«Ведьмак – в мифологии восточных славян – мужчина, обладающий сверхъестественными способностями и, как правило, употребляющий их во вред людям. Ведьмаком можно родиться, а можно и стать после соответствующего обучения».

Я помню, как впервые взял в руки приличной толщины книгу, с золотым драконом на обложке и странной парочкой, в которой непонятно, кто страннее: беловолосый тип, вооружённый гигантским мечом, или прильнувшая к нему дама с совершенно не приличествующей спутнице героя физиономией. Поблизости красовалась надпись: «Ведьмак», и она, в ту пору ничегошеньки не говорила ни мне, ни авторам, в рукописях которых сорняками выросли впоследствии мириады охотников за нечистью, со шрамами на лицах, белыми волосами и мечами за спиной. Позднее, когда пристрастие к произведению Сапковского притянуло меня на первый в моей жизни форум – тематический – и я перечитал всё, что вышло из-под пера выдающегося поляка, рассказы этих двух книг, сборников новелл, утратили волшебный блеск, превратились в старых друзей-товарищей, но даже теперь я стараюсь читать их в одиночестве. Чтобы никто не бродил, не отвлекал и не видел. Причина есть. Когда Цири, Дитя Предназначения, бежит к Геральту, мне всегда что-то попадает в глаз. Чертовщина.
Герой Сапковского - первый и единственный. И хотя черты подобных суровых многоликих персонажей разбросаны по литературе, - можно привести уйму примеров: Арагорн Толкиена, маг-одиночка Ле Гуин, суровый желязнинский Бенедикт, появившийся позже демерит Шарлей (что-то в нём есть от ведьмака, с его циничным отношением к общечеловеческим благам) и ещё сотни и сотни, - но для меня Геральт на всю жизнь останется именно таким: первым и единственным. Не зря, конечно, создатели знаменитой игры, первоначально вознамеривавшиеся сделать героем «какого-то другого ведьмака», изменили своё мнение, дали людям Геральта и не прогадали.

«Прирождённого ведьмака узнать обычно труда не составляет: у него не растут ни усы, ни борода, нет половых органов, зато имеется хвостик, а отражение в зрачках перевёрнуто вверх ногами. У ведьмака две души - человеческая и демоническая».

Геральт – это не просто герой, он - сюжет книги. Он страдает, сомневается, ищет и, что самое главное, - меняется. В первом рассказе он – ремесленник, делающий свою работу (вообще, я нисколько не удивился, узнав, что рассказ «Ведьмак», позднее ставший первым в «Последнем желании», первоначально задумывался как самостоятельное произведение, настолько он кажется обособленным, играет роль введения, знакомящего читателей – прекрасно, надо сказать, знакомящего – с героем). В главе «Крупица истины» Геральт уже другой. Убив бруксу, истинное чудовище, он чувствует нечто большее, чем удовлетворение проделанной работой. Именно здесь автор дал понять, что Геральт – не мутант, напичканный снадобьями и лишённый чувств и эмоций и не идол МТА, убийца по найму, а, напротив, он, как позднее АС охарактеризовал другого персонажа, «воплощение человечности». В «Меньшем зле» - самой, по моему мнению, сильной новелле первой части, Геральт уже не ведьмак, он с лёгкостью отбрасывает шкуру нейтральности, действует ради чего угодно, кроме денег, и здесь же получает первый укол несправедливости в спину, который шлейфом будет тащиться за ним по всему семикнижию. Стремление людей воспринимать поступки ведьмаков, включая таких странных, как Геральт, изображено не только в ироничном «Крае света», где жители деревни пытаются нанять его для борьбы с собственными тараканами и страхами, но и, в большей степени, в «Вопросе цены». Из этой главы выросло, в последствие, пять великолепных «продолжений». Именно здесь со всей безжалостностью показана неспособность ведьмаков жить в мире и не быть его частью, делать своё дело и не испачкаться в грязи интриг, междоусобиц и делёжки власти.

