вином, прежде чем изложить, наконец, свою просьбу.
Он говорил, что король был бы весьма доволен, заполучив такого вассала, как Шеннард. И не только оттого, насколько несгибаемым и честным человеком проявил себя рыцарь, но и, признаем откровенно, из за того немалого влияния, что он имел на сотоварищей. Король, как мне пояснил герцог Серенго, не без оснований рассчитывал, заполучив Шеннарда, склонить к лояльности немалое число из прочих рыцарей, принимавших участие в восстании Кортмольда.
«Позвольте, но разве не принесли они все присягу королю, покаявшись после падения своего прежнего суверена?» - спросил я герцога, на что тот с мимолётной усмешкой ответил, что одно дело получить формальную присягу, но совсем иное – искреннюю преданность вассала. И мудр тот король, что это понимает.
«Так за чем же стоит дело?» - спрашивал я, и герцог объяснил, что согласно королевскому замыслу, лишённый всех своих наделов и богатств Шеннард непременно должен был бы искать королевской милости. Тем паче, что король явно проявил свою к нему благосклонность. Каково же было удивление государя и придворных, когда Красный Рыцарь, едва завершив свои насущные дела, тотчас же покинул столицу, не посетив более королевского двора. Куда он мог отправиться – загадка. Впрочем, герцога это особенно не занимало.
«Так стало быть,» - воскликнул я тогда – «король желает, чтобы кто-то проследил за Красным Рыцарем?» - «О, вовсе нет!» - тотчас отвечал мне герцог – «Совсем иное угодно королю! Он хочет, дабы кто-то из верных людей, что знают Шеннарда в лицо, догнал его на тракте, и убедил прийти ко двору, посулив почёт и достаток на королевской службе. При том,» - поднял руку герцог – «всё это надлежит проделать по возможности тайно, дабы не поставить двор в неловкое положение. Так или иначе, дорогой друг, я решил поручить эту миссию вам».

Долго ли, коротко ли, исторгнув из себя вино доброго хозяина, я оседлал фарка, и пустился в дорогу. Продвигаясь трактом на юг, я думал о том, что всё никак не могу вспомнить герб Шеннарда. Видел ли я его вообще когда-то? Смогу ли я узнать рыцаря среди множества всадников, наводнивших дорогу?

Я нашёл Шеннарда гораздо раньше, чем рассчитывал. «Великие боги, этот человек – сумасшедший!» - подумал я.
У Красного Рыцаря не было ни фарка, ни иного ездового животного. Он брёл пешком, упорно шагал к горизонту, глотая пыль торной дороги.
«Шеннард!» - воскликнул я, приветствуя рыцаря, едва он меня завидел – «Прошу вас, пойдёмте со мной, и вам более не придётся месить грязь ногами!» - «О чём вы, друг мой?» - спросил рыцарь, и я пояснил, что король желает видеть его, и собирается предложить ему почётную службу.
Рыцарь выглядел изрядно удивлённым. «Помилуйте, но на что королю моё служение? Я сражался против него. Разве могу я рассчитывать на приязнь его верных вассалов? И разве не довольно у короля достойных вассалов?»
«Слово короля – закон, Шеннард!» - так хотел уже я сурово ему ответствовать, но в тот самый миг рыцарь повалился на дорогу. «Шеннард!» - воскликнул я.
Эта опрометчивая прогулка истощила силы Красного Рыцаря. Его рана открылась.

И так вот, уступив Шеннарду своего фарка, я шёл у его стремени, сопровождая в город. Разговор о королевской службе мы более не продолжали, да и не дело было бы привести рыцаря ко двору в подобном состоянии. Шеннард несколько раз терял сознание. По счастью, герцог Серенго ещё провожая меня в путь намекнул, что был бы рад увидеть Красного Рыцаря своим гостем, дабы сполна расплатиться за то гостеприимство, что последний, в своё время, оказал ему в Брумеаре.

Посему, я привёл Шеннарда в дом Серенго, где предал заботе челяди герцога. Лишь к вечеру Красный Рыцарь окреп достаточно, дабы покинуть свои покои, и разделить с нами трапезу. То было роковое застолье, то самое, на котором и раскрылась великая тайна Шеннарда.

Но право же, друг мой, горло у меня уже совсем пересохло, а на высоких стенах в четвёртый раз сменилась стража. Слышишь, смолкли стоны узников в камере пыток? Это палач, умаявшись, ушёл домой, к детям, и любимой своей жене. Скоро грядёт рассвет, и нам обоим, полагаю, пора бы уже сомкнуть глаза. Я продолжу свой рассказ при нашей следующей встрече, которая, вне всякого сомнения, состоится скоро и неизбежно.

Ну, по правде говоря, если вы так уж настаиваете, я продолжу свой рассказ. Эти сквозняки, что столь пронырливо забираются под плащ, не дадут уснуть в подобный зяб. Вот лишь налью себе вина…

Итак, вернёмся же к тому памятному вечеру. В те славные послевоенные дни, немалое число видного дворянства собралось в Астуоре, дабы праздновать славную победу. Многие из прославившихся тогда молодых воинов ныне великие державные мужи – всеместно знаменитые, увенчанные властью и почётом. А тогда они были страстными, дерзкими и беззаветно правдивыми молодыми рыцарями, едва вкусившими первой крови. Старое поколение звало их «драконы нового короля». Герцоги, владыки Великих домов – «старые драконы» охотно брали их под своё крыло, воспитывая себе верных вассалов, друзей, а порой и сюзеренов. И хотя сам великий герцог Серенго в тот день был в отъезде по некоему делу, не терпящему никакого отлагательства, дворянство охотно столовались в доме радушного коннетабля, ибо было это почётно, а общество собиралось наилучшее.

Как сейчас помню, мы с графом Аёри вели беседу о возможных политических последствиях войны и всесветного передела ленов, когда болезный Шеннард сошёл в зал. Волчёнок Тикс, бастард герцога, сын свирепой дикарки из степей, поднёс ему хлебного вина, и Шеннард выпил так много, как только смог, блюдя древние законы гостеприимства. Вскоре началась трапеза, впрочем, неважно чувствовавший себя Красный Рыцарь не слишком усердствовал в поглощении яств.

Всё началось со спора, что завели между собой юные рыцари Гарвердо и Настерро. Речь шла о тот, меч которого из них больше. Выпив для куражу поболе вина, рыцари вышли на середину зала, и принялись меряться. Как оказалось, меч Гарвердо был длиннее, но Настерро – гораздо толще. Разобравшись с сиим, вне всяких сомнений, животрепещущим вопросом, рыцари уже готовы были сойтись на ничьей, но удалой родич барона Нотля, наблюдавший за состязанием, предположил, что не должно доблестным воинам расходиться, не выясним целостно, кто же из них достойнее, и раззадорил рыцарей, предложив им проверить силу мечей в действии.

Сочтя его слова справедливыми, рыцари вновь обнажили мечи, и сошлись в схватке, тем более яростной, что она была весьма нескладной, так как рыцари едва уже держались на ногах, устав от хлебного вина.

