Маринка плакала. Она честно пыталась остановить поток слез, но тщетно. Они не унимались, они бороздили щеки грязными потеками туши. Платочек промок давно. Она судорожно сжимала этот безнадежно испорченный комочек ткани в ладони.
Павел ушел. Он молча собрал свои вещи и захлопнул за собой дверь. Ушел навсегда. Даже слова единого не промолвил. Его ключи сиротливо остались лежать на тумбочке в прихожей.
Не вернется. Он никогда не вернется.
Маринка сидела в уголке дивана, поджав под себя ноги. Голова ее бессильно склонилась на грудь. Мокрый платочек то и дело касался распухшего и покрасневшего носа. В ее заполненной горем голове билась единственная мысль: «Дура! Какая я дура!»
В маленькой комнатке хрущевки сгущались сумерки. В свои права готовилась вступить ночь. Первая одинокая ночь Марины за последние четыре года. Сколько еще предстоит таких ночей?
Она начала подниматься с дивана, но ее мотнуло от подступившей слабости. Нога подвернулась и… Перед глазами Марины мелькнул подлокотник дивана. Это было последнее, что она увидела. Острый угол подлокотника встретился с виском.

Павел вернулся в квартиру только следующим утром. Он забыл папку с договорами. Минут пять звонил в дверь. В квартире царила тишина. Павел с чувством выругался и пошел в соседний подъезд, к теще. У той был комплект ключей от квартиры дочери.
Вернулся он минут через пятнадцать, за которые успел испортить свое настроение и поднять настроение тещи. Он попробовал сунуть ключ, но мешало что-то. Тогда Павел присел и заглянул в скважину. С внутренней стороны двери торчал другой ключ.
- Вот стерва! – обругал он жену.
Ему пришлось минуты три провозиться, прежде чем изнутри квартиры послышалось звяканье упавшей связки. Он отпер, наконец, дверь и зашел в квартиру.
Павел набрал было воздуха в грудь, чтобы высказать все, что приходило в его разозленный ум, и замер. В комнате у дивана лежала Марина. Под ее головой лужей застыла кровь.
- Маринка, ты что? Ты… Ты… Зачем?! – Павел бросился к жене. Он упал на колени, прижал к груди ее тело и уткнулся носом в ее испачканные кровью волосы. На тонкой Маринкиной шее дрожала жилка. Жива!

Врачи боролись за жизнь Марины четверо долгих суток. Столько же и Павел торчал в больнице. Его красные от бессонницы глаза провожали каждого человека в белом халате, что проходил коридором. Но никто не останавливался, только шаг ускоряли.
И потому, когда к нему подошел главврач, Пашка уже почти смирился с потерей. Он приподнялся с жесткой больничной скамейки, по-собачьи жадно и просящее заглянул в глаза главврача.
- Вы Павел Геннадьевич Росляков? – спросил врач.
- Он самый, доктор. А? – Павел не смог задать вопрос. Слова застыли на языке.
- Надежда есть. Но возможен и худший вариант. Как бы вам сказать… Ваша жена, возможно, останется инвалидом.
Глаза Пашки засверкали-заискрились неподдельной радостью.
- Главное – жива будет. А с инвалидностью решим.
И скоро он несся в квартиру. Там – сон. Полноценный, а не эта беспокойная дрема на скамье.

