…Алло… Надюша… Плохая связь, ни черта не слышу… Алло… Я говорю, связи нет… Метет так, что хоть голым бегай - все равно не увидят… Что, у вас тоже? Вот незадача, опять пропало, хоть бы одна черточка, блин… Как назло… Ладно, давай, если завтра вовремя разгрузят, послезавтра - дома… Все, целую… Пока.
Фрейтлайнер негромко урчал детройтовским двигателем, и тяжелогруженая фура медленно прокладывала колею всеми восемнадцатью колесами в толстом слое свежевыпавшего снега.
Метель бушевала уже не менее трех часов. Недавно стемнело, и озлобленный наступившим мартом ветер швырял в лобовое стекло крупные комки снега. Снежный шторм набирал силу.
Олег немного сбавил скорость и скинул передачу:
- Тише едешь - дальше будешь, - в который раз, повторил он про себя старую поговорку, потом, улыбнувшись про себя, добавил:
- Да уж точно, от того места, куда едешь.
Но торопиться было некуда. Разгрузка назначена на завтрашнее утро, а до места оставалось всего около трехсот километров.
- Даже с учетом метели часов через пять как-нибудь доберусь и на ближайшем тракстопе завалюсь спать, - делал привычные расчеты Олег.
Уже год он работал на своей собственной машине, имея за плечами двадцатилетний стаж водителя дальнобойщика. Пятнадцать из них «поливал» по России, два года отслужил в Российской армии, на ракетовозах. А последние пять рулил по Северной Америке.
Олег считал свою эмиграцию довольно успешной, списывая проблемы и трудности на обычную рутину иммигрантской жизни.
Пессимизмом он не страдал и, благодаря положительному настрою и поддержке любимой жены, быстро сдал на права, быстро нашел работу и через пару лет купил свой собственный грузовик. Дела шли неплохо, и Олег уже начал подумывать о покупке еще одного тягача и найме водителя.
Его дети учились в школе, а жена работала медсестрой в городской больнице.
Два года назад всей семьей они решили купить дом в небольшом городке Кенора, в провинции Онтарио. Их устраивало все: невысокая цена и шикарный вид на озера прямо с деревянной веранды дома. Постепенно жизнь вошла в колею, и Олег мог с гордостью назвать себя счастливым человеком.
Он улыбнулся этим приятным мыслям и, немного покопавшись среди разбросанных по «торпеде» коробок с дисками, выбрал один с песнями Высоцкого.
Всегда, когда Олег думал о доме, он почему-то любил слушать великого барда, стараясь подпевать ему по мере своих способностей.
Семнадцатая трасса соединяла напрямую Кенору и Тундер Бэй, куда необходимо было доставить груз. Многие дальнобойщики по возможности старались избегать эту опасную дорогу в зимние месяцы и ехали по альтернативной одиннадцатой. Но у Олега не было выбора, так как трасса шла напрямую от места загрузки и до места выгрузки.
Частые онтарийские снегопады, обледенелая дорога, крутые повороты, подъемы и дикие животные отпугивали не только дальнобойщиков, но и любителей зимних автопутешествий.
Высоцкий пел хриплым баритоном в унисон низкому урчанию мощного двигателя, и фура ползла по снежному покрывалу семнадцатой трассы, поднимая за собой белые густые тучи снега.
Плотная снежная завеса снижала видимость до нескольких метров, и Олег был вынужден выключить дальний свет фар, чтобы избежать ослепления. Фура была тяжелогруженая, поэтому неплохо держала дорогу, всем своим весом вдавливая и утрамбовывая снег. Машины встречались крайне редко, да и то в основном такие же тяжеловозы. Снегоочистительных грузовичков не было, так как не имело смысла чистить дорогу и разбрасывать песок, чтобы через пять минут все снова заносило.
Олегу было не привыкать к такой дороге, и он продолжал напевать себе под нос, стараясь вторить Высоцкому.
Внезапно, в свете фар, прямо перед капотом грузовика, возникла огромная темная туша.
Она стояла посреди дороги, словно вросла в землю, и не двигалась. Животное было огромного роста, а раскидистые ветви тяжелых рогов доходили по высоте до самого верха кабины грузовика.
- Лось, - мелькнула мысль у Олега, - и он крепко вцепился в руль обеими руками, одновременно выжав до пола педаль газа…
Столкновения было не избежать. Слишком маленькое расстояние и слишком скользкая дорога для торможения. Единственное, что могло спасти, - это вдавить педаль газа в пол, в надежде, что сильный удар отбросит тушу животного в сторону, и фуру не занесет…
Судьба распорядилась по-другому.
Лося не отшвырнуло в сторону, а затянуло под переднее правое колесо грузовика.
Машину резко подбросило, и скользкая дорога завершила «работу», уводя тяжелый прицеп круто вправо, потом юзом на занесенную снегом обочину, и ,словно игрушку, перевернув дважды, швырнуло под откос в глубокий овраг…
…Спину прямо держи, кому говорю. Если будешь продолжать грести с согнутой спиной, то потом ее не разогнешь… Ладно, хватит, поменяйся с братом, пусть тоже поучится.
Братья поменялись местами, и Пашка начал грести, стараясь следовать советам отца.
Любимым занятием Олега по выходным было катание на лодке по небольшому озеру, прямо возле их дома. Надя, жена Олега, обычно усаживалась на корму и, неторопливо потягивая колу, наблюдала как ее сыновья-близнецы пытаются управляться с огромными и тяжелыми веслами.
Пашка пыхтел от напряжения, но старался не подавать виду, что устал. Андрей сидел напротив и, кривя рожи, пытался рассмешить брата.
Яркое солнце слепило даже сквозь темные очки и, зажмурившись, Олег надвинул широкополую плетеную шляпу себе на глаза.
Вдруг Олег почувствовал легкий озноб, словно волной окативший его тело с ног до головы. Он открыл глаза, и страх скрутил его внутренности тугим узлом: все вокруг замерло, словно на фотографии в трехмерном изображении. Вода в озере больше не плескалась о борта лодки, так и застыв легкой рябью, отражая неровной поверхностью солнечный свет. Воздух вокруг будто бы стал вязким, и любые движения давались Олегу с огромным трудом. Его жена застыла с запрокинутой головой и зажмуренными глазами, в попытке выплеснуть в себя остатки колы. Оба мальчугана замерли, словно играли в какую-то, одним им известную игру. Даже водный аэроплан завис невысоко над поверхностью озера, только начав взлет, и тяжелые капли, сорвавшись с крыльев, так и не долетели до воды. Время словно остановилось.
Олег попытался позвать жену и детей, но его рот будто заклеили, и невозможно было даже разжать губы. С каждой секундой Олег чувствовал, что теряет способность двигаться, и он испугался, что тоже застынет, как и все вокруг.
Но настоящий кошмар ждал его впереди.
Вначале стало невыносимо холодно, и Олег задрожал всем телом. Потом ему послышался какой-то звук, доносившийся издалека. Олег пытался что-либо разобрать, но сознание словно играло с ним в какую-то свою игру. В какой то момент, наконец, он отчетливо услышал чей-то голос, повторяющий бессвязные слова:
- Ноль, семь… Жду… Ноль, семь… Это я…
Эти слова повторялись и повторялись, словно из ниоткуда, сводя с ума своей настойчивостью и все увеличивающейся мощностью.
Наконец, громкость стала такой невыносимой, что у Олега лопнули перепонки, и из ушей пошла кровь. Голова словно раскалывалась на две половинки, и Олегу уже начало мерещиться, что какая-то сила просто выдавит его глаза из глазниц.
Вдруг, все вокруг начало меняться, покрываться изморозью, будто бы замораживаясь. Олег увидел, как замерзло озеро, потом самолет. Капли воды, падающие с крыльев, застыв в воздухе, превратились в тысячи хрустальных осколков. Замерзла лодка, а потом его жена и дети начали покрываться коркой льда. Олег хотел закричать, но не смог. Он почувствовал, как его слезы превращаются в ледышки, и, замерзая, стекленеют глаза.
- Кругом пятьсот… Кругом пятьсот… Кругом пятьсот, - снова этот жуткий, непонятный голос, рвущий внутренности и саму душу.
Потом все начало рассыпаться… Самолет, с его «хрустальным ожерельем» брызг, распался на маленькие осколки, и они посыпались на ледяную гладь озера, которое тут же покрылось трещинами, начавшими быстро расходиться в стороны, как на лопнувшем зеркале. Одна из них добралась до лодки, где сидела семья Олега, и Надюша, покрывшись паутиной тонких разломов, так же рассыпалась на мелкие кусочки. Вскоре и братья-близнецы превратились в ледяные камешки, беззвучно раскрошившись на глазах у их отца.
Олег почувствовал сильную боль в руке и увидел, что она превратилась в бесформенный кусок льда, и этот лед полз все выше и выше, пытаясь заморозить все тело.
- Индусы… Индусы… Умираем, - голос вновь нестерпимо бил по ушам, и Олег закричал…
Собственный крик взорвался белой вспышкой в сознании и вытащил его из мрака беспамятства.
Олег открыл глаза.
Сильная боль пульсировала в каждой клетке его тела. Осмотревшись, он попытался пошевелиться, и тут же чуть было вновь не потерял сознание от жгучей тупой боли в руке.
Олег лежал в перевернутом грузовике, его рука была сломана выше кисти, и белая кость, прорвав кожу, вылезла наружу. Олег снова услышал голос. Но теперь он понял, откуда он доносился. Несмотря на катастрофу, диск продолжал кричать голосом Высоцкого что-то о горах, о скалолазах, о кораблях… Олег дотянулся здоровой рукой до радиодиска и выключил.
Потом отстегнул ремень безопасности, и только сейчас заметил, что его сломанная рука подвернута под кабину и намертво придавлена дверью. Вытащить ее было невозможно.
Олег постарался взять себя в руки и успокоиться.
- Так, что мы имеем? - попытался рассуждать он, - Прежде всего меня не видно с дороги - это факт. Я лежу в овраге, а следы аварии давно уже занесло снегом. До утра меня никто искать не будет… Да уж, не самая веселая ситуэйшен…
Вскоре Олег понял, что начинает замерзать. Температура была около -10 по Цельсию. Вроде не так уж и холодно, но если лежать без движения, то за пару часов наступит конец. Он сумел включить свет в кабине, надеясь, что так может быть его заметят с дороги, хотя сам-то не очень в это верил.
Полная тишина оглушала. Снег продолжал валить и морозный ветер задувал крупные хлопья через выдавленное лобовое стекло.
Вдруг что-то быстро промелькнуло у Олега перед глазами в короткой полоске света, исходившей из кабины, и исчезло в темноте. Олег насторожился, пытаясь прислушаться к незнакомым звукам леса.
Через какое-то время большой белый волк уже стоял в двух метрах от кабины и скалил злобную пасть. В любое другое время можно было бы восхищаться красотой и грациозностью этого совершенного хищника. В данной ситуации его нужно было только опасаться.
- Мне нужен мой нож, - тихо вслух пробормотал Олег, - словно прося кого-то принести его ему.
Но чуда не произошло. Нож был словно в миллионе километрах от него, и туда невозможно было дотянуться. Он лежал в тумбочке возле кровати, в двух метрах от Олега, но вес кабины крепко держал руку мертвой хваткой и не давал сдвинуться с места. Он начал понимать, что скорее всего ему не выжить. Здоровой рукой он потянулся до «торпеды» и сорвал фотографию своей жены и детей. Это было их первое фото на фоне нового дома, на берегу озера. Олег долго, словно прощаясь, смотрел на фотографию, и почувствовал, как по его щекам ползут теплые капельки.
Грозное рычание вернуло его к действительности. Волк стоял так близко, что пар, выходивший из его пасти, казалось, окутывал Олега своим жаром.
Неожиданно какие-то неведомые доселе чувства овладели Олегом. Он почувствовал непреодолимое желание выжить. Ему захотелось вновь увидеть свою семью и обнять детей. Он ощутил злость. Злость на погоду, на грузовик, на чертового лося, и, наконец, на себя самого. Он злился на свою беспомощность, на то, что жалеет сам себя, а главное - на то, что он оставит своих детей и жену одних в этом мире и больше никогда их не увидит. Он перестал дрожать, уже зная, что будет делать.
- Сожрать меня хочешь, тварь? Ну, уж нет! Спорим, я сделаю это первым?
Дрожащей от холода рукой он дотянулся до радиодиска, включил на полную громкость, и лесную тишину разорвал хриплый баритон…
- Вам такое приходилось видеть? - высокий, широкоплечий шериф стоял возле машины скорой помощи и пытался разговорить парамедика.
- Такое - не приходилось, - честно признался тот, - Парню здорово повезло, что не замерз насмерть.
Шериф недовольно фыркнул:
- Повезло? Нет, уважаемый, ему не повезло, он просто жить хотел. Ему, наверное, было ради чего жить, вот он и выжил.
Парамедик пожал плечами:
- Наверное, вы правы. Нужно железным быть, чтобы свою собственную руку отгрызть, а потом еще и волку глотку перерезать… Его ведь возле дороги, на обочине нашли. Он сам выполз из оврага; в руке нож держал так крепко, что руку не смогли разжать, пока успокоительного не вкололи. Кстати, возможно, руку удастся спасти. Меньше часа на морозе валялась. С трудом из-под кабины вытащили. Конечно, вряд ли он на рояле играть сможет, но все же…
Шериф улыбнулся:
- Интересно, почему он пел, когда его нашли? По-русски, вроде, если я не ошибаюсь…
А внизу, в овраге, лежал перевернутый грузовик, из кабины которого все еще доносился громкий хриплый баритон.