Наконец, Настерро одолел своего соперника. Тот, споткнувшись о ровный пол, распластался на топтаной соломе, и в следующий миг рыцарь уже наступил ему ногою на грудь. «Победа!» - воскликнул он - «Славная победа!»

Он уже собирался подать поверженному руку, но юный Нотль, неудовлетворённый короткой схваткой, решительно принялся увещевать рыцаря довершить начатое, и зарубить своего супостата насмерть. «Разве ты не поверг его в честном бою?» - спрашивал он - «Разве не поверг его боевым отчим мечом, и разве не ты лишь теперь властен над его жизнью?»

И окончательно уставший от новой порции вина Настерро, радостно смеясь, внял совету Нотля, и занёс меч над головой Гарвердо, что бесстрашно глядел на него, всем своим видом выражая рыцарскую доблесть, и готовность принять волю своего победителя с честью.

В последний миг, однако, меч Настерро остановил старый рыцарь Лезингер, маркграф Шатурмен, давний товарищ герцога Серенго, один из немногих пожилых людей, присутствовавших в тот вечер, и в силу возраста уделивший вину герцога лишь малое внимание.

Отобрав у юного Настерро его длинный меч, маркграф избил рыцаря кулаком, грубо, по мужицки, как крестьянин бьёт нерадивого подёнщика. Гарвердо же, при помощи верных друзей поднявшись с пола, грязно ругаясь велел Лезингеру оставить Настерро, ибо тот одолел его, Гарвердо, в честном поединке, и по древнейшему закону имеет право на его жизнь. О, какое бесчестие, несомненно, ждёт теперь Гарвердо, если ему не удастся мужественно встретить волю Настерро.

Завершив свою речь, однако, Гарвердо вновь низвергся на устилавшую пол солому. Речь его утратила связность, и он принялся извергать из себя вино, яства и грязные ругательства, неприличные молодому рыцарю. Маркграф же, оставив Настерро, избил так же и Гарвердо, действуя, в том числе, ногами, обутыми в мягкие атласные шоссы. Впрочем, это мало утешило поверженного рыцаря.

Утолив свой внезапный гнев, Лезингер велел слугам унести прочь избитых рыцарей, а сам, к неожиданности прочих, опустошил полную чашу зелена вина.

«Помилуйте, маркграф!» - воскликнул Волчонок, поднося ему, раскрасневшемуся, чашу – «Но в чём же причина вашего внезапного гнева?» Маркграф же отвечал, что возмутительно и горько ему видеть образ жизни юного рыцарства, не воспитанного в прежней традиции – пути долгого и усердного служения, утратившей мораль и идеалы, которым учит святая вера.

На этих словах его прервал брат Кауразар, святой воин, посвятивший свой меч служению вере и Богу. Нужно заметить, что рыцарь этот, давший множество обетов, никогда не пил ни капли вина, но при том, речь его и поступки нередко выглядели на удивление подобно таковым у человека, уставшего от обильного вина.

«Однако же, добрый друг мой, гарнеан Лезингер! Ваши слова горько ранят моё сердце. В самом деле, нынешним юным рыцарям, встретивших войну детьми, и получившим шпоры в лихих боях, порой чересчур быстро, не хватает суровости воспитания, даруемой долгим служением старшему рыцарю. Однако же, опрометчиво говорить, что в их сердцах не звучит Слово святой веры! Я был с ними там…» - и тут очи разгорячившегося рыцаря воспылали огнём – «…был там, за великой рекой, со многими из этих юных воинов. Мы сокрушали зло, абсолютное зло, по сравнению с которым все войны и междоусобицы людей – мелочь не стоящая внимания. Мы вырезали доброе слово Священной книги на спинах нелюдей! Мы заставляли их плакать кровавыми слезами, покоряясь священной правде, и в те дни, подлинная святость и благоговение были видны в их лицах! Разнося мир и добро…» - святой воин готов был продолжать, но тут, ко всеобщему удивлению, его перебил молчавший доселе Шеннард – «Помилуйте, гарнеан Кауразар! Но как же смерть, пытки и убийства могут нести мир и добро?! Разве не Священная книга учит пути любви и дружбы?!» - «Нет!» - воскликнул святой воин, наливаясь бешенством, словно варварский плод алого томата – «Нет, гарнеан Шеннард, не помилую! Не помилую, ибо нет милосердия к непониманию! Те убийства был добром, истинным, незапятнанным условностью добром, Добром с большой литеры, ибо лишь в кругу человечества живут мораль и человечность. И соль тут даже не в том, что само понятие «человечность», как это явствует уже из одного его звучания, отображает суть отношения к человеку, и лишь к нему может быть применено, но в том, что мерой торжества человечности является степень господства людей на этом тёмном материке, ибо лишь тогда она станет всемирной и всеобъемлющей, когда последний монстр будет уничтожен, и настанет эра человечности, когда у людей больше не будет повода желать друг другу зла!» - переведя дух, святой воин малость успокоился, но всё ещё сверкал очами – «А дотоле…дотоле, мы будем пытать. Будем страшно, кроваво пытать, убивать, грабить и насиловать, ибо лишь подобными понятиями живут и мыслят Чёрные, и лишь подобным языком можно высказать им доброе слово Священной книги.»

На этом Кауразар закончил, и все молчали, поражённые силой его красноречия, и никто не смел и помыслить о том, что Красный Рыцарь решиться ему что-либо возразить.
Но тот решился.

«Скажите, гарнеан Кауразар, » - обратился он к святому воину – «как вы думаете, почему вас так ненавидят?»
Поражённый Кауразар захлебнулся воздухом, поражённый диковинностью вопроса.
«Право же, Шеннард, а разве может быть иначе? Какие ещё чувства проклятые исчадия Хаоса могут испытывать по отношению к добрым людям?! Я бы даже поставил вопрос шире – какие ещё чувства, помимо дикой, звериной ненависти они вообще способны испытывать?!»
Шеннард пожал плечами. «Допустим. Но если даже не говорить сейчас о Чёрных…подумайте о людях. За что вас ненавидят простые крестьяне?» - «Крестьяне ленивы и скупы, а мы вынуждаем их усердно трудится и отдавать десятину церкви» - пожал плечами Кауразар – «Да, я знаю, знаком я с вашими взглядами, и знаю, что вы на это ответите. Но поверьте мне, Шеннард, заранее вам скажу – вы не правы!» - «Вы так легко, заранее утверждаете это?» - «О да! Потому что только мы стоит на пути у сил Зла, готовых вцепиться в чрево Человечества!» - «О, как же вы правы, гарнеан Кауразар!» - восхищённо заметил Волчонок, отвлёкшись от кабаньей ноги – «Можете ли вы себе представить, я знаю о чём вы! Я видел…видел нежить Корренто!» - «Правда?» - воскликнул удивлённый Лезингер – «Мне тоже случалось её видеть!» - «Расскажи об этом, мальчик!» - попросил Кауразар – и все, включая Шеннарда, с интересом прислушались.