На конфорке кипел бульон. Павел выключил газ и поставил кастрюльку охлаждаться. Он опустился на табуретку. Руки его обессилено опустились на колени. Четвертый год. Боже, как тянется время.
В прихожей звякнул звонок. Пашка побрел открывать дверь.
- Павлик, ты плохо что-то выглядишь, - скороговоркой пробормотала привычное приветствие теща и устремилась к дочери.
- Ты бульон приготовил? – донесся из комнаты ее голос.
- Приготовил, - угрюмо ответил Павел, - Охлаждается.
Он зашаркал на кухню, налил в тарелку бульон. Потом прихватил ложку и проследовал с тарелкой в комнату.
- Павлик, что ты все время шаркаешь? Прямо старик! – не преминула навести критику теща, - Давай бульон. Сейчас мы покормим нашу девочку.
На диване лежала Марина. Ее широко раскрытые глаза смотрели в потолок. На заострившемся личике проступала нездоровая желтизна. Левый висок уродовал страшный шрам.
Павел не мог долго смотреть на лицо жены. Четвертый год он корил себя за тот уход. Он отвернулся и опустил голову. Четвертый год, день за днем, ночь за ночью он прокручивал в памяти одно и тоже. Как он лезет в карман, достает ключи и бросает их на тумбочку. Потом захлопывает за собой дверь и…
Он медленно двинул на кухню. Действительно – как старик. Спина сгорбилась, ноги подгибаются. Зачем, ну зачем он ушел тем вечером?

Павел Геннадьевич вернулся домой поздно. Эти долгие совещания доконают его когда-нибудь. Он поднялся на второй этаж и заглянул в комнату жены.
- Как она?
- А, это вы. Опять совещание? – сиделка Лариса оторвалась от книжки, - Как обычно. Улучшений нет.
- Мгм, Лариса, не поужинаете со мной? Скучно одному.
- Ой, Павел Геннадьевич, с удовольствием бы, но… - Лариса посмотрела на неподвижную фигуру в постели.
- Ничего, лишние пятнадцать-двадцать минут ничего не решат. Я позову вас, когда все приготовят.
Они сидели в столовой и молча ужинали. Лариса украдкой посматривала на Павла Геннадьевича. Такой мужчина пропадает! Если бы не эта жена!
- Павел Геннадьевич, а что, все-таки, случилось между вами? – решилась Лариса нарушить тягостную тишину.
- А? Простите, Лариса, задумался. Ссора, обычная ссора. Даже не помню сейчас, что причиной было. Я ушел из дома. Утром вернулся, а она…

Он погиб в аварии. Погиб нелепо, до последнего пытался вывернуть руль чертового Мерседеса. Тормоза отказали на красный свет перед пешеходным переходом. Никто не пострадал, только Павел Геннадьевич.
Когда его опускали в могилу, посыпался мелкий дождик.
В то же время на постели в осиротевшем особняке его жена закостенелыми губами прошелестела – А где Паша?

Он ждал тридцать два года, чтобы не дожить три дня.

