Великолепный блеф Якова.

Сразу видно, что здесь редко появляются посторонние. А если и появляются, то либо остаются здесь, становясь своими, либо исчезают через один - два дня и никогда не возвращаются. Санта-Ной был удручающе скучен в этот жаркий июньский день.
На единственной улице не было ни души, когда Джемис подъехал к дверям салуна. В общем-то, только питейное заведение и оправдывало жителей этой дыры, когда они называли ее «городом». В Санта-Ной не было даже церкви.
Привязав коня, путник ввалился в салун. Единственная уцелевшая створка дверей жалобно скрипнула, оповещая владельца о появлении нового клиента. Владельцу было наплевать. Клиент подошел к стойке. Вынул из кармана монету. Постучал монетой по стойке.
- Комната есть? - в тишине, царившей вокруг, вопрос прозвучал странно. Как гармошка на кладбище.
- Есть, - голос старика оказался чем-то похож на карканье ворона. Не хрипотой или резкостью, нет звук вполне обычный. Но интонация…
- Сколько?
- Двадцать.
Молча заплатив, Джемис подхватил сумку и пошел к лестнице. Немногословие владельца, кажется, было заразным.
Кинув сумку на кровать, парень спустился и спросил где можно перекусить. Старик не спеша сходил на кухню, откуда принес окорок и кусок ржаного хлеба. Нацедил гостю стакан пива. Молча.
- Эй, отец, ты что, воды в рот набрал? Скажи хоть, сколько за обед возьмешь. – нарушил тишину Джемис.
- Лишнего не возьму. Уходить будешь, заплатишь. – выдав такую длинную речь старик замолчал и больше из него не удалось вытянуть ни слова.
Впрочем, вскоре недостаток собеседников восполнился с лихвой. Единственным человеком. Ворвавшись в зал, молодой парень, почти подросток, с порога потребовал себе литр виски. Расплатившись, он сразу направился к столику, за которым сидел приезжий, и с будничным видом водрузил на стол бутыль подозрительно мутной жидкости. Познакомившись с новоприбывшим, Дин Тырбрндр (фамилия обязательно через «ы») посетовал на недостаток нормальных собеседников в их захолустье. Правда, через пару минут, Джемис понял, что в данном случае требовался не собеседник, а собутыльник и слушатель. Через пару часов подошла к концу третья литровая бутыль, причем Джемис за это время выпил лишь три стакана тошнотворного пятидесятиградусного пойла. С закуской. Его собеседник едой пренебрег, а сивуху, выдаваемую здесь за виски, не морщась пил прямо из горлышка. При этом успевал болтать с такой скоростью, что его невольный слушатель успевал только кивать.
Дин Тырбрндр, похоже, был большим фантазером, так как из его речей следовало, что городок населен кем угодно, но только не людьми. К примеру мисс Морти – суккуб, демон в женском обличье, братья Аткинсы – двухголовый огр-людоед, которого молния Господнего гнева разрезала на две половины – одна тупее другой, а вышибалой в салуне работает настоящий оборотень.
- А кто же тогда, на самом деле, этот старик за стойкой? – поинтересовался Джемис, пока его собеседник вливал в себя очередную порцию виски.
- Он… Ну… - Дин вдруг смутился, начал заикаться, - Ну он… просто хозяин «Притона».
- Притона?
- Ага, так мы называем салун.
- А как его называет хозяин?
- Не знаю, наверное, никак. Он вообще не любит зря болтать. Ну, ты, наверное, заметил.
- А самого его как называют?
Дин только пожал плечами. Когда разговор коснулся личности хозяина заведения, этот феноменальный болтун вдруг сник. Так что, новых посетителей «Притона» они встретили безмолвием.
Но, похоже, Дин просто не мог долго молчать. Он тут же принялся знакомить Джемиса с остальными.
Билл и Родни Аткинсы, действительно, напоминали половинки двухголового чудовища: большие головы с глубоко упрятанными глазами; скособоченные, но могучие тела. Левая рука Билла и правая рука Родни были недоразвитыми. Впрочем близнецы оказались хоть и простоватыми, но приветливыми людьми.
Яков-с-болота пнул Дина, едва тот попытался назвать его Джейкобом. Потом представился сам. От него действительно пахло болотом. Не то чтобы мерзко, но как-то странно.
После того, как все пропустили по стопке из уже четвертой бутыли, купленной Дином, тот предложил сыграть партию-другую в покер. Все завсегдатаи согласились и полезли осматривать карманы.
- Эй, Джем, ты присоединишься? – спросил Дин.
- Нет, пожалуй. Я не очень хорошо играю, - Джемис смущенно потупился.
- Да брось, мы все не профессионалы.
- У меня денег не так много, да и комнату я только на день проплатил.
- Двадцать?
- Двадцать.
- Парень, старик всегда берет двадцатник, на день ты останешься или на месяц.
Джемис присвистнул. С такими расценками он мог прожить в «Притоне» хоть несколько лет.
- Ну, давай с нами, а то с остальными уже надоело. Джейк… - получив под столом увесистый пинок Дин, тут же поправился, - Яков никогда не блефует, а у братьев все на роже написано.
Немного помявшись для вида, Джемис согласился. Обсудив с Яковом правила, понял, что они вполне привычны. Сели играть.
Вначале ставки были просто смехотворные, игроки приглядывались к новичку, а он – к ним.
Яков действительно не блефовал. Дин, напротив, набрал кучу мелочи, постоянно завышая ставки. Близнецы играли осторожно и, вопреки мнению паренька, всю игру сидели с каменными лицами.
Затем игра пошла посерьезнее и Дин быстро вылетел, поскольку один из братьев поймал его на довольно крупном блефе. Ставки постоянно росли, «неопытный» Джемис медленно выигрывал. Он мог бы выигрывать гораздо чаще, но не хотел спугнуть партнеров. Новичком в карточных играх он конечно же не был. Более того, последние три года карты обеспечивали ему, хоть и не очень спокойную, зато безбедную, жизнь. А спокойствие ему обеспечивал револьвер за пазухой. Пользоваться им приходилось нечасто, но игрок был уверен – в случае чего он сумеет за себя постоять.
Началась последняя партия. Игроков осталось только двое. Последняя возможность для местных не потерять лицо. Раздавая карты, Джемис подумал, что в сущности все они славные ребята, и выиграв, он потратит часть полученных денег чтобы угостить их выпивкой. Причем, в отличие от большинства предыдущих подобных случаев, сделает это с удовольствием.
Когда карты были розданы, Яков сделал странную вещь: не смотря в карты, он предложил сделать первую ставку. Джемис с удивлением согласился – все-таки денег хватало, и он мог позволить противнику слегка почудить. Впрочем, Яков-с-болота если и чудил, то весьма основательно – он поставил больше половины своих денег. Бродяга поддержал. Посмотрел карты, поменял две. Яков, не смотря в карты, повысил ставку. Джемис поддержал, затем поменял еще одну карту. Яков, все еще не смотря в карты, поставил на кон остаток своих денег. У Джемиса в руке оказалось каре дам – отличная крепкая комбинация. Впрочем, играть он все равно не собирался. Он просто поставил на кон все свои деньги. В полтора раза больше того, что было у Якова. Приемчик был не очень красивый, но эффективный. Все, теперь противник встанет, кинет карты на стол, и они все смогут спокойно выпить по несколько стаканчиков чего-нибудь крепкого, обсуждая прошедшую игру.
Яков встал, аккуратно положил карты, затем подошел к стойке и попросил у старика в долг. Вернувшись за стол, он посмотрел в карты и поддержал ставку. В лице Якова ничего не изменилось, но Джемис вдруг ясно осознал, что противник более чем уверен в своей победе. Благодаря этой своей способности, бродяга часто выигрывал у гораздо более опытных противников. И сейчас дар Джемиса ясно сказал ему – Яков выиграл. А это означало, что денег больше не осталось, и теперь чтобы просто расплатиться за обед, придется неделю или две мыть посуду в «Притоне». Для того чтобы снова начать играть, придется работать не меньше месяца.
Ну, нет, – Джемис сжал зубы – это не для меня. Отпрыгнув от стола, он быстро выхватил пистолет и приказал отдать ему все деньги.
- Парень, забирай все. Только деньги, которые я взял у старика, не трогай. – Яков пододвинул деньги к краю стола, оставив себе небольшую кучку.
- Нет, так не пойдет. Уж если грабить, то на все, что есть.
- Джем, давай я лучше к себе сбегаю и еще денег принесу. И еще у меня часы золотые есть, отцовские. Все вместе даже больше получится, чем Яков одолжил. – Дин говорил быстрее, чем обычно. При этом смотрел в глаза Джемиса, словно не замечая направленного на него оружия.
- С чего ты вдруг так расщедрился?
- Да, так, – Дин потупился, – Человек ты вроде хороший… Жалко.
- Если ты только наши деньги возьмешь, - пояснил Яков, - то это наше с тобой дело. Для хорошего человека такой ерунды не жалко. А старик терпеть не может, когда его грабануть хотят. Сразу Люция вызывает.
- Люций – это что, здешний вышибала?
- Что-то вроде.
- Что ж, посмотрим на местного здоровяка, – заявил картежник, сгреб со стола все деньги и с вызовом глянул на хозяина «Притона». Тот, как всегда, был каменно спокоен. В ответ на явную издевку Джемиса, он только мотнул головой в сторону двери. В проеме стоял невысокий, обросший жестким седым волосом человек в одежде на несколько размеров больше нужного.
- Эй, Дин! Вот Яков – водяной, близнецы – огр располовиненный, а Люций – кто, барабашка? – от внешнего вида «амбала» Джемису стало смешно.
- Люций – оборотень, – совершенно серьезно ответил Дин. И тоскливо добавил, - зря ты про него так…
Волосатый вышибала переглянулся с хозяином и стал неторопливо приближаться. В его походке не было ничего угрожающего, но равнодушие, с которым Люций отнесся к направленному на него оружию, вызывало опасение.
- Стой, ни шагу дальше, - приказал Джемис. Бесполезно.
- Подойдешь ближе – стреляю! – картежник был уже «на взводе», как и курок его револьвера. Седой лишь усмехнулся.
Грохнул выстрел, хлопнула и потемнела, пробитая вместе с ногой, штанина странного охранника. Тот даже не замедлил шага. Один за другим прогремели еще два выстрела. С тем же результатом. Две дырки, и расплывающиеся по одежде темные пятна. Три последние пули разнесли голову, и все же свалили, казалось бы, неуязвимого Люция.
Картежник, проскочив к дверям, попытался перезарядить оружие. Коробка выпала из трясущихся рук, патроны рассыпались по полу. Джемис упал на колени и стал собирать их. Старчески дрожали пальцы, клацали зубы, загнанным зверем трепыхалось сердце. Он впервые убил человека.
- Парень, бросай деньги и беги, - тихо, но отчетливо произнес Дин. Вдруг вскочил и зло закричал, - БЕГИ, ИДИОТ!
Джемис ощерился:
- Щас, все брошу и побегу. Сначала патроны соберу, они мне недешево достались. А потом тихо-мирно… - картежник осекся. Тело убитого им охранника дернулось и начало меняться. Приглушенный хруст костей, быстро увеличивающихся в размерах, сменился низким стоном канатообразных жил, прорастающих под кожей существа. С резким щелчком встали на место суставы, и бесформенная куча плоти взметнулась вверх, обретая облик огромного полузверя.
Жесткая шерсть серебрится светом только что вышедшей Луны, адским жаром тянет из красной пасти, сверкают белые клыки. Мнимый убийца ошарашенно уставился на восставшего из мертвых Люция-зверя. Тот фыркнул и глянул прямо в глаза человеку. В удивительно человеческом взгляде чудовища читались лишь грусть и почему-то - одобрение. Через миг, взгляд помутнел, серебристая молния сверкнула по салуну и уперлась в картежника.
Джемис не успел заметить приближение зверя. Боль пришла резкой вспышкой, и, рванув за кишки, тут же отпустила. Уже лежа на давно немытом полу, он сквозь пелену милосердного обморока, все же чувствовал, как десятки зубов и когтей впиваются в тело, чтобы разбить, разорвать, рассеять по ветру.
Вот ошметки плоти, бывшие когда-то Джемисом, тончайшей паутинкой плывут в неведомые дали, подхваченные прохладным ночным бризом. Купайся в лунных лучах, пей молоко звездного света, но нет, что-то тянет вниз – в тяжкие оковы плоти.
Свалившись в тело, дух, который только что был неимоверно свободен, стремился ввысь, но, срастаясь с телом, все больше обретал прежние желания. Хотелось, чтобы билось сердце, хотелось прокашляться и вздохнуть полной грудью, хотелось жить.
Хрипя, Джемис втянул воздух, закашлял, харкая кровью, и открыл глаза. Физиономия Дина, сидящего рядом, оказалась вся в мерзкой красной жиже. Раны на теле затянулись, а пол рядом с ними оказался даже не помыт, а, судя по следам, скорее вылизан. Заметив, что картежник, по примеру Люция, воскресший из мертвых, удивляется неожиданной чистоте пола, болтун смутился, и принялся тщательно вытирать рот.
Парень не выглядел больным, но был странно бледен. На лице, выбеленном луной, темными провалами казались глазницы, в которых едва тлели угольки зрачков. Джемис пригляделся внимательнее, и хрипло с подвыванием захохотал. Немного очухавшись, он просипел:
- У-у-у, хр-хрр! Вот уж никогда бы не подумал: вампир, страшный ночной хищник, пьет спиртягу, болтает без умолку, и вылизывает пол в местной забегаловке! Гы-гы-гы!..
- Извини, меня жажда совсем замучила. Давно свежей не пробовал, вот и не сдержался. Она же все равно на полу была разлита… А что виски пью – так, ведь, оттягивает. Месяц-другой попощусь, а там, глядь, кто и в картишки поиграть заскочит, - затараторил Дин, - Не все ж такие люди хорошие, как ты. Иные сразу за нож берутся. А дурного человека и не жалко… Если на старика не лезут, то Люций не вмешивается, тут уж мы сами… Ну, и мне иногда перепадает чего. Хотя, что я рассказываю, ты теперь преемник Люция, сам все увидишь.
- Х-ха, на что здесь смотреть? За этими стенами – весь ночной мир, - насмешливо улыбнулся Джемис-человек.
- И он ждет меня, – счастливо оскалился Джемис-зверь, выпрыгивая сквозь распахнутое в ночь окно.

Запоздалый эпиграф:
Шепот травы во тьме,
Мертвенный холод ночной.
Лунный безумный свет
Вновь позовет за собой.


Дин грустно посмотрел вслед серебряному росчерку, мелькнувшему за холмами:
- А говорили – Преемник останется…
- Он вернется, – в унисон пробасили близнецы Аткинсы, – Не сейчас, и не скоро, но, он вернется.
- Вот и хорошо, - Дин бодро потер руки, - а теперь вернемся к нашим картишкам. Яков, Джемис ведь почуял, что у тебя беспроигрышный расклад. Давай, хвастайся.
Яков-с-болота гордо оглядел собравшихся, и бросил на стол карты. Окружившая стол компания поразевала рты: карты оказались совершенно никчемными. Яков с торжествующей улыбкой отчеканил:
- Двадцать одно! Ровно!
- Но Яков, мы играли в покер, а не в очко.
- О-о-о… Правда?

УИКЕНД

На третьем часу ожидания, наконец, началось. Безвольно висящий лес-трос, тренькнув натянулся, зажужжал, разматываясь барабан, звонко лязгнули стопора. Несколько секунд ничего не происходило, затем спиннинг-кар тряхнуло, угрожающе заскрипела стрела удилища.


- Дай слабину! Дай! – закричал, надсаживаясь, Карпов. – По чуть-чуть, йопты, лесу порвешь!


-Ух, здоровая, - Ивасев даже притоптывал от возбуждения. – Ну нифига себе какая здоровая!


- Не соскользнула бы, - скептически заметил Севрюгин.


- Ага, щас! – зло осклабился Карпов. – Плохо ты рыбу знаешь, братан! Вот так! – Это он опять, колдовавшему над сенсорикой пульта, Афиану. – Стравливай, а стрелу поднимай.


Тем временем, Фишер без излишней суеты расчехлял ПЗРК на крыше вездехода. От второй машины к нему, спотыкаясь, спешил Бакалао с ящиком снарядов наперевес.


- Какой идиот положил ракеты отдельно?! – Севрюгин возмущенно глянул на остальных.


- Не вали с больной головы на здоровую, ты сам их давеча с контейнером пива перепутал!


Афиану хотел было смахнуть со лба пот, но стукнулся рукой о стекло скафандра, и, ругнувшись на иврите, вцепился обратно в пульт. Гидравлика ныла, гидравлика канючила, плакала горючими слезами: меньше! Меньше нагрузки! На сигналы и предупреждения не обращали внимания, на них забили основательный болт. Карпов азартно орал то «вира» то «майна», Ивасев продолжал пританцовывать, а Севрюгин с нарастающим ужасом наблюдал, как под крайним аутригером, почва паутинилась трещинами.


- Тяни! – на лбу Карпова вздулись вены. – Тяни, в бога душу!


- Вылет стрелы большой! – скорее огрызнулся, чем ответил Афиану, - сломаем шарнир, а то и удилище.


С рыком «здесь тебе не Эрец-Исраэль, сионист хренов!» Карпов отпихнул того от пульта, запуская пальцы в коллоидный гель.


Поздно. Усиленный ферроволокном лес-трос на мгновение ослаб, а затем, резко натянувшись, лопнул с жалобным треньканьем. Но на это уже не обращали внимания: осыпаясь струями кварца, из беснующегося потока вздыбился террикон, топорщащийся слюдой чешуи, тотчас заблестевшей в лучах синего светила. Мигнули, дико вращаясь, глаза, каждый с автомобильное колесо. Тут же глухо рявкнул ПЗРК, ракеты беспомощно чиркнули по костяному гребню и взорвались в стороне. Террикон удлинялся, превращаясь в средних размеров эсминец, идущий на набор высоты. Ковшом экскаватора раскрылась и закрылась необьятная пасть, мелькнула вереница перепончатых лап-плавников, раздвоенный хвост…


- Манала жаба гадюку, - севшим голосом пробормотал Карпов.


Левиафан с оглушительным плеском нырнул, на прощанье взметнув хвостом цунами песка, подхвативший сорокатонный спинниг-кар, точно щепку.

Афиану, схватившись за голову, ругался по черному, но его никто не слышал: все звуки потонули в реве кварцевых масс и протяжном скрежете агонизирующего металла…





Вшестером в четырехместном вездеходе было тесно даже разговаривать: вторую машину расплющило выплюнутым из песчаного месива противовесом. Благо, никого не убило, лишь Фишер, во время спасительного прыжка вывернул лодыжку. Ехали молча до самого купола, лишь хрустел под траками аллювий. Только когда прошли дезактивационную камеру и избавились от скафандров, Ивасев негромко посетовал на то что «надо было нормальный спиннинг брать, а не эту переделку с мостового крана». Афиану только зыркнул на него исподлобья и сжал кулаки. Членовредительства не допустили, но и поддерживать Ивасева никто не стал, всем было ясно, что Амос глубоко переживает потерю спиннинг-кара. В рекреационную зону ввалились группами – Карпов и Севрюгин тащили, пытающегося наподдать в глаз побледневшему Ивасеву, Афиана, а Бакалао вел хромающего Фишера.


Сидевшие на лужайке женщины, увидев мужей, сразу все поняли и, без слов достав из холодильника колбу с перцовкой, ушли к детям, резвящимся на берегу ручья.


Рассевшись – сопящий и шумно дышащий Афиану с Карповым и Севрюгиным по одну сторону стола, остальные по другую – разлили по пластиковым стаканчикам водку. Выпили не чокаясь, захрустели малосольными огурчиками из гидропонного бака. Закурили.


- Ерунда! – ухмыльнувшись, Карпов хлопнул Афиану по плечу. – Ерунда, говорю, починим. Хошь, я тебе мотор свой отдам? У него там табунов, что в твоем Серенгетти! Будет как новенький, даже еще лучше. Завтра и начнем.


- No dudar de ello, - улыбнулся Бакалао.


Афиану неуверенно кивнул, Фишер уверенно разлил еще по одной. Через минуту, все уже вперебой обсуждали детали рыбалки, хрипло гогоча и разводя руками, а когда тех для масштаба не хватало, помогали ногами.


- Папа-папа! – черноволосый мальчуган лет десяти подбежал к столу. – Смотри, что я поймал!


В руке ребенка извивался окунь сантиметров десяти.


Афиану потрепал сына по голове.


- Леви, а на что ловил-то? – неожиданно спросил Севрюгин.


- На мотыля, - смутившись, сказал мальчик.


- А мы на что ловили?


- На торий, - недоуменно ответил Афиану.


- Отож, - Севрюгин потянулся к бутылке.


- Что «отож»? – Не понял Фишер.


- Отож, на мотыля надо было, - вздохнул Севрюгин, разливая остатки.


Первым захохотал Карпов, спустя секунду смеялись уже все. Только маленький Леви обескураженно рассматривал зажатого в руке окунька. Рыба лишь немо разевала рот и наверняка имела собственное мнение.


Но рыбу никто не спрашивал.

причастный (?) оборот выделяется запятыми.

И как это чудо-юдо еще ко дну не пошло? Может, рыбий пузырь летучим газом каким-то наполнен?)

я необразованное быдло, такому нужно кидать сноску со звездочкой, где будет написано, что в переводе с испанского, это значит "Не сомневайся".