«Это было года два тому назад. Король Хейдерих – тогда ещё принц – возвращался из славного похода на земли Натригорна. С ним были многие вассалы. Я же в ту пору служил знаменосцем своему отцу, и сопровождал его, по его великой милости, во всех делах и странствиях. Перевалив через горы, мы попали в долину Корренто, и король…» - «Принц!» - «…ах, верно, простите, тогда ещё – принц – загорелся желанием повидать свою достославную нежить! Оставив войска располагаться лагерем в долине, король с малым отрядом направился к бэнешу Корренто, лежащему…» - «Гарнеан Шеннард, » - перебил тогда Волчёнка осмотрительный граф Аёри – «вы знаете, что означает это слово?» - «Увы,» - смутился Красный Рыцарь – «я ведь не местный…» - «Так у нас, на юге, называют древнейшие городища. Это слово, в переводе с языка величайшего Данерума означает «цитадель». Данерум пал бесчисленные столетия назад, но руины его исполинских городов-крепостей и ныне можно видеть по всему Югу. Многие из нынешних городов стоят на данерских фундаментах, а посему, слово это может означать как «город с очень древней историей», так и попросту «руины». Наш юный друг, вне всяких сомнений, имел ввиду первое, ибо Корренто, хотя и утратил прежнее величие, вполне ещё обитаем!»

Шеннард поблагодарил графа, после чего, Волчёнок продолжил свой рассказ.
Он поведал о том, как люди принца, а с ними и герцог – и его молодой знаменосец – вошли в древнюю столицу. Люди там, должен сказать, почти не живут – что в наши дни, что тогда, хотя в одной из башен и располагается королевский сторожевой пост, малый гарнизон которого следил за крепостью, а в предместьях множество вилланов зарабатывали себе на хлеб торговлей чудесным грибом трюфелем, коий в той низменной местности растёт весьма обильно…впрочем, я отвлёкся…так вот, в самом городе людей жило заметно меньше, чем в прежние времена, ибо будучи разрушен дважды за одно поколение, он так и не восстановил своего прежнего величия.
Итак, люди принца вошли в разрушенный замок Корренто. «Мой замок!» - с довольным видом, если верить нашему рассказчику, произнёс принц так, словно уже собирался перенести в него свой двор.
Осмотрев его стены и башни, они обнаружили глубокую расщелину, прорезавшую его твердь, и уходившую, казалось, в самые недра земли. Многие из придворных принца были бы, вероятно, рады не лезть в неё, коли б не страх показать себя перед Хейдерихом людьми малодушными.
Расщелина эта вела в знаменитые подвалы замка. Принц, и его люди бесстрашно спустились вниз. Там, в духоте и сырости, при чадном свете факелов они осмотрели древние железные решётки, навеки запечатавшие подземелья, и их зловещую историю. Солдат же из местного гарнизона, что был им провожатым, рассказал, что суеверные горожане часто кладут у решёток свежее кровавое мясо, надеясь задобрить нежить. И нередко его после не находят.
Отвлекаясь на мгновение, мой друг, замечу, что в наши дни, иные люди доходят и до большего. Так, в прошлом году был схвачен алхимик, который алча познать страшные тайны, ведомые многомудрой нежити, собирался заключить с нею сделку, и выкрал из дому невинную девушку, дабы увлечь её в подвалы Корренто. Одному Богу известно, что он собирался сотворить дальше!
Итак, если верить Волчонку, то принц, удовлетворившись осмотром своей вотчины, уже собирался, было, покинуть подвалы, как вдруг из за тусклой решётки раздался замогильный рёв, и был этот рёв столь ужасен, отвратителен, бесчеловечен и богопротивен, что даже наихрабрейшие рыцари пали на колени, осеняя себя священными символами.

И раздался голос, и был тот голос страшен аки сама Смерть. «Чую вас, живые! Слышите ли вы меня?» - «Слышим тебя, нежить Корренто!» - ответствовал принц, и хотя голос его дрожал, нельзя не восхититься уже и тем, что он решился ответить чудовищу – «Как ваши дела? Всем ли вы довольны, и не тяготит ли вас ваше существование?» - «А! Чую! Чую кровь Корренто! Со мной говорит мой праправнук! Или, может, прапраправнук? Я давно, давно сбился со счёту…» - «Года ваши многие…» - «Да, мой потомок! Многие. Но я не устаю ждать. Я всем доволен, и я верю, что однажды я выйду на свободу. И пускай, я сбился со счёта годам, пускай тот мир, что встретить меня, будет уже совсем не тем, что я оставил, моё ликование будет не меньшим!» - «Нет!» - твёрдо ответил будущий король – «Нет, этого никогда не случится. Вы никогда не покинете подвала!»
И в тот же миг порыв могильного воздуха сбил знатное рыцарство с ног, а мрак разверзся, извергнув из себя нежить! Она была за решёткой, прямо там, совсем рядом! Так близко, что тусклый свет факелов упал на ней, и Волчонок увидел! О, лучше бы ему никогда не видеть! Ибо нет слов в людском языке, дабы описать тот ужас, что предстал его глазам. И многие годы спустя, став отважным воином, он признавался мне, что едва стоило ему в бою, или ещё в какой невзгоде испытать невыносимый страх – он вспоминал нежить Корренто, и все его человеческие страхи становились мелочными и жалкими.
«Да! Да, мой далёкий наследник, да!» - проревела нежить, схватившись ужасными руками за решётку, и сердце Волчонка похолодело при мысли о том, сколь хлипкая и ничтожная преграда отделяет их от чудовища – «Я выйду. Ибо я сведущ в искусстве ожидания. Поелику, впереди у меня вечность, а за вечность обязательно что-нибудь да и случится!» - и сказав своё слово, нежить сотрясла решётку, выломав несколько ржавых прутьев, и удалилась во тьму.

«Позвольте!» - перебил здесь Шеннард Волчонка – «Но мне непонятно – если эта нежить столь ужасна, то как могла сдержать её старая железная решётка?» - «О, гарнеан Шеннард!» - горько улыбнулся Лезингер – «Её держит вовсе не решётка, но старая клятва. Ибо нежить поклялась не покидать подвала, и слишком горда, дабы нарушить своё слово, и хотя с той поры прошли уже многие поколения…» - и маркграф вместе с Волчонком, дополняя друг друга, рассказали Красному Рыцарю ту леденящую душу историю, что определила судьбу нашего королевства. Но не буду, впрочем, отягощать вас ею, мой друг, ибо вам она почти наверняка известна, а если же и нет, то она, вне всяких сомнений, достойна отдельного вечера, ибо эдак я вам до рассвета так и не изложу до конца историю Шеннарда. Да и, по правде говоря, история эта не из тех, что охота рассказывать на ночь.