Он жаждал славы. Так хотелось, чтобы все уважали и преклонялись. Но и в школе, и дома никто с ним не считался.
Он жадно хватался за все, что могло принести ореол обожания. Но таланты обошли его стороной, и все попытки кончались крахом. Над его рисунками смеялись, фотографии просили больше не показывать. Рассказ, вымученный с огромнейшим трудом и отданный учительнице на редактирование, нашел свое место в отделе юмора школьной стенгазеты. В самой обиднейшей рубрике – «Как не надо писать».
Шли годы. Он упорно продолжал отрабатывать свой автограф. Мог сидеть часами и писать, писать, писать. Мечта не просто оставалось живой. Она только набирала свою силу. А когда появился интерес к одноклассницам, то стало и вовсе невтерпеж. Зуд ожидания славы перерос почти в манию.
Он пробовал себя в спорте. Необходимость ежедневного труда заставляла менять секции одну за другой. Из трех секций его выставили за непосещаемость, из последней он ушел сам. Спорт не давал главного – немедленного достижения популярности. Скоро, как только он понял тщетность быстрого доступа к успеху, спорт был заброшен.
В ход был пущен еще один аргумент. Мода! Здесь тоже настигло разочарование. Самые престижные костюмы от всемирно известных модных брендов висели на нем тряпками. Перемерено было бессчетное количество. Ни один костюм не получил места в шкафу. Не помогло и обращение к индивидуальному пошиву.
- С вашей фигурой, молодой человек, лучше подойдет то, что будет вас незаметным делать. Не гонитесь за модой. Она не для вас, - вынес вердикт известный всему городскому бомонду портной.
Не помогло и обращение к стилистам. Те, обычно, качали головой, когда оглядывали сочащиеся перхотью волосы и лицо, в частых пятнах огромных прыщей. В одном из модных салонов его и вовсе выставили за дверь. Сказали, что разносчикам заболеваний волос вход запрещен.
Он обратился к врачам, все еще уверенный, что красота станет ему доступна. Побывал у четырех дерматологов. Вердикт их был единодушен – неправильный обмен веществ и дикий гормональный дисбаланс.
- Ждите, когда организм перестроится, и ваши гормоны придут в норму, - от этого ответа он окончательно понял невозможность достичь успеха с помощью внешности.
Все больше и больше начинал он ненавидеть окружающих. Еще бы! Они смеют не замечать такого выдающегося человека, как он!
В погоне за известностью учеба полностью оказалась заброшенной. Четверка стала редкой гостьей в его дневнике. Учителя на педсовете несколько раз предпринимали попытки выставить подобного ученика за дверь. Школа считалась элитной, такое манкирование учебой в ней являлось антирекламой. Но его отец пользовался в городе немалым весом. Педсовет, в конечном итоге, не посчитал себя в праве обидеть столь известного человека. Сына оставили доучиваться.
Тетради его в последние полгода учебы сплошь заполняли ровные ряды красивых автографов. Он не надеялся, он не сомневался – слава его настигнет. Умение писать автографы пригодится.
Оценки аттестата о среднем образовании предсказать труда не требовалось. Сплошные тройки. Лишь вмешательством отца можно объяснить тот факт, что его приняли все же на бюджетное место журфака университета.
В университете он остался, как и в школе, сторонним наблюдателем. Людям свойственно игнорирование серости. Молодым людям – тем более.
Друзей новых не появилось, хотя и старых не наблюдалось. Девушки обходили стороной. Жизнь превращалась в череду скучных серых будней. Только любование собой в зеркале и тренировка в раздаче автографов продолжала скрашивать дни.
На новый год отец решил порадовать сына. В доме появилась престижный ноутбук. Компьютер у сына был, даже целых три. Но обращаться с этим чудом техники бывший школьник и возможный журналист так толком и не научился. И не потому, что останавливала сложность. Нет! Остановила необходимость учебы. Да и что делать с этими железками. Играть? Он пробовал. Даже заходил на сайты, где шли соревнования игроков, но быстро охладел. Легкой славой там и не пахло.
Почему-то ноут его увлек. Он не понимал причины, но чувствовал, что момент славы близок. И именно ноут приведет его к долгожданному результату. А еще и легкость управления новой операционной системой! Это еще больше укрепило тягу к новому времяпрепровождению. Автограф, правда, дать представлялось невозможным. Поломать непривычную к раздумьям голову над такой проблемой поломать пришлось. Выход нашелся, когда на глаза попался старенький заброшенный фотик. Скоро целая череда качественных электронных снимком была запасена и размножена в папке «Мои документы» ноутбука.
Теперь предстояло уловить, когда и где может ожидать слава.
Случайные блуждания по сети затащили его на один из форумов. Истина предстала перед ним во всей красе. Вот он – путь к Славе!
Он полюбил возможность безнаказанного издевательства над посетителями форума и получил первую в своей жизни известность. За три месяца его узнали все члены этого сообщества. Наконец, наступил тот момент, к которому он готовился всю жизнь! Его узнавали. Перед ним трепетали. Его даже почитать стали.
Он купался в лучах известности. Он упивался лаврами подстрекателя и хулителя. Он видел себя на вершине форума, а остальные поклоняются ему оттуда, снизу.
Когда он всласть поиздевался над новенькой, модераторам надоело. Бан!
Пережить позор было невозможно.

Утром мать нашла его тело висящим на люстре. Ноутбук остался включенным. На экране крупно выделялись самые обидные для жаждущих преклонения слова.
«Ничтожно серости с замашками Наполеона нет места в обществе».

Стоит ли жажда славы жизни?