<Солнце давно зашло за горизонт, но городской шум и не думал стихать. Туда- сюда носились по мосту грохочущие машины, торопливо шли по своим делам припозднившиеся прохожие. Издалека доносился веселый гул какого-то праздника. На мосту, облокотившись на перила стоял мужчина в длинном сером пальто. Единственным, что отличало его от других прохожих было его занятие. Он стоял и смотрел на звезды. Последнюю пару часов его взгляд упорно рыскал по небу, словно выискивая что-то.
- Эй, чем это ты тут занимаешься? - негромкий женский голос оторвал наблюдателя от звездного неба.
Мужчина обернулся и воззрился на говорившую с удивлением, и даже некоторой обидой. Говорившей оказалась довольно миловидная, темноволосая женщина лет тридцати. Она приветливо улыбалась.
- Простите пожалуйста, я просто перепутала вас с одним своим знакомым,- оправдывала свое восклицание женщина.
- Ничего страшного, - мужчина слегка улыбнулся в ответ. Он собирался вернутся к своему занятию, но женщина казалось не торопилась уходить.
- А что вы делаете здесь так поздно?
- Я...Я просто смотрю здесь на звезды.
Женщина с интересом посмотрела на собеседника и встала по правую сторону от него, так же облокотившись на ограду моста.
- Удивительно, я считала, что не осталось уже романтиков, способных просто смотреть ночью на звезды.
- Их никогда и не было. По-моему это один из главных мифов этой планеты. Сейчас уже все равно, поэтому я могу вам сказать. Я здесь не просто любуюсь звездами, я жду когда за мной прилетят.
- Интересно, кто за вами прилетит? - женщина явно восприняла это заявление как шутку.
- Мои собратья. Дело в том, что эта планета не является для меня домом.
- Вы хотите сказать, что вы инопланетянин?Это глупо...Хотя бы потому, что вы выглядите как человек.
Мужчина несколько удивился реакции женщины:
- Честно говоря, я не ожидал такой реакции. Редко случалось, что бы кто-нибудь из людей меня удивлял. Я ожидал вашего поспешного бегства от психопата. Но раз уж вам интересно...На моей планете жители выглядят точно как люди. Да и вообще большая часть населения других планет выглядят как мы с вами.
- А если не секрет, то откуда вы?- в женском голосе проскальзывал интерес наполовину со скептицизмом.
- Есть одна такая маленькая планетка...Не помню как она называется по вашему, вроде бы как-то на букву «Ю»...Мы называем наш дом Трисол. Я рассказываю вам это, потому что теперь оно может перестать быть секретом. Сегодня я улечу.
- Что ж, если вы пришелец, как вы говорите, то что вы делаете здесь, на Земле?
- Тридцать шесть земных лет назад я подвергся перерождению на Земле. Вас наверное это удивит, но во вселенной Земля выполняет роль эдакой планеты-тюрьмы.
- Что вы имеете в виду?
- Преступления и правосудие есть не только на вашей планете. У нас часто приговаривают преступников к так называемому перерождению. Объект полностью теряет память и начинает новую жизнь с нуля, с самого начала где-нибудь еще. Вы удивитесь, но большую часть населения Земли составляют именно такие перерожденные. Правда, они сами об этом не догадываются.
- Помоему, это не такое уж страшное наказание. Это скорее...второй шанс. Да и Земля, не кажется мне местом, подходящим для тюрьмы.
- Капля одиночества. Именно под таким именем Земля известна во вселенной. Здесь очень сложно быть счастливым. Я так и не понял почему. Перерожденные же страдают еще и от потерянной личности...Временами всех их гложет непонятная тоска о чем-то...Оторванные от родного дома, вынужденные строить жизнь заново в чуждых им условиях. Они не помнят об утраченном доме, но все рано грустят о нем. Мне всегда было их жаль, именно поэтому я пошел на этот эксперимент.
- Что за эксперимент? - кажется женщина уже давно забыла, что шла куда-то.
- Я всегда протестовал против подобной меры наказаний, считая подобное слишком жестоким. Я и мои соратники выступали с протестами, пытаясь добиться отмены этого наказания.
- Но что в этом плохого. Шанс на новую жизнь...
- Вот и они так же считали. А по мне даже обыкновенная смертная казнь гуманнее. Наши протесты не принимали всерьёз, хоть нам и удалось попортить им немало крови. Так продолжалось до тех пор, пока кому-то не пришла в голову идея подобного опыта. Добровольное перерождение и жизнь здесь в течении нескольких десятков лет. Кто-то должен был прожить тридцать лет новой жизнью, что бы потом авторитетно заявить, гуманно это или нет. Я сразу же согласился. И вот, тридцать шесть лет назад я вновь родился. Tabula rasa...или как там по вашему...Чистый сосуд, новая жизнь. Я начал жить как обычный землянин...Детство, любящие родители, школа, первая любовь...Я даже был доволен своей жизнью, тревожила лишь внезапная грусть, возникавшая когда я смотрел на звезды.
Кошмар начался с двадцати пяти лет. Я начал отрывочно вспоминать ту жизнь, а внезапная тоска стала настигать все чаще. Я уже был женат и моей жене не слишком нравились мои перемены настроения. К тридцати годам, я уже полностью помнил свою прошлую жизнь. Благо, мне хватило тогда ума не рассказывать об этом никому. С женой мы развелись, мы слишком отдалились друг от друга. Кажется она считала, что я постепенно схожу с ума...А я начал все чаще прогуливаться по ночам, ожидая когда за мной прилетят. И вот, последние шесть лет, я жду своего возвращения домой.
- Но вы же говорили о тридцати годах
- Быть может они уже забыли обо мне. А может и не планировали за мной возвращаться. Во всяком случае я рад, что рассказал вам об этом. Скоро начнет рассветать, мне пора.
Поплотнее запахнув пальто, мужчина медленным шагом двинулся прочь, и вскоре скрылся в одной из подворотен.
Его собеседница встретила рассвет на мосту, думая о том, что лишь в одном ночной рассказчик был прав: пришельцы с других планеты внешне совсем не отличимы от людей.
>

Сразу видно, что здесь редко появляются посторонние. А если и появляются, то либо остаются здесь, становясь своими, либо исчезают через один - два дня и никогда не возвращаются (От какого лица ведется повествование, кто нарратор, кто фокальный персонаж?). Санта-Ной был удручающе скучен в этот жаркий июньский день.
На единственной улице не было (повторяетесь)ни души, когда Джемис подъехал к дверям салуна. В общем-то, только питейное заведение и оправдывало жителей этой дыры, когда они называли ее «городом»(с каких это пор наличие гэнделя придает или не придает ПГТ статус города?). В Санта-Ной не было даже церкви.
Привязав коня, путник ввалился (зачем он это сделал?)в салун. Единственная (вы повторяетесь)уцелевшая створка дверей жалобно скрипнула, оповещая владельца о появлении нового клиента. Владельцу было наплевать. Клиент подошел к стойке. Вынул из кармана монету. Постучал монетой (а почему не носом? а почему не в потолок?)по стойке.
- Комната есть? - в тишине, царившей вокруг, вопрос прозвучал странно. Как гармошка на кладбище(в чем странность музыкального инструмента на похоронах?).
- Есть, - голос старика оказался чем-то похож на карканье ворона. Не хрипотой или резкостью, нет звук вполне обычный. Но интонация(какая интонация у карканья ворона?)…
- Сколько?
- Двадцать.
Молча заплатив(что вы обычно говорите когда платите?), Джемис подхватил сумку и пошел к лестнице. Немногословие владельца, кажется, было заразным( где в тексте указано что ГГ любит поговорить?).
Кинув сумку на кровать, парень спустился и спросил где можно перекусить. Старик не спеша сходил на кухню, откуда принес окорок и кусок ржаного хлеба. Нацедил гостю стакан пива. Молча.
- Эй, отец, ты что, воды в рот набрал? Скажи хоть, сколько за обед возьмешь. – нарушил тишину Джемис.
- Лишнего не возьму. Уходить будешь, заплатишь. – выдав такую длинную речь старик замолчал и больше из него не удалось вытянуть ни слова.
Впрочем, вскоре недостаток собеседников восполнился с лихвой. Единственным человеком. Ворвавшись в зал, молодой парень, почти подросток, с порога потребовал себе литр виски. Расплатившись, он сразу направился к столику, за которым сидел приезжий, и с будничным видом водрузил на стол бутыль подозрительно мутной жидкости. Познакомившись с новоприбывшим, Дин Тырбрндр (фамилия обязательно через «ы») посетовал на недостаток нормальных собеседников в их захолустье. Правда, через пару минут, Джемис понял, что в данном случае требовался не собеседник, а собутыльник и слушатель. Через пару часов подошла к концу третья литровая бутыль, причем Джемис за это время выпил лишь три стакана тошнотворного пятидесятиградусного пойла. С закуской(Почему подозрительно мутную жидкость, названную виски закусывают?). Его собеседник едой пренебрег, а сивуху, выдаваемую здесь за виски, не морщась пил прямо из горлышка. При этом успевал болтать с такой скоростью, что его невольный слушатель успевал только кивать.
Дин Тырбрндр, похоже, был большим фантазером, так как из его речей следовало, что городок населен кем угодно, но только не людьми. К примеру мисс Морти – суккуб (зачем нам мисс Морти?), демон в женском обличье, братья Аткинсы – двухголовый огр-людоед, которого молния Господнего гнева разрезала на две половины – одна тупее другой, а вышибалой в салуне работает настоящий оборотень.
- А кто же тогда, на самом деле, этот старик за стойкой? – поинтересовался Джемис, пока его собеседник вливал в себя очередную порцию виски.
- Он… Ну… - Дин вдруг смутился, начал заикаться, - Ну он… просто хозяин «Притона».
- Притона?
- Ага, так мы называем салун.
- А как его называет хозяин?
- Не знаю, наверное, никак. Он вообще не любит зря болтать. Ну, ты, наверное, заметил.
- А самого его как называют?
Дин только пожал плечами. Когда разговор коснулся личности хозяина заведения, этот феноменальный болтун вдруг сник. Так что, новых посетителей «Притона» они встретили безмолвием.
Но, похоже, Дин просто не мог долго молчать. Он тут же принялся знакомить Джемиса с остальными.
Билл и Родни Аткинсы, действительно, напоминали половинки двухголового чудовища: большие головы с глубоко упрятанными глазами; скособоченные, но могучие тела. Левая рука Билла и правая рука Родни были недоразвитыми. Впрочем близнецы оказались хоть и простоватыми, но приветливыми людьми.
Яков-с-болота пнул Дина, едва тот попытался назвать его Джейкобом. Потом представился сам. От него действительно пахло болотом. Не то чтобы мерзко, но как-то странно (в чем странность запаха болота?).
После того, как все пропустили по стопке из уже четвертой бутыли, купленной Дином, тот предложил сыграть партию-другую в покер. Все завсегдатаи согласились и полезли осматривать карманы.
- Эй, Джем, ты присоединишься? – спросил Дин.
- Нет, пожалуй. Я не очень хорошо играю, - Джемис смущенно потупился.
- Да брось, мы все не профессионалы.
- У меня денег не так много, да и комнату я только на день проплатил.
- Двадцать?
- Двадцать.
- Парень, старик всегда берет двадцатник, на день ты останешься или на месяц.
Джемис присвистнул. С такими расценками он мог прожить в «Притоне» хоть несколько лет.
- Ну, давай с нами, а то с остальными уже надоело. Джейк… - получив под столом увесистый пинок Дин, тут же поправился, - Яков никогда не блефует, а у братьев все на роже написано.
Немного помявшись для вида, Джемис согласился. Обсудив с Яковом правила, понял, что они вполне привычны. Сели играть.
Вначале ставки были просто смехотворные, игроки приглядывались к новичку, а он – к ним.
Яков действительно не блефовал. Дин, напротив, набрал кучу мелочи, постоянно завышая ставки. Близнецы играли осторожно и, вопреки мнению паренька, всю игру сидели с каменными лицами.
Затем игра пошла посерьезнее и Дин быстро вылетел, поскольку один из братьев поймал его на довольно крупном блефе. Ставки постоянно росли, «неопытный» Джемис медленно выигрывал. Он мог бы выигрывать гораздо чаще, но не хотел спугнуть партнеров. Новичком в карточных играх он конечно же не был. Более того, последние три года карты обеспечивали ему, хоть и не очень спокойную, зато безбедную, жизнь. А спокойствие ему обеспечивал револьвер за пазухой. Пользоваться им приходилось нечасто, но игрок был уверен – в случае чего он сумеет за себя постоять.
Началась последняя партия. Игроков осталось только двое. Последняя возможность для местных не потерять лицо. Раздавая карты, Джемис подумал, что в сущности все они славные ребята, и выиграв, он потратит часть полученных денег чтобы угостить их выпивкой. Причем, в отличие от большинства предыдущих подобных случаев, сделает это с удовольствием.
Когда карты были розданы, Яков сделал странную вещь: не смотря в карты, он предложил сделать первую ставку. Джемис с удивлением согласился – все-таки денег хватало, и он мог позволить противнику слегка почудить. Впрочем, Яков-с-болота если и чудил, то весьма основательно – он поставил больше половины своих денег. Бродяга поддержал. Посмотрел карты, поменял две. Яков, не смотря в карты, повысил ставку. Джемис поддержал, затем поменял еще одну карту. Яков, все еще не смотря в карты, поставил на кон остаток своих денег. У Джемиса в руке оказалось каре дам – отличная крепкая комбинация. Впрочем, играть он все равно не собирался. Он просто поставил на кон все свои деньги. В полтора раза больше того, что было у Якова. Приемчик был не очень красивый, но эффективный. Все, теперь противник встанет, кинет карты на стол, и они все смогут спокойно выпить по несколько стаканчиков чего-нибудь крепкого, обсуждая прошедшую игру.
Яков встал, аккуратно положил карты, затем подошел к стойке и попросил у старика в долг. Вернувшись за стол, он посмотрел в карты и поддержал ставку. В лице Якова ничего не изменилось, но Джемис вдруг ясно осознал, что противник более чем уверен в своей победе. Благодаря этой своей способности, бродяга часто выигрывал у гораздо более опытных противников. И сейчас дар Джемиса ясно сказал ему – Яков выиграл. А это означало, что денег больше не осталось, и теперь чтобы просто расплатиться за обед, придется неделю или две мыть посуду в «Притоне». Для того чтобы снова начать играть, придется работать не меньше месяца.
Ну, нет, – Джемис сжал зубы – это не для меня. Отпрыгнув от стола, он быстро выхватил пистолет и приказал отдать ему все деньги.
- Парень, забирай все. Только деньги, которые я взял у старика, не трогай. – Яков пододвинул деньги к краю стола, оставив себе небольшую кучку.
- Нет, так не пойдет. Уж если грабить, то на все, что есть.
- Джем, давай я лучше к себе сбегаю и еще денег принесу. И еще у меня часы золотые есть, отцовские. Все вместе даже больше получится, чем Яков одолжил. – Дин говорил быстрее, чем обычно. При этом смотрел в глаза Джемиса, словно не замечая направленного на него оружия.
- С чего ты вдруг так расщедрился?
- Да, так, – Дин потупился, – Человек ты вроде хороший… Жалко.
- Если ты только наши деньги возьмешь, - пояснил Яков, - то это наше с тобой дело. Для хорошего человека такой ерунды не жалко. А старик терпеть не может, когда его грабануть хотят. Сразу Люция вызывает.
- Люций – это что, здешний вышибала?
- Что-то вроде.
- Что ж, посмотрим на местного здоровяка, – заявил картежник, сгреб со стола все деньги и с вызовом глянул на хозяина «Притона». Тот, как всегда, был каменно спокоен. В ответ на явную издевку Джемиса, он только мотнул головой в сторону двери. В проеме стоял невысокий, обросший жестким седым волосом человек в одежде на несколько размеров больше нужного.
- Эй, Дин! Вот Яков – водяной, близнецы – огр располовиненный, а Люций – кто, барабашка? – от внешнего вида «амбала» Джемису стало смешно.
- Люций – оборотень, – совершенно серьезно ответил Дин. И тоскливо добавил, - зря ты про него так…
Волосатый вышибала переглянулся с хозяином и стал неторопливо приближаться. В его походке не было ничего угрожающего, но равнодушие, с которым Люций отнесся к направленному на него оружию, вызывало опасение.
- Стой, ни шагу дальше, - приказал Джемис. Бесполезно.
- Подойдешь ближе – стреляю! – картежник был уже «на взводе»(почему кавычки округ данной метафоры?), как и курок его револьвера. Седой лишь усмехнулся.
Грохнул выстрел, хлопнула и потемнела, пробитая вместе с ногой, штанина странного охранника. Тот даже не замедлил шага. Один за другим прогремели еще два выстрела. С тем же результатом. Две дырки, и расплывающиеся по одежде темные пятна. Три последние пули разнесли голову, и все же свалили, казалось бы, неуязвимого Люция.
Картежник, проскочив к дверям, попытался перезарядить оружие. Коробка выпала из трясущихся рук, патроны рассыпались по полу. Джемис упал на колени и стал собирать их. Старчески дрожали пальцы, клацали зубы, загнанным зверем трепыхалось сердце. Он впервые убил человека.
- Парень, бросай деньги и беги, - тихо, но отчетливо произнес Дин. Вдруг вскочил и зло закричал, - БЕГИ, ИДИОТ!
Джемис ощерился:
- Щас, все брошу и побегу. Сначала патроны соберу, они мне недешево достались. А потом тихо-мирно… - картежник осекся. Тело убитого им охранника дернулось и начало меняться. Приглушенный хруст костей, быстро увеличивающихся в размерах, сменился низким стоном канатообразных жил, прорастающих под кожей существа. С резким щелчком встали на место суставы, и бесформенная куча плоти взметнулась вверх, обретая облик огромного полузверя.
Жесткая шерсть серебрится светом только что вышедшей Луны, адским жаром тянет из красной пасти, сверкают белые клыки. Мнимый убийца (мнимый кем?)ошарашенно уставился на восставшего из мертвых Люция-зверя. Тот фыркнул и глянул прямо в глаза человеку. В удивительно человеческом взгляде ???????????чудовища читались лишь грусть и почему-то - одобрение. Через миг, взгляд помутнел, серебристая молния сверкнула по салуну и уперлась в картежника.
Джемис не успел заметить приближение зверя (Сколько раз за текст вы использовали слово "зверь"?). Боль пришла резкой вспышкой, и, рванув за кишки, тут же отпустила. Уже лежа на давно немытом полу, он сквозь пелену милосердного обморока, все же чувствовал, как десятки зубов и когтей впиваются в тело, чтобы разбить, разорвать, рассеять по ветру.
Вот ошметки плоти, бывшие когда-то Джемисом, тончайшей паутинкой плывут в неведомые дали, подхваченные прохладным ночным бризом. Купайся в лунных лучах, пей молоко звездного света, но нет, что-то тянет вниз – в тяжкие оковы плоти(а я уже интересовался от какого лица ведется повествование?).
Свалившись в тело, дух, который только что был неимоверно свободен, стремился ввысь, но, срастаясь с телом, все больше обретал прежние желания. Хотелось, чтобы билось сердце, хотелось прокашляться и вздохнуть полной грудью, хотелось жить.
Хрипя, Джемис втянул воздух, закашлял, харкая кровью, и открыл глаза. Физиономия Дина, сидящего рядом, оказалась вся в мерзкой красной жиже. Раны на теле затянулись, а пол рядом с ними оказался даже не помыт, а, судя по следам, скорее вылизан. Заметив, что картежник, по примеру Люция, воскресший из мертвых, удивляется неожиданной чистоте пола, болтун смутился, и принялся тщательно вытирать рот.
Парень не выглядел больным, но был странно бледен. На лице, выбеленном луной, темными провалами казались глазницы, в которых едва тлели угольки зрачков. Джемис пригляделся внимательнее, и хрипло с подвыванием захохотал. Немного очухавшись, он просипел:
- У-у-у, хр-хрр! Вот уж никогда бы не подумал: вампир, страшный ночной хищник, пьет спиртягу, болтает без умолку, и вылизывает пол в местной забегаловке! Гы-гы-гы!..(почему персонажи систематически общаются как ростовские гопники, какими их рисуют по российскому ТВ?)
- Извини, меня жажда совсем замучила. Давно свежей не пробовал, вот и не сдержался. Она же все равно на полу была разлита… А что виски пью – так, ведь, оттягивает. Месяц-другой попощусь, а там, глядь, кто и в картишки поиграть заскочит, - затараторил Дин, - Не все ж такие люди хорошие, как ты( в чем выражалась "хорошесть" ГГ?). Иные сразу за нож берутся. А дурного человека и не жалко… Если на старика не лезут, то Люций не вмешивается, тут уж мы сами… Ну, и мне иногда перепадает чего. Хотя, что я рассказываю, ты теперь преемник Люция, сам все увидишь.
- Х-ха, на что здесь смотреть? За этими стенами – весь ночной мир, - насмешливо улыбнулся Джемис-человек.
- И он ждет меня, – счастливо оскалился Джемис-зверь, выпрыгивая сквозь распахнутое в ночь окно.

Запоздалый эпиграф:
Шепот травы во тьме,
Мертвенный холод ночной.
Лунный безумный свет
Вновь позовет за собой.
(зачем читателю этот эпиграф?)

Дин грустно посмотрел вслед серебряному росчерку, мелькнувшему за холмами:
- А говорили – Преемник останется…
- Он вернется, – в унисон пробасили близнецы Аткинсы, – Не сейчас, и не скоро, но, он вернется.
- Вот и хорошо, - Дин бодро потер руки, - а теперь вернемся к нашим картишкам. Яков, Джемис ведь почуял, что у тебя беспроигрышный расклад. Давай, хвастайся.
Яков-с-болота гордо оглядел собравшихся, и бросил на стол карты. Окружившая стол компания поразевала (что сделала окружившая стол компания?)рты: карты оказались совершенно никчемными. Яков с торжествующей улыбкой отчеканил:
- Двадцать одно! Ровно!
- Но Яков, мы играли в покер, а не в очко.
- О-о-о… Правда?
(А вот концовка ничего. Классика)

Солнце уже садилось за горизонт, а она всё ещё шла по лесу. Ей не хотелось верить, что заблудилась, однако, факты – вещь упрямая и она всё-таки заблудилась. И вдобавок, плутая в лесу, совершенно выбилась из сил. Было уже совсем темно, когда она, злясь и рыча на саму себя, наконец, вышла на узкую еле заметную тропинку. Девушка шла и думала, зачем вообще ввязалась в это дело? Зачем пошла на поводу у Старика? Ведь он, по сути, ей ни кем не приходился, ну а то, что он был хорошим другом её брата, вообще не имело к ней ни какого отношения.
- Дура такая, вот я кто. Зачем позволила давить на себя, зачем слушала, когда он рассказывал про ту сгоревшую деревню? Какое мне до этого дело, своих забот, что ли мало? – ругала девица себя в слух, и если бы её сейчас кто-то мог слышать, то счёл бы, что она не в своём уме – уж больно эмоционально рассуждала.
Сквозь кроны деревьев показалось звёздное небо и стало немного светлей. Вскоре она вышла на опушку леса.
- Ну, вот и приметный камень. Старик сказал, нужно повернуть на юг, пройти до ручья и я увижу большой старый дуб с дуплом. В дупле спрятана карта Искателей и камень-оберег, вот только не могу понять, зачем мне карта Искателей, ведь я и так знаю дорогу до Холма Духов. Ну ладно, раз велел, значит заберу.
Чтобы добраться до дерева ей понадобилось двадцать минут. Девушка достала спрятанные вещи и решила здесь же и заночевать.

