Смотрите внимательно: я выкидываю в окно своего Оскара.
Чуточку театрально, с изящным размахом, в остальном все как в жизни. И – шмяк! - он уже лежит на лужайке перед домом. Будет лежать там, пока кто-нибудь не удосужится его подобрать.
Эту статуйку я получил за роль инквизитора в фильме, который полностью разрушил мою жизнь.
Жена теперь принимает мои вечерние ласки точно прелюдию к казни. Дети прячутся от меня по углам, только подарками удается выманивать их оттуда.
Из всех друзей остался лишь один: он слеп с рождения и потому не мог видеть моего фильма.
Роль я отыграл превосходно. Полагаю, что мистер Станиславский мне бы поверил, может быть даже обнял и пустил слезу. И вообще, в чем моя вина, если хорошая игра вызывает в людях такие бури необузданных чувств? На пальцах можно подсчитать все мои неудачные роли. Причем, заметьте, всего одной руки.
Голос у меня тихий, способный усыпить младенца. Но одновременно и громоподобный, впору заткнуть из-за него уши. Все, впрочем, зависит от произносимых мною слов.
- Накажите как следует этого христопродавца!- произношу я во весь голос.
Христопродавца играет известный актер, а здесь, на скамье, лежит его дублер и кричит голосом актера. Но актер недоволен.
- Я бы на вашем месте,- говорит он,- кричал по-другому. Вот так.
И демонстрирует, как надо кричать.
Публика, она совсем как дети - не понимает, что в кино все происходит понарошку. У дублера спина защищена войловой шкурой, кровь - всего лишь разведенный оливковым маслом кетчуп. Палач с силой прикладывается дублеру хлыстом вдоль спины. Тот кричит, кетчуп хлещет во все стороны. Вся зрительская ненависть, разумеется, выплескивается на меня, потому что все приказы здесь отдаю я. В дальнейшем дублеру поджаривают пятки, и нужно ли уточнять, что вместо пяток поджариваются деревянные тапочки, обутые на босу ногу.
Далее в пыточную вводят молодую женщину, и я отдаю приказ сорвать с нее всю одежду. Пытать, пока не сознается, что летала на метле на оборотную сторону Луны, чтобы встретиться с товарками. Палач понарошку исполосовал ей всю спину, подвесил за большие пальцы ног и окунул головой в затхлую воду. В сцене пришлось применить компьютерную графику: никакая женщина не выдержала бы такого обращения.
Все, происходящее на экране, выглядело настолько убедительно, что жена, дети и друзья сразу записали меня в список чудовищ. А комиссия из киноведов единогласно присудила мне Оскара.
Где он, кстати, сейчас?
Да ведь я только что его выкинул.
Сбегаю за ним, пока никто не подобрал.

Начало



Поутру мой взгляд привлек небольшой отряд из десяти примерно крестоносцев. В последнее время столько всего наипроисходило в Дании, что я ничему уже не удивляюсь. У нас уже который месяц прокладывают трубы, роют ямы; так вот, из одной из вырытых ям они и появились во всеоружии. Кони выбирались из ям с трудами: спереди их тянули под уздцы, сзади их подталкивали в круп. Но, выбравшись из ям на свободу, они вели себя достаточно уверенно: ржали, щипали травку.
- Эй,- крикнул один из рыцарей, углядев меня на алтане,- куда это мы попали?
Что я делал на алтане? Пил кофе. Раньше я пил пиво на том же алтане, виски, курил - жил там разнузданной жизнью, короче. Но вдруг исправился, перестал все. В данный момент пил кофе и робко удивлялся происходящему.
Я сразу понял, что все эти несчастные люди с лошадьми, оружием, сверкающими на солнце доспехами просто заблудились во времени.
Человек, обратившийся ко мне, говорил на знакомом мне кельтском. Он отличался от моего варианта этого языка, но не настолько, чтобы я ничего не разобрал. Некоторые слова все же остались вне моего восприятия.
Я назвал себя, свой город, королевство. Человек переглянулся с коллегами, посовещался, но видно было, что они до сих пор не понимают, где находятся. Но я им сразу чем-то приглянулся и они поинтересовались, не могу ли я проводить их до Палестины, помочь им освободить град господень.
Я сказал, что их было с десяток, но вынужден буду поправиться, поскольку их прибывало. Один за другим они появлялись из ямы: люди, лошади, оруженосцы.
Я спустился вниз, и меня сразу провели к человеку начальственного вида, который представился мне Ричардом. Он сидел на складном походном стуле, широко раздвинув в стороны ноги. Рядышком лежал шлем, щит, меч, копье. Чуть поодаль, на поле, несколько человек сооружали походную палатку.
- Ричард Львиное сердце?- поинтересовался я.
Рыцарю понравилось, как я его назвал: он рассмеялся, похлопал по доспехам в том месте, где полагается быть сердцу. Сказал находившемуся рядом клирику записать мои слова.
- А сам ты кто будешь, благородный человек?- поинтересовался он у меня. Впервые в жизни меня назвали благородным человеком- С виду ты молод, но вижу, что мудр не по годам, языки знаешь, может даже и грамоту. Писать обучен?
Я ответил, что писатель, а какой писатель не умеет писать. Сказал, что кличут меня Миккелем, но я на это не обижаюсь. Что в настоящее время разыскиваю работу, но тщетно - нет в королевстве работ.
- А какие работы разыскиваешь?- поинтересовался Ричард. Я перечислил ему все: от уборщика с педелем до дизайнера и архитектурного проэктировщика.
Ричард из вежливости кивал головой всякий раз, когда я упоминал про очередную работу, но заметно было, что он не все слова понимал: кельтский язык умер задолго до того, как на свете появились педели. Наш разговор начал напоминать мне очередной поход в рабочий центр, где советница не понимала большую часть из перечисленных мной работ.
- Я беру тебя на работу, Миккель,- сказал мне мой новый друг и поинтересовался, на какую зарплату я рассчитываю.
- Желательно, чтобы после налога получалось четырнадцать тысяч датских крон,- ответил я,- в противном случае, работать мне будет невыгодно.
- Не знаю, что это такое,- сказал он.- Что можно купить на эти кроны?
Я ответил, что квартиру оплатить, свет, тепло, телевизионную лицензию. А также покушать купить, что-нибудь из одежды, виски на выходные, жену сводить в ресторан. А на что-то большее крон уже не остается.
- Нескладно как-то живешь,- заметил Ричард и пообещал мне по возвращении из Палестины графство Кент во владение.- Мы здесь немножко заблудились,- продолжал он, махнув рукой в сторому ямы. Из ямы тем временем лезли и лезли крестоносцы: на глазок я определил, что их уже человек триста, не меньше, они уже заполнили собой все поле: рыцари, кони.
Старушки, вышедшие на улицу прогулять собак, смотрели на все это с недовольством. Одна из них на моих глазах начала названивать в полицию.
- Сколько будет отсюда до Палестины?- поинтересовался Ричард.
Я ответил, что пойду взгляну в интернете.
- Будь добр, взгляни, благородный человек,- подбодрил меня мой новый друг.
Я чуть не растаял: второй раз в жизни меня назвали благородным человеком.