- Понимаете, во время ритуала присутствие посторонних не желательно. Вы можете вызвать нарушение тонких полевых настроек, - продолжал зудеть Ивченко, постоянно поправлял указательным пальцем очки.
- Ты, паскуда, кого посторонним называешь? Тебе сколько зелени перепало, а? Или проводишь процедуру при мне или… Ты же меня знаешь? Знаешь, знаешь, вошь ученая! Не забывай где твоя пассия!
- Валерий Александрович, ну зачем вы так? Не надо мне угрожать. Я предупреждаю просто, что вероятность успеш…
- Заткнись! Надоело твою замудрую чепуху слушать. Клавка! Подь сюды, - Валерий Александрович Злоев по прозвищу Упырь поманил пальцем телохранительницу, потом ткнул тем же прокуренным пальцем в грудь Ивченко, - Головой мне за него отвечаешь. Чтоб этот паскуда здесь завтра был. Никуда не выпускать!
- Валер, а мне одной за ним присматривать, или взять кого позволишь?
- Что, развлечься хочешь вечерком? Вот с этим ученым бы психом и… Не зыркай ты волком-то! Знаю твои вкусы. Маринку прихватить можешь. Или эту, как ее, новенькую.
- Валер, а обеих?
- Ну, ты и зверь-баба! Ладно, добрый я. Пришлю обеих. Развлекайтесь. Но за этим смотри в оба, если сбежит, всех троих порешу.

Лешка Ивченко метался по комнате.
Если бы не Лена! Два месяца с ней перевернули его душу. Он не мог оставить ее, не мог просто уйти. Упырь знал, кого брать в заложники!
- Черт, черт, черт! Тупица я! Болван! Влюбленная размазня! – ругательства и прочие междометия текли из него бурным потоком. Он подскочил к стенке и пару раз ткнулся с размаху в нее лбом. Внезапно остановился, потер ушибленный лоб ладонью и заключил, - А это мысль!
И начал готовиться. В кармане плаща нашелся подходящий кусочек мела. Это хорошо! Это великолепно просто. Иначе бы пришлось кровью чертить. Вида же крови Лешка не терпел.
На письменном столе лежала пачка свечей и спички. Рядом блокнот и карандаш.
Ивченко усмехнулся.
- Заранее все выложили. Подготовились, сволочи. Ну, я им…
Он сел за стол, вырвал листок и начал быстро что-то черкать. Губы его шевелились, лоб хмурился. Он иногда закусывал карандаш и устремлял взгляд в потолок.
Наконец, все было готово. Расчеты закончены.
- Бойцы элитные! Будут тебе бойцы! – шептал Лешка угрозы с такими зверскими интонациями, что будь его охранницы в комнате то, не задумываясь, всадили бы в него пулю.
Но девицы веселились за стенкой. Оттуда слышны были очень выразительные звуки.
Лешке плевать было на все вздохи и стоны, он ползал по полу, чертил мелом какую-то хитрую фигуру, то и дело заглядывал в листок и бормотал себе под нос, - Здесь дуга на северо-северо-восток, а вот этот луч к западу…
Он встал, отряхнул колени и внимательно оглядел фигуру на полу. Затем взял пачку свечей и спички, поджег одну свечу и начал расставлять остальные в ведомые только ему точки фигуры, предварительно подплавляя воск. Наконец, сел на стул и вытер выступивший на лбу пот.
Наступала последняя стадия. Лешка крови не любил, но необходимость заставляла, и он достал из воротника плаща тщательно спрятанную иглу. Игла была старинной, из позеленевшей от времени бронзы. Лешка поморщился, вздохнул, зажмурил глаза и проткнул большой палец. Его трясла мелкая дрожь, но он пересилил себя и уронил каплю крови точно в центр фигуры.
- Ты, кто уносит жизнь и забирает свет, - начал он подрагивающим голосом. Он повторял торопливым речитативом выученное давным-давно заклинание. Голос его становился то неслышным почти, то взлетал немыслимым криком.
В соседней комнате послышалась возня, потом раздался стук в дверь.
- Эй, ученый, ты чего там шебуршишь? – в голосе Клавки слышались истеричные нотки. Ручка двери дернулась пару раз, и тогда Клавка заорала, - Открывай, глиста очкастая! Открывай, а то мозги по стене размажу!
Запертая изнутри дубовая дверь сталинских времен держалась крепко.
- Ах ты, сука!
А заклинание все лилось и лилось. Воздух в комнате набух темнотой. Ощутимо несло озоном. По углам вихрями кружило пыль. Фитиль одной из свечей затрещал, заплевался воском и вспыхнул. Через пару секунд вспыхнула еще свеча, и еще…
В коридоре грохнул выстрел. Дверь в районе замка встопорщилась щепой.
Алексей закончил заклинание. Все свечи горели. Над центром фигуры висел туманный черный шар. В комнате воцарилась бы тишина, но этому мешал шум от штурмующих дверь девок Упыря.
Еще выстрел. Дверь не выдержала, распахнулась. В комнату фуриями влетели три полуобнаженные красотки и ... Рука Лешки медленно поднялась и указала на них. Из черного шара ударили три молнии. Их стремительный черный росчерк выпил из пространства комнаты весь свет. Когда тьма начала рассеиваться, то комната оказалась пустой.
Ни Алексея, ни охранниц, ни фигуры со свечами. Даже стол исчез. Только сиротливый кусочек мела на полу, да расщепленная выстрелами дверь чуть покачивалась от сквозняка.

