- Иногда ненависть полезна. - Я сказал эти слова, глядя на него, изучая. - Чаще она бывает глупой, запоздалой, беспомощной и никому не нужной, но иногда, она помогает сосредоточиться на поставленной задаче, помогает достичь нужной цели. Двигаться по намеченной траектории, невзирая на препятствия и не отвлекаясь на соблазны. Да-да, именно на соблазны. - Последнее слово, я протянул, копируя техасский акцент собеседника.
Впрочем, говорил только я — человек, сидящий напротив за время нашей встречи пока не проронил ни слова. Так нетипично, обычно слова так и перли из него нескончаемым потоком: в большинстве своем лживые, но попадалась и правда. Возможно, он сам верил во многое из того что говорил, хотя кто знает? Уж точно не я.
Наконец, он поднял голову и посмотрел на меня. Широкое лицо с резкими волевыми чертами, чертами человека привыкшего отдавать приказы, человека, находящегося постоянно в центре внимания, мистера намба ван, мистера «трахни меня в рот» президента. Бывшего, но какая к дьяволу разница: клеймо власти впивается в лицо, в поведение и манеру говорить, как вязкая масса бабл гама, распластанная по раскаленному асфальту мостовой, намертво впечатывается в протектор обуви прохожего. Даже сидя за рулем раздолбанного «седана» семьдесят восьмого года выпуска, в майке с надписью «Все болеют за Рейнджерс», жуя кебаб, купленный у чернокожего лоточника в Централ-Парке и одновременно пуская «голубка», вызванного острой пищей, ты не скроешь этого — власть, словно оспа оставляет отметины на лице, в глазах, в движениях. Власть — это наркотик, героин для лидеров или просто закомплексованных моральных уродов- садистов, спрыгнуть с которого удается далеко не каждому: амбициозным людям все время нужно увеличивать дозу. А передо мной сейчас сидел именно такой человек, наркоман с большой буквы «Нэ». И не важно, что его не переизбрали на второй срок, неважно, что последние два года пресса только и занималась тем, что поносила его на все лады, неважно, что я сидел сейчас напротив с пистолетом в руках. Власть была у него в крови и во взгляде поднятых на меня голубых глаз, я видел: он ни капельки не боялся ни меня, ни направленного оружия. Это заслуживало если не симпатии, то хотя бы уважения.
- А теперь, послушай меня, - он говорил спокойно и неторопливо, растягивая слова в той техасской манере, спародированной мною минуту назад, желая хоть как-то привлечь его внимание. - Ты конечно можешь корчить из себя Джона Уэйна, размахивая у меня перед носом пушкой, а можешь засунуть ее себе в зад и нажать на курок. И советую тебе, сынок, выбери второй вариант и лучше сделать это побыстрее, потому что когда мои люди нас отыщут, думается мне, ты пожалеешь, что так не поступил. Ребята у меня что надо и шутить они не умеют, а я так тем более, уясни это.
Ну вот, наконец-то он заговорил. А я уж стал сомневаться в том, что получится довести дело до конца. Нет, конечно, можно было избить его или сломать пару костей, но не такой я человек. Я даже оружие не люблю, не мое это.
- Конечно же, сэр, вы не шутник — Я грустно улыбнулся и покачал головой. - Вы не из тех, у кого сильно развито чувство юмора. И, несомненно, я прекрасно осознаю, что ваши люди сделали бы со мной, узнай, где мы сейчас находимся. Проблема в том, что многое из этого, они уже сделали.
- Так это все из-за мести? - Он презрительно фыркнул, на мгновение обнажив в усмешке ряд крепких белых зубов. - Ты из тех уродов, что попали под мой закон о принудительной депортации? Или под закон о соцфильтрации, а то на эммигранта ты не похож, уж больно выговор у тебя бруклинский. Решил вышибить мне мозги, сынок?
- Вы ошибаетесь, сэр. Я не собираюсь вас убивать. - В доказательство своих слов, я отвел оружие и опустил руку. - В одном вы правы — я хочу предоставить вам счет. И цену, что придется заплатить по предъявленной мною квитанции, вы определите сами.
- Если не собираешься меня убивать, тогда чего же ты хочешь? — Впервые, в его голосе скользнула нотка каких-то (удивление? нетерпение?) эмоций.- Из-за чего тогда весь этот сыр-бор с похищением?
- Я хочу поговорить. Потому что мне нужно все это кому-нибудь рассказать. А так как началось все с вас и закончится тоже с вами, думаю, вы не меньше моего заслуживаете услышать эту историю - мою историю. Можете считать это исповедью, а можете считать дерьмом собачьим, мне без разницы, но узнать ее вам придется, уж будьте покойны.
- Хорошо, сынок. Не переживай, я внимательно выслушаю то, что расскажешь. И если история будет хороша, то, возможно, мы сядем и вместе обсудим, как можно все поправить. - Тут он вновь улыбнулся мне, на этот раз доброй отеческой улыбкой, живо воскресив в моей памяти образ шестилетней давности, когда этот же человек, стоя на трибуне перед многотысячной толпой внизу, кричал: «Я родом из Далласа, господа! И я люблю свой город, люблю свой штат и, Господь тому свидетель, люблю свою страну так же, как и каждый из здесь присутствующих! А если наши желания совпадают то, дьявол меня побери, что может нас остановить, что может остановить дух настоящей Америки?!» - И улыбался своей широкой, искренней, отеческой улыбкой. А толпа внизу ликовала. Социологи писали о «политической грации медведя» и о «заигрывании с народом в духе Никсона», а вот толпа ликовала, толпе было плевать на мнение аналитиков, на реальное положение вещей да и Никсона многие уже успели подзабыть. Толпе всегда хотелось сладкого попкорна, бензина по 75 центов за галлон и вот такой отеческой улыбки, пропитанной «духом настоящей Америки».
Я знал, что мистер «трахни меня в рот» лжет, на самом деле сочтя меня чокнутым придурком. И поэтому, сейчас тянет время, идя якобы навстречу, соглашаясь во всем - тянет время, необходимое его людям, чтобы отыскать нас. Хотя, как я уже говорил, может он и сам верил в то, что выслушав оставит меня в живых и более того, поможет разобраться с проблемами. Люди, столь долго говорящие неправду, в конце концов начинают сами в верить в свою ложь: ведь что политик, что лжец — одна сатана.
Если честно, мне было все равно, врет он или действительно хочет услышать мой рассказ. Ему ПРИДЕТСЯ это сделать вне зависимости от желаний. И, вот ведь в чем ирония, он даже сможет мне помочь. Помочь в одном маленьком дельце. От этой мысли, глядя на него, ерзающего своей жирной задницей на жестком сидении, пытающегося устроиться удобнее и непринуждённо - насколько это вообще возможно со связанными руками - я улыбнулся.
- Отлично. Я думаю, мы поладим, сер. Я думаю, после моего рассказа, вы будете иметь более четкое представление о сложившейся ситуации.
- Давай, сынок выкладывай что у тебя на душе, а то сам понимаешь, мое время дорогого стоит.
- Не сомневайтесь, мистер президент, - я присел на ящик напротив. - Использую отпущенный срок с максимальной отдачей.
Глубоко вздохнув, я начал говорить. И по мере моего рассказа, лицо мистера «трахни меня в рот» становилось все мрачнее, а в глазах появлялось выражение угрюмой обреченности...

Самое удивительное, что хотелось курить.
Серый, замызганный кафель пола больно впивался в щеку, зажатые капканами браслетов руки онемели и по чувствительности больше напоминали две чушки. Да и вообще: неприятно и холодно, лежать голым, на животе, закованным в наручники. Неприятно, холодно и глупо.
Но еще глупее то, что оказавшись в такой ситуации, единственные мысли, меня посещавшие, были мысли о куреве. Господи, ну хоть затяжку, ну хоть одну, умоляю, хоть одну - я бы и так, лежа, со сведенными за спиной руками...
Хлопнула дверь. Я повернул голову, стараясь рассмотреть пришедшего. Не получилось, в поле зрения оказались только ноги, обутые в ботинки на каучуковой подошве. Такие еще носят полицейские или охранники, но обладатель этой пары обуви занимался совершенно противоположным родом деятельности.
Особо не церемонясь, меня вздернули за окольцованные металлом запястья и посадили на стул. От подобной процедуры, мои руки, вспомнив, наконец, что не резиновые, вспыхнули пульсирующей болью. Я сдавленно застонал. Глаза резануло иглами света от включенной настольной лампы, заставляя невольно зажмурится.
-Знакомо? - волосатая рука с зажатой в ней газетой, ткнулась мне в нос, забивая обонятельные синапсы запахами пота и типографской краски. Ого, оказывается мне выделили целую полосу на титульной странице. Еще бы, такая занимательная история про столь известных и уважаемых членов общества.
- Как все-таки оперативно работает пресса! - отвечаю, морщась от боли в руках. - Да еще в столь объективном издании! Как же это вы не успели?
- А ты шутник. - Я физически ощущаю его взгляд: цепкий, оценивающий. Наверное, так смотрит змея на жабу перед тем, как сожрать. - Прямо комик, ну вылитый Эдди Мерфи. А вот у меня с юмором всегда было туго.
На мой субъективный взгляд, нос хрустнул, ломаясь, еще до того, как его рука нанесла удар. А после, забивая рвущийся из моей глотки крик обратно, он вогнал кулак в печень: я даже представил, как она, родимая, начала судорожно дергаться от резкого прилива крови, словно чокнувшаяся пони. За что ей это и так я ее, за свою жизнь, не особо щадил. Но терапия возымела действие, меня согнуло в три погибели, крик захлебнулся.
Он дал мне немного времени, ожидая пока я распрямлюсь.
- А ну-ка, как там у нас с юмором ?— Спокойно, даже немного участливо, осведомляется он. - Попустило маленько или тебя еще простимулировать?
- Да нет, спасибо... - Я сплевываю вязкое и соленое, заливающее мне рот. - Мы лучше на такси.
- Ты крупно влип, приятель. - В голосе нет ни злости ни угрозы, только все тоже почти неуловимое сочувствие. - Связался не с теми людьми, чтобы шантажировать. К тому же, денежки ты у них взял, а некие материальчики не отдал. Нехорошо ведь, мы к тебе по доброму, а ты вон как. Нехорошо...
Я хотел что-то сказать в свое оправдание, хоть что-то, только бы отсрочить боль. Но не успел, боль снова пришла внезапно, как результаты анализов из кожвендиспансера. Только от гонореи у тебя не вылетают зубы и не ломаются пальцы.
Прошел час, я мужественно терпел, оглашая комнату истошными криками и, в конце-концов, мой мучитель сдался:
-Устал я от тебя. — Проговорил он, переводя дыхание. - Здоровье уже не то, что тут скажешь - годы, годы... думаю, будем заканчивать, а - как считаешь? Вооот, правильно: тебе, опять же, облегчение. Что я, зверь какой...
Послышалось клацанье затвора. Силуэт фигуры, пятном отгородил меня от света:
- Ну что, последнее желание есть? Может, сигаретку?
Слава тебе, господи! Наконец-то!
-Подождите! - Я хриплю, стараюсь говорить громко и отчетливо, но боль от побоев и несколько выбитых зубов, мешает выполнить это на должном уровне. - Мы... мы можем договориться.
- О чем же мы можем с тобой договориться? - Казалось он удивился такому предложению, но заинтересованность сквозившею в его голосе, я тоже не мог отрицать. - Приятель, что ты можешь мне предложить? Ты уже слил всю информацию прессе, а нам пришлось сильно постараться, чтобы этот тираж не попал на прилавки, ну знаешь, нажать на кое-кого здесь, дать на лапу кое-кому там. А человек, которого ты решил подставить, очень хочет увидеть тебя в целлофановом пакете, а лучше в нескольких и просил меня, чтобы перед этим ты как следует осознал всю глубину своего... за-блу-жде-ния. - Последнее слово он выговорил медленно, по слогам, явно смакуя, словно перекатывал мятный леденец на языке.
- Я бы мог воспользоваться пассатижами и с их помощью немного поиграть твоими яйцами. Потом, пришла бы очередь паяльника. О, приятель, поверь старику, мы бы еще долго могли с тобой здесь развлекаться! Но у моей дочери сегодня день рождения, моей лапочке Сюзи сегодня двенадцать, поэтому у меня хорошее настроение, да к тому же, я еще не купил подарок. Так что, думаю, пожалуй пущу тебе свинцовую маслину прямиком между бесстыжих глазенок, немного поработаю ножовкой и известью, после чего расфасую по пакетам для мусора и закопаю в разных частях города, а уж затем поеду выбирать подарок для дочки. Она хотела пони, ну знаешь, такое, которое разговаривает и качает головой, словно живая? Хотя, откуда тебе...Ну что, сигарету будешь или приступим?
- Да, да! Конечно! - Я интенсивно закивал головой, от чего та разболелась еще сильнее. - Я бы не отказался!
Мужчина наклонился и засунул мне между распухших расквашенных губ сигарету, щелкнул зажигалкой. Я глубоко затянулся и поперхнувшись, закашлялся. Сигарета упала на бетонный пол.
-Сэр, простите, я не могу курить со скованными руками. Вы не могли бы... ну, понимаете, расстегнуть меня? Обещаю - буду сидеть смирно, как ягненок. Даже если бы и хотел выкинуть что-нибудь эдакое, то я сейчас не в лучшей форме. – Улыбаюсь , вернее попытался это сделать, разбитые губы отдавались резкой болью при каждом движении.
Силуэт замер, нависнув надо мной, казалось, мужчина размышлял над моими словами. После этого, он зашел ко мне за спину и уперев ствол пистолета в спину, опять же, за скованные запястья поднял со стула. Подволок к стене. Послышалось клацанье наручников, за одну руку, он пристегнул меня к трубе радиатора, вторую, левую оставил свободной. Вернулся, поднял потухшую сигарету и все с той же, прямо-таки вселенской заботой вставил мне в губы, заново подкурив.
Наконец-то я смог нормально затянуться, не кашляя от дыма. И, признаюсь, делал это с удовольствием, несмотря на ужасающую своей абсурдностью ситуацию — голый, избитый, прикованный к трубе неизвестно где и на волосок от смерти.
- Сэр, насчет возможности договориться. - Я снова с наслаждением затянулся, хотя сидеть на холодном бетоне голым задом было неудобно. - Возможно, если вы меня отпустите, то сможете купить не только пони для дочери, но и бриллиантовое кольцо для жены, да еще останется кое-что на себя. Например... Например, вы можете купить себе яхту. А, что скажете, сэр? У вас есть яхта? Если мы поймем друг-друга, то она у вас будет, обещаю!
Он откинул голову и громко рассмеялся. Смех у него был приятный: густой и искренний, смех довольного, в принципе, жизнью человека. Теперь, когда свет настольной лампы не выжигал мне сетчатку, я наконец сумел его разглядеть. Крупный мужчина в летах, с еще не седой, но уже начинающей лысеть на висках шевелюрой, большой с горбинкой нос, выдающий его итальянские корни, полные чувственные губы, серо-зеленые внимательные глаза, обрамленные сеточкой морщин. Одетый в брюки от «Брукс», подтяжки свисают по бокам, белая рубашка от «Марк и Спенсер» с засученными до локтей рукавами — весь его внешний вид говорил о респектабельности и достатке. Конечно не огромном богатстве, но увидев такого человека на улице, можно подумать что это преуспевающий брокер или адвокат, в крайнем случае владелец крупного автосалона по продаже подержанных авто, но никак не мафиозо, кромсающий людей при помощи циркулярной пилы и паяльной лампы.
- Ах ты сучонок! - Смеялся он, вытирая глаза громадным, похожим на баварскую сосику, пальцем. - Неужели ты решил, что можешь купить Винсента Дельваро?! Ну ты даешь! Маленький жалкий сукин сын, ну ты и даешь!
Последовал новый взрыв хохота, а потом смех как рукой отрезало. Он посмотрел на меня, улыбка все еще играла у него на губах, но вот цепкий взгляд внимательных серо-зеленых глаз не сулил мне ничего хорошего. Он был колючим, словно куст шиповника и от этих шипов явно веяло опасностью.

