Это раннее утро понедельника. Осень, рассвет сулит очередной унылый серый день, с промозглым дождем и ветром, с побуревшими листьям, расползающимися в кашу под ногами, смешивающимися с грязью и водой. Впрочем, дождя еще нет. Но ничего, будет. Его не может не быть.
Я стояла на остановке, тщетно пытаясь сесть в маршрутку. Ходят-то они часто, но вот желающих уехать, особенно по такой погоде, гораздо больше. И тут, о чудо!, подъехала очередная "Газель" и остановилась точно возле меня, даже не обдав из вечной лужи у бордюра. Кто-то вежливо открыл дверь изнутри… Волной страждущих меня внесло внутрь, сзади раздавались сдавленные ругательства, визгливые вопросы: «А еще места есть?» «А можно стоя?» Сознание краем зацепило ответ водителя – «Увы, сударыня, увы. Подождите следующего…» Дверь захлопнули, и автомобиль тронулся. Ура! Чудеса и не думали заканчиваться – есть места! Там, в глубине салона. Странно, сидения, как кресла в театре, обтянуты коричневой кожей, даже не дермантином, нигде нет трещин, не торчит белая решетка нитей… Усевшись, и расплатившись за проезд, я обратила внимание на необыкновенную чистоту. Все металлические детали кресел покрывала новехонькая блестящая черная краска, окна отдраены так, что стекол не видно, противный серый пластик обивки заменен коричневой кожей и бежевым велюром. Лица вновь вошедших, также как, видимо, и мое, отражали сложную гамму чувств – раздражение и усталость сменила мимолетная радость «Вот! Наконец-то! Сели! Едем!», по мере того, как люди осматривались, возникало удивление и недоумение «Кому это надо? С жиру, что ли бесятся? Делать им нечего!». Из динамиков, удивительно хороших динамиков, лилось божественно красивое трехголосье – если не ошибаюсь, совместный концерт Паваротти, Доминго и Каррераса… За окном медленно проплывали унылые виды утреннего города. Через пять минут я поняла, что впервые в жизни наслаждаюсь поездкой в маршрутке. По тому, как расслабились вошедшие вместе со мной, можно было предположить, что не я одна.
- Будьте любезны, остановите на следующей остановке – коренастый мужик в в потертом камуфляже сам удивился своим словам.
- Как изволите, сударь – приветливо отозвался водитель, импозантный седоватый мужчина средних лет. На крупном носу его сидели маленькие квадратные очки, короткая серебристая бородка придавала сходство с постаревшим Йоном Лордом.
У остановки была такая же толпа – на лицах мрачная решимость пополам с обреченностью. В салон буквально ворвалась сорокалетняя женщина с тяжелой сумкой, всем своим видом выражая готовность обругать любого, кто вздумает ей помешать. Она тяжело бухнула грязноватую сумку на пол, плюхнулась на освободившееся место и подозрительно огляделась: - Почем у тебя проезд?
- Как и везде, сударыня, как и везде. – Водитель повернулся и спросил – Вам не холодно? Я могу сделать воздух теплее.
- Ой, пожалуйста! – обрадовалась «сударыня», передавая деньги.
И всю дорогу до работы, все двадцать минут я наблюдала ту же картину, тот же «ряд волшебных изменений милого лица», по мере смены пассажиров. Теноров в динамиках сменил дуэт Бочелли и Брайтман – «Time to Say Goodbye». Этого не может быть, это прекрасный сон…
К своей остановке подъезжала уже с сожалением. Не хотелось уходить из этой волшебной сказки. Но ничто не вечно, а труба зовет. Грубоватый школьник, смущаясь, предложил руку мне, помогая выйти из салона, потом, покраснев до ушей, и шедшей за мной женщине с сумкой. Той самой женщине. Лицо ее от такой заботы стало почти красивым… Я стояла на остановке под моросью дождя и смотрела вслед маленькому чуду, обернувшемуся обычной, ничем не примечательной маршрутной «Газелью». И проблемы, рутина, погода, тоска уходили куда-то прочь…

Над уединившимся среди трех долин городом опускалась ночь. Мертвая луна коснувшись своим холодным светом крыш небольших домов, пробежала по пыльной улочке вслед за путником, запрыгнув за спущенный капюшон его плаща.
Старая дубовая дверь трактира открылась, и на пороге показалась высокая закутанная в старый плащ фигура. Путник был строен, его лицо несло на себе тень тяжелых лет и многих испытаний. Глаза словно пытались прикрыть пеленой тоски всю глубину чувств таившихся в душе незнакомца.
- Добрый вечер. - поприветствовал гостя толстенький трактирщик, - что привело тебя в столь отдаленный уголок северных прерий?
Ответом была тишина. Путник сдернул плащ, сбросил с плеча ремень, на котором красовалась черная катана, и, повесив их на старый чугунный крюк у двери медленно опустился на стул напротив окна с видом человека, что привык получать удовольствие от маленьких вещей в пекле огромных проблем.
Немного посидев в молчании, гость заговорил.
- Сегодня странная ночь. Будто прерия просит того, что небеса ей дать не в силах.
Витоль (а именно так звали трактирщика) удивленно поднял брови.
- А вам что нибудь требуется, - от непонятного образа путника ему стало не посебе. - неплохого пива, например? Оно относительно свежее, на прошлой неделе из столичного города завоз был. Иль кипятку с травами? Баранину могу согреть, сочную - только сегодня забили.
Вмиг трактир снова погрузился в тишину, что лишь периодически нарушалась потрескиваньем щепок в камине. Витолю показалось, что воздух згустился и начал давить ему на виски. Более таинственного человека чем этот он за свою провинциальную жизнь никогда не видел.
- Подай, пожалуйста, пару кусков хлеба с голубятиной; можно и пивка в чистом стакане.
Трактирщик с облегчением вздохнул. Возникло такое впечатление, что чертоги тишины были разрушены и теперь он спокойно может выполнять те обязанности, к которым успел привыкнуть за долгих тридцать лет.
Незнакомец тем временем отвернулся от окна и принялся рассеянно наблюдать за работой Витоля. Тот, в свою очередь, уловив на себе взгляд гостя, стал нервно протирать стакан, будто извиняясь за свое существование.
- Эта ночь действительно необычная. Прошло много дней с тех пор, как я ел в трактире. Да и вам, я вижу, видеть у себя такого как я в новинку. Но хочу вас успокоить. Я не принадлежу к секте Фанатиков, не яшкаюсь с Варягами. Мой род занятий благороден и низок одновременно. Я ловец чувств.
Стакан выскользнул из дрогнувших рук трактирщика и отскочив от прилавка рассыпался по полу тысячей блестящих осколков.
Среди людей бродило множество слухов про ловцов чувств. Одни считали их спасителями и благородными мудрецами, другие видели в них врагов и разбойников. Но все без исключения почитали мастерство этих таинственных людей без прошлого, благоговея перед их умением совладать с самыми опасными и могущественными врагами рода людского.
- А ты знаешь, почему нас называют ловцами чувств? - спокойный тихий голос ветерком шепота вырывался из уст незнакомца.
Единственное что смог сделать Витоль, это неловко мотнуть головой.
- Ты когда нибуть сравнивал свой внутренний мир и мир что тебя окружает? Бьюсь об заклад, что нет. Так знай, что все, что ты видишь вокруг себя ты сам и создаешь.
Онемение трактирщика стало понемногу проходить.
- Хэ, э... А как это вас понимать?
- Вот так и понимай. Каждый из нас смотрит на одинаковые вещи по-разному. Для кого-то дождь напоминает шепот любимой, кому-то он навевает тоску, а кого-то просто раздражает. Так и весь окружающий мир - он един, но благодаря человеку с его способностью тонко ощущать все то что его окружает, мир дробится и становится разнообразней. Но, как ты понимаешь, все мы неидеальны, и существует огромное количество людей, что попросту не в состоянии создать в своей душе что то прекрасное. Мы не вправе винить их за это, ибо не виним же мы муравья за то что он не рисует пейзажи. - по бледному лицу незнакомца пробежала слабая улыбка. - Но такие люди безвредны. Ужаснее всего когда творческая, чувствительная личность начинает загнивать в собственных чувствах, и не видя иного выхода воплощает в мире ужасные вещи. Она материализирует всю гряз чкопившуюся в его душе. Именно в такую гряз превращаются такие прекрасные афекты как любовь, чистая страсть, мечта, вера. Не мир убивает их в нем, но он сам, позволяя им умереть, лелеет в себе демонов, с которыми я когда то поклялся боротся.
Вот так

