Городская набережная и пляж
 

Облицованная белым и серым мрамором Городская набережная начинается от стен Торгового Квартала и заканчивается диким парком, поднимающимся на скалу с маяком.
Набережная, это в основном туристическая зона, заставленная летними кафе, небольшими ресторанами, аттракционами и украшенная скульптурными и фонтанными группами. Правда и здесь есть небольшой порт, в основном для малогабаритных прогулочных яхт и катеров, которыми пользуются те, кто могут себе это позволить.
Однако по волнам перед глазами многочисленным туристов "парят" и совсем маленькие лодчонки среднего класса. Теплое море манит к себе, предлагая искупаться, и многие горожане прыгают прямо с мраморных перил, благо глубина это позволяет. Для таких "экстремальщиков" предусмотрены железные лестницы, по которым можно взобраться обратно. Однако стоит быть и осторожным, поскольку под набережной имеется несколько шлюзов, засасывающих морскую воду для опреснения и подачи в дома жителей Столицы.
От набережной чуть дальше тянется зона Побережья с лесопарковой зоной, взбирающейся на возвышенность, и пляжем, который можно обнаружить, пройдя через парк. Из-за уединенности пляж более похож на закрытую купальную зону, усыпанную чистейшим белым песком. Теплая прозрачная вода, красочные морские обитатели, великолепное и любимое многими купальщиками чудо природы, которое скрывает весьма опасные рифы, среди которых до сих пор сохранились остовы погибших кораблей.
Море белыми бурунами ударяется о высокую скалу, нависающую над ним чуть поодаль от пляжа. Именно на этой скале расположился высоченный, выкрашенный белой и красной краской Городской Маяк.

Эпизод второй. Бессонница

Марвин собирался закупиться припасами. Честно собирался. Он все еще не выполнил все задания колдуньи Керидвен, а значит не мог вернуться домой проигравшим, да не кому-то а, выходит, себе. Никто же его не просил пить из котла Керидвен. Правда, она сама предложила, как когда-то другая мудрая женщина с тем же именем его предку, Гвиону Баху. Всё было запутано и, наверное, это, не давало ему спать несколько ночей подряд. Посещение рынка не задалось с первых же минут, когда ему пытались продать "чудный волшебный веер, вот так взмахнешь - и полетишь, а в другую сторону взмахнешь и тоже полетишь, только вниз". Марвин попытался сообразить, как это, лететь вниз - сквозь землю, что ли? - и ради такого даже немного проснулся.

А потом снова сделался вялым. Еще никогда ему так дико, отчаянно, безумно не хотелось спать. Настолько что он забывал кто он и где, с трудом понимал обращенные к нему слова, видел мир словно в тумане и блуждал в нем, натыкаясь на людей и прилавки (один раз даже на стражника, который, впрочем, оказался добрее многих, не стал ругаться и толкать, спросил: "Парень, с тобой все в порядке?") Извинившись и заверив, что да, порядок, даже вспомнив, что надо улыбнуться, Марвин направился к выходу из торгового квартала, благо всюду висели указатели со стрелками.

Сразу за ним начиналась набережная с хорошей гладкой мостовой. Но даже на ней Марвин ухитрялся споткнуться. Состояние было настолько паршивое, что он готов был лечь на ближайшую скамейку. Это же надо, ночью сна ни в одном глазу, а сейчас его придавливало к земле как камнем, желанием умереть но выспаться. "Камнем... или целой скалой. Скалой... долой..." Страх снова заставил на миг проснуться. Он огляделся - вроде бы ничего не происходило. И то хорошо, что не произнесенная вслух рифма не работает. Чего мир не слышит, тому он и не подчиняется.

Но поспать все же стоило. Скамейки он обошел, помня, что думали стражники о тех, кто дрых в парке в его родном городе, и как с ними поступали. Можно было найти глухой уголок, а уж там... Но ничего особенно глухого не попадалось, разве что деревья лесопарка, но ведь не лес, не спрячешься. Натыканные тут и там статуи его не интересовали, хотя было много любопытных, вроде того сложного венка из перекрученных каменных лент, по которым вроде бежали руны. Прочтет потом, как отоспится. Или лучше не надо, вдруг там тоже рифма?

И все же деревья манили, как оказалось, не зря. Кто и зачем поставил на крошечной совершенно уединенной полянке эту статую сидящей женщины, гигантской, чуть ли не выше деревьев? Она сложила ладони лодочкой, словно приготовила для чего-то.

Для него. Марвин забрался на статую, прежде убедившись, что нигде не написано, что это богиня - ему проблем и с колдуньей хватило - и что поблизости никого нет. Кинул одеяло в ладони великанши и тут же завалился на него. Хорошо-то как. Глаза закрылись сами.

Сущность ждала. Слишком хороший день. Не найти никого подходящего, а кто был подходящим с утра теперь, к середине дня, преодолели Порог в одну или в другую сторону. Это было хорошо - для них, не для сущности. У людей всегда есть время, так много, что они делятся им с другими, ничего у себя не отнимая. Настоящее чудо. Но заставить поделиться нельзя. Только попросить. А как просить, если тебя не слышат?