Он был колючим, словно куст шиповника и от этих шипов явно веяло опасностью.
- И в мыслях не держал покупать вас, мистер Дельваро! - Я заговорил быстрее, подпуская в голос нотки панического страха. - Просто хочу выкупить свою жизнь! В депозитной ячейке на мое имя лежит двести пятьдесят штук, наличными! Мы едем в банк, я забираю деньги и отдаю их вам. Вы отпускаете меня и больше никогда не увидите! Я исчезну из города, если надо, уеду из штата! Я усвоил урок, не нужно было быть таким жадным и тупым! Впредь буду держаться подальше от чужого грязного белья! Лучше писать о бейсболе или погоде.
- Насчет того, что ты жаден и туп, я абсолютно с тобой согласен. – Он склонил голову в задумчивости. - В принципе, твоя идея неплоха. Но есть несостыковочка. - Винсент Дельваро взглянул на меня, делая вид что сомневается. - Не думаю, что сеньор Андронни обрадуется, узнав что я отпустил того идиота у которого хватило тупости и наглости его шантажировать. Так что, вряд ли мы договоримся.
- Андронни об этом знать не обязательно! - Я подался вперед. – Думаю, он вам доверяет и поверит на слово. В крайнем случае, можно найти бездомного и...ну...- Тут я замялся и, облизнув пересохшие губы, выпалил:
- Закопать его вместо меня!
Дельваро поднял на меня глаза, в удивлении:
- Бездомного говоришь? Решил переложить свои грехи на плечи невиновного?.. Да-а-а, ты еще тот самаритянин. - Он улыбнулся, сверкнув золотой пломбой. - Но ты опять прав, старый Луиджи мне доверяет. Возможно, хватит только одного моего слова и мы обойдемся без невинных жертв. Где находится этот банк?
- На выезде с ОуверРоад, но ключ от депозита у меня в квартире! - Я выбросил окурок, предварительно затушив его об пол.
Дельваро бросил ключи от наручников мне под ноги:
- Одевайся, быстро! И не вздумай шутить со мной! Если ты решил надуть меня, то — Тут он плотоядно растянул губы и направил на меня ствол пистолета. - Я станцую такую джигу на твоей безмозглой черепушке, что она лопнет, как гнилой арбуз.
Расстегнуть браслеты получилось только со второй попытки. Распухшие пальцы плохо слушались, по крайней мере, два из них были сломаны или вывихнуты: любое неловкое движение причиняло дикую боль. Морщась, я с трудом поднялся на ноги. Прихрамывая и держась рукой за отбитый бок (возможно в ребре тоже была трещина), направился к своим вещам, сваленных кучей в углу комнаты. Внутренне я весь сжался, как стальная пружина: «Если подведут ноги, мне конец. Второго шанса мне не дадут, слишком уж тертый калач эта старая сволочь.»
Направляясь за одеждой, оказываюсь около стола с разложенным пыточным инструментом и включенной настольной лампой. Тем самым уходя с линии огня. Естественно, Дельваро повернулся за мной и яркий луч света ударил ему в глаза. Секунда, полсекунды, но это был шанс - мой шанс, та возможность, на которую я надеялся...
...ПОВОРОТ ВЫКЛЮЧАТЕЛЯ...
Я резко развернулся, рывком бросая свое искалеченное тело в сторону жирного старого ублюдка с пушкой. Громыхнул выстрел, пуля мозглым холодком рассекла воздух у левого уха. Мимо - даже в таком состоянии, я слишком быстр для этого членососа. Ребром ладони бью по предплечью руки с пистолетом, одновременно ногой заезжая ему прямо по яйцам. Жирдяй крючится, его рожа с отвисшими брылами багровеет, рот раскрывается в немом «О». Пистолет звонко цокая падает на пол. Что мычишь, мудила, что, больно тебе?! Ничего, сейчас будет еще больнее!
Хватаю суку за воротник мажорной пятисот долларовой рубашки, хватаю так, что та трещит и рвется у меня в руках, наклоняю его голову вниз и по всем канонам муи-тай бью коленом в лицо. Хрясь! Ломается нос — это тебе за выбитые зубы! Еще удар, на этот раз в ухо и то тоже плющится в лепешку — это тебе за сломанные ребра (Тюфяк не ошибся, думая, что там трещина)! Обрабатываю его бока, как недавно он мои, особенно стараюсь в области печени. Надо бы еще дать пару раз по почкам, так чтобы чтобы они превратились в одну сплошную гематому, но два пальца на левой руке сломаны, держать его неудобно, а жирная свинья теряет сознание, потная туша тяжелеет и оседает на пол. К тому же он нужен живым, забить его до смерти пока не входит в мои планы. Пока не входит...
Отпускаю, наконец, Винсента и он мешком падает, руки все еще сжаты в области паха. Видать хорошо я ему там все размозжил, даже дыхание перехватило, только и может что беззвучно разевать рот, словно выброшенная на берег рыба. Иду к упавшему пистолету, держусь за сломанные ребра, от недавнего акробатизма, те жутко болят. Каждый вдох — все равно, что глотать битое стекло. Подымаю ствол. Так, посмотрим, что тут у нас: «Беретта М81» калибр семь шестьдесят пять, в обойме двенадцать патронов. Правда, уже одиннадцать, одного «свинцового друга», Винни выпустил в «молоко». Винни, Винни птенчик, так его звали в Отделе из-за его жирного брюха. Сейчас оно стало еще больше, но что поделаеть, время не щадит никого.
- Вставай. - Я навел на него «Беретту», махнув стволом в сторону радиатора. - Ползи туда и пристегнись. - Браслеты висели там же, где и оставил их Тюфяк.
Винни не реагирует на звуки моего голоса, Винни слишком занят своими распухшими шарами, чтобы слышать меня сейчас. Пришлось повторить:
- Если ты сейчас не поползешь к трубе и не пристегнешь себя, мне придется прострелить тебе колено. Считаю до пяти! Раз...
На счет «три» Птенчик зашевелился и наконец-то выпустил из рук гениталии. Скребя пальцами по бетону, приподнялся на четвереньки и, постанывая, пополз-таки в угол. Тяжело дыша, сел, ухватившись одной рукой за батарею, и налитыми кровью глазами посмотрел на меня:
-Тебе это даром не сойдет, сукин ты сын! - Прошипел он. - Когда Андронни узнает...
- Защелкни браслет у себя на лодыжке, выбери самую любимую! — Перебил я его, нетерпеливо махнув пистолетом. - Считаю до трех! Раз...Два...
Все еще, не сводя с меня ненавидящего взгляда, Винни пристегнул себя за лодыжку к трубе.
-Ну а теперь поболтаем! - Я присел на корточки и приветливо, насколько это было возможно сделать с щербатым ртом и размудоханными в кровь губами, улыбнулся ему. - Давно не виделись, Птенчик!
- Понятия не имею о ком или о чем ты говоришь, приятель. - Винни хмуро посмотрел на меня, изобразив недоумение. Я встретил его взгляд, не прекращая улыбаться. Не выдержав, он отвел глаза, якобы с безразличием, но я успел разглядеть то, что плескалось в них, словно грязная гудзонская вода о сваи портовых пирсов. Это был страх. Отлично!..
-Винсент Дельваро, одна тысяча девятсот сорок седьмого года рождения. После окончания школы был мобилизован в морскую пехоту. После учебки в Пэррис-Айленде отправлен во Вьетнам, проходить службу в округе Да-Нанге. В шестьдесят восьмом поступил в Вест-Поинт, на электроинженера. После выпуска, участвовал в секретных операциях в Анголе, Пакистане, Афганистане. С восемьдесят девятого на службе в ЦРУ, а именно в Отделе «А», где в должности старшего оперативного сотрудника работаешь и до сих пор. Официально — досрочно ушел в отставку по состоянию здоровья, в действительности же, работаешь под прикрытием на Луиджи Андронни, крестного отца Нью-Йоркского клана...
Я говорил, заколачивая слова, как гвозди в крышку гроба, а лицо Дельваро, несмотря на тучность вытягивалось от удивления, становясь похожим на лошадиное. Я знал то, что не мог, то, что не должен был, то, что по определению делало меня дважды трупом.
Наконец, я закончил и замолчал. Молчал и Винсент, осмысливая услышанное.
- Да-а-а...-Протянул он охрипшим голосом. - Недооценил я тебя приятель, надо было вначале раскурочить выстрелом твой черепной жбан, а уже после предлагать закурить. Пострадал из-за собственной доброты! - Удивительно, но этот сукин сын горестно скривил губы и всплеснул жирными лапами.
-Перестань себя жалеть, Винни. Ты сделал, то что сделал!
- Откуда ты? Отдел Внутренних Расследований, да? Это все из-за той мертвой шлюхи в Орегоне? Клянусь, эта тварь сама напросилась...
Я сморщился, как от зубной боли. Челюсть конечно болела и так, но тупость Птенчика достигала прямо-таки астрономических размеров. Неужели, этот старый мудак действительно считал, что я дал избить (Тюфяка?) себя лишь из-за мертвой проститутки?
- Твои мелкие грешки меня не интересуют. И я не из ОВР. Более того, мы с тобой старые приятели, Птенчик. Поэтому потолкуем о делах давно минувших лет.
-Я не жалуюсь на память, приятель! — Винни раздраженно дернулся, кадык, едва проглядывающий под слоем жира на шее, нервно заходил туда-сюда. - До вчерашнего дня я не знал, что ты вообще существуешь на белом свете! И поверь, с удовольствием прожил бы еще двадцать-тридцать отпущенных Господом лет, без этого, явно сомнительного, удовольствия! И перестань называть меня «Птенчиком», сукин ты сын! Ты даже ни хрена не соображаешь о чем говоришь!
Последние фразы, он проревел, впрочем, в полной мере ему так и не удалось изгнать страх из своего голоса. Хорошо, это хорошо!
Я подождал, Пока Винни успокоится. А затем сказал:
- Джейкоб Пирс. Когда-то ты знал меня, как Джейкоба Пирса.
И вот тут, лицо Птенчика посерело. Он осознал, кто я. От ужаса, его глаза стали похожими на мячики для пинг-понга.
- Иуда?.. - Севшим голосом прошептал Винни. - Этого не может быть... Ты же мертв!

Ранней осенью здесь особенно красиво.
Дорожка, посыпанная гравием, уютно ложится под ноги, зовет прогуляться вдоль, одетых в багрянец листвы, кленов. Лучи предзакатного солнца несут в себе тепло последних теплых дней, наполняют воздух своими ласковыми прикосновениями, касаются щек, глаз, губ, заставляют жмуриться. И лишь легкий ветерок, словно ревнивый соперник, соревнующийся с солнцем в сладострастии, прохладными руками взьерошит волосы а то и, разозлившись, налетит на ветки, окатит голову золотом. И я улыбаюсь, мне грустно и радостно одновременно, и хочется смеяться и плакать. Джанин бы здесь понравилось.
Я думаю о ней. Под кроссовками поскрипывает гравий, тихо шуршит оранжевый лист. Мне кажется, что я попал в страну Оз и шагаю по тропинке из желтого кирпича вместе с Элли и ее друзьями. Только вот нет здесь никакой Элли, как впрочем, и всех остальных тоже. Я здесь один, наедине с самим собой и дорогой. Жду, куда меня выведут ноги...