* * *

Три пустые кружки выстроились перед задумчивым взглядом путника.
- Пиво у тебя действительно неплохое. Последний раз я пил такое три года назат в районе Западного Побережья. Там ночи красивые. Не в пору вашим - луна над морем не такая мертвая, да и море постоянно дышит бризом, утешает боль, заглаживает раны. Дает силу жить дальше.
- Я многое о вас слышал, - Витоль окончательно успокоился и даже стал себя ловить на мысли что гость ему симпатичен. - но после встречи с тобой понял что многоие росказни лживы.
- Как можешь ты судить о всех через одного? В этом твой недостаток. Мировоззрение твое настолько узко, что ты не всилах отличить похожие вещи друг от друга. Все люди разные. ВСЕ.
- Прости - обескуражено промямлил трактирщик. - я думал вы все такие.
Незнакомец лишь устало отмахнулся.
- По тебе видно, что видел ты в своей жизни мало. Мало чего пережил. Ну да ладно, не об этом речь. Я шел в вашу деревню всю предыдущую жизнь, и ты не удивляйся, это действительно так. Естли ты знаешь такое понятие как судьба, то сможешь понять, что каждый последующий поступок мы совершаем как следствие предыдущих. Посему скажу тебе. Я приехал к вам чтобы умереть.
Витоль ощутил как пол стал уходить у него ис под ног. Слишком многое он увидел и узнал за один вечер, и его привыкшая к спокойствию душа окончательно сдала.
- Не удивляйся. К утру меня уже сдесь не будет. Я уйду в пустыню чтобы умалить свое существование. Но перед тем как навеки исчезнуть в пустошах я расскажу тебе маленькую историю. Когда то я любил. Да да, я умел это делать. Любил я одну прекрасную девушку с черными как сердце ночи волосами и кожей белизны слоновой кости. Она была настолько прекрасна, что я готов был поклонятся ей как идолу, как символу женской прелести. И тогда я поимел себе самого страшного врага. Имя ему - страх. И совершил я тогда единственную ошибку, но и ее оказалось достаточно. Я не стал с ним сражатся. Есть люди, которые говорят что в насилии не найти правды. Да, там ее нет, там есть лишь победа. Своей же пасивностью я обрек на гибель не только себя и свои чувства. Прежде всего умерла ее душа. Я не оправдал чаянья своего идеала. Она желала того же что и я, но страх не дал мне это увидеть. И она умерла, но имела при жизни еще большее горе. Двадцать лет ей пришлось жить без души, которую когда то я сам и убил.
Слишком позно пришел ко мне ответ. Даже все мое могущество Ловца Чувств не могло спасти ее ибо была она уже мертва физически. С той поры я сражаюсь только со страхом. Не со всяким, лишь со страхом признатся в своих чувствах миру... Не згнобить их в себе...
За окном забрезжил рассвет. Восходящее солнце темной кляксой вырвало из сумрака силуэт путника, идущего в пустыню.
Витоль стоял молча. На какой то момент он понял зачем живет. На какой то... В мире существуют сотни страхов, но самый великий в каждом человеке находится. Это страх собственных чувств.
Маленький упитанный человек набросил себе на плечи плащ, и сжав пухлой рукой черную кожу ножен японской катаны закрыл дверь. На окраине деревни он подошел к неприглядному дому и сжал кулак чтоб постучать... Но так и не смог.
Легкой рассветной пылью припали следы двоих путников, что скрылись в пустыне. Их историю теперь можно услышать из уст каждого человека, не нашедшего в себе сил признатся... Признатся себе самому...

Мечты. Кто они? Сущности, призваные к жизни воспаленным молодостью чувств разумом, или высшие плоды духовной деятельности? Вопрос подобный никогда не рождается у мечтающего. Так почему им задался я?
Укутанная полумраком комната, казалось застыла во времени. Тишину нарушал лишь размеренный стук часов да едва различимый шорох пера по желтой бумаге. Полумрак рассеивало лишь пламя стоящей на столе свечи, вырывая из его обьятий дубовый письменный стол да призрачные силуэты книжных полок. За окном уж давно наступила ночь, кутаясь в танцующую на ветру шаль снегопада. Стрелки на часах показывали полночь.
За столом сидел мужчина. На вид ему можно было дать около сорока, но длинный коричневый фрак и легкая сутулость немного старили нагнувшегося над бумагой писателя.
«Сплетаясь в комок, наши чувства могут превратится в змей, жалящих нас изнутри, а могут и стать прекрасными ангелами, что будто бы снисходят на нас в моменты высшего наслаждения. Возможно именно этот факт когда то отвратил меня от жизни эмоциями. Они могут предать. Могут внести в нашу жизнь незаслуженный хаос, и разбив легкие оковы воли, нарушить размеренный ход мыслей. Набирая обороты, этот процесс может привести в охваченный пламенем эмоций разум к состоянию аффективного оцепенения, и тот, будто подверженный дикому страху, начнет судорожно цеплятся за остатки рационального, будто бы барахтаясь в уже разыгравшемся океане. Не проще ли каждому, кого посещают такие напасти, стать выше этого интеллектуального плебса, отгородившись охраной прагматизма и возведя стены дисциплины. Это действенно, но опасно. Не раз феодала сбрасывала чернь, и не раз человек погибал духовно, понижая значение чувств до уровня рефлексов. Это не выход.»
Пролетающие за окном снежинки, словно маленькие звездочки отражали свет от ровного пламени белой свечки. Они кружили, закручивались в танце с веселым зимним ветром и исчезали, уступая все новым и новым мягкий золотистый свет. Высокое сводчатое окно будто стало сценой для играющего снегопада, а занавесью ему была темнота. Лишь изредка из-за плотного покрывала туч выглядывала луна, озаряя Вершины деревьев раскинувшегося вдалеке леса. Эта картина завораживала, приковывала к себе на долгие минуты, в тиши которых иногда хочется просидеть всю жизнь.
Черное перо медленно погрузилось в чернильницу. Писатель сложил руки, отвлеченно вглядываясь в свод окна. Будто сраженная стрелою охотника птица, слетел с невидимой крыши лапоть снега, вырывая разум из сладостного оцепенения.
Низкий, спокойный голос растворил безмолвие комнаты.
«Человек такое сложное сознанье. Он всегда стремится к большему, и лишь сравнивая способен ценить то, что ему даровано. Он как бы постоянно стремится к лучшему, даже если в этом «лучшем» совершенно нету необходимости. Он эгоист, он – крайность. Лишь возраст или несчастье способно его образумить. Это его и слабость и сила одновременно. Спокойствие не по нему, а жажда удовольствий – его второе я. Мысленно он представляет себе то, чего хочет достигнуть, но в этих сладостных мечтаниях забывает о том, что окружающий мир не всегда готов утолить его жажду. И когда это происходит, он вступает в заведомо проигранный бой, в конце которого обретает просветление, и смерть.»
Легкий сквозняк потревожил пламя свечи и на корешках старинных книг зашевелился поток света, нарушая ночной покой кабинета. Мягким серебристым светом из-за туч выглянула луна. Перо подхваченное решительным взмахом руки вновь зашуршало по бумаге.
«Когда же закончится комедия, под таким пафосным названием: Жизнь? Как долго люди смогут спекулировать на ней, списывая с ее слащавых губ свои поэмы, песни, романы и повести? Мы прикрываем под маской творчества не более чем собственные наблюдения и воспоминания, что в какой то миг неожиданно стали «лично нами выдуманными». А не далико ли заходим? Не много ли на себя берем, коли функция Бога здесь умаляется до простого воображения»
- Сложно.
Фраза сорвалась с губ, словно стон. Тысячи снежинок идей роились сейчас в уголках неосвещенного желтоватым светом свечи, сознания, острыми краями задевая такие нежные струны воспоминаний. Но ответы… Ответы на столь многие вопросы уже неслыханно близко. И вскорости можно ожидать столь долгожданной… Столь долгожданной и ненавистной встречи.
Человек действительно сложное создание…
«Но ведь куда в таком случае деть поколения твердившие о постоянном самосовершенствовании? Куда засунуть от сторонних глаз тысячи произведений, коих общество считает своим бесценным достоянием? Нет, даже совершенно отвлеченный разум не позволил бы себе мысль о саморазрушении через отрицание того, что породило его самого. Не способен он на все сто процентов на такой шаг. При всей тотальности, что-то останется. Обязательно останется…
Но где тогда выход… Банально сказано. Вход в предвечный чертог понимания сути процесса воспроизведения сентенции «опыт – мысль» в контексте всего спетого, написанного, нарисованного и много-много чего еще сделанного? Мы можем долго дискутировать, словно милетские мудрецы, о ангеловместимости кончика британской булавки индийского производства, да так и не прийти ни к единому теологическому стандарту…»
Сложно!
Словно молния посреди ночного покоя смялся клочек исписанного пергамента.
Знамение кона потока мыслей… Сознание что так и не будет даровано миру.
Треснувшая свеча, сбитое порывом безвыходности пламя упало во тьму и растворилось на фоне мирриадов танцующих в лунном свете, снежинок. Ночь окончательно овладела инкурстированым красным деревом кабинетом. Лишь призрачно качнувшийся рукав устало потирающей лоб руки.
- В этом все же, есть какой-то смысл. – выдохнутая на одном дыхании фраза позволила очертить характер голоса. Слегка скрипуч, но моложав, хоть это и скрыто недюжей усталостью, он отличался незримым спокойствием и четко очерченной характерностью, коя бывает лишь у людей, привыкших к дисциплине. И хоть все недавно написанное на бумаге может быть тому опровержением, что то все же заставило этого человека вновь взяться за перо.
«Допустим человек – есть создание духовное. Допустим, его интеллект лишь олицетворяет возвышенность духовного начала, что при первом условии, является высшим. Доказательства – здесь не существенны. Все сходится опять к одному… Зачем?!
Зачем мы идем, когда нам в общем то и не особо нужно, зачем мы с раннего детства к чему – то стремимся, хоть общество и статус и так нас всем необходимым с биологической точки зрения, обеспечит? Инстинкты? Интересное название, за которое привыкли скрываться ученые - материалисты в виду его простоты и непринужденности… Или же наоборот – безумного принуждения разума втиснуть себя в рамки, что создал пускай не один, так бригада разумов! К чему все идет? Где конец? В конце науки? Когда все будет известно и стремится будет уже не к чему? Исходя из исторических реалий подобное мышление годится разве что к «Золотомы веку Альбиона», но не как к современности.
Человек один во все века? Я бы так не говорил, коли учесть сентенцию о том, что в одну реку уже не войдешь дважды.
Итак, что же вышло…»
Серебряный кончик пера хищно блеснул в лунном свете, который нынче служил писателю свечкой.
Сверкнул росчерк заглавной буквы, лесной пущей по горизонтам пергамента протянулись строки, уходя где – то в глубины сумрака, где уже не существовало никого кроме водоворота мыслей, идей и прелюдий. Вот оно, оно уже близко! И пусть свидетелем завершения этой битвы станут лишь снежинки, облепившие стекла сводчатого окна после закончившегося снегопада, да дым от потухших свечек, едва струящийся под ровными потоками лунного сияния. Пусть фанфарами станет мерный удар хрустального часового колокольчика, пробившего первый час… Но росчерк пера уже довел последний завиток в строке. Рассеянно погладив краешек листа рукой, писатель отложил перо в сторону, поднялся из-за стола, словно срывая с себя тяжелые оковы многолетних сомнений и подошев к окну, распахнул его.
Кабинет тут же наполнился хрустально чистыми потоками горного воздуха, в одеяле из звезд сверкнула серебряным боком выщербленная луна, вырвав из объятий разума усталый дух писателя.
А внизу, под высокой, увитой плющем стеной, длинным ручьем за горизонт вела дорога, мифическим змеем рождаясь из уютно примостившегося у подножья холма, городка.
И долгой вереницей на запад пыли вечным потоком тучи, подгоняемые легким серебристым светом - порождением седой ночи. Свершилось.

