Жил-был — я.
(Стоит ли об этом?)
Шторм бил в мол.
(Молод был и мил...)
В порт плыл флот.
(С выигрышным билетом
жил-был я.)
Помнится, что жил.

Зной, дождь, гром.
(Мокрые бульвары...)
Ночь. Свет глаз.
(Локон у плеча...)
Шли всю ночь.
(Листья обрывали...)
«Мы», «ты», «я»
нежно лепеча.

Знал соль слез
(Пустоту постели...)
Ночь без сна
(Сердце без тепла) —
гас, как газ,
город опустелый.
(Взгляд без глаз,
окна без стекла).

Где ж тот снег?
(Как скользили лыжи!)
Где ж тот пляж?
(С золотым песком!)
Где тот лес?
(С шепотом — «поближе».)
Где тот дождь?
(«Вместе, босиком!»)

Встань. Сбрось сон.
(Не смотри, не надо...)
Сон не жизнь.
(Снилось и забыл).
Сон как мох
в древних колоннадах.
(Жил-был я...)
Вспомнилось, что жил.

Плохо мне, плохо.
Старый я, старый.
Чешется лес, соскребает листья.
Заснёшь ненароком – опять кошмары.
Проснёшься – темень да шорох лисий.
Утро. Грибы поднимают шляпы.
Бог мой драконий, большой и добрый!
Я так устал: затекают лапы
И сердце бьётся в худые рёбра.
Да, я ещё выдыхаю пламя,
Но это трудно. И кашель душит.
В какой пустыне метёт крылами
Ангел, берущий драконьи души?
Мне кажется, просто меня забыли,
Когда считали – все ли на месте.
А я, как прежде, свистнуть не в силе,
Чтоб дохли звёзды и падал месяц.
Возьми меня, сделай такое благо!
В холодном небе жадные птицы.
Последний рыцарь давно оплакан
И не приедет со мной сразиться.
Я знаю: должен – конный ли, пеший –
Прийти, убить и не взять награды…
Но я ль виноват, что рыцарей меньше
Ты сотворил, чем нашего брата?
Все полегли, а мне не хватило.
Стыдно сказать, до чего я дожил!
В последний рёв собираю силы:
За что я оставлен без боя, Боже?

Научились, наверно, закатывать время в консервы,
И сгущённую ночь подмешали во все времена.
Этот век всё темней, и не скоро придёт двадцать первый,
Чтоб стереть со вчерашней тюремной стены имена.

Мы его нагружали ушедших друзей голосами,
Не рождённых детей именами – для новой стены.
Мы с такою любовью его снаряжали, но сами
Мы ему не гребцы, даже на борт его не званы.

Но отмеренный груз укрывая рогожею грубой,
Мы ещё успеваем горстями просеять зерно –
Чтоб изранить ладони, но выбрать драконовы зубы
Из посева, которому встать после нас суждено.

Не выходи из комнаты, не совершай ошибку.
Зачем тебе Солнце, если ты куришь Шипку?
За дверью бессмысленно все, особенно -- возглас счастья.
Только в уборную -- и сразу же возвращайся.

О, не выходи из комнаты, не вызывай мотора.
Потому что пространство сделано из коридора
и кончается счетчиком. А если войдет живая
милка, пасть разевая, выгони не раздевая.

Не выходи из комнаты; считай, что тебя продуло.
Что интересней на свете стены и стула?
Зачем выходить оттуда, куда вернешься вечером
таким же, каким ты был, тем более -- изувеченным?

О, не выходи из комнаты. Танцуй, поймав, боссанову
в пальто на голое тело, в туфлях на босу ногу.
В прихожей пахнет капустой и мазью лыжной.
Ты написал много букв; еще одна будет лишней.

Не выходи из комнаты. О, пускай только комната
догадывается, как ты выглядишь. И вообще инкогнито
эрго сум, как заметила форме в сердцах субстанция.
Не выходи из комнаты! На улице, чай, не Франция.

Не будь дураком! Будь тем, чем другие не были.
Не выходи из комнаты! То есть дай волю мебели,
слейся лицом с обоями. Запрись и забаррикадируйся
шкафом от хроноса, космоса, эроса, расы, вируса.