- Правда здесь красиво?
Мы на пляже. За спиной с грохотом накатывает океан, совокупляющийся с твердыней в акте неистовой любви уже десятки миллионов лет.
Она сидит на песке напротив меня, черные волосы распущены, ветер разметал их по плечам, белый топ и светло-голубые шорты подчеркивают, оттеняют загорелость кожи. Я вижу песчинки, налипшие в у нее в ложбинке между шеей и ключицей. Наклоняюсь и осторожно смахиваю губами эти крупинки кварца и известняка:
- Это ты красивая! А все вокруг на уровне, не более чем!
Смеется. Откидывает голову и ветер трепещет ее волосы, словно птичье крыло. Когда я слышу ее смех, у меня перехватывает дыхание от любви и нежности. Ее смех, как колокольчики счастья звенит у меня в голове, наполняет собой и растворяет в себе. Мне очень, очень хорошо!
На покрывале рядом с нами бумажный пакет из «Белого Замка». Мы кормим друг-друга жареной картошкой, макая ее в соус чили и, иногда, нарочно промахиваясь мимо ртов, попадаем золотистой хрустящей соломкой в нос, в щеки. Делаем это наперегонки, дурачась как дети и вскоре с ног до головы перемазываемся красным соусом. Она улыбается: «Фу, какой ты неряха! Дай-ка, я тебя умою!»
Берет меня одной рукой за подбородок и языком слизывает соус с носа, щек, губ, как если бы я был котенком, а она моей кошачьей мамой. Вторая рука скользит вверх, по моему бедру, задерживается в районе паха, отчего мой маленький «дружок» вздрагивает и начинает твердеть. Она чувствует это, отстраняется:
«Не сейчас...- Шепчет Джанин. - Вначале... Догони меня!»
И неожиданно вскочив, несется в сторону береговой волны, на бегу снимая майку и бросая в песок. Смеясь, гонюсь за ней, ныряю прямо в джинсах в белую клокочущую пену. Вода обжигает холодом, но я не чувствую этого, я всецело поглощен золотистым силуэтом, мелькающим впереди. Работаю руками, гребу из всех сил, преодолевая ревущие буруны, догоняя ее. Настигаю, она уворачивается, выскальзывает из моих пальцев, но я все таки цепко сжимаю ее в обьятиях, мы качаемся на волнах словно два буревестника:
- Я люблю тебя, Джон! - Голос заглушается грохотом океана, но мне не нужно слышать, я читаю слова Джанин по губам. -Я люблю тебя, мой милый!
Целую, она отвечает. На ее губах и языке привкус морской соли и чили.
Позже, спрятавшись за ее «Шевроле», мы занимались любовью, выгоняя стылый холод воды из тела, согревая друг друга внутренним теплом. Кончая, стонали в унисон с двумя самыми древними любовниками в мире. Океан возмущенно шумел — его оргазм придет еще не скоро...

...Деревья расступаются и я выхожу лужайку. Аккуратные ряды надгробий разлинеели изумрудное сукно травы и простираются вдаль на добрую милю. Серые прямоугольники гранита похожи друг на друга как две капли воды — здесь легко запутаться, если не знать куда идти. Но я знаю... К сожалению, я знаю: шестнадцатый ряд, седьмое справа. Шагаю между каменных близнецов...

…- Поздравляю вас с Новым тысяча девятсот девяносто шестым годом! Прошедший год был трудным испытанием для каждого из нас и всей Америки в целом! Но мы с достоинством перенесли все его тяготы и смело взглянем в лицо предстоящим трудностям и невзгодам, какие бы они ни были! Ведь мы, американцы, не умеем по другому. И я заверяю вас, наша страна будет двигаться вперед по намеченной траектории, не взирая на препятствия и не отвлекаясь на собл...
- От его техасского акцента у меня начинает болеть голова! - Джанин выключила звук и изображение мужчины на экране лишь немо раззевало рот, вещая о том, на какие все- таки соблазны может отвлекаться Америка. - Чем вообще думали избиратели, когда сделали его президентом?!
- Не так он и плох, детка, как о нем говорят! - Я успокаивающе приобнял ее и поцеловал за ухом. Закон о принудительной депортации, например, уменьшил процент преступности. Я читал статьи...
- Джон, пожалуйста, не надо! - Она раздраженно увернулась от моего следующего поцелуя. - Хотя бы в канун Нового Года, давай не будем о нем! С тех пор как ты устроился на роботу в службу администрации, я только это и слышу - «Мистер президент то, мистер президент это»!
- Милая, Ну что ты! - Я протестующе вскинул руку. - Он ведь просто мой босс и все такое! Конечно, я всего лишь обычный клерк в отделе аналитики, но однажды мне лично пришлось с ним пообщаться. Он производит неплохое впечатление.
- Да-а, впечатление, как будто его только что трахнули в рот! - Джанин стояла надо мной, уперев руки в бока, глаза сердито сверкали и я понял, что пора завязывать этот разговор. Я очень люблю свою малышку, но когда она становится такая с ней лучше не спорить. И, наверное, за это я ее тоже люблю.
- Ну все-все, детка! - Примиряюще улыбаясь, обнял ее, почувствовал, как под пальцами расслабляются мышцы плеч. - В последнее время ты так на это все реагируешь, наверное, я действительно перегнул палку. Прости, ладно?
Она поднимает взгляд и ее губы нерешительно, словно подснежник под слабым мартовским солнцем, расцветают в ответной улыбке. Я легонько касаюсь их поцелуем. Кажется, инцидент исчерпан, но в душе ругаю себя последними словами. Вот ведь идиот, нашел чем заняться в наше с ней первое празднование Нового Года!
-Я думаю пришла пора открывать подарки. - Достаю коробку в глянцевой упаковке, увенчанную цветком из фольги. - Это тебе!
Ну все, теперь улыбка просто вспыхивает, это прямо рождение сверхновой. Джанин выхватывает из рук коробку, нетерпеливо, как ребенок, срывает обертку. В ее глазах предвкушение восторга, наблюдать за этим — одно удовольствие.
- О, Джон! Он чудесный! - Она достает белый свитер из тонкой кашемировой шерсти, прикладывает его к груди. Подскакивает к зеркалу, вертится то так, то этак.
- Могу поспорить, ты как всегда угадал с размером! Мой бывший ни в жизнь бы не смог! И как тебе это удается?!
- Не знаю, крошка. - Я только пожимаю плечами. - Наверное это врожденное. Может, до аварии я был астрономом или инженером, ну или у кого там еще должен быть точный глаз?
- У меня для тебя тоже есть кое-что! - Джанин откладывает свитер и торопливо несется из гостинной в спальню. Через минуту возвращается, неся в руках нарядно запакованный сверток. - Открой.
Разворачиваю пакет, оберточная бумага сладко хрустит под пальцами.
-Ого. - Выдыхаю я через силу. Еще бы! Бумажник коричневой кожи уверенно и вальяжно, осозновая свою дороговизну и шик, ложится мне в руку. Смотрю на оттиск: «Лорд Бакстон».
-О бог мой, Джэн! Он же стоит кучу денег! Зачем ты...
- Перестань! - Джанин в притворстве хмурит брови, в глазах прыгают веселые чертики. Как быстро меняется ее настроение. Минуту назад, она ругалась словно пьяный докер и вот теперь лучится прямо-таки детским весельем.
- Я откладывала понемногу. Просто в больницу ты попал без бумажника и я еще тогда подумала: «Наверное это был чертовски хороший «лопатник», если за него так отделали человека!»
- Что?! Неужели ты такое думала?! - Наверное, от удивления, выражение моего лица настолько идиотское, что Джанин начинает заливисто хохотать, своим мелодичным смехом. Я не выдерживаю и, заражаясь ее весельем, смеюсь тоже.
- Дражайший мистер Доу! - Она обвивает мою шею руками и мягко целует в губы. - Вы иногда бываете таким ослом и тугодумом! Возможно, вы еще не совсем оправились после травм?! Может, вам стоит провести профилактический медосмотр? - Игриво заглядывает мне в глаза, теребя верхнюю пуговицу блузки.
- А можно? - Осторожно притрагиваюсь к ее животу. - Малыш не будет против?
- Срок еще не большой, поэтому, я думаю, против он не будет.
- Тогда не стоит терять даром время! - Вскидываю ее стройную фигурку на руки и мы направляемся в спальню...

...Тру указательными пальцами виски. Память, раскаленными щипцами, ворошит полузатухшие угли воспоминаний, причиняя почти физическую боль. Взгляд упирается в надгробие, то самое, которое в шестнадцатом ряду и седьмое слева. Сажусь на корточки и рукой касаюсь серой, шершавой поверхности камня, веду ладонью по канавкам выгравированных слов, подушечками пальцев читаю их не хуже, чем глазами...

...Человек вскидывает руку с зажатым в ней пистолетом. Лица у него нет — на том месте лишь черное клокочущее марево. Не человек - призрак в образе человека, безликий приспешник смерти, один из неисчислимого сонма ее клонированных воплощений. «И имя мне — легион.»
«БАНГ!!!». Пистолет рявкает выстрелом, я вижу, как затвор хищно лязгает, отрыгивая латунный цилиндр гильзы и та, обглоданной костью, по параболе летит в сторону. Пуля, словно нехотя, толкает Джанин в плечо, на белом свитере, том самом, что я подарил ей на Новый Год, расцветает алая хризантема. Я бегу к ней, но ноги еле подымаются, пространство комнаты кто-то залил смолой, а я, Джанин и безликий, как жуки в древесном соке, медленно двигаемся, преодолевая это густое натяжение.
«БАНГ!!! БАНГ!!!». Еще два цветка распускают кровавые лепестки у Джэн на груди. Ее отбрасывает на пол, тело в каком-то, по своему даже грациозном, пируэте оседает вниз. Мне надо успеть подхватить ее, надо не дать ей упасть. Почему-то эта мысль в тот момент казалась мне самой верной, самой жизненно важной. Если не дам ей коснуться пола, то все будет хорошо и с ней и с малышом, все обойдется. Все кончится как страшный сон, ведь это и есть страшный сон. Такого просто не может происходить на самом деле, не может быть такого, чтобы в мою Джанин, в мою маленькую Джэн, в мою крошку стреляли. Это все мне только снится, очередной дурацкий розыгрыш моего воображения...

… «Джанин Вивьен Доу». Никаких тебе «навеки в наших сердцах» или хотя бы стандартных «покойся с миром». Только имя и дата: «4 июля 1968г. - 18 января 1996г.» В груди у меня зарождается вопль горечи, он рвется наружу, как злобная маленькая тварь из фильма «Чужой», царапает легкие когтистыми лапками. Стискиваю челюсти, сжимаю их так, что, кажется, начинает крошиться зубная эмаль. И мне удается сдержать рыдание - хоть какая-то маленькая победа. А вот слезные железы мне уже неподвластны, две дорожки соленой влаги стартуют из уголков глаз и блестящими болидами чертят свой путь вниз по лицу, к подбородку. Пальцы сжались в кулаки, впиваясь до крови в ладони. О, милая, как же так вышло?! Милая моя, маленькая Джэн!..
Наконец, меня отпускает. Разжимаю руку и с удивлением наблюдаю пять аккуратных полумесяцев оттиснутых на коже ладони, окаймленных капельками крови. Цвет у них ярко-алый, настолько пронзительный, что даже остается впечатление нереальности. Цвет маков. Или хризантем.
Достаю из внутреннего кармана бумажник. Не тот, что в девяносто шестом подарила мне Джанин, он остался в нашей с ней квартире. Это была дешевая поделка из кожезаменителя, купленная в «Кэш энд Кэрри» в Ливингстоне, небольшом городке в Иллинойсе, обошедшаяся мне в семь долларов и восемдесят пять центов центов. Открываю и из отделения для фотографий достаю сложенный вчетверо снимок. Обтрепанный по краям, расчерченный трассами сгибов, разделяющих изображенных на нем двух людей, отгораживая их друг от друга.
Мужчина и женщина. Сидят на лужайке, прямо на траве, сняв обувь и носки, довольно сверкая голыми пятками. Джанин чуть сзади, приобнимает мужчину руками за шею, положив голову тому на плечо. Оба улыбаются, сияя улыбками, которые по достоинству оценил бы любой ортодонт. Оба выглядят счастливыми и довольными жизнью. Пришельцы из других миров.
Мужчина на фото не похож на меня. Иногда, просыпаясь по ночам, я задаю себе вопрос, а был ли этот человек вообще, существовал когда-нибудь тот отрезок жизни, когда он (Я?) мог любить и быть любимым, готовился стать отцом, а в перспективе дедом? Реально ли это все? Может, все это время, я до сих пор лежу на больничной койке, обвитый шлангами капельниц и датчиками мониторов и весь этот период моей жизни, все эти полтора года жизни с Джэн всего лишь трехсекундный всплеск активности мозговых нейронов где-то на задних помойках моего сознания. И Джанин Вивьен Доу, в девичестве Троссэм, никогда не работала в той больнице, а мистер Джон Доу, один из многочисленных Джонов Доу в этой стране, никогда не выходил из комы и не знакомился с медсестрой с таким именем. Пятьсот сорок семь дней и восемь часов жизни, сжатые до нескольких секунд коматозного бреда — отличный сюжет для очередного эпизода «Сумеречной зоны» или «Доктор Кто».
Перевожу взгляд на плиту слева. Тот же гранитный монолит, но надпись отличается. Совсем немного, но это естественно, Джанин Вивьен Смит не могли похоронить дважды в разных могилах, разве только, для этого потребовалось бы разрезать ее тело на части. На плите слева мое имя: «Джон Джастин Доу». Вернее будет сказать, это имя мужчины с фотографии, того, кто улыбается голливудскими зубами. Того, кого любила Джэн. Того кто должен был стать отцом, а в перспективе и дедом. Того кто умер и чьи посмертные воспоминания за всю его короткую жизнь, длиною в те самые пятьсот сорок семь дней и восемь часов, засели у меня в голове щербатыми занозами, при малейшем удобном случае вызывая гальванизирующие пароксизмы боли. Например, как сейчас. Как бы я хотел похоронить их вместе с владельцем здесь, на глубине восьми футов, под плитой слева.
И все же, надпись на (моем?) надгробии не совсем правдива. Даты смерти у (нас?) него с Джэн совпадают. А это неправда. Возможно,восемнадцатое января и было для кого-то датой окончания жизненного пути, но также верно и то, что для кого то этот день был началом новой жизни. И определенно, истина заключалась в том, что Джон Джастин Доу не умер тем зимним вечером, на третий день после понедельника Мартина Лютера Кинга. Он умирал медленно и неторопливо, смерть поглощала его, как метастазы поглощают внутренние органы ракового больного. Собственно говоря, он (Я?) умирает до сих пор...