Во дворе хриплым «прокуренным» голосом распалялась овчарка. По ночам в собаку будто бес вселялся – лаяла, срывалась с цепи и с разбега билась об дверь. Какое-то время Сергей ещё пытался сделать вид, что спит, но когда дом основательно тряхнуло, оторвал голову от подушки. «Всех соседей перебудит! – испугался парень, потом вспомнил, что из соседей осталась только одна глухонемая пара и осклабился.
Диана уже была на ногах, взгляд девушки не предвещал хорошего.
- Собака! В два часа ночи!
- Сейчас разберусь! – буркнул Сергей. Он опустил волосатые ноги на холодный пол, в одних семейках вышел на кухню, щёлкнул свет. Распахнул дверь, рявкнул:
- Сэра, заткнись!
Собака разом умолкла.
- Эта чёртова псина! – заверещала Диана. Последние дни она была вся на нервах. – Второй раз подряд! Сделай хоть что-нибудь!
- Она просто старая. Приснилось и давай гавкать.
Парень пытался заснуть под причитания Дианы, получалось неважно. И так в жизни куча проблем, а тут ещё и трусливая старая псина во дворе. Сергей пробовал обдумать, как жить дальше, но мысли кружили вокруг засухи, выселения посёлка и компенсации. В глубине души он понимал, что просто боится переезжать на новое место.

Машина Сергея была старой, но добротной, с крепкими усиленными бортами и защитной сеткой на окнах. Это особенно ценилось: дети пришлых, эрсаров, любили обстреливать камнями проезжающих. Пытаться поймать хулиганов выходило себе дороже.
Он выехал на дорогу к городу. За спиной остался огороженный четырёхметровой сеткой посёлок. Там жили как на войне, окружённые эрсарами. Раньше, до расселения, даже охрана была, теперь остались только личные отряды плантаторов. Отец Сергея, Михаил Каракозов тоже держал поля, один из последних. Большинство лендлордов из-за засухи и расселения бросали хозяйства: налоги высокие, работники ленивые. С эрсарами надо было держать ухо востро: если первые беженцы были тише воды, ниже травы, то… Сергей поспешно оборвал мысль. «Всё в прошлом, теперь это не моя война, никакой Дикой охоты!» – решил мужчина.
По обе стороны тянулись зарастающие поля и глубокие рвы с водой. Разросшийся камыш напирал на дорогу и постукивал по бортам сухими головками. Пришлые, получив власть, совсем не следили за хозяйством. Лендлорды завезли эрсаров из полупустыни, краснолицые люди умели хорошо и дешево трудиться. Одни корпели в полях, другие кидали камни в проезжающие машины. Уже тогда надо было понять, что эрсары не захотят оставаться рабами, им нужна собственная земля.
- Только что поступили новые подробности вчерашнего нападения на патруль. Напомню – погибло два полицейских! – Сергей вздохнул и выключил радио. Не хотелось бередить старые раны...
Сергей был молод, тридцать лет, из них четыре года провёл за колючей проволокой, в колонии. Он сохранил здоровье, хотя надломился внутренне. Там не любили людей с такими знаками, как у него, символом солнца и охоты. Раньше, вместе с золотой молодёжью Сергей устраивал облавы на эрсаров. Гонял на джипе, стрелял бродячих собак. Охотники цепляли тросиком перила крыши и складывали лачуги работников как карточные домики. Бывало, и забивали насмерть.
После освобождения Сергей работал в автомастерской, приварил щиты на борта, ставил сетки. Многим это действительно спасало жизни. В городе его уважали, хотя больше по старой памяти. Потом он вновь встретил Сирену, подругу детства и размеренная жизнь оборвалась. Она приезжала модернизировать джип.
- Серый? Что ты тут делаешь? – воскликнула Сирена. Они поцеловались. У девушки было загорелое лицо с длинными ресницами и пухлыми губами. Чёрные блестящие волосы спадали на плечи.
Они быстро вспомнили прошлое: шутливое обручение в начальной школе, проказы, а потом… тяжело общаться с разницей в два года. Потом друзья снова встретились, переспали и… произошла та самая злосчастная Дикая охота. Домой Сергей вернулся только через четыре года.
- Чёрт, давай к нам! У тебя же такие мозги! – воскликнула Сирена. – Пахан не собирается терять землю. Ваханцы нам помогут! Слушай, мы готовим колонну в степь, набираем новых дикарей. Там вообще плохо, знаешь, потепление, всё такое. Селим ваханцев у реки и перекрываем каналы! Поля снова наши!
- А закон о Малых народах? Район отдан эрсарам.
- Ваханцы тоже малый народ. Открой карту – им некуда возвращаться! Слушай, плевать на ваханцев, нужно прикрытие! Пахан перекроет воду – эрсары будут лизать нам ноги! Или я ошиблась в тебе? Пять лет назад ты был лучшим!
- Я завязал с охотой. Дьявол, ты не помнишь, чем всё закончилось? Четыре года! Где ты была? Я не помню тебя на суде!
Сирена натянуто улыбнулась, щёлкнула зажигалкой, затянулась. Огонёк побежал вверх по тонкой сигарете.
- Тебя возбуждают только жёны декабристов?
- Просто дай мне подумать.
У него было целых две недели, пока формировалась колонна. Всё это время Сергей продолжал работать в мастерской. Под вечер за ним заезжала Сирена, и они гоняли за городом. Постепенно возвращались старые чувства. Он и сейчас ехал на работу, предвкушая вечернюю гонку.
Последнее время Диана была сама не своя, странно поглядывала на парня, даже пугала. Сергей отгонял мысли о возможной размолвке. Диана слишком много для него сделала. «Надо побыстрее переехать в город. Должно быть, вымерший посёлок действует на неё угнетающе», - решил Сергей…

