Фетисов спрятался в тенёчке и молча наблюдал, как его товарищ забрасывает за спину очередной мешок с мукой. Наверняка бубнит-дуется. Ничего страшного, у Прахова характер такой, что вечером за кружечкой пива ещё и благодарить будет. И в принципе есть за что, ведь именно Фетисов смог найти данный колым. Да, работёнка не из простых, но и деньги платят хорошие. Сроки, конечно, адовы. Прахов не уложится в отведенный час. Придется помочь.
Не зря в анекдоте задаются вопросом: что, дескать, тяжелее – килограмм гвоздей или килограмм пуха. Потому что пятидесятикилограммовый мешок муки явно тяжелее, к примеру, чемодана с аналогичным весом.
Пальцы скользят по полипропилену, мешок плохо лёг, шагая по мостику, Фетисов спотыкается и готов уже плюхнуться в прохладную воду вместе с тяжелой ношей, но Прахов успевает к товарищу, подхватывает за шкирку и, вот уже ещё и со своим мешком на плече вытаскивает всех на палубу корабля. Здоровый он, однако, мужик!
Укоризненный взгляд Прахова сменяется на снисхождение. Фетисов хлопает себя, стряхивая белую пыль. Ничего не поделаешь, Прахов отправляет компаньона к хозяину корабля, дабы тот договорился об увеличении времени на погрузку, даже ценой заработка, а сам спускается вниз за следующим мешком.

Фетисов сбросил с плеч мешок с мукой на палубу и почувствовал невероятную лёгкость в теле. Того и гляди, что взлетит. Но вместо полёта почувствовал лишь толчок в спину от его товарища Прахова, который также сбросил свой мешок и устремился по трапу вниз за новым. Нет, нет у Фетисова столько здоровья.
Он спустился вниз и спрятался в тенёчке одного из контейнеров, стоящих на причале. Молча наблюдал, как его товарищ забрасывает за спину очередной мешок с мукой. Наверняка бубнит-дуется. Ничего страшного, у Прахова характер такой, что вечером за кружечкой пива ещё и благодарить будет. И в принципе есть за что, ведь именно Фетисов смог найти данный колым – в течении часа поднять на борт корабля двадцать пять мешков с мукой. Да, работёнка не из простых, но и деньги платят хорошие. Сроки, конечно, адовы. Прахов не уложится в отведенное время. Придется снова помочь.
Не зря в анекдоте задаются вопросом: что, дескать, тяжелее – килограмм гвоздей или килограмм пуха. Потому что пятидесятикилограммовый мешок муки явно тяжелее, к примеру, чемодана с аналогичным весом.
Пальцы скользят по полипропилену, мешок плохо лёг, шагая по мостику, Фетисов спотыкается и готов уже плюхнуться в прохладную воду вместе с тяжелой ношей, но Прахов успевает к товарищу, подхватывает за шкирку и, вот уже ещё и со своим мешком на плече вытаскивает всех на палубу корабля. Здоровый он, однако, мужик!
Укоризненный взгляд Прахова сменяется на снисхождение. Фетисов хлопает себя, стряхивая белую пыль. Ничего не поделаешь, Прахов отправляет компаньона к хозяину корабля, дабы тот договорился об увеличении времени на погрузку, даже ценой заработка, а сам спускается вниз за следующим мешком.

Билл почти валился с ног. Восемнадцатый мешок был почти вдвое тяжелее пятнадцатого, а оставалось ещё семь. Нет, он так не может. Все ладони покрылись мазолями, а пальцы почти и не разжимались. Надо было что-то предпринять. Мелкий Тед всё это время, все грёбаные сорок с лишним минут то курил, то дремал, поглядывая на своего напарника с пренебрежением в те минуты, когда его глаза были открыты. Да, что-то предпринять надо, но что? Говорить Билл не мог - ещё вчера сорвал голос, а сегодня лишь сипел. Девятнадцатый мешок показался чуть легче предыдущего, но Биллу было наплевать. До корабля - шестьдесят шагов, до Теда - восемь...

...Тед снова задремал. Ничего страшного, этот бугай сам прекрасно справится. Отнесёт всё на корабль, а потом ещё добавки попросит. Тед разом открыл глаза и заорал, когда на его вытянутые на пирсе ноги приземлился тяжеленный мешок. А над ним стоял Билл, хмуря брови. Указал пальцем на мешок, потом - на корабль. Потом сделал вид, что кого-то ловит и бросает в море. Тед нервно сглотнул. Ничего себе! А он-то за две недели знакомства решил, что напарник - добрейшая душа, а тут такое! Ничего не поделать. Пришлось помогать.