Иосиф Бродский. 1970

На Элисон Грос посмотреть-то страшно.
Лютая ведьма - Элисон Гросc.
Она меня заманила в башню,
А может, нечистый меня занес.

К себе на колени посадила,
И голос ведьмы вкрадчивым был:
"Уж как бы я тебя наградила,
Если бы ты меня любил".

Пурпурный плащ, как пламя яркий,
Она показывала, дразня:
"Уж я не поскуплюсь на подарки,
А ты, красавчик, люби меня".

"Прочь, ведьма! Убирайся прочь!
Других на удочку лови!
Ни через год, ни в эту ночь
Не купишь ты моей любви!"

Дала мне шелковую рубашку,
По вороту жемчуг сиял на ней.
"Уж ты меня приголубь, бедняжку,
И будь со мною понежней".

Потом принесла золотую чашу,
Сияла чаша при свете дня.
"Твой дом я золотом украшу,
А ты, красавчик, люби меня".

"Прочь, ведьма! Убирайся прочь!
Других на удочку лови!
Ни через год, ни в эту ночь
Не купишь ты моей любви!"

Трижды она повернулась кругом
И протрубила в зеленый рог.
Клялась луной, что покончит со мной
Прежде, чем выйду я за порог.

Она бормотала лихие слова,
Она кружилась быстрей, быстрей,
И вот помутилась моя голова,
Я к ведьме шагнул - и упал перед ней.

И сделался я безобразным червем.
По ветке дубовой ползаю я.
Меня навестить в лесу глухом
Приходит Мейзри, сестра моя.

Она меня чешет серебряным гребнем
И проливает потоки слез,
Но лучше карабкаться по деревьям,
Чем целоваться с Элисон Гросc.

Перевод Игн. Ивановского

Вспыхает небо, разбужая ветер
Проснувший гомон птичьих голосов.
Проклинывая все на белом свете,
Я вновь бежу в нетоптанность лесов.

Шуршат зверушки, выбегнув навстречу,
Приветливыми лапками маша.
Я среди тут пробуду целый вечер,
Бессмертные творения пиша.

Но, выползя на миг из тины зыбкой,
Болотная зеленовая тварь
Совает мне с заботливой улыбкой,
Большой орфографический словарь.

(с) А.Матюшкин-Герке

these are the dregs
of the last grains of the age
it may be the hourglass of earth covering earth
but not in Betlehem
not in Jerusalem
not in Chorazaim
and not in Bethsaida
we will not again see
God humbled on an ass
but see
see
on a white horse he comes
blazing sword in burning hand
lo, i am become death
the destroyer of worlds
his hands are backed up
they're straining at his neck
what colour shall we rank in him?
what face shall we deliver him?
there may be the black dog
there may be the white dog
Hitler comes as Kalki
Hitler comes as Kalki
Kalki comes as Hitler
Kalki comes as Hitler
teeth teeth teeth teeth

but meaningless lights still hold our attention
we think that the holy books are written in blood and fire
but what if it's water?
the fires turned to blood
the bloods turned to water
and the waters turned to what?
milk?piss?lies?dust?
Hitler comes as Kalki
Kalki comes as Hitler
everything becomes emptiness
but goes through fire
secret mother (gsang yum chen mo)
secret father (gsans yab chen po)

Hitler becomes Kalki
Kalki becomes Hitler
the white horse and red horse
Christ twists on the cross
Hitler smiles in the guttering rubble
he brings not peace but a sword
but maybe the ocean roars immaculate
maybe the stars fall incomprehensible
oh these all tell me
oh these all spell to me
Hitler as Kalki
Kalki as Hitler

where's your God now?
i'll point out his varied forms to you
one he hangs on the end of a tree
two he's nailed to the arms of this selfsame tree
and three he spins, he spins and soars and laughs through space
ah, one day the world sees
oh, one day the world sees
Hitler as Kalki
God as Kalki

and he lies matted
half in time and half in space
through the rising incense smoke
i see him in a crowded room
i see him crossing the mountain range
if we see man at his most bloody
if we see man at his most base
shall we point then and there
this is reality, this is his nature
oh, what makes the pain more real than the joy?
both are so mingled now and muddied together
to pull them apart
we butcher the essence and cripple its meaning