С днем рождения «меня»!

Тело Джанин упало, и голова ее с громким стуком ударилась об пол. Этот звук я запомнил навсегда, от него я почти каждую ночь просыпался в слезах. В тот момент пришло понимание, что для Джэн в этой жизни все уже закончилось. А для меня все только начиналось.
Человек с серым маревом вместо лица («Это чулок, женский чулок, одетый на голову.») поднял ствол пистолета и направил на меня. Из чернильного вакуума дульного отверстия повеяло таким дыханием неминуемой смерти, что стало понятно: скоро я увижу свет в конце тоннеля. Холодные липкие пальцы страха больно сжали мою мошонку. Стыдно в этом признаваться и этот стыд, наравне со всеми остальными воспоминаниями о том ужасном дне, также останется со мной навсегда, но в миг, когда моя жена и мой ребенок, мертвые, лежали у ног, я жутко боялся, что скоро к ним присоединюсь.
Человек с пистолетом заговорил. Ткань в районе рта пошла складками, словно рябью по поверхности озера от внезапно налетевшего легкого бриза, когда тот хриплым насмешливым голосом произнес фразу:
- Скажи «сыр», детка!
И эти три слова я тоже запомнил. Потому что тогда и появился он. Не уверен, была ли эта фраза, чем-то вроде условного сигнала или же смерть Джанин послужила катализатором появления его на белый свет. Но одно скажу точно: именно тогда внутри меня впервые щелкнул выключатель, некое устройство открывающее замок потайной двери где-то в сознании. Двери склепа или тюремной камеры, если будет угодно, потому что тот кто за ней скрывался должен был либо давно умереть либо никогда не выбраться на свет.
Рука метнулась по направлению к столику со стоящей фарфоровой вазой. «Бабушкино наследство» - часто говаривала Джэн, когда я неловко задевал его бедром, проходя на кухню и ваза начинала угрожающе раскачиваться и дрожать, словно кролик под занесенным ножом мясника. Этим она подчеркивала ценность и важность этого керамического недоразумения, как если бы то был шедевр эпохи династии Минь, а не дешевая поделка начала века. Сейчас же моя правая конечность, живущая собственной жизнью, змеей схватила «бабушкино наследство» и со всей силы запустила в голову «чулка». Удар вышел что надо: думаю, Тай Коб, а может быть, и Рики Хенли уважительно цокнули языками, увидев его. «Парень.» - Сказали бы они. - «Ты зарываешь свой талант в землю! Перчатка питчера тебе подойдет больше, чем статистические отчеты. Перестань маяться херней и займись-ка настоящим мужским делом!»
Пистолет «чулка» громыхнул еще только раз, прежде чем фарфоровое недоразумение протаранило его, с жалобным звоном разваливаясь на куски. Пуля прошила мою голову, выплескивая ее содержимое на ворс ковра - по крайней мере, такую картину рисовало воображение. Но тело думало иначе, тело действовало само по себе, тело (и кое-кто еще) хотело выжить. Ноги пружинами толкнули в сторону и маленький мессершмит сорок пятого калибра вместо того, чтобы протаранить лобную кость, а затем прогрызть себе дорогу через серый гумус моего мозга до костей затылочных, закончил путь в стенке комода, крепко засев в волокнах сосны.
От удара вазой, «чулок» пошатнулся, голова его дернулась в сторону, как от увесистой оплеухи. Но он не упал. И сейчас снова подымал пистолет, целясь в меня:
«Ах, ты ублюдок!» - Сейчас в голосе не слышалось насмешки, там была только ярость и боль, перемешанная с удивлением. Видимо, убийца думал, что все пройдет как по маслу и не ожидал такого поворота событий. «Как же так?!» - Читалось в этом удивленном голосе. - «Ты должен был стоять и не дергаться, ожидая момента, когда я вышибу тебе мозги, а вместо этого разбиваешь об мою голову «бабушкино наследство»?! Приятель, да ты ведешь себя просто отвратительно, вот что я тебе скажу!»
Наверное, подобные идиотские мысли есть неразлучные соседи смертельной опасности, не что иное, как следствие шока. Поэтому голос, прозвучавший в моей голове, я счел первыми признаками того, что окончательно и бесповоротно рехнулся:
«Шевели поршнями, мудила!» - Чужие мысли взрывались, как противопехотные гранаты. - «Или хочешь, чтобы этот суходрот сделал в тебе пару лишних дырок?!»
Я ошеломленно раскрыл рот, меня оглушило присутствие этого некто. Мой мозг просто напросто онемел и он, воспользовавшись тем, что капитан в отрубе, перехватил рулевой штурвал, управляющий моим телом.
Так быстро, так стремительно оно не двигалось никогда. Как Флэш из комиксов.
Моя рука схватила «чулка» за запьястье, вывернув его с такой силой, что послышался хруст костей и треск сухожилий. «Чулок» закричал, теперь в его голосе не было слышно ни ярости, ни удивления — осталась только боль. Костяшками пальцев второй рукой, я (Я?) ткнул его в солнечное сплетение. Вроде бы несильно, но тот согнулся, поперхнувшись собственным криком. Из прихожей по коридору раздался голос:
«Ларри?! Эй, Ларри, че за проблемы?!»
Проблемы у Ларри действительно были и проблемы некислые, потому что мои (МОИ?) руки теперь впились ему в лицо. Большие пальцы нащупали под нейлоном чулка выпуклости глаз и двумя стальными костылями надавили на них.
«ииииииИИИИИИИИ!!!!!!» - Теперь Ларри-чулок, Ларри-убийца Джэн визжал. Казалось, у парня открылось второе дыхание. Как-то раз, по каналу «Нэшнл Географик» показывали индейцев амазонской Сельвы, убивающих пойманного тапира. Животное визжало также.
- Скажи «сыр», детка!!! - Голос, исторгший эти слова, принадлежал мне, но говорил их не я. Мои губы двигались, мышцы моего горла работали, но делал это не я. Это был кто-то другой. Кто-то во мне.
Упругие, водянистые бугры под пальцами лопнули и, прорывая чулок, те ушли в горячие и влажные глубины глазниц Ларри. Визг достиг прямо-таки запредельных децибел, уходя в ультразвуковой диапазон. Но крик чужака, поселившегося в моем теле, говорящего моими губами, убивающего моими руками, все-же, перекрыл этот вопль, корчащегося в агонии человека. Крик полный такого зловещего торжества, такой злобы и ненависти, что волосы невольно вставали дыбом:
- Скажи «сыр», детка!!! СКАЖИ «СЫР», ТЫ, СРАНАЯ СУКА!!! НУ, СКАЖИ ЭТО СЕЙЧАС, ШТОПАНЫЙ ТЫ ГАНДОН!!!

Пальцы провернулись в кровавой мякоти и в горле Ларри заклокотало. Ноги подогнулись и тело начало валиться вниз. Мои руки отпустили его лицо, отпустили неохотно, так ястреб выпускает из когтей разорванного в клочья зайца. С больших пальцев капало, к ногтю правого прилип ошметок роговицы. Я с ужасом наблюдал, как указательный самостоятельно, небрежным щелчком смахнул ее на ковер. Вообще, странно и даже немного забавно ощущать себя гостем в собственном теле, бесправным и беспомощным наблюдателем. Пассажиром авто, внезапно ожившего, прямо как в том фильме - кажется, он назывался «Кристина». Так и здесь: ты сидишь, руль и коробка передач заблокированы, двери и стекла закрыты и остается только наблюдать, как твоя демоническая машина мчится вперед, плотоядно щерясь радиаторной решеткой в предвкушении будущих адских забав. Моя «Кристина», например, только что вырвала у человека глаза, чуть брезгливо стряхнув их остатки с пальцев...
Голова повернулась и в поле зрения попала Джэн, изломанной куклой лежащаяй на полу. Глаза удивленно смотрели в никуда, один тапочек свалился с неловко подломленной ноги и изящные маленькие пальчики, которые раньше так любил целовать, сейчас медленно холодели на линолеуме.
И вот тут я затрепыхался. Задергался, как карась на крючке и мне частично удалось вернуть контроль над телом. Ноги неуклюже шагнули к ней:
«Джэнни...» - Просипели мои губы. Знали бы вы, каких трудов мне стоило это «Джэнни».
«Нет времени! - Голос чужака внутри меня, говорил спокойно, но за этим спокойствием, скрывалось нетерпение и злость. - Посмотри, она мертва и ты ей уже не поможешь. Мне жаль».
Ни хрена ему не было жаль, ни на грамм. Но в том, что Джанин мертва, он прав на все сто. Пули попали в грудь, пробив сердце. Кровь пропитала ткань свитера и багровым ручейком стекала на пол, образовав небольшую лужицу. И все же, я сделал еще один шаг по направлению к ней:
«Джэнни» - снова выдавил из себя.
«Твою мать, ты что не понимаешь! - Зло треснуло у меня в голове. - Надо сматывать удочки, они... А, дерьмо, берегись!»
Еще один «чулок», наверное тот, что так беспокоился за Ларри, за эту безглазую мертвую массу застывшую в углу, показался в дверном проеме комнаты - с дробовиком наперевес. Замер на мгновение, оценивая сложившуюся ситуацию, а затем вскинул ружье.
«БАБАХ!!!» - Там, где я только что стоял, в полу образовалась дыра размером с кулак. В последний момент, чужак бросил мое тело в сторону из-под выстрела.
«БАБАХ!!!» - Столик над головой взорвался шквалом щепок и шпона. Я кувырком перекатился за диван.
«БАБАХ!!!» - Из дыры в диване взметнулся снегопадом наполнитель, жалобно тренькнула пружина.
- Эй ты! Иди сюда, урод, и дай мне тебя прикончить! - Громко сказал «чулок», передергивая затвор. Звучное «КЛАЦ!» раздалось гораздо ближе того места, где он стоял первоначально. Хотя, оглушенный стрельбой, я возможно неправильно оценил расстояние.
«Окно! Уходи через окно!» - Лихорадочно зашептал чужак. Очередное безумие сегодняшнего вечера — прыгнуть с четвертогого этажа. Но в сложившихся обстоятельствах, разве имелись другие варианты?
Я попробовал пошевелиться, но еще более судорожно вцепился в ковер. Постыдный страх снова сковал меня.
Вдалеке, из другого конца галактики, раздалось завывание полицейских сирен.
- Копы уже на подходе! - Шаги и низкий голос кого-то третьего, я услышал практически одновременно. - Кончай говнюка и давай сваливать! Эй, парень, тебе конец, слышишь?!
Для большей убедительности, второй «чулок» еще раз клацнул затвором, выплевывая целый патрон.
«Сейчас они возьмут тебя в капкан с двух сторон и размажут по земле! Понимаешь это, сраное ты дерьмо! - Чужак почти стонал от моей беспомощности, от моего страха, от моей медлительности. - Окно твой единственный шанс! Проклятье, это НАШ с тобой единственный шанс!»
«Кто ты такой?» - Я все-таки нашел силы и на какое-то мгновенье отбросил мысли о безумии. Просто-напросто смирился с тем, что окончательно спятил. А почему бы и нет? У меня на глазах убили жену, теперь хотят убить меня. Более чем подходящий день для того, чтобы съехать с катушек. И я решился спросить самого себя: «Кто, черт возьми, ты такой?!»
«Если не прыгнешь в окно, то никогда об этом не узнаешь! Или уйди от руля и дай мне все сделать как надо или расслабься и умирай!» - И воспользовавшись моим ошеломлением, чужак вновь оттеснил меня от штурвала управления собственным телом.
«Эй, вы, говно! - Крикнул чужак, вскакивая во весь рост. - Я трахал ваших мам, и они кончали раз сто!»
Киллеры просто опешили от подобной наглости, и он не стал терять времени даром. Развернулся и рыбкой рванул в окно, разбрызгивая стекло роем сверкающих осколков. Сзади с опозданием громыхнули выстрелы, дробь злобно засвистела над головой. На меня дохнуло холодом январского воздуха. Было восемнадцатое января тысяча девятьсот девяносто шестого года, восемь с половиною миллионов жителей Нью-Йорка каждый со своей жизнью, своими проблемами, своей частной собственностью, своими тараканами в голове и скелетами в шкафу занимались сейчас своими повседневными делами. Кто-то ел и пил, а у кого-то бурчало в животе от голода; кто-то спал, а кто-то работал пятнадцать часов подряд; кто-то любил кого-то, а кто-то угрожая ножом, отнимал в темном углу у прохожего кошелек. Я вот, например, летел вниз с высоты сорок футов навстречу распластанному асфальту, покрытому полуподтаявшим снежным месивом: зима в этом году выдалась теплой и слякотной - большой привет от парникового эффекта всему человечеству. И никому из этих людей (ну разве только моим убийцам, этим славным парням с женскими чулками на голове) не было до того никакого дела...