С неба будто упал колокол и проломил крышу – овчарка опять разрывалась во дворе. Диана уже была на ногах, босая, в белой ночной рубахе, с растрепанными волосами как у ведьмы. «Не дай Бог такое вслух сказать!» - улыбнулся Сергей.
- Чего ты скалишься? – закричала Диана. Её плоские груди тяжело вздымались. – Успокой свою уродскую псину!
Сергей открыл дверь: овчарка тряслась, как осиный лист. Морда в крови, глаза бешенные. На крыльце остались глубокие желтые царапины.
- Тихо! – Овчарка едва слушалась. – Сэра, ты что сдурела? Как ты отвязалась?
Сильно сдавшая в последнее время собака смогла стащить с себя ошейник. Сергей туже привязал овчарку.
- Место! Ещё раз и…

В мастерской хозяйничали копы, какая-то внеплановая проверка. В душе Сергей был только рад выходному, он не собирался возвращаться в посёлок. Мужчина позвонил Сирене, они помчались наперегонки. Машина Сирены была более быстрой, поэтому он плёлся в хвосте, но всё выправилось за городом. Сергей вырвался вперёд и прижал подругу к обочине. Вокруг были безлюдные поля.
- Как в старые времена! – засмеялась Сирена. Девушка повисла на плечах. – Помнишь?
Золотая молодёжь умела развлекаться. В тот день он просто сидел за рулём, когда охотники подстрелили мальчишку-эрсара. В тот день просто сидел… а в другие ещё и стрелял. К несчастью, охотники напоролись на патруль полиции. На суде отец отказался от Сергея. Об этом много писали в местной прессе: отец приглашает эрсаров, блудный сын расстреливает их детей по ночам.
- Я помню Дианку, серая мышка, со школы по тебе сохла! – спросила Сирена. - Зачем тебе эта курица?
- Когда я сидел, только она посылала передачи. Я вышел – Диана меня встречала у ворот.
- Комплекс вины! Чего пялишься? У меня диплом психолога! – расхохоталась девушка. Они начали целоваться.
- Лена! – Сергей назвал её настоящее имя. – Зачем это всё? Зачем я тебе нужен?
- Нам плохо вместе? – Сирена чуть отстранилась. Белое бельё проглядывало через растрепанную блузку. – Ты вернёшься к курице?
- Не называй её курицей!
Сирена длинными ногтями вцепилась в запястье. На коже выступили капельки крови. Сергей засмеялся - кровь… как в старые добрые времена. Он любил боль, раньше любил.
- Ты прежний! Ну, как, обдумал? Последний день! Или найдем другого. Нам позарез нужны ваханцы.
- Чёрт, да кто такие эти ваханцы?
Сирена достала зеркало и стала подкрашиваться:
- Дьявол! Хоть бы подготовился! Ваханцы – ещё одно племя, только с гор. У них там вообще атас, подыхают без воды. Мы их перегоняем сюда, вооружаем, селим у реки, типа устраиваем на работу. Эрсары сунутся – и получат по рогам! А что мы, мы защищаем малый народ! И твой отец…
- Я не хочу об этом!
- Послушай, сейчас не до семейных разборок! Либо мы побеждаем засуху и выгоняем эрсаров, либо… одной эвакуацией посёлка дело не закончится. Нас вышибают! Нас – белую расу! Ты, что забыл? А знаки на твоём плече?
- Я ничего не забыл! – разозлился Сергей. – Ещё день, да?

Ночью разбудил лай и тяжёлые удары в дверь. Не зажигая свет, Сергей вылетел на кухню.
- Убей! – стучало в висках. Каракозов рванул дверь. На улице лил ливень, первый за месяц. В другой раз, он бы обрадовался. Сэра рвалась в дом, с морды овчарки капала кровь. Сергей бил собаку ногами, но она словно не чувствовала боли. Хозяин откинул овчарку в грязь и захлопнул дверь. Сэра не унималась.
- Убей! – Чувство, подавляемое столько времени, вырвалось наружу. Сергей рванулся к шкафу, распахнул дверь, сбросил вешалки. За отходящим листом фанеры висел карабин, о нём не знала даже Диана. Сергей выхватил карабин и в два движения зарядил. Мужчина распахнул дверь.
Сэра ринулась в дом. За ней оставались потёки грязи на кристально чистом поле. Сергей ударил овчарку в грудь, откинул назад. Он выстрелил от бедра, почти в упор, потом ещё раз для верности, чтобы заглушить скулёж. Третья пуля разорвала голову.
Сергей тяжело дышал. На кухню натекла дождевая вода, смешанная с кровью. Пахло дымом, порохом и мокрой псиной.
- Довольна? Да, я гребанный псих, отморозок, убийца детей! Ты этого хотела?
Диана молчала, обхватив себя руками. Он выбросил карабин на улицу, прямо в грязь и захлопнул дверь. Сергей прошёл в спальню, по пути откинув ногой табуретку, щёлкнул свет. На полу лежали какие-то лоскуты, это было как минимум странно, обычно Диана не допускала мусора в доме. Сергей присел на корточки:
- Диана, что это? – Любимую рубашку кто-то располосовал лезвием. В соседней комнате выпотрошили рабочий стол. На ковре разлетелись обрезки фотографий, институтские тетрадки, листы книг. Ничком, как поверженный богатырь, лежал телефон Сергея с потекшим монитором.
- Это что? – повторил мужчина.
- От тебя даже сейчас пахнет чужими духами! – вспылила Диана.
Сергей присел на разложенный диван. В голове не укладывалось.
- Я не твоя собственность, - пробормотал парень.
- Это я сделала тебя, может, ты забыл? Я подобрала тебя с земли, выходила, ты мне по гроб жизни обязан! А теперь ты трахаешься с другими женщинами! Ты уже весь город перетрахал!
Только сейчас мужчина заметил нож в правой руке Дианы, лезвием вниз.
- Убери нож! – выкрикнул он. – Убери нож, сука!
- Ах ты! – Диана замахнулась ножом. Сергей перехватил и выкрутил руку. Он ударил Диану наотмашь и отбросил на пол.
- Ты меня… меня хотела… пока сплю, этим ножом! А я… только что убил единственного друга! Которому от меня ничего не было нужно!
До утра Сергей просидел в соседней комнате, Диана рыдала в спальне. Он решил уехать и не возвращаться. Пусть бывшая сама разбирается с компенсацией за участок.

- Ну, час пробил! – напомнила Сирена. – Ты решился?
- Нет! – твёрдо, как в камне высек, ответил Сергей. – Я завязал, я больше не охотник!
Мужчина старался не слушать Сирену, её громкий зычный голос. Скоро полгорода узнало, что Сергей импотент, мутант с маленьким пенисом, выродок… Но назад дороги не было, он твёрдо решил завязать с Дикой охотой. Может быть, придётся идти к отцу на поклон, не примет – уходить на север, в столичные районы. Что угодно – только никогда больше не брать в руки оружия.