ПОКА ЧАСЫ ДВЕНАДЦАТЬ БЬЮТ


Я сидела в полумраке и глотала слезы.
В углу тускло мерцала елочная мишура. За окном тихо падал густой снег. Замерзшая на небе луна изредка появлялась из-за фиолетово-черных туч. В такие моменты она заглядывала ко мне в комнату и заливала ее серебристым светом, который отражался в больших шарах на елке. Луна рассматривала небольшой столик перед диваном, на котором треугольником стояли маленькая свеча в старинном серебряном канделябре, открытая бутылка шампанского и высокий фужер, в котором что-то тихо шептал этот золотистый напиток. Она мгновение любовалась маленькими пузырьками воздуха, которые тоненькими цепочками поднимались со дна фужера, потом ее взгляд падал на мое заплаканное лицо, и она испуганно вновь укрывалась тучами. Через некоторое время она опять украдкой бросала на меня взгляд и опять смущенно пряталась за ближайшую тучу.
А я сидела, смотрела на круглые часы над камином и беззвучно плакала. Минутная стрелка на часах медленно подбиралась к двенадцати.
ОДИН…
В этот момент раздался сухой хлопок, и около камина появилась темная фигура. Эта фигура щелкнула пальцами, и свеча ярко вспыхнула, а в камине весело заиграло пламя. И я увидела самого настоящего Деда Мороза, правда без привычной белоснежной бороды. Я не могла сказать ни слова, просто сидела и смотрела на него. Он обошел столик, стянул ярко-красную варежку и протянул руку к моему лицу. Несколько слезинок упало на его ладонь. Он сжал их в кулаке, взял мою руку, медленно разжал кулак, и мне на ладошку скатились маленькие жемчужинки. Я изумленно посмотрела на них, потом перевела взгляд на его лицо и тихо спросила:
- Ты кто? Волшебник?
ДВА…
Он звонко рассмеялся, и его синие-синие глаза ярко засверкали.
- Нет, меня зовут Аксель. Я просто неправильно выставил координаты. Я же еще новичок, поэтому прости, если напугал. А как тебя зовут?
- Алька, то есть Камелия.
-Алька! Как будто мятная карамелька. А почему ты одна в новогоднюю ночь?
Мои глаза опять начали наполняться слезами. Он поспешно воскликнул:
- Только не плачь! Пожалуйста!
У меня во рту появилась мятная карамелька.
ТРИ…
Он снял шапку и тряхнул золотистыми кудрями. Потом подошел к камину и протянул к огню руки.
- Ты кто? Ты появился на пустом месте из ниоткуда.
Он повернулся и поднял вверх руку.
Я бессознательно повторила этот жест, но тут же опустила руку.
- Ты что, ангел?
Он усмехнулся и покачал головой.
ЧЕТЫРЕ…
- Нет. Я из параллельного мира. Я учусь в Академии Чудес и Прикладной Магии. Это моя первая практика. Я просто заблудился в вашем пространстве.
Я недоверчиво посмотрела на него.
- Из параллельного мира. Ага!
- Ты мне не веришь?
Я пожала плечами.
- Ладно. По крайней мере, это хоть в какой-то мере объясняет твое оригинальное появление тут.
ПЯТЬ…
- А какие еще специальности есть в вашей Академии?
- Снегурочки, специалисты по Волшебным палочкам, Волшебники, Заклинатели широкого профиля, конструкторы Чудесных снов.
ШЕСТЬ…
Я задумчиво кивнула головой.
- Весело у вас там. А сколько тебе лет?
- Триста двадцать один.
- А по тебе и не скажешь! Хорошо выглядишь. Пылью вроде еще не покрываешься, мхом не обрастаешь.
Он улыбнулся.
- Просто у нас время бежит быстрее вашего. Если перевести в ваше летоисчисление, то мне примерно двадцать пять.
- Почти ровесники. Мне двадцать один.
СЕМЬ…
Он подошел к елке и стал ее рассматривать. Потом повернулся и сказал:
- У нас нет таких деревьев. Я видел елку только на уроках. У нас нет праздника Новый год. У нас вообще нет праздников. Просто каждый из нас немножко волшебник и может устраивать себе любой праздник, когда этого хочется. Иногда это надоедает, поверь.
ВОСЕМЬ…
Он сел рядом со мной на диван.
- Прости мне мое любопытство, но почему же ты все-таки одна? Только не плачь!
Я глубоко вздохнула и сказала:
- Мои родители далеко, и сейчас, наверное, они пьют шампанское, празднуют и веселятся. Я хотела, чтобы они отдохнули и побыли наедине, поэтому сказала, что буду праздновать Новый год с подругой. Но она осталась со своим любимым человеком, а я не хочу им мешать.
ДЕВЯТЬ…
Он пристально посмотрел на столик и легонько хлопнул в ладоши. Рядом с фужером появился точно такой же. Он налил в него немного шампанского и подал мне, потом взял другой и тихо сказал:
- Я рад, что сижу сейчас рядом с тобой. Мне бы не хотелось, чтобы Новый год застал тебя одну. Ты обязательно будешь счастлива!
Он дотронулся до моего фужера своим, и хрустальный звук на мгновение повис в тишине.
ДЕСЯТЬ…
Мы выпили шампанское, и мне вдруг захотелось, чтобы у него что-то осталось от меня на память. Я встала, взяла с камина маленького фарфорового ангелочка и сказала:
- У нас принято дарить на Новый год друзьям подарки. Возьми, это мой подарок. Я хочу, чтобы ты помнил обо мне,- я наклонилась и поцеловала его в щеку.
ОДИННАДЦАТЬ…
Он осторожно взял статуэточку и прошептал:
- Мне еще никто никогда ничего не дарил. И никогда еще девушка не целовала меня. Я просто не знаю, что сказать! Теперь моя очередь. Я исполню любое твое желание. Что та хочешь в подарок?
- Ты сможешь подарить мне все, что я захочу?
- Конечно! Я все же Дед Мороз, пусть даже только учусь.
Я на мгновение замолчала.
- Ну же! Скоро полночь!
- Подари мне улыбку,- еле слышно сказала я.
Он внимательно посмотрел на меня.
В тот же миг в дверь позвонили. Я вопросительно посмотрела на Акселя.
- Иди, открывай.
Я подошла к двери и распахнула ее.
ДВЕНАДЦАТЬ !
На пороге стоял мальчишка, одетый в красную с белым мехом курточку, красные штаны и красную шапочку с белым пушистым бубончиком.
- С Новым годом!- звонко сказал он, протянул мне маленький букет фиалок и, прежде чем я успела поблагодарить его, умчался прочь.
Я закрыла дверь и прошла в комнату.
Аксель исчез, но на столе лежала яркая открытка.
Я раскрыла ее и прочитала:
"Прости, но мне нужно возвращаться. Маленький ангел всегда будет со мной рядом! Но я найду способ увидеть тебя снова. Ты только не плачь больше! Верь в обыкновенное чудо и чаще улыбайся! Аксель."
Я положила открытку назад на стол, посмотрела на букетик фиалок и прошептала:
- Милый Аксель! Фиалки посреди зимы - это так прекрасно!