Сущность искала. Быть среди людей просто было хорошо. Такие разные. Разница между ними - удовольствие, радость, праздник. Можно было наслаждаться почти бесконечно. Так всегда было - одни уходят, другие приходят, даже пустующее, Королевство никогда не бывает пустым. Теперь же, когда закончилась очередная Большая Ярмарка, стало потише. Тишина по своему хороша. В тишине было легче услышать, легче найти. Несколько дней назад, сущности показалось, что она нашла. Кто-то готовый слышать, но пока недостаточно готовый. Она пыталась прийти к нему через сны, чтобы - что тут поделать, если нет другого способа? - тревожить, беспокоить, готовя для себя, для настоящего, полного разговора. Но кажется, у него была другая забота, она вытеснила все, что сущность придумала, чтобы сделать его податливым. В конце концов этот найденный каждый раз переступал Порог не в ту сторону и все же засыпал.

В конце концов она устала от той разницы, которой наслаждалась - между человеческим весельем и печалью, между жадностью торговца тканями и машинальной расчетливость притаившегося за палаткой этого торговца воришки, воли стража-охранника и безволия первого в этой день пропойцы, успевшего сбежать из трактира раньше, чем туда явилась его жена со скалкой. Устав, сущность начала искать тихий уголок. Настоящего всегда нужно немного: настоящей тишины, или места в мире, или доброты.

Сущность нашла. Лесок и статую - море достаточно близко, чтоб и сюда достигал его шум, пусть даже его и можно принять за шум листвы. А в ладонях статуи ждала не тишина, налитая туда до краёв, прозрачная и прохладная, а подарок. Подходящий человек.

Пока еще подходящий. Сущность выбирала форму. Мужчина? Женщина? Ребенок?
Да. Пожалуй ребенок.

Она изменилась. Подошла ближе. Жадно вдохнула мягкий напоенный солью и лесной свежестью воздух. Потом потеребила край свисавшего с каменных ладоней одеяла.
- Мальчик, а мальчик, у тебя монетка есть?

Сущность знала, что почти самый лучший способ разбудить человека - попросить у него денег.

Чего-чего?

Марвин не успел заснуть. Еще бы немного – и нырнул бы в сон, даже без сновидений, хоть сны, почти всегда яркие, он любил. Но тут тонкий и в то же время требовательный голос спросил о деньгах. Он машинально схватился за кошелек и уже потом открыл глаза.

Внизу, под статуей, торчала девчонка лет, пожалуй, десяти. На побродяжку не похожа, платьице даже нарядное, серое с яркой вышивкой, бусы из янтаря, аккуратные косички. Только босая почему-то.

- Ну чего тебе? – буркнул измученный бессонницей парень. – Не видишь, тут люди спят. Во всяком случае, пытаются.

Разум все еще был как в тумане, но кажется, спать хотелось меньше. Настолько меньше, что он начал замечать мелочи, вроде неогранённости тех янтарей в бусах.

Сущность была довольна. Она добилась внимания. И ей нравилось принимать человеческий облик. Вместе с ним приходило еще что-то человеческое. Возможность ощущать себя иначе каждую минуту, менять настроение, просто так, потому что захотелось.

И она позволила себе эту совершенно безобидную игру.
- Дай монетку – я и уйду, - заявила сущность-девчонка. – А не хочешь монетку, так расскажи историю.

Вид у мальчишки был ошарашенный. Вот интересно, за кого он ее принимает?

И еще она надеялась что когда обман раскроется, мальчик не обидится. Ведь это игра, а люди очень любят играть.

У Марвина были варианты. Самый простой – кинуть мелкой мелочь и спать себе дальше. Но он не был богат, это во-первых. “Можешь заработать”, – бросил невовремя проснувшийся Камень. “Тогда я тут застряну!” “А разве это такое уж плохое место, чтоб застрять?” – возразила каменюка. Марвин буркнул “тебе хорошо, ни есть ни спать не надо…” и тут же получил отпор в виде полного ехидства “тебе-то откуда знать?”

Знать было неоткуда, но вина лежала на Камне. Получив его, Марвин честно пытался подружиться с живым артефактом. Ничего не вышло. Каменюка даже имя своё назвать не хотела, а имя конечно было, все подобные вещи его имеют, в имени заложена большая часть их волшебных свойств, это закон магии… “Ты же сами не рассказываешь!” – “А ты хоть раз спросил?”

Марвин окончательно проснулся и решил спросить и не раз, но позже. Девчонка ждала ответа.

- И какую историю ты хочешь услышать? – он вспомнил о своей книжке. - Могу почитать сказку.

Сущность почувствовала как между нею и собеседником протянулась нить. Ему тоже интересны истории. Может быть, он не против стать одной из них. Но стоило сразу подсказать или попросить. Объяснить очевидное
.
- Нет, из книги не нужно. Чужие истории не годятся. Они уже случились с кем-то и закончились, значит они мертвы. – Сущность-девочка потеребила приятно-прохдадные золотистые бусины. – Нужна новая или просто твоя. Но я могу рассказать первой, если хочешь.

Мальчик смотрел чуть хмурясь, кажется, всё еще не решив, что ему делать. Он не знал, что делать и решать придётся. Есть обычные крючки – жалость, желание прославиться, жажда узнать то, чего никто не знает, даже деньги. Просто ей не хотелось так с ним поступать.