* * *
В трактире «Винзурский Кабан» было как всегда очень людно. За столом возле окна шёл оживленный разговор:
- Здрасьте пожалуйста, мне ещё не хватало этой несносной девчонки. От неё вечно какие-то неприятности случаются, – сказал Пит-Буль, постукивая ножом по столешнице.
- Сири не несносная девчонка, а очень способная молодая колдунья, - сказал Старец. – Она, правда, ещё не знает о своих способностях, но скоро узнает.
- Ага, только ей никто не сказал, что для того чтобы стать полноценной ведьмой, она должна умереть.
- Не передёргивай Лягушонок, не умереть, а переродиться. И потом это должно произойти в неведении иначе эффект будет не тот. Ты же знаешь правила, древние законы магии нарушать нельзя!
- Старик да ты совсем спятил, как я посмотрю. Сирена - воин, владеющий знаниями не только рукопашного боя, но ещё и отлично разбирающийся в холодном оружии. И вёрткая, как уж – поди, поймай. Да она кого угодно завалит быстрей, чем тот сможет сказать «Привет, детка!». Как же ты думаешь её переродить? – задумчиво произнёс Авгур.
- Я думаю, ты знаешь, Авгур, что Холм Духов не подходящее место для девушки, даже если она умеет за себя постоять. Сирии добрая и в этом её беда. И потом эта деревня… Сирена просто не сможет пройти через неё, не вступив в схватку со слугами Варлока. Её там обязательно убьют.
- Ну, ты старик просто садист какой-то. Я, Кливинг III по прозвищу Лягушонок, никогда не понимал вас магов. Вы то чересчур добродетельны и жалостливы, то слишком уж кровожадны.
- Ну а если по-хорошему, то я вообще сомневаюсь, что Сирене придется умирать, Лягушонок. Она очень необычная девушка. Обычно перерождение проходит в более раннем возрасте, а Сирене уже двадцать лет стукнуло… Возможно, будет достаточно очень сильного психологического потрясения.
- Слушай старик, у тебя, похоже, в голове все мхом заросло, ты уже сам запутался в своей теории, по поводу перерождения, - буркнул Лягушонок.
- Да ладно вам, не ссорьтесь, а то мы итак привлекаем к себе повышенный интерес. И вообще нам пора закругляться, если вы уже поели, то нужно двигать к месту встречи, - хмуро заметил Волк.
Авгур расплатился с трактирщиком, и пятеро мужчин двинулись к выходу из таверны.

***
Погода в этом году удивляла своими странностями – то она ясная и теплая, то мрачная и дождливая, то половина дня – дивное лето, а вторая половина – холодная зима. И надо полагать, к этому приложил свои руки Варлок. С его появлением и начались все неприятности и беды с жителями Горного края.
Солнце стояло в зените, когда Сирена добралась до Холма Духов. День выдался жаркий, и было очень душно. Девушка сняла с себя походный плащ, капюшон и манжеты которого были обшиты мехом. Сирена не была писаной красавицей, но обаятельной и симпатичной, и потом душа у нее была добрая, нежная и чистая. И хотя нрав был дикий и не обузданный – все это придавало девушке необыкновенный шарм и создавало вокруг нее ореол таинственности. Не высокого роста, не худышка, но стройная с крепкими мускулами и длинными, медного цвета, волосами. Нос и щёки были усыпаны веснушками. А вот глаза у нее были красивыми, большие с пушистыми ресницами и изумрудного цвета радужками. В общем, девушка с изюминкой.
На Холме Духов был еще один тайник под большим черным камнем. Там были спрятаны рунные предметы: три самоцветных камня разной формы, посох из черного дерева, украшенный затейливым орнаментом и странными надписями на непонятном языке, и кожаная сумка, очевидно, для транспортировки этих предметов. Девушка почувствовала сильную энергетику камней, как только прикоснулась к ним, но разглядывать она их долго не стала, а сразу бросила в сумку. Посох разбирался на три части, и в каждой была выемка для одного из самоцветных камней. Девушка знала, что камни эти усиливают силу посоха, но что это была за сила, Старик так и не сказал.
Сложив все предметы в сумку, девушка решила немного передохнуть.

Реус бежал, что есть силы, пытаясь выиграть то время, что остановило его преследователя, так как падение со стометровой высоты остановит наверное любого. Пробежав вдоль проезжай части он свернул в арку дома и направился в глубь небольшого двора. Топот его шагов по асфальту, отражаясь эхом от стен зданий громкими ударами, разбудили лай собаки, где-то на нижнем этаже одного из домов.
- Чутко спит, зараза,- подумал на ходу Реус и под сопровождающий гомон четвероногого выбежал из дворика на тротуар.
Остановившись он огляделся по сторонам, пытаясь сориентироваться в какую сторону ему лучше всего бежать дальше. Безлюдная улица, сверкающие неоновые вывески закрытых магазинчиков и дорога с несколькими припаркованными на ней автомобилями. Она тянулась вдоль невысоких зданий и упиралась в освещенный перекресток с уже потухшими светофорами. Свое начало она брала из-за угла того дома, который Реус только что оставил у себя за спиной. Он осторожно выбирал путь своего отхода. Перекресток отпадал сразу.
- Туда мне нельзя, буду как на ладони,- проговорив самому себе, спустя добавил,- назад, нет смысла, по стенам взобраться?,- спросил себя Реус, где тут же ответил обратное,- нет, высоковато, не хватит сил, о полете вообще можно забыть.
Приглядевшись к противоположной стороне улицы он заметил темный небольшой проход между домами.
- Туда,- словно сам себе отдавая приказы, Реус дернулся прямо к нему. Только успев пересечь дорогу и готовый юркнуть в узкий проем, как на его пути встретилась облезлая кошка. Она медленно и важно выходила из-за угла при этом ничего не подозревая шла по своим кошачим делам. Столкновение с обезумевшим человеком, несущегося прямо на нее, заставило от испуга подпрыгнуть на месте. Немного опомнившись она зашипела, после чего дала деру в противоположную сторону улицы, скрываясь в темноте за поворотом.
- Да чтоб тебя, дура,- чуть ли не заорал ей вслед, а только громко проговорил Реус.
Отвлекшись ненадолго на усатое создание он неожиданно для себя налетел на мусорные бачки, стоявшие в узком коридоре. Под громкий звон разбивающегося стекла и лязганья по асфальту различных жестянок, он пролетел вперед пару метров и ударившись спиной о стену кирпичного здания, вывалил на себя все содержимое этих контейнеров. Лежа на боку, молодой человек схватился правой рукой за плечо, прикрывая ладонью огнестрельную рану. Через пальцы проступила черная, от вечности, кровь. Надавив еще сильнее, чтобы хоть как-то приостановить ее, он еле слышно простонал от боли, охотник знал свое дело. Обессиленный и терзаемый голодом от этой погони, Реус уже хотел сдаться, оставшись лежать в этом проходе между зданиями и дождаться своей участи, приготовленной ему его палачом.
- Вставай,- промолвил сквозь зубы он,- вставай,- и ударив рукой по кровоточащей ране выкрикнул,- вставай же дрянь!- тем самым приводя себя в чувства и возможно привлекая своими воплями преследователей. Но сейчас ему было на все плевать. Три дня беспрерывной погони, могут наверное довести любого человека до безумного состояния души и тела. Упав от бессилия он смиренно посмотрит в лицо своей смерти, лишь бы только прекратить свои страдания. Но так поступит человек, он же попросту не мог позволить себе такого. Опершись спиной о стену, Реус поднял голову вверх. Узкая дорожка из звездного неба, поверх крыши зданий, подмигивала ему своими светилами. Слева подул ветерок, словно такой же гонимый, как сам Реус, он убегал от кого-то, задевая каждого своим хвостом прохлады.
- Запах воды,- вдохнув в себя глоток свежего воздуха он промолвил,- набережная близко, значит я почти оторвался, нужно к воде, так они потеряют след.
Немного успокоившись, Реус приподнялся на ноги, и спотыкаясь об останки разбросанного им мусора, побрел быстрым шагом в сторону реки. Покинув злосчастный переулок, он вышел к дороге, за которой было широкое темное пространство. На фоне этой бездны виднелся недалеко мост. Его фонари отражались на водной глади небольшими огоньками. Реус остановился на мгновение. Закрыв глаза он втянул в себя воздух. Небольшой ветерок обдал его лицо речной прохладой, лаская его кожу своим невидимым оперением.
- Похоже усталость донимает меня, еще не время расслабляться,- и словно одернув себя словами он двинулся дальше.
Реус пересек пустую автомобильную дорогу и, спустившись по, выложенной плиткой, лестнице, оказался у воды.
- Нужно найти убежище, времени осталось мало, как же хочется есть,- мысли летели у него в голове как молнии, сменяя друг друга.
Кратковременным укрытием он посчитал для себя под мостом.
- То что нужно, от всех подальше, и перекусим заодно, потом немного отсидимся, рана как раз затянется, и поминайте как звали, сил точно уж хватит на недолгий полет, попробуйте потом отыскать меня, гады, во мгле ночного неба,- проговариваю про себя слова как молитву он был уже на пол пути к дугообразному изваянию.
Темный свод моста создавал под собой черную как сажу пелену тьмы, через которую не проникнуть было обычному взору, чтобы убедиться не поджидает ли там опасность. Но для Реуса это было не проблемой, он уже видел ту пустоту, населявшая то место, а также его маленьких обитателей. Грязные паразиты, поскребывали своими небольшими коготками, заросшую мхом бетонную кладку. Неприхотливые к любым условиям, готовы жрать все что угодно. Непринятые людьми и гонимые, они затаились в самых темных уголках мира. И ждали, когда он рухнет, чтобы вдоволь насладиться останками его былого величия. Крупные лохматенькие крыски сновали туда сюда, обхаживая свои владения в поисках какой-либо пищи. Но на этот раз, ничего не подозревая, они сами стали той едой. Реус, как молния, ворвался во владения грызунов и под писклявые серенады недовольных, стал хватать одну за другой. Ошарашенные таким поведением незванного гостя, каждая тварь пыталась сбежать от него. Удалиться при этом подальше, чтобы затаиться и переждать опасность. Реус немного улыбнулся, ему было знакомо это чувство.
- Ну хоть какой-то праздник,- сказав это, он с малой толикой удовольствия вцепился своими клыками в волосатую плоть. И все же не все успели избежать торжества. Через некоторое время на том месте, где только что ничего не подозревая ползали крысы, все затихло. Грязь сточных вод, смрад от засцаных стен и маленькие трупы шерстяных комочков, стали для Реуса его окружением. Человек, прислонившись спиной о каменное строение, плюхнулся на заднее место, протянув ноги вперед. Он отвернул край плаща и убедился, что кровь остановилась. Грызуны ему немного, но помогли, хотя этого конечно было маловато для полного восстановления сил.
- Да, были времена,- проронил он негромко и словно вспоминая счастливые моменты широко улыбнулся,- раньше я бы тут не оказался.
Этот вкус аристократии. Словно смакнув губами, он почувствовал на своем языке, сладостную небу, каплю крови, запах женских духов и манящая своей красотой белая бархатистая кожа. Тогда он был вершителем человеческой судьбы, которую мог оборвать в один миг или же дать панацею от всех болезней, радостей жизни и ее горя, разочарования и коварной любви. Некоторых это могло сделать сильными, а других ничтожными даже в своих глазах.
Утоление голода небольшим количеством пищи, а также воспоминания создали некую иллюзию благодати и нирваны, которые в свою очередь манили его в обьятия глубокого сна. Словно проваливаясь все дальше и дальше внутрь себя, он убегал в свой прошлый спокойный мир, где не было места жестокой реальности.
- Не спать,- Реус боролся с собой и снова закрывал глаза, уступая этому блаженному чувству удовлетворения.
Почувствовав, что он проигрывает битву Реус машинально ударил простреленное плечо о стену. Боль разгорелась внутри как пожар, возвращая его сознание обратно. Открыв глаза он посмотрел на небо. Луна светила сегодня ярко и мрачное полотно, усеянное огоньками притягивало его к себе своим очарованием и безопасностью. На некоторое время Реус задумался о своем погонщике, потупив свой взор на рваное отверстие в плаще, залитое грязной кровью.
- Этот не похож на остальных, таких я раньше не встречал,- проговорил он чуть слышно.
- Были, но не такие, знали ведь что идут на верную смерть и надеялись остаться живыми. Глупцы, все равно умирали, сидели бы дома да утешали бы своих жен.
- Довольно,- как-будто оборвав диалог с невидимым собеседником продолжил,-осталось совсем немного, этой крови мне хватит на небольшой полет, чтобы удрать, а там посмотрим.
Реус встал на ноги и подойдя к краю набережной промолвил усмехнувшись,- неудачники,- и оторвался от земли, направляя свой взгляд в ночное небо. Но не успел он пролететь и пары метров, как его ноги что то скрутило и туго сдавив, потянуло обратно. Реус успел только закрыть голову руками, когда ударился о бетонный край платформы. По инерции его тело отскочило и шмякнулось о стенку моста с такой силой, что частично полетела каменистая кладка, оставляя на том месте небольшую впадину и разросшиеся в разные сторону трещины и разломы. Лежа на груди он отхаркнулся кровью, зажмуривая глаза от боли. Привстав на руки он почувствовал как внутри ломит тело. Было слышно, как переломанные кости срастались, издавая при этом неприятный для слуха треск. Прожженная ткань его штанин на голени, еще тлела и дымилась, оставляя за собой волдыри и обьеденную плоть. Реус приподнялся на одно колено и пригнулся, быстро осматриваясь вокруг и оценивая происходящее. Его руки уже были под подолом плаща и держались за рукояти коротких мечей, которые верно служили ему уже целый век. С двух сторон, неподалеку от него, Реус увидел два массивных изваяния, рычащие своей слюнявой пастью. Полутораметровые четвероногие были покрыты обильной густой черной шерстью. Широкие лапы с длинными когтями и свисающим до пола, языком, по которому стекала вниз мерзкая жидкость, оставлявшая после себя лишь небольшую дымящуюся лужу, прожигающая бетонную набережную.
- Как бы тебе не захлебнуться в своей жиже, псина,- негромко сказал Реус и широко улыбнулся, представляя забавную картину участи своего врага. Такая наглость насторожила хищников. Навострив свои уши они оскалились белыми клыками и пристально взирая огненными глазками, зарычали. Реус собрался с силами и отключив позывы боли, молниеносно проработал в голове план дальнейших действий. Этого небольшого отрезка времени, при котором монстры дали опомниться своей жертве, хватило чтобы увидеть дальнейшую судьбу четвероногих. В какую то долю секунду хищник и загнанная в угол добыча, застывшие на месте, встретились взглядами, после чего зверь атаковал. Среагировав на прыжок слева, Реус сделал шаг назад и выкинул свою руку из плаща в сторону пса. Сверкнула сталь. Огромная туша с грохотом упала, издавая при этом жуткие вопли. Вспоротый живот изрыгал из себя потоки зеленоватой жидкости, которая пожирала плоть волосатого монстра. Одновременно вторая псина обрушила на Реуса свой длинный хлыст изо рта. Увернувшись от удара он другой рукой прочертил в воздухе дугу, отрубая твари конец ее языка. Брызги кислоты попали ему на спину и зашипев прожгли плащ. Превозмогая боль двигаться молниеносно, он чуть не пропустил еще один удар. Псина, рыча своей пастью и раскидываясь из обрубка едкой слюной, бросилась на Реуса, выбросив в его сторону острые, как бритва, коготки. Задев его плечо своей шерстяной варежкой, она разодрала его до кости, оставляя в плоти роговитый обломок. Не заметив раны, из которой черным фонтаном брызнула кровь, Реус развернувшись всем телом, рубанул сверху мечом, переламывая хребет заскулившей псине. Упавшая у ног тварь, издавая при этом истошный хрип, судорожно дернулась телом, захлебываясь в своей кислоте. Не дожидаясь пока псина сама откинет свои копыта, Реус резко опустил на бедную собачку свой меч, пробив ей череп, тем самым избавляя от страданий. Наступила гробовая тишина. Две здоровые туши валялись по разным сторонам друг от друга, все еще выпуская из себя слизь, разьедая все на своем пути. Маленькие комочки прошлого пиршества, кровь на стенах и полу, огрызки каменной кладки, а также впадины, трещины и разломы от сильных ударов создавали зрелищную картину произошедших событий.
- Да, ночка удалась на славу,- проговорил негромко Реус и упав на колени промолвил,- мало времени, совсем мало.
Тишину нарушил стук бойка по капсулю патрона, который он еле услышал. Получив пулю в живот его тело откинуло назад. Реус упал на спину. Противиться своей усталости, боли, бессилием всего тела, он больше не мог. Изуродованная плоть человека лежала неподвижно, только чуть изредка подергивалась, потупив свой взор в пустоту. Он услышал чьи-то шаги, которые приближались к нему. Реус с большим усилием воли повернул голову в сторону своей смерти. Перед глазами все плыло и разглядеть что-либо он не смог.
Охотник медленно подошел к туше с вспоротым животом. Протянув к ней руку он вонзил в нее небольшой кинжал с каким-то драгоценным камнем на конце рукояти, потом нажал на него большим пальцем руки. Маленький искрящий свет потянулся из плоти к эфесу кинжала. Извиваясь змейкой по клинку, он достигнул своей цели, после чего его словно засосало в камень, который в свою очередь засветился. Высунув лезвие из твари, он достал камень и положил его в небольшой подсумок, висящий на поясе. Из другого, такого же контейнера, он взял другой минерал, который не искрил как предыдущий, и вставил его обратно в рукоять кинжала. Потом он направился к следующей туше. На ней он задержался недолго, только приблизив к ней руку, он понял что она пуста.
Реус лежал и не мог пошевелиться, лишь только мысли в его голове могли еще двигаться.
- Вот и все,- подумал он,- конец.
Палач подошел к телу молодого человека и опустившись на колено, занес над ним руку с кинжалом.
- Кто ты,- последнее что хрипло выдавил из себя Реус.
Остановившись на мгновенье, человек в маске взглянул на него и сказав холодным голосом,- я заберу твою душу-, вонзил смерть в сердце бедняги.
Охотник немного промедлил, как тень скользнувшая около него ударила в лицо искрой, раскалывая маску пополам. Палача откинуло в сторону. Рука машинально нащупала курок обрезного ружья, висевшего на бедре, и выпуская вперед ствол, сделала пару выстрелов в сторону тени. Но ее уже там не было. Молниеносно вскочив на ноги он отбросил оружие, и вынув меч с широким лезвием из-за спины, замахнулся на быстро приближающееся на него, небольшое черное облако, но так и остался стоять, словно окаменевший. Чуть погодя, верхняя часть туловища охотника, у пояса, немного сьехала в бок, изливая из себя фонтаны черной жидкости. Обмякшее тело палача шлепнулось о землю. За спиной мертвеца стоял высокорослый юноша с длинными и черными, как сама ночь, волосами. Его широкий плащ развивался по ветру, а длинный ворот закрывал нижнюю часть лица, оставляя наружу лишь прямые темные брови и глаза, которые внутри были заполнены самой тьмой, выпуская из себя грязный дымок. В руке он держал длинный меч с сужающимся клинком на конце. В одну секунду от которого осталось лишь очертание из черного смога. Незнакомец подошел к Реусу и посмотрел ему в глаза, в которых пробежала небольшая искра. Он поднял тело с земли и окутывая обоих своим плащом, слился с тенью и растворился.
Солнце показалось за горизонтом и обливая округу теплым светом, пробуждала жителей города, стараясь проникнуть во все его уголки потаенного мира. Ночь уходила, уступив свое место солнечному дню и лишь три небольшие дымящиеся кучки пепла на набережной, напоминали события этой коварной ночи.

Канцбергер Вернер Вракхольд сидел в своем роскошном по меркам маленького города кабинете и потягивал привозное вино из столицы, Златенберга. День постепенно набирал ход, но он уже никого не ждал к себе в гости. И советница знала об этом с самого утра. Глава города приказал ей отправлять обратно восвояси всех желающих поговорить с ним.
Допив бокал, канцбергер встал с кресла и подошел к зеркалу. В свои тридцать пять он выглядел отлично – высокий, представительный, он одевался по последней моде столичных щеголей. Темные волосы с легкой сединкой придавали ему шарм, и женщины так и падали к его ногам. Канцбергер был воспитан в богатой аристократичной семье, отец был помешан на политике и был приближенным короля Харгарии Турдеуса Первого, пока оный не скончался от чахотки. И воспитание присутствовало в нем до мелочей. Он был чересчур педантичным, держал у себя на столе полный порядок, старался решать любое дело оперативно. Он был бы идеальным королем, если бы не страсть к решению проблем с помощью силы. Неугодных и радикально настроенных по отношению к себе сограждан, Вракхольд жестоко унижал, а потом сажал навечно в яму, где те издыхали от грязи, болезней и безумия. Канцбергер обожал ложь, чувствовал себя во всех интригах своим человеком и долгое время в Златенберге считался лучшим специалистом по грязным делишкам придворных особ. Пока не ударился в политику. Тут преуспеть ему не удалось. Довольно быстро накликав на себя гнев Турдеуса Второго, он был сослан в Рангар, как самый дальний от столицы город. Зато здесь он чувствовал себя королем и вседержителем. Однако глубоко в нем осталась обида на короля. Он поклялся, что вернется в Златенберг в ранге правителя Харгарии.
В дверь раздался стук, от чего Вракхольд скривил лицо.
- Я же просил, чтобы меня никто не беспокоил! – жестко сказал канцбергер, обращаясь к своей советнице, но на пороге увидел мужчину в овечьем тулупе и толстой меховой накидке, скрепленной у горла фибулой. Он был невысок ростом, к тому же немного горбился, что придавало ему неприметный вид. Канцбергер уже видел подобных шпиков в столице, но чтобы они появились здесь, в его вотчине…
- Знаю, ваша советчица мне все сказала.
- Тогда какого черта вы делаете на моем пороге?! – воскликнул канцбергер от неслыханной дерзости неизвестного. – Стража – уберите это отрепье с моих глаз!
- Ваша стража отправилась в бессрочный отдых – улыбнулся неизвестный. Он скинул плащ и расстегнул тулуп, затем подошел к ошеломленному канцбергеру и протянул руку. – Мое имя Фокс, будет приятно иметь с вами знакомство, канцбергер Вракхольд.
Городничий недоверчиво пожал руку Фоксу, после чего тот совсем повеселел и даже сел в одно из кресел без приглашения.
Канцбергер продолжал наблюдать за гостем с нескрываемым удивлением – не каждый раз видишь такого смелого человека, который заявится со своими законами к главе города в кабинет и начнет показывать себя хозяином.
Вракхольд сел через столик в другое кресло и принял позу мыслителя.
- Что хмуришься, партнер? – игриво спросил Фокс.
- Скажи мне одну вещь, пока я не приказал тебя четвертовать на центральной площади в присутствии всех жителей города – кто ты такой?
- Я тот, который вернет тебе потерянную репутацию в Златенберге – с прищуром сказал Фокс. – Что ты такой смурной? Предложи гостю вина столичного что ли, я знаю, что ты его пил минутой ранее. Его запах до сих пор витает в этой комнате. Ну, давай, не жадничай. Скоро ты его будешь пить большими пивными кружками!
Канцбергер резко подскочил, подтянул за тулуп к себе Фокса и прошипел сквозь зубы:
- Я уважаемый человек в этом городе. Стоит мне сказать лишь слово и из тебя сделают прекрасную отбивную для собак! Стоит только сказать слово!
- А ты уверен, что успеешь это сделать? – сверкнул глазами Фокс.
Канцбергер вдруг как-то резко переменился в лице и отпустил Фокса. Тот поправил вздернутый тулуп, и как ни в чем не бывало, снова улыбнулся.
- Колдун? – уточнил Вракхольд.
- Мне не нравится это название. Я предпочитаю магмастер Мракфуса, если пожелаешь звать нас в беседе тет-а-тет.
- Мракфуса?
- О, да, великое людское образование. Вы даже отличить служителя Ровендаля от служителя Мракфуса не можете.
- Заткнись! – прикрикнул канцбергер. – Знаю кто вы такие. Мракфусы помогали свергнуть Ровендальское правление 18 лет назад.
- Ох, как оно вышло! – воскликнул Фокс, сложив руки на груди. – Ты меня приятно удивляешь, канцбергер.
Вракхольд скривился.
- Мое образование позволяет мне знать довольно много об истории своего мира. Раз ты знаешь обо мне некоторые факты, значит, должен знать и кто был мой отец.
- Разумеется – снова улыбнулся. – Один из известнейших советников Турдеуса Первого и великий полководец своего людского народа, который осаждал дворец Калиндера. Именно его воины первыми ворвались в покои великого служителя Ровендаля, чтобы увидеть там тело самого могущественного мага, сраженное ….
- Не нужно мне пересказывать историю, которую я слышал тысячи раз от отца – прервал его Вракхольд и отправился к антресоли, где находилась спрятанная бутылка столичного вина. Они выпили по бокалу.
- Ты сказал, что поможешь мне вернуться в Златенберг? – перевел тему Вракхольд после недолгого молчания.
- Я не отказываюсь от своих слов, мне нужна лишь твоя поддержка, ведь я ничего не смогу сделать.
- И что же ты хочешь от меня? – спросил Вракхольд, постепенно чувствуя подступающую к голове усталость. Он приложил бокал к тяжелеющему лбу – еще никогда он так быстро не пьянел. Это была проделка колдуна без сомнения.
- Не так много. Я расскажу тебе некоторые сведения о прибывшем в твой город человеке. Он является сбежавшим из Центауроса магмастером. Это уже само по себе должно вас насторожить.
- Что он делает у меня в городе?
- Вероятно, хочет вас убить – сказал Фокс, постаравшись усилить воздействие опьяняющего канцбергера дурмана.
- Но зачем?
- Это чья-то большая задумка – спихнуть вас с верхушки, чтобы занять место. Возможно, указание дали из Златенберга, потому что знали, насколько вы неугодны королю Турдеусу. Нужно остановить его!
- Почему я должен тебе верить?
- Ты сам во всем скоро убедишься – голос Фокса растворился в голове. Вракхольд упал на пол и закатил глаза. Шпик несколько секунд смотрел на потерявшего сознание канцбергера, затем улыбнулся, встал с кресла, и не спеша покинул кабинет.

