Правда я не участвовал.

Стояла чёрная ночь. Бушевал гром. Хозяин был погружён в бесконечные бумаги, в окружающие его телефоны. Дым от трубки давно полонил комнату.
Кругом предатели... Все соратники, все врачи, весь народ, даже охрана за дверями и снаружи... Даже собственный сон - предатель... Каждый раз Вождю казалось, что он просыпается с прерывистым дыханием, он боялся однажды не проснуться вообще. Поэтому он и бдел в такую глубокую ночь. Да. Кругом предатели. Но весь лес не вырубишь, особенно если одно из деревьев - твой собственный сон.
Переходя от очередного документа к следующему, Хозяин краем глаза скользнул по дверному проёму, и холод пронизал его. В дверях стояла фигура в чёрном балахоне, капюшон её закрывал лицо. И ведь не было слышно, как этот незнакомец открывал дверь и входил. Верующий, склонный к мистицизму грузин на полном серьёзе подумал, что к нему пришла сама Смерть, лично. Но всё же дух материализма взял своё - нет, это лишь человек, и то что он прошёл без шума и уведомления доказывает, что в охране тоже предатели.
- Вы кто? Кто вас пустил сюда? - сурово спросил Отец Народов, хотя страх ещё можно было прочесть, не в глазах, не в позе, но где-то за глазами, в глубине, внутри позы. Вместо прямого ответа фигура сказала мрачным фальцетом:
- Ты не ждал меня, Иосиф?
Голос показался до боли знакомым. Да, догадка о Смерти была неверной, но не такой уж далёкой от истины...
- Неужели ты проснулся? - спросил Сталин, прибавляя себе уверенности видом, будто встретил старого знакомого. Но нет, тот страх всё ещё присутствовал.
- Ты пrедал идеалы коммунизма, Иосиф. - фигура сняла капюшон. Да, то был знакомый хитрый прищур, знакомая плешь, знакомые небольшие усы.
Тогда Отец Народов заговорил уверенно и непоколебимо, и даже тот страх забился в дальний уголок:
- Я принял страну с сохой, и имею с атомной бомбой.
- Ты оставил идею Миrовой rеволюции. И взялся за бесплодный "коммунизм в отдельно взятом госудаrстве".
Во мгновение ока в руке Вождя Пролетариата оказался небольшой, но увесистый цилиндрообразный предмет. Казалось, сам воздух наполнился торжественностью. Словно где-то хор затянул древневаллийскую песнь о деревьях, идущих в бой со своими мощными ветвями, на языке, на котором величественно-суровые брахманы распевали Веды. От цилиндра с характерным жгучим звуком пошёл красный слегка вибрирующий луч, разливая в воздухе раскалённые ионы.
Сталину не надо было напоминать все церемонии. Он встал из-за стола и таким же образом достал свой меч, не менее красный. Пришло время Дуэли Судеб. Время показать, кто совершеннее в том искусстве, о коем было написано лишь на тайных страницах сочинений Маркса, доступных только посвящённым, без которого невозможно наступление коммунизма.
С завыванием, красные мечи скрестились. Один из телефонов опять зазвонил, но Иосифу было уже всё равно на это. И телефон пал под одним из ударов, вместе с раздвоившимся столом и опалёнными бумагами.
Удар, парирование, и снова и снова, со всех сторон! В пылу боя два Вождя выпрыгнули в окна. Караульные смотрели на них поражённые, не зная кого поддерживать - Дедушку Революции или Отца Народов. Наконец один выстрелил - мы не узнаем в кого, ибо дуэлянты кружились неистовым вихрем - но один из мечей вовремя отразил пулю, и раскалённая, она упала на асфальт.
И силой, доступной только посвящённым в это искусство, силой мастеров коммунизма, вожди прыгнули, и прыжок почти что переходил в полёт.
Они оказались на кремлёвской стене - каждый стоял на одном из "ласточкиных хвостов". Дождь лупил, с голов дуэлянтов стекали ручьи, а касаясь мечей, капли с шипением превращались в пар. Гроза неистова громыхала, никакой оркестр не подчеркнул бы эту битву лучше. А сами Вожди мерили друг друга суровыми взглядами.
- Клянусь, я отrублю тебе голову!
- Нет, Владимир! Останусь только я! Потому что я - Горец!
И они ринулись друг на друга. Они ловко прыгали с одного хвоста ласточки на другой, иногда перемахивая через насколько, пролетая друг над другом и сталкиваясь в полёте, создавая бьющий по ушам шкварчащий звук мечей. Иногда, из-за вынужденно-невыгодного парирования, они оказывались в проёмах меж ласточкиными хвостами, но они не были бы мастерами коммунизма, если бы не могли ловко вывернуться и снова оказаться сверху.
Наконец, возникла такая ситуация, что каждый стоял на хвосте ласточки, и между ними был ещё один. Пытаться занять его было рискованно, просто прыгать на противника - тоже. Отступление же делало позицию менее выгодной. Похоже, назревал пат. Вожди буравили друг друга твёрдыми взглядами. Один - с мудрым прищуром, другой - с бездонными чёрными глазами. И вдруг послышалось:
- Дядь, а чё это вы тут делаете?
Ленин оглянулся. За его ласточкиным хвостом стоял мальчик. Откуда он взялся - неизвестно.
Добрейшей души был Владимир Ильич. Мог бы и полоснуть. Но он решился и прыгнул вперёд, а с ним и Иосиф...
Преимущество было бы на стороне Ленина, как более опытного мастера коммунизма. Но странный мальчик сбил его концентрацию. Вожди срубили друг другу головы одновременно. Гром грянул последний раз с чудовищной силой, как бы отмечая это событие.
Голограмма мальчика исчезла. На крышу Мавзолея, перед глазами собравшегося на зрелище народа, вышел человек в очках, с тонкими усами, козлиной бородкой и тростью.
- Остаться должен только один! - начал он вещать. - И это буду я! Да, меня не убили ледорубом, как вам всем говорили! Я бежал, и вынужден был потерпеть многие лишения в капиталистических странах! Но я поднялся на ноги! И штате Кентукки я нашёл идеальную формулу строительства коммунизма!
И со стен Кремля свесился огромный плакат, где белый в чёрном контуре Лев Давидович стоял в поварском фартуке и приветственно улыбался на красном фоне, и рядом с ним красовались большие белые буквы СЖК и лозунги о пользе курицы.
- Я основал высокоэффективный ресторан жареной курицы, и более того - открыл формулу идеальной специи, которая по-настоящему мотивирует рабочих и крестьян! С новым эффективным питанием мы достигнем коммунизма в необычайно-короткие сроки!