«Теперь вы понимаете?!» - воскликнул затем Кауразар – «Понимаете, Шеннард, на пути у какого зла мы стоим, и сколь мала та цена, которую простолюдины платят за покровительство священного клинка? Ибо живя в мире и безопасности, они могут корить Силу и Власть, но выйди зло на свободу, и им ни за что не спасти своих жалких жизней!»

«А знаете…» - подумав, заговорил Красный Рыцарь – «Знаете, я ведь был свидетелем того, как простолюдины победили великое зло!» - «Да бросьте!» - воскликнул юный Нотль – «Всякому своё дело – крестьянин пашет, священник молится, сражается – воин. Что ж вы такое рассказываете!» - «Однако, так всё и было!» - упорствовал Шеннард – «Ха, слыхал я о крестьянах, которые восставали супротив своих господ, но чтоб крестьяне сражались с нелюдской силой?! Чудная это была, верно, битва!» - фыркнул Кауразар – «Эта была битва, которая переменила мою жизнь!» - спокойно отвечал ему Шеннард – «Битва, которая сделала меня тем, кто я есть!» - «Расскажите же нам, гарнеан Шеннард» - дружно обратились к нему здесь с просьбой присутствующие – «Расскажите, ибо нам давно уже охота узнать, что за путь привёл вас к нам с далёкого Севера. А это, верно, должна быть весьма занимательная история!»

Но однако же, друг мой! Взгляните в восточное окно! Уже светает, а история Шеннарда ещё вовсе не закончена! Не клонит ли вас в сон? Вы и в самом деле всё ещё горите желанием слушать? Ибо если нет, и если вы остаётесь со мной лишь из вежливости – я вовсе не буду настаивать. Что ж, быть посему. Итак…

«Тому сорок лет назад, бесстрашная орда вторглась в земли Империи Тальдерион. Это была страна Арвет – гордая, непокорная. Захваченная империей, она не сдавалась. Из поколения в поколение её доблестные сыны сражались за независимость. Суровые императоры уничтожили культуру Арвет, запретили язык, умертвили философов, запретили жителям носить оружие, поставили народ на колени. И вот, орда пришла в сломанную страну. Чтобы расположить людей к себе, и сделать то, чего не удалось никому из его предшественников – добиться лояльности Арвет, император послал своего лучшего полководца – маршала Гайенкарда на защиту её людей. Это был истинный рыцарь – честный и благородный, доблестный и бескорыстный. Только такой человек был способен не утопить страну в крови, но воодушевить.

Так как жителям Арвет запретили вооружаться, маршал привёл с собой огромное войско. Он разбил орду в череде кровавых сражений, и изгнал её за горы. С обескровленной, лишённой поддержки армией он продолжал преследовать врага, чтобы разбить его в его стане. Народ империи был восхищён подвигами славного полководца. Его авторитет рос, как грибы после дождя. Тем временем, сменился император. Новый – был завистливый, лицемерный и трусливый человек. Он боялся своего популярного слуги.

Надеясь, что небольшое поражение положит конец славе маршала, император велел лишить его всяческой поддержки. Но он по прежнему стойко бился, не зная страха. Этот подвиг лишь добавил ему чести. Тогда, император отозвал войско, велев маршалу идти домой. Но тот не мог ибо это означало бы обречь людей Арвет на месть орды.

Маршал отпустил домой всех желающих, а сам остался. И бился во главе редеющей дружины, покуда не попал в плен…»

Его бросили в узилище, где долгие годы ожидали его тяжёлые дни воспоминаний. Всё, во что верил этот человек, рассыпалось прахом. Кровожадный хан грозился Гайенкарду лютой смертью, но не это печалило его. Нет, прежде всего, он понял, - и тут Шеннард, как сейчас помню, воодушевлённо повысил голос – он понял, что всю свою жизнь провёл на службе чудовищному, аморальному механизму угнетения и порабощения. Люди, человеческие жизни были лишь пешками на доске, на которой и сам Гайенкард был важной, но безвольной фигурой.

Продажные чиновники предложили важному пленнику бежать за некоторую сумму золота из его тайных запасов. Впрочем, маршал презрел подобное предложение. Он был честно побеждён, и сдался в плен. Он дал слово. Он полагается на милость победителя.

Однако, однажды в его узилище был брошен ещё один пленник. Это был Чон Тимель, уже тогда овеянный множеством легенд. Воин-философ народа Арвет, партизан, отчаянно бившийся за свой народ на две стороны, сражавшийся и с ордой, и с армиями императора.

Сказывают, Чон был некогда предводителем цеха часовщиков в Арвет, и приобрёл всеместную славу, достигнув высот в изысках тонкой механики. Когда началась война, имперский губернатор предложил ему золото и славу, коли он согласится работать во имя Империи. Но Чон презрел его предложение. Он поднял своих людей, повёл их в бой, вооружившись вместо копья огромной острой стрелкой от башенных часов. И в тот же день, все часы в Арвет встали навеки, ибо все мастера ушли на войну, и некому было завести и смазать их, взойдя на высокие башни.

Они вели долгие беседы при сумрачном свете лучины. Сокамерник заставил Гайенкарда пережить катарсис, изменить своё мировоззрение. Было бы глупо, если бы он просто так потерял жизнь, которую может ещё употребить на нечто лучшее, хорошее, доброе. Нечто, способное загладить его прежние ошибки.

Гайенкард расстался со своим тайным золотом, и бежал. Его по пятам преследовала неутомимая кавалькада, охотники, отряд преследователей во главе с беспощадным чудовищем Эиан-Хуррил К’мааргом. Они подбирались всё ближе и ближе.

О, что это было за чудовище! К’маарг, шестилапый ужас, послушный ордынскому хану. Люди шёпотом рассказывали друг другу легенды о том, какими путями хан в далёкой юности, будучи ещё лишь вождём мелкого племени, приобрёл над ним власть, в каких местах побывал, и какую цену за это заплатил.

Высоко в горах Арвет, измученный Гайенкард попал в снежную бурю. Он потерял и фарка, и проводника, и медленно умирал от голода и холода. Но местные жители – простые горцы – чудом нашли его, и спасли. Много дней маршал лежал бес сознания, бредил, находясь во власти сильной болезни.

Вскоре, личность спасённого перестаёт быть тайной. В поселении были и люди, ненавидящие империю больше чем ордынцев. Кто-то из них тогда навёл охотников на убежище Гайенкарда.

И вот, - продолжал Шеннард увлечённо, и картины далёких земель словно бы встали у нас перед глазами – вот, вообразите лишь себе - отряд всадников прибывает за Гайенкардом. Тот готов сдаться, лишённый надежды, но происходит немыслимое. Уставшие от пассивности люди набрасываются на охотников, и побеждают! Только одному из них удаётся бежать.

«Ну, повезло! Но что дальше-то?!»