Задание они выполнили на три минуты раньше срока.

Солнце еще не успело полностью показаться на горизонте, как в порту уже во всю кипела работа. В ожидании места для швартовки, у причалов стояло множество кораблей. Пароходы, изрыгая из своих труб черные клубы дыма, гудками будили округу, заглушая крик чаек. Чуть поскрипывая, огромные парусники мерно раскачивались на волнах, глядя с высока на своих диковинных собратьев. Не считая себя пережитком прогресса, они все еще несли вахту, гордо развивая флагами на мачтах. Отчаливал корабль а его место тут же занимал другой. Снующие матросы с тюфяками, под крики лоцмана, торопливо забивали припасами трюм корабля. В полдень жара становилась не сносной, поэтому они и сами были рады закончить работу поскорей. Сэма это не волновало. Он как ни в чем не бывало лежал на матрасах и смотрел на серое небо, задумчиво улыбаясь. Что конечно нельзя было сказать о друге. Верзила-Жак, так его называли, был около двух метров ростом, широкоплечий и с силою быка. Несмотря на свое громоздкое и внушающее страх телосложение, он был по натуре добр и миролюбив. Жак никогда не сетовал на то, что работает больше своего товарища. Он относился к Сэму снисходительно, глядя на него, как на физически слабого человека, последний же в свою очередь этим только и пользовался
"Отдохни мой друг, куда тебе такая непосильная ноша, эта скорее работа для меня, так что не волнуйся, я все сделаю сам, а когда закончим опрокинем с тобою одну другую кружку рома в знак нашей крепкой дружбы."
И взвалив очередной мешок на спину, верзила понес его на корабль. Лоцман, который привык видеть всех за делом, не терпел такого разгильдяйства, со стороны Сэма, ему хотелось наказать пройдоху, но он не мог. Сэм был наемным рабочим, а не членом команды, поэтому морской волк был не властен над ним. Ему только и пришлось, как смерить лентяя гневным взглядом. Между тем, Сэм посмотрел на карманные часы и ни о чем не волнуясь пустился в раздумья.
"Напыщенный дурак с усами, что сверлишь ты меня взглядом, не достать? правильно, поэтому кусай себя за локти недоумок, а я спокойно буду улыбаться тебе в ответ. Ах... еще осталось с полчаса, как долго то. А Жак молодец, справляется быстрее даже, нужно было с коком спорить на пять серебра, хотя откуда у жирдяя такие деньги, хех, думает что проиграю и за каждую монету я плетью получу, глупец, ведь у меня есть Жак, за нас он перетащит всю муку и три серебра мои, готовь кругляшки, дурачок... Хотя все же серебряный я дам верзиле, заработал, все равно потом пропьем его вместе, хе-хе. Ах... как же день начался хорошо."
Сэм потянулся всем телом и зевнув, вновь пустился в размышления.
"Софи, милая Софи, скоро я сделаю вам предложение руки и сердца и будете моей, как и ваш трактирчик, хе-хе. Куда вы денетесь, ведь любите меня, безумно. Вот только денег накоплю на свадьбу, чтоб не сказали обо мне злые языки, что на трактире он женился, нет, будете еще завидывать и в долг просить, а я вас в шею гнать. Придет мое время."
А между тем, Жак устало подымал на борт двадцатый мешок с мукой, обливаясь градом пота.
"Я донесу, я смогу, о нет, спина чертовка, нет, не сейчас, прошу тебя, о господи какие боли... я..."- и чуть не заорав, добряк споткнулся и кубарем, вместе со своею ношей скатился вниз, где с грохотом, упал на причал и лишился чувств. Несколько матросов увидав это, бросили тюки и поспешили к нему на помощь. А Сэм уже торжествуя, все также беззаботно лежал, закрыв глаза. Он и не подозревал, что его победа была близка к провалу. Пока верзилу приводили в чувства, кок поднялся на палубу, и увидав печальную картину отправился в каюту лоцмана. Разгильдяй-Сэм не спеша достал карманные часы и глубоко вздохнул.
"Еще двадцать минут, нужно глянуть как там Жак справляется."