* * *
За окном все так же падал густой, мягкий пушистый снег. Луна выскользнула опять из-за туч и осторожно заглядывала в мое окно.
А я стояла около камина, вдыхала аромат моих любимых цветов, смотрела на две маленькие лужицы, в которые превратились снежинки с его сапог, и счастливо улыбалась.

- Проснись… Почему ты дрожишь?.. Ты в порядке?.. Проснись…
Человек, сидящий у холодной каменной стены сильно вздрогнул и открыл глаза. Оглядевшись, он заметил стоящего над ним друга, который встревожено смотрел на него.
- Тарген… - Человек посмотрел на виновника своего пробуждения.
- Воды хочешь? С обеда еще осталось немного. – Предложил тот, чье имя бы-ло Тарген.
- Пожалуй. – Ответил человек.
Тяжело поднявшись на ноги, он, шатаясь, побрел в сторону рассохшегося де-ревянного стола, на котором стоял глиняный кувшин с мутной водой, плескавшейся на дне. Из холодной стены, выложенной большими блоками камней, тянулись длинные толстые цепи и тяжелые кандалы, прикованные к рукам и ногам человека, которые тихо звенели, когда он двигался. Опухшие и истертые в кровь от грубо об-работанного железа запястья и щиколотки сильно болели, но человек старался не обращать на эту боль внимания. Подойдя к столу, он открыл кувшин и налил не-много воды в железную кружку и, промочив горло, поставил ее обратно на стол. Тарген тоже выпил воды, но ее остатков ему показалось мало и он, подойдя к тол-стой решетке-двери, начал отчаянно трясти ее и громко кричать, чтобы к нему по-дошли. Прошло меньше минуты, прежде чем к решетке подошел надсмотрщик в тяжелых доспехах и с мечом в руке. Первым делом он ударил Таргена в грудь ру-коятью своего оружия через решетку и, когда тот упал на спину от сильного удара, грубым голосом спросил:
- Чего орешь?
- Воды хочу. – Сквозь зубы пробурчал Тарген, отползая к стене.
- Рано еще. На ужин вода. – С этими словами надсмотрщик отошел от решетки маленькой и невероятно тесной тюремной камеры.
Человек, прикованный длинными цепями к стене, поднял опухшие слезящиеся глаза на маленькое окошко под самым потолком, закрытое, как и дверь, толстой решеткой. Через это окошко на неровный каменный пол камеры опускался широкий тусклый луч, служивший в этом месте единственным источником света, если не считать ряды факелов, висевших в коридоре, вдоль которого часто прохаживались надсмотрщики, нарушая тишину громким топаньем своих тяжелых сапог…
- Плохая идея. – Сказал человек, садясь на корточки рядом со стеной.
- Пусть идут к черту, ублюдки!!! В этой проклятой всеми тюрьме даже воду нормальную не дают!!! Ее вообще не дают! А если дают, то мутную!!! Мутную на-столько, что вонючая похлебка кажется прозрачнее!.. – Выругался Тарген и как только он сказал свои последние слова, большой замок на решетке звякнул, и во-шли двое надсмотрщиков, закованные в тяжелые доспехи.
Тарген с вызовом смотрел на них, зная, что его ожидает. Люди подошли к не-му вплотную, и один из них спросил:
- Тебе что-то не нравится?
- Да. – Высоко вскинув голову, ответил Тарген. – Мне здесь всё не нравится! Мне не нравится еда, которой нас тут кормят. Мне не нравится вода, которой нас поят. Мне не нравится то, что в это гнилой камере нет даже хоть каких-нибудь кро-ватей, чтобы нормально поспать!!! И еще мне не нравитесь вы, куски железа!!! По-нятно?..
Один из надсмотрщиков размахнулся и ударил Таргена в живот, но это ничуть не сломило его. Выпрямившись, он, собрав во рту остатки слюны, плюнул одному охраннику в лицо. Тот, конечно же, не смог вытерпеть такого и оставить преступ-ника без наказания. Выхватив из ножен кривой меч, он проткнул его и, последний раз посмотрев в лицо заносчивому нахалу, скинул его с лезвия, пнув ногой… Вто-рой надсмотрщик, наклонившись, схватил Таргена за грубую мешковатую рубашку заключенного и поволок из камеры, чтобы скормить псам. Первый охранник, выйдя следом, закрыл решетку на ключ и ушел.
- Это уже третий за эту неделю… - Откинув голову назад, сказал человек сам себе. – Я снова остался один и мне даже не с кем поговорить… Почему они себя так ведут? Хотя, быть может, это и правильно, ведь лучше сразу умереть, чем так гнить за решеткой до скончания дней своих. Если так, то получается, что наши надсмотрщики еще очень и очень милосердные…
Человек посмотрел на свои грязные мозолистые ладони и на красные запястья и истертой кожей, а потом перевел взгляд на маленькое окошко наверху, из которо-го лился луч света, освещая небольшую лужицу крови на каменном полу. Человек всё это время думал о том, зачем же его перевезли из одной тюрьмы в другую, из одного города в другой, из одной страны в другую?.. Сам он не мог ответить на все эти вопросы. Он оказался за решеткой волею судьбы, которая, посмеявшись над ним, заставила его быть в ненужном месте в ненужное время. Его забрали и прико-вали к стене, как особо опасного, но за что?.. Он не знал. В конце концов, он не хо-тел, чтобы с ним поступили так же, как с его новоявленным, но уже бывшим другом Таргеном. Он мало ел и пил, ведь то, чем кормили в этой тюрьме, брать в рот было вообще нельзя и всеми противопоказано. Человек погладил свою длинную, черную, как смоль, кудрявую бороду и снова посмотрел на загорелые руки, руки славного кузнеца, которым он был на воле. Он вспомнил жар печи, звяканье боль-шого молота и маленького молоточка, раздувающиеся мехи и раскаленный, только что скованный и еще не остуженный в холодной воде, меч… Его руки уже совсем забыли, как это – держать молот? И мускулистое тело, казалось, уже и не помнит грубость черного, испачканного смолой, кузнечного фартука… Теперь оно знает лишь мешковатую одежду заключенного и не более того. Жены у него не было, де-тей тоже. Был только дом, он же кузница. От грустных мыслей и далеких воспоми-наний человека отвлекла открывшаяся дверь-решетка, замок которой звякнул в чьих-то латных перчатках. В камеру вошел высокий статный воин, не похожий на тех разжиревших надсмотрщиков, гуляющих по коридорам тюрьмы Мур-ит-Бинс. На нем были одеты стальные, отполированные доспехи. На широких толстых на-плечниках заключенный заметил изображение головы дракона, выгравированного прямо гладкой стали. У дракона была широко раскрыта пасть. Тонкая работа ху-дожника показывала всем целый ряд длинных и очень острых клыков, торчащих из раскрытой пасти чешуйчатой твари. Человек перевел взгляд на хмурое лицо во-шедшего в камеру воина, в руках которого был замок, снятый с решетки. Воин еще немного посмотрел на сидящего у стены заключенного и, еще более нахмурив-шись, приказным тоном сказал:
- Поднимись.
Человек не стал спорить и тяжело поднялся. Шатаясь от сильной слабости, ца-рившей в его теле, он встал напротив странного воина и прямо посмотрел на него. Воин еще раз оглядел заключенного и, достав их небольшого мешочка, висевшего у него на поясе, связку ключей, отстегнул толстые цепи от стен. Человек внима-тельно наблюдал за действиями воина и никак не понимал, что и зачем тот делает. Отстегнув последнюю цепь, незнакомец выпрямился и снова посмотрел на пре-ступника, но так ему ничего и не сказал. Выйдя из камеры, он посмотрел куда-то в сторону и крикнул:
- Вурланс! Иди сюда. Принеси цепь, которую я оставил на столе. Да поживее.
Человек не слышал, ответил ли тот, кого звали Вурлансом, но меньше, чем че-рез минуту незнакомому воину подали не менее толстую цепь с широким желез-ным ошейником, которую он поспешно надел на шею заключенному, который ни-чуть не сопротивлялся, привыкши ко всему. В камеру вошел молодой человек, ко-торому воин передал четыре цепи, прикованные к рукам и ногам заключенного, а сам взял главную цепь, держащую под стражей глотку преступника.
- Идем. – Незнакомец чуть дернул цепь на себя. – Пора.