God is on the cross
or three gods perhaps
if they are all one
neither coming nor going
neither waning nor waxing
but immense in their unity
matter and space
he rides between the spaces
and he rides between the pain
in the secret heart of becoming
in the secret modes of darkness
his eyes are now shuttered windows
oh, man man man man
man with his claws and his lies
with his peace and his pain
with his love and his sorrow
with his candle of hope that stutters and dies
no liberation through hearing
when the sound of the worlds collapsing
deafens deafens deafens our ears
and pierces our hearts

Hitler as Kalki
Kalki as Hitler
rolling and roaring
swooping and soaring
exultant and trembling
sorrow sorrow sorrow
where the eagle flies
where the eagle shudders
where the eagle drops
where the eagle plummets
all things merging dissolving
then stars collapse
the vortex commences in space
the rubble collects
the debris gathers
time starts to shiver
my heart's blood

if i dissolve into your body
if i hoped to find
white light in your soul
if together we fall into forever
would we not notice the turbulence
that no longer waits?

first he comes from on a hill
then he's running throughout the town
then he stands
devoid of peace
devoid of place
devoid of pity

oh, my dear Christ
carried broken from sad brown earth
teeth teeth teeth teeth teeth teeth teeth teeth teeth
Hitler as Kalki
Hitler as Kalki
Kalki as Hitler
Hitler as Kalki
Hitler as Kalki

Rose clouds of holocaust
Rose clouds of lies
Rose clouds of bitter
Bitter, bitter lies

And, when the angels of ignorance
Fall down from your eyes
Rose clouds of holocaust
Rose clouds of lies...

Rose clouds of twilight truth
Rose clouds of night
Rose clouds of harvested
(love, all alight)

And, when the ashes of life
Fall down from the skies
Rose clouds of holocaust
Rose clouds of lies...

And, festivals end
As festivals must
From the hooded crows of Rome
To the falcons of Zagreb
Oh, mother victim of Jesus
Lie down in Sydney's dust
For, festivals end
As festivals must

Rose clouds of holocaust
Rose clouds of lies
Rose clouds of bitter
Bitter, bitter lies

And, when the angels of ignorance
Fall down from our eyes
Rose clouds of holocaust
Rose clouds of lies...

And if I wake from Dreams
Shall I fall in Pastures
Will I Wake the Darkness
Shall we Torch the Earth?
And if I wake from Dreams
Shall we find the Emptiness
And break the Silence
That will stop our Hearts?
And if I wake from Dreams
Shall we cry Together
For their Howling echoes
And restart the Night?
And why did you say
That things shall fall
And fall and fall and fall
And fall apart?
And why did you say
That things shall fall
And fall and fall and fall
And fall apart?
And shall I wake from Dreams
For the Glory of Nothing
For the cracking of the Sun
For the crawling down of Lies?
And if We fall from Dreams
Shall we push them into Darkness
And stare into the Howling
And clamber into Night?
And if I fall from Dreams
All my Prayers are Silenced
To Love is to lose
And to lose is to Die...
And why did you say
That things shall fall
And fall and fall and fall
And fall apart?
And why did you say
That we shall fall
And fall and fall and fall
And fall apart?
And why did you say
That things shall fall
And fall and fall and fall
And fall apart?
And why did you say
That we shall fall
And fall and fall and fall
And fall apart?
And why did you say
That things shall fall?

Чарующе-тихо стекают багряные струи...
Нет, это не дождь, это – кровь предвечернего неба.
И, если читатель решит, что отчаянно вру я,
То будет понятно, что в наших пенатах он – не был.

Когда – сквозь закрытые веки – на небо в алмазах
Ты сможешь взглянуть и, почувствовав сильную жажду,
Захочешь напиться, то вспомни: вода здесь – в три раза
Плотнее, чем кровь... – Так предсказано было однажды.