Марвин окончательно проснулся. Настолько, что ощутил стыд за своё место отдыха. Как нищий какой. Мог бы и до гостиницы добрести.

Он поспешно выбрался из ладоней каменной женщины, свернул одеяло, упрятал в дорожную сумку. Поколебавшись лишь миг, поклонился статуе. Вслух ничего не сказал, но мысленно поблагодарил и ощутил почему-то как потеплело в кармане, там где лежал Кричащий камень.

Вот, пожалуй, эту историю он и расскажет. Но сначала…

- Я Марвин. А как называть тебя?

Она думала недолго.

- Я Хора. Пойдём, выберем место для беседы.

Он не стал спорить и пошел следом.
По пути сущность обдумывала, с чего начать. Иногда прямые пути – лучшие.

- Есть много сказок о заколдованных влюбленных. Не все кончаются одинаково. Девушка по имени Элсо полюбила прекрасного юношу, но обоим не повезло – в него влюбилась ведьма. И каких только козней не строила обоим. А в итоге Элсо пришлось отдать молодость, чтобы спасти ему жизнь. Он мог бы вернуть ей потерю, сказав слова любви, но не любил ее. Другой человек сказал их Элсо и с тех она была молодой днем и древней ночью. Если ты вернешься к статуе вечером, то увидишь, как она изменилась.

“Но ведь это всего лишь статуя!” – чуть не заспорил Марвин.

Ну да. А камень в его кармане – просто камень, только умеет говорить. Случаются вещи и более странные. Он пообещал себе что и правда вернется вечером, посмотреть.

Каменная женщина оказалась единственной статуей в полудиком леске из которого они, наконец, выбрались – прямо к подножью скалы. Видные в камне ступени казались естественными сдвигами каменных пластов. Они вели наверх, к бело-красной башне маяка. Для света еще рано. Интересно, кто тот человек, который каждый вечер поднимается туда, делаясь ближе к звёздам и луне, проводит ночь наедине со светом, который сам и зажег, а потом спускается?
И хоть было любопытно, Марвин не собирался спрашивать. И мешать кому-то тоже.

Он выбрал за обоих – большой плоский камень у скалы, расстелил на нем одеяло, предложил Хоре сесть и сел сам. Помолчал, подбирая слова, и начал:

- У меня есть волшебный камень…

- Нет-нет, - тут же перебила Хора. – вот смотри, я начала правильно. Ты сам не понял, почему поклонился статуе – я рассказала и тебе стало спокойнее. Сделай так же – расскажи историю, чтобы пришел покой.

Мальчик явно хотел спросить “пришел к кому?” – сущность опередила, пользуясь окрепшей связью между ними:
- Возможно, ты этого так и не узнаешь. Но даже если это будет кто-то, с кем ты никогда не встретишься, разве важно? Отпусти слово, и пусть летит.

Наверное, они оба знали, что так не говорят, что это слова для какой-нибудь легенды. Но они подходили этому месту, этому мгновению.

Возможно, так и создаются легенды – когда кто-то оказался в правильном месте в верное время.

Ну и правда, рассказывать - так с начала. Вряд ли что-то принесло бы покой самому Марвину.

- Магия, - сказал он, - это такая вещь, от которой никуда не денешься. Особенно если она была раньше в твоей семье, и все явно ждут, что тебе тоже достался кусочек. У меня был знаменитый предок, который однажды даже сумел заставить деревья пойти на битву. Ничего себе сила, да? Она ему и досталась почти в подарок. В тех краях, где он жил с матерью, обитала ведьма по имени Керидвен с сыном, уродливым и к тому же глупым. Но она хотела для него лучшей судьбы, хотела, чтобы люди любили или уважали Афаггду. У ведьмы был выбор – сделать его умным или красивым. «Красота не заменит ум», - решила она очень быстро и начал варить в котле волшебное зелье для ума. Но дело в том, что его надо было постоянно помешивать, а доверить это все еще глупому сыну она не могла – и наняла мальчика по имени Гвион Бах. Тот честно выполнял задание… А зелье кипело и булькало и три капли попали на палец Гвиона. Он сунул обожженный палец в рот – и мгновенно обрел мудрость, а все остальное, что в котле, превратилось в яд.

Марвин помолчал.

- Дальше все совсем как сказка. Но думаю было проще. Керидвен рассвирипела и хотела наказать мальчишку, или даже убить. Но он все же был ее успехом… и сделался мудрым. Я думаю, мудрый, даже если он совсем мал, найдет способ спастись от гнева. Или слова, чтобы гнев прошел. В итоге Керидвен усыновила Гвиона и он получил другую судьбу и другое имя.
Что-то снова заставило замолчать.