Престарелый барон Пеинт с трудом сдерживал наворачивающиеся на глаза слёзы. Многие годы его войска раз за разом не давали противнику перейти реку Растровую, которая была границей владений барона. И вот всё изменилось. Принц Виндоус VII предлагает эти земли, вместе с рекой, поганому псу Фотошопу. Наёмнику, продающему свой меч любому, кто готов заплатить. Поговаривают что его солдат видели даже в армии лорда Макинтоша. Принц Виндоус VII, к сожалению, не прислушивался к таким сплетням: "Фотошоп ходит под Маком? Бросьте, барон, ну кому Вы это рассказываете? Все знают что у лорда Макинтоша серьёзные проблемы с совместимостью!". Именно так принц и сказал барону. Пеинт устало сплюнул себе под ноги и вернулся к плану обороны.
- Ваше Высочество, правильно ли я понял, что моим войскам приказано отходить от Растровой?
- Старик, твои "войска" - в голосе Фотошопа прозвучал непередаваемый, и оттого ещё более мерзкий, сарказм - всего лишь кучка оборванцев, которые нужны только чтобы сдержать противника до прихода моих сил
- Фотошоп, не смейте так говорить с Бароном! Он верой и правдой служил не только мне, но и моему отцу, и деду, и прадеду и даже прапрадеду! - Виндоус VII был ещё молод. - Я надеюсь что и моему сыну он сумеет послужить на совесть.
Пеинту ничего не оставалось кроме как покорно поклониться. Сын Виндоуса должен был вот-вот родиться, однако Пеинт очень сомневался что ему понадобятся услуги старого барона. Зачем, когда есть такие наёмники, способные делать всё то же, что и Пеинт и даже больше?
- Я отдам приказ своим войскам отходить - угрюмо произнёс барон.
- Славно-славно. Запомни, Фотошоп, отбросишь Пеинтера за Растровую - получишь титул и земли.
- Да-да, я помню. Надеюсь что ваше слово твёрже, чем слово князей Юникса.
- Вы и там успели послужить? - барон не сумел сдержать удивления. Ещё бы, дворяне Юникса отличались высокой степенью недоверия к посторонним. Работали они только со своими соотечественниками.
- Всё благодаря графу Вайну. Думаю, истории о моих подвигах можно отложить на потом.
Барон не стал дослушивать бахвальство Фотошопа. Более в королевском шатре ему делать было нечего. Он чинно поклонился, как и было положено по этикету, и направился в сторону своей палатки. Рядом с ним находилась ставка такого же старого и ненужного барона Вордпада.
А тем временем шло ожесточённое сражение за Текстовый лес, между внуком Вордпада, Герцогом Вордом и графом Опенофисом...

Дверь резко распахнулась. На пороге показались две невысокие, коренастые фигуры.
- Чем могу помочь, джентльмены? – Мгновенно оживился высокий, худощавый мужчина, сидевший в кабинете за столом.
- Это ты Джузеппе? – Раздался резкий бас одного из вошедших.
- Именно! – Довольно прищурился Джузеппе – Вы проходите, присаживайтесь! – Указал он на кресло напротив своего.
Тот из вошедших, что говорил, подал знак второму и он, почтительно кивнув, вышел из кабинета, оставив своего босса наедине с Джузеппе. Сам же босс, тем временем, вышел на свет, благодаря чему владелец конторы наконец-то смог его разглядеть. Как не трудно было догадаться по росту и голосу, посетитель был дварфом. Низкорослый, крепкий, с шириной его плеч мог поспорить лишь диаметр его живота. Ухоженная рыжая борода была заплетена в несколько кос. Это, как и дорогой костюм, намекали на зажиточность дварфа. Джузеппе догадывался кто к нему пожаловал, однако, предпочитал не делать поспешных выводов.
- Итак, чем могу помочь, мистер...? – Дождавшись когда гость усядется, человек повторил вопрос
- Мистер МакВид – представился дварф, подтвердив догадки Джузеппе.
- Что ж, моё имя вы знаете, я Джузеппе Гаррота, владелец фирмы «Рабочие Джузеппе». Полагаю, именно они то Вам и нужны? Мои рабочие, я имею ввиду.
- Именно, Джузеппе. Не возражаешь если я закурю? – Вопрос был задан исключительно для проформы, ибо дварф, даже и не думая дожидаться ответа, достал из внутреннего кармана пиджака золотой портсигар.
- Курите на здоровье! – Джузеппе ненавидел табачный дым, однако, иногда приходилось терпеть. – Прошу, чувствуйте себя как дома. – Добавил он, пододвигая к МакВиду приготовленную как раз для таких гостей пепельницу.
- Благодарю – снисходительно кивнул дварф. Пепельница, выполненная в форме черепа со снятой верхней частью, привлекла его внимание. – Однако недурная работа!
- Спасибо, сэр. Но давайте перейдём к делу.
- Действительно, к делу – МакВиду пришлось сделать над собой усилие, дабы оторваться от созерцания пепельницы, и вновь сфокусировать своё внимание на хозяине. – Мне нужны несколько рабочих.
- Сколько, на какой срок, степень сохранности, степень риска повреждения тел? – Джузеппе мгновенно нырнул в стол, доставая необходимые документы.
- Ты не понял, парень. Нам нужны незарегистрированные трупы! – Гаррота нахмурился, хоть и ожидал чего-то подобного
- Понятно... – Документы Гаррота убрал обратно в стол. – Вы же отдаёте себе отчёт в том, что это незаконно?
- Не боись, МакГрид будет тебе благодарен. А его благодарность в этом городе дорогого стоит.
- Что ж. – Перспектива иметь дело с МакГридом не слишком обрадовала Джузеппе, однако, и у этого были свои плюсы. – Тела будут предоставлены?
- О да. – Ухмыльнулся дварф
-------------------------------------------------------------------------------------
Джузеппе привезли на один из складов, что по слухам принадлежал Верландской мафии. И похоже эти слухи были правдивы. Но, судя по всему, по назначению этот склад почти не использовался, ибо в нём царило запустение. Пыль, разруха и паутина нисколько не смутили Гарроту, его детство проходило в ещё более неприятных условиях.
На полу, в центре склада, лежали люди. Джузеппе даже не пришлось к ним приглядываться, чтобы понять что все они мертвы. Он быстрой походкой подошёл к телам. Беглый осмотр показал, что все они погибли от пулевых ранений.
- Это тело не годится – указал он пальцем на один из трупов, у которого была прострелена голова
- Чего?! – Зарычал МакВид, стоявший чуть поодаль
- Мозг. Повреждён мозг. С этим ничего не поделаешь
- Ладно, хрен с ним – едва слышно пробурчал дварф. – Остальные подойдут?
- Вполне. – Утвердительно кивнул Джузеппе – Какие действия нужно заложить?
- А так чтобы мы сами приказывали – нельзя?
- Можно. Но это будет чуть дольше и дороже – МакВид безразлично пожал плечами – Что ж, тогда приступим...
Джузеппе присел рядом с ближайшим к нему трупом. Из кармана брюк он достал небольшой серый мешочек. Гаррота пробормотал над ним какие-то слова, коих дварф не сумел расслышать, затем, привычным движением, высыпал содержимое мешочка на ладонь. В мешочке лежали пять аккуратных деревяшек, на каждой из которых был высечен один и тот же символ, чем-то отдалённо напоминавший аиста. «Надо же, в самый раз. Надо будет новых настрогать». Гаррота взял одну из деревяшек и, не особо церемонясь, вложил её в рот одному из трупов. То же самое он проделал и с остальными. Затем, выпрямившись во весь рост он запел что-то на языке, который МакВид счёл латынью. Тусклый зеленоватый свет потёк из левой ладони Джузеппе к трупам. МакВид не любил нежить, посему он, на всякий случай, покрепче сжал рукоять пистолета, что покоился у него за поясом брюк. Гаррота не обращал на это никакого внимания. Он был полностью сосредоточен на песне. Вскоре грубый слух дварфа уловил, что песня начала повторяться. Он нахмурился, но решил не вмешиваться, здраво рассудив, мол, кто их, некромантов знает, как оно там правильно делается.
Спустя примерно полчаса песнь закончилась. Трупы неуверенно начали подниматься с земли. Движения их были такими, словно бы они с огромным трудом старались вспомнить как же это: ходить. Джузеппе, протерев вспотевший лоб платком подошёл к дварфу.
- Чтобы командовать трупами, вам необходимо приложить указательный палец к этой руне и мысленно произнести приказ. – некромант протянул дварфу оставшуюся деревяшку с руной. – Но приказ нужно выбирать очень тщательно. Мои «рабочие» не слишком сообразительны, и стремятся выполнить любое задание наиболее прямым и простым способом, так что аккуратнее. – Дварф, не скрывая отвращения, взял руну – Вы попробуйте. Если всё в порядке, я, если не возражаете, поеду в контору, у меня ещё дел огромное количество.
МакВид сжал руну в кулаке. Джузеппе проследил за его движением, и увидел что тот, как и было сказано, приложил указательный палец к символу. Губы его задвигались, словно бы он проговаривает какую-то свою мысль. Бросив взгляд на «рабочих», Гаррота убедился что они, словно бы следуя приказу, направились к противоположной стене склада.
- Что ж, похоже работает – еле слышно пробубнил дварф – Ты можешь ехать. Чек я завезу позже
-------------------------------------------------------------------------------------
Чек Гаррота получил. И был он на весьма не маленькую сумму. Что МакВид будет делать с трупами Джузеппе волновало слабо. Главное, что по ним было практически невозможно отследить самого Гарроту. Устало протерев виски, он потянулся к свежей газете. Заметка на первой же полосе мгновенно привлекла его внимание:
Бойня у «Лютерны»
«Вчера, около двух по полудню, четверо неизвестных вошли в кафе «Лютерна». Направились они прямиком к одному из столиков, за которым уже сидели посетители. По словам очевидцев, после короткой перепалки между мужчинами завязалась перестрелка, результатами которой стали 11 человек убитыми и 3 раненых. Во ртах у нескольких убитых были найдены руны, по предварительной версии следствия, некромантического характера.»
Некромант отложил газету. Он даже и предположить не мог что МакВид будет действовать так прямолинейно. Вероятно, стоило ждать прихода полиции. И не только ему, а всем практикующим некромантам Крайтауна.