«Ведьмак - оборотень, ему подчиняются все ведьмы той местности, где он обитает».

Новелла «Последнее желание», по названию которой поименован первый сборник, важна для всего цикла не менее чем зачин истории про Цири. Здесь появляется Йеннифер. Эксцентричная ведьма, анархистка с осколком льда вместо сердца. По велению автора, в Геральте вновь оказалось слишком много человеческого. Трагичная, полная конфликтов и противоречий, история этой странной любви раскрывает читателю образ ведьмака едва ли не лучше, чем все бои-пожарища вместе взятые. Он мучается сам и мучает возлюбленную. Он бежит от неё – от себя! – и не может выносить расставание. Он висит над пропастью, из последних сил удерживая Йеннифер – эта яркая картинка из «Предела возможного» навсегда отпечатывается в памяти.

«В отличие от ведьм, которые устраивают шабаши на Лысых горах, ведьмаки слетаются на Красные горы».

«Меч предназначения» идёт по проторенной дорожке, и отличается от первой книги только отсутствием интерлюдий, названных «Гласами рассудка». Однако, как мне кажется, здесь новеллы катятся под гору с возрастающей скоростью, а перед глазами мелькают в новом свете уже просмотренные кадры. Ведьмак встаёт на защиту существа, которое все считают чудовищем («Вечный огонь»), вновь сталкивается с власть имущими («Немного жертвенности»), любовь к Йеннифер подвергается новым испытаниям («Осколок льда»), делает ещё шаг навстречу Предназначению («Меч Предназначения») и, наконец, в финальной новелле, названной «Нечто большее», валяясь в бреду, пролистывает главные, важные страницы прошлой жизни, очищается и восстанавливает утраченное, тем самым подготавливаясь к дальнейшим странствиям и страданиям.

«Перед смертью он должен избрать преемника и передать тому свои знания».

Помню, как меня поразил момент, характеризующий Сапковского, как автора, с крайне положительной стороны. Этот момент – второстепенные персонажи. Я негодовал от подобной расточительности. Ренфри, черты которой позднее всплывали в боевитых дамочках; Калантэ, правительница, балансирующая на грани гордыни и порядочности; Торувьель, жестокая и несчастная эльфийка; Борх Три Галки, драконий ведьмак; Иво Мирс по прозвищу Цикада и Левек, из подобных которым позднее выродится чудовище в человеческой шкуре Лео Бонарт, поэтесса Эсси Давен по прозвищу «Глазок»; допплер Дуду; псевдодьявол Торкве и уйма прочих. Для каждого из них какой-нибудь ушлый фэнтезист не пожалел бы и пятисот страниц, а Сапковский ухитряется сказать всё на десятке.

«Когда ведьмак умирает, начинается засуха или, наоборот, льёт проливной дождь. Хороня ведьмака, необходимо отрубить ему голову, положить лицом вниз, забить в рот кол и положить в гроб кусок осины. Иначе он может превратиться в упыря».

Когда прочитана последняя страница, а в голове ещё пляшут образы, яркими буквами вписанные автором, уже знаешь, что на этом ничего не закончилось. Но последующие пять книг – совершенно другие. В них нет сказки, только жизнь, суровая, кровавая и грязная, а ещё в них Сапковский, к разочарованию поклонников бесконечных сериалов, похоже, сказал всё, что хотел о ведьмаках. И, тем не менее, автор не спешит ставить точку, скорее – многоточие. Недаром читатель норовит поискать следы «Ведьмака» в саге о Рейневане, связать артуровскую концовку «Владычицы Озера» с красивой легендой «Maladie», а в рассказе «Случай в Мисчиф-Крик» увидеть отголосок собраний, на которых блистали чародейки Ведьминлэнда.
Сапковский не разочаровывает. Пока. Почему так пессимистично? Просто пришлось невольно заглянуть в будущее, прочитать на фанатском сайте кусочек новой «Змеи»... Но это, как говорится, совсем другая история.