- Ты, наверное, скажешь, что это снова не та история. Не моя. Произошедшая давно, а значит мертвая. Знаешь, не совсем. Для меня мой предок был прежде всего поэтом. И я люблю его стихи. Вот, например…

Он собрал то, что должен был: вдохновение, желание поделиться, предвкушение красоты и прочел:

- Я был многим, прежде, чем стал собой:
Я был узким волшебным мечом, - я верю, так было;
Я был в воздухе каплей дождя, и лучами звезды;
Я был словом ответа, я был книгой начал;
Я был тем, кто светит, - год и еще половину;
Я был мостом над устьями шести рек;
Я был тропой, я был орлом, я был челном в океане;
Я был пеной над пивом, я был каплей в дожде;
Я был сталью в руке, был щитом в бою;
Я был искрами в пламени, был дровами в костре.
И я не был тем, кто молчал, я пел с тех пор, как был мал*.

Нить-связь крепла, превращалась из ручейка, по которому от одного к другому перетекала сила, в реку. Но если бы сила... Сущность начала чувствовать неуверенность – именно сейчас. Хорошее начало, хороший знак – мальчик умеет рассказывать истории. Плохо - что он, кажется, боится рассказать свою. Или это не страх.

Цель была близка; сущность начала меняться.
Менялось и ее отношение к происходящему.

- Хорошие стихи, - сказала Хора. – Но в них нет особенного. Каждый может сказать так про себя: “Я перемерил много одежды и сотни масок, прежде чем понял, какие хочу носить. Я сыграл множество игр и ролей и теперь знаю, какая моя”. Но ты так и не рассказал про волшебный камень. Как он к тебе попал?

Марвин ждал не такого ответа. Он тут же упрекнул себя: не стоит ждать, что всем нравится то же, что и ему. А эта странная девочка вообще… слишком странная. Наверное, стоило тогда дать ей монетку, чтобы ушла, или спросить ”кто ты”. Но и для того, и для другого было слишком поздно. Мама наказывала ему заканчивать все истории, какие сможет. Надо закончить и эту.
- Мне его дала с собой в дорогу колдунья Керидвен, не та, конечно, не древняя. Я влез на спор в ее дом и увидел посредине комнаты котёл. Не удержался и заглянул. В котле не было ничего, но это ничего почему-то сбило меня с ног. Так я и провалялся, пока хозяйка не вернулась. Она даже не ругалась, просто сообщила что на мне лежит проклятье, но есть способ от него избавиться. Дала список мест, которые надо посетить, и к ним всякое… вроде поспать в хрустальном гробу.
- Марвин поморщился от воспоминания. – Но список тоже заколдован – я вижу следующее задание когда выполню старое. Но похоже, оно не работает. От неё же я получил Кричащий камень. Он предупреждает об опасности и иногда даёт советы.
Камень, на удивление, промолчал. Только Марвину показалось, что в кармане потяжелело... Есть ли вес у обиды?

На площадку под скалой словно опустилась тень. Мальчик, кажется, не заметил. Он и не должен был. Этот намёк – не для него. Нужна темнота, чтобы зажечь в ней свет, который будет виден издалека. Ее придется сделать своими руками, больше не думая о мягкости и осторожности. Кому они нужны? Стража должна была схватить того вора, прячущегося за палаткой, а жена – найти и наказать мужа-пропойцу. Ничего не сделать лучше одной добротой.

Сущность уже жалела, что приняла форму ребёнка - она больше не была подходящей. Но смени ее и придётся начинать сначала.

- И что же у тебя за проклятье? – спросила она голосом более взрослым и строгим – пусть когда он ответит своим, звонким мальчишечьим, разница между ними станет заметнее, почти зримым порогом, как Порог Пустоты между сном и бодрствованием.

Тогда и сущность Хора увидит, что ей делать дальше.

«Покажи ей, - снова влез камень, но от этого почему-то стало легче, словно возникла пауза, момент передышки, куда при желании можно было втиснуть что-то хорошее… например возможность сбежать. – Не рассказывай».

Марвин решил последовать совету, которого не просил – на самом деле камень еще ни разу не давал плохих советов.

Он огляделся. Что самое безопасное он может показать? Единственной его удачей был тот стих, что заставил муравьёв светиться.

Свет. Пожалуй. Тень от маяка была слишком густой и прохладной. Что там рифмуется со словом «свет»? Привет, ответ, совет. Строки в голове возникли тут же, но чтобы показать, понадобилось подобрать с земли острый обломок камня, подойти к скале, очистить место и нацарапать слово «свет».

Хора тоже встала и подошла.

- Лучше встань подальше, на всякий случай, - попросил Марвин, и когда она сделала три шага назад, произнес: - Пусть словам моим в ответ засияет слово «свет»!

Скала вспыхнула. Сначала показалось, что вся. Потом сияние поутихло – пылали все же именно буквы, но недолго. То ли Марвину не хватило чего-то, чтоб добиться долгого действия, то ли живое легче зачаровать.

Сущность не ожидала такого. Слишком хорошо для настоящего. Проснувшийся в ней азарт подтолкнул изменения в сторону от человеческой формы и вообще всего человеческого. Человечного.

Темнота мягко шевельнулась, подвинулась, окружила стеной ее и мальчика. Ему не хватило храбрости задать себе вопросы, значит, может захотеть сбежать.
Он наконец-то заметил – потому что тьма Возможного погасила не только свет от вспыхнувшего на скале слова, но и звуки: перестали петь птицы, исчез, словно истаял шум близкого моря, мерные удары волн о скалу, едва долетавшие сюда веселые выкрики купальщиков с пляжа. Осталось только нужное.