На причале была уже суматоха. Все больше оказывалось рядом матросов у бессознательного тела добряка, которые пытались привести его в чувства, но их усилия были тщетными. У маленького Сэма расширились глаза. Оставалось еще несколько мешков, а его спаситель был уже вне игры.
"Что за чертовщина, что тут твориться?"
На палубе появился лоцман в окружении кока. Морской волк злорадно улыбался, поглаживая рукоять хлыста.
"Дьявол! Чтоб тебя Жак!"- мысленно выругал он своего товарища и лихорадочно посмотрел на лоцмана. После чего, сбрасывая на ходу свой новенький клетчатый жилет, ринулся к мешкам.
Лоцман покуривал трубку и пристально следил за коротышкой, который краснев, пыхтя и обливаясь потом волочил по трапу мешки.
"Еще три! Дьявол! Он же высекет меня, ирод! Спокойно Сэм, спокойно, где мои часы?"
На ходу, достав их с кармана дрожащими руками, он посмотрел на циферблат и еще больше выругался.
"Еще один, еще один, я смогу, я молодец, ха-ха, не возмешь меня усатый рак!"- радуясь победе он, уже заползал на борт с мешком.
Между тем, команде морского волка удалось привести Жака в чувства. Здоровяк присел на брошенный кем-то тюк, держась рукой за голову. Когда все обошлось, матросы снова принялись за работу как ни в чем не бывало. Жак видел, как Сэм погружал последний мешок на корабль, за что он был ему благодарен, ведь он помог сделать его работу.
"Настоящий друг, не бросил в беде, доделал до конца, уважаю",-и с этими мыслями он не спеша поднялся на борт. Недалеко от трапа лежал обессилевший Сэм. Кок подошел к здоровяку и вручил ему три серебряных. Потом дружески хлопнув по плечу, удалился с раздосадованным лоцманом в его каюту. Коротышка-Сэм, лишь простонал, потянув к Жаку дрожащую руку. Теперь его деньги были в руках громилы. Жак взвалив на себя ноющее тело товарища покинул корабль, а по дороге свернул за угол к трактиру, на вывеске которого красовались два рака.

Капитан Лимех не спеша прохаживался по палубе, в очередной раз проверяя, всё ли готово к отплытию, назначенному на полдень. Стоять на якоре им оставалось чуть больше часа, а осторожность, как говорится, не помешает. Наконец, осмотр был закончен, и довольный капитан уже собирался подняться в рубку, но внимание его привлёк с черепашьей прытью мчавшийся в направлении их «Ласточки» тягач, который, к тому же, поднимал за собой тонны пыли. Лимех недовольно поджал губы. Не хватало еще внеплановки… Он терпеливо дождался, пока машина подъедет, до последнего, впрочем, надеясь, что та прокатит мимо. Но нет, чертов тягач остановился аккурат напротив корабля. Лимех мысленно сплюнул и от души обложил начальство отменной бранью, внешне при этом сохраняя железное спокойствие (капитан всё-таки!). С водилой разобрался быстро. Осмотрел груз, сверился с бумагами. 25 мешков с мукой – не так уж плохо, если б время не поджимало. Да ничего, пара человек должна справиться. Оставалось только эту «пару» найти.
Грэг и Зойль резались в карты на отлично подходящих для этой цели ящиках, периодически пытаясь уличить друг друга в мошенничестве. Тот из соперников, которого всё-таки удавалось поймать за руку, получал хорошую затрещину, после чего колода перетасовывалась, и игра начиналась заново. Нужно отметить, что Грэг своими габаритами ощутимо превосходил друга, поэтому на лбу Зойля красовалось огромное красное пятно, в то время как громила в ответ на слабенькие щелбаны разве что морщился, и то больше от обиды. Параллельно игре друзья травили старые морские байки, и на палубе раздавалось иногда то звучное гиканье Грэга, то прерывистое хрюканье коротышки.