Упырь был в бешенстве.
- Разыскать! Из-под земли! – орал он на всех.
Наконец, выкричался, прошел к комнате, где на огромной кровати оставались следы бурного вечера девиц. Он встал на пороге, опершись рукой на косяк, потом повернул голову к главе своей службы безопасности.
- Эти-то куда делись? – спросил он и ткнул в разбросанную одежду, - Не могли ж они так вот, без трусов даже? Разберись, Михалыч. И этого, как там его, экстрасенса пригласи. Пусть посмотрит. Может и впрямь…
Упырь еще раз окинул следы любовных игрищ, брезгливо сплюнул и развернулся к выходу.
Анатолий Михайлович Усов, бывший майор спецназа ГРУ, а ныне главный сыскач Упыря, еще раз прошелся по опустевшей квартире. Он заглянул во все комнаты, потом прошел в ту, где держали Ивченко и опустился на корточки у сиротливого кусочка мела. Достал мобильный.
- Это Усов… Нужна ваша помощь… Нет, это срочно… Хорошо… Запишите адрес, - он продиктовал адрес и напоследок бросил, - Жду!
Поднялся с корточек, отошел к двери и поколупал щепу у пулевого отверстия.
- Что же здесь было? – пробормотал он, покачал головой и вышел из комнаты.

Особняк Злоева скрывался от посторонних глаз трехметровым забором с колючкой, битым стеклом и прожекторами. Были и прочие охранные премудрости в виде систем наблюдения, кучи охранников и своры злобных псов.
Волна криминальных разборок давно схлынула, и охрана неслась не то, чтобы небрежно, но вполглаза. Даже регулярные нахлобучки Усова не могли приучить бойцов быть внимательнее к обязанностям.
Вот и сейчас, вместо полуночного обхода периметра по расписанию они кучковались у телевизора в павильоне охраны у ворот. По телику транслировали очередной матч чемпионата мира по футболу. Болельщики сгрудились у экрана. Остальные наливались пивом по случаю дня рождения Витька. Сам Витек похрапывал в кресле у мониторов. Его ноги были задраны на пульт, из зажатой в руке бутылки докапывали последние капли в лужу на полу. Мирное его посапывание не прерывали даже выкрики болельщиков.
Когда на экране одного из мониторов метнулись три расплывчатые тени, то тревогу поднимать было некому.
- Гол! – дружный хор возопил у телика. Одновременно с ним входная дверь распахнулась с такой силой, что слетела с петель и с грохотом проехалась по полу к самому пульту.
Все голову дружно повернулись к дверному проему. В нем стояла голая женщина! Все ее тело было вымазано чем-то густо зеленым, только белки глаза да оскаленные зубы сверкали. Широкие бедра, узкая талия, напряженные соски тяжелых полушарий грудей.
Всё стихло на мгновение. Даже из телика перестал рваться восторженный рев трибун.
- Ба… Ба… Ба-ба! – очнувшийся Витек ощерился в пьяной улыбке, - Иди к нам, мы тебя любить станем. По очереди!
Он потянулся руками к женщине, кресло поехало в другую сторону, и Витек сверзился. Шум его падения вызвал целый водопад действий. В сторону двери мигом уставились два десятка стволов. Но женщина как растворилась.
- Ы-ы-ы, где? – вырвалось у одного из охранников, и он медленно двинулся на полусогнутых к зияющему в ночь проему.