- Ты уверен, что это проклятье? – спросила сущность. – Больше похоже на подарок. А по твоим словам колдунья потом сделала тебе еще два – подсказку куда идти и что там делать и советчика. И за что она прокляла тебя, если не сердилась – и как? Тоже произнесла слова? Окурила травами? Ты упустил это в твоем рассказе.

Марвин задумался. Странно, но внезапное ощущение, что их отделило от остального мира, не мешало соображать, вспоминать. Скорее помогало, как и ощущение, что кроме них тут есть что-то еще, большое, важное… Маяк. Даже невидимый, он был больше всего – темноты, тревоги, непонимания, что происходит - и почему, если то, первое его «волшебное рифмослово», сделавшее Марвина невезучим, перестало действовать еще в лесу.

- А ничего такого и не было. Или я не видел, потому что был не в себе. Ну не совсем не в себе. Я чувствовал щекой шершавые доски пола… почти все время… слышал шаги Керидвен, как она открыла дверь, видел, как надо мной наклонилась. Только не мог шевельнуться.

Он помолчал.

- Я снова рассказал неправильно. Керидвен меня не проклинала, нарочно точно нет. Не наказывала. Она сообщила что я проклят. Наверное я сам виноват. Не надо было лезть в дом или в котёл, - его осенило. – Ну точно. Маги всегда ставят на дом какую-нибудь волшебную защиту. Вошедшему не поздоровится. Мне и не поздоровилось. Еще хорошо, что ни во что не превратила.

- Подумай, - предложила сущность, делаясь все нетерпеливее. – Сама наложила защитное заклятье – могла сама его и снять, но не стала. Если отправить тебя куда-то – наказание, зачем помогать тебе, давать камень и точные указания, облегчать наказание? Возможно, ей что-то от тебя нужно, или потребовалось избавиться от тебя и того, что ты сумел заполучить. Ты не любишь истории с несчастливым концом и не хочешь считать ее злой – твоё право. Вернешься – сам спросишь у колдуньи. Но что ты собираешься делать с даром слова?

- Ничего. С ним ничего нельзя сделать, - хмуро бросил Мартин.

Выводы Хоры казались ему странными. Он рифмовал и раньше, просто так, по-пустому, для развлечения. Мир от этого не менялся, лишь настроение. Ну еще можно было получить по шее, внезапно выдав обидную дразнилку в компании студентов Академии Магии, куда его часто затаскивал Гриддель. Как в тот раз, когда само собой вырвалось «Если мага звать Дирнвей, он на завтрак ест червей».

Не всякая колдунья может снять собственное заклятье, это известно из многих легенд. Или не захотела, потому и не стала. А что дала ему список и камень… может, это часть наказания. Сначала в хрустальном гробу поспать, потом еще что-то в таком роде, неприятное, неудобное или даже противное.

- Сделать ничего нельзя, - повторил он, - потому что делать опасно. А Керидвен ничего от меня не нужно. Она не просила.

- Разве обязательно просить? Но пусть ты прав, колдунья добра и ей ничего не нужно. Но все люди и все повороты судьбы не будут добры только потому, что тебе так хочется. А нужда будет – особенно у тех, кто тебе дорог. Ты получил силу, которая может помогать, спасать и менять. Ты прикоснулся к ней – и решил, что эта сила плохая, потому что не вышло, как ты хотел, потому что что-то напугало, и проще совсем не иметь с этим дела. Тебе подарили лестницу, ты начал подниматься и занозил ладонь. Конечно, виновата лестница.

Сущность знала, что мальчик попытается найти слова в ответ, уложить в своей голове все, что она сказала. По растерянному, возмущенному и несчастному виду его было ясно: в его мире для такого нет места. Пока нет. А надо, чтоб нашлось. Придется выбросить лишнее.

Сущности было, за что зацепиться. Мальчик любит слова древнего поэта, своего предка. Все, что любишь, имеет власть над тобой.

В тишине и темноте, сгустившихся до того, что их можно было потрогать, зазвучали стихи.

- Ты был многим – когда-то, но не теперь.
Богом крови, безупречным, как кровь.
Та, что тебе дарили – алую с золотого,
Была ярче жизни, безнадежней, чем смерть…

Он должен увидеть воочью, на что способны слова. Здесь и сейчас они создавали новый мир, не задевая прежнего, потому что прежний был снаружи, а новый - внутри.

Разница между стихами, которые Марвин любил, и теми, что читала Хора, ударила, как внезапный ветер, как беззвучный гром. Перед глазами потемнело; что-то стиснуло его, несильно и мягко, как берут котёнка чтобы перенести со стола на пол – и отпустило. Только теперь Марвин не стоял у скалы, а сидел на чем-то жестком, со спинкой, холодной словно камень.

Какая-то площадь. Толпы, окружающие возвышение, где стоял каменный трон или кресло, которое занимал Марвин. Он заметил, что стискивает подлокотники и разжал пальцы. Только тогда увидел на своих руках толстые золотые браслеты, с алыми камнями – пожалуй, он не сумел бы поднять руки в таких «кандалах», - золотое с пурпуром платье до пола, ощутил на голове обруч венца. Король? Неужели он – король? Как? Почему?
Солнце палило, делая невыносимо яркими все цвета. Высокий человек в алом - Марвину оно на миг показалось черным – приблизился и заговорил. Незнакомый язык. Все, что Марвин смог понять – это были стихи.