Дальше? Гайенкард, со временем, выздоровел. Зима набирала силу, бураны уже почти не прекращались. Перевалы полностью закрылись, что на некоторое время должно было оттянуть расплату К’маарга. И тем не менее, горцы понимали – она неизбежна. Уставшие от многолетнего угнетения, уставшие от страха, от унижения и презрения – они сделали свой выбор. И были бы готовы биться насмерть, погибнуть, дыша воздухом свободы…если бы их губителем был человек. Но К’маарг…

Маршал Гайенкард, послуживший поводом к восстанию, вдохновивший их быть людьми, стал тогда их последней надеждой. Едва окрепнув, он спустился с гор, преодолевая непролазное ненастье. Спустился за помощью.

Нет слов, чтобы передать все те тяготы и лишения, что претерпел он, пробираясь через заснеженные пустоши. Немало недель прошло, прежде чем Гайенкард добрался до цели своего пути – великого города Райндурата, «дымчатого опала предгорий», столицы имперского прокуратора, столь славно спасённой им от орд захватчиков.

Вообразите себе картину! Пышный приём во дворце губернатора. Роскошь и блеск! И вдруг, нарушая всё это великолепие, в ворота вваливается изнеможённый оборванец – страшный, заросший, невыносимо смрадный и бородатый, одетый в грубые лохмотья. Не успел губернатор и сморщить нос, как охрана уже бросилась к дерзкому нищему, дабы вышвырнуть его из дворца, и люто покарать за наглое вторжение.
«Погодите, гарн-те!» - хрипло произнёс тогда пришелец, руками прикрывая голову от тяжких дубин – «Вы ведь меня знаете!»
И губернатор, уже ушедший, было, обратно к гостям, обернулся. Нечто смутно знакомое почудилось ему в голосе пришельца. Он движением бровей прекратил избиение, и прикрыв нос надушенным платком, пригляделся к бродяге…
«Великие боги! Гайенкард! Гарн-триар Гайенкард! Возможно ли подобное?!» - внезапно воскликнул он, узнав в пришельце прославленного героя.

Шли дни. К умытому, одетому, вновь окружённому роскошью и почестями маршалу потянулись толпы друзей, родственников и соратников, жаждущих высказать свою поддержку. Губернатор же, решив потешить честь героя, столь лихо бежавшего из плена, объявил о подготовке к великому турниру, в котором сотни рыцарей, и тысячи простых воинов провинции сойдутся в бою во славу полководца.

Было сооружено обширное ристалище. Дюжины дюжин ярчайших хоругвей трепетали на весеннем ветру. Сияли доспехи рыцарей, и шелестели подолы прекрасных дам, и не один кубок был поднят во здравие великого полководца.

Гайенкард с благодарностью принял почести, однако, он готов был просить благородное дворянство о чём-то ином. Доказать своё мужество, свою воинственность способом, иным, нежели турнир. Спасти горцев.

Но, тишина была ему ответом. Ибо император заключил мир с ордой, отдав ей земли северной Арвет. Никто из его подданных боле не волен вмешиваться в тамошний ход вещей. Никто не станет помогать маршалу.

Приунывшее дворянство покинуло так и не начавшийся турнир. Кто-то остался равнодушным и лишь разочарованным, кто-то, не потерявший ещё совесть – пристыженным, но никто не решился помочь герою.
Губернатор, благоразумный, рекомендовал ехать в Тальдурат, в столицу, ко двору императора, и там просить о помощи. Но Гайенкард видел чудовищного К’маарга. Он видел ужасные зубы, и видел его верного зомби, что вечно плетётся за К’мааргом на кровавой кишке. Он знал, что никто из горцев не доживёт до помощи от императора, даже если он и согласится даровать её.

Полный решимости, Гайенкард покинул город. В великолепных, но бесполезных турнирных доспехах. Он направился в горы. Встретить свою судьбу плечом к плечу со своими спасителями. Ибо только это решение могла подсказать ему совесть.
«Настоящий рыцарь!» - восхищённо воскликнул Волчонок Тикс. Шеннард же улыбнулся, и продолжил рассказ.

Губернатор умолял маршала передумать, образумиться, не идти на гибель. Бесполезно. Иные молодые рыцари, восхищённые силой духа, доблестью героя были почти готовы последовать за ним. Они уже наточили мечи, надели латы, и собрали дружины, воодушевлённые решительностью своего кумира, и казалось, что теперь-то Гайенкард, всё же, пойдёт в бой не один. Но тотчас же герольды губернатора возвестили о том, что всякий подданный Империи, нарушивший вековечный мир с ханскими землями, является суть подлым предателем, и ставит себя вне имперского закона и милости Императора.

И скрипя зубами, даже храбрейшие были вынуждены сложить оружие, ибо никто не хотел прослыть предателем. Губернатор же, весь в слезах, божился Гайенкарду, что всем сердцем алчет ему помочь, но не может отпустить от себя войско в никуда, покуда меч орды навис над его главою. На том, Гайенкард проехал через восточные ворота Райндурата, и пустился в дорогу.

В горах, возвратившийся Гайенкард вновь взял в руки маршальский жезл. Это не метафора – огромный бронзовый шестопер имперских полководцев…горцы выбили на нём символы древней Арвет – свободной, непобеждённой, готовясь к своей последней битве.

Гайенкард учил храбрую молодёжь искусству войны. Учил боевым навыкам, учил дисциплине, тактике и стратегии. Он создал из свободолюбивых горян войско – первую армию Арвет за много веков.

Спустя несколько недель, каратели орды поднялись в горы. Это были совершенно бесстрашные бойцы, ибо путь к бегству им всегда преграждал К’маарг, а он был куда страшнее смерти.

Горы…горы встретили их холодным железом. Ущелья преграждали завалы. С крутых отрогов на них валились громадные камни, и в каждой лощине ждала удалая засада. Не стану утомлять вас многочисленными подробностями той смелой борьбы. Она длилась долгие недели, и горцы, наконец, воспрянули духом, и обрели надежду на победу – и жизнь, свободу! Ибо большая часть карателей была перебита, а оставшиеся утратили всякий боевой дух.
Наконец, с большой кровью, ордынцы пробились к главной твердыне мятежников – горной цитадели Нард. Но если, когда они входили в предгорья, их численность был вчетверо большей числа повстанцев, то теперь силы стали равны.
Преисполненные удали, защитники крепости вышли на бой, вышли с мечами и копьями, дабы сокрушить врага в честной схватке. О! Они позабыли, кто шёл за спинами карателей.