Сомнительное милосердие

Я смотрю на скомканное страхом лицо Винсента и улыбаюсь. Иисус-дружище, вот теперь он понял, наконец-то его соображалка заработала! Думаю, если бы Мэнсон под ручку с Джеком -Потрошителем сейчас сплясали перед ним канкан, а после отрезали уши и выкололи глаза, Птенчик переживал бы меньше.
- Бу! - Говорю я, и Винсент от неожиданности дергается. Хохочу, как ненормальный — вот это то, что нужно! Дельваро смотрит на меня, как на идиота. В конце концов, я успокаиваюсь:
- Да, Винсент, сегодня каждый из нас получил свою порцию смеха! Я повеселил тебя, ты меня — все довольны!
- Ты лжешь. Я знал Джейкоба Пирса лично и достаточно долго. Твое лицо...
- Винни, ну что ты как маленький! Лицо это одна из самых непостоянных штук в этом мире. Тебе ли не знать об этом? Что нужн,о чтобы ты поверил, что я это я?! Подробности из дела Гэллэхера?!
Вот теперь Дельваро поверит, по другому и быть не должно. О Гэллэхере знал такой узкий круг лиц (тем более половины из них уже давно гнила в земле), что утечка информации просто-напросто исключалась.
- Чего ты хочешь? - Глухо спросил он. Я бы даже сказал «с тоской».
- Ты знаешь, чего я хочу Винсент. Имена.
- Я не знаю име...
Подхожу и наотмашь бью его рукояткой пистолета по лицу. Винсент глотает окончание слов вместе с осколками передних.зубов, голова откидывается и ударяется о чугунное ребро батареи.
-Пфлоклятье! - Шипит он, зажимая свободной от кандалов рукой рассеченную верхнюю губу. Кровь находит себе путь среди его волосатых пальцев и с ускорением свободного падения низвергается на пол: Ниагара в миниатюре. - Джейкоб, я действительно...
Снова заношу руку и Птенчик вскидывает свои закрывая голову. Бью его пяткой в пах. У Винсента вырывается сдавленное «Уффф!..», лицо начинает приобретать лиловый оттенок.
- А ведь есть еще и пассатижи. - Говорю это с тем же участием с каким он обращался к Тюфяку, делая из него котлету. - Да и про паяльник ты вроде вспоминал? Мы с тобой сейчас поменялись местами, Винни, а уж опыта по ведению допросов третьей категории я имею никак не меньше твоего. Ни у кого из моих родных и близких сегодня нет дня рождения, собственно, родных и близких у меня тоже нет, поэтому времени навалом. Так или иначе, ты скажешь все, что я хочу услышать.
Улыбаюсь, улыбка у меня осталась прежней. Улыбка Иуды, апостола, что предал учителя и, не выдержав угрызений совести, покончил жизнь самоубийством. Только я своего звездно-полосатого Христа не предавал. Ненавидел, презирал — это было. Но я всегда служил ему верой и правдой, за что в конце-концов и получил свой нож в спину. Дядя Христос-Сэм оказался, как ни странно, Брутом и последним мудозвоном. О чем-то таком я и подозревал, когда он, моими руками и руками таких же как я, убивал других. Они, другие, по большей части этого заслуживали, хотя были и невиновные. А в принципе, какая нахрен разница - не бывает невиновных, бывает только разная степень вины. Кажется, это сказал кто-то из классиков, хотя возможно это был и ганнери-сержант Грегсон, мой инструктор в учебке. Сержант Жоподрал, так мы его называли. «Сэмпер Фи», «Сэмпер Фи» и еще раз, мать их за ногу, «Сэмпер Фи»!
- Они мертвы! - Винни истерил. - Те, кто должны были тебя ликвидировать после окончания задания. Они расходное звено, ты сам прекрасно понимаешь какие были ставки!
- Ставки всегда высоки, это верно. Когда вы вышли на меня второй раз, кто был исполнителем? Кто-то из Апостолов?
- Только один. Форпс, ты его не знаешь, он появился после тебя. Кодовое имя Петр. Двое остальных всего лишь обычные подонки. Мы не были уверены, что Джон Доу это Джейкоб Пирс, поэтому решили задействовать план четыреста пятнадцать. Взяли пару отморозков, из тех что под рукой, а Форпс на контроле! Все работали вслепую! Прийти, убить, инсценировать грабеж — такие были директивы!
Форпс. С выбитыми зубами, Винни шепелявил и это имя звучало, как «Фолпс». Один из моих бывших коллег, Апостол-убийца на службе правительства.
- Одного я прикончил и, судя по всему, он явно был не из Отдела. Остальные двое, где они сейчас?
- Зачем они тебе?! - На лице Винни застыло удивление. - Это обычные шестерки.
- Это нужно не мне. Впрочем, тебе этого не понять, так что не будем отвлекаться. Имена и адреса.
- Откуда мне это все знать?! - Винни почти простонал, что совсем не вязалось с его здоровой боровообразной фигурой и тем уверенным тоном, каким он разговаривал с Тюфяком. Видно, правду говорят, что внутри каждого садиста-ублюдка сидит малахольный ссыкливый нытик. А может, годы над ним так поиздевались? Птенчик воевал во Вьетнаме, а это, скажу я вам, не субботний пикник с ореховыми тостами и перепихоном.
- Винс. - Говорю терпеливо и даже ласково. - Ты конечно, всегда был придурком, но не дураком. И с памятью очень даже ладил. Твоя голова та еще электронная картотека. Такие вещи, ты запоминаешь против собственной воли. Ну что, попробуем еще раз или перейдем сразу к паяльнику? Времени у меня, как я уже говорил, просто валом.
Винс угрюмо молчал. Я пожал плечами, разочарованно вздохнул и повернулся к столу с инструментами....
Через двадцать минут, Винс назвал имена и адреса. Мне даже не пришлось запихивать паяльник в его жирную задницу. Апостол Петр, Саймон Джэй Форпс проживал в Толука Спрингс, маленьком городке у подножья Скалистых Гор в Колорадо. Со вторым было сложнее: Бартоломью Сайкс был осужден на пожизненный срок за изнасилование с убийством и отбывал наказание в тюрьме строгого режима в Арканзасе.
- Ну вот и все, Винни — Я смахнул со лба пот и начал одеваться. Разговор в абсолютно обнаженном виде меня нисколько не смущал, в Форт Бриггсе нас обучали многому, в том числе и воевать абсолютно голым. Выбрасывали посреди пустыни в чем мать родила, до ближайшего населенного пункта миль 500. Ни еды, ни воды — только ты, зажатый в руке собственный член и солнце, медленно поджаривающее тебя при температуре 180 градусов по Фаренгейту. Ночью было прохладней, если можно считать прохладой ниже нуля. После двух недель таких каникул, начинаешь по другому относится ко многим вещам, в том числе и к собственной наготе. Поэтому я допрашивал Птенчика голым, мне было плевать. Но сейчас разговор подошел к концу. Настало время уходить.
Сломанные пальцы распухли, заставляя всякий раз морщиться от боли. Но это ничего, эта боль почти приятна, это боль живого тела. Когда ты умираешь, то боль отходит на задний план перед этим знаменательным событием. Поэтому, боль — это хорошо, к собственной боли можно привыкнуть, а вот к собственной смерти никак.
Спустя пару минут, мне удалось справиться с пуговицами на рубашке. Заправлять в брюки, я ее не стал: могу же я себе позволить немного неряшливости?
- Когда встретишься с Павлом на очередной вечеринке в аду, дай ему крепкого пинка! - Я прицелился Винни в голову. - Скажешь: Джейкоб Иуда Пирс передает привет!
Винсент Дельваро, этот изувеченный жирный студень, молча уставился на пистолет. Глаза — две стеклянные пуговицы, как у медвежонка Тедди. В принципе, он знал, что так все и закончится. Жалости я к нему не испытывал — он был одним из тех, с чьей подачи меня пытались убить два года назад. Палец уверенно лег на спусковой крючок....
«Подожди» - Прошелестел Тюфяк у меня в голове. - «Не убивай его.»
«Да пошел ты!» - Я мысленно отмахнулся от него. - «Этот говнюк мой!»
Нажимаю на спуск. Вернее, пытаюсь это сделать. От усилий мышцы сводит судорогой, палец дрожит на скобе, но не повинуется. Проклятье, маленький урод внутри меня мешает убить большого жирного урода напротив меня!
«У него семья, дочь.» - Слышу укоризненное в моей (моей!!!) голове. - «Дай ему шанс.»
«Если бы за каждого кого я убивал и у кого были семья и дети, мне давали доллар, то Генри Форд работал у меня посудомойщиком, а Рокфеллер приносил кофе по утрам! Он, между прочим, твою семью убил не раздумывая!» - Я в ярости, я снова пытаюсь овладеть взбунтовавшейся конечностью. Без результата!
«Дай ему шанс» - Настаивает Тюфяк.
Чертыхаюсь, бормочу проклятия. Из-за таких вот паци-соси-фистов, мы и просрали в свое время Вьетнам! «Ладно! Он будет жить! Если он того захочет, останется живым. Ты доволен, мать твою?!»
Тюфяк не отвечает, но через секунду мышцы руки отпускает, я снова могу ей шевелить. Размышляю над тем, успеет ли он среагировать, если спущу курок сейчас? Думаю, что нет, но проверять не хочется. Ничего, у меня есть идея получше! НАМНОГО получше.

От пришедшей на ум идейки мои (МОИ!!!) губы снова растягивает улыбка. Интересно, знает ли о ней Тюфяк, умеет ли он читать мои мысли? Если да, согласен ли со мной? Впрочем, ложил я с прибором на его согласие, но все же...
Тюфяк молчит. По крайней мере, не мешает, хоть на этом спасибо. Я опускаю пистолет. Оглядываю комнату, Винни все так же безмолвно смотрит на меня.
- Ладно, Винсенто! - Говорю наконец. - Тур по достопримечательностям пекла откладывается на неопределенный срок.. Все таки у Сюзи сегодня день рождения, нехорошо оставлять ребенка без подарка в такой день!
Винни-Птенчик, Винни-холодец с шумом и облегчением выдыхает. Думаю, реши он сейчас пернуть, то это облегчение сквозило бы и в кишечных газах. Снова подхожу к столу с инструментами, аккуратным рядком лежащим на куске ветоши. Смахиваю пыточный арсенал на пол, тот весело звенит стальными гранями по бетону, и беру ткань в руки.
- Но прежде, чем ты сможешь отправиться домой к жене и дочери, мы с тобой поиграем! - Подхожу к небольшому вентиляционному отверстию в стене, тщательно затыкаю его ветошью, стараясь запихнуть ее как можно плотнее .- Ты конечно не проходил спецподготовки, но все же был солдатом, воевал во Вьетнаме и кое-что повидал в жизни!
Иду к двери, оглядываю ее. Толстая, шумоизолирующая махина плотно прилегает к косяку. Удовлетворенный , иду по направлению к баллону с пропаном для паяльной лампы, продолговатым доисторическим яйцом, стоящим в углу на тележке с колесиками. Винсент с нарастающим беспокойством вертит головой, наблюдая за моими перемещениями:
- Что...Что ты делаешь, Иуда?! - Подозрительным громким шепотом спрашивает он. - Чего еще, мать твою, ты хочешь?
- Когда животное, лиса или койот попадает в капкан, - Продолжаю я, не обращая внимания на вопросы Винни (время ответов еще придет). - То в отчаянии, чтобы освободиться, оно отгрызает себе лапу.
Поворачиваю клапан на вентиле. С вонючим шипением, газ начинает заполнять комнату.
- Какого хера ты вытворяешь?! - Винсент лихорадочно задергал ногой, прикованной к батарее. - Иуда, сукин сын, ты что удумал?!
- Помещение небольшое, времени у тебя минут двадцать, максимум полчаса, поэтому советую не тратить его даром. После, ты потеряешь сознание и благополучно задохнешься! Если не воспользуешься этим! - Бросаю Птенчику под ноги ручную ножовку. И вот тут, его прорвало:
- Мразь! Гнида! Гребанный членосос! Когда я выберусь, я найду тебя и перегрызу твою тощую глотку!!!
- Винни-Винни. - Я сокрушенно качаю головой, но улыбка не сходит с моих губ. - Лучше побереги легкие и не теряй времени. Поцелуй Сюзи от меня!
В комнате уже ощутимо воняло газом. Баллон небольшой, галлонов на десять, но при нулевой вентиляции, этого вполне хватит, чтобы прикончить человека. Помещение предназначалось для убийства и пыток и было хорошо изолированно. В нем только два отверстия — вытяжка пятидюймового диаметра, которую заткнул и герметично закрывающиеся двери. Ее, я только что захлопнул, отсекая Винсента Дельваро, Винни-Птенчика, от спасительного чистого воздуха, оставляя его наедине с непростым решением: с чем ему легче расстаться — со ступней или с жизнью.
Оказываюсь в длинном коридоре: стены покрыты облупившейся, местами сколотой, кафельной плиткой, под потолком через одну неярко горят люминесцентные лампы. Какой-нибудь завод на окраине или склад в порту? Не имеет значения. Достаю сигареты, предусмотрительно позаимствованные у Винни, жадно и с наслаждением курю. Никотин, это здорово, вот что я вам скажу! Только в последнее время, на пачках стали писать, что от курения не стоит. Бред, по-моему яйцеголовые опять о напутали. Я покупаю классику, со старым добрым раком легких: импотенция это для слабаков. Поднимаю пачку, чтобы на нее упало достаточно света: кстати, что тут у нас написано? Так, «Ассоциация здравоохранения предупреждает...». Проклятье, вот оно! Тупо смотрю на «приводит к импотенции», с отвращением отбрасываю пачку, выплевываю сигарету, давлю ее носком ботинка. Винсент, засранец, даже сигареты нормальные не может купить!
Через пару минут блужданий по темным сырым коридорам и гулким складским помещениям, наконец отыскиваю выход. Жмурюсь от солнца, бьющего в глаза, вдыхаю свежий воздух, наполненный ароматами мазута, рыбы и гнилых водорослей. Все-таки порт. Да, все верно, вон и река, похоже это Лонг-Айленд-Саунд, вдалеке Манхэттен виднеется.
Кручу головой и вижу машину Птенчика, приземистый черный Форд «Скорпио». Хорошая тачка, как раз то, что нужно. Иду к ней, вертя ключами, тоже взятыми у Винни в кармане пиджака. Открываю, сажусь, завожу авто. Мотор мощно и приятно загудел на низких оборотах.
«Когда я говорил о том, чтобы ты дал ему шанс, я совсем не ЭТО имел в виду.» - Противно скрежещет в голове Тюфяк. До чего же отстойным может звучать собственный голос, когда им пользуется такое вот недоразумение!
«Пустое, считай, я оказал Винсенту услугу! Вроде, где-то читал, при ампутации ног у мужчин увеличивается потенция. Так что, если он сделает все как надо, то на следующий День Рождения, сможет презентовать своей Сюзи не только очередного говорящего пони, но и вечно орущего и гадящего младшего братика или сестренку. Ты же сам видел, какое дерьмо он курит».
Машина мягко трогается. Выкатываю на подьезную дорожку, проезжаю ворота, выруливаю на шоссе в сторону Квинса. Я втапливаю педаль газа, меня вжимает в сиденье, машина послушным зверем разгоняется до 50 миль. Хочется скорости, хочется свистящего ветра в ушах, но я сдерживаюсь: сейчас не стоит привлекать лишнее внимание.
«Не боишься, что Винсент сможет нам как-то помешать?» - Снова интересуется Тюфяк.
«Он будет молчать, как рыба. За такую утечку информации, Винни прихлопнут, как муху. Придумает что-нибудь про наезд конкурирующей группировки, клан Андронни в последнее время частенько грызется с русскими. Я думаю, все будет пучком.»
Включаю приемник, ловлю волну. Бэрри Гибб из «Би Джиз» своим кастратским фальцетом поет «Остаться в живых». Вот бы Винсу послушать, для него это сейчас очень актуальная тема.
«Что дальше, Джейкоб?» - Не отстает от меня Тюфяк. Занудный он все- таки парень, терпеть не могу подобных людей.
«У нас есть имена и адреса, остальное дело техники. Мы же, кажется, все уже обговорили еще тогда?»
«Да» - Задумчиво повторяет Тюфяк. - «Еще тогда...»