Снизу, из толпы, алому передали младенца. Голенький мальчик был зачем-то покрашен в золотой цвет. Нож в руках алого тоже оказался золотым.
И острым. Кровь из рассеченного горла ребенка ударила вверх и в стороны. Марвин вскрикнул – беззвучно, горло перехватило словно невидимой удавкой. Алый поднес умирающего ребенка ближе, произнес какое-то двустишие уложил еще шевелящееся тельце к ногам Марвина. Снова потянулся вниз – за вторым младенцем.

«Нет!»

- Так они приветствуют тебя, своего бога, - сказала сущность. - Можешь их остановить. Но только если заговоришь стихами. По их вере, когда бог использует прозу, наступает Конец Мира – и тогда жертв будет еще больше, чтобы умилостивить бога.

Голос Хоры, кем бы она ни была, не пугал, но и не успокаивал – но он был более настоящим чем все происходящее, и не за суть того, что говорилось, а за настоящесть и уцепился Марвин.

«Это все не на самом деле. Ничего такого нет. Только Маяк и наш разговор».

Слова почти ничего не изменили – кровь второй жертвы уже попала на него, только происходящее подернулось легким туманом, как если бы он смотрел сквозь слёзы. Шум толпы отдалился, цвета потускнели.

«Да, - повторил Марвин, - этого нет. Не может быть. Есть маяк и скала, разговор о странном... и моё проклятье».

Картинка разрушалась. Мальчик выбрал не делать ничего, и это тоже было его правом, и частью почти каждой истории, потому что иногда невозможно выбрать – но тогда выбирает время.
- Ты уже относишься к проклятью серьезно, - сказала сущность, ей становилось все труднее поддерживать человеческую форму. – Но все равно ничего не хочешь с ней сделать, наверное, лучше, чтобы она что-то сделала с тобой? Так проще… И может быть, ты прав, потому что есть и вторая строфа.
В густом темном воздухе снова зазвучали стихи.

- Ты стал многим, и сила – твой жезл и щит.
Но этого может быть мало.
Кто-то захочет мира, а кто-то войны –
Ты стал важен, ты должен ответить всем.

Слова расплетали сплетенное раньше, расслаивали на нити, отдельные звуки, краски, варианты, и сплетали новую картинку.

Тот же трон. А может и не тот. Сейчас была не площадь, а зал во дворце. Высокие стены – потолок такой высоты, что у Марвина при взгляде вверх закружилась голова. Всюду снова алое и золотое, на том, кто на троне – тоже. Юноша, чем-то похожий на Марвина, только говорил стихами, почти не останавливаясь. От этих слов что-то менялось – снаружи шумело, словно там начинались и заканчивались битвы, а в зале… в зале люди, подходившие к трону, униженно просили о чём-то, и тогда юноша на троне или замолкал, или произносил еще несколько рифмованных фраз. Проситель мог съёжиться, превратиться в черное пятно на полу, или взмыть к бесконечно высокому потолку и вылететь в окно, мог обнаружить у своих ног сундук, а открыв его, увидеть блеск камней и золота. Юноша распоряжался и жизнью, и богатством так легко, словно они ничего не значили. И правда, он же мог сотворить всё из ничего.

Потом к трону подошла пожилая женщина. Пожалуй, такой могла стать постаревшая Керидвен. Небогатая и ненарядная одежда, волосы в строгом пучке – и взгляд, которым могла бы смотреть богиня. Взгляд-вопрос, от которого не скрыться. Она поставила на пол у ног юноши на троне две шкатулки, указала сначала на одну, потом на другую, что-то сказала. Юноша засмеялся, встал с трона и быстро подошел. Открыл сначала одну шкатулку – пустую, потом вторую такую же. Пожал плечами и ответил гостье, зарифмовав «ярость» и «старость».

- Нет! – воскликнул Марвин, зажмурился, не желая видеть, как женщина, стремительно старея, превратится в горсть праха.

- Конечно же нет, - согласилась сущность. – Но тогда – что остается? Тот кто хоть что-то выбрал, может занять какое-то место в мире. А невыбравшему места нет.
И снова зазвучали стихи.

- Ты мог быть многим, но сегодня ты гость земли,
Камень в траве, тень на солнце.
Получивший свободу не быть –
Постарайся себя не жалеть.

Тронный зал сменился островом. Одинокая скала, окруженная морем. На скале едва хватало места, чтобы стоять, но вид открывался во все стороны. Бесконечность перед глазами, бесконечность над головой, и лишь под ногами крошечная площадка на две ступни. И вряд ли это всё было настоящим тоже… Но Марвин слишком устал не верить, отказываться, сопротивляться.

- Чего ты хочешь? – спросил он, все еще не спрашивая «кто ты». – Чтобы я не стал кем-то из них? Не стану. Там, в лесу, я понял, что не могу себе позволить… увлекаться. Магия ничего не упрощает и не решает. Она просто предлагает обходные пути. А они и не ведут никуда. Да, бывает удобно, бывает весело. А потом надо разгребать последствия. Никакой это не дар.