И когда в бой вступил К’маарг, сражение обратилось в ад. Он брёл сквозь ряды защитников, стремясь к стенам Нарда, а за ним, на осклизлой кишке, волочился его верный зомби, и страшно, мученически стонал.
К’маарг пожирал своих врагов, пожирал их обеими пастями, но то был ещё не конец. Ибо спустя лишь немногое время, К’маарг отрыгивал их, и защитники, обожжённые, полупереваренные, усмирённые болью и одурманенные ядом К’маарга, были покорны ему, и шли в бой на своих товарищей.
И когда ужас сковал защитников на стенах с такой силой, что они уже не имели мощи ни шевельнуться, ни натянуть тетивы, и бой замер, захлебнувшись тем ужасом, ужасом и болью – тогда К’маарг, смеясь в бороду, обратился к защитникам.
О! – воскликнул Шеннард, и клянусь вам, слёзы стояли в его глазах – Я как сейчас помню тот день. Сизые тучи затянули небо, ибо казалось, даже Солнце не в силах смотреть на нечеловеческое, противоестественное зло, и померкло даже само его сияние на белоснежных шапках гор.
К’маарг прошёлся пред шеренгой своих полупереваренных рабов – в изгрызенных доспехах, скулящих от страха и боли. Он шёл, волоча на кишке своего рыдающего зомби, и когда последний не успевал перебирать ногами, то попросту волочил его по снегу, оставляя следы крови и сукровицы.
Он встал перед главными воротами. Раскрыл пасти, и даже его ордынцы отступили, не в силах вынести вида того, что скрывалось в них.
«Слушай меня, Нард, могучая крепость!» - заговорил он тогда – «Я, Эйян-Хуррил К’маарг говорю к тебе! Я пришёл под твои стены! Я пировал в твоей тени! Я – ломающий волю; вековечный терзатель. Теперь говорю тебе – сдайся. Сдайся, и не преумножай боле скорбь и страх, ибо мы привели заложников. Окрестные селения пусты, вы больше не найдёте там жён и детей. И если вы решите принять бой – я буду пировать здесь, под вашим стенами. Пировать и…смеяться…» - так сказал он, и я записал каждое его слово, ибо нечасто этот монстр заводил разговор с людьми, а мне тогда уже вдруг каким-то образом стало ясно – не спрашивайте, как именно, что нечто, сказанное им, очень важно для победы – рассказывал Шеннард – как сейчас помню, последнее слово он произнёс…неуверенно, и именно на нём, верный зомби К’маарга заскулил, зарыдал, как никогда, и кровавая кишка, связующая их, натянулась, как струна мандолины.
И был ему ответ со стены: «Слушай меня и ты, чудовище! Я, Асдернорд Гайенкард, сын Пирторана Гайенкарда, наследник Гайентаррона, Смарагдовый Щит, верховный маршал Арвет, отвечу тебе! Нет меры той подлости и злобе, что бушует в тебе, и нет такого злодеяния, на которое бы ты не пошёл, монстр. Ответь же мне, как можем мы говорить с тобою, если нет ни веры ни надежды, что ты сдержишь слово, и будешь блюсти условия нашего уговора, каковы бы они ни были? Ибо знай, что не имея надежды, мы не сдадимся, ибо лучше пусть погибнуть одни лишь женщины, чем и женщины, и мужчины!»
И К’маарг тогда расхохотался. Расхохотался злобно, люто, и чем пущей он хохотал, тем жалостнее скулил его зомби.
«Надежда? Вера? Они покинули эти земли, маршал. Покинули их давным-давно – не счесть тому времени. И я уже устал их искать. Их нет. Поверь мне, маршал. Только боль…Так почему же ты должен обладать тем, что давно утратил я? Ты смелый человек, Гайенкард. Отчаянно смелый. Хочешь надежду? Так внемли же!» - и вновь монстр расхохотался – «Выйди против меня на поединок. И ежели ты одолеешь, то всякая угроза вовек покинет Арвет. Если же нет…то крепость сдастся, а ты познаешь такую боль, которой боишься даже бояться, Гайенард!»
И маршал, понимая, сколь опрометчиво было бы согласится, хотел уже, было, уйти с парапета, но тут некий молодой воин остановил его! – Шеннард прикрыл тогда глаза, погружаясь в воспоминания – «Постойте, мой маршал! Позвольте сказать слово. Мы – девять воинов, ваших учеников, поклялись стоять насмерть, защищая Нард, и не уступать никакой угрозе. И мы готовы биться с чудовищем, ежели будет на то ваша воля – один за другим, покуда один из нас не сразит чудище, или не падут все девятеро!» - «Мальчик!» - прошептал восхищённый Гайенкард – «К чему всё это? Осознаёте ли вы, сколь мал ваш шанс на победу, и сколь страшны будут ваши муки, ежели вы падёте?» - «Да, маршал» - отвечал юноша – «Мы понимаем. Но однако же, всё то время, что мы будем биться – а мы будем тянуть, сколько можно – заложники будут жить. А там, быть может, что-нибудь случится…» - «Быть посему!» - отвечал Гайенкард. А вслед за тем, вновь обратился к ожидавшему чудовищу – «Готов ли ты, К’маарг, биться с девятью чемпионами Нарда?» - «Назови их имена!» - попросило чудовище – «Айло из Нарда, Шен из Нарда, Корит из Нарда, Смемел из Нарда, Сынд из Нарда, Шапивар Дорауб из Нарда, Имиррет из Нарда, Корстер из Исельдурата и Торенго из Нарда» - «Кто же эти отважные рыцари?» - «Они не рыцари, монстр, но простые крестьяне. Все они, кроме гарна Корстера, посадские из Нарда, и все готовы сражаться за свой дом, не уступая и не сгибаясь, ибо такова кровь Арвет!» - «Да будет так!» - произнесло чудовище – «Что ж, первым я хочу съесть Корстера. Начнём же бой!» - нужно сказать, пояснил Шеннард, что тот Корстер был единственный не из Нардского посада. Он не был крестьянином, защищающим свой дом, но странствующим скартебелем из внутренних территорий Империи. Будучи человеком великой отваги, он всюду искал себе приключений, и не мог, казалось, допустить, дабы хоть одна лихая авантюра обошлась без него. Так, оказался он, неисповедимыми путями, на той войне, и так принял участие в той заклятой битве.
И когда гарнеан Корстер уже готов был выйти в ворота крепости, на парапет вышел праведный Омирин, первосвященник Нарда, человек великой святости. «Я слыхал о нём, гарн Шеннард!» - довольный, воскликнул здесь Кауразар – «Слава о великих духовых подвигах его достигла даже наших земель! Так что же сказал праведный Омирин?»
Он сказал так: «Прежде чем начнём мы бой, К’маарг, соверши милосердное деяние. Позволь мне спуститься под стены, дабы помочь раненым, и похоронить убиенных!» - «Ха! Зачем мне делать это, святоша? Что ты можешь предложить мне взамен? Или ты думаешь, что я должен пойти тебе навстречу лишь из человеколюбия?» - и К’маарг вновь захохотал – «Затем, » - ответствовал первосвященник – «что не может быть в этим мире никого, кого нельзя было бы помянуть хоть одним добрым словом. Ведь ты не вечен, Эйян-Хуррил К’маарг. И страшно, и грустно, если единственным словом, что останется в память о тебе, будет слово презрения…» - «Меня боятся!» - «Тебя презирают, К’маарг. Страх, и даже ненависть уйдут вместе с тобой. Презрение же останется. Никто не достоин подобной участи!» - «Да что ты знаешь об участи, первосвященник Нарда?!» - грозно взревел вдруг К’маарг, и хотя он был в тот миг столь страшен, что многие воины укрылись за парапетом, неожиданное отчаяние послышалось в его голосе – «Я не должен потакать твоим принципам! Я не должен допускать и тебе – и себе – видеть то, чего нет! Здесь нет места надежде, нет места добру! Почему я должен позволить увидеть их вам там, где не вижу их я?! Что ты можешь мне предложить, первосвященник?!» - и святой Омирин тогда тяжело вздохнул, словно великая тяжесть в тот миг опустилась на его плечи – «Ты позволишь помочь раненым, а взамен я выслушаю твою исповедь…»