Усов гнал со всей возможной скоростью. Джип болидом несся по пустынному шоссе. Снопы света из фар освещали мокрую от дождя дорогу.
Он еще раз попробовал связаться с охраной. В гарнитуре опять засвиристели длинные гудки.
- Кретины! Ну, я вас…
Что он сделает с нерадивыми подчиненными, так и осталось невыясненным. Свет фар выхватил за поворотом пустующий зев распахнутых ворот. Завизжали тормоза.
Джип закружило на скользкой дороге, и Усов едва сумел избежать аварии. Он выскочил и метнулся к павильону охраны с пистолетом наизготовку. Там царил мертвый покой и темнота.
Павильон был пуст. Только под ногами хрустело стекло разбитых окон, да еще в центре помещения светилась призрачным светом странная кособокая фигура на полу из множества овалов и ломаных отрезков. Вокруг фигуры оплывали черным пламенем семь восковых свечей.
- Опоздал, - устало прошептал он и сполз по стенке на пол. Пистолет выскользнул из его расслабившейся руки. Он сидел в полной неподвижности с минуту, потом достал мобильник.
- Усов… Нет, не успел… Следы? Есть следы! А людей нет!... Не психую… Через сколько?... Так точно, понял! Жду!

Он поднялся и медленно поплелся к джипу. Оставалось только ждать.
Он сидел на подножке и тянул неизвестно какую по счету сигарету. В кармане завибрировал телефон.
- Слушаю!... Где?... Черт, неужели предусмотрел?... Нет, не вам… Понял… Попробую… Не знаю, минут через двадцать, может – через полчаса… Есть!
Окурок описал огненную дугу и коротко пшикнул в луже.
Усов направился к особняку. Ждать помощи не приходилось. Его новые наниматели, что вплотную заинтересовались возможными последствиями сотрудничества Упыря с Ивченко, застряли перед обрушившимся по непонятной причине мостом.