Разговор по душам

Крыша старенького шевроле «седана» вынырнула из темноты, как блестящая черная спина морского чудовища, взрезающее толщи океанских вод. Еще вначале этого самоубийственного полета, сидящий во мне Чужак сгруппировал тело, ловко развернувшись ногами к земле. И поэтому, приземлившись на крышу автомобиля, он лишь согнул колени, гася инерцию удара и отскочив теннисным мячиком от прогнувшегося металла, кубарем покатился по грязному асфальту. Тот шершавым языком слизал верхний слой кожи на кисти, окатив руку волной боли. Я лежал, раскинув руки, впитывая прохладу воздуха каждой порой; слушая гулкий молот сердца, порывающегося плюнуть на все, и в аварийном порядке, прорвав грудную клетку, покинуть тонущий корабль. Ускакать далеко-далеко, чвакая всеми своими желудочками и мышцами и огни ночного города будут влажно отсвечивать на его маслянистых боках.
«Какого рожна ты разлегся?!» - Чужак пнул мой разум своим присутствием. - «Решил засадить свой хер в эту асфальтовую киску по самые помидоры?!»
«Чего ты хочешь от меня?!» - Простонал я в ответ. - «Что тебе еще от меня надо?!»
«Чтобы ты повзрослел. Меня начинает утомлять то, что приходится снимать тебе штаны каждый раз, когда ты решаешь в них надуть! Хочешь получить заряд свинца в свою обвисшую ленивую задницу, пока ты будешь здесь лежать и имитировать акт единения с матушкой Землей?! Пожалуйста, валяй, без проблем! Единственное «но» - эта обвисшая ленивая жопа и МОЯ тоже! ПОЭТОМУ, ШЕВЕЛИ ЕЙ В ТЕМПЕ, СУКА, ПОТОМУ ЧТО НИЧЕГО ЕЩЕ НЕ ЗАКОНЧИЛОСЬ! ТЫ ПОНЯЛ МЕНЯ, ГРЕБАНЫЙ ТЮФЯК?!! ВСЕ ТОЛЬКО НАЧИНАЕТСЯ!»
Я попытался встать и сдавленно застонал, когда лодыжки пронзили миллионы игл одновременно. Опершись на локти, снова лег на землю. Я находился в одном из переулков между домами, узком кирпичном ущелье, забитом мусорными баками, картонными коробками и стойким запахом кошачьей мочи. Миссис Пружински, что жила ниже, держала у себя дома около шести этих бестий. Машина, чью крышу я так удачно помял, также принадлежала старой польке, совсем забыл об этом. Стояла здесь все время, с тех пор как переехал жить к Джанин - старая и никому не нужная - такая же как и ее хозяйка. Тлен и разложение задворков — картина более чем обычная для Бронкса. Как и преступность. И пускай, мы жили достаточно далеко от юга, пускай Рудольфо Джулиани бьет себя в грудь, по радио и телевиденью доказывая, что с тех пор как он мэр, в городе резко упал уровень совершения преступлений. Все это стало абсолютно неважным в тот самый момент, когда пуля сорок пятого калибра пробила сердце моей жены, оборвав ее жизнь и жизнь нашего, еще не родившегося ребенка. Глаза застилают слезы, боль утраты снова наваливается на меня. Как ни странно, это придает новых сил, зажигает меня, как электрический ток стоваттную свечу. Я снова подымаюсь, боль в ногах это уже не иглы, это целый рой цыганских шил, но я не обращаю на это внимание. Я живой катод и анод в одном лице, амперы злости и ярости, проходящие через тело, заставляют сделать шаг. Потом еще несколько.
«Хорошо, - Одобрительные слова в моей голове. - Теперь уходи».
Из окна раздается шум, поднимаю голову. В прямоугольнике света над головой, появляется силуэт. Томительно долго всматривается в темноту переулка, ищет меня. Стреляет наобум, град дроби весело барабанит по крыше «шевроле», с резким мяуканьем из под днища авто вылетает кошка и серой тенью скрывается в кучах мусорах.
-Уходим - Слышу я голос другого бандита. - Копы вот-вот нагрянут!
Вой полицейских сирен уже действительно накатывает лавиной.
- Я замочу этого гада! - Ревет первый. - Всажу ему по самое не хочу!
- Он наверняка мертв, лежит со сломанным хребтом! - Первому, видимо, надоело увещевать несговорчивого напарника. - Если хочешь, оставайся, кретин! Но учти — попадешься, никто отмазывать не будет! А если проболтаешься, достанем из-под земли! Пошли, я сказал!
Темный силуэт еше секунду маячит в окне, затем исчезает. Совсем рядом слышится визг покрышек, хлопанье дверей, встревоженные и напряженные голоса, дальний угол дома, выходящий на улицу, расцветает красно-синей иллюминацией.
Полиция, они уже здесь! Спасительное облегчение подгибает ноги, я снова валюсь на талый снег. Перед глазами ярко освещенный кабинет в Эн-Ай-Пи-Ди, мужчина с наплечной кобурой поверх белой рубашки с желтоватыми пятнами под мышками, протягивает мне горячий кофе и спокойным, чуть доверительным тоном, говорит соболезнования по поводу «кончины супруги», о том чтобы я держался. «Мы найдем этих мерзавцев, сэр! Обещаю вам, мы их из под земли достанем!» - Вот что-то такое, он мне, примерно, и скажет.
Но главное - я буду в безопасности, в меня больше никто не будет стрелять. Если бы только Джэн не... Если бы...
«Нельзя тебе в полицию, придурок!» - Отрезает чужак. - «Там тебе точно никто не поможет.»
«Почему? Как?» - Задаю очередной глупый вопрос самому себе. Я уже свыкся с тем, что у меня проблемы с головой, все - таки слишком рано меня выписали из больницы. Как врачи такое обычно называют? Кажется, посттравматическим синдромом?
«Ты тупой, как Гуфи! Тебя убьют, как только окажешься у копов. Не сразу, но уж точно наверняка! Это не были обыкновенные бандиты.»
«Почему? Почему ты так решил?»
«Иди ты в жопу, вот почему!»
Чужак замолкает, а тело снова начинает жить своей жизнью. Поднимается на колени и на четвереньках ползет в глубину переулка, оставляя двенадцатую стрит, призывные мигалки полицейских машин, сухость кабинета детективов и благодатное тепло бумажного стаканчика с кофе в руках, у себя за спиной.
Господи, как же хочется курить! Ловлю себя на этой мысли и удивляюсь. Я никогда не курил, не выкурил ни одной сигареты, за все то время, как вышел из комы. Курил ли я в своей прошлой жизни? Если да, то почему не задавал себе подобного вопроса? Ногти на руках никогда не были покрыты желтым налетом никотина, меня никогда раньше не тянуло закурить, но разве это показатель? Что вообще я знаю о себе, о своем прошлом до того несчастного случая? Меня доставили в Пресвитерианскую больницу без бумажника, без водительских прав, без карточки соцстрахования. Джон Доу не настоящее имя, так называют всех поступающих в больницу, живых и мертвых, которых не смогли опознать. По полицейской базе данных, я тоже нигде не числился, меня как будто вообще не существовало. Джон Доу начал жизнь с чистого листа. Я помнил как читать и писать, как надевать носки и менять нижнее белье. Я знал, что Микки Маус это мультяшный герой, а не премьер министр Франции. В конце концов, помнил и то, что Франция это страна, а премьер-министр высокая правительственная должность, помнил и знал обо всем том, что меня окружало. Но вот кто я такой, чем занимался, где родился, вырос и жил, была ли у меня семья — это покрыто пеленою мрака. Тяжелая ретроградная амнезия, вследствие черепно-мозговой травмы — такой диагноз поставили врачи только я очнулся. В бессознательном состоянии, я провалялся неделю — еще бы чуть-чуть и меня отключили: в очередной раз чаша весов капитализма перевесила жизнь человека без банковского счета. Звучит как заголовок коммунистической газеты, но так оно и было на самом деле. Кстати, что такое коммунизм я тоже знал, причем знал хорошо, не на уровне среднестатистического обывателя. Как и о многих других политических режимах. Поэтому и пошел работать младшим аналитиком в аппарате президента. Думаю, что до амнезии занимался чем-то вроде этого.
Пальцы рук нащупали металлическую рифленую поверхность, зашарили по ней. Нашли углубления, схватились и медленно со скрежетом начали сдвигать тяжелую стальную крышку (люк, люк в асфальте) в сторону. Шумно выдохнув, Чужак (так я теперь буду называть свою отпочковавшуюся часть сознания) начал спускаться в открывшееся отверстие из которого тепло дохнуло спертым воздухом. Мои ноги, обутые в домашние теннисные туфли, нащупали скользкую перекладину, вмурованную в бетон. Начали осторожно спускаться. Когда (мои?) глаза оказались на одном уровне с землей, Чужак схватился за край люка и потянул его на себя, отрезая от нас и без того неяркий свет городских сумерек. Оставляя нас в темноте, один на один.
Замер, перевел дыхание и снова начал спускаться вниз. Я не пытаюсь как-то снова взять контроль над собственными телом, не пытаюсь одержать верх над чужаком. Я разбит, я устал, у меня только что убили жену! Если он вдруг решить сейчас выдавить мне (себе?) глаза, как он это сделал с Ларри-чулком, то мне на это плевать! Пускай лезет куда хочет, хоть к центру Земли, я не буду сопротивляться.
Перекладины кончились, ноги коснулись дна. Тонкая парусина туфель мгновенно напиталась водой, что текла под ногами: хорошо хоть она была теплой, пневмония была бы очень некстати.
Постепенно глаза привыкают к темноте, я начинаю различать очертания низкого свода тоннеля, уходящего в обе стороны. Чужак разворачивается и идет назад, как мне кажется, на юг от моей квартиры. Через несколько сот футов, мы (мы?) оказались на развилке, еще один тоннель уходил с запада на восток, а может с востока на запад – какая к черту разница! Над головой располагалась решетка ливнестока, сквозь прутья падал свет от стоящего рядом фонаря. Сирены все еще звучали, но уже не так громко, мы находились за полквартала от них.
Чужак повернул налево. «В сторону Бруклина», - Подумал я и в моей голове презрительно фыркнули.
Мы шли и шли, иногда уверенно поворачивая на перекрестках и ответвлениях. Я не замечал течения времени, оно осталось там, наверху. Здесь же оставалась только темнота, плотной массой давящая на плечи, монотонное журчание воды и бесконечные бетонные кишки тоннелей и перекрестков.