Хоббиты вернулись к себе в комнату.
Раздували угли и подкладывали поленья в полной тишине. Когда света прибавилось, тень в углу превратилась в человека. Пиппин с шумом втянул воздух и отшатнулся, налетев на Фродо.
В глазах незнакомца плясало отражённое каминное пламя, волосы и лицо, одинаково белые, делали его похожим на призрака. Из-за плеча выглядывала рукоять меча. В этом не было ничего странного, в Брыле сейчас многие ходили с оружием, правда никто не носил меч за спиной.
Сэм неуклюже выдернул из ножен кинжал.
- Осторожно, низушек! – сказал незнакомец. Голос был неприятный. – Этот меч можно вытащить гораздо быстрее, чем тебе кажется.
- Кто ты такой? Что тебе надо? – воскликнул Пиппин.
- Меня пригласили.
Фродо устало прикрыл глаза.
- Да, верно. Просто я не узнал вас. Там, в зале, вы были... Впрочем, неважно. Говорите скорее, что хотели, и уходите, хватит с меня неожиданных встреч.
Беловолосый придвинулся к камину, подтащив к себе поближе дорожную сумку.
- Для начала - знайте, что мои услуги недёшевы...
- Что? – холодно спросил Фродо.
- Не волнуйтесь, вас это не касается, мне уже заплатили.
Сэм пробормотал ругательство, кинжал в его руке дрожал.
- Что вы знаете о чёрных всадниках? – Незнакомец смотрел в глаза Фродо, выдержать его взгляд хоббит не смог.
- Слишком много. Ничего.
Беловолосый вытащил из сумки окованный сундучок, со щелчком раскрыл и извлёк бутылочку с тёмной жидкостью.
- Хороший ответ. Ты смело держишься, низушек.
- Что тебе надо? – опять спросил Пиппин. – Кто тебя послал?
- Тот, кому ваша судьба небезразлична.
Сэм раскрыл рот, но Фродо ткнул его локтем и рот садовника захлопнулся, а сам он, смущённый, опустил, наконец, клинок из Упокоищ.
- Вряд ли это – тот, о ком вы подумали. Добрые друзья отправили вас в путь, зная, что вы в жизни не покидали Шира, зная о чёрных всадниках, которые рыскали поблизости, и о том, что вы, скорее всего, погибнете.
- О ком это вы, сударь? – спросил Фродо.
- О волшебниках и эльфах, низушек. Догадываюсь, что они тебе говорили: беги от них! Они смертельно опасны! И не спрашивай больше! Надейся на лучшее! Верно, Фродо Сумникс? Если один не рассказал, то и другому не след пугать. Это – забота друзей?
- Гэндальф должен был ждать нас здесь! – воскликнул Фродо, понимая, что нет уже смысла таиться – слишком уж проницательным оказался незнакомец, повторив, почти слово в слово, речь Гилдора. – Если он не приехал ещё...
- То и не приедет, - закончил беловолосый. – У волшебника всегда найдутся причины.
В комнате стало очень тихо. Незнакомец залпом выпил содержимое бутылки, прикрыл на несколько мгновений глаза. Лицо его побелело сильнее, на висках проступили чёрные ручейки вен, глаза погасли, и теперь казалось, что на хоббитов смотрят два сгустка тьмы.
- Так вас послал не Гэндальф?
- Письмо, для Фродо Сумникса. Почитайте, - хрипло произнёс беловолосый.
Хоббит с опаской выхватил сложенный вчетверо листок.
«Дружок Фродо!
От игрушечки твоей помощи не будет, жалко мне, коли тебя то колечко сгубит. Эльфов друг бежит-спешит сам-четыре лесом, пусть получит он чуть-чуть больше милых песен. Мне пугать тебя не след, и спешу признаться: с тем, кто даст тебе письмо, нечего бояться. У него на шее – волк, голова седая, но давненько я его, колоброда, знаю. Нежить, нечисть, небыль – прочь от него несётся. Исчезает, как туман, больше не вернётся».
- Кто это написал? – спросил Пиппин, заглянув в письмо.
Беловолосый не ответил. Он сбросил плащ и перевязь с мечом, развернул длинный свёрток. Там оказался другой клинок, с красиво изукрашенным эфесом и шаровидным навершием.
С улицы донёсся стук копыт.