Говорить было так же неудобно, как стоять почти неподвижно. Слова, прямые, как спина Марвина, все же были кривы, не те. Скучная выходила история.

- Ну нет у меня таланта, нет, - признался Марвин устало. – Срифмовать «любовь» и «кровь» любой может. Я начинал стихи писать – такая дрянь выходит. И без мудрости из котла понятно, что свою «Битву деревьев» мне никогда не написать. Ну и хорошо, я же не собирался. Но вот ты говорила о месте для меня – без этого «дара» понятно, где оно. Без таланта тоже. А если «дар» без таланта? Может я и научусь не вредить, всё равно – всю жизнь стихами забивать гвозди? Кто-то из-за этого решит, что так правильно, так и надо.

- И еще люди начнут тебя использовать. Хотя постой. Они же не используют колдунью, о которой ты рассказывал. Даже мальчишки, вроде тебя, ее уважают и побаиваются, иначе ты мог бы прийти к ней в дом открыто. И вряд ли к ней ходят так уж часто. Скорее всего люди знают, что магия - это просто обходной путь.

Сгущенная темнота отступала, ее время заканчивалось. Но времени было достаточно, хоть оно и решило, похоже, распорядиться собой по собственной воле, потому что за недолгий поделенный на доли разговор успел наступить вечер.

- Но если говорить о путях – не ищешь ли обхода ты сам? Любя стихи, всегда будешь тосковать о Красоте. Умея зарифмовать хотя бы «кровь» и «любовь» и отказываясь развивать умение – жалеть об отсутствии таланта. Жалеть и тосковать легче, но никуда не ведёт. Но может мы говорим о разном. Скажи, что ты считаешь интересным, чем хочешь заниматься? Какого мастерства достичь? Может, это умение вечно сожалеть, быть жертвой своего собственного выбора, но ничего не менять, ведь быть жертвой так удобно?

Это было уже просто обидно. И еще обиднее от того, что ответа не было, ни на какую часть вопроса. Поэтому он начал с той, что полегче.

- Я не знаю, чем хочу заниматься. В Академию магии меня не приняли. Осенью собирался попробовать поступить в Академию всех искусств, там выбор больше. Пока работаю в цветочной лавке, букеты составляю… Все друзья смеются, говорят, занятие для девчонки. Но это же только на время…

«Вот именно, - снова вмешался Кричащий камень – Марвин заметил, что Хора словно прислушивается – неужели слышит? – это – на время. А есть то, с чем ты еще ни разу не расставался, как с рукой или голосом. И что такого сложного назвать эту вещь?»

- Надеешься, что это будут стихи? – не удержался от подначки Марвин. – Ну и зря. Некоторые мне нравятся… ну не некоторые, многие. А нравится мне что-то делать, действовать. В мире такая куча всего, что можно попробовать. Залезть на Лунную гору, и ничего там не рвать, и не писать имя на камнях, как все делают. Поймать коня-призрака. Пробежать бегом сколько сможешь, пока не упадешь. Сесть на рейсовую карету, не спрашивая, куда идет, и оказаться в незнакомом городе. Врезать из камня или дерева статую какой-нибудь богини и придумать о ней легенду, в которую все поверят. Спасти кому-нибудь жизнь. Найти клад.

«А зачем? - перебил камень. – Зачем тебе всё это?»

Марвин уже решил, что выбрался из ловушки сложностей и вопросов, куда его загнали.
- Затем, что все это будет моим! – выпалил он. – Всё, что я сделаю.

Сущность уже знала, что у нее есть союзник - кажется, еще одна сущность, сопровождавшая мальчика. Но стало неожиданностью, что другим союзником стал сам мальчик.

- И правда, - сказала она. – Все, что у тебя есть сейчас – слова, а хочется дела. Но как много ты сделаешь без слов? Без тех слов, которые находишь, чтобы описать любое дело, мир или себя? Оглядись, попробуй. Я не предлагаю тебе говорить стихами – просто говорить. Это именно тот миг, когда мир прислушается ко всему, что скажешь. Может, это самое большее, что ты когда-нибудь сможешь сделать, со стихами или без – чтобы тебя услышали.

Марвин не понимал, что ему предлагают – и зачем. Но миг действительно был особенный. Сумерки. В лиловеющем воздухе над ним возвышалась башня, еще темная, без огня, но не угрожающе – таинственно-тёмная. Об этом можно было бы потом рассказывать друзьям, как сказку, впрочем, они же, наверное, знали легенду этого Маяка о смотрителе, которого никто никогда не видел, и толку пересказывать уже известное, если не добавлять к нему своего? Можно рассказать иначе, выдумать заново.

Но почему-то в голову приходили стихи предка – словно предлагали себя: ну же, переделай и нас, перепиши, расскажи по-своему. Марвин вспомнил, что это уже было сделано Хорой – и сдался.