Наконец, чужак остановился у еще одного люка, на этот раз прямоугольной формы. К нему также вели металлические скобы вделанные в каменную кладку. Поднялся по ним, подергал люк за вделанную ручку. Тот подался, пропуская приглушенный красноватый свет и влажное шипение. Комната, в которую вел лаз, напоминала котельную. Черт возьми, это и была котельная: переплетение труб различных диаметров, огромный доисторический котел на ножках с надписью «Вульф Бразерс» на чугунном боку, деловито сопящий и испускающий тонкие струйки горячего пара, куча угля в жестяном поддоне. Единственная лампа на стене, в забранном решеткой плексигласовом колпаке, выхватывала из темноты только небольшой участок помещения, окрашивая все в зловещие бордовые тона и придавая тому таинственный, почти мистический вид. Дальние углы котельной тонули во мраке, наполненным шорохом и странными шумами, тени, отбрасываемые все той же лампой, шевелились, как если бы были самостоятельным живым существом. В детстве в таких подвалах сосредоточены все кошмары мира, здесь живут все чудовища из комиксов и фильмов. Будь мне лет десять , я бы ни спустился сюда ни за какие коврижки. Хотя, что я знаю о том времени? Ничего, моя память и моя жизнь ограничивается полуторами годами после комы, все остальное плавает, как клецки в супе, в темных водах забвения, Окутанно тьмой. Также, как и эта старая котельная.
«Скажи «сыр», детка.» - Шепот раздался из паутины труб, уходящих в глубину неосвещенной части комнаты. Голос тихий, но четкий, я абсолютно точно был уверен, что слышал его наяву.
- Кто здесь?! - Губы мне еще повиновались. Хриплое эхо его отразилось от ржавого металла и затерялось в колышущихся тенях. Раздался смешок и, скажу вам, забавного в нем было не больше, чем в Борисе Карлоффе играющим Дракулу.
Чужеродный контроль над моим телом исчез так неожиданно, что я, не ожидая того, в который раз за этот ужасный вечер, упал. Зашипев от боли в ободранной руке, приподнялся с холодного и пыльного пола на одно колено. А когда поднял голову, то впервые увидел его. Чернильный силуэт, казалось, плавал в паровом мареве, дрожал и искажался в такт движениям белесых струй, с шипением выпускаемых из многочисленных вентилей и запорных клапанов. Облако парового тумана на мгновение скрыло его фигуру, а когда рассеялось то никого уже не было. Позже, я много размышлял над этим и все больше склоняюсь к мысли, что мое разыгравшееся воображение сыграло очередную злую шутку, на этот раз с моим зрением. Но какая-то часть сознания до сих пор не верит ,что то что я видел было оптической иллюзией, игрой света и теней, преобразованной моим больным свихнувшимся мозгом в столь конкретный образ. Какая-то часть меня до сих пор думает, что тогда, в помещение котельной, наполненной скрипами и шорохами старых труб и стонами оседающего фундамента, действительно впервые увидела Его, увидела ту его часть, которая смогла прорваться в этот мир из места, где была обречена оставаться навеки. Джейкоб Уильям Пирс, Апостол Иуда, убийца и мертвец в одном лице — именно он тогда, вечером восемнадцатого января тысяча девятсот девяносто шестого года, смотрел на меня, сидящего на цементном полу котельной, смотрел из тьмы в которой жил последние пятсот сорок семь дней и восемь часов. Тьмы, из которой Я его освободил.
«Сюда...» - Прошептала Тьма из дальнего угла. И я пошел на этот зов. Медленно, спотыкаясь, словно против воли и все же вопреки этому добровольно. Волосы на голове зашевелились, член сжался до размеров сушеного чернослива, во рту пересохло, как после пачки ментоловых пастилок. Круг красного света лампы остался позади. В какой-то момент, мне показалось, что темнота впереди сейчас выпростает щупальца, начнет срывать одежду вместе с кожей и мясом, дробить кости, размозжит позвоночник. Дерьмо из разорванного кишечника потечет по ногам вперемежку с кровью и, возможно, если повезет, я умру от болевого шока раньше, чем услышу, как Тьма, с хрустом чавкая моей плотью, снова прошепчет мне «Скажи «сыр», детка. Скажи «сыр», Джонни-гребанный-слюнтяй-позволивший-убить-свою-жену.» Мое рациональное «я», получило мощный удар под дых и теперь сидело, забившись, в самом дальнем углу подсознания. Абсолютный, атавистический ужас полностью и безраздельно владел мной.
И когда я, без каких либо происшествий, достиг двери, выкрашенной простой масляной краской, удивление от того, что ничего не произошло, было не меньше моего облегчения. Над дверью мерцала табличка «выход».
«Кирпич, третий снизу, справа от косяка. Посмотри.» - Чужак снова вернулся и, поверьте мне на слово, в тот момент, я был чертовски рад его появлению.
Наклоняюсь, смотрю на стену. Кладка из красного кирпича, местами покрытого белесоватым налетом плесени. Третий снизу кирпичный прямоугольник, примыкающий к деревянному косяку дверного проема, на вид ничем не отличался от своих собратьев. Такой же в меру грязный и заплесневелый. Колупаю его с краю пальцем, пытаюсь расшевелить. Тот поддается. Совсем чуть-чуть, на какие-то миллиметры, но я приободренный успехом усиливаю натиск и, спустя минуту, кирпич сдается мне на милость. Аккуратно откладываю его в сторону, просовываю руку в образовавшуюся щель. Пальцы нащупывают сверток, обмотанный целлофаном. Вытягиваю, разворачиваю, смотрю. Деньги, перетянутая резинка и скатанная в трубку пачка сто и пятидесяти долларовых купюр. Если судить по количеству, здесь тысячи две-три, не меньше. Дальше две карточки водительских прав, одно на имя Мерфи Клеменсона младшего, второе приндлежало Клаю Роберту Карстону.
Ни первое, ни второе имя, мне незнакомо, но на обеих удостоверениях моя фотография. Рассматриваю их внимательно, изучаю свое лицо, каким оно было до того, как я очнулся в Пресвитерианской больнице. На одном фото я с длинными до плеч волосы и аккуратной бородкой, на другом в очках с толстой роговой оправой. Зрение у меня нормальное, очки я никогда не носил. Впрочем, волосы и бороду тоже.
Оба выданы в восемьдесят шестом году: одно в Чикаго, другое в Топеке. Я на фотографиях выгляжу ненамного моложе меня теперешнего, но откуда я знаю, сколько мне лет? Ориентировочно, около 30. Еще раз пристально вглядываюсь в фото. Все верно, это действительно я, за исключением очков и прически, никаких отличий. Хотя взгляд. Сосредоточенный и цепкий, он как колючая проволока. Такие глаза, если увидишь, то запомнишь надолго.
Откладываю деньги и водительские права в сторону и вынимаю из пакета еще один увесистый сверток. Предмет внутри него, помимо целлофана, обмотан еще и промасленной тканью. Под ней, я обнаруживаю пистолет и к нему две запасные обоймы. Молча смотрю на тупорылый ствол, прямые линии оружия. Оно напоминает пиранью — маленькую, но смертельно опасную. От вороненого металла так и веет угрозой. Осторожно откладываю пистолет в сторону.
«Возьми его.» - Слышу настойчивый шепот Чужака. - «Возьми все.»
Я не хочу, не хочу этого делать, но понимаю, что он прав, что так или иначе мне ПРИДЕТСЯ взять ВСЕ. И оружие в том числе.
Я молча рассовал найденное по карманам.
«Хороший мальчик». - Снова шепчет мне он. - «Теперь ложись. Нам надо отдохнуть. И поговорить.»
После этих слов, все начало плыть у меня перед глазами. Реальность начала ускользать, мертвая Джэн и безглазый Ларри-чулок со своими подельниками сжимались в точку, как сжимается изображение выключаемого телевизора. Шипящая и тарахтящая тьма котельной мягко, но настойчиво накатила на меня, облапила меня своими теплыми псевдоподиями, липкими и влажными, как...

…Джунгли. Вокруг меня раскинулось буйство тропической зелени, переплетение лиан и ползучих растений. Влажный липкий воздух, душной подушкой накрыл легкие, я мгновенно промок от пота, рубашка неприятно пристала к телу. Где-то невдалеке, тягуче и тоскливо, закричала птица.
Я не особо удивился, во сне не принято удивляться. Просто пошел вперед, осторожно раздвигая разлапистые листья и покрывала зеленого плюща.
Стволы деревьев редели, потом расступились. Я на поляне. Полумрак леса сменяется ярким южным солнцем, выжигающим сетчатку с голубого, словно акварельного неба. Внезапно, солнечный диск начинает клониться вниз, небо наливается багровым, от джунглей тянутся тревожные тени. Снова кричит птица, теперь это крик боли.
Впереди виднеются строения, кучка хижин, жмущихся к друг друг, как потерявшиеся дети. Некоторые горят, некоторые уже сгорели, подставляя небу обуглившиеся деревянные ребра. Иду по направлению к ним.
Первым, я увидел тело женщины, одетой в тонкое простое платье. Она лежала лицом вниз, неловко подогнув одну руку под живот. В затылке зияла дыра, а рядом на земле, валялись разбросанные остатки ее мозгов. Маленькие серые катышки, покрылись толстым слоем пыли и грязи и напоминали конфеты в панировке. Волосы, бурые от крови, спеклись слипшимися иглами. Когда из развороченного черепа вылезла жирная зеленая муха и начала деловито потирать лапки, мой желудок в панике подпрыгнул к гортани и я, торопливо отвернувшись, пошел дальше. И поэтому, чуть не наступил на мальчика, лежащего на боку, подогнув ноги и прижав руки к груди. Совсем еще ребенок, лет шесть не больше, одетый в одну лишь длинную, грязную майку. Я не видел следов от пуль, но не сомневался, что он мертв. Земля вокруг порыжела от пропитавшей ее крови. Меня снова замутило, на этот раз я проиграл: рвота зеленоватой струей поперла у меня изо рта и даже из носа, забрызгала брюки. На полусогнутых, дрожащих от слабости ногах, бегу подальше от мертвецов. Они были везде: лежали в хижинах, обгоревшими и почерневшими головешками, скалили зубы из под слоя золы, валялись в грязи и крови между домами или привалившись к стенам, смотрели на меня уже ничего не видящими глазами.
Я понял, что это Чужак, как только увидел его, хоть и стоял он ко мне спиной. Одетый в зеленый камуфляж, увешанный гранатами и подсумками с боеприпасами, штаны заправлены в высокие военные ботинки. При помощи ранцевого огнемета, Чужак неторопливо выжигал хижину. Оттуда раздавались дикие вопли сгораемых заживо людей, в воздухе стоял приторно-сладкий запах жарящегося мяса. Почему-то вспомнилось барбекю на заднем дворе Уотсонов, мой желудок снова заплясал-заворочался, пытаясь освободиться от содержимого, но освобождаться было не от чего, все что мог, я уже выблевал.
Длинный язык пламени с торжествующим ревом плясал по дереву, с усердием пожирая строение, оставляя после себе только уголья и пепел. Запах жарящейся человечины усилился, к нему прибавился резкий аромат паленого волоса. Крики в доме достигли своего апогея и затихли, как будто их обрезали ножом. Только треск горящей древесины и аромат свежеприготовленного стейка. И тогда я услышал песню. Ее пел чужак:
Голос у него был, красивый, я думаю в клубе Коттон, он мог выступить не хуже Кэба Кэлловея. К тому же, голос этот до боли мне знаком. Это был МОЙ ГОЛОС!
Чужак обернулся и я, словно посмотрел в зеркало: напротив меня стоял Джон Смит, собственной персоной. Единственным отличием была военная форма и болотного цвета бандана, повязанная вокруг головы. И еще глаза. Такого взгляда, я за собой никогда не замечал. Те самые два мотка колючей проволоки, что смотрели на меня с фотографий водительских прав. С человеком, у которого такой взгляд, я бы не стал шутить или воспринимать его несерьезно. Поверьте, вы бы тоже не стали. Он как бы говорил тебе: «Не смей шутить со мной, говно! Шути с Рональдом Макдональдом, а со мной забудь!» В этих серых глазах плясало веселье и от этого становилось еще страшней, потому что за его спиной медленно догорала хижина, в которой кричали люди, а в воздухе до сих пор стоял сладковатый запах мяса. ЭТОТ Джон Смит получал удовольствие от того что совершил, ему было весело, этому сукиному сыну!