Капитан Лимех, заприметив эту парочку, даже обрадовался свалившимся нежданно-негаданно мешкам – давно бы пора проучить тунеядцев. Прервал он их как раз в момент триумфа здоровяка: в очередной раз Зойль попался на мухлежи и теперь, крепко вцепившись маленькими цепкими ручонками за край ящика, ожидал наказания в виде кулачища Грэга. Зойль прямо-таки просиял при виде капитана (ещё бы – такой шанс избежать затрещины!): вытянулся по струнке, осклабился в самой радостной улыбке, голубые глазки так и блестели щенячьей преданностью… Поначалу. Как только суть задания дошла до отнюдь не маленького умишки маленького человечка, человечек подумал, что лучше бы один раз в лоб, чем столько мешков, и сник. Грэг, напротив, только почесал в затылке, пожал плечами да поплёлся за первой порцией груза. Следом за ним поплёлся и Зойль. Напутственно прикрикнув на них вдогонку, как и положено хорошему капитану, Лимех поспешил наконец-то скрыться в рубке и немного отдохнуть в своем комфортном капитанском кресле.
По-видимому, Зойль даже не думал приступать к работе: он злорадно плюхнулся на первый попавшийся мешок, уткнув руки в боки, и всем своим видом показывал, что собирается просидеть так весь оставшийся до отплытия час. Грэг только посмеялся над коротышкой, и первым же делом схватился за тот самый мешок, на котором сидел упрямый друг; и понёс мешок прямёхонько на «Ласточку», по пути звонко гигикая над отборной бранью оставшегося позади Зойля. Оставив ношу на корабле и вернувшись обратно, здоровяк выдернул из-под упертого товарища второй мешок. История повторилась и с третьим, и с четвёртым, и с пятым… На десятом мешке Грэг подустал. Он вытер пот с изборожденного широкими складками лба и посмотрел на небо. Солнце висело уже почти над самой головой, времени оставалось все меньше, а мешков еще было предостаточно. Грэг прикинул, что с таким темпом он точно не успеет, значит, надо поднапрячь малыша. Но как? Не заставлять же его, в самом деле. Как-то это… не по-дружески.
И тут Грэг вспомнил одну очень, очень полезную штуку…
Тем временем, весьма любопытную картину из своего обзорного пункта наблюдал капитан Лимех. После недолгой беседы неразлучной парочки вечно ноющий, ленивый и упрямый, как стадо баранов, Зойль вдруг сам(!) принялся таскать мешки на корабль. Причем с таким рвением, что здоровяк еле за ним поспевал. И откуда только силы взялись. Капитана и впрямь заинтересовало, откуда, и что такое сумел придумать кажущийся слегка недалеким Грэг, чтобы заставить Зойля работать. Но главное – дело было сделано, и сделано вовремя. А посему цепляться к друзьям капитан не стал.
«Ласточка» неслась по волнам, гордо рассекая морскую гладь. Окрашивая безбрежные воды в красно-розовый, разливался по небу яркий закат. Экипаж «крылатого» судна отдыхал после трудового дня: пела гитара, бренчали кружки, слышался отовсюду веселый гомон хорошо набравшихся мужиков. Грэг и Зойль веселились вместе со всеми, приплясывая в обнимку и смеясь, наверное, громче всех. И они совсем не задумывались о том, что сделает с ними капитан, когда не обнаружит в своем тайнике бутылку дорогого, коллекционного «Cheval Blanc»…

Пароимпеллер вышел к точке сброса. Задача была обыденной: за час кругового барражирования сбросить "четвертинку". В бомбоотсеках наших цеппелинов стандартная укладка – сто бомб. У противника дела обстояли несколько по-другому: два по пятьдесят. Разведка так и не смогла выяснить особенностей такой конструкции, да и летчики тоже не понимали: преимуществ в ходе боя не наблюдалось. Что мы их бомбили одинаково, что они нас. В общем, вскоре этот вопрос сошел на “нет”.
Пилот обернулся к нам и махнул рукой: “Пошли!”.
Детина Джейкобсон подскочил со скамьи и принялся подтаскивать бомбы – стокиллограмовые мешки с порохом и детонаторами внутри. Я не пошевелился. Утренний конфликт оказался чересчур велик, настолько, что чаша весов с “принципами” перевесила чашу “нарушение приказа”. Мой взгляд передвигался за вспотевшим Джейкобсоном. Он кряхтел, но не произнес и слова: добряк, но тоже гордый. Видно, его весы похожи на мои.
Цеппелин за это время произвел уже круг. Через открытые крышки бомболюка виднелись вспышки зениток и наших разорвавшихся бомб. Слышались звуки сирен. Мы продолжали спокойно кружить – зенитки были не страшны: дальность боя слишком мала. Впрочем, как и наших. Поэтому война так долго и тянулась. Я вздохнул. Сюда бы что-то юркое и быстрое. Усмешка исказила лицо, стоило представить Джейкобсона в роле “юркого и быстрого”. Он зло посмотрел, словно уловив мысли. Пришлось отвернуться – чревато последствиями.
