С.Т. Колридж, крупнейший шекспировед эпохи романтизма, понимал характер трагедийного протагониста прежде всего как психологический портрет. В своих работах о «Гамлете» он развивает идею о гипертрофированном воображении Принца, которое открывает герою путь в высшие сферы. При этом гипертрофия воображения угнетает деятельное начало протагониста, потому Гамлет неспособен осуществить возложенную на него миссию мстителя:

«Шекспир намеревался создать портрет человека, в чьем воображении весь внешний мир, с его событиями, предметами и образами, предстает будто в тумане; он для него лишен всякого интереса, интерес к нему возникает у Гамлета лишь в тот момент, когда этот внешний мир вдруг отражается в зеркале его сознания. <...>

Поэт помещает Гамлета в такие тяжелые обстоятельства, в каких только может оказаться человек. ... Нескончаемая работа разума побуждающая к действию, сменяется столь же нескончаемыми уловками уйти от любого действия, а затем снова непрестанные укоры совести за медлительность, преступную беспечность, - на это самобичевание уходит вся энергия души. И это вовсе не трусость; Гамлет изображен отважнейшим человеком своего времени, и медлит он вовсе не из желания все рассчитать заранее и уж, конечно, не потому, что у него замедлено восприятие, ведь Гамлет наделен даром постигать души окружающих его людей; нет, в этом повинно отвращение к действию вообще, увы, такова участь тех, кто вмещает в себе весь мир!».

По Дакина Ю.М. Шекспировский «Гамлет» в британской литературной периодике XIX века: открытие характера

«Он весь поглощен размышлениями – и только думает вслух. Не следует поэтому пытаться усилить впечатление от его речей излишней подчеркнутостью интонаций или натянутой преувеличенностью жеста; не нужно ничего произносить в расчете на слушателя. В роль Гамлета нужно вложить как можно больше от аристократа и ученого – и как можно меньше от актера. Чело Гамлета должно как бы против его воли заволакиваться облаком печальной задумчивости, но на нем не должна лежать печать постоянной мрачной угрюмости. Гамлет исполнен слабости и меланхолии, но в его натуре нет грубости. Он самый привлекательный из мизантропов»

По Дакина Ю.М. Шекспировский «Гамлет» в британской литературной периодике XIX века: открытие характера

Томас Элиот в своей статье «Гамлет и его проблемы» (1919 г.), после анализа пьесы уверенно заявляет:
«В том, что материал не поддался Шекспиру, не может быть никаких сомнений. Пьеса не только не шедевр – это безусловно художественная неудача драматурга. Ни одно его произведение так не озадачивает и не тревожит, как «Гамлет». Это самая длинная из его пьес и, возможно, стоившая ему самых тяжких творческих мук, – и все же он оставил в ней лишние и неувязанные сцены, которые можно было бы заметить и при самой поспешной правке. <…> Под его пером тема вполне могла разрастись в трагедию … продуманную, цельную, как бы высвеченную солнцем. Но «Гамлет», как и сонеты, полон чего-то такого, что драматург не мог вынести на свет, не мог продумать или обратить в искусство».

По И.Фролов "Уравнение Шекспира, или «Гамлет», которого мы не читали"

Возможно именно успех Шекспира как драматического поэта вызвал в нем чувство неудовлетворенности собой, которое получило отражение в "Гамлете". Драматический поэт способен вообразить чувства любого человека, и поэтому его занимают вопросы: "Что есть я?" "Что я чувствую?", "Могу ли я чувствовать?" Художники страдают не от избытка эмоций, а скорее от их недостатка. Превратитесь в зеркало — и вы начнете сомневаться в реальности самого зеркала.

Был ли Гамлет действительно влюблен в Офелию? Он утверждает это в конце пьесы:
...
Все же позволим себе усомниться. Так или иначе, неприязнь, которую выказывал по отношению к ней Гамлет, и его отречение от её любви противоречат словам принца из последнего акта. Он подозревает Офелию в соглядатайстве, что, возможно, восходит к какой-то ранней, дошекспировской версии "Гамлета", где дочь Полония шпионила за принцем.

Гамлет совершенно поглощен собой, интерес к собственной персоне не покидает его до самого конца. Он медлит. Задача состоит в том, чтобы найти себя, принять настоящее. Не восклицать: "Пала связь времен! / Зачем же я связать её рожден?"[107] (I.5). То есть: "Все было бы в порядке, если б обстоятельства были другими". Я не должен желать быть кем-то другим. Я должен осознать, что мне не следует скрывать часть себя от себя же и пытаться разрешить ситуацию так, как это делает Брут (и, подобно Бруту, воспринимать ситуацию проще, чем она есть). Мне необходимо найти себя. Как выйти за пределы того естества, в которое я облек себя, а затем все забыть? Я не должен предоставлять этот выбор року или обстоятельствам, как человек, прыгающий в беспутство.
... Гамлет не делает ни того, ни другого. Он лишь находит ситуацию интересной и отмечает, "Что можно жить с улыбкой и с улыбкой / Быть подлецом" (I. 5).

Почему Гамлет бездействует? Он должен найти ответ на вопрос: "Кто я?" Ему чуждо само понятие смысла существования.