Глава первая
Старший техник Джек Фатт устало потянулся. Шел восьмой час второй смены. Его второй смены. Этот моложавый кретин, Волод Брогс, вновь не вышел. Да если бы не ускоренные темпы производства, Джек, может быть, и не жаловался бы, да вот в штабе Горного Планирования решили перекрыть заказ в пол срока, дабы обновить бурильную установку, а горнякам – вперед на подвиги. Никто даже не подумал – КАК ускорить добычу. Просто ЭТО никого не волнует! Шеф сказал – рабочий сделал, не нравится – котись на экватор, добывать урановую руду за гроши. На никеле работают лучшие, а лучшие в горном деле – те кто мало говорят, да делают много. Верхушку вообще мало интересует сам процесс выработки. Залежи для них - цифры на бумаге геологических отчетов, горняки – трудовой ресурс, а результат – нули после первой цифры на экране офисного дисплея, поздравления с победой, пышный банкет в орбитальном комплексе и учтивый швейцар, что проводит всех корыстливым взглядом. Дале – ничего. Офисные стены, очередной рабочий день «белых воротничков», миленькая секретарша с чашечкой кофе и прекрасный шар солнца, окаймленный легкой короной приветливо машущий тебе очередным протуберанцем. Все это идиллия. Все это – создано искусственно. Как если бы выключилось поле светофильтра в прозрачной стене президентского офиса, так и корпоративная империя Меркурия погибла бы, коли рабочие вдруг перестали выдавать циферку в поле «сырого дохода». Все это прекрасно понимают. Все те, кто «там». Наверху. Над раскаленной Солнцем поверхностью, в административных орбитальных комплексах, слывущим «земным раем» для рабочих, что никогда не покидали даже границ сектора собственной шахты. И самое нелепое, именно этот образ и оправдывает их жалкое существование. Они хотят попасть ТУДА. Администрация обещает каждому, кто отработает шестьдесят лет, безоблачную старость в корпусах ветеранов на орбите. Какой бред. Всем прекрасно известно, что восемьдесят процентов рабочих умирают задолго до «райского срока».
- Глупое название… «Райский срок»… Скотство…
Джек потянулся в карман за портсигаром. Серебряный футляр, золотистые буквы, в которых едва читается «Лучшему». Наплыв воспоминаний, образов, людей… Кружева дыма поднимающиеся к порталу вентиляции смотровой кабинки… Лимонные дольки…
Как давно это было? Сколько лет прошло с поры, когда Джек постиг все превратности маленького шарика, по имени Меркурий? А может жизнь действительно пламя, то самое пламя в которое так искренне верят эти безумные марсианские фанатики? В начале: горишь ярко, пылаешь, обогревая всех своей энергией, креативностью, успешностью. А потом какой – нибудь ловкач просто возьмет да и перекроет кран на горелке. И все… Дотлеваешь как сигарета.
Окурок медленно погрузился в переполненную пепельницу.
- Первый ведущий, как слышите! Требую усиления мощности в правом шестнадцатом! Прием…
- Проклятая работа… Ненавижу… - развернув кресло к диарамному окну Джек нацепил переговорник (или Смолли – как его называли шахтеры, в честь изобретателя Смолла Чана) – Первый слышит, Сэм, шестнадцатый реактор и так перегружен тремя новыми ответвлениями. Воспользуйся обходным контуром. Свяжись со вторым, у него есть еще парочка свободных лошадок.
- Ничего нет, Джек, три часа назад издох четвертый в основном канале ствола шахты, пришлось компенсировать за счет наших. Теперь сидим на бобах, выработка ни к черту! Подсоби, а? Я в долгу не останусь.
- Ну смотри, Сэм, под твою ответственность. Как бы малышке Бэт не пришлось сегодня плакать.
- Все будет окей… - сквозь треск радио – статических помех послышалось смахивающий на кашель смех, - вали полную, шестнаха выдержит, не раз ведь выручала.
Качая головой Джек прикоснулся к сенсорной панели. На призрачном экране холодисплея отобразился объемный план реактора, увитый бесконечным потоком статических данных. Пробежав по символам пальцами, Джек с достоинством профессионального пианиста вывел ползунок мощностей на максимальный уровень.
- А ведь когда –то играл… - «наводящие контуры будут подключены ко второму сектору через сорок секунд…», - не плохо играл, можно даже сказать, хорошо. Салли я встретил именно благодаря своей игре…, - «…выберите канал подключения альтернативных мощностей… шахта V17… перегрузка системы семнадцать процентов…», - Меня тогда поздравляли с успешным окончанием контракта по военным поставкам сырья для марсианского линейного крейсера… Беллона, вроде так называются у них корабли такого класса. Именовался он гордо, Таранас. Словно древний бог какой – то… Салли стояла у смотрового окна, прекрасная, в вечернем платье… великолепного венерианского покроя… оно так шло ей к лицу. А ведь раньше я ее совсем – совсем не замечал. Бегала секретаршей… Одной из многих, сколько их было – то. Но такой как Салли… Настоящее волшебство, она, серебристое сияние мириад звезд за бортом… Приглушенный свет, музыка, тихий говор коллег, учтивые официанты… Хмельное вино… Опять таки с Венеры, словно весь мир на ней сошелся.
Слегка подрагивающим пальцем Джек соединил яркие линии силовых контуров и дал старт подаче стартовой нагрузки. Очередной бычок опустился в пепельницу. Всполох именной зажигалки. Сизый дым поплыл сквозь призрачный экран.
А он уже почти и не вспоминал о былом. Гнилое дело, ведущее в шахтерский кабак. Склянка физраствора, с утопическим названием «Меркурий – первый», и пьяные драки работяг вместо вечерних новостей. Все просто, банально. Как, в прочем, и конец его собственной сказки.
Товар был поставлен качественный. Он был на сто процентов в этом уверен. Кто же мог подумать что на линейный крейсер рискнут напасть пираты.
Вечер, стакан настоящего земного виски (интересно, делают ли еще его на той загнивающей планетке), Салли… Ее профиль в играющем свете камина… Свете не голографическом, настоящем. Восемьсот облигаций за унцию деревянного топлива, его сказочный подарок Ей на день рожденье. Она так мечтала о камине…
И долька лимона на дне стакана…
Совершенство… Если человек может ощутить совершенное счастье, то он его ощутил! И блаженство это теперь навеки останется его величайшим богатством. Если бы можно было все вернуть, обратить вспять длинную вереницу событий, то прожил бы он их точно так же. Лишь бы почувствовать тот прекрасный миг… Наверное…
Звонок телефона. Взволнованный голос секретарши, боромочащей нечто из ряда вон… - «Загрузка потребляющего потока восемьдесят процентов, перегрузка реактора двадцать процентов. Возможен перегрев…» - Огромный звездолет захвачен. Марсианское правительство шлет непонятные обвинения корпорации. Основания непонятны. Джек хватает пиджак. Набрасывает на плечи уже по дорогу. Сзади раздается стук разбивающегося стекла. Удивленный голос Салли: «ты куда…». Далее он не услышал. Это были последние ее слова… - «…перегрузка реактора тридцать процентов. Запущена резервная система охлаждения. Эффективность теплоотдачи ниже среднего. Показатель растет. Прошу разрешение на стабилизацию энергоподачи… загрузка потребляющего потока девяносто один процент… в стабилизации отказано…» - О сложившейся ситуации узнал уже в флайере. Ранее ему так нравилось летать в нем на роботу… С тех пор как отец оставил ему бразды правление концерном он летал регулярно, но будучи еще мальчишкой любил грешить тайными «угонами» отцовского флайера. Благо старик – дворецкий, старый венерианец Донзолини закрывал на это глаза, украдкой улыбаясь в седую бородку… Тогда он ничего не замечал. Сметы, отчеты, приглашения и письма поплыли перед глазами, когда на экране в объемной арке правительственного формуляра возникло одно предложение. Даже сейчас помнится выжженная клеймом в памяти надпись: «Джексон Фатт, сын Дэвида Фатта, в связи с возникшим кризисом объявляется государственным преступником, и будет немедленно передан марсианскому правительству по требованию последнего, где и будет предан суду».
Про жестокость марсиан ходили легенды. Джек еще при первой встрече с агентом торговой палаты, высоким и сильным марсианином, обладавшим холодным взглядом и стальной хваткой при рукопожатии, ощущал легкий трепет. Удивительно, непрофессионально, в торговле – не допустимо, но легенды были слишком яркими. Невыполнение марсианского заказа было почти смертным приговором для корпорации. Меркурианское правительство закрывало глаза – Марс был постоянным клиентом, и лучше бы лишится очередного «неудачника» чем потерять хоть йоту в отношениях со столь серьезным клиентом. Планетарный Кодекс откладывался в сторону, совет президентов сочувственно разводил руками, а верхушка не выполнившей заказ конторы исчезала. Что с ними ставало – никому не известно. Да и нужно ли знать то, от чего можно схлопотать бессонницу…
« система охлаждения работает на полную мощность. Эффективность теплоотдачи семьдесят восемь процентов. Начался перегрев внешнего контура реактора. Загрузка потребляющего потока сто процентов. Система безопасности шестнадцатого реактора переходит в аварийный режим. Возможна аварийная остановка…»
Он поступил как должен был. Он сделал все правильно. И это не оправдания, иного выхода не было. Лететь на Марс – подписать смертный приговор. Слать петицию в Кодексиальный Суд Меркурия – смешно, Марса – безумие, Межпланетный… Нет, он будет мять этот вопрос слишком долго. В Системе Солнце все спокойно, больших конфликтов нет. Придираться к Марсу в таких условия просто нелепо и не рационально, так что скорее Джек умрет от старости в карцере красной планеты, нежели…
Да зачем эти оправдания сейчас! Тогда он не думал. Легким движением правой руки Джек закрыл стесняющую его панель компьютера, второй нырнул в панель под сидением. Если действовать то… в приглушенном свете салона вспыхнуло, запахло озоном и жженой плотью. Пилот не издав ни звука, уткнулся в штурвал… без свидетелей…
До этого он ни разу не убивал. Никогда даже не думал о том, что так легко сможет поднять руку на другого человека. Но тогда… Тогда он действовал инстинктивно. Быстро, без промедления, словно по какой – то заранее прописанной в его подсознании программе. Лишь потом начинают терзать всякие мысли «зачем», «почему». Тогда – словно мозг вырубило.
Флайер качнуло. Оставшись без пилота аппарат выбился из общего потока и плавной дугой устремился к поверхности планеты. Едва перебравшись на переднее сидение, бывший президент корпорации судорожно стащил тело бедняги со штурвала.
Чтобы аппарат не сгорел в атмосфере планеты, пришлось минут сорок кружить по спирали, петляя меж восходящими потоками раскаленного газа. До того он был на поверхности лишь однажды, когда отец решил расширить воззрение сына на горный бизнес далее отчетных бланков и офисных цифр.
Поверхность планеты… Раскаленная сковорода с почти пылающим воздухом, пустынный горизонт – ничего живого. Лишь местами сей угрюмый пейзаж разбавлен силуэтами вытяжек шахтовой вентиляции да порталами транспортных доков. Подыскав портал полюднее, Джек смешал с толпой кораблей свой маленький флайер. Его могли искать, посему лучше было прикинутся бродягой – безработным. С таким летательным аппаратом это было бы трудновато, посему пришлось пойти на крайние меры. С имитировав потерю управления, Джек протаранил пустой грузовик, вызвав перепалку и драку прямо на грузовой платформе. Провалявшись грязном госпитале среди шахтеров, он получил круглую сумму штрафа, которую едва сумел покрыть, продав раздолбаный флайер на запчасти в доковой мастерской.
А далее…
«перегрев системы достиг критической отметки. Авто отключение будет осуществлено через восемь минут тридцать секунд. Во избежание радикальных мер предохранения рекомендуется вывести систему на первоначальный уровень нагрузки…»
- Мерзость! – старший техник раздраженно плюхул окурок в пепельницу, разворотив содержимое по полу, - Сэм , прости дружище, но я тебя отключаю. Старичок перетрудился.
- Брось контур на семнадцатый, напрямую. Мне нужно хотя-б на четвертак увеличить, как воздух.
- Я не рискну, может полететь кабельная сеть, а тогда рискуем остановить работу в трех новых ветках.
- Да брось ты! Они и за неделю сегодняшнего моего не достигнут. Берем пласт, Джек! Дай еще немного, совсем чуточку!, - последняя фраза буквально утонула в бурильной канонаде.
- Ты там небось в крестовый поход собрался. Держи его. Переключаю.
На миг все основание главного ствола гулко ухнуло. Замигала система аварийного оповещения. В едва проглядываемом сквозь сигаретный дым призраке дисплея угадывались красными полосами два перегруженных контура.
- Покатись нелегкая! А мне на все плевать! – с дикой ухмылкой Джек ввел необходимый для столь радикальных мер пароль.
« Аварийная система выключена. Рекомендуется…»
- К чертям!
« …контур наведен. Система готова к радикальной трансформации потока энергоподачи. Семнадцатый реактор выведен на необходимый уровень мощности. Остаток энергии…»
- Выложу сверху. Пляши свой заказной...
«…остаточная мощность зарезервирована. До старта три, два…
- Святые небеса…
«Операционная линия подключена основным контуром. Резерв мощности подан вместе с остальным потоком. Было замечено превышение магнитного уровня в секторе…»
- Ну все, если это будет не настоящий виски, то я тебя навеки из сети вырублю!
Фатт откинулся на спинку кресла, стянул с головы «смолли» и закурил.