1). Я не сказала, что она не присутствует. Но хромает безусловно:
Берём первые попавшееся предложения из середины:
У плаща нет подола, это не юбка.
1. Рыча своей пастью. А чем она ещё могла рычать? И чьей пастью, кроме своей?
2. Коготки. Уменьшительная формулировка убивает опасность на корню. У серьёзного хищника не может быть "коготков", "коготки" у котят и прочих няшек.
3. Его - его в одном предложении, в данном случае - не стилистический ход, а ошибка построения. Слишком много оборотов в целом.
4. Варежкой - варежка предмет заведомо мягкий, он не может разодрать.
5. Роговитый обломок - вы уверены, что правильно понимаете смысл слова "роговитый"? Если роговитый обломок - это коготь, то я уверена, что нет.
Мало? Идём дальше.
1. Так неподвижно или подёргиваясь?
2. Потупить взгляд - значит, опустить глаза. Упереть в землю или аналогичную ровную поверхность. Пустота для этого не подходит.
3. Этот тот услышал, что только что трупом подёргивался?

Вы продолжаете считать, что с логикой проблем нет?

2) Вы сами комментируете каждый свой шаг? Представьте, вы устали, измучены, ранены - но каждый шаг сопровождаете болтовней. Когда люди устают - они молчат. Всегда. Это экономия энергии, это - инстинкт. Ваш же герой трещит без умолку сам с собой. Моё вам жирное НЕ ВЕРЮ.
Сами посудите, вот вы устали. И что, останавливаетесь и так задумчиво:
"Я устал, но пока что не могу расслабиться".
Подбадривать себя криками - это совсем другое, ваш же герой похож на дауна, который если не проговорит действие - не сможет его осуществить.

3) сколько там сотен лет герою? По всей видимости, не одна. При этом он слепо несётся куда глаза глядят, наводя столько шума, что только глухой не услышит, натыкаясь на предметы, шарахаясь от котов... Это раз.
Два - он не умеет строить приоритетов. Он мечется. Это не признак большого опыта. В момент погони вдруг вспоминает об аристократическом прошлом. Ему что, больше заняться нечем?

Я указала на предложения, потому что они попались мне на глаза первыми, а не потому, что с другими всё хорошо. Пунктуация - это не описка в нескольких местах, у вас она ужасна. Построение предложений - это то, чем стоит озадачиться.

Боюсь, с таким началом до вашей задумки просто никто не дочитает.

Enjoy the silencе
А девочки худеют ради любви


I Другие герои
Берешь с собой --- и идешь по улице. Это не улица Москвы, Питера или Челябинска, это вообще не улица какого-то города; она похожа на все улицы и не похожа ни на одну. На асфальте лежит журнал, солнечный луч читает его; слышен шум газонокосилки, но никто не стрижет траву у себя во дворе, и ты знаешь это. Так рано, но никакие бродячие собаки не выбегут тебе навстречу и не будут лаять на тебя, а ты не будешь орать и плакать от страха под чьим-то глухим забором. Заборы... Хм. Тут нет заборов, кстати.
Берешь в руки – и идешь, медленно идешь. Это утро, так светло.
Очень тяжело.
Так, ну теперь время рассказать. Если ты пойдешь по дороге и пройдешь ее всю до конца, до тупика с мусорными баками и желтой песчаной ямы, и не выпустишь из рук ---, то... Что случится? Ну, ну? Не знаешь. Никто не знает, ха-ха. Да, такой безумный смешок появляется у всех, кто ходит этой дорогой.
Я уже несколько раз была здесь, а мне до сих пор страшно.
Солнце в глаза; все заплывает слезами.

II Италия
Солнца слишком много; кто бы мог подумать, что будет так тепло и светло, что город будет так удивительно красив, как стареющая красотка при грамотном освещении, что песок будет блестеть, как алмазная пыльца, что будет золото, молоко и жемчуг небес.
Пффф, как много эмоций.
Кто бы мог подумать, что в Москве будет столько солнца.
Саша приехала сюда в первый раз, ей было плевать на стандартную экскурсионную программу, ей было плевать на памятники культуры, архитектуры, истории; она первый раз приехала в другой город одна, ее жизнь сделала поворот, от которого у нее кружилась голова, а теперь еще и недобрая столица была до самых крыш заполнена солнцем, жарой, мороженым и цветастыми платьями. И мама осталась плакать дома одна, а не мучала ее своими темными мыслями, которые все чаще навещали ее с тех пор, как она не поступила в институт.
Пфффф, какая разница.
Саша отвечала так на любой заданный ей вопрос. Особенно маме. А мама теперь думала, что МГУ сломал жизнь ее дочери.
Учиться во Владимире не было смысла, да и время уже было упущено. А мама не могла поверить, что ее дочь никогда не станет математиком. Она хотела этого больше чего-либо. Она обзвонила всех своих знакомых в Москве, чтобы найти хоть какой-то шанс, лазейку, но... Ничего.
Официантка, промоутер, продавец-консультант, сучечка в униформе, которая затащит тебя в социально-опросную мафию, которую все эти властные мужики с волосатыми руками время от времени шлепают по попе, - это была тупая работа, это был тупой город, это была тупая жизнь, не желавшая меняться ни в какую из сторон, и Саша была уверена, что... Она не хотела так жить. Не хотела работать, не хотела замуж, не хотела маму; она ведь даже в школе типа неплохо училась, она любила физику и математику, у нее все было хорошо. Достоевского она никогда не понимала, и Достоевский ее тоже бы не понял; она просто хотела быть математиком. Она могла, но не смогла.
У мамы была знакомая – так, мелочь, НИИ, инженерия, но у той тоже была знакомая, и еще одна, и... такой сложной цепью мама вышла на некую женщину, А.И. Она была богатой вдовой известного профессора, она не была слишком старой или слишком молодой и искала себе личного секретаря – да, тетка, прекрасная во всех отношениях. Саша думала о том, каково это – быть богатой и одинокой, и ей нравилась эта мысль. Да, нравилась.
Прощай, мама.
Все закончилось. Земля уплывала у нее из-под ног. Так или иначе, Саша не была теперь туристкой, командировочной, бедной родственницей из далекой провинции, даже студенткой не была, и ей было запредельно, фантастически хорошо, даже при 18 годах, брошенных под колеса электрички Орехово-Зуево - Москва. Она знала, что будет работать; она знала, что все будет с нуля, никаких друзей, никаких парней, мужей, детей, родителей... Пффф, отлично. И она была рада этому. А особенно тому, что была здесь и сейчас, что было южное тепло, сухая кожа, цветы и розовое масло.
Маленькие палатки с хот-догами. Девушки купаются в фонтанах. No women, no cry.
Эта Москва была уже не тем городом, куда она приезжала с мамой поступать в институт. Улицы так долго, невыносимо долго тянулись и были такими похожими одна на другую, улицы-близнецы, тройняшки и котята черной кошки от черного кота; солнца было так много, и оно перетекало с одного тротуара на другой.
На асфальте старуха разложила книжки, и они тоже превращались в бриллианты на солнце, даже розово-голубые обложки дешевых любовных романов.
Мамы не было рядом. Зрело желание выбросить свою старую сим-карту, чтобы не было тупых бесконечный звонков, не было кое-чьего несчастного обеспокоенного голоса; но все еще было так зыбко, и можно было усомниться в том, что у Саши таки есть работа, что она будет жить в Москве у этой тетки... Она, может, вовсе не примет ее и скажет: «Гуд-бай, детка!» Но уже теперь Саша знала – она никуда не вернется, у нее новая жизнь. Прощай, малая родина.
Карта вела ее все дальше. Хотелось забросить карту, идти, куда глаза глядят, прыгать и махать руками, и юбка так кинематографично вилась вокруг ног, не глупо, не задираясь, а красиво, красиво... Фонарики из цветного стекла тщетно спорили с дневным светом, и все было чисто в тот день, словно в то время пока Саша покупала билет, пока мама душно плакала ей в шею, Москву отчищали сотни маленьких эльфов.
У Саши было немного денег. Она к чертям упустила свой выпускной, свой последний звонок, свою эпоху школоты и не то чтобы жалела об этом; только теперь ей пришла в голову мысль купить вина – белого, красного? – и применить штопор с бесценного многофункционального брелка по назначению.
К черту карту. Только чемодан и прижимал ее к земле, больше – ничего. Машин не было, она шла по самому центру улицы, двигаясь к большой арке, встречные мужчины заглядывали ей в лицо и она тоже заглядывала, все старики внезапно исчезли с лица мира и все жители этого города были молоды, дивно молоды.
Это Италия, подумала Саша. Это Италия, в которой она никогда не была; это точно Италия.
***
Я просто шла по улице, я ничего такого не хотела. Было 30 июня – месяц без Олега. 6-7 утра, ни одного прохожего; подходящее время для того чтобы поплакать в одиночестве, сидя в парке на солнышке.
Я уже плакала, мне казалось, что солнце бьет в глаза; ну, девочки, вы же меня понимаете, невозможно плакать просто так, без легкой наигранности и драматизма, без прижимания пальцев к лицу, и вот я шла так, у меня тряслись плечи, словно они были вообще отдельно от меня, и тут
черное, черное, черное, черное.
Оно ущипнуло меня за икру. Оно больно ущипнуло меня за икру, и для него я не была живой, оно не могло даже подумать, как мне больно, какую боль оно мне причиняет, что мое тело – это не пластилин в его руках, что я живая, что каждая моя нервная клетка с криком стучится мне в мозг, потому что ей больно, больно, больно...
Все смотрели это фильм, ладно, все наверняка боялись засыпать после него – так вот, представьте себе это волосатое существо, его цепкие пальцы с гнилыми ногтями, и думайте, что это оно вцепится в вас, когда вы переступите границу его владений. Представьте себе Самару, я до сих пор так думаю, чтобы не боятся слишком сильно того, что не имеет образа.
Мне больно, больно, больно.
Солнца больше не было. Я кричала, я прыгала, но ничто не могло бы вырваться из ее когтей. Ее. Буду считать ее девкой. Только женщины способны на такую жестокость.
- Отдай, - короткие слова, брошенные коротким голосом в перерыве между моими криками. – Отдай мне.
Нет, нет, отпусти меня, пожалуйста, нет, нет, нет.
Трудно кричать долго и трудно плакать долго; я не думала, что во мне может быть столько слез, но пока я кричала, все мое лицо было мокрым.
- Отдай.
Отдай. Отдай, отдай.
Я лежала на асфальте и не видела, с какой Она стороны. Я боялась смотреть и боялась, что она снова станет калечить меня. Моя туфелька на каблуке свалилась с ноги, теперь лежала подо мной ирезала каблуком позвоночник.
Отдай.
Она пинала меня ногами, она была не одна – кто-то еще набежал, кто-то еще крутился вокруг меня, и все они ненавидели меня, и все ---.
Отдай, отдай, отдай.
На карачках я пыталась убежать от них; все дурной сон, ноги еще шевелятся, руки едва выдерживают тяжесть собственного тела, но я ползу, и мне кажется, что серая ступенька подъезда приближается, что я спасусь. Все нормально, все сейчас будет хорошо; белая крыша машины, припаркованной на обочине, бросила в небо прозрачный луч отраженного дымного солнца. Поднявшись на ноги, сумку прижала к животу, открыла дверь – а там она. Она.
Ну да. Я плакала.

III Анна и ванна
Мы играем на гитарах, а вы не играете.
Тень и солцне путались в ветках деревьев, голуби сидели, тесно прижавшись, хотя потребности греться друг от друга у них не было – на кирпичном углу дома, во дворе которого торчала теперь Саша, она увидела адрес, который был записан у нее на нескольких бумажках – в кармане, в сумке, в обложке паспорта, чтобы не потеряться.
На вокзале она услышала классную песню, она теперь крутилась у нее в голове. Ручная сумка стала загадочно тяжелой, хи-хи, да потому что там лежала бутылка Арбатского вина, хи-хи, а никто и не знает.
- Так-так, ты случайно не заблудилась, детка?
Спину обдало холодом. Саша резко развернулась, и увидела ее – тетка стояла перед ней, какая-то странная, непривычная глазу, гость из других миров. Лицо морщинистое, смуглое – и глаза дикие, страшные, блестящие так, как у людей глаза не блестят, как не бывают губы такого красного цвета от природы. Шмотки – не модные и не отстойные, но светлые брюки, майка, расшитая монетками и розовый шарф в тон – нелепость, странность, когда она могла бы сидеть тут на скамейке и листать журнальчик в ситцевом халатике.
- Нет. Я ищу...
Без слов – они обе уже знали, что одна встречает гостью, а другая на сегодня достигла своего причала, пришла таки по адресу.
Они обе так внимательно изучали друг друга: А. И. отошла даже подальше, чтобы посмотреть на Сашину длинную юбку, на стоптанные балетки и блуждающий румянец на щеках.

Она поселила Сашу у себя в доме и дала ей день на акклиматизацию. Они вместе ходили по ближним магазинам, но там, кажется, А. И. была не более знакома, чем Саша, продавщицы безучастно продавали ей сырок или колбаску, а Саша запомнила дорогу с первого раза и вскоре потребность в штурманском управлении со стороны новой хозяйки исчезла. Зато теперь Саша могла купить себе там кое-чего, чтобы уборка, которая также входила теперь в ее обязанности, не была очень уж скучной. Обычно кое-что Саша прятала за холодной батареей в своей комнате.
Как-то А. И. Попросила заняться ее бумагами, счетами ЖКХ и позвонить в пенсионный фонд. Должны были придти бумаги из суда; она тянула старое дело с дележом части мужниного имущества, это было нетрудно, но нудно и волнительно, требовало сил и времени на изучение постановлений и повесток... Саша села за длинный черный стол, телефон моргал на нее оранжевым глазом, а ее руки не желали шевелиться и даже просто притрагиваться к этим острым белоснежным листочкам. Ну да, она же типа математик.
Ни тогда, ни в другой день Саша так и не сделала ничего путного; один звонок в пенсионный фонд, неверно записанный телефон, по которому А.И. и вовсе не стала звонить, - все уходило в молоко, никаких плодов своей деятельности Саша не замечала и была рада этому. Уборка спасала. По крайней мере, так Саша успокаивала саму себя, когда думала о том, за что она получает в месяц свои 10 косарей – пусть мама думает, что она занята исключительно интеллектуальным трудом и готовится из последних сил в институт. Она домработница, но живет в Москве, и мамы тут нет. И кое-что за батреей. И все ОК.
«Почему она не уволит меня? Зачем я ей нужна?» - Саша задавала себе это вопрос, но не слишком настойчиво.
Месяц прошел, как сон золотой. Саша не устала убираться целыми днями, ходить в магаз за продуктами, не устала упиваться своим одиночеством и свободой. Дома они почти не разговаривали; Саша покупала себе глянцевый журнал-дурнал и уходила упиваться чужим богатством в свою тесную комнату с дымчато-зеленоватыми занавесками. А.И., Анна Иванна, Анна и ванна, не досаждала ей разговорами или нотациями. Приведи Саша домой какого-нибудь парня от метро, она и тогда верно не слишком бы разозлилась.
Один раз:
- Кто это на фотографии?
Насчет фотографий – хотя бы одна черно-белая карточка с изображением темноволосого мужчины лет 35 висела тут в каждой из трех комнат, на кухне, в прихожей, на балконе, Саша даже пыталась найти ее в туалете. В комнатах висели разные фотографии: лицо чуть повернуто вправо, чуть повернуто влево, он сидит сложив руки на груди или сжав пальцы замком – на кухне была копия одной из фото в комнате А.И.
- Хм, - ответила А.И.
- Это ваш муж?
- Да.
Никаких разговоров. Несколько раз, когда хозяйки не было дома, Саша примеряла ее вещи и поражалась тому, из чего и как они сделаны. Ничего похожего на то, что носила Саша, ее мать, подруги, одноклассницы, и все так красиво. С удивлением обнаружила – старушка А. И. ведь не толще ее!
Был август, снова было хорошо. Вместо тяжести пылесоса (старье, могла бы и новый прикупить – распродажи ведь) Саша хотела бы снова пойти погулять, или сходить в клуб, просто поехать в «Охотный ряд»... Все, что угодно. Но:
- Саша, я хочу, чтобы ты сделала для меня кое-что.
- Что именно?
Она почему-то хотела, чтобы Саша пошла по этому адресу.
- И никуда не сворачивай. Я не довольна тем, что ты все время бродишь где-то,вместо того чтобы заниматься делом. - У Саши на щеках тут же выступили красные пятна – не стыда, а злости.
- Ладно.
Она еще и должна была взять именно эту сумку. Тяжелая. *** тяжелая сумка.
Саша не встречала во дворе никого и никогда, словно этот дом принадлежал одной А. И. и они жили в этом доме одни. Вольная воля, как после переезда из коммуналки.
Автобус, трамвай или метро совсем не требовались – это был тот же самый район, полоса джунглей в виде бульвара, раскопанная тепломагистраль... Саша видела кучи песка, разнесенные по всем тротуарам суетливыми ногами прохожих. Светило солнце, сумка была такой тяжелой и тянула плечо. «Не забыть зайти на обратном пути в магазин. Мб куплю сигарет».

IV Олег
Не хочу помнить о том, что было, и что бывает со мной теперь так часто.
Надо бы рассказать вам, кто я, но это, на самом деле, совершенно не суть... Не все ли равно? Я есть я, просто я. Просто я прохожу эту улицу до конца, от первого столба до последнего. И каждый раз они все, эти существа, издеваются надо мной, никакого секса или насилия – они просто издеваются надо мной, они бьют меня, даже если на теле не остается синяков – бьют, бьют, и Она – всех злее.
Кто такие эти существа? Я не могу описать. Они не страшные, просто они не животные и не люди, они – из других миров. Таких вы не видели в ужастиках, о таких вам не расскажет ни школьный учитель, ни экзорцист, просто я сверхъестественно их боюсь.
Но опять хожу. Я бы никогда не возвращалась оттуда, и это не потому, что мне нравится то, что они творят надо мой.
Лежа на холодном бетоне ступенек пятиэтажки, я думала, что уже умерла. Жмурилась так отчаянно, хотела проснуться.
А потом открыла глаза и оказалось, что я уже не лежу, а...
Олег. Тот день был месяцем без него – а теперь это было уже 30 апреля, лучший день моей жизни, когда я еще ничего не знала.
Я любила Олега, а он не любил меня. Ну, как всегда. Он любил мою подругу – может, тоже не слишком, но... Плен «отношений». Я готова была съесть белые пуговицы с его белой рубашки. Я любила его так, что у меня замирало сердце, что его голос был лучшим из всех голосов, каждое его слово было золотом. Видите, я же плачу, это все не просто так.
30 апреля я не могла себе представить, что после школы он уедет в свой родной город Хабаровск, что он бросит меня в одиночестве; мы с ним никогда не разговаривали толком, это только я говорила с ним и мне не требовались его ответы. Но так или иначе его больше не было, я больше никогда не видела его, он не отвечал на мои письма, он переселился в другой мир.
Тот день был днем моей беспричинной золотой радости. 30 апреля мы проходили диспансеризацию, а в конце стояли в очереди в гардероб, чтобы забрать свои пальто. Хотя они были уже и не нужны – стало уже тепло, я помню...
30 апреля – это снова сегодня. Я стояла рядом с Олегом, пропустив вперед себя человек пять, просто я хотела быть к нему поближе, я даже могла потрогать его (но он же уехал, этого не может быть, не может...) и Сережка, сирый и бесцветный рядом с моим божеством, стоял и от души ржал над шуткой Олега. У него смешные шутки – хоть я и позабыла многие.
Я ослеплена.
Я взяла пальто со стойки (нет, нет, нет), одна рука двинулась по извилистому пути рукава, другая...
Мое сознание билось внутри моего резинового-упругого тела, не подчиняющегося командам, отдаваемым из другого времени. Я хотела притронуться к его щеке и идеально-рыжим волосам, но не делала этого. «Ну же, почему нет, почему ты не сделаешь этого, почему, разве...»
Пальто было мне тесно. Я помню, все дико смеялись – я случайно, в ослеплении олеговой карамельной рыжестью, схватила чужое пальто не глядя... Смешно, да... А я буду плакать до скончания веков.
Мне нужно было так мало. Я же видела его.
Мы шли домой все вместе, солнце било в глаза; нас окатила поливальная машина, мы визжали и смеялись, я рассказывала о фильме «Уроки вождения», а Олег спросил меня:
- Что значит «амбивалентный»?
Мы так много смеемся и щеки все время болят.
Почему я не могу дотронуться до него? Почему?