Полагаю, тут лучше будет смотреться совершить.
Как-то не звучит, ладное ещё если быстрым шагом.
Тут, думаю, выделенное можно опустить. И вместо у которого была прострелена, лучше - с простреленной.
Лишняя подробность. Ладно если бы он с сомнением кивнул.
Он можно и убрать.
Они же уже там больше не лежат. Ну а если лежали, означает прошедшее время, то как-то не смотрится переход.
Свет и потёк, не слишком сочетаются.
сжал рукоять пистолета, покоящегося за поясом брюк.
куча дел.
Джузеппе проследил за его движением - дварф всё сделал, как было сказано.
А почему словно? Ведь так и есть.
Весьма не маленькая сумма.
Может потерев?
Во-первых, не похоже на заметку, во-вторых, перестрелка после перепалки... Ну и во ртах в газете... ладно ещё в ротовых полостях.
Лишнее.
Ну и ещё есть огрехи, которым я не смог придумать альтернативы.

Десять странников пробирались сквозь чащобу, прорубая себе дорогу сквозь ветви могучих деревьев. По черным капюшонам скрывающих их лица, любой мог бы распознать в них Орден, но они приложили все силы чтобы этого не случилось. Если бы обычный путник встретил их небольшой отряд то увидел бы не более чем лорда путешествующего в сопровождении своей стражи.
Сил уже практически не оставалось и остановки для отдыха делались все чаще и чаще.
- Пора привал делать, – прохрипел один из странников.
Переглянувшись с остальными и увидев в их глазах согласие, он начал пробираться к небольшой полянке, которая виднелась за соседними деревьями. Дойдя до нее, все десять человек повалились без сил, прямо на примятую траву.
- Чего разлеглись? Лагерь надо разложить, а уж после отдыхать будем. Крам, Скарт давайте в дозор. Брокх займись огнем. Согреться надо. Остальные защиту соорудите. Не хватало нам еще незваных гостей, – раздав указания, Раскет, так звали командира этого небольшого отряда, достал свой посох и принялся счищать с него следы засады в которую они угодили по пути. «Только бы успеть, - пронеслось у него голове – только бы успеть».
Уже четыре дня они провели в этом путешествии. Вроде бы и Земли Смерти позади и Болота, но Раскета не оставляло неприятное чувство.
- Бред. Это все мои предрассудки, – прошептал он так, чтобы никто не услышал. Рука по привычке коснулась седой бороды. «Все будет хорошо» - успокаивал он себя. Краем глаза он заметил как Крам и Скарт скрылись за деревьями. Приятное тепло костра донеслось до его ног.
- Сделай огонь побольше, Брокх, а то все промерзли до костей.
Брокх подкинул побольше дров и огонь с удовольствием затрещал сильнее. Приятное тепло расходилось вокруг и почти все члены отряда начали готовиться ко сну. «Пускай отдохнут. Завтра тяжелый день.»
Раскет присел на небольшой пень рядом с костром и продолжил очищать свой посох. Он уже планировал завтрашний день: как им предстоит пройти остаток пути, какие трудности их ожидают, как они доберутся до бухты и уже оттуда отправятся на остров. «Только бы успеть» - снова пронеслось в его голове.
Сгорбившись от холода он плотнее укутался в свой поношенный красный плащ. По нему можно было определить, что его положение в Ордене было довольно высоко, а значит и его боевые навыки были гораздо выше, чем у его спутников.
Шум листвы прервал мыли Раскета о задании, которое им было поручено выполнить. На поляну вышли Крам и Скат.
- Ну наконец-то. Докладывайте.
Двое его спутников подошли ближе.
- Ну что молчите. Докладывайте.
Сильный удар откинул Раскета на несколько метров. Даже несмотря на его боевой опыт он не успел ничего предпринять. Перед его глазами проносились силуэты Крама и Скарта. Скорость с которой они передвигались можно было сравнить только с молнией. Пальцы этих существ превратились в когти, пробивая доспехи воинов, с легкостью пронзали сердца воинов. Один за одним его спутники падали в предсмертных вскриках на землю даже не успев понять что происходит.
Всего мгновение ушло на осознание того что происходит. Вскочив после сильного удара, Раскет схватил свой посох, поднял вверх и поляну озарил яркая вспышка света. Но было уже поздно. Один из этих существ был уже рядом. Взмах когтей и рука Раскета упала на землю. В свете гаснущего посоха он успел разглядеть четыре шрама на шее нападавшего.
- Ассасины, - прошептал он и потерял сознание.

Проклятый старик, подумал он, и его проклятые нравоучения. ей Богу, такого способа пунктуации (или как у людей называются запятые, точки, тире) ещё не видел.
Это не говоря уже об авторских новациях вроде "сортирного состояния"
Если это и есть безумство стиля, то значит у нас разное представление о безумии. Тут один из авторов (Махно - Сон Разума) много-много ниже "нассал в чай", вот это ?!?! понимаю, что разумом и не пахло.
Диалоги с самого начала настраивают на факт, что герои являются почти всесильными ботанами в мире почти всесильных ботанов. Такие распространённые в быту слова, как экзекуция, "крепкое портовое ругательство" (между прочим, что доказывает, что в мире ботанов есть порт), карма (ботаны знакомы с буддизмом или как там у людей называются все эти штучки-дрючки с перерождением).
Я тратил годы усердных трудов, пота, крови, а ты делаешь всё как по маслу - для меня это звучит как разговор двух партнёров гомиков, что подчёркивают всю провокационную силу автора
Любопытен и оригинальный авторский стиль диалогов. Я бы назвал это стилем водопада. Только что герои мерились взглядами, вспоминали умные слова и тяжёлые будни гомосексуалистов (или как там у людей называют тех, кто больше одного раза?), потом начинают нахваливать друг друга и тут же вспоминают какого-то единственного сына с кем можно сходить на свидание (ага!), потом всё так же без переходов возникает она?, которую кто-то любил, и дальше - разговор о политической ситуации.... Вот уж водопад - падает себе и падает, нон-стоп.
Кехт наверняка поклонник поэзии. До сих пор не обзавёлся спутницей жизни. - поражает удивительная прозорливость автора. Если у кого-то нет жены, то тот поклонник поэзии. Или наоборот, если поклонник поэзии, то у него нет жены. (под поэзией у людей подразумеваются всякие вирши, или это что-то гомосексуальное?)
Женой, то есть. Наследников нет. Есть предположение, что Диан бесплоден. дальше, лучше. Жены нет, наследников нет, и значит, есть предположение - что указанный персонаж бесплоден! Вот это мастерски, вот это по нашему, по-Спинозовски.
Незаконнорождённых сыновей или дочерей не видно, не слышно. восхитительное замечание! не видно, не слышно - либо они невидимки, либо они немые. А может просто если нет жены или хотя бы самой завалявшейся прош....довки, которая не сделает аборт через две недели, то собственно сложно зачать сына/дочь?
За его время пребывания в предгорьях, в замке, где он жил, сложилась некая оппозиция. Многие юные влиятельные и не очень на его стороне. второе предложение просто замечательное. Либо многие влиятельные и не очень (ну, как не очень, ну, вроде влиятельный и раз, не очень) либо многие юные и уже не очень (допустим, лет сорок, но лицо юное)
При этом показал себя как хороший руководитель, перестроив несколько замков, и улаживал конфликты между местными чиновниками.
автор раскрывает секрет хорошего руководителя - перестроить несколько замков и уладить конфликт между местными, непременно местными чиновниками.
В общем, думаю, достаточно. Или не думаю, но достаточно. Нет, если бы, конечно, тут обнаружилось, что это слова Пехова или Перумова, я бы дочитал, мучился, терпел, валял горы кирпичей, но дочитал, чтобы зайти в тему литературы, написать что Пехов, Перумов исписался и почувствовать + 2 к харизме. А пока, удачи! На будущее советую ничего не выкладывать больше 12 тыс. знаков. Оптимально - 3-5. Откликов будет больше.