-А теперь попрошу сюда.
Толпа космических туристов подошла вслед за экскурсоводом к большому застеклённому стелажу.
-Пожалуйста, смотрите. Это самые редкие вещи во вселенной. Смотрите поближе.
Толпа разномастных гуманоидов обступила стелаж. Замученный своей работой экскурсовод поправил очки без стёкол на своём носу. Как ему всё это надоело, эти вечные туристы, однообразные лекции о мёртвых мирах... Ему уже 85... впрочем он отвлёкся.
-Итак, прошу рассмотреть представленные экспонаты.
Девочка венерянка. Не с планеты Венера Солнечной системы, с другой, восхищённо вздрогнула и тут же её одёрнула мать.
-Здесь вы видите обращики Земных чувств. Этот стенд посвящён непосредственно планете Земля.
Туристы позёвывали, кто то лениво щёлкал фотоаппаратом. Им было скучно не менее, чем экскурсоводу. Быть может его скука была заразной?
-Перед собой, вон в той ёмкости вы видете прозрачное вещество, кто мог бы ответить мне что это?
-Земная вода, быть может?
-Нет, молодой человек, я же говорил. Это образчики чувств, а не ресурсов.
-Ну... - Неопределённо протянул турист и отвернулся, занятый своей спутницей с Касии 48
-Это слёзы, господа. Концентрированная человеческая грусть.
Раздались несколько щелчков фотоаппарата, туристы приблизились разглядывая экспонат.
-А это, - Эксккурсовод указал на маленькую фигурку внутри стеклянной сферы, - Это любовь.
-Это какой то гуманоид.
Экскурсовод опять поправил очки на носу и спокойно стал объяснять.
-Некоторые чувства невозможно собрать и сконцентрировать, они не материальны. Это - воплощение чувства в образе мыслей людей. Наши учёные собрали все возможные сведения и проанализировав создали некий макет, передающий этот образ.
Туристы любопытно взглянули. Экскурсовод постучал по стеклу и фигурка встрепыхнулась. Поднялась на тонких ножках, расправила прозрачные крылья.
Это было существо, названное людьми феей. Хрупкое, человеко подобное существо с большими стеклянными крыльями, подобными тем, которые есть у бабочек. Крылья невинно поблёскивали, не вызывая чувства опасности, скорее умиления.
Экскурсовод достал электронный блокнот и кашлянув, зачитал:
-О любви говорили много. Разного. Допустим, что чувство привязанности и влечения вызвано конкретно физиологическими особенностями homo sapiens. Художник, создавший этот образец, основывался на мифах, легндах и сказках. Итак, любовь в этом виде - это ничто иное, как хрупкое существо, очень ранимое и нежное. Оно способно парить лишь в тёплых ветрах вдохновения и тепла...
-Но крылья из стекла! Это же невозможно.
Экскурсовод хмуро глянул на туриста.
-Да,но это метафора. Стеклянные крылья этого гуманоида символизируют одновременно хрупкость и опасность этого чувства. Его легко покалечить, но если крылья разбить, любовь так же оставит на разбившем глубокие раны.
Туристы пошумели и перешли вслед за экскурсоводом к следующему стэнду...