- Здравствуй, Джон! - Он растянул губы в улыбке, показывая ряд ровных белых зубов. Улыбка вышла что надо, акула бы умерла от зависти.
- Где мы?..Где я нахожусь?
- Добро пожаловать в Камбоджу, брат! В это время года, малярия здесь особенно неповторима!
- Кто ты такой?! И что все все это значит?!
- Это?! - Он обвел рукой пепелища и трупы. - Зачистка одной из партизанских баз! Восстановление демократии в этой богом забытой стране!
Ни у кого из мертвецов не было оружия. Практически нет взрослых мужчин, в основном женщины, дети, старики.
- Ты лжешь!
Я?! - Мой двойник выпятил глаза в притворном удивлении. Затем снова улыбнулся акульим оскалом.- Брат, да как я могу?! На оперативном брифинге нам так и сказали! Лагерь партизанского отряда, терроризирующего местное население. Ведь ребята с крутыми погонами не могут ошибаться! Максимум что-то напутать, но не более того!
- Напутать?! Как можно перепутать женщин и детей с партизанами?! Это же резня!
] -Тайм-аут, брат, тайм-аут![/I] - Он вскинул руки, словно защищаясь. - Как я уже сказал, это все во имя демократии!
- Я тебе не брат!
Ошибаешься, Джон. - Его улыбка стала шире, казалось кожа сейчас лопнет на щеках. - Мы с тобой больше чем родственники. Мы с тобой одно целое, ведь ты это я, хоть я и не ты. - Он засмеялся, видимо его рассмешил собственный каламбур. Я узнал этот смех, я уже слышал его раньше. В котельной.
Ты лжешь, я тебя не знаю!
- Перестань обвинять меня во вранье, ты, сраная срань! - Улыбку с его лица, как ветром сдуло. - Ты, сука, ни хера не догоняешь, так я немного прочищу твою память! Неужто забыл, как я сегодня спас тебя от смерти?!
Этого не может быть! - Я в ужасе схватился за голову. - Это какой-то бред! Это все галлюцинация!
- Да, галлюцинация. И в то же время это все происходит на самом деле. Вот здесь. - Он постучал указательным пальцем у себя по голове чуть повыше виска. - У тебя, у меня, у каждого из шести миллиардов дрочил на этой планете! Ты можешь верить, можешь нет, но так обстоят дела! И пусть, ты лежишь сейчас в котельной, поджав лапки, но одновременно с этим, ты сейчас со мной, в джунглях, наслаждаешься ароматом свежепрожаренного узкоглазого гамбургера! Меня зовут Джейкоб Пирс и ты был мною до того, как трехфунтовый молоток познакомися с твоей черепной костью!
Джейкоб Пирс. Мне ни о чем не говорило это имя, для меня оно было одним из многих имен, таким же как Клай Роберт Карстон или Мерфи Клеменсон младший.
- Я не знаю никакого Джейкоба Пирса!
- Знаешь. Просто не помнишь. Ты не помнишь ни черта с тех пор, как тебе проломили башку. Потому что ты другой! Ты чертов маменькин сынок Джон Доу! - Голос его был яростным, но в нем звучала тоска. - Пока ты жрал картошку фри и вставлял своей маленькой Джанин, я находился здесь! Все время здесь! Знаешь, каково это?!
Джейкоб Пирс со злостью пнул полуобгоревшую деревяшку, та пропеллером улетела в заросли кустов. В этот момент, хладнокровный убийца, который, ни колеблясь ни секунды, выдрал глаза у Ларри-чулка, выглядел жалким и потерянным. Но через мгновенье, он снова взял себя в руки, снова ощерился плотоядной улыбкой. И лишь где-то на дне его колючих глаз, плескалась недавняя растерянность.
[I]- Восстановим хронологию событий. Повернись-ка, Джонни![/I
Я следую просьбе Пирса и поворачиваю голову. Позади меня больничная палата, джунгли исчезли, уступив место койке и аппарату исскуственных легких. Голова человека, лежащего на ней перемотана бинтами. На спинке кровати прикреплена планшетка с именем: «Джон Доу.»
- Это отправная точка, - Джейкоб говорит мягко, впервые, я не слышал в его голосе яда язвительности и злобной ненависти. - В тот день ты родился. Не помня ничего о себе, на свет появился абсолютно новый человек - Джон Доу. Хай-ди-хай-ди-хай-ди-ду, Джонни Доу летит в трубу!
- Тогда ты и познакомился с Джанин Троссэм. Она была дежурной медсестрой в тот день, когда ты пришел в себя.
Дверь в Палату открылась и вошла Джэн. В белом халате и мягких тапочках, волосы убраны под маленькую медицинскую шапочку — она была точь-в-точь такой, как в первый раз когда я ее увидел. К горлу подкатил комок: неужели я смогу теперь это делать только в моих снах?
Джанин в халате поправила локон, выбившийся из под шапочки и сняв с быльца планшетку, начала в ней делать пометки карандашом, временами бросая взгляды на приборы.
- Сочная ягодка, - Цокнул языком, вдруг оказавшийся совсем рядом, на расстояниии вытянутой руки, Джейкоб Пирс. - Твоя Джанин, цыпочка что надо, верно?!
Мной начало овладевать злость. Я ненавидел этого человека напротив, этого Джейкоба Пирса, похотливо цокающего языком, разглядывая Джанин, в то время, как она, НАСТОЯЩАЯ она, лежала мертвой в гостиной. Или ее уже успели увести и холодное лезвие в бездушных пальцах паталогоанатома сейчас зависло в дюйме над беззащитной кожей моей жены, готовясь, второй раз за этот вечер, надругаться над ее плотью.
Я посмотрел на Джейкоба Пирса и что-то такое, видимо, было в моем взгляде, что самодовольная улыбка сползла с его лица.
- Придержи коней, брат! Не я убил ее. Время выпустить пар еще придет! Давай заглянем в тогда, когда нас с тобой ударили по голове. Хе-ге-ге-ге-гей, отмотай назад скорей.
Внезапно, Джанин начала двигаться в обратную сторону, повесила планшетку на спинку и пятясь, спиной вперед начала выходить из комнаты. Происходящее напоминало ускоренную перемотку на видеомагнитофоне, когда нажимаешь кнопку «ФФ» на пульте ДУ. «Перемотка» ускорялась, в палате быстро побежали тени, заходили и выходили люди. Потом скорость возросла настолько, что все перед глазами слилось в одно сплошное мельтешащее пятно. Я прищурился, смотреть на это было больно.
Наконец изображение остановилось. Не начало замедляться, а остановилось мгновенно, словно нажало по тормозам.
- Смотри. - Зашептал в самое ухо Пирс. - Смотри внимательно.
Крики чаек, чуть справа возвышается Верразано-Нэрроуз. Ревет мощный гудок парома, он напоминает трубный зов доисторического животного. Двое мужчин стоят в промежутке между домами, один в куртке «Янки» и вязаной шапочке, второй в серой толстовке «ГЭП» с капюшоном. Черты лиц у них чересчур грубые, я бы даже сказал, гротескные. Как карандашные зарисовки художника, делающего предварительный набросок будущего рисунка.
«Он не видел их лиц», - Внезапно понял я. - «Не смог, не успел их разглядеть, поэтому черты такие смазанные.»
Третий человек, ничком лежал у ног этих двоих, волосы на голове были обильно залиты чем то, похожим на вишневый джем. Только вот это было не варенье, просто крови было очень, очень много.
Мужчина в куртке «Янки», сжимал молоток. Длинная рукоятка, оканчивалась набалдашником с загнутыми зубьями гвоздодера, с которых капало крупными тягучими каплями.
«Это варенье.» - Вновь промелькнула в голове идиотская мысль. - «Он разбил банку с вареньем.»
Второй, «мистер Серая толстовка», нагнулся над лежащим и тщательно обшарил его карманы. Извлек из одного бумажник, засунул себе карман «ГЭП-а». После чего, оба быстрым шагом скрылись в темноте переулка.
- Грабители? Меня ограбили?
- Может быть. - Чуть помолчав, ответил Пирс. - Но я думаю, они такие же грабители, как и те что ворвались в твою квартиру. Видишь ли, грабители обычно не убивают, они просто грабят. Нет смысла из-за бумажника с сотней долларов, подвергать себя риску оказаться в тюрьме лет на десять. К тому же, ребята действовали очень хорошо. Быстро и четко сработали, я так и не успел их заметить до самого последнего момента. Это убийцы, проффесиональные убийцы.
- Убийцы?! - Я недоуменно посмотрел на него. - Зачем кому- то понадобилось убивать меня?!
- Не тебя, Джон. Меня. Видишь ли, тут такое дело — я тоже убийца, цепной пес на службе правительства. Существует в ЦРУ такой себе «Отдел А». Все грязные делишки, все политические убийства и провокации в этой стране, совершаются с его ведома. Говорят, что в убийстве Кеннеди шестьдесят третьего , он был тоже непосредственно задействован. И судя из того, что проворачивал я лично, не скажу что это неправда. Скорее наоборот, очень даже может быть.
Факты кирпичами падали на голову. Я убийца? «Отдел А»? Что вообще происходит? Это все напоминало инсинуации в духе Флеминга и Моррела с их шпиономанией и теориями заговоров, но в реальной жизни? Нет, только не в реальной жизни.
- Что, это все слишком абсурдно, чтобы быть правдой?! - Джейкоб Пирс словно прочитал мои мысли. - Джонни, жизнь намного дерьмовее и грязнее любой книжонки про Джеймса Бонда! Не Доктор Зеро и Фу Манчу убивают миллионы. Это делают такие же, как и мы с тобой. Засранцы в белых воротничках, сидящие в своих кондиционированных кабинетах решают судьбу этой страны! Надо начать войну во Вьетнаме — и кто-то подрывает торпедный крейсер ВМС США. Америке нужна Иракская Нефть — и в центре Нью-Йорка или Лондона рвутся бомбы исламистов! В маленькой банановой республике «кровожадные партизаны» вырезают население деревни — и бравые американские морпехи дислоцируются на территории государства, чтобы восстановить справедливость. Демократия всегда замешана на крови и деньгах! Это факт, с которым тебе надо смириться!
- Но я не ты! - Я все еще пытался отгородиться от этого. - Как ты и я можем существовать в одном теле, будучи абсолютно разными людьми?!
- Мы и есть абсолютно разные люди! - Казалось, Пирс начинал терять терпение, голос его вновь стал резким и злым. - Я не знаю как так получилось, но после удара по голове, я очутился здесь, заточенным в собственной голове, наблюдающий за происходящим вокруг, но никак на него не влияющий! Тебе досталось все, ты стал главным! Я не психолог и не знаю, как так получилось, но из-за травмы появился ты и занял мое место. Ты просто плод моего воображения!
- Неправда... - Выдавил я. - Я настоящий...Я живу.
- Конечно. Уже целых полтора года, ты живешь. Но теперь, я наконец освободился. И пора тебе умереть.
После этих слов Джейкоб Пирс неожиданно ударил меня по лицу ногой. От удара, моя голова мотнулась в сторону, боль взорвала подбородок, я почувствовал как из разорванной губы течет кровь. Пальцы Пирса стальными тисками сжали мое горло, стало нечем дышать. Я попытался их отодрать от себя, но с тем же успехом я мог разрывать стальную арматуру. В глазах потемнело от недостатка кислорода, я попытался крикнуть, чтобы он прекратил, но смог издать только жалкий сип. «Господи, я умираю. Меня убивает порождение собственного разума.»
И в этот момент, пальцы сжимающие горло ослабли, а затем и вовсе разжались. Я с жадностью начал глотать влажный, несуществующий воздух воображаемых джунглей.
Джейкоб Пирс сидел напротив меня и занимался тем же. Одной рукой он потирал шею, на которой уже начали проступать багровые отпечатки. С его нижней губы стекала тонкая струйка крови.
- Какого хера... - Простонал он. - Почему я не могу убить тебя?
- Наверное, потому, - Сипло ответил я ему, с шумом втягивая живительный кислород. - Что тогда ты убьешь и себя.
Пирс грязно выругался, затем достал пачку «Винстона». Закашлялся, затянувшись. Мрачно посмотрел на меня и молча протянул сигареты, предлагая. Я взял, дым обжег горло, но это было приятно. Такое ощущение, что я курил всю жизнь.
- Что мы будем теперь делать? - Спросил я его, после того, как окурки утонули в высокой траве.
- Не знаю, - Буркнул Пирс в ответ. - Но уж точно не петь псалмы.
- Эти люди... Те, что были в моей квартире, они тоже из этого «Отдела А»?
- Скорей всего. Видимо, они как-то вычислили, что ты это я.
- Ты сможешь их найти?
- Можно попытаться. Ты чего задумал, Тюфяк? Решил надрать им задницы?
- Они должны заплатить за то, что сделали с Джэн.
- Ты действительно решил отомстить?! - Расхохотался Пирс. - Как ты намереваешься это сделать?! Замучать их своим нытьем?!
- Не я. Это сделаешь ты.
Джейкоб перестал смеяться.
- Да, ты прав. - Задумчиво протянул он. - Они мне тоже задолжали. И я смогу сделать это. Но для начала нам надо исчезнуть, залечь на дно. Хай-ди-хай-ди-хай-ди-хай, а ну давай-ка убегай. Мы подождем, пока эти ребята расслабятся, а после вмажем им от души! Именно так мы и поступим.
Я смотрел на своего новоявленного партнера, на свое второе «Я». Вернее, конечно, будет сказать первое, но согласитесь, тяжело воспринимать себя каким-то случайным завихрением чужого подсознания. Несколько минут назад, он пытался убить меня.
- Нам надо в Иллинойс. - Продолжал Пирс. - Там у меня заначка. И человек, который поможет исчезнуть. Тебе придется добраться туда самому. Мне пока еще тяжело пользоваться телом, отвык, знаешь ли. Езжай автобусом или возьми машину напрокат. Не пытайся воспользоваться самолетом или поездом, тебя вычислят в два счета. Считай, ты уже мертв, поэтому не пробуй вернуться к себе домой, взять что-то из личных вещей. Все что необходимо у тебя уже с собой. А теперь просыпайся. Хай-ди-хей-ди-хоу-ди-хай, Джонни -бой скорей вставай!
Колючие глаза Джейкоба Пирса увеличились до размера тарелок, потом блюд, потом заполонили все пространство. Я начал проваливаться в них, внутрь той тьмы, что они излучали. И вслед мне несся припев веселой песенки о Минни-Мучер:

1.
Понятно же, что своей.

Вообще-то он с самого начала сидел. Вот:

2
Читается: живот, закованный в наручники.

дальше
Понипомешательство какое-то.

3
Коронки золотые бывают, а пломбы тоже? Я просто не слышала о таких.

Сваленным

Зачем здесь повтор? ИМХО, лишнее.

Никогда не видела, чтобы выражение «тучность» применялось к лицу, но получилось забавно)

4

О как завернул! Впечатлилась почти как Нигвен.

А как же багрянец?

С багряного дерева.

Если это Оз, то уж Дороти. А то смесь французского с нижегородским.
Как это? Поэтично, но странно.

Определись
Четыре. Их м.б. Только четыре. Проверь, если не веришь)

Восемьдесят


5

От звука или от воспоминания?
Рябь? Но не уверена.


Это штамп — если чулок, то нейлоновый. На самом деле Ларри пришлось бы очень потрудиться, чтобы добыть именно нейлоновые чулки, они нынче не в ходу.

6

Скорее над попой. Раз он прыгал рыбкой, т.е. головой вперед

7

Запятая здесь точно не нужна. Даже авторская)


Что-то лишнее

82 по Цельсию. Жесть.
Зачем он вообще позволил себя так измолотить? Даже будучи Тюфяком.

8
Мне кажется, это простонародное вылетает из текста

Лежащих?

Ах, как грубо! Видели и не раз!

Так одна дверь или нет?

9

А хотя бы ноги отбить? Ну раз руку все же ободрал.


Выглядит так, словно устроиться на эту работу так же просто как в цветочную лавку.

10

Синоним бы

А с чьим же еще?

Нагромождение какое-то!

Принадлежало


11

Однообразные какие-то покойнички.

Опять вылетает простонародное

Волосы сгорают в первую очередь, так что последовательность нарушена.


12
Ага. И Николая второго. Имеется в виду год, но звучит как нумерация

за Минни-Мучер отдельное спасибо!