Из нескольких сотен, из тысяч, из ста миллионов
Других предсказаний, которые сделаны были, –
Лишь это – небесно-воинственные легионы
Пришли воплощать, не смущаясь путями – любыми.

И те, кто не верил, – ну, что же, – и дальше не верьте!
Сегодня – а, значит, всегда – уповая на чудо...
Но в мире, – в котором есть всё, кроме собственной смерти, –
Любой добрый плотник – со временем – станет Иудой.

И вот – я стою, и стекают багряные струи...
И слышу – сквозь хлопанье крыльев и возгласы женщин, –
Как близится Сын Человеческий – для поцелуя...
И небо становится – меньше...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . и меньше...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . и меньше...

Я — тот непризнанный порок,
Что дело правое кривит,
Как ржа, точащая клинок,
Как пагубный микроб в крови.

Не знаю жалости к юнцам
И старцам смерть несу с собой;
Раскаянье — моя цена,
Бесчестие — глашатай мой.

В одежды белые ряжусь,
Обманной речью сердце жгу
И обольщаю тех, кого
Принудить силой не могу.

Потом, как ветер по жнивью,
Гуляю по полям войны
И смертный холод в души лью,
Что мной уже разорены.

Девица, что таит свой грех,
Мне щедро платит дань стыда.
Солдат, предавший свою честь,
Со мною дружен навсегда.

Я не щажу ни дум, ни дел,
Не знаю устали в трудах,
Все клонятся передо мной;
Воистину, мне имя — Страх.

Генерал Джордж С. Паттон-младший, 16 апреля 1920 г.

"Радуйся, красавица, сегодня,
Песни пой, пляши и веселись,
Завтра ты проснешься на соломе,
И пойдет совсем другая жизнь.

Ты узнаешь горе, стыд и бедность,
Много слез прольешь в чужом краю,
Про печаль забудешь только ночью,
Как спасенью, рада будешь сну.

Нынче хохочи над каждой шуткой,
Прыгай и шали, пока резва,
Скоро труд иссушит твои груди,
Станет кровь холодной, как вода.

Наслаждайся молодой любовью,
Суженого крепче обнимай,
Счастья час всегда не очень долог,
Скоро скажешь ты ему «прощай».

Пусть его хранит судьба крутая,
От войны и Прорвы оградит,
А случится вдруг беда какая,
Вдовье сердце память сохранит.

Свет и тьма, надежды и печали,
Смерти серп и ласки сыновей,
В чаше жизни мед и желчь смешались,
Но об этом думать ты не смей.

Лишь исполнив жребий изначальный,
Ты поверишь в справедливость слов:
Ничего нет горше и печальней,
Чем на белый свет рожать рабов.

Когда ты в старости умрешь,
Судьбу благодари.
Удачной была твоя жизнь,
Ты выиграл пари.

Ты сладко ел, ты вдоволь пил
И счастлив был в любви.
Теперь встречай свой смертный час
И тихо отдохни.

Когда в расцвете сил умрешь,
Судьбу благодари.
Не знал ты старческих забот,
Болезней и тоски.

Ты вовремя покинул мир,
Ушел в разгар утех.
Тебе неведом срам детей
И внуков тяжкий грех.

Когда ты юношей умрешь,
Судьбу благодари.
Избег ты множество невзгод
И спасся от нужды.

Тебя не изведет жена,
Не предаст лучший друг.
Ушел в свой предрешенный срок
Цветок, не знавший мук.

Когда младенцем ты умрешь,
Судьбу благодари.
Ты выбрал самый лучший путь,
Что тут ни говори…

Такое гнусное житье
Достойно лишь скота.
И лучше смерти поцелуй,
Чем жизни блевота.

Бонжур, месье! Ну вот я вышел,
Покинув праздничный обед,-
В одной руке - кулечек вишен,
В другой - нескромный пистолет.

А день прекрасен и торжествен,
И нам стреляться - неужель?
Прошу прощения у женщин
За эту глупую дуэль.

Друзья не крикнут мне: куда ты?
Они суровы и честны.
И нервно стынут секунданты,
И громко тикают часы.