Вздох удивления прокатился по залу. «Что же могло ответить то чудище на предложение святого?» - воскликнул Лезингер. «Ничего» - ответил Шеннард – «Оно лишь молча кивнуло». И монахи вышли под стены, дабы врачевать раненых, и хоронить убитых, праведный же Омирин удалился вместе с К’мааргом в его роскошный шатёр – маленький, тщедушный человечек, рядом с массивной тушей монстра – но сколько воли, сколько силы духа, сколько непобедимой веры в нём было.
И так, они удалились в шатёр, и долгое время ничем не давали о себе знать. Прошёл день, прошла ночь, и ещё половина дня, и наконец, святой праведник вернулся в крепость. Был он бледен, а под глазами его отлегли густые тени. «И верно, » - говорил он своей пастве – «не будь я сед я бы поседел в эту ночь, ибо мне теперь ведома вся истинная история К’маарга, и таково моё бремя. Мне суждено до конца дней моих хранить те ужасные тайны!»

Девятеро же воинов, связанных клятвой, тем временем, успели изготовиться к бою. Как ни страшен был К’маарг, но не могло такого быть, чтобы монстр был вовсе уж непобедим. Впрочем, даже если бы и было так, все они готовы были пожертвовать жизнью в бою за честь и свободу.

Первым на бой с чудовищем вышел воин Корстер. Закованный в стальные доспехи, с мечом и щитов он вышел против монстра. Начался бой, и К’маарг, тряся бородою, тотчас же пошёл на бойца, норовя поглотить его пастью. Стремителен был его бросок, и человек едва успел отскочить, не глядя, куда он прыгает. А зря. Ибо в том месте его уже ожидала вторая пасть. И в тот самый миг, Корстер был проглочен. Весь бой занял немногим больше времени, чем потребуется мне, дабы опустошить вот эту чашу. К’маарг же принялся пережёвывать побеждённого, и – о, сколь страшны были крики, доносившиеся из его нутра!
Наконец, он отрыгнул бедного Корстера, и тот пал на колени, в дымящемся кровавым жаром снегу. Корстер кричал, кричал и плакал, и плакали многие его товарищи, столь жалостен был его вид. «Корстер, больно ли тебе?» - спрашивали они его со стен – «Больно, братья! О, как больно!» - отвечал им побеждённый, пресмыкаясь пред К’мааргом.
«Следующий!» - произнёс затем К’маарг, жестом велев Корстеру занять место в рядах других своих рабов.

И вышел Имиррет-разведчик. С луком и стрелами, в лёгких доспехах, подвижный и юркий, он встал против свирепого К’маарга.
Споро натянув тетиву, он пустил стрелу в монстра. Острая, она вонзилась в его серую тушу, и дурная жижа засочилась из раны. Но монстру, казалось, было всё равно. Он пошёл кругом, и лучник завертелся, силясь прицелится в К’маарга. Наконец, поймав цель, он собрался уже, было, выстрелить – но горе ему! Поглощённый прицеливанием, стрелок не заметил кишки, что приближалась к нему, ибо зомби оставался неподвижен, в то время, как К’маарг огибал лучника. И слизкая, она обмотала его меднобутые ноги. И пал Имиррет, а К’маарг тотчас же устремился к нему.
Запутавшийся лучник, тогда, выхватил нож, и подтянул за кишку к себе зомби, полагая, верно - «но уж хоть этого-то я прирежу!» - но зомби взвыл, и казалось, затаённая радость была в его вое, К’маарг же спешно воскликнул – «Убей его – и займёшь его место!» И покуда лучник, напуганный такой перспективой, на мгновение задумался, К’маарг ухватил его сразу обеими пастями.
И ристалище утонуло в его воплях.

Следующим была очередь идти воину Сынду. Со слезами на глазах, провожали его в бой братья, ибо никто не верил, что тому удастся не разделить судьбу предыдущих бойцов.
«Постойте, друзья!» - внезапно воскликнул юный воин Шен – «Позвольте мне идти против монстра сейчас!» - «Но зачем, Шен?» - удивлялись они - «Ведь сейчас ещё не твоя очередь? К чему, раньше времени?…» - «И верно!» - вторил им К’маарг, улыбаясь обеими пастями – «К чему стремиться в мои пасти раньше сроку? И до тебя дойдёт черёд. Все там будете!»

Но Шен настаивал, ибо в миг наивысшего отчаяния ему открылась очевиднейшая истина. Вновь и вновь созерцая К’маарга, он вдруг ясно понял, что всё огромное чудовище, страшная туша с пастями и лапами, с ядом и сукровицей – лишь вторичный придаток, конечность, но истинный же К’маарг – тот жалкий, безвольный зомби, что волочится за ним на кишке!
И Шен вышел на бой, вооружённый не мечом, но крючковатой гизармой.

Едва начался бой, Шен тотчас же метнулся к жалкому зомби, ползающему в заляпанному сукровицей снегу.
«Чу! Я знаю, что ты задумал» - предупредил его К’маарг – «Не ты первый такой. Убей его, и займёшь его место!» - «Да будет так!» - воскликнул юный воин, и в тот же миг подцепил зомби своим крючковатым оружием. И когда пасти К’маарга уже готовы были сомкнуться над ним, он со всей силой рванул зомби, подняв его над землёю, и укрывшись за ним от пастей. К’маарг же, влекомый рефлексом, не успел перенаправить рывок своих пастей.
И поглотил своего зомби.

«И что же? Что же гарнеан Шеннард? Что же случилось?» - принялись тогда расспрашивать Красного Рыцаря прочие гости. «Что? В то же мгновение над ристалищем разнёсся вой, преисполненный неимоверной, тысячелетней тоски и боли, ибо К’маарг поглотил самого себя, поглотил, и теперь переваривал. Прошли долгие мгновения, прежде чем монстр, наконец, изрыгнул из себя зомби. Помятый и обожжённый, жалкий, тот уселся в снегу, а К’маарг, скуля и плача, негодовал – «Ты должен мне теперь, Шен из Нард! Ты победил! За тобой теперь должок – моя надежда. Твою я тебе возвращаю!» - и тяжело переваливаясь на дрожащих лапах, монстр ушёл, а за ним ушли прочь его ордынцы, и мученики-рабы. Народ же Арвет, и сам маршал Гайенкард восславили крестьянина, одолевшего великое зло…»