..Вечер наступал на станции Орвэй 97 не тогда, когда садилось солнце на планете, к которой станция была присовена, а по иному графику, ибо жили и работали тут совершенно различные существа из разных систем и галактик. Створки на иллюминаторах, заменяющих окна опустились, в комнате зажглись мягкие лампы дневного света. Экскурсовод по имени Келиан Свиор опустился в мягкое кресло, снял с переносицы очки. Почему то он всё ещё носил очки, хотя операция по исправлению зрения стоила недорога и была совершенно безболезненной. Наверно влияние его работы...
Келиан протянул руку и робот-хозяйка протянула ему стакан с соком из местны ягод, выращенных на станции. Механическим голосом поинтересовалась не желает ли он ещё чего то, но Келиан неудосужившись на ответ просто щёлкнул пультом и робот вернулся в предназначенный ему угол. Экскурсовод потёр глаза, глядя на небольшую картину, висящую на стене его комнаты. Волшебное существо из земных сказок. Единорог, припавший на передние ноги перед дамой, склонивший свою могучую голову на её подол. Келиан сделал глоток и сощурился. Эта картина вызывала а нём разные чувства. То гнев, то апатию, то радость... Иногда ему даже казалось, что единорог моргает, а улыбка на губах дамы обращена именно к нему.
-Это от переутомления. Пора взять отпуск...
Келиан отставил стакан на столик, включил в кресле второй режим расслабляющего массажа и стал тихонько засыпать. Кровать так и осталась застеленной, покрытой прозрачной герметичной плёнкой, в последнее время он засыпал именно в кресле, напротив картины...
Ему внось приснилось маленькое существо с стеклянными крыльями, раскосыми человеческими глазами и шелковистыми волосами, цвета ячменя...

На утро Келиан Свиор пошёл к главному врачу станции. Тот прописал ему успокоительное и настоятельно посоветовал убрать из комнаты картину и сменить профессию. Ну или хотя бы отдел в музее.

2 октября 2008г

Стая остановилась у родника. Волки устало опускали в воду запачканные морды, лапы скользили по илистому берегу, розовые языки лакали воду. Вожак сидел в стороне. Седая шкура, битая, слабо скрывающая застарелые шрамы. Дышал он тяжело, сипя при вдохе. Волки молча пили воду.
Рядом с вожаком сидел его сын. Молодой, крепкий, холёный. Стая поглядывала на него презрительно, а он словно не замечая, держал голову выше, а грудь колесом. Рисовался. Из уважения к вожаку его не трогали. Хотя и остальные волки были молоды и полны сил.
Вечером стая остановилась на привал в глубине леса. Нашли небольшой овраг упрятанный под корнями древнего сухово тополя. Уставшие волки улеглись рядом, пытаясь сохранить тепло. Дичи было мало, осень злилась раньше времени, обдавая волков холодом и дождями. Вожак лежал в самой середине, где бока и спины молодняка отдавали старику своё тепло. Сын вожака лежал в стороне. Наглая, довольная морда. Стая не принимала его, он это знал. Но все уважали вожака и знали, что он хочет поставить сына на своё место. Старик словно не видел отношения стаи к своему отпрыску, а стая закрывала глаза на желание вожака.
Осень медленно перетекала в зиму, вожак стал совсем плох. В охоте он не участвовал, молодые волки уходили охотится, оставляя рядом с ним детёнышей и таких же старичков, чтобы согревали друг друга. Сын вожака тоже участвовал в охоте. Огрызался, порою подталкивая бегущего рядом с ним волка, сбивая его с пути, не давая схватить его добычу.
Некоторые волки из стаи стали уходить от стоянки. Разобраться с сыном вожака не было никакой возможности, а так хоть выплеснуть злость.
Пендальф_Маг мерил полянку крупными злыми щагами, впечатывая лапы в землю при каждом шаге и рычал.
-Успокойся, Пенадльв, - Спокойно произнёс Weerty.
-Да как же можно быть спокойным?Так и хочется располосовать его гнусную рожу!
Weerty устало поглядел на товарища. Тот был всего на несколько месяцев его младше, но в нём горело неукротимоё юнное пламя. Сам же Weerty был спокойнее нравом, задумчивее. Он размышлял прежде, чем действовал, Пендальф же был волком действия.
-Пендальф, пойми. Наш вожак скоро покинет нас. Затевать свару сейчас - проявить неуважение к нему.
-Но его сын! -Пендальф от злости клацнул зубами, -Он что не проявляет неуважения?! Он задирает раз за разом! Из-за него мы упустили оленя на позапрошлой охоте!
-И ты собираешся стать ещё хуже этого идиота?Успокойся и жди.
-Ну сколько ждать то можно!
Weerty оскалил клыки и Пендальф потупив глаза ушёл в другой конец поляны, к молодняку, который приходил сюда с ними двумя.
Время шло, вожак потихоньку угасал, а его сын дурнел. Некоторые молодые волки не выдерживали и сбегали из стаи. Кто то пару раз попытался кинуться на него, но сын вожака хоть и был дураком, но силы хватало и волчата убегали, израненые и скулящие поджав хвосты. Weerty рычал сквозь зубы, но молчал. Они с Пендальфом и ещё несколько волков устроили лёжку отдельно от стаи и ходили на другой водопой. С каждым днём всё отдаляясь от родной стаи. Остальные волки предпочитали слушать почти избранного вожака, так было и проще и удобней. А жизнь изгоев и отщепенцев не казалась им такой уж привлекательной.
И вот, когда зима сменилась весной старый вожак умер.
Вся стая собралась на лежбище, окружив тело мёртвого вожака. Старики повесили голову, волчата тоскливо скулили. Только в глазах молодёжи светилось что то странное. Какая то даже радость, которую они и не пытались скрыть. Weerty и его *стая* стояли вновь стороной. Пендальф_Маг смотрел на сына вожака с нескрываемой ненавистью, тот уже во всю поглядывал на волков с презрением и превосходством во взгляде. Его губы кривились в презрительной улыбке, в то время, как губы Пендальфа медленно подёргивались, едва не обнажая клыки. Weerty стоял, устремив глаза в землю, он молчал, словно его это вовсе не касалось.
Минут пять над лежбищем висела тишина. Вначале спокойная, но постепенно она накалилась. Тогда в центр, к телу мёртвого волка вышел его сын. Он поставил свою лапу на плечо отца и тут Weerty поднял глаза в которых была холодная ярость. Сын вожака этого не увидел. Он расправил плечи и заговорил:
-Волки стаи! Вожак умер. Наш любимый и мудрый вожак оставил нас. Но стая должна жить! Мы обязаны найти нового вожака!
Стая тихонько буркнула нечто непонятное, но оратора это не волновало.
-Итак. За последнее время все убедились кто достоин носить это звание и вести стаю дальше. В ком течёт достойная кровь!
Пендальф_Маг выругался сквозь зубы. Шерсть у него на загривке встала дыбом, когти начали скрести землю. Weerty вновь хранил молчание.
Молодые борзые волки ещё не отведавшие клыков самозваного вожака оскалились.
-Не всем это по нраву!
-А что же вы предлагаете?-Огрызнулся тот.
-Поединок! - Крикнул кто то из молодых, ещё не схвативших своей очереди зубов задиры. Старики удовлетворённо зашумели.
Сын вожака хмыкнул, отступил от тела отца, показно встряхнулся, размял лапы.
-Ну? Кто первый?
Старики отступили, молодняк остался кругом обступив поляну. Только волки рядом с Weerty держались группой, поглядывая на своего вожака. Пендальф_Маг ярился, но так же не двигался с места.
Вызвался первый кандидат. Сын вожака легко завалил его и когда его клыки коснулись шкуры на горле волка, тот взмолился о пощаде. Последующие двое так же постыдно отошли. Сын вожака ярился, смеялся, в открытую задирал уже порядком запуганный молодняк и стариков. Те склонили головы, но не говорили не слова. Да и что они могли сказать? Так всегда было и так всегда будет. Всегда будут подобные выскочки, держащиеся на своей молодой силе и нагуленом мясе. Покуда не найдётся кто то, кто окажется сильнее...
-Ну? Кто ещё считает, что я недостоин звания вожака?- Морда волка была в крови. Он сверкал золотыми глазами, дыхание чуть сбилось, в крови играл адреналин. Ему хотелось ещё боя... Ещё одного доказательства своего превосходства. Он обвёл глазами стоящих волков и наткнулся на взгляд Weerty. Холодный, полный презрения взгляд.
-Что вылупился?
Weerty молчал. Пендальф_Маг убрал клыки, выпрямился, так же и остальные волки Weerty... Волки Weerty... Сын вожака оскалился, видя презрение и холод взглядов. Он вдруг ощутил себя уязвлённым.
-Ну? Что смотрите? Сколько вы не участвовали в охоте? А! Спите отдельно, даже пить брезгуете из одного источника! Ну!
Волки молчали, сблизив плечи, встав один к одному. Молчаливые и грозные.
-Что молчите? - Завизжал сын вожака.
-Дешёвка, выскочка, - Бросил Пендльф_Маг и плюнул под ноги волку.
-Что? - Волк бросился на Пендальфа, но плечо Weerty оттеснило его и отбросило в сторону.
Два волка вышли в центр поляны, молодняк попятился в стороны. Все видили. Ярость самозваного вожака и холод Weerty. Сын вожака рычал, скалился, пытаясь раззадорить противника, но видя, что тот не поддаётся на эти выпады, ярился только сильнее. Два молодых волка кружили по поляне, один бросился, вцепился в плечо противника. Яростно, клокотала в горле злая ярость. Это была уже не потасовка, вроде предыдущих. Weerty пробудил в сыне вожака страх... нет, не страх. Стыд, осознание того, что он не прав. А подобные личности не терпят того, чтобы им об этом напоминали.
Волки сходились, сын вожака метил в плечи, в шею, норовил вцепится в морду Weerty, того спасал его холодный разум. Он ускользал от атак, а если и смыкались клыки противника на его шкуре, он быстро выскальзывал, валил того, изматывал, но не кусал в ответ. Сын вожака уже сходил с ума от ярости и безсилия. Он не выл и не рычал, его горло издавало звук похожий на визг или стон. Стон ярости и безсилия.
Тем временем Weerty слабел. Текла алая кровь из свежих ран. Сын вожака тоже был не дурак в схватках. Он не столько старался вгрызться в плоть противника, сколько порезать его, чтобы кровь текла быстрее, чтобы боль ослепляла.
-Ну что он медлит!Чего выжидает! -Пендальф_Маг с испугом ходил вокруг, с тоской под сердцем. Но он знал правила поединка, не имеет право вмешиваться второй. Только двое могут окончить поединок. Только двое!
-Weerty! Убей его! - Взмолился он.
Сын вожака в очередной раз отскочил, ухмыляясь окровавленной злой рожей
-Ну что?Проси пощады, Weerty! Моли о ней, отщепенец! Моли ибо иначе я убью тебя, как пса. Ты недостоин быть вожаком! Ты даже ударить не можешь! -Насмехаясь вскричал он.
И тут Weerty прыгнул. Во всю силу своих лап, оттолкнулся от земли и его клыки вцепились в горло противника снизу, опасно, под трахею, в артерии. Силой прыжка он повалил его на землю. Сын вожака захрипел, чую как клыки волка смыкаются на его горле, как треснул сосуд его жизни, как вытекает влага из него. Чуял, как клыки подбираются всё ближе к сонной артерии...
-Пощади! - Прохрипел он.
Глаза Weerty заволокло дымкой. Он стискивал челюсти. Медленно, но неумолимо. Когти противника разрывали шкуру у него на груди, но Weerty сжимал и сжимал клыки.
Вся стая замерла. Замерли старики. Такого боя не видел ещё никто... такого красивого... такого страшного боя...
Сын вожака захрипел, его кровь брызгала на серебристую шкуру врага, он возил лапами, всё слабее... и вот он замер, язык свесился из пасти, глаза. Широко распахнутые, полняе ужаса и боли остекленели. Weerty шатаясь отошёл от своего поверженного врага. Лапы подгибаличь, из множества ран тонкими струйками текла кровь. Пендальф_Маг подскочил к другу, подставил плечо.
Старики смотрели на два распростёртых тела. Вожака и его сына. Спокойного мудрого вождя, умершего своей смертью и выскочки, окровавленного, принявшего своё первое поражение, а с ним и смерть.
Weerty и его волки смотрели на стариков. Решение было за ними. В этот раз.
-Weerty?
-Да, отец, - Тихо произнёс волк, клонясь на бок от слабости. Не будь рядом Пендальфа, он бы упал.
-Ты победил. Быть может двух врагов. Но это был грязный бой.
-Что?? -Это вскричал Пендальф_Маг
Старик устало поглядел на молодого волка.
-Если противник просит о пощаде, его вольны отпустить, каким бы он ни был. А если противник убивает просящего - он убийца.
Weerty слушал полуприкрыв веки. Молча.
-Но ты убил двух врагов, как я сказал. Убийцу мы бы покарали. Тебе оставим жизнь.
-Но он умрёт сейчас! Ему нужна помощь! - Закричал Пендальф_Маг.
Старик отвернулся.
-Я всё сказал. Отныне вы изгнаны из стаи.
-Что?
-Вы и все кто последуют за вами, все, кто окажет ему помощь.
Молодняк и волчата жались к старикам, те медленно покидали поляну. Осталась только стая Weerty.
-Ну что?
-Совсем плох... -Weerty усмехнулся, вытянувшись на земле.
-Ты не имеешь права умирать! - зарычал Пендальф_Маг сквозь слёзы, которые пытался скрыть всеми силами.
-А кто сказал что я умру?-Weerty ухмыльнулся, - Я и не собираюсь.
-Но ты ранен!
-Уже весна, Пендальф. Не зима, выкарабкаемся.
-Мне бы твой оптимизм.
Weerty хрипло рассмеялся, смех перешёл в кашель.
-Что же мы будем теперь делать? Без стаи, без территории, без охоты, без вожака?
-Weerty вожак, - Произнёс один из волков. Остальные подтвердили. Weerty ухмыльнулся.
-Мы... да, мы не стая, отныне мы - Отставшие от Стаи. А территория, охота... подлечусь, полежу пару деньков и всё будет.
-Ну, - Пендальф_Маг пожал плечами и ухмыльнулся, - Тогда лечись. Вожак...
(с) White_Raen