И жизнь моя уже конкретна
Для пистолетного огня,
И санитарная карета
За поворотом ждет меня.

И вскоре медики измерят
Мое холодное чело,
И жизнь тихонько мне изменит,
Но не изменит ничего.

Когда б вернул мне жизнь Всевышний
И вновь вручил мне пистолет,
Я б точно так же лопал вишни
И целил просто в белый свет!..

О, не лети так, жизнь!..
Слегка замедли шаг.
Другие вон живут,
Неспешны и подробны,
А я живу, мосты,
Вокзалы, ипподромы
Промахивая так,
Что только свист в ушах!..

О, не лети так, жизнь!..
Мне сорок с лишним лет.
Позволь перекурить
Хотя б вон с тем пьянчужкой.
Не мне, так хоть ему
Немного посочувствуй, -
Ведь у него, поди,
И курева-то нет!..

О, не лети так, жизнь!..
Мне важен и пустяк.
Вот город, вот театр,
Дай прочитать афишу,
И пусть я никогда
Спектакля не увижу,
Зато я буду знать,
Что был такой спектакль!..

О не лети так, жизнь!..
Я от ветров рябой.
Позволь мне этот мир
Как следует запомнить,
А если повезет,
То даже и заполнить
Хоть чьи-нибудь глаза
Хоть сколь-нибудь собой!..

О, не лети так, жизнь!..
На миг, но задержись!..
Уж лучше ты меня
Калечь, пытай и мучай,
Пусть будет все: болезнь,
Тюрьма, несчастный случай, -
Я все перенесу,
Но не лети так, жизнь!..

ЖИЗНЬ

Надо в жизни главное видеть,
Научиться читать между строк.
Жизнь – она очень строгий учитель,
Преподаст не один свой урок.

А уроки её не сахар,
Коль попался, тогда держись!
Сколько раз заставит поплакать,
Настоящий учитель – жизнь.

У неё переиздать экзамен
Не удастся, увы, тебе.
Чем бы ни был ты в жизни занят,
Всё ты пишешь на белом листе.

Черновик заводить не положено
И поэтому нужно стараться.
Аккуратно нам жить, осторожно,
На второй год нельзя оставаться.

И списать у других не получится,
На ошибках своих учись.
В жизни будешь не раз ты мучиться.
Очень строгий учитель – жизнь.

placebo effect

You dip your hands into my flesh
And say you won't reveal a scar
I must have faith in this procedure
It's a miracle-it's a wonder

A thousand hidden needles
In a thousand covered nerves
Stick pins in my receptacles
Look to your voodoo doll-your mojo

Staying alive at five
For you to cure my ailments
Another soul is saved
With your bogus medications

What colour shall we have today?
Depends on how you feel I say
Consult your research on the media
See blue will calm my hysteria

Staying alive at five
For you to cure my ailments
Another soul is saved
With your bogus medications
Staying alive at five
With your empty containers
Another corpse ornaments your waiting room
Will you ever regret-the placebo effect
Can you ever forget-the placebo effect

Dark Entries

Caressing bent up to the jug again
With sheaths and pills
Invading all those stills
In a hovel of a bed
I will scream in vain
Oh please, miss lane
Leave me with some pain
Went walking through this city's neon lights
In fear of disguising my warping seathing
Pressure lines and graceless heirs
Intangible of price
Trying so hard to find what? what was right
I came upon your room it stuck into my head
We leapt into the bed degrading even lice
You took delight in taking down
All my shielded pride
Until exposed became my darker side
Puckering up and down some avenue of sin
Too cheap to ride they're worth a try
If only for the old times, cold times
Don't go waving your pretentious love
He's soliciting on his tan brown brogues
Girating through some lonesome devils row
Pinpointing well meaning upper class prey
Of walking money checks possessing holes
He often sleekly offers his services
Exploitation of his finer years
Work with loosely woven fabrics
Of lonely office clerks
Any lay suffices his dollar green eye

Не пробуждай, не пробуждай
Моих безумств и исступлений,
И мимолётных сновидений
Не возвращай, не возвращай!