Час черные существа убивали меня, а я получала взамен один день возвращения в прошлое. Что я делаю? Зачем? Я такая глупая.

***
Институт – Саша думала о нем, делала какие-то планы, но даже самой ей не верилось в то, что есть шанс на их исполнение. Она поступит – да никогда, никогда она не поступит, куда, зачем, ничего не будет, пффф...
Сумка на плече была как-то странно тяжела. Песок.
И вдруг, откуда ни возьмись, появился папа.
Они развелись с матерью еще очень давно, когда Саша вообще не особенно волновалась на этот счет, и ее только успокоило прекращение ежевечерних ссор. Отец ушел, не оставив денег и адреса, ему было плевать на дочь, ей было плевать на отца. Они совсем не общались, Саша выросла и стала совсем другим человеком, и даже не знала, в каком городе он живет.
- Привет, Сашка.
Они шли и песок забивался им в обувь.
- Ну что, как планы на будущее?
Саша не удивлялась и сама не могла понять, почему ее ничто не удивляет. В голове – мед и золото. Отец не постарел ни капли, он был таким же, каким она помнила его во времена, когда ей было шесть или семь, а ему... Да, она и этого не знала. Она не знала, сколько ему лет, старше он мать, моложе или они учились в одном классе.
- Не знаю, пап. Все ок.
Солнце заливает все на свете, слепит и делает тебя беспомощным в этом солнечном аквариуме.
- Ты несешь что-то тяжелое? Дай я понесу...
Его руки, совершенно чужие, незнакомые, - не более родные, чем руки какого-нибудь вонючего мужика, которые виснет у тебя над головой в метро, - тянулись к ее плечу, и тут...
Саша побежала. Солнце погасло, хоть и не совсем. Песок выворачивался у нее из-под ног, но не с пляжной веселостью, а с вязкостью и зыбкостью ночного кошмара. Он гнался за ней; к плечу, перекошенному и перетянутому сумкой, вмиг отяжелевшей в несколько раз, тянулось все это тепло и холод, тепло разложения, лед земли.
Это больше не была солнечная летняя Москва. Саша бежала и уже знала, что не убежит далеко, она никогда не бегала хорошо, только вдруг
***
Это тоже было тепло. Все люди, если подумать, теплые, как батареи, от некоторых людей можно согреваться, заряжаться энергией, и тут чья-то рука обвила ее, но не так, как это могло сделать существо, казавшееся ее отцом. Только тепло, никакого зла или холода; она как-будто тащила ее,и в то же время Саша шла своими ногами.
- Ммммм... Ты кто?
Саша не успела заплакать, только немного заикалась после каждого слова. Они сидели на полу, за широкой стеклянной витриной была видна улица, машины, небо, деревья, все-все, просто мир, просто город; только они сидели на полу, он был холодным и шершавым, а девчонка, которая смотрела на нее, выглядела как-то... странно. Вроде бы ничего особенного: натурально русая, светлокожая, простые серые глаза, немного сонные, губы, едва сжимаемые, уголки рта, чуть опущенные. Саша долго смотрела на нее и сама не понимала, что пялится на чужое лицо.
- Это ты кто, - вдруг агрессивно спросила девчонка. Она передернула плечами.
- Кто это был?
- Откуда мне знать, - так же резко ответила девчонка.
Закрыть глаза, открыть их; может сон плохой, может, она слишком много выпила, не может же всего этого...
- Да может, может. Все, как в кино.
Ее звали Маша, она сидела рядом с еще одной такой же потеряшкой и ждала, когда призраки придут внутрь.
- Нет, может, они не придут?
- Нет. Им ничего не стоит пробраться сюда. Обычно они всегда...
- Что это за место? Что ты тут делаешь?
- Не ори на меня. Я знаю, что тут делаю.
- Зачем? Я хочу обратно, мамочки, я не хочу этого всего.
- Нет. Ты же пришла...
- Да я по улице просто шла!
Женская ненависть.
- Нет, не просто.
Саша сидела, прижав к груди руки, сумка валялась рядом, она совсем забыла о ней, только руками хваталась за нее, боясь, что она пропадет – хотя на что ей теперь все это? Она же сейчас умрет, умрет... Маша схватила сумку:
- Ты не могла не знать! Ты тут не просто так!
Ее руки рвали подкладку, трещала синтетическая ткань, Маша порезала пальцы упрямыми нитками; у нее по щекам вдруг потекли слезы, она вытащила какой-то небольшой кружок и бросила его Саше.
- На. Что это, как ты думаешь?..
- Я ... Я не знаю.
Маша плакала.
- Они сейчас придут, - всхлипнула она.
- Что это? Почему ты плачешь?
- Я не знаю. Спроси у того, кто тебе это дал. Я нашла эту штуку через некоторое время, как начала ходить этой дорогой. У меня такая же. Она была под стелькой новых туфлей, разбита надвое, одна половинка на каждую ногу, - усмехнулась, - Но призрак хотел отнять твою сумку. Я подумала...
- Откуда эта хрень берется? – Саша тоже заплакала. Это все было так тяжело, невыносимо тяжело, и она не могла справиться со всем этим, она не хотела этого всего.
- Я не знаю. Откуда она у тебя?
- Мне ничего не говорили. Я просто взяла ее с собой, - пальцам было прохладно от меди в черно-зеленых рисунках.
- Они почему-то не приходят.
- Почему ты плачешь? Ты тут уже не в первый раз?

- Зачем, зачем ты сюда ходила?
- Я просто хотела увидеть его еще раз, посмотреть на него, послушать, побыть рядом с ним. Ты даже не можешь себе представить, какой он красивый. Он самый красивый. Я так люблю его, господи,так люблю... – Да, хотя обычно все так говорят, как раз за эпоху до фразы: «Какие же они все сволочи».
Они сидели, обнявшись, ничего не происходило, за витриной улица меняла цвет с зеленого на красный, на синий, на белый, на серый, возвращалась к природным цветам.
- Я хочу обратно. Выведи меня отсюда. Ты же должна знать все здесь...
- Они должны были придти и убить нас, и тогда мы попали бы... Я не знаю, куда бы ты попала. Цветов пока нет. Может, уже можно... Пошли?
Растерзанная сумка, медный кружок, какие-то бумажки... Саша взяла их с собой, просто так, потому что не могла оставить здесь, в этом странном месте, что-то свое, свой след.
На улице – был воздух, был ветер. Журнал лежал на лавочке, и то же самое лицо, что и на последнем выпуске телепрограммы у А.И., улыбалось с его страниц. Машины. Только с одного дома, обычной белой бетонной коробки, почему-то текла вода, словно это был природный водопад, и словно это нормально, ничего особенно, нормально, что весь мир, весь этот гребаный мир сошел с ума, зеленое, красное, ах!..
- Ты чего?
Маша смотрела на свою новую знакомую, она дергала ее за руку. Водопада больше не было.
- Я хочу домой. Отведи меня домой, пожалуйста...
- Я не знаю. Я не знаю, как тут все...
Солнце залило Сашу по макушку.

V глава. Запахи Европы
Это было похоже на просмотр фильмов в кинотеатре; Саша чертовски давно не ходила в кино. Ей просто не с кем было сидеть там, в темноте, целоваться или не целоваться, есть попкорн, –сладкий или соленый, - плакать или ржать от души вместе с какой-нибудь тесной компанией школьников. Это было похоже на кино. Она знала, что это Маша, но как-то « не узнавала ее в гриме», она никогда бы не поверила, что это она – только здесь, в мире снов и сказок, верилось во все, что угодно, особенено с этой вязкостью в области ног.
Самое главное – Маша сияла. У нее сияло лицо, сияли глаза, улыбка не сходила с губ, зубы были белее белого; она казалась какой-то очень красивой и несчастной, будто истощенной болезнью; Саша не верила в бога и не ходила в церковь, но, разумеется, знала истории о Христе – вот, Маша напоминала ей воскресшего Иисуса Христа, такой она была красивой и истерзанной.
Это было как кино. Саше, первой из людей, удалось видеть все со стороны, видеть даже больше, чем кто-либо мог видеть. Снова Христос – третий взгляд Бога. Она видела как она радуется, как мысли пересекают ее лицо, как она хмурится или смеется. Она видела. Как она чувствует, как вертить браслет на запястье.
Потом она увидела Олега. Первые секунды – бегущая строка мыслей, счастье владеть собой и своей душой. «Рыжий. Пффф. ---. Неплохо тут. Тепло. У него длинные ноги. Рыжий. Нос. Такой европейский. Глаза – зеленые? Боже, зеленые глаза. Какой он красивый.» И все. Полная шиза – Саша плохо помнила все дальше. Она только знала, что он красивый, и это была главная радио волна ее настроений.
Малютка Машенька сияла и не могла притронуться к нему, только у нее за спиной дергалась, колебалась серая тень, привязанная к ее тяжелому земному телу; тень, которая все так же не могла притронуться к его мягкой светлой щеке. Малютка Машенька.
Такие чудесные волосы. Саша не знала, о чем она думала – мысли убегали вперед, а она оставалась тут и могла погладить его волосы своей бестелесной рукой.
«Это чужое место. Уходи!» - кричала серая тень. Но она ведь всего лишь тень...
Это было чудо, что он был таким красивым. Серая тень колебалась, крюки земли раздирали ее на части; эта тень тоже была Машей, но той, у которой вместо глаз были бледно-серые дыры, которая больше не могла держать спину прямо или смеяться так, как смеялась раньше.
Улица, солнце, весна и тепло; и вдруг Саша увидела, как чья-то такая же длинноногая тень ложится на асфальт, как он, этот человек, идет к ней, и она видит...
У него было лицо, и она знала его – это темное лицо с фотографии в комнате А. И. , лицо, запечатленное во всех возрастах, молодым или уже не слишком, во всех возможных ракурсах... Он шел к ней. Он шел.
Олег пожал плечами.
- Что значит слово «амбивалентный»?
Маша настоящая видела только Олега, только его, никого больше, даже смотря на других людей; Машина тень видела еще кое-кого, пришельца из иных миров, почему-то жаждавшего подобраться к ним, жаждавшего Ады, Ады, Ады...
Издалека сигналила поливальная машина.

***

Я же все видела, я все знала. Я видела, как эта девица смотрела на него. Все. Конец. Ничего мне больше не надо.
Я все видела. Я видела того человека, который шел к ней.
- Ада? Ты пришла, я знал, ты...
Она не была Адой; она не звала его, этого не могло быть. И все уже закончилось, мы вернулись. Все та же улица, то же красное и зеленое.

- Кто это был?
Саша не отвечала. Она смотрела в пустоту, зрачки у нее мелко подергивались, она не отвечала на прикосновения, на голос, на крик...
- Сейчас. Подожди. Я знаю, кто это. У тебя есть сигареты?
Мы пошли вперед, все дальше и дальше, красная алюминиевая банка сверкала у меня под ногами, весело звенела, подбрасываемая моей туфлей. Саша рассказывала мне о Владимире – о городе, а не о парне. Хотя обычно девушки болтают о парнях, а не о городах.
Олег немного умер во мне. Ничего нет. Конец. Больше не могу.
Саша рассказывала мне о своей прошлой жизни. Она выщелкнула сигарету из воздуха, вокруг нее разнесся этот вязкий тошный дым.
- Ты давно куришь?
- Нет. Я как раз стала работать у А.И. Знаешь... Сейчас моя жизнь поменялась. Я стала по-другому смотреть на все.
Да. И на Олега.
- Он классный мужик, - она затянулась. Маша вздрогнула, у нее на спине восстала целая армия ледяных мурашек.
- Кто это был?
- Да так... Не важно.
Саша повернулась, посмотрела на Машу. Такая сутулость, сухие волосы и бледность – все это не вызывало у нее никакой жалости, пффффф. Она всего лишь тень. Она ничто.
- Нет, скажи мне. Ты знаешь его? Что он хотел от тебя?

Она не отвечала мне. Она стала какой-то другой. Сигарета, которую ей было удобнее дрежать в правой руке, а не в левой; ее косая улыбка и заломленная бровь, и тело, которому были страшны все эти движения. Она рассказывала ей о своей матери, отце, сказку о переселении из Владимира в столицу, и Маша видела, как там, в конце улицы, загорается красноватое царское свечение, манящее и теплое, как кровать и одеяло в конце холодного трудного дня. Выходом был тот же самый путь, что и приводил всех сюда – просто пройди до конца, просто не сворачивай, просто иди. Раньше там правда был выход – а теперь красное.
- ... я ни разу не пила до 18 лет. Такая я правильная девочка.
Заломленная истонченная бровь.
Кто была эта женщина? Кто она? Знает ли она о...
Небо было рыжим, таким рыжим, что кололо мне сердце.

VI глава. Единицы человеческих душ
Кто она? – Саша не желает отвечать на этот вопрос.
Они снова были на итальянских улицах Москвы, Саша зачем-то вела Марью в свой новый дом и у нее в души уже комкался твердый бумажный комок против происходящего. Она не хотела, чтобы Маша знала что-то. Что-то о странном месте, об А.И. и о ней самой.
- Не выпьешь со мной?

Она могла говорить все, что угодно, но Маша слышала не только то, что ей говорили. Так ей вдруг открывалась суть вещей. Она просто приходит, безо всяких причин и следствий, она просто есть и она просто с тобой, теперь уже навсегда.
Когда она говорила, что рада жить в Москве, что ее жизнь тут прямо-таки не жизнь, а малина – она говорила, что не знает, почему стала пить. Зачем, почему, откуда взялось это все? Этого ничего никогда не было, и вдруг пришло, и она не могла даже понять, почему она хочет вдруг всего такого, почему... Она не собиралась поступать в институт – но ведь она всю школу хотела учиться, она хотела быть кем-то, она хотела изменить мир. Ее тошнило от сигарет, она не могла повесить куртку на вешалку, когда бывала пьяна, она не может сказать Маше, кто был этот человек, не может, не может, не хочет...
Маша знала это, потому что кто-то кроме нее знал это. Она знала даже, кто такая была эта Ада, которую звал тот (косой кивок головой вправо).
Олег. Ослепляющая вспышка. И того тоже кто-то любил, точно как она, кто-то...

Двор был пуст, солнце уже не казалось таким ярким, ничто не напоминало больше Саше об Италии. А.И. сидела на скамейке, закинув ногу на ногу; Маша никогда не знала ее и в то же время была знакома с ней вплоть до ее манеры одеваться – потому-что кто-то тот, другой, знал ее.
- Здравствуй, Саша. Долго же тебя не было. Так-так, детка.
С ее майки на девушек смотрели черно обведенные глаза еще кого-то, и взгляд это был живым и мертвым одновременно.
- Так-так. Кого это ты привела?
- Никого, - прозвенело у Маши над ухом.
- Почему? Почему ты не встретила его?
Тонкие руки А.И., смугловатые и морщинистые, потянулись к Саше, забрали у нее медный ---.
- Что это за вещь? – Маша, зачем, зачем спросила?
- Это? Ах, это...
- Откуда они берутся?
- Много будешь знать – будешь старая, как я.
- Кто вы такая? Вы Ада?
Маша хотела плакать, но все мешало ей – и то, что Саша была с ней рядом, тоже.
- Так-так. Рассказать тебе кое-что?.. Расскажу.

Это место – не совсем подходит для прогулок. Я была там так много раз и сохранила даже ---. Призраки – они не злые, нет. Им ведь тоже тяжело и больно все время, как всем, и они не хотят видеть чужих, и они не хотят видеть, что кто-то идет мимо них к кому-то... «Целовался с кем-то кто-то вечером во ржи...»Ну, скажи, к кому ты туда ходила? Читала про зону? Это все неправда, но есть кое-что похожее. Им так больно, что ты станешь немного счастливее. Нет, не спорь. Ты радовалась, хоть и недолго. Они просто забрали бы ---, если бы ты отдала его, и все. И все было бы хорошо. Ты никогда не пошла бы туда, они никогда бы тебя не тронули.
Жила-были два человека, и любили друг друга, и хотели изменить мир. Жизнь проходит так незаметно, смерть подбегает и выхватывает у тебя жизнь, как эстафетную палочку. Как же тяжело одной. Я просто хотела вернуть его. Я так соскучилась... Ну, ты ведь все сама знаешь. И я смогу. Жаль, что я сама не могла его вытащить – ну, кто знает, почему нужен кто-то третий для того, чтобы забирать что-то оттуда (лукавая локовая улыбка). Если бы Сашка привела его сразу, все было бы хорошо уже теперь... А так...
Не ходи туда больше. Я знаю, что говорю. Нельзя туда так часто ходить. Ты стареешь, милая Машенька. Тебе опасно там. Не отдашь мне свой ---? Ну ладно. Иди. Счастливо, иди.


Саша сидела на скамейке. Она ничего не чувствовала и ни о чем не думала, не следила за разговором, которого не понимала и только делала вид, что слышит, думает, понимает... У нее болело что-то внутри и хотелось выпить. Руки чесались, сжимались в кулаки.
Маша улыбнулась, пожала плечами.
- Все будет хорошо, - торжественно, медленно и светло изрекла А.И.
И Маша снова улыбнулась, пожала дрожащей рукой кисть А.И., Сашу потрепала по щеке, словно они были сто лет знакомы, Маша снова неярко сияла, все стало хорошо...

Мне было так тяжело его любить. Туфли тянули меня к земле, я еле тащила за собой ноги. Я не знала, где я, как мне попасть домой и есть ли у меня вообще дом. Я так долго любила Олега, что устала невыносимо. Тогда я решила, что больше никогда не пойду туда. Никогда не будут думать о нем. Пусть это все скорее пройдет, и станет наконец – светло, свободно, хорошо. Только... Поперхнулась – была какая-то мысль, но она быстро ушла, или я ушла от мысли, хи-хи. Дурацкий смешок . Опять улыбаюсь – как много я стала улыбаться. Все стало совсем хорошо и я никогда больше не буду бояться.

А.И. была так рада, что сидела в своей комнате и плакала. Она смотрела на портрет Л.И. и ей казалось, что он уже ожил, он уже с ней говорит, двигается, она трогает его дивные волосы.
Саша привела его и тут же спряталась к себе в комнату.
- Ада, почему тут так много бутылок? Ты что...
- Нет, ну что ты.
Он был так дивно молод, и это поднимало у нее в душе феерическую волну горячих искр, расцветавших по всему ее телу.
- Это все моя маленькая Помощница, - засмеялась, тепло и утробно, так что Л. поймал эту дрожь ее хохотка. – Смотри, как легко она сдалась, даже удивительно.
Только таких пускают в миры снов, только пустых до черноты, только такие там особенно сильны – так было и так будет. Они никого не помнят, никого не любят, у них нет ничего, что помогало бы им вернуться, призраки принимают их, как родных – потому что они и есть такие же, как они, пусть и не совсем похожи пока... Только пока.
- Да, все не то... Как хорошо, что я снова с тобой. Вот, я принес тебе еще ---.
Теплая медь, с которой невозможно было расстаться – потому что хоть он ничем и не пахнет, но на время подцепил этот медный привкус, и на всемя медь – это его, его запах...
Он стер у нее с щеки черную дорожку слез.
- Да. Как я рада, что ты со мной. Так рада, милый. – Кошка, трущаяся о ноги. – Я так переживала за тебя, пока ты был там. Там все-таки. Пфф, как-то неприятно. Смерть, грязь, ничего хорошего. Смерть вообще не так хорошо. Ты со мной... Как хорошо...
Это все не наша вина, дорогой. Это просто у каждого внутри, это то, что вылезет рано или поздно.
Саша за стеной с оглушительным стеклянным грохотом выронила стакан.