Холл сверкал мрамором и хрусталем через распахнутые настежь двери. Анатолий Михайлович осторожно подкрался к окну, глянул вовнутрь. Пусто. Он помедлил чуть и двинулся к дверям.
В доме царила тишина. Ни криков, ни пальбы слышно не было. Он внимательно осмотрелся и начал приближаться к лестнице. На щеку что-то попало. Усов машинально вытер и уставился на окровавленную ладонь, затем бросил настороженный взгляд вверх. На балюстраде второго этажа висело тело. На опущенных пальцах рук набухала капля.
Усов стремительным броском преодолел лестницу. В холле второго этажа лежало несколько человек. Он присел к ближайшему. Пальцы привычно нащупали артерию на шее. Мертв. Остальных проверять он не стал, сразу направился к двери в левое крыло.
Та была полуоткрыта. Через щель виднелся коридор с несколькими валяющимися телами. Усов чуть тронул створку, и тут показалась медленно бредущая к холлу фигура человека.
Гнетущую тишину особняка разорвал выстрел. Человек дернулся, но продолжил движение к двери. Еще выстрел и еще. Пули явно попадали в цель. Но человек продолжал неспешно идти к двери.
- Вы думаете, что меня можно остановить этим? – произнес он.
Усов бросился вниз. Там он затаился за колонной, наблюдая через отражение в окне за верхом лестницы. Через несколько секунд показался тот непонятный человек. Он спускался по лестнице неспешно. На мгновение замер. В окне было видно, что осматривает холл.
- Выходите, не бойтесь. Я ничего не буду вам делать. Наделался уже. И оружия у меня нет. Видите? – человек поднял руки с растопыренными пальцами вверх.
Усов медленно вышел из-за колонны. Пистолет в его руках смотрел человеку в грудь.
- Кто вы?
- Я? Ха! Обманутый влюбленный дурак!
- Имя, фамилия?
- Думаете, это вам даст что-то? Ивченко я, Алексей Петрович Ивченко. Бросайте вы в меня целить. Если уж так приспичило, то стреляйте. Пу-у! – Ивченко резко выбросил руки вперед.
Усов выстрелил в ответ на движение. Пуля продырявила плащ, но человек лишь покачнулся слегка, а потом невесело ухмыльнулся.
- Я же говорил, что меня этим не взять, - Алексей покачал укоризненно головой и засунул палец в дыру от пули. Он протянул раскрытую ладонь, показывая Усову покореженную пулю, опустился на ступени и предложил, - Подсаживайтесь лучше. Поговорим.
Несколько мгновений бывший майор взирал на пулю, потом опустил пистолет и подсел к Ивченко.
- Знаете, я боялся крови. Всю жизнь боялся, до сегодняшнего вечера. А оказалось, не надо бояться. Особенно если кровь – чужая, - Алексей говорил негромко и неторопливо, - Я вам расскажу все, а потом, если хотите, отвечу на пару-тройку вопросов. Только учтите, времени у меня осталось немного. Сейчас сколько, часа четыре утра? Не отвечайте, не надо. Мне надо уйти до рассвета.
Усов сидел и слушал нехитрую историю.
Алексей Ивченко оказался потомственным колдуном в хрен знает каком поколении. Он усердно изучал оставленные предками записи. Ставил первые опыты. Пытался осознать, что же такое колдовство и магия.
Потом встретил Упыря. Тот неизведанным способом выведал, что Ивченко может колдовать, начал потихоньку приручать парня, давать деньги, направлять изыскания колдуна в нужное русло.
Затем появилась Лена. Алексей влюбился до беспамятства.
Постепенно выяснилась цель Упыря – абсолютно послушные убийцы. Такие, чтобы никого и ничего не боялись, чтобы выполнить могли любой приказ. Алексей долго отнекивался, но Упырь давил и давил. В конце концов, Ивченко пришел однажды к себе домой и обнаружил вместо Лены записку.
- Мне выбирать пришлось. Или абсолютного убийцу дам в руки этому, - Алексей кивнул наверх, - Или… Вот и пришлось мне войти во тьму. Вы наверху там найдете Лену. Вы ей помогите. Я их там вдвоем…
Ивченко помолчал немного. Было видно, что ему трудно рассказывать дальнейшее.
- В общем, Упыря я отдал тем, кто из его охранниц получился. Он недолго мучился. Может минут пять, может больше чуть. Я не смотрел на часы. Вы не ходите туда. Там грязи много. А она спать осталась. Не смог я ее… Мне Упырь сказал, что он специально ее ко мне… А я, вот…
Они посидели еще немного молча.
- Ну, пошел я. Пора уже, а то рассвет скоро. Нельзя мне здесь на рассвете. Я лучше на воле… Да, остальных я отпустил сразу. Можете не волноваться.
Алексей поправил очки указательным пальцем, поднялся и направился к выходу в начинающую сереть мглу.
Усов сидел на лестнице и задумчиво вертел в руках пистолет. Наверху послышался испуганный женский вскрик, топот босых ног и сумасшедший смех. Но у бывшего майора было более серьезное дело. Его глаза бегали с мобильника на пистолет, а в голове бродили мысли. Пакостные мысли. Он, такой сильный и волевой, тринадцать лет трудился исключительно ради денег, а этот слизень очкастый сумел совершить Поступок.
- Ненавижу! – шептали губы, пробуя на вкус холодное дуло. Палец ощутимо подрагивал на курке.