Не повторяй мне имя той,
Которой память - мука жизни,
Как на чужбине песнь отчизны
Изгнаннику земли родной!

Не воскрешай не воскрешай
Меня забывшие напасти -
Дай отдохнуть тревогам страсти
И ран живых не раздражай!

Иль нет! Сорви покров долой...
Мне легче горя своеволье,
Чем ложное холоднокровье,
Чем мой обманчивый покой!

Ради бога, трубку дай!
Ставь бутылки перед нами,
Всех наездников сзывай
С закручёными усами!
Чтобы хором здесь гремел
Эскадрон гусар летучих,
Чтоб до неба возлетел
Я на их руках могучих;
Чтобы стены от УРА
И тряслись и трепетали!..
Лучше б в поле закричали
Но другое горло драли:
"И до нас придёт пора!"
Бурцов, брат, что, за раздолье!
Пунш жестокий!.. Хор гремит!
Бурцов, пью твоё здоровье:
Будь, гусар, век пьян и сыт!
Понтируй, как понтируешь,
Фланкируй, как фланкируешь;
В мирных днях не унывай
И в боях качай-валяй!
Жизнь летит: не осромися,
Не проспи её полёт,
Пей, люби да веселися! -
Вот мой дружеский совет.

Я люблю кровавый бой,
Я рождён для службы царской!
Сабля, водка, конь гусарский,
С вами век мне золотой!
Я люблю кровавый бой,
Я рождён для службы царской!

За тебя на чёрта рад,
Наша матушка Россия!
Пусть французишки гнилые
К нам пожалуют назад!
За тебя на чёрта рад,
Наша матушка Россия!

Станем, братцы, вечно жить
Вкруг огней, под шалашами,
Днём - рубиться молодцами,
Вечерком - горелку пить!
Станем, братцы, вечно жить
Вкруг огней, под шалашами!

О, как страшно смерть встречать
На постели господином,
Ждать конца под балдахином
И всечастно умирать!
О, как страшно смерть встречать
На постели господином!

То ли дело средь мечей!
Там о славе лишь мечтаешь
Смерти в когти попадаешь,
И не думая о ней!
То ли дело средь мечей:
Там о славе лишь мечтаешь!

Я люблю кровавый бой,
Я рождён для службы царской!
Сабля, водка, конь гусарский,
С вами век мне золотой!
Я люблю кровавый бой,
Я рождён для службы царской!

1

Под броней с простым набором,
Хлеба кус жуя,
В жаркий полдень едет бором
Дедушка Илья;

2

Едет бором, только слышно,
Как бряцает бронь,
Топчет папоротник пышный
Богатырский конь.

3

И ворчит Илья сердито:
«Ну, Владимир, что ж?
Посмотрю я, без Ильи-то
Как ты проживешь?

4

Двор мне, княже, твой не диво,
Не пиров держусь,
Я мужик неприхотливый,
Был бы хлеба кус!

5

Но обнес меня ты чарой
В очередь мою —
Так шагай же, мой чубарый,
Уноси Илью!

6

Без меня других довольно:
Сядут — полон стол;
Только лакомы уж больно,
Любят женский пол.

7

Все твои богатыри-то,
Значит, молодежь —
Вот без старого Ильи-то
Как ты проживешь!

8

Тем-то я их боле стою,
Что забыл уж баб,
А как тресну булавою,
Так еще не слаб!

9

Правду молвить, для княжого
Не гожусь двора,
Погулять по свету снова
Без того пора.

10

Не терплю богатых сеней,
Мраморных тех плит;
От царьградских от курений
Голова болит;

11

Душно в Киеве, что в скрине, —
Только киснет кровь,
Государыне-пустыне
Поклонюся вновь!

12

Вновь изведаю я, старый,
Волюшку мою —
Ну же, ну, шагай, чубарый,
Уноси Илью!»

13

И старик лицом суровым
Просветлел опять,
По нутру ему здоровым
Воздухом дышать;

14

Снова веет воли дикой
На него простор,
И смолой и земляникой
Пахнет темный бор.