Это что такое?
- Арестованный.
- Почему под оркестр?
- Ваше высочество... сначала намечались торжества... потом - аресты... Пришлось совместить.
- А где наша гвардия?
- Очевидно... обходит с флангов
- Кого?
- Всех.

Говорят, юмор жизнь продлевает...
- Это тем, кто смеется жизнь продлевает, а тем кто острит - укорачивает.

Мне? Однобортный мундир? Вы знаете, что в однобортном уже никто не воюет? Мы не готовы к войне!

Вы утверждаете, что человек может поднять себя за волосы?
- Обязательно! Мыслящий человек просто обязан время от времени это
делать.

-Он выгнал на улицу жену с ребенком!
-Какой ребенок, я-офицер!
-Выгнал жену с офицером

-будте моим секундантом
-Не-е-ет
- Но почему?
- Ну вопервых он убьет и секунданта....

-как? вы разве не умерли?
-умер

-я каждое утро к 8 иду на работу в ратушу. Я бы не сказал что это подвиг, но что-то героическое в этом есть

-Вы арестованы, в случае сопротивления приказано применить силу
-кому?
-что кому?
-кому применить силу? Не знаете. Так разберемся

-Герцог промазал по кабанчику 5 раз, прикажете еще раз прогнать кабанчика
-Нет! Он уже узнает его в лицо
-Кто кого?
- Герцог кабанчика

-Ну и какую половину памятника мы будем ставит?

-Присоединяйтесь барон, присоединяйтесь.

Он действительно не может врать даже в мелочах. Обещал Марте "стать как все" и стал. Более типичного обывателя, приземленного и меркантильного человека трудно даже представить. Мюллер жаден до денег, они - *якобы* и составляют смысл его жизни. Чего стот кадр, когда покупательница швыряет ему талеры, и крупным планом - грязноватые пальцы, бысто и жадно сгребающие их. Но бывший барон страдает от того, что практически все кругом не прекращают лгать и лицемерить. "-Вялые... Наш барон, пока был жив, тоже недорого ценился, а завял - стал всем нужен". - Это в день годовщины "смерти" и открытия памятника человеку, ставшему жертвой травли за "странность". А он просто был честен с собой и другими.
И потом, когда Томас и Мюллер сидят в трактире, удивительно пустынном и мрачном, стоит обратить внимание на то, как садовник ест. Повторюсь, зря Захарова обвиняют в театральности! Это отличный образец сценического перевоплощения! Погасший взгляд, низко опущенная голова, поредевшие седые волосы, односложные, казалось бы, безэмоциональные ответы с упором на цифры и факты... Горькие слова. Томас искренне рад, что встретил, как ему кажется, барона, пытается разговорить его, вернуть - но видит именно "такого как все". Я долго думала, что же заставило садовника снова стать бароном. И пришла к выводу, что не только и не столько уход Марты "пешком и на улицу, имея дом и четыре экипажа". Я думаю, что камешком, стронувшим лавину дальнейших событий, был последний взгляд Томаса перед уходом, его прощание. Томас, который все эти годы "не верил, надеялся и сомневался" в этот вечер , наконец, уверовал в окончательную и бесповоротную смерть барона. Эта сцена мастерски сыграна - и еще более сильное впечатление вызывает последующий светлый и радостный разгром оранжереи. Меняется выражение лица бюргера Мюллера, сквозь него снова проступает барон - тот же, но уже и не тот. Постаревший, немного печальный, но еще надеющийся.

— Странно, что вас это пугает, — пастор вскарабкался в бричку. — По-моему, ложь — ваша стихия!
— Я всегда говорю только правду! — Мюнхгаузен невозмутимо уселся рядом с пастором.
Лошадь помчала рысью.
— Хватит валять дурака! Вы погрязли во вранье, вы купаетесь в нем, как в луже… — пастора мучила одышка, и он яростно погонял лошадь. — Это грех!
— Вы думаете?
— Я читал вашу книжку!
— И что же?
— Что за чушь вы там насочиняли!
— Я читал вашу — она не лучше.
— Какую?
— Библию.
— О Боже! — Пастор натянул вожжи. Бричка встала как вкопанная.
— Там, знаете, тоже много сомнительных вещей… Сотворение Евы из ребра… Или возьмем всю историю с Ноевым ковчегом.
— Не сметь! — заорал пастор и спрыгнул на землю. — Эти чудеса сотворил Бог!
— А чем же я-то хуже! — Мюнхгаузен выпрыгнул из брички и уже стоял рядом с пастором. — Бог, как известно, создал человека по своему образу и подобию!
— Не всех! — Пастор стукнул кулаком по бричке.
— Вижу! — Барон тоже стукнул кулаком по бричке. — Создавая вас, он, очевидно, отвлекся от первоисточника!
То ли от этих слов, то ли от стука лошади заржали и рванулись вперед с пустой бричкой. Пастор побежал за ними.
— Вы… Вы… чудовище! — кричал пастор, на бегу оглядываясь. — Проклинаю вас! И ничему не верю! Слышите? Ничему! Все — ложь! И ваши книги, и ваши утки, все — обман! Ничего этого не было!
Мюнхгаузен грустно улыбнулся и пошел в обратную сторону.
Из дверей дома вышли обеспокоенные музыканты.
Мюнхгаузен сделал им знак рукой, и возникла музыка.
Марта стояла в открытом окне второго этажа. Лицо ее было печально, по щекам текли слезы.
Дирижируя оркестром, Мюнхгаузен попытался ее успокоить:
— Это глупо. Дарить слезы каждому пастору слишком расточительно.

Затем, уже находясь в Германии, я был приглашен на бал-маскарад, где танцевал с одной очаровательной особой в маске испанки. Воспылав чувством к незнакомке, я увлек ее в беседку, обольстил, после чего она сняла маску и я увидел, что это — моя законная жена. Таким образом, если я и изменял когда-нибудь в супружестве, то только самому себе. Обнаружив ошибку, я хотел тут же подать на развод, но выяснилось, что в результате моей измены у нас должен кто-то родиться. Как порядочный человек, я не мог бросить жену, пока ребенок не достигнет совершеннолетия. Я вернулся в полк, прошел с ним полмира, участвовал в трех войнах, где был тяжело ранен в голову. Вероятно, в связи с этим возникла нелепая мысль, что я смогу прожить остаток дней в кругу семьи. Я вернулся домой, провел три дня, общаясь с женой и сыном, после чего немедленно направился к аптекарю купить яду. И тут свершилось чудо. Я увидел Марту. Самую чудную, самую доверчивую, самую честную, самую… Господи, зачем я вам это говорю, вы же все ее знаете…

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА


Карл Фридрих Иероним фон Мюнхгаузен - барон.
Марта - его жена.
Якобина фон Мюнхгаузен - его супруга, баронесса.
Феофил фон Мюнхгаузен - его сын.
Томас - слуга.
Бургомистр.
Рамкопф - адвокат.
Судья.
Пастор.
Фельдфебель.
Музыкант.
Горожане.