Пролог. Надпись на Плите.
- Деревня будет вот здесь, - уверенно прошамкал полубеззубым ртом насквозь пропившийся дед в засаленной перештопанной шинели из последних дряхлых сил едва удерживающей на себе с трудом угадываемые офицерские нашивки. Несмотря на явное пристрастие старика к более чем крепким напиткам и не менее явную близость придорожного кабака, он был абсолютно трезв. Но, очевидно пытаясь исправить это столь гнетущее его обстоятельство, дед усердно тыкал грязным пальцем в карту, дабы заслужить расположение собеседника, желательно в денежном эквиваленте. Не менее очевидным было и то, что тыкал он абсолютно наугад, так как палец отправлял путника прямиком в озеро.
Незнакомец, брюнет с давно нестрижеными космами до плеч, перетянутыми дико замусоленным шнурком, походил на бездарную, основанную на самых невежественных стереотипах, скверно выполненную иллюстрацию охотника на ведьм в какой-нибудь старой церковной книге или сборнике сказок эпохи первых Герцогских Войн. Действительно старой, поскольку даже консервативные церковники так не одеваются уже больше полутора сотен лет, но именно такими они остались в неотягощённой даже элементарным образованием неблагодарной народной памяти. Угрюмого вида странник кутался в тяжёлый плащ из сыромятины на пуговицах, с рукавами, в подкладку его наверняка, по старым добрым традициям инквизиции была вшита плотная многослойная кольчуга, в местах многочисленных порезов и прострелов грубо перетянут нитками самых разных цветов, густо замазанных сажей. Плащ был одет поверх камзола из армейского сукна неопределённых тёмных тонов. Под камзолом было нечто, судя по воротнику, изображающее рубашку, однако даже предположить изначальный цвет, было уже решительно невозможно. Что могло быть под рубашкой думать просто страшно. Нижняя половина тела была надёжно защищена от невзгод окружающего мира плотными брюками из того же грубого армейского сукна, тех же непонятных тёмных тонов, а также тяжёлыми коваными кожаными сапогами. Камзол был туго опоясан, очевидно, кинжалом, скрытым под верхним одеянием церковника. Обычно они изображались ещё и в высокой широкополой шляпе, надвинутой на глаза и скрывающей их недобрый взгляд. В данном случае это было бы не лишним, поскольку радужка глаз незнакомца была красной или, как принято говорить, рубиновой, что с головой выдавало в нём аркарца, как минимум со стороны матери. Но шляпы не было и под редко мигающим взглядом пары «рубиновых» глаз, на бледном худом, слегка вытянутом лице было, по крайней мере, неуютно. Руки в перчатках крепко сжимали нечто, около трёх локтей в длину, завёрнутое в грязный кусок парусины, а у ног лежала могильная плита, надёжно перехваченная ремнём.
- Вот здесь она, путь неблизкий, зато не собьёшься, добрый господин, - заискивающе повторил дед, продолжая манипуляции с озером и пальцем. «Добрый господин» до этого момента с интересом разглядывавший остатки некогда щегольской формы взглянул, наконец, в лицо её обладателя.
- Что, дед, задница по сапогу соскучилась? Дать бы тебе по шее, да со смеху боюсь помереть. Ты за каким дьяволом прохожих в озеро отправляешь?
- Озеро? - Старик немного приуныл, смекнув, что расположение он получит далеко не в денежном эквиваленте.
- Тебя из артиллерии пнули, потому что не умеешь читать карты или потому что не умеешь читать вовсе?
- Артиллерии? - На этот раз старичок выглядел действительно удивлённым, как если бы он открыл дверь в сортир, а попал в женскую баню.
- У тебя нашивки Богов Войны(1), так какого беса ты на карту вылупился, будто там про маму твою написано?! - Незнакомец, явно начинал горячиться, и его спокойное, до этого почти мертвенно-бледное лицо начало пугающе быстро краснеть.
- Ну, надо же, а я то всегда думал, что это кобыла, я и говорил всем, что из гвардейской кавалерии, теперь даже как-то неловко, впрочем, нет, неважно - кому какое дело, о чём треплется старый пьяный хрыч под забором...
- Жаловаться на жизнь будешь, после того как я набью тебе морду, деревенщина, - горестно заключил путник, заметив неминуемую гибель дряхлого и замызганного куска бумаги, гордо именуемого картой.
- Так от тебя толк будет или мне ещё кого поискать? - Закинул удочку незнакомец, пытаясь вытащить палец и хоть как-то минимизировать очевидные уже потери, так как при малейшем движении искалеченная карта начинала расползаться по всем своим многочисленным изгибам.
Мнимый ветеран, радостно проглотив наживку, оживленно начал объяснять кратчайший, по его словам, путь до ближайшей деревни. «Кратчайший путь» оказался почти четырёхдневным переходом по пересечённой местности, включавшую местное болото с живописной историей, слушать которую странник отказался наотрез.
- Как увидишь сожжённую часовню - обходи стороной - там по ночам нечисть воет, забирай правее, обойдешь погост – за ним с холма разглядишь деревню.
Услышанный путь явно не соответствовал освобождённой карте, однако вновь помрачневший незнакомец всё же осчастливил теперь казавшегося довольно милым старичка, парой монет.
- У нас такие не ходят, - разочарованно глядя на заслуженную плату, вновь подал голос дед.
- Золото везде ходит, - глухо развеял все сомнения благодетель, и обладатель по местным меркам целого состояния увлечённо начал пробовать на уцелевшие зубы то одну монету, то другую, то, почти целиком запихивая их обе в рот.
- Хоронить кого собрался? - Уже вслед уходящему спросил он, справившись с чувствами и теперь таращась на поклажу чужеземца, среди которой не могла не выделяться могильная плита средних размеров, и, не дождавшись ответа в два прыжка снова очутился в шаге от спины путника.
- Безымянная? Деревянная? Деревянная и мокрая, - тоном эксперта заключил он, потрогав, постучав и зачем-то понюхав плиту.
- Ты проявляешь чудеса наблюдательности, а точнее назойливости. Шёл бы ты пьянствовать, старый. – Всё так же глухо и недружелюбно отозвался внезапно уставший обладатель мрачной поклажи.
Продемонстрировав оставшиеся зубы, в довольно добродушной насколько это возможно при его внешности улыбке, старик бодро зашагал в сторону шумевшей неподалёку таверны.

Хотя свинцовые, налитые до черноты облака и давили нещадно на разум, порождая самые бредовые ассоциации, а воображение угодливо рисовало апокалипсические и макабристические образы и картины, они были прекрасны. Местами вечно плотный и по-зимнему тёмный небесный покров рвался и на землю, казалось, именно проливался свет. Глядя на такие небесные потоки, невольно вспоминались предания и сказки из бесконечно далёкого детства, бережно хранимые в самых дальних и оттого самых тёплых уголках души. Вспомнилось также и древнее поверье, гласившее, будто если найти то самое место, куда падает этот поток и искупаться в его лучах, то не только будут прощены все грехи, но и даровано право загадать самое заветное желание. «И оно обязательно исполнится» - мысленно повторил он фразу за кем-то, кто давным-давно уже в земле. Вспоминать, кому именно принадлежали эти, казалось вполне банальные слова – не хотелось, от воспоминаний о детстве и без того нещадно защемило сердце.
Болезненная бледность размытых очертаний светила, что угадывалось за неуютными небесами, отбрасывала такие хилые и нечёткие тени, что едва ли по ним можно было хотя бы более или менее определить время суток.
Бодро хлюпая по проседающей по щиколотку при каждом шаге грязи, путник, не скрывая чувств, открыто восхищался унылостью пейзажа, находя её крайне живописной. Однако постепенно он заметил, что, разглядывая окружающие его красоты, изрядно подмоченные трёхдневным ливнем, незаметно для себя начал высматривать место для привала. Ремень, что держал проклятую плиту, уже изрядно натёр плечо, ноги отчаянно зудели, а желудок жалобно, но настойчиво напоминал, что в последний раз его кормили ещё на рассвете.
«Короче я устал» - решил путешественник, борясь со сложно преодолимым желанием зашвырнуть дурацкую деревяшку куда подальше.
- Жизнь – это как проспаться в разрытой могиле, и холодно и сыро и не вылезешь и прикопать некому. Срань Господня, - брюзжал он с заметным усилием уже, вытаскивая и без того тяжёлые сапоги из засасывающей их грязи.