<Огонь полыхал позади. Коридор был заполнен дымом, было трудно дышать. Шерсть была опалена, на минуту назад пушистый хвост было страшно смотреть. Особенно болели пальцы ног, которым пришлось несколько секунд соприкасаться с раскалённым полом. Только способность к большим прыжкам позволила преодолеть этот адский участок. Болело так же и плечо, которым приходилось вышибать дверь за дверью.
- Как хорошо, что у них тут нет бронированных дверей! – подумал Чинк – тогда б толку от меня было мало.
Было осмотрено уже четыре квартиры, но ребёнка нигде не было. Благо, они были маленькие и похожие одна на другую. Каждая состояла из одной комнаты, санузла и крохотной кухоньки. За эти секунды уже успела выработаться система – в комнату, заглянуть в шкаф, под кровать, за ширму и ещё какое-нибудь место где, предположительно могла спрятаться маленькая, перепуганная девочка; затем мельком заглянуть в санузел, там спрятаться было негде; на кухне - похожим образом. Затем опять в коридор, выбивать очередную дверь.
Время поджимало, огонь стремительно продвигался по коридору. Дым уже успел проникнуть в помещения, но, пока, серьёзно в них видимость не затруднял. Пятая по счёту квартира, снова комната, шкаф – в нём, как обычно, только ворох одежды, с кровати до самого пола свисало покрывало. Долой его! ВОТ! Из-под кровати испуганно выглядывала заплаканная человеческая девочка. Увидев здоровенную, обгоревшую, зелёную белку, она перепугалась ещё сильнее и закричала.
- Не пойсо маленькая. Я тебя не опишу!» Как можно ласковей попытался успокоить её Чинк.
Но после трансформации его речь звучала сильно искаженно, со свистом и щелчками. Даже друзья-антропоморфы из убежища не сразу приловчились разбирать, что же он хочет сказать. Что уж говорить о маленьком, до смерти перепуганном, ребёнке! Дитё лишь попыталось глубже залезть под кровать.
Тем временем комната заполнялась дымом. Сообразив, что надо действовать, Чинк резким движением отбросил кровать, схватил замершую от ужаса девочку и прижал к себе. Она не сопротивлялась.
О возвращении обратным путём не могло быть и речи! Огонь уже пробирался в жилище. Но теперь, когда самое главное уже сделано, выбраться особого труда не составляло. Чинк открыл окно, разбивать не стал даже в этой экстренной ситуации, он панически боялся порезаться стеклом до крови. По этой же причине он совершил большую глупость - вместо того чтобы проникнуть на нужный этаж через одну из квартир, до которых огонь ещё не добрался, он прыгнул окно, ведущее в горящий коридор, потому что в нём уже не было стекла. Перед этим он извалялся в луже, но это всё же не смогло полностью защитить его от ожогов, а шерсть на пушистом хвосте обгорела почти полностью. К счастью сам хвост вроде как сохранился – шевелить им получалось. Боль он чувствовал совсем не такую сильную, какая ожидалась бы от таких ожогов, но это, скорей всего, из-за шокового состояния.
Сегодня его прогулка по лесу снова привела его к городу. Он, само собой, соблюдал все предосторожности, каким научили его друзья, но подходить к самому краю леса было очень рискованно. Люди с антропоморфами шутить не любили. Поймать или уничтожить – вот был их принцип при контакте с одним из трансформировавшихся. Но посмотреть хоть издалека, с верхушки одного из деревьев на краю леса было очень любопытно. Сначала Чинк был осторожен. Даже близко боялся подходить к границе леса. Но потом, когда изо дня в день ничего не происходило, он всё ближе и ближе подходил к границе. Люди в лес заходить боялись, а когда происходили облавы, это было слышно за километр, и уйти не составляло труда. Не удивительно, что за всё время его пребывания в этом мире, никто из его новых друзей не был пойман. Единственное неудобство, которое они причиняли – это разорение некоторых убежищ с припасами еды, которую добыть было не так-то просто. Таким образом, расслабившись, Чинк, в конце концов, осмелился вообще подойти к краю леса. И вот он частенько стал наблюдать за городом.
Правда, со временем это занятие наскучило. Люди к кромке леса не подходили, а разглядеть издалека получалось лишь отдельных пешеходов да автомобили. Но только не сегодня! В этот день на глазах, опять начинавшего скучать, наблюдателя произошло ЧП. Из окон первого этажа одного из зданий повалил дым, жители высыпали на улицу. Тут уж Чинк не утерпел и решил приблизиться к центру событий. Как он и предполагал, внимание всех было обращено на горящий дом, и подойти незамеченным получилось.
А тут развивались события прямо как в кино. Большинство жителей дома стояло и обеспокоенно смотрело на пожар. Но тут к ним, почти бегом, приблизилась пара – мужчина и женщина. Они кинулись было к дому, но прохода не было. Женщина стала причитать. Из её слов стало ясно, что там остался ребёнок. А пожарных всё не было.
Голос женщины выражал такое отчаяние, что решение помочь было принято автоматически. Он бросился к ней. Люди в страхе расступились. Супруги же даже не заметили его сразу.
- Эташ! Какой эташ? - спросил он у них, изо всех сил стараясь чётко выговаривать слова. Но всё равно, буквы «Т» и «К» звучали как щелчок, а «Ж» напоминало «Ш» и вообще звучало как свист. Они уставились на него, совершенно не понимая, что происходит.
- Какой эташ? Кте она? – снова повторил он. Женщина наконец поняла, что им предлагают помощь, и прошептала
- Третий.
Чинк рванулся к дому. Она ещё что-то крикнула вдогонку, но он уже не слушал, а зря, - ему бы указали окно квартиры.
Тут он осознал, что сейчас ему придется проникать в дом разбив собою стекло. Страх порезаться тут же лишил его решимости. Фобия, бывшая у него с детства, после трансформации, сделавшей его более эмоциональным, многократно усилилась. Ища альтернативу он стал лихорадочно бегать взглядом по зданию. И заметил, что на нужном третьем этаже несколько окон с торца здания были выбиты, но там полыхало пламя. Страх перед кровью мгновенно пересилил страх перед огнём. Он кинулся в находившуюся рядом лужу и изрядно в ней извалялся. После этого прыгнул в горящее окно. На его счастье оно вело не в комнату, где он бы не смог в огне сориентироваться, а в коридор, идущий через всё здание. Совершив несколько прыжков в длину, он выбрался из пламени. К счастью девочки, до её двери пожар на тот момент не успел добраться.
И вот, открыв окно, из-под подоконника которого стали уже появляться языки пламени, Чинк выпрыгнул, прижимая к себе спасаемую. Прыжки с высоты были одной из его новых способностей, поэтому приземление прошло успешно. Он сразу заметил родителей, стоявших ближе всего к дому. Одним скачком он преодолел расстояние их отделявшее и протянул им ребёнка. Девочка сразу потянулась к маме и та взяла её на руки и крепко-крепко обняла. Отец тоже подошел и обнял их обоих. Чинк стоял и смотрел на эту сцену.
Постепенно его напряжение спадало. Теперь он ощутил боль. Обожженные участки тела дали знать о себе. Вместе с тем он заметил, что остальные люди смотрят на него с опасением.
Пора было уходить. После случившегося он не ожидал, что ему кто-нибудь сделает плохое, но всё же … Превозмогая боль в лапах, он похромал в сторону леса. Не успел он отойти и на сотню метров, как послышался звук мотора и дорогу ему перекрыл автомобиль, напоминающий большой джип. Из него высыпали солдаты, растянулись шеренгой и направили на него автоматы. Из шеренги вышел лысый чернокожий человек и, медленно, подчёркнуто чётко проговаривая каждое слово, громко сказал:
- Остановись и ляг на землю. Остановись и ляг на землю. Ляг лицом вниз. Руки положи за голову. Ноги расставь в стороны. Иначе мы будем стрелять.
Он стал снова повторять и повторять это.
Ещё в убежище Чинк обнаружил, среди прочих своих новых возможностей, способность по почти неуловимым телодвижениям, тону голоса, безошибочно определять, что чувствуют окружающие. Заметил он и эмоции этого человека. Они сначала показались ему странными, а потом и вовсе испугали его. Человек испытывал по отношению к Чинку жалость, смешанную с какой-то сильной внутренней душевной болью, но в то же время в нём чувствовалась железная решимость убить его, если сочтёт это нужным. Он явно не шутил. Чинк сначала недоумевал, как могут уживаться такие противоречивые чувства в одном человеке, а потом решил что он – сумасшедший. Один из тех страшных маньяков, помешанных на охоте за пушистыми, про которых ему рассказывали друзья.
Этот страх, а так же боль и пережитое ранее, совершенно парализовали способность Чинка рассуждать.
- Йа ше ничивчиво не сттелал! Пошаааста отпустите! - только и смог он выдавить из себя.
И стал обходить их, двигаясь в сторону.
- Стой! Не двигайся и ляг на землю. Тогда всё будет хорошо. Ложись. Ложись, а то мы будем стрелять.
Солдаты были очень напряжены, они в любую секунду были готовы привести угрозу командира в исполнение, но Чинк ничего не соображал кроме того что ему страшно, и он хочет отсюда уйти.
- Стойте! Стойте не стреляйте! Он не агрессивный! - раздался голос за спиной Чинка.
Он оглянулся. Это была мать той девочки. Она подбежала к Чинку.
- Не подходите! Это опасно! - прокричал командир.
Солдаты растерялись.
- Нет, он не опасен! Я точно знаю! Подождите!
Она вплотную подошла к Чинку, нежно и ласково с ним заговорила:
- Не бойся. Не бойся миленький. Они ничего плохого тебе не сделают.
Её тон успокаивал.
- Йя ничиво пплахова не стелал. Са что? - сказал он ей.
Тут он не выдержал и заплакал. Звуки, издаваемые беднягой, представляли собой прерывистый свист и напоминали собачий скулёж. Она осторожно обняла его, стараясь не задеть ожогов, и стала гладить по голове и успокаивать, говоря как ребёнку:
- Тихо, тихо, тихо, всё будет хорошо. Они тебя не обидят. Всё будет хорошо. Пойдём.
Одной рукой она взяла белка за лапу, другую положила на плечи и тихонько повела к машине.
- Ты не злой. Это сразу видно. Тебя непременно одобрят, и мы тебя заберём. Я обещаю, мы заберём тебя. Всё будет хорошо. Идём. Идём.
Они подошли к машине. Женщина отпустила его лапу и снова стала гладить по голове. Тем временем Чинк почувствовал, что ему надели большой и тяжелый пояс и пристегнули к нему передние лапы, на задние тоже что-то надели. Наконец на голову водрузили что-то вроде конской сбруи, туго стянув челюсти. Последнее причинило ему наибольший дискомфорт, и он снова было заскулил. Но командир преобразился – расслабился и совсем другим тоном сказал:
- Не волнуйся. Так надо. Это чтоб ты никого нечаянно не поранил.
- Мы вам сообщим - сказал он женщине и сел на заднее сиденье.
Чинка подхватили под руки и погрузили в машину. Это причинило боль и Чинк вскрикнул.
- Осторожно! Не усиливайте стресс. Успокоительное!
Чинк почувствовал укол в шею, и стало темно.
>

В этот день я выбрался на природу, точнее на то, что от неё осталось. Некогда великая тайга под разъяренными лучами солнца превратилась в пустырь, простилающийся до северного моря. И ни одного дерева, лишь пепел.
Утром, по новостям сообщили, что солнце слегка снизило свою активность, поэтому инфракрасное излучение не такое губительное, как обычно, а температура опустилась с сорока до тридцати. Ха! Как бы ни так. Альянс пытается приободрить людей лже-хорошими новостями, хотя общеизвестно, что сегодня тот самый день. Десять лет назад Хэл Хокинг публично назвал дату дня, когда солнечная буря поджарит всё живое на земле. В тот же день Альянс его казнил, как нарушителя спокойствия в тяжелые послевоенные времена, а люди снова заселили бункера, ожидая уже свою казнь…

Я шел долго. Помня времена, когда здесь ещё был лес, я представил, что иду в еловую чащу в тщетных попытках найти своё дерево. Потеряв все надежды и силы, я сел на голую землю. В глазах помутилось, но перед собой я увидел зеленое пятнышко на земле. Это были росточки какого-то растения рядом с небольшим валуном, который укрывал их от солнечных лучей большую часть дня. Это было невероятно и одновременно печально, ведь этим цветочкам не суждено увидеть сказочной красоты синего неба и медленно плывущих облаков-левиафанов. Кто же в этом виноват?
Теперь, я готов! Став свидетелем маленького чуда, я решил, что готов принять смерть за все человеческие грехи.

- Йон.
Обернувшись, я увидел Шема. Его бледное лицо выглядело почти здоровым, но глаза выдавали все те муки что он и все мы пережили за последние годы.
- Что ты здесь делаешь? - спросил я, но ту же понял, что это уже неважно. Шем все же ответил.
- Малех и остальные снова стали молиться… я не хочу, не хочу молиться тому, кто нас ненавидит.

Согласен, умирать в компании легче, но уж точно не в компании сына. Видеть в момент смерти, смерть дорогого тебе человека, это… наверное даже Дьявол милосерднее. Прости меня господи, но я даже не рассчитываю попасть в рай.

Уже скоро. Солнце приобрело темно красный цвет. Мы начали ждать, Шем стоял рядом и о чем-то думал. Десять лет я читал книги, о том, как будет происходить Судный день. В основном скучные научные исследования, но однажды мне попался отрывок из поэмы Хэвена Китса.

И раскаленный белый меч,
Из ножен господь-ина,
Сорвет он душу сына,
Но некому поставить свеч.

А жар достигнет только тех,
Чьи души под тяжестью грехов,
Не достигнут божьих волхвов,
Им в наказанье Белиарский смех.

На кровавом небе стали появляться белые пятна. На секунду я посмотрел на Луну, и в эту секунду она раскололась, раскололась без единого звука, и если бы космос не поглотил её крик, мы бы наверняка услышали ужасающий разум вопль. Так пал наш ангел - Рафаэль. Два больших осколка в мгновенье стали огненными и упали на землю. Грохот и вибрации донеслись почти сразу, казалось, земля низвергнется прямо в преисподнюю.
Тут произошло нечто непонятное. В ногах Шема появился зеленый свет, он прошел через всё тело, и стал пульсировать магической энергией из его пальцев. Эта энергий образовала купол вокруг Шема, который очень быстро увеличивался в диаметре. На секунду я подумал, что энергия входит в Шема прямо из земли. А купол всё увеличивался, сначала он взял под себя меня, потом валун, минуту и граница уходила далеко за горизонт. И я понял, это барьер! Барьер, который защитит нас от солнца, от огненной бури, от ударной волны, что медленно надвигается сюда после падения осколков Луны. А Шем, наш спаситель, посланник Бога, новый апостол! Шем Фраус, мой сын.

<Чинк пришел в себя. Он лежал на полу, на матрасе в небольшой комнатке, одна из стен которой представляла собой решетку. Окон в ней не было. За решеткой был коридор с другими такими же камерами. Матрас лежал у самой решетки. У противоположной стены, в углу, стояло ведро с крышкой. Ближе к решетке, висел рукомойник, под ним была раковина, и мыльница с куском мыла. Под рукомойником стояло ещё одно ведро. Больше там ничего не было.
Обожженные места болели, но не так сильно как раньше. Ожоги были смазаны кокой-то мазью, некоторые места были перебинтованы. Чинк попробовал было встать, но пальцы так болели, что долго стоять на них было очень трудно, поэтому он лишь привстал и посмотрел за решетку в коридор. В одну и в другую стороны, насколько можно было выглянуть, тянулись такие же камеры, все они были пусты. От проделанных усилий Чинк почувствовал сильную усталость. Он лёг и снова уснул.
Разбудил его лёгкий, но настойчивый стук о решетку. С другой её стороны стояло три человека. Один был в белом халате. Он держал в руках медицинский чемодан, какие носят врачи скорой помощи. Двое крепкого телосложения были одеты в синие комбинезоны с поясами, к которым крепились дубинки. Один из них стучал ею по пруту решетки. Увидев, что Чинк проснулся, белохалатник сказал:
- Доброе утро! Просунь, пожалуйста, лапки через решетку.
Он немного нервничал, но старался говорить ласково.
- Трасти – ответил Чинк, и стал выполнять распоряжение.
- Нет, чуть-чуть не так. Одну сюда, а другую сюда – сказал человек, подойдя ближе и показывая пальцем на два разных просвета между прутьями – вот так, молодец, и задние так же.
Как только Чинк это сделал, охранники надели ему на ноги и руки наручники. После этого один из них открыл двери, переступил через прикованного к решетке белка и, приподняв его голову, надел намордник. На этот раз челюсть была стянута не так сильно, как в прошлый раз. Тогда и остальные двое вошли в камеру таким же неудобным образом. Один охранник стал у изголовья, другой у ног, а тот, что в белом халате, присел за спиной у Чинка и стал рыться в чемоданчике.
- Что со мной путет? – обеспокоенно прочирикал Чинк сквозь намордник.
- Ну, сперва мы тебя подлатаем – уже более расслаблено и непринуждённо ответил врач.
- А потом?
- А потом тебя проверят. Не переживай хвостатенький, всё будет хорошо.
Ответив, он начал смазывать ожоги чем-то, что выдавливал из тюбика.
- Потерпи, потерпи – сказал он, заметив, что Чинк поморщился от боли.
Исчерпав содержимое одного тюбика, он достал другой и продолжил. Когда он обработал все доступные ожоги, в том числе полностью обгоревший хвост, охранники осторожно приподняли пациента сначала за плечи, потом за ноги, чтобы врач мог обработать нижний бок. Пока шла процедура, он задавал Чинку вопросы.
- Пушистик, а как тебя зовут? Моё имя, кстати, Райс.
- Чинк.
- Понятно, это прозвище в вашей стае. А как тебя звали до того как ты изменился? Кто твои родители? Где ты жил?
- У меня проплемы с памятью.
- Хм, а ну-ка проверим насколько.
Он стал задавать разные вопросы, касающиеся этого мира. Чинк ответил в меру того, что смог расспросить у друзей.
- Да, если не врёшь, потёрло тебе память конкретно. Ладно, полежи пока немного. Сейчас тебе принесут поесть. Кстати, ты кто по питанию: плотоядный, всеядный, вегетарианец?
- Всеятный.
- Ясненько. Жди.
Собрав чемоданчик, он, вместе с охранниками, опять переступив через Чинка, покинул камеру.

Этот расспрос навеял воспоминания…
Чинка, которого в миру звали Сергей, пригласили пройти практику в очень именитом НИИ, с последующей перспективой там работать. Это была великолепная возможность. Он явно недоумевал, чем обязан такому, внезапно свалившемуся, счастью. Среди обучавшихся с ним были куда более выдающиеся студенты. И никто из них, насколько было известно, даже в планах не держал там работать. Это должно было бы показаться подозрительным, но Сергей был так осчастливлен этим предложением, что его даже не насторожила подписка о неразглашении всего что увидит. Наоборот – его восторгу не было предела. Секретность - значит что-то очень серьёзное, плюс, узнавшего секретные сведения, скорее всего, гарантированно оставят. Немного огорчало то обстоятельство, что к интернету доступа не будет весь период работы. Ну что ж «Наука требует жертв!».
Окрылённый такими перспективами, он приехал на место своей практики, а, более чем вероятно, и работы. То, в чём будет заключаться работа, превзошло абсолютно все его ожидания. В институте было сделано просто сенсационное открытие – открытие прохода в другие измерения! Другие миры были как почти точной копией Земли с небольшими отличиями, так и не похожими.
Причём было замечено – то, в какой мир откроется проход, зависит от предпочтений и симпатий проходившего. Например, убеждённые коммунисты попадали в мир, где СССР жил и здравствовал, а то и вовсе произошла победа «Мировой Революции». Это не означало, что можно было выбирать себе мир по заказу. Единственный, затесавшийся в группу, молодой учёный-любитель фэнтэзи попал не в край драконов и эльфов, а в мир, где наука осталась на уровне средневековья, но местные жители оказались подвержены мутациям, делавшим их кожу разноцветной, а так же видоизменявшей части тела, что делало их похожими на персонажей этого жанра.
Так уж сложилось, что среди работников этого учреждения не нашлось больше даже мечтавшего о контакте с инопланетянами. В следствие чего были просмотрены биографии и характеристики студентов, обучавшихся в родственном направлении, с упором на увлечения. Увлечение Сергея антропоморфными персонажами (чего он не скрывал) показалось исследователям подходящим.
Наконец все инструктажи и подготовка остались позади. Аппарат был настроен на организм Сергея чтобы, по прошествии условленного времени, вернуть его из любой точки иного измерения – живого или мёртвого. Во избежание второго варианта при Сергее было небольшое устройство, размером с фонарик, которое активировало аппарат на экстренное возвращение.