«Ах, какая потрясающая история!» - восхитился тогда граф Аёри.
«Значит, Шен из Нард, вы – крестьянин, одолевший древнее чудовище?» - улыбнулся Лезингер – «Крепостной, восставший против своего господина, и защитивший свою свободу даже от великого зла? Воистину, удивительные дела творятся на Севере!»
А Кауразар удивлённо промолвил – «Не знаю, как этому верить, Shen’Nard, ибо не в силах предположить, что было бы удивительнее – если бы вы, будучи рыцарем короля, бессмысленно лгали нам рассказывая принижающую вас байку, или и если бы это было, хоть отчасти, правдой, и вы были бы беглым мужиком, с оружием в руках напавшим на сеньора, и ищущим ныне убежища в нашей стране?»
Шеннард хотел уже, было, ответить на столь язвительное замечание, но тут в разговор вклинился юный Тикс – «Позвольте, гарн Шеннард, но что же случилось дальше? Процветала ли далёкая страна Арвет? Многомудро ли ею правил гарн-триар Гайенкард? И как же, Шеннард, вы очутились здесь?»
«О!» - воскликнул Шеннард, разгорячившись – «Какой славный вопрос! Ибо хотя и нельзя сказать, что все жертвы, принесённые у Нард были напрасны, недолго мир и свобода процветали в стране Арвет! Окрепшая империя нанесла ордынцам новое поражение, и вернула себе север Арвет. Она смела самопровозглашённую республику. Она разрушила всё, созданное её людьми – этику, справедливое право и демократию. Солдаты императора наступали на горы, и не было силы, чтобы остановить их, ибо смелость и героизм могут победить величайшее чудовище, но не в силах сдержать тяжёлое рыцарство!» - «Это точно!» - «И храбрейшие пали в боях. Те, кто не боялся глядеть в пасти самому К’мааргу, были затоптаны фарками, сгинули под тучами стрел, задавлены полчищами имперских наёмников. В те дни, когда авангард императорского войска уже надвигался на Нард, маршал Гайенкард призвал к себе тех семерых, что выжили в бою с чудовищным К’мааргом, и велел им снаряжаться в путь, ибо он готов был дать им последнее – наиважнейшее – задание!» - «Так вы настаиваете, что это, всё же, правда?! Вы – беглый тальдерийский крепостной?» - я же молчал тогда, не вступившись за Шеннарда, но и не задавая ему вопросов, ибо давно уже записывал всё, сказанное Красным Рыцарем. Что-то подсказывало мне, что однажды из этих записей станет толк.
«Маршал велел нам…» - уже почти кричал Шеннард – «…велел разойтись по миру – до отдалённейших его уголков, дабы разнести тот дух, ту волю и культуру, в которой мы были воспитаны! «Арвет падёт!» - изрёк он тогда – «И вновь опуститься тьма. Быть может, на столетия. Но огонь нашей свободы будет тлеть, покуда будут искры, что вы несёте! Несите же их в те страны, где не было К’маарга, но не было и воли, не было мытарств, которые надлежит пройти, дабы узнать ей цену! Несите, и однажды, пламя Арвет разгорится всюду – в наиотдалённейших краях человеческих…»
«Так значит, » - воскликул наглый Нотль – «вы сами признаёте, что вы – беглый мужик, засланный в Астуор сеять смуту?!» - «Заткнись, щенок!» - вскочил взбешённый Шеннард – «Я вижу, ты так ничего и не понял! Не важно, что…» - «Позвольте, Шеннард!» - перебил его Лезингер – «Однако же, знайте своё место! Поелику вы настаиваете на своей истории, мы оказываем вас немалую честь, принимая за нашим столом. Извольте же не огрызаться на юного барона!» - «Маркграф!» - огорчённо взмахнул рукой Шеннард – «И вы? Я лишь хочу донести, что не важно, кто человек по рождению…» - «Но ведь вы сами подтвердили, что на поле боя главенствует рыцарство!» - «На поле боя? Ха! В феодальных склоках, брутальных заварухах, затеваемых вырожденными пнями родовых древ от безделья и скуки! Но есть ведь и иные битвы!» - «Вы забываетесь, Шеннард!» - «Довольно!» - «И верно, довольно!» - согласился Красный Рыцарь, который, как оказалось, вовсе не был рыцарем – «Я полагаю, мне здесь больше нечего делать!» - и с этими словами, он прошёл сквозь ряды изумлённого дворянства, и ушёл в ночь.
Не оглядываясь.

Никто тогда не спросил, куда он ушёл. Да и смысла н было. Мы позднее обсуждали это с великим герцогом. Король, разумеется мог, в великой своей милости, посвятить Шеннарда из Арвет в рыцари, и позволить служить себе. Подобное случалось.
Но мы понимали, что Шеннард не согласиться. И пытаться вновь искать с ним встречи – лишь ставить королевскую службу в положение смешное и глупое, позволить оскорбить великого короля отказом.

Вы спросите меня, что случилось с Шеннардом позднее? Сам я с ним уже боле никогда не встречался. Однако, многие годы спустя, уже в бытность мою королевским аудитором, случилось мне оказаться с миссией в графстве Кроше. Там-то, как оказалось, и закончилась история Шеннарда, в тот самом городе Брумеар в котором она, если помните, и начиналась.

Граф Кроше, как я уже вспоминал, был человеком весьма немногих достоинств. Лютой ненависть ненавидя Шеннарда, он вознамерился выдать его возлюбленную за покрытого коростой палача-урода. Дабы спасти свою любовь, Шеннард вынужден был сам жениться на ней. Однако, по астуорским законам, это сделало его крепостным графа Кроше.
Этот Мекерис Панго, граф Кроше – он был весьма дурным человеком. К тому же, ка мне удалось доказать, бесстыже крал королевское золото. Впрочем, этим для него занимался преимущественно его ключник, монах Шугерп, поелику у графа едва ли сталось бы на это ума.
Издеваясь над своим новым крепостным, своим порабощённым врагом, граф, ка мне рассказывали, морил его голодом, держа на хлебе и воде, и заставлял при том прислуживать себе за трапезой.
Однако, Шеннард терпел, покуда граф не возжелал воспользоваться правом первой ночи. После этого, Шеннард, не выдержав, вновь восстал, и напал на своего графа.

Он бежал, преследуемый по пятам собаками и охотниками за головами – множеством, впрочем, не все из них вернулись домой. Израненный, больной, он искал пристанища в гиблых лихорадочных болотах. Позднее, там нашли его скорченный, разлагающийся труп. Такова была судьба человека, чьё время ещё не пришло…

Впрочем, к чему это я? Уже рассвело, любезный другой мой. Наступило утро, а мы с вами так и не сомкнули глаз. И прежде чем вы вновь отправитесь в путь, уважьте просьбу старого аудитора. Я бы хотел вас попросить о покровительстве для моего протеже. Он хваткий малый, неразговорчивый монах, надёжный, честный, и готовый отправиться с миссией в сколь угодно далёкие края. Погодите! Да, разумеется, как и положено монаху, он обрит наголо, да и к чему в его положении огненно-рыжая шевелюра, тронутая ранней сединой?…