Двое сидели над миром. Вокруг порхали тучи, свистел ветер, зажигались и тухли звёзды, но обоим не было дела до этого. Их занимала рукопись.
Первый писал, прикрывал бегающее перо ладонью, задумывался и улыбался мечтам. Второй горел нетерпением.
- Вот, кое-что... – сказал Первый.
Лист в его руке дрожал.
- Можно? – как бы спросил Второй, рука сцапала листок.
Читал и перечитывал. Первый поглядывал через плечо. Перо замерло.
- Ну?
Второй кашлянул. То ли прочищал горло, то ли мешкал.
- В общем, читывал я тексты и похуже.
Рука погладила бородку с остриём. Второй боролся между необходимостью держать себя в рамках и желанием выдать истину на-гора.
- Зачин вызывает уныние. Во главе текста обязано быть нечто сильное. А тут? Хотя, на общем фоне, смотрится даже неплохо. Смысл, правда, оставляет желать лучшего. Наивность переливается через край.
- Но это всё – правда. От начала и до конца.
- Знаешь, никого не интересует: было – не было... Если читателю нравится – значит написано как надо, хочется бросить – без толку оправдываться.
Первый заглянул в листок. Буквы уже начинали плавиться и гибнуть под взглядом Второго.
- Дальше. Тут глагол «был»...
- «Была»!
- Без разницы. Этого надо избегать.
- Почему?
- Почему-почему... Потому что мусор, все его избегают. «Была», а теперь нету, что ли?
- Да, именно так. Ведь ясно же из контекста!
- Исправить всё равно надо! – отрезал Второй. – Есть читатели, которым этот глагол режет глаз.
Первый молчал. Второй проглядел игру желваков.
- Слишком много определений. Надо мысли выражать яснее. Одним-двумя признаками, бьющими точно в цель. Здесь же – нагромождение! И одно, и другое, и вот ещё. Как это читать? Союз повторяется...
Второй сделал паузу, украсил себя важностью и продолжил:
- Это называется «анафора», фигура речи. Бывает, употребляется, однако тут – ни к чему.
- Почему?
- Как тебе объяснить? Поверь, со временем сам поймёшь. Есть такая вещь: чувство языка!
- Откуда оно у тебя-то? Ты писать когда-нибудь пробовал?
- Писать! Я читаю, и мне хватает. Смотри вот: в одном предложении – «без» и «без», тут же «над», и снова «над». Думаешь, будут это читать?
- Будут! – буркнул Первый.
Второй еще раз проглядел и прослушал угрозу.
- Так. Опять повтор, это – вообще приговор. Надо учиться работать с синонимами! «Будет», «стал»... Где художественность? Это отчёт, а не литература. Нет. Переделывать. Удалять всю сырость. У меня даже лоб вспотел от твоей писанины!
Второй улыбнулся и сделал движение: вытереть лоб листком. В шутку.
- Падай.
- Что?
- Падай! – прогремел Первый.
Он выпрямился, зацепив затылком небеса.
Второй летел, кувыркаясь. Земля застонала от удара.
- Будут читать! – крикнул Первый, подбирая листок. Буквы загорелись ярче, чем прежде. – Ещё как будут!
Слова, написанные сердцем, ласкали взгляд. Глаза Первого подобрели.
Читал вслух:
- В начале сотворил Бог небо и землю. Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною; и Дух Божий носился над водою. И сказал Бог: да будет свет. И стал свет.