Даже среди этой грязевой топи, плавно переходившей в болото, уже довольно отчётливо давало о себе знать хвойное дыхание Дорненвалля(2), хотя до более или менее официальных границ должно было быть ещё как минимум три дня ходу, и легендарная тёмная стена исполинских кедров, словно зазубренными шипами впивавшихся в тяжёлое низкое небо, ещё даже не показалась на горизонте, более миниатюрные вечнозелёные их собратья встречались всё чаще. Ютясь небольшими семействами на тех небольших клочках, что отвоёваны ими от расползающихся болот, служили они пристанищем для тепла и сухости, столь ценимых в этом неприветливом краю.
Именно на один из таких островков и нацелился человек с могильной плитой за спиной. Не придумав ничего лучше, он шагнул с относительно безопасной, а главное, почти не уходящей из под ног дороги и полез напрямик. Здесь грязи было уже даже выше, чем по колено, он убедился в этом, когда ушёл вниз по пояс с первого полшага и, пытаясь подняться, только глубже увяз в отвратительном месиве. Проклиная небеса, Творца, создавшего грязь, болото, мерзкую погоду и доводящую до бешенства плиту за спиной, он, полностью извалявшись, всё-таки достиг желанной цели. Уколовшись тысячу раз и пожелав сгореть ни в чём не повинным соснам в адовом пламени, он, наконец, расположился на привал и понемногу начал успокаиваться.
Предвкушая грядущий сытный обед, путешественник, нетерпеливо сглотнул несколько раз слюну и потянул за шнурок мешка с провиантом. Не чуя беды, он запустил руку внутрь и извлёк на свет Божий нечто завёрнутое в пергамент.
«Буженина, – вспомнилась рекомендация трактирщика с бегающими глазёнками, - отличный продукт. Берите – не пожалеете, как раз подходит для длительных переходов, но…» Возможно, трактирщик сказал тогда что-то, что помогло бы избежать сложившейся ситуации и возможно, путник послушал бы его, если бы не таращился на миловидную дочку хозяина трактира. Дочка эта вовсю кокетничала, с каким-то местным пугалом, вероятно завсегдатаем и ничего не стоило на правах церковника прилюдно обвинить её в колдовстве, с последующим «изгнанием из неё бесов», как часто поступали его собратья по святой службе. Вместо этого лишь скорчил злобную гримасу, смахнул в мешок купленное и, распахнув пинком дверь, ушёл в дождь.
И сейчас, гадая, что, мог тогда сказать тот плут полезного о буженине, с опаской разворачивал он пергамент, ибо запах настораживал. Настораживал не зря и дело не в том, что кому-то по вкусу пресловутая буженина, а кому-то нет, и даже не в том, что от неё несло, чуть ли не трупным запахом, а в том, что в обеде мирно плодились и размножались новые формы жизни. Формы жизни, которые совсем не внушали доверия и одним своим видом отбивали аппетит. Не рискуя пробовать добычу на вкус, человек продолжил держать её в руке и разглядывать, постепенно приходя в ужас и отчаяние. Решение пришло внезапно, хотя было очевидным – «лучше хлебушком поживиться», - благоразумно подумал он и свободной рукой вновь принялся копаться в недрах мешка. Впрочем, до «хлебушка» дело тоже не дошло, так как краюха оказалась настолько зелёной и мохнатой, что если бы упала в траву, то едва ли её можно было бы разглядеть невооружённым взглядом.
Следующие минут десять путешественник занимался разглядыванием куска скверно пахнущей буженины в одной руке и мохнатого подобия хлеба в другой, поочерёдно осыпая проклятиями и то и другое. В конце концов, всё, что должно было служить пропитанием на следующие четыре дня, полетело в болото, сопровождаемое самыми отчаянными высказываниями касательно всех корчмарей на свете, досталось также и инквизитору Сангию, по милости которого приходилось «прозябать под ёлкой». Вновь, мешок был подвергнут изощрённым пыткам, результатом их стал ещё один небольшой насквозь сырой свёрток, разворачивать его также не хотелось, так как ещё сутки назад в него было завёрнуто дивное домашнее печенье. Однако сейчас оно на ощупь напоминало нечто, в чём были измазаны сапоги и штаны. Печенье также отправилось не по назначению и улетело в топь. Далее была предпринята отчаянная попытка, откусить кусочек вяленой телятины, мокрой, хоть выжимай.
«Как такое, однако, могло произойти?» - Недоумевая, размышлял несчастный, разглядывая покрытую плесенью дыру на дне мешка.
- Голодная смерть! Неужели именно так у меня написано?!(3) – Барахтаясь в пучине беспросветного отчаяния, проревел обречённый, тряся мешок так, словно это он был повинен во всех войнах мира. Тем не менее, результатом такого душевного порыва стали три зелёных яблока, что выкатились на колени и приковали к себе внимание страдальца. Почувствовав, что призрак голодной смерти хотя бы на время, но отступил, человек жадно протянул руку к неожиданному подарку Небес. Впрочем, одному из трёх «подарков» удалось выскользнуть из изуродованной правой кисти и весело, словно издеваясь, укатиться туда, куда до этого отправилось остальное содержимое мешка.
Минуты через две, давясь до слёз кислым яблоком, путешественник мрачно рассматривал карту, стараясь чтобы яблочный сок, что обильно тёк по подбородку, не завершил начатое пропойцей у кабака. Карта, к слову, была не первой свежести, сам факт присутствия на ней целого и невредимого Терафлита(4) делал эту бумажку абсолютно бесполезной, тем не менее, это была единственная надежда установить своё местонахождение с точностью хотя бы до региона. Повертев карту, и с глубокомысленным видом поводив по ней пальцем, путешественник осознал полную и безоговорочную безнадёжность своего положения.
Он весь в грязи, у него нет еды, но есть деревяшка, бесполезность которой не вызывала сомнений, так как при всём желании из неё не развести костра. Насквозь промокшие непромокаемые сапоги и мерзкая погода, а географические познания местности ограничивались, лишь осознанием пребывания на окраине какого-то болота.
«Ночью, похоже, только помирать осталось. Положение никчёмней положения маркитантки при обозе озабоченных голодранцев из полесского сброда».
Ему действительно не стоило драться с теми матросами.
«Глядишь, уже был бы, в каком-нибудь порту Виктора, а там и до Хаймвега(5) рукой подать».
Запоздалые сожаления запоздали уже на год, и смысла в них было едва ли больше чем в изречениях барона Зубка о необходимости создания зоны свободной от «уз обязательств». Когда ему говорили, что такие зоны уже давным-давно созданы и названы борделями, то он, выпучив глаза, нёс ещё большую ахинею, сваливая в кучу «непорочных святых», «развратных девственниц» и каких-то монашек.
Недоступные блага цивилизации диким хороводом начали проноситься в уставшем сознании, что, в конце концов, вылилось в очередной поток проклятий и ругательств. Путник автоматически сунул правую руку в карман и нащупал скомканный клочок бумаги, искарябаный чем-то, очевидно на местном письме, а ниже были его собственные каракули, они похоже должны были означать перевод первой части записки. Человек глубоко вздохнул и с ненавистью посмотрел на могильную плиту, бесцеремонно брошенную почти у самой грязи.
- Кого я хоронить собрался? – Почему то вспомнился любопытный дед в загаженной шинели. - Себя.
Он вытащил кинжал и кровожадно вновь взглянул на лежащую плиту. После чего коротким ударом вогнал клинок по самую рукоять в землю и начал копать. Относительно быстро справившись с этим нехитрым делом, путешественник в итоге получил скорее небольшую борозду, чем яму, глубиной в пол-локтя и шириной в четыре пальца. Превозмогая усталость и не находившую выхода злобу, человек пошатываясь, подошел к деревянной плите и начал исступлённо колоть её кинжалом, злобно рыча и ругаясь, затем, уже в полный голос измождённо хохоча, отволок её к яме, поставил вертикально и засыпал. Получилось и впрямь нечто, похожее на последнее пристанище какого-нибудь отшельника, завещавшего похоронить себя под любимыми соснами. Но перепачканному в свежей грязи неизвестному было не до подобной лирики, хотелось закончить с этим мерзким делом и убраться подальше. Поэтому он тщательно притоптал землю вокруг и кинжалом начал выводить кривые прописные руны местной азбуки, ежесекундно сверяясь с бумажкой. Закончив, путешественник собрал остатки своих пожитков, что составляли теперь лишь нечто длинное завернутое в лоскут парусины, тщательно запрятал в одном из многочисленных внутренних карманов единственное яблоко и в последний раз бросил взгляд на могильную плиту. На ней, раскосыми буквами, выведенными его дрожащей рукой, было выцарапано нечто, что с местного письма могло быть прочитано как «Селик Вайль. Охотник на Ведьм».
Натянув грязные перчатки, человек одетый как охотник на ведьм с картинок самых дряхлых сказок, погрозил кулаком предположительно в северо-восточном направлении, после чего отважно шагнул в топь, где уже правили свой тёмный бал густой туман и тяжёлые осенние сумерки.