И тут произошло нечто. Может, это совесть проснулась, может – человечность, а может просто знак? Случилось что-то на уровне подсознания. Я буквально подлетел к нему, глядя в глаза. Он тоже опешил. Ощущение - словно током прошило: что же мы творим! Схватившись за другую сторону мешка, я помог Джейкобсону перекинуть бомбу через перила, отправив ее в разрушительный путь. Затем - следующую, за ней – еще...
Из-за наших “эго” могло произойти непоправимое: через два дня наступление врага, а на пути - наши семьи, наши города. Как раз здесь, под нами, располагались склады с боеприпасами. Наша разведка в этом квадрате зафиксировала перемещение войск. Бог мой! Это же страшно, если задуматься! Мы ведь знали об этом, нас ведь проинструктировали! Но совершенно забыли: на первом месте оказались никому не нужные “принципы”! Кошмар! На войне твоя семья – самое близкое, что есть на свете, не смотря на то, что вокруг гибнут люди. И даже, когда тебе приходиться убивать - мысли наполнены тоже ими, ты знаешь, что не один в этом мире. Такой вот парадокс получается. Так устроен человек... Именно семья заставила броситься на помощь напарнику. И, думаю, мысли Джейкобсона были похожими.
Пароимпеллер совершил еще несколько кругов, прежде чем бомбоотсек опустел. Мы уложились за час. Тяжело опустившись на скамью, с облегчением вздохнули: вражеский город под нами горел.

На широкой морде плескалась улыбка: безмятежная, идиотская, совершенно не подходящая для работы. Огромные ручищи, загорелая до черна кожа, могучий торс в каплях пота и мелкой белой пыли.
Золотистоволосый гигант поднимал мешки с мукой медленно, с каким-то даже беспокойным изяществом. Взваливал на спину и стряхивал аккуратно и с превеликой осторожностью с мускулистых плеч на дощатое дно повозки, точно разгружал бурдюки с дорогим вином. Маленький усатый крепыш в выцветшей тельняшке наблюдал за ним с нескрываемым раздражением, поблескивал темными глазами, изощренно матерился и сплевывал на песок сквозь щербатые зубы. Листки бумаги и гусиное перо с подсохшими чернилами были его единственными инструментами. Временами коротышка в глубокой задумчивости писал несколько строк, ожесточенно расцарапывая бумагу до дыр, но вновь и вновь отвлекался на созерцание, как его товарищ делает всю работу за них двоих.
Капитан, склонив голову, наблюдал за обоими в бинокль и переговаривался со старшим помощником; разномастный сброд команды, сгрудившийся сейчас поодаль за его спиной, шумно делал ставки. Ради такого дела моряки согласны были потерпеть лишний час.
Листки скомканной бумаги взвились в неожиданно сильном порыве ветра, унеслись фальшивыми нежизнеспособными птичками в тускло-голубое небо, точно стараясь сравняться с крикливыми, шумными чайками.
Гигант широко улыбнулся, остановился, пожал плечами, глянул на своего товарища пристально и как-то даже грустно, с сожалением вроде как за него больше и продолжил свой неспешный труд. Крепыша вдруг словно потусторонней силой подбросило с насиженного места: с гневным криком и проклятиями рассыпал бумаги, с чувством пнул ближайший к нему мешок, потом еще разок – облачко белой пыли взвилось в разогретый воздух - и явно нечеловечески страдая от несправедливости, ниспосланной богами, усатый смачно поплевал на руки и молча взвалил первый мешок на свои плечи.
Улыбнувшись шире, хотя казалось, это невозможно сделать, гигант мгновенно ускорился.
Разгрузились в срок – двадцать пять мешков за час - и сошли вместе, гигант добродушно вытряс с матросов нехилый куш и заразительно громко смеялся, что-то объясняя крепышу. Компания, расставшаяся с деньгами, злобно посмеивались над коротышкой, но тот только отмахнулся от товарищей в раздражении рукой; пихнул в бок закадычного друга, но от половины суммы, впрочем, отказываться не стал. Не такой он был человек; впрочем, отомстить закадычному приятелю он собирался как-нибудь в другой раз, подходящее время и уже продумывал различные варианты, как посмеется над ним и выставит перед матросами на посмешище.