Всё произошло быстро. Вспышка света и Сергей оказался в лесу. Деревья, на первый взгляд, выглядели вполне по земному. «Антропоморфы, которых он так ожидал увидеть, в поле зрения пока не попадали. И он отправился на поиски. Конца-края лесу не было, после нескольких часов безрезультатных блужданий Сергей начал уставать.
Через некоторое время пребывания в этом мире у него возникло и начало набирать силу странное чувство. Непонятно откуда взявшаяся и практически ни на чём не основанное ощущение что он может хоть сию секунду начать превращаться в того кем уже так давно мечтал стать. Он прямо-таки устал отмахиваться от этой сумасшедшей идеи. Наконец она переросла полную уверенность, и возникло просто нестерпимое желание начать прямо сейчас.
Он остановился. В голове возник образ его фурсоны (именно в голове, а не перед глазами, так как всё окружающее он видеть не перестал), причём не просто внешний вид, а и внутреннее устройство с полным пониманием как будет функционировать каждый орган. Похожее на белку существо, с зелёным окрасом шерсти и головой как у белки-летяги (более круглая, чем у белки, с большими черными глазами и маленькими круглыми ушками). Немного поразмыслив, Сергей решил несколько изменить проект, так как в реальной жизни полностью соответствовать фурсоне создало бы некоторые трудности. Сделал глаза менее чувствительными к свету, в результате чуть худшее ночное зрение, но зато на ярком солнце он не будет слепнуть. А так же вегетарианский рацион заменил на всеядный, – кто знает как здесь с добычей пропитания! Про то что ему надо будет возвращаться в свой мир и что он там будет делать в таком виде, если всё получиться, он даже не подумал. Полностью довольный получившимся результатом он мысленно приказал «начать». По всему телу прошло сильное покалывание и… ничего не произошло.
Сергей был разочарован. Уверенность что всё получится была стопроцентной. Тут произошло то, чего он так ждал, но не превращение, а появление самого настоящего антропоморфа. Похоже он уже давно наблюдал за Сергеем, но обнаружить себя решил только сейчас. Это был прямоходящий фенек, ростом примерно с Сергея, коричневого окраса с кремовым брюхом, передней частью шеи и подбородком. Кончик хвоста был белым. Он заговорил на вполне разборчивом русском, правда, звуки были немного искажены.
Интересно, что хотя миры были очень разными, в той местности, куда перемещался исследователь, говорили на понятном ему языке (не обязательно на русском, например, если он знал русский и английский, то, как вариант, - встреча с англоязычным населением, причём даже в мире, где Англии и в помине нету). При всём при этом письменность могла быть совсем другой. От сохранившегося твёрдого знака после каждой согласной и буквы «ять», до совершенно незнакомых символов в роли алфавита и даже иероглифов.
Так вот, пришедший заговорил:
- Наконец-то ты стартовал! Я уже устал за тобой следить. Думаю наш – не наш? Ну ты сам понимать должен - мы тут охотников опасаемся и всякому зашедшему человеку показываться не будем. Надо было только ушел от людей, и сразу стартовать, а не нас искать. Ну да ладно, добро пожаловать! Значит там всё без изменений. По прежнему надо в лес бежать.
Сергей слушал этот монолог совершенно ошарашенный, хотя и очень ждал такой встречи. Когда эффект неожиданности немного притих, ошарашенность уступила место огромной радости, почти эйфории. Антропоморф это заметил.
- Я тоже рад тебя видеть. Мы рады новеньким. Что-то давненько никого не было. Что там у вас в большом мире происходит? А то у нас батарейки давно кочились, радио не послушать. Ты принёс батарейки? Ой, какой я невежливый! Даже не представился. Меня зовут Шэн, а тебя как?
Сергей хотел было сказать своё человеческое имя, но подумал:
- Раз всё получилось, и я стал изменяться, так что меня уже за своего безоговорочно принимают, то какой же я теперь Сергей?
И назвал имя своей фурсоны, которой становился:
- Чинк.
- Хорошо Чинк, давай уже идти домой, а то уже стемнеет скоро.
С этими словами он ухватил Чинка за руку и повёл сквозь лес. Вскоре солнце село и вправду начало темнеть. Но в темноте Чинк видел уже лучше, или это ему так казалось? По дороге им встретились ещё антропоморфы. Они, все как один, обрадовались новичку. Некоторые пошли вместе с ними, а другие помчались к остальным сообщать новость. Когда Чинк с сопровождающими добрался до убежища – поляны с вырытой землянкой. Там их уже ждали все – около сотни самых разнообразных фуррей. Цвет их разглядеть было сложно, так как, вопреки ожиданиям Чинка, огонь на месте прибытия не горел. Все наперебой стали приветствовать новоприбывшего и расспрашивать как там дела на «Большой земле». Когда узнали, что сказать Чинку нечего, очень удивились и разочаровались.
- Эх, а мы то думали новости узнать. Какая сильная потеря памяти! И как быстро произошла! Почти сразу, - сказал лис.
Он убежал куда-то и через минутку вернулся с газетой. И фонарём.
- А ну, прочти что здесь написано. Сейчас подсвечу!
Символы, которыми была испещрена газета были совсем не похожи на русские буквы. Увидев растерянность Чинка, он сказал:
- Да, тяжелый случай. Такое иногда происходит, но обычно постепенно, за довольно длительный срок, а ты, если верить Шэну, стартовал полчаса назад! Впервые такое встречаю!
Остальные разными звуками выразили своё удивление и сочувствие. Про то, что он вообще из другого мира, Чинк решил умолчать.
- Не хватало ещё, чтоб они меня за сумасшедшего приняли! Пусть уж лучше думают, что у меня амнезия.
Шэн поспешил успокоить:
- Чинк, но ты не переживай! Читать снова научим и по остальному, чё забудешь, ликбез устроим. Нам не впервой – ты тут такой не один забывашка. Правда, по быстроте забывания ты впрямь побил все рекорды!
Дальше продолжил говорить лис. Который, судя по тому как к нему все прислушивались, был здесь главным.
- Тогда, наверно у тебя память очень хорошая быть должна в конечном варианте. Как, есть у тебя в проекте что-нибудь такое?
- Да, у меня должна быть хорошая память на местность, чтобы в лесу хорошо ориентироваться.
- Ого, это какой же объём у этой памяти быть должен, чтоб такая быстрая её чистка пошла?! Ты наверно, каждое дерево, где в лесу стоит, запомнить сможешь! Ну ладно, поживём – увидим. А пока располагайся, чувствуй себя как дома. Тебе предстоит тяжелый период. Процесс трансформации – штука неприятная. В какой вид трансформируешся?
- В белку. В зелёную белку.
- Ясно. Ты каким будешь стопоходящим или пальцеходящим?
- Пальцеходящим.
- Так, значит ходить не сможешь. Но это не твоя забота. На время превращения за тобой будут ухаживать, пока весь процесс не завершиться. Зея, найди ему спальное место, и составь завтра график дежурств по уходу за новеньким! – обратился он к, стоявшей у него за спиной кошке.
Та кивнула.
- Ну, пора тебе, да и нам всем отдыхать. Отправляйся с Зеей, она тебя отведёт на твоё место.
В землянке, куда Чинка привела кошка, стояла такая темень, хоть глаз выколи! Только где-то далеко по сторонам тускло-тускло светились зелёные огоньки – фосфорицирующие грибы, которые здесь использовали для освещения. Правда, Чинку их света хватало, лишь чтобы заметить сами светильники, да сантиметра два вокруг них
- Извини, но в светлом отделении мест совсем не осталось.
Сказала она, увидев что Чинк не может сориентироваться в темноте. Она взяла его за руку. И, проведши дальше, уложила в некое подобие гамака.
- Приятных снов! – промурлыкала она на прощание.
Чинк долго не мог уснуть, обдумывая услышанное. Если из-за увеличения памяти стираются воспоминания, то дело плохо! Ещё не хватало забыть кто он и откуда! Такая переспекитва заставила Чинка принять решение вернуться.
На утро Чинк услышал от Ранэка, – так звали главного, что, до завершения трансформации, он свободен от всякой работы, и теперь его задача – ознакомиться с жизнью в убежище. Чинк тот час же приступил к удовлетворению своего любопытства, расспрашивая о жизни в убежище, и вот что удалось узнать:
Практически каждый был занят, в основном добычей еды – охотились, собирали грибы, ягоды, съедобные коренья. Другие готовили всё это для употребления или для длительного хранения. Готовили на огне только в ночную смену и только в безлунную ночь – соблюдали маскировку. В другие дни приходилось довольствоваться тем, что не нуждалось в приготовлении или запами приготовленного зарание. Третьи заботились о ремонте и уборке. Главные работали на равных со всеми, когда не было дел организационного плана. Каждому, кто был здоров, находилось дело. Чинк к таковым не относился. Поэтому вскоре был предоставлен сам себе.
Тут он вспомнил о решении вернуться. Этого ему очень-то хотелось, но и забывать, кто он такой, Чинк тоже желанием не горел. Он достал устройство экстренного возврата и активировал его. Вспышка… и ничего не произошло. Неполадка! Повторять попытку было бессмысленно – устройство было одноразовое. Но тут вспышка повторилась. Ещё. Ещё. В институте зарегистрировали попытку и стали со своей стороны организовывать экстренную эвакуацию. Но всё бесполезно. Чинк оставался в этом измерении. Наконец попытки прекратились.
- Пробуют разобраться в чём проблема! – догадался Чинк.
Через некоторое время всё началось опять с тем же результатом. Так повторялось с перерывами целый день. В конце концов его, такого вспыхивающего, обнаружили друзья и позвали Ранэка и других. Чинку уже стало нехорошо от постоянных вспышек перед глазами, и он стал терять сознание. Его чем-то накрыли и отнесли в землянку.
Когда он пришел в себя, попытки прекратились. В институте, наверно, сдались. Ранэк с многими другими стоял возле подстилки, где положили Чинка.
- Что это было? У тебя в проекте есть электрические органы? – спросил лис.
- Нет, а что такое бывает?
- Нет. Ничего подобного я ни разу не видел, и хочу разобраться, что происходит. Кому как не тебе знать собственное превращение?
Тут Чинк рассказал всю правду о том, что он из другого измерения, и вообще всю свою предысторию. А так же, что его пытались вернуть назад. В доказательство он показал устройство экстренного перемещения и инструкцию к нему набранную русскими буквами типографским шрифтом. Немного переварив всё это, лис сказал:
- Незнакомый язык, такой письменности у нас нет. Я вижу, что ты не лжешь, по крайней мере, искренне думаешь, что говоришь правду. Сказал бы ты это вчера, я бы решил, что это трансформация у тебя протекает с помутнением рассудка. Но, увидев всё это, я склонен тебе верить. Знаешь, после того как ты стартовал даже хорошо что ты остался здесь с нами. Процесс необратим. А, насколько я знаю людей, а, уж поверь, я их хорошо знаю, ничего хорошего тебя дома не ждёт.
Тут он ненадолго замолчал, задумавшись. Затем продолжил:
- Скорее всего, они тебя потеряли. Насколько я понял принцип действия, это произошло, потому что твой организм начал кардинально меняться и сбилась настройка на него. Я, конечно, не силён в метафизике, во всех этих путешествиях во времени и измерениях, но биология трансформации мне известна очень и очень хорошо. Я один из первых исследовал это явление, и если, как ты сказал, возвращение зависит от твоего организма, то его уже не найдут – в старом виде он уже не существует. Хотя внешне это почти незаметно, процесс пошел и затронул каждую клетку твоего организма. Так что твои шансы на возвращение равны нулю!
- Я теперь всё забуду? - спросил Чинк
- Нет, скорее всего, не всё. Память на местность, обычно, не делает такой сильной амнезии. Но некоторые воспоминания ты таки потеряешь.
Вздохнув и положив лапу Чинку на плечё, он продолжил:
- Я сочувствую тебе. Потерять дом нелегко. Но попробуй сосредоточиться на положительном. Исполнилась твоя мечта, если не так, ты бы просто не смог стартовать – это активируется только у тех, кто этого очень желает. Ты попал к своим, здесь ты найдёшь заботу и понимание. Ещё раз добро пожаловать, Чинк из другого измерения!

Дальше пошел тяжелый период трансформации. Когда в кино показывают, как превращается оборотень, – это зрелище не из приятных. А представьте себе этот процесс, растянувшийся на четыре месяца! Сказать что Чинка изуродовало, – значит ничего не сказать. Конечности стали удлинятся и видоизменяться, от чего на время Чинк утратил способность ходить. Выпали ногти, вместо них стали расти втягивающиеся когти. Появился и стал расти хвост. А лицо, трансформирующееся в морду вообще, – зрелище не для слабонервных. Но собравшаяся в лесу компания к таким вещам относилась более чем спокойно. Каждый из них когда-то прошел через это.
Благо, Чинк не был оставлен с этой проблемой один на один. За ним был установлен круглосуточный уход, который контролировал Ранэк. Он подбирал, подходящую под каждый конкретный период трансформации, диету. Следил чтобы где-нибудь не возникло воспаления. А так же, чтобы Чинк не належал особо активно изменяющиеся части тела, в связи с чем постоянно напоминал что бы он менял положение в котором лежал, и лично делал массаж. В общем, он был профессионал своего дела.
При таком отличном и заботливом уходе Чинку ничего не оставалось, кроме как успешно видоизменяться. Жизнь для него превратилась в череду кормлений, различных процедур и дотошных осмотров Ранэком. Тут впору было б заскучать, если бы не разговоры с дежурными, выполняющими роль медсестры или медбрата, которые помимо ухода, следили и чтобы Чинк не загрустил от однообразного постельного режима. Чинк засыпал их вопросами, на которые они охотно отвечали, что дало ему узнать много интересного, например историю появления антропоморфов в этом мире, а так же почему Ранэка все так уважают:
Всё началось с открытия нового вида энергии. Он, в отличии от атомной не давал радиации, но, как оказалось, другой вид излучения, обладающий куда большим распространением от источника, чем радиация, таки оказывал воздействие на людей. Он пробуждал в человеческом организме способность единократно изменить своё тело, причём самым кардинальным образом. Однако обнаружили её в себе далеко не все. Заметить и активировать этот механизм мог лишь тот, кто мечтал о таких изменениях, кому они казались прекрасными.
Таковыми оказались местные фуррики. Обнаружив у себя это, один за другим они начали трансформацию. Это вызвало панику по всему миру. Превращавшихся отправили на исследования. Ранэк как раз и был одним из тех, к кому направляли превращенцев. В отличие от других учёных, видевших в этом феномене либо болезнь, либо возможность создать суперсолдат, он узрел в этом нечто прекрасное. Он досконально изучил сам процесс и его конечный результат – антропоморфов – существ сочетающих в себе лучшие качества человека и животного. Исследовал их изменившуюся эмоциональность, психологию.
И, тогда, желая разработать способ создания сверхсолдат, правительство тайно распорядилось оставить их всех в лабораториях навечно. И стало создавать в глазах общественности образ либо как агрессивных и опасных, либо как недееспособных и нуждающихся в постоянном спецуходе, существ. Ранэк выступил в защиту прав пушистых, но его здравый голос потонул в море противоположной информации. Видя, к чему идёт дело, он, с группой единомышленников, устроил массовый побег узников подотчётной ему лаборатории и основал в лесу убежища – общины антропоморфов. Это событие стало известно по всей стране и все, желающие превратиться, но не желающие стать подопытными, потянулись в лес, где их подбирали так же, как и Чинка. Всё организовав и наладив быт, для чего он специально провёл подбор информации по выживанию в лесу, Ранэк и сам «стартовал», то есть активировал механизм превращения.
По видовой принадлежности он был лис, но выглядел скорее как карикатура на лиса. Он ценил в антропоморфах не столько внешнюю привлекательность, сколько функциональность. Поэтому в результате превращения, мог долго и быстро бежать без передышки, лазить и прыгать по деревьям как белка, надолго задерживать дыхание под водой как выдра. Так же он обладал выдающимися силой и скоростью реакции, а ещё прекрасно видел в темноте и имел очень чуткий слух. Но выглядел при этом довольно экстравагантно. Большеглазый, с вертикальными, расширяющимися как у кошки, зрачками, болшеухий, мускулистый, с прыгательными лапами и цепкими когтистыми пальцами, как у белки, а также большим хвостом-балансиром. Хотя приспособленность к водной стихии с лазаньем по деревьям совместить сложно, но знаток антропоморфов сделал и это, по крайней мере, частично, - у него были закрывающиеся ноздри, как у тюленя, и дополнительное, прозрачное веко, позволяющее видеть под водой.
В виду всего сделанного им для пушистого народа, Ранэк был непрекословным авторитетом во всех, разбросанных по лесу, убежищах. Его все считали героем. Несмотря на такое положение, он явно не страдал «звёздной болезнью», был вполне доступен, открыт для общения. К тому же он был одним из немногих фуррёвых докторов (остальных своих сотрудников он распределил по другим убежищам). Так что совсем неудивительно, что его так любили и ценили. По крайней мере, все, кого Чинк расспрашивал, были о нём такого мнения.
Эти и многие другие вопросы удалось осветить Чинку благодаря расспросам. Однако вскоре он обнаружил, что говорит с трудом, затем вообще говорить разучился, от чего не на шутку запаниковал. К немалому его облегчению, Ранэк сказал, что это нормальное явление при превращении. Поскольку Чинк утратил способность спрашивать, дежурные, уже по собственной инициативе, рассказывали ему о событиях в убежище, а так же отвлекали его от переживаний смешными историями. Жизнь размеренно потекла дальше, но вот Чинку довелось познакомиться с одним неприятным аспектом жизни в убежищах, о которых рассказчики, не желая его волновать, умалчивали.

В этот дождливый день дежурил Шэн – тот самый говорливый фенек, что первым встретил Чинка в этом мире. Его предшественник, зевая, попрощался и сказал, что пришлёт задержавшегося Шэна с минуты на минуту.
- Утречко доброе Чинк! – сказал он, войдя и отряхнув шерсть от воды.
В ответ ему, лежащий под одеялом, розовокожий, монстр улыбнулся беззубой улыбкой, помахал рукой с длинными, тонкими пальцами, и просвистел нечто совершенно нечленораздельное.
- А ты «хорошеешь» прям день ото дня! – пошутил Шэн, и тут же добавил: - Эх, поглядел бы ты на меня, когда я превращался! Я был ещё страшнее!
Он поставил пакет, который принёс с собой, рядом со столом и стал выкладывать из него продукты.
- Тебе случайно не надо в туалет? Или, может, водички? – задал он стандартные для дежурных вопросы.
Ни в том, ни в другом Чинк, пока что, потребности не ощущал, поэтому отрицательно помотал головой.
- Хорошо, тогда займёмся приготовлением завтрака.
Он вымыл принесенные овощи-фрукты, зачерпнув в тазик воды из, стоявшей в норе бочки, после чего, выплеснул её за порог. Потом шустренько почистил их и начал быстро-быстро тереть на мелкой тёрке. И всё это, не переставая говорить:
- Это ж я чего задержался – продукты для тебя получал. Выбирал те, которые готовить удобнее. Эх, плохо всё-таки растёт огород в тени, - всё мелкое да хилое такое, - замучился выбирать! А разбить его где-нибудь на полянке риск большой – заметят, да и сорняков там видимо-невидимо, а выпалывать нельзя! Это всё равно, что выложить на ней «Мы здесь! Приходите нас ловить!» Вот и приходится в лесу выращивать. Эх, всё-таки Ранэк голова! Как всё предусмотрел, когда побег устраивал! Даже тенеустойчивые сорта взять с собой догадался. Теперь как находка. Какой не хилый, а урожай! А ещё лесные огороды дичь приманивают. Иногда с удачной ночной смены как с хорошей охоты возвращаешься. А грибные фермы? Просто так столько грибов в лесу не насобираешь. Да и где и что собирать мы б без него тоже не знали. Лесников ведь среди нас нет, - городские все. Ну, ходили в походы на недельку-другую, но поход со своим провиантом - это ж одно, а жить в лесу на самообеспечении – совсем другое.
Потерев в миску последнюю желтую морковку, и отправив в рот огрызочек, Шэн принялся добавлять другие ингредиенты. Всыпал тёртый орех, а сверху полил из бутылочки ореховым маслом, добавил мёда, и начал всё это усердно перемешивать.
- Вот что значит – знание сила! Он целое исследование провёл, столько книг об этом прочитал, столько конспектов наделал. И как лук и стрелы делать, и как пользоваться ими. Ружьё ж оно громкое, да и патроны кончиться могут. А стрелы бесшумные, многоразовые и их много наделать можно. И как силки ставить. И как грибные фермы разводить. И как диких пчёл приручать, и как для них борти делать понеприметнее, и как потом мёд оттуда доставать и сколько. Где и когда что съедобное растёт, и как его заготавливать и хранить. И как корзины плести и как землянки делать. И какие лекарственные растения в лесу растут, и от чего они – их, оказывается ой как много – аптека целая. Не сразу, конечно, всё получалось, как в книжках пишется, но нужда заставила теорию в практику превратить.
Чинк смог на это только восхищённо присвистнуть.
- Это я всё не сам видел. Мне тоже рассказали. Я пришел уже на всё готовенькое. Мне очень хотелось превратиться, но, я боялся, что меня как и остальных сразу заберут, а убежать в лес тоже не решался. Ну возьму я с собой палатку ну продержусь на запасах взятых неделю, ну месяц – максимум, и всё. А тут ещё и превращение. Станешь дома это делать – заберут, в лесу - один помрёшь. А вот как услышал, что наши убежали, а потом что живут в лесу, то сразу собрал рюкзак и сюда с друзьями. Побродили по лесу несколько дней, никого не встретили, а назад возврата нет – за попытку присоединиться к сбежавшим – пять лет, а нас наверняка искать стали. Так что мы решили: «Будь что будет!», и начали по одному стартовать, а это ж сразу видно! Человек не заметит, а наши сразу признали. Прям как я тебя. Только мы не все вместе превращаться стали, а по очереди, чтоб не так накладно было за нами ухаживать. Я предпоследний из нашей группы был. Так что ещё долго человеком ходил. Насилу дождался своей очереди!
Окончив перемешивать, Шэн добавил в получившийся продукт молока из бутылочки с деревянной пробкой.
- Не иначе как Ранэк ещё и корову с собой в лес прихватил! – подумал Чинк.
Шэн облизал ложку, которой перемешивал и аж причмокнул!
- Вкуснотища! Ну, вот и готова кашка-вкусняшка для нашего беззубика. Или как оно называется? А, вспомнил, – пюре! Ну, давай кушать.
Чинк протянул, было, руки взять миску.
- Э нет, Ранэк сказал, что у тебя сейчас координация плохая, и тонус мышечный неважнецкий. Вон как лапы трусятся, ещё уронишь, или мимо рта промахнешься. А продукты дефицитные. Не, щас мы тебя будем с ложечки кормить, как мама.
Хихикнув, и вошедши во вкус, Шэн продолжил:
- А ну давай, отрывай ротик. Так, как оно там положено? За папу, за маму, за Ранэка, за Кевика, за Зею, за Рену, за Ремина, ну и за меня, конечно! Даром я, что ли старался? За Шанти с Восточного, это, кстати, её молоко ты сейчас уплетаешь.
Увидев, как вытаращился на него Чинк, он сказал:
А ты думал, откуда мы молоко берём? Да ты не переживай, её чадо уже на твёрдый корм перешло, так что младенца не объедаешь. Ешь, ешь! Она специально себя в таком состоянии держит, как раз на такой случай. Грудное молоко очень полезно для претерпевающего крутые изменения организма. Чтоб ты получился сильным и красивым, - не унимался Шен, запихивая Чинку в рот ложку за ложкой, - чтобы в тебя влюбилась симпатичная белочка, чтобы вы поженились и у вас появились бельчата. А то, что-то новеньких, окромя как из другого измерения, нет совсем.
Он отставил опустевшую миску и вытер Чинку рот полотенцем.
Ну вот и покушали, – угомонился, наконец, хвостатый нянь.
Он принялся мыть посуду и пошел вынести очистки от овощей. В землянке воцарилась тишина и Чинк задремал. Через время Шэн разбудил его.
- Извини, но сегодня Ранэк придёт пораньше, - у него дела какие-то. А мы ещё зарядку не сделали. Он будет сердиться. Так что давай! Я засекаю время.
Чинк высунул ноги из под одеяла и, вытянув, стал держать их над полом. Прошло несколько секунд и ноги стали сильно трястись. Прошла минута, другая и Чинк их уронил. Шэн моментально подхватил, чтоб не ударились об пол. Нет, нет, ещё рано, ещё две минутки надо, давай работай! А ни то лапки будут слабенькие и белочка не влюбится. Давай, давай! Перерыв делать нельзя.
Стиснув челюсти, Чинк продолжил упражнение.
Всё! – выкрикнул Шэн, спустя две минуты, тотчас поймал упавшие ноги и запихнул их под одеяло.
- Теперь держи, - продолжил Шен, и дал Чинку в руку небольшой мяч.
Чинк обхватил его пальцами и, перевернув кисть, стал держать его над полом. Сначала в одной руке, потом в другой.
- Умница! На сегодня отмучился. Хотя о чём это я? Вот прейдёт Ранэк, помучает тебя ещё чуток, вот тогда точно на сегодня всё!
В этот момент Шэн несколько замялся, желая что-то сказать, но, не решаясь начать. Это было на него совсем не похоже.
- Тут у меня новость. Я, кажется, подыскал себе вторую половинку.
Чинк, как мог, выразил свою заинтересованность. Ободренный этим, Шэн продолжил:
- Её зовут Лира, она из Заболотного. Имя-то, какое красивое, да и сама она – полнейшая красавица! Шерстка у неё розовенькая, брюшко беленькое – вся такая симпатичная, так и охота погладить. А ещё она очень весёлая и ей нравятся мои шутки, но, самое главное, я сам ей тоже нравлюсь. Я относил туда овощи с нашего огорода. Дело было вечером, и меня там оставили переночевать. Там и познакомились. Знаешь, ещё, что очень здорово, мы понимаем друг друга с полуслова. Она часто говорит то, что я только хотел сказать, и наоборот. И с генетической части всё в порядке – мы с ней одновидки. Я теперь сам напрашиваюсь, если в Заболотное сходить надо. Мы уже больше месяца встречаемся. Как завершишь превращение, приглашаю тебя на свадьбу! К тому времени нам отдельную норку организуют и она переедет сюда. Я с ней поговорил уже, она согласна, осталось только с Ранеком насчёт гнёздышка утрясти, да и чтоб отметить всё как следует.
Чинк улыбнулся, ухватил Шэна за лапу, и как мог крепко её пожал.
- Ух ты, как сильно! Спасибо, только рано ещё.
Тут вошел Ранэк.
- День добрый! Как тут дела?
- Здравствуйте! Дела в порядке. Вот, недавно позавтракали с аппетитом, и вот только-только зарядку сделали, как вы распорядились, - виляя хвостом, ответил Шэн.
- Хорошо! – сказал Ранэк и, зачерпнув из бочки, начал мыть передние лапы по локоть.
Когда он закончил, Шэн шустро подал ему полотенце.
Ну, приступим к осмотру! – сказал Ранэк, подошедши к Чинку.
Он широко открыл Чинку рот, осмотрел его, и стал ощупывать дёсны.
- О, у нас уже зубки пошли! Чудесно! Через пару дней надо будет дать тебе что-нибудь погрызть.
Осмотрев рот, Ранэк откинул одеяло, под ним Чинк был совсем без одежды, с недавнего времени Ранэк распорядился её снять, чтоб не затрудняла трансформацию. Его тело уже нельзя было назвать человеческим, но и к звериному оно ещё не достаточно приблизилось. Оно скорее напоминало карикатуру на них обоих. Ранэк осмотрел Чинка с ног до головы.
Потом достал с полочки сантиметр и начал делать еженедельные замеры. Замерил длину пальцев рук, потом их толщину, затем измерял ступню, которая росла интенсивнее всего. Темпамим роста остался доволен, что не замедлило отразиться на его морде. Тут он обратил внимание на покраснения у оснований начавших расти когтей – это уже ему не понравилось. Наконец он стал измерять хвост, сначала окружность, затем, вытянув его в длину, от основания до кончика. Это чем-то рассмешило Шэна, который до этого стоял спокойно, но, когда Ранэк приступил к последнему измерению, едва не прыснул со смеху у него за спиной.
Подойди пожалуйста! – подозвал Ранэк Шэна.
- Видишь, - небольшое воспаление у основания когтей. Сбегай к Зее, и принеси немного марганцовки!
Шэна как ветром сдуло. А Ранэк, тем временем приступил к массажу. Сначала общий, по всему телу, а потом особо усердно принялся за ступни ног, да так старательно, что казалось сейчас открутит или оторвёт. Не успел он закончить, как примчался Шэн. Примчался, и стал у Ранэка за спиной, держа в лапах пузырёк с порошком.
Закончив с массажем, Ранэк снова помыл лапы, выплеснул таз на улицу, и зачерпнул новый из бочки. Он поставил таз на табуретку рядом с кроватью Чинка, и подозвал Шэна. Взяв у него пузырёк и достав с полки чайную ложку, он стал осторожно насыпать в неё порошок.
- Смотри, вот на такое количество воды, вот столечко порошка. Больше нельзя – экономить нужно, - тут Ранэк тяжело вздохнул, - но и меньше не надо - эффекта не будет.
Он высыпал порошок в тазик, затем закупорил пузырёк, и, вместе с ложкой отдал Шэну.
- Вот этим вот раствором надо промывать ему лапы, сначала передние, потом задние. И особенно тщательно у основания когтей вот так вот, вокруг каждого когтика.
Он вымыл Чинку руки, затем ноги, тщательно промывая каждый палец, которых у него теперь стало 16, так как мизинцы атрофировались. После чего уложил пациента и накрыл его одеялом.
- Вечером повторишь процедуру, и завтра сменщику расскажешь, чтоб утром и вечером тоже делал это. Ну, мне пора, - сказал Ранэк, и направился, было к выходу.
- Подождите! Можно с вами поговорить? Мне по личному вопросу.
- Ну, пойдём, по дороге расскажешь!
И они оба удалились. Чинк снова задремал. День прошел как обычно. На обед Шэн покормил Чинка кашей и тот снова улёгся спать. Он вообще стал очень сонливым – трансформация отнимала много сил. Но вечером произошло совершенно неожиданное Чинком событие.