(1)«Боги Войны» артиллерийский комплекс, огромной разрушительной мощи, создан для отражения угрозы Пролома. Позже «Богами Войны» стали называть всю артиллерию, состоящую на вооружении государств Земель Вита.
(2)Дорненвалль – одно из трёх уцелевших герцогств, почти полностью покрыто непроходимыми лесами, по краям преимущественно хвойными.
(3)Согласно древним поверьям, на рунном камне нитью судьбы написана вся жизнь человека (по одному камню на человека), хранятся они в саду Жнеца, за которым ухаживает лично сам Бог Смерти.
(4)Терафлит (четвёртая Земля) - герцогство, погибшее в результате неизвестной катастрофы и пожранное Мороком (около 300 лет назад). В народе также часто используются следующие названия: «Черная земля», «Мёртвые Земли», «Земля Морока»
(5)Хаймвег – тракт, уцелевший за столетия минувшие со времён Империи, по политическим и экономическим соображениям поддерживаемый в идеальном состоянии на территории всех новых государств через которые он проходит. Соединяет все самые крупные города эпохи Империи, и ведёт в бывшую столицу – Эрденваль, ныне - Царнхоф.

Первое предложение уже повергает в шок. Я сам склонен к набоковщине и для меня подобные предложения не составляют особого труда (если в них верно расставлены знаки препинания), но вот когда их много подряд... да и большинство ценят лёгкость. А у Вас фентези. Но при этом, замашки на литературу, требующую усилий от читателя.
Вот как раз эти явные. Они лишние. Ничего не дают. Их убираешь и уже становится как-то легче.
Вот, снова лишнее слово, не дающее ничего. В принципе, это может быть стилем, но, сами понимаете, мы все здесь как писатели - никто. Поэтому, к подобному всегда возникают придирки. К тому же, предложение можно разбить на два.
Возможно лишнее. Вообще Вам нужно работать над упрощением текста. Оно, конечно, классно читать написанное и думать: "Да я, мать его, уделываю любого классика", но читатели не оценят. И да, будьте готовы - любой "ценитель" чего угодно - неблагодарное быдло.
Первое - лишнее. А во втором, не понятно, почему мужской род, потому как по тексту, кажется, что это касается кольчуги.
Накинут.
Вот снова - зачем выделенное слово? К тому же, чаще пользуйтесь синонимами - рядом уже был "цвет". Замените на "оттенок".
К чему это предложение?
Выделенное либо в запятые, а лучше убрать. И да - "непонятные тона", звучат непонятно.
Опаясан кинжалом? Это такой намёк на пояс, на котором висит оружие?
Была и бы, а также что - производят плохое впечатление, старайтесь с этим что-то делать. И да, данное предложение тоже можно разбить на несколько. Вот глядите:
В данном случае это было бы не лишним. Радужная оболочка незнакомца отливалась красным или, как принято говорить, рубиновым, что выдавало в нём аркарца. Как минимум, со стороны матери.
Не наблюдалось.
Со вторым выделенным тоже что-то бы сделать. По крайней мере - убрать. А было... заменить на какое-нибудь ощущалось.
Одно из слов заменить бы на что-то менее однокоренное.
Тут можно и сократить:
Тебя из артиллерии пнули, потому как не умеешь читать карты или не умеешь читать вовсе?
По возможности заменить на синоним, а то выше был уже старик. "Действительно" можно и опустить, а сравнение грубое какое-то. Разве что у Вас, судя по слухам, нечто вроде Сапковского.
Краснеть лучше заменить "наливаться кровью".
Разбить на короткие.
Не звучит. "Уже" вообще не понятно для чего.
Выделенное на "принялся".
"По его словам" - лишнее.
Лишнее.
Снова "вновь"...
У нас такие не ходят, - разочарованно протянул дед.
Можно заменить - глухо отзвался он. По местным меркам - тоже можно убрать. "Начал" - не звучит. А что такое - на уцелевшие зубы?
Золото везде ходит, - глухо отозвался он, и обладатель, по местным меркам, целого состояния, увлечённо принялся пробовать уцелевшими зубами то одну монету, то другую, то, почти целиком, запихивая их в рот.
Слишком длинно и непонятно. И почему снова "в шаге от спины"? Когда такое уже успело произойти?

"Надоело всё..." - я открыл глаза, встал с постели и вышел на середину комнаты. Обычный день, обычная квартира... Сколько таких дней уже было прожито, сколько ещё будет? Давление со стороны того, что мы привыкли называть "обстоятельствами" было невыносимо.

Стакан воды, таблетка от головной боли на журнальном столике - боль стала потихоньку отпускать и я смог сосредоточиться на главном: несколько изменить порядок вещей в этом мире.

Итак, первое: кто-то живёт лучше за счёт других. Значит надо разделить украденный им успех на этих "других". Я закрыл глаза, сосредотачиваясь...

Раз! - огненный шар, выпущенный чьим-то "защитником" - демоном, давшим человеку (или - огромному числу людей? ) власть быть первым, за счёт других - разорвался о мою защиту. Полыхнуло пламя - вот они, тут, рядом, те ,кто отринул Бога и доверился всевозможным суевериям. Мне жаль их - они не знают настоящую цену за своё временное преимущество.

Во рту противный вкус крови, но я держусь, ощущая, как моя кожа раскаляется - я снова и снова напоминаю себе: моя борьба не с людьми, а с теми, кто прячется за ними. Безжалостный перст указывает мне на тысячи и миллионы тех, кто в их власти - и я позволяю Духу действовать. Мир содрогается от борьбы, мир стонет и прогибается - "ну же! побеждай, ты же можешь!" - шепчу я, чувствуя, как кипит моя кровь, как огненными каплями падает с моих пальцев растаявшая, словно воск, кожа.

Волна невыносимой боли накрывает меня с головой, но мне уже всё равно - пусть так, пусть в буквальном смысле сгорая, но я живу! Чей-то вкрадчивый шёпот стучится в моё сознание: "Эй... остановись... ты не сможешь... ты не знаешь... поверь... " - я затыкаю ему рот, на миг позволив себе перенести огонь Духа на эту лживую дрянь. Демон исчезает, не договорив - он тоже пешка: есть тот, кто прячется за армией таких как он и других, которые гораздо сильнее.

...Почему люди привыкли считать, что ангелы слабее демонов? Что быть ангелом - не престижно? Потому что Добро никак не может победить зло? Наивные, они не знают...

...Я чувствую, как пламя сжигает мои нервные окончания - наконец-то боль прекратится! - как рассыпаются в пыль мои сухожилия, но кости чудесным образом держатся вместе - божественный, святой огонь не позволит чужому пламени сжечь меня окончательно. По крайней мере до тех пор, пока не исполнится воля Духа.

А тем временем мир меняется - со стоном и скрежетом, с душераздирающими криками, слышимыми только мной и ещё парой таких же бедняг, не выдержавших царившего вокруг беспредела. Демонические твари нехотя, слишком нехотя, отпускают свои жертвы, но даже дураку теперь видно, что этот процесс - необратим.
"Неужели будет Рай на земле?" - проносится мысль в моей пылающей голове, но она остаётся без ответа: Дух занят, Дух трудится - и я молча продолжаю гореть в адском пламени, видя перед собой сотни тысяч когтей, клыков и разверстых, оскаленных пастей, тянувшихся ко мне, но так и не сумевших приблизиться...

И, наконец - о чудо! - остановившееся время снова продолжает свой неспешный бег. Я, против собственной воли, закрываю свои глаза и без сил падаю на пол. Сквозь навалившуюся усталость и дрёму я чувствую, как Дух меня успокаивает - Он рядом и я слышу Его спокойный голос, говорящий мне: "До встречи..."

Мир теперь в относительной безопасности, но я понимаю: надо быть начеку - и, уже засыпая, наощупь нахожу будильник и ставлю его на час ночи. Надо будет залезть в интернет.

Надеюсь, плохих новостей не будет...