Я напился.

Я бы увеличил эту строчку в три или четыре раза (более подробно бы расписал). На мой взгляд, неудачно было начинать рассказ с этого предложения.

Уже невозможно удержать взгляд

«Невозможно»? Старайся писать короче. Так динамика текста возрастает (вон «Хомку» Коганова почитай).
Я заменяю «невозможно» на «тяжело».

ровном пламени

Пламя - подымающийся над горящим предметом огонь. «Ровное» лишнее.

Я со стуком поставил чашу на стол

А где красота предложения? Ну со стуком! И что? Герой намерено поставил чашу со стуком или нет? И здесь бы я растянул предложение.

Но сегодня ненависть словно греет изнутри.

«Но» не в тему стоит. Но просто убрать не получится. Придется тогда полностью переписывать это и предыдущее предложения.

и понял, что голос мне не подчиняется

Не подчиняется? И только? Как-то сказал не литературно. Тут схалтурил.

Солдат опустил голову, глаза его забегали.

Гусеница. Страшная и толстая:-).

У него было обычное лицо рядового-демона

«Было»? А сейчас уже необычное и не лицо, да и не демона?

. Ни слова не проронит о том, как сволочи, подобные ему, сожгли мой дом, изнасиловали жену на моих глазах, а потом подвесили на большом мясницком крюке.

А мне вот не жалко! Ну сожгли! И че? Велика беда, повесили на крюк... И шо? Не верю))).

Он отвернулась от меня и пошла прочь.

Очепятка.

Я смотрел в мутную воду. Забыть, всё забыть, чтобы не наделать глупостей. Заморозить душу, превратить в ледяной острый клинок. Иначе мне здесь не выжить. Иначе мне не убить Падающую Звезду.

Красиво про острый клинок! Но штампишь. И растяни абзац. Чтоб читатель проникнулся красотой текста, вжился в него.

Она улыбнулась.

Ее лицо тронула легкая улыбка и мое сердце заныло от сладкой тоски.
Чувствуешь ритм? А у тебя?

Он стоял на коленях в двадцати шагах от меня, и молился

Запятую не надо ставить.

На нём были доспехи из кости морского змея, лёгкие, прочные, с зелёным отливом.

«Были»?

Спокойное лицо с аккуратной седой бородкой, кажется, не выражает никаких чувств.

И чо? А если добавить штришков?
Спокойное лицо испещрено глубокими морщинами (тут про бороду говоришь), а щеки покрыты горячечным румянцем. Глыбы его крутых плеч... И так далее. Чувствуешь?

которую кто-то продырявил солнцем