Вечером в землянку вошла целая толпа фуррей и начала выносить всё, что можно было вынести. На вопросительный взгляд Чинка Шэн сказал:
- Ранэк объявил эвакуацию убежища. Помнишь, мы рассказывали, что люди нас не любят и что от них лучше держаться подальше? Так вот, они время от времени пытаются нас выловить, устраивая облавы. Опасности они особой не представляют, так как совсем не умеют по лесу ходить, и их далеко слышно, но они в опасной близости от убежища. Так что собираемся и уходим от греха подальше, в Восточное. Может они и не найдут это место, но рисковать не стоит. Эх, запасы жалко! И огороды наши разорить могут, но ничего не поделаешь. Раньше они к Центральному так близко никогда не подходили. Ну, давай собираться.
Чинка положили на самодельные носилки, укрыли двумя одеялами и вынесли из землянки. Вокруг кипела работа, из помещений собирали все вещи, что можно было забрать с собой. Запасы продуктов приходилось оставить. Входы в землянки тщательно маскировались, и вообще спешно устранялись следы того, что здесь кто-то жил. Землянкой, где находился Чинк, занялись в последнюю очередь. Поэтому в путь тронулись вскоре после того как его вынесли наружу.
Уже настал вечер, небо было пасмурное, поэтому темнело раньше обычного. Чинка несли Шэн со скунсом Спэмом. Двигались, широко растянувшись по лесу. По небу изредка проносились вертолёты, что заставляло всех быстро прятаться в ближайшем укрытии. Носилки с Чинком просто клали на землю, и он накрывался одеялом с головой, оно было в тон с землёй и прекрасно его маскировало. Такие же покрывала выдали беглецам, имевшим слишком броский окрас. Правда, вскоре потребность во всякой маскировке отпала – стемнело. Шедшие расслабились, и Шэн заворчал:
- Вот и обустраивайся в таких условиях. Никакой стабильности! Трудись, трудись, к примеру, над уютным жилищем или урожаем. А придут люди и всё это уничтожат в один день!
- Ещё не известно, найдут ли они Центральное. Всё-таки оно хорошо спрятано, - ответил ему на это Спэм.
- Да я вообще говорю. Что эта угроза над нами всё время висит. И никакой стабильности. Все планы, все старания могут в один момент перечеркнуть. Загнали нас в лес, так им ещё и этого мало. Надо нам и тут жизнь испортить! – продолжал возмущаться Шэн.
- Кишка у них тонка, по-настоящему нам жизнь испортить! – не утрачивал оптимизма Спэм, - За всё время они сдюжили лишь пару убежищ найти, а поймать, так вообще никого, кроме бедняги Таниса. Эх, и бывают же такие совпадения! Реши он пойти в Приовражное в другой день, или хоть на полчасика раньше или позже, и был бы, бедолага, с нами – нет, ему тютелька в тютельку приспичило туда, когда оно кишело людьми. Вот, если бы не эта нелепая случайность, им бы, наверное, уже давно надоело нас в лесу выуживать.
- Нет, они упёртые создания. Ведь видели же, что не будет им из нас оружия. Хоть на атомы нас разбери, не сможет, кто попало, трансформацию пройти. Но готовы с нас до самой старости все соки тянуть в своих лабораториях – авось что получится!
В это время начался дождь.
- Только этого нам для полного счастья не хватало! – простонал Шэн.
- Зато людям вконец отобьёт охоту лазить под дождём по ночному лесу, – отпарировал Спэм.
Тем временем над Чинком растянули клеёнку. Под такие же клеёнчатые листы попрятались кучками те, у кого шерсть была не очень плотной. Остальные не обращали на дождь никакого внимания. Шэн со Спэмом продолжили разговор, но Чинк уже плохо их слышал.
В Восточном убежище их уже ждали. Чинка сразу определили в отдельное помещение. Остальные стали размещаться в другие землянки. К немалому удивлению Чинка, Шэн, несмотря на усталость, сначала промыл ему лапы раствором марганцовки, как распорядился Ранэк, и лишь потом улёгся рядом на отдых.
К счастью, люди не обнаружили Центральное, и через пару дней его обитатели отправились обратно. Чинка не стали опять утомлять дорогой, а оставили в Восточном. Здешние пушистики тоже были добры к Чинку, и заботились о нём не хуже, чем в первом убежище. Ранэк тоже решил остаться там, чтобы довести до конца трансформацию Чинка.
Вскоре Чинк завершил превращение и, вместе с Ранэком, вернулся в Центральное. Последний не оставил Чинка в покое, а ещё долгое время гонял новоявленного белка по лесу, тренируя его пользоваться новым телом. Так же Чинку пришлось заново учиться говорить, эту науку белк так и не успел, как следует, усвоить. Зато успел побывать на свадьбе у Шэна, и даже переживал вместе с ним, когда его первенец появлялся на свет. Он сумел влиться в коллектив, став полноправным членом пушистого сообщества, подыскал себе пару, – тихую и застенчивую, но очень-очень добрую, серенькую белочку Ритику. Они стали встречаться и уже планировали завести семью. Жизнь казалась безоблачной, но всё в раз перековеркал случай с пожаром, и последующая поимка.

Урчание в желудке отвлекло Чинка от воспоминаний. Он лежал в камере, прикованный к решетке и ждал, когда же ему принесут обещанный завтрак. Из последних новостей, ещё в убежище, он узнал, что человеческая общественность стала возмущаться обращением с пушистыми в лабораториях, и требовать лучших условий содержания, по крайней мере для тех, кто не ведёт себя агрессивно. Похоже, ему предстояло на собственной шкуре проверить, удалось ли им добиться чего-то или нет.
>

Жаркий ветер нещадно обдувает лицо, уставшие ноги с каждым шагом утопают в раскаленном песке. Яркий диск солнца заставляет постоянно щуриться, сушит и без того сухие глаза.
Исход продолжается…
Грубая хламида прилипла к мокрому телу и превратилась в подобие второй кожи. Я с трудом переставляю ноги и бреду вперед. Но я не один. За мной длинным потоком тянется мой народ. Народ, отказавшийся от тирании и зверств жестоких хозяев -
беспощадных детей Бога Солнца, ведомых его кровожадным наместником – фараоном.
Иудеи пошли за мной, потому что меня направляет Бог. Он явил всем такие чудеса, что даже те, кто сомневался и роптал, уверовали.
Он обратил жезл мой в змия, и змия снова в жезл. Он покрыл мою руку проказой, а затем исцелил ее. Наконец, по его воле, даже спокойное Чермное море расступилось, дав путь верующим.
Злой фараон заплатил ужасную цену за свое упрямство, подвергнув свой народ гневу Божьему. Десять казней обрушились на Египет нещадными ударами, срубившими древо упрямства и гордыни, словно острый топор. Я молюсь за них, за всех. И за детей, и за женщин, и за стариков, и за стражников… даже за гордого царя, что правит среди песков.
Теперь мы свободный народ Иудеи. И пусть наш путь длится много лет, я верую, что мы найдем свой Край Обетованный.
Моя вера нерушима, Бог явил достаточно чудес, помогая мне и моему народу преодолевать трудности. Хоть Он и знает все о наших грехах, Он милостив и не оставит нас.
Никогда.
И даже сейчас, когда я сороковой день молюсь об отпущении страшного греха сыновей Израилевых, создавших себе идола – Золотого Тельца, - я верю, что Бог нас простит. Он всегда простит, нужно лишь верить и раскаяться.
Скрижали разрушены, но знания и законы будут жить вечно. Поколения будут сменять друг друга, но вера и почет останутся. Ибо иначе быть не может.
И вот сейчас я спускаюсь вниз по склону горы Синай, чей силуэт касается призрачного диска Луны. Лицо мое теперь будет спрятано от глаз людей простым покрывалом, чтобы не ослепить несчастных. Потому что лишь Бог может смотреть на Божье лицо.
Я спускаюсь и знаю, что через полгода будет сооружена Скиния. Я знаю, что умру на пороге столь любимой, но еще не достигнутой Земли Обетованной и радуюсь, потому что страждущие будут вознаграждены за труды и муки великим даром. Народ иудейский перестанет быть рабом, погоняемым кнутом и живущим в клети.
Я спускаюсь и знаю, что преемником моим будет Иисус Навин.
Я иду к своему народу, который пойдет за мной к свободе и Родине…

* * *

Все краски стираются, звуки исчезают. Все кругом затягивается своими привычными цветами – черным и белым, разве только разной глубины оттенки выделяются из этого постоянства. На смену пропавшим звукам приходит легкая мелодия, гуляющая по просторному павильону. Кажется, что-то новенькое… теперь осточертевшие звуки пианино разбавляются треньканьем гитары.
Режиссер беззвучно аплодирует мне - сцена явно пришлась ему по душе. Ассистенты деловито убирают отснятую пленку, отключаются прожектора, имитирующие яркое солнце. Кто-то ровняет граблями потоптанный песок суровой Аравийской пустыни. Статисты также спешно покидают площадку. Костюмы отдаются на хранение, безжалостно смывается грим – усталые актеры расходятся по своим «номерам», как мы их тут называем.
Ах, да…
Место, где я нахожусь, и все люди, окружающие меня, воплощение зла. Похоже, Богу свойственно иронизировать, ведь как иначе объяснить наличие Рая для деятелей кино? По крайней мере, нам говорили, что это Рай для нас.
Обманули.
На деле оказалось, что это Ад с Эдемскими вкраплениями. Бесконечный плен двух цветов и их оттенков, прерываемый лишь короткими моментами съемок – тогда на площадке мы видим цвета и слышим звуки. Стрекот пленки, проносящейся в камере, гудение ламп и прожекторов, звук хлопушки, дающей отмашку к новому дублю.
В остальное время мы лишь тени самих себя на экране. Ни звука, ни цвета, ни ощущений. Тени кинематографа.
Общаться, однако, мы можем, пусть и весьма примитивным образом. У каждого актера имеется белая табличка с цепочкой для ношения на шее и небольшой заостренный кусочек угля. В свою очередь режиссеры, сценаристы и прочие сотрудники носят черные таблички такого же размера и кусочки мела. Дискуссии проводить сложно, но с кем-нибудь одним пообщаться вполне можно.
«Ты шикарно поработал» - пишет пузатый режиссер, от усердия высовывая кончик языка. Его плоская кепка повернута козырьком вбок, а темная жилетка вся измазана мелом.
Я выдавливаю из себя некое подобие улыбки, подбираю свою табличку, оставленную на стульчике, и пишу ответ:
«Спасибо. Завтра мы сможем лучше».
Толстячок довольно улыбается, и, кивнув мне на прощение, удаляется восвояси.
Я остаюсь один в своем маленьком павильоне, загримированный под Моисея. Оглядываю крохотную пустыню и нарисованное небо. Жалкое подобие жизни.
Что есть кино?
Пародия жизни, цепь определенных ситуаций, связанных в одну историю. Они не всегда реальны, и тогда зритель видит то, что принято называть «магией кино». Все, что вы видите на экране под светом проектора – лишь фикция, созданная для вас.
Для чего?
У каждого есть свое мнение. Искусство, развлечение, прогресс, получение денег…
Лично я не смог в свое время ответить на этот вопрос. Может, поэтому я угодил в этот специализированный Ад? Мы делаем фильмы, которые никто не смотрит, потому что больше ничего не хотим и не умеем делать. Замкнутый круг.
Я неторопливо бреду по громадному крытому помещению, похожему на бесконечный ангар, только поделенный внутри на множество павильонов. Это напоминает то ли улей, то ли муравейник.
Вот снимают типичный вестерн – главный персонаж тянет за поводья мощного гнедого скакуна, стреляя вверх холостыми патронами и разгоняя массовку-индейцев.
Насколько же извращена фантазия людей, что они жаждут крови и смерти даже в выдуманных жизнях, которые предоставляет кинематограф?
А ведь все начиналось с комедий…
Вот, собственно, и мэтр жанра – сам Чарльз Чаплин суетится на небольшой сцене, имитирующей летнюю, судя по деревьям, сонную улочку. Трость, шляпа и жилетка - все при нем, старый он засранец.
Улыбаюсь в накладную бороду и иду дальше.
Мимо вальяжно проплывает Сергей Эйзенштейн, исполненный мрачной серьезностью. Все никак не может поставить продолжение своего «Потемкина», хотя и пытается изо всех сил. Меня, правда, никто не приглашал, ну и ладно. Не очень-то и хотелось…
Я бреду по пустующим безмолвным черно-белым коридорам, в черно-белом здании, в черно-белом Аду. И все таже надоевшая музыка невидимого пианиста. Будь я жив, свихнулся бы.
Иногда я рад, что умер. Но очень редко.
Пусть у нас отобрали краски, звуки и почти все эмоции, но кое-что осталось. В том числе и некоторые потребности.
Моя серая дверь беззвучно распахивается, пропуская меня внутрь. Музыка сменяется: теперь в ушах звучит саксофон. Не успеваю я обрадоваться смене звукового сопровождения, как мой взгляд упирается в небольшую табличку:
«Сюрприз!».
Губы расползаются в улыбке, глаза довольно щурятся. Дрожащие руки не дают мне возможности написать что-нибудь в ответ. Собственно, сюрприз потягивается на письменном столе, одетый в неприлично короткое платье и притягательные чулочки. Томный взгляд миндалевидных глаз сводит меня с ума, затягивая в глубокий омут наслаждения. Длинные темные волосы пахнут осенним лесом, и этот призрачный кусочек жизни сносит крышу гораздо эффективней желания секса. Это довольно странно, быть с другим человеком, когда из звуков есть лишь музыка, доносящаяся из ниоткуда и отовсюду одновременно.
Ее нежные чулки беззвучно падают на пол.
Стены моего «номера» - этакой квартирки открытого типа, с просторными комнатами, барной стойкой и глубокой ванной - завешаны портретами кумиров. Тут есть Китон, Чейни, Сеннет, Чаплин, Назимова - все они смотрят на нас, все они где-то рядом бродят по вечным коридорам и снимаются в фильмах, снимающихся ради фильмов.
Она усаживается на край стола, отрывает мою накладную бороду, притягивает ближе к себе, обхватив ногами.
Вся моя гостиная превращена в музей снятых фильмов, тут хватает и простых сувениров, и забракованных сценариев, и костюмов. Это мое собственное творческое кладбище.
Я бы многое отдал, чтобы слышать шепот расходящейся «молнии» ее платья. И отдал бы все, чтобы услышать ее срывающийся крик, но не слышу. Лишь чертов саксофон давит на слух, пока я укладываю ее на стол, приподнимаю ноги, разводя их в стороны. Дурацкая музыка не стихает, даже когда я вхожу в нее, любуясь выражением сладостной муки на ее лице.
Шикарная антикварная мебель, лишенная цвета, заполоняет мой «номер». Изящные песочные часы, стоящие на резном табурете, пропускают сквозь свое узкое горлышко черный песок.
Мои ладони скользят по ее бедрам, жадно сжимают сочную грудь, подушечки пальцев гладят тонкую кожу полных губ. Желание захватывает меня полностью, я ускоряю темп, закусив губу от напряжения. Ее лицо искажается немым криком наслаждения, я чувствую, как ее пробирает очередная волна оргазма и, закрыв глаза, кончаю сам.
Широкую двуспальную кровать я люблю застилать дорогим бельем, материал неважен, ведь ощущений почти нет. Даже оргазм теперь не радует так, как раньше, лучшее чувство превратилось в жалкую пародию настоящей эйфории. Но это лучше, чем ничего…
Теперь мы лежим в обнимку под толстым одеялом, она что-то пишет на своей дощечке. Комната заполнена ленивым табачным дымом, который сизым туманом устилает все вокруг.
«Ты не откажешься от своей затеи?» - у нее красивый почерк, изящные буквы заставляют улыбаться.
Я тянусь к своей дощечке с кусочком угля.
«Никогда. Ты пойдешь со мной?».
Несколько минут она лишь водит своим пальчиком с длинным темным ногтем по моей груди. Я отрешенно поглаживаю ее волосы над ушком. Идиллия в Аду.
Пародия на идиллию. Мы же в кино, только вечном и без счастливого конца…
Ее пальчики стискивают кусочек угля и пишут ответ на мой вопрос:
«Да, если есть куда идти».
Она смотрит мне в глаза, хочет убедиться, что я не отступлю назад. Я лишь притягиваю ее к себе, чтобы поцеловать - это гораздо красноречивее любых слов. Мимоходом замечаю, что успевший надоесть саксофон сменился на мирную флейту.
«Ты поведешь нас?» - я читаю ее очередной вопрос и снова беру в руку свой кусочек угля. Мне нельзя ее разочаровать.

Очередная съемка, очередная доза красок и звуков – единственная привилегия актеров перед остальными. Потому все эти сценаристы и операторы страшно нам завидуют. И эта зависть разъедает внутренние устои и порядки в этом организованном Аду. Этот последний фильм про историю Моисея стал моей личной точкой отсчета. Я понял, чего по-настоящему хочу. То единственное, что не смогло отобрать это черно-белое затягивающее место – свободу. Я долго думал об этом, перечитывая паршивенький сценарий, не лишенный волнующей разум идеи. Сценарист, кстати, куда-то сразу пропал, поэтому с ним я никак не смог поговорить и оказался предоставлен сам себе.
Но, как оказалось, я не одинок.
Нас всего трое. Я, девушка в коротком платье и пузатый режиссер. Они тоже прониклись идеей неизвестного сценариста и захотели получить свободу.
Съемки пролетают быстрее обычного, сейчас мы доснимаем сцену смерти Моисея и его уход на небо. К всепрощающему Богу.
«Идем?» - коротко спрашивает она.
«Сейчас там никого нет» - добавляет он.
«С Богом» - шучу я и иду прочь из павильона с надоевшей фальшивой пустыней.
Мы торопливо движемся по черно-белому коридору, заходим в черно-белый склад, где хранятся пленки отснятых эпизодов. Сегодня почему-то вокруг витают волшебные переливы скрипки.
Мне грустно?
Я смотрю, как она затягивается тонкой сигаретой через изящный мундштук, закатывая глаза, словно от удовольствия. Режиссер мнется рядом, он уже сложил горкой часть пленки, и теперь мы с ним, как два затерянных в пустыне еврея, ждали чуда. До этого роль проводника, ведущего за собой, исполнял я, теперь же все зависит от красивой актрисы в коротком платье, докуривающей сигарету.
Она внимательно смотрит на меня.
Ждет.
Режиссер бросает свою черную доску с мелом в гору пленки.
Он готов к путешествию, она ждет моего последнего слова. Затем мы отправимся в путь.
«Это был бы отличный фильм» - торопливо пишу я.
Больше ничего.
Я не стал писать, что люблю эту актрису или благодарен режиссеру. Ведь все это иллюзия, все это ненастоящее, парадокс, фикция, миф… кино.
Искра дарит свой жар хрупкой пленке, жадно поглощая темную ленту. Мы продолжаем держаться за руки, а огонь начинает есть нашу одежду и слизывать жаркими языками кожу.
Это совсем не больно.
Это лишь кино, простая иллюзия жизни.
Или смерти?
Неважно.
Мы идем к Земле Обетованной…

***
Плоский экран громоздкого телевизора погас с легким щелчком. В комнате, кроме плазмы, стоял массивный дубовый стол. Центр столешницы заняли готичного вида песочные чаcы. Мужчина в черном балахоне отложил пульт и подпер голову рукой, скучающим взором изучая лепнину на потолке. Напротив него сидел статный господин в белом классическом костюме, медленно перебирая белоснежные четки.
- Неплохой ты устроил аттракцион, - негромко заметил франт. Его длинные волосы были уложены в хвост, а взгляд внимательных, но усталых карих глаз грел душу. – Что приключилось с беглецами, Денница?
Дьявол вздрогнул от такого необычного и уже забытого обращения, но в остальном держал себя в руках.
- Я не думал, что кто-то сможет вырваться, - протянул он и нервно хихикнул. – Так что попали они прямиком в Огненное Озеро.
- Я бы хотел забрать кого-нибудь из них, - флегматично бросил Бог, переводя взгляд на собеседника. – Их мотивация меня зацепила, да и тему для фильма они выбрали подходящую.
Сатана поморщился, но все же кивнул.
- Да будет так, Отец.
Повисла тишина.
- Снято!
Актеры дружно выдохнули и поднялись из-за стола, устало потягиваясь. Группа начала понемногу сворачивать оборудование, режиссер о чем-то горячо спорил с сутулым сценаристом, так что на двух приятелей внимания не обращали.
«Дьявол» зевнул, сбрасывая с себя балахон, и посмотрел на «Бога», приложившегося к бутылке с минеральной водой.
- Чего? – прервался тот, заметив взгляд друга.
- Слушай, Том, - хмыкнул «Сатана». – Может, по бургеру?