- Я еще не был тем, кем хотел бы стать,
Я просто играл словами,
Как играют осколками звезд.
Смотрел вверх и видел пустоту,
Которую можно заполнить.
Я был сомнением в «да» и уверенным «нет»,
А потом менял их местами.
Но все, чего я когда-то хотел –
Строить собственный мир в этом мире,
Высокий, как башня в пустоте,
Усыпанный осколками звезд,
Среди которых есть «да» и «нет»,
И все, что может быть сказано,
Все, что можно менять местами
Ради надежды на большее.

Что-то менялось, хотя в стихах не было ни одной рифмы.

Что-то менялось? Нет. Просто показывало, чем было, во всей полноте. На стенах башни тут и там вспыхивали и медленно, как остывающие угли, гасли отпечатки ладоней, знаки и символы, рисунки, сменяя один другого. На скале под башней, тоже, и даже в траве, хоть там их труднее было рассмотреть.

Не дожидаясь, пока мальчик спросит Хора сказала:
- Это следы тех, кто принес сюда, в королевство, свою историю. И сами истории. Свет, который на самом деле никуда не исчезает. Кто-то приходит, кто-то уходит, но история уже рассказана. Чем больше историй, тем ярче свет.

Марвин хотел спросить – а как же свет на Маяке? – но увидел сам. Маяк вспыхнул, протянув куда-то вперед дорожку из света – к тем, кто только еще собирается прийти, стоит на пороге и думает, начинать ли путь? Кто знает. Это было красивой историей – что смотрителя не существует, потому что он не нужен, что свет будет загораться, пока в Королевство будут приходить люди, и не важно, останутся они или уйдут. Что одной из историй стала его, Марвина. Пусть даже он не смог бы сказать, о чем она.

Или мог. В свете Маяка, от которого им, стоящим под скалой, ничего не доставалось, кроме того, что мог ухватить взгляд, он увидел и свой путь. «Я хочу рассказывать старые истории заново. Узнавать и переписывать. Не все, не всегда, только те, которые кажутся неправильными… или словно сами просят об этом. А стихи тут вообще ни при чем. Или нет. Я разберусь, проклятье или дар. Это же тоже история, которую можно переписать».

Но когда он посмотрел на Хору, то увидел уже не девчонку… Марвин не смог бы сказать, что увидел. Сгусток тумана? Мерцание вроде тех, в которых прячут сокровища под радугой? Белый лист, последний в книге, дочитанной до конца?
Именно сейчас наконец захотелось спросить «кто ты?»

«Лучше не надо, - попросил камень, снова вмешиваясь. – Лучше придумай что-нибудь сам, раз уж тебе это нравится больше всего».

Сущность растворялась, исчезала, рассыпалась на частицы, почти переставала быть. Все, что от нее останется: ожидание, напряженное как струна, протянутое между Маяком и всем остальным миром. Придет время для нового поиска, новой истории. Лучшие из них – истории об изменениях.

- Бессонницы больше не будет, - пообещала она напоследок. – Мое вмешательство в твои сны помогло нам встретиться. Правда, не могу обещать, что впредь ты будешь засыпать мгновенно и спать крепко. Всегда есть то, что бодрствует в тебе самом.

На большее времени не хватило.

Уже совсем стемнело – а Марвин не заметил, что прошли часы. И спать не хотелось. Его снова окружал обычный мир, с голосами птиц, шумом прибоя, отголосками далекого грома. Но было и что-то еще, вроде внутреннего голоса, едва слышного, похожего на пение – густой как мёд и золотой как мёд тембр. Может, так пел его далекий предок. Марвин прислушался. Нет, слова если и есть, пока непонятны.
Его больше ничто не держало у Маяка. Та, что привела его сюда, исчезла, и от этого поему-то не было грустно.

«А ты знаешь, что на одном из языков «эхора» значит «маяк»?» - влез камень, развеивая ту толику грусти, которая все же прокралась в сердце.

- Теперь знаю, - хмыкнул Марвин, пробираясь назад, к городу, чтобы хоть сегодня найти ночлег в гостинице.

И тут же вспомнил о последнем оставшемся деле.

Сориентироваться оказалось легко – что-то словно вело его среди деревьев.
Каменная женщина не изменилась. Он обошел ее, глянул с другой стороны – нет, все то же. Неужели Хора сказала неправду или легенда лжет?
А потом Марвин понял. Ему не хотелось видеть, как она стареет. Но на другое он охотно бы посмотрел.
Он закрыл глаза, представляя, как она меняется, как оживает каменное лицо, делаясь прекрасным… а она ведь и так была хороша. Представляя – и веря. Но вере не хватало какой-то малости. Нескольких слов.

- Все в мире лишь до времени, пока,
Но срок пришёл – и стало все иначе.
Не может быть прекраснее цветка,
Что зацвести от счастья предназначен.

Марвин открыл глаза. В каменной Элсо было теперь меньше от камня, от неживого. Настоящая Элсо прожила целую жизнь, в которой было и счастье: муж, дети, друзья. Когда магия заканчивается, можно просто жить. Сначала молодой днем и старухой ночью, потом время выровняло это и тогда от магии не осталось и следа.

Он поклонился каменной женщине, и пошел своей дорогой, ведущей в ближайшую гостиницу.
Если, конечно, в дело не вмешается какая-нибудь магия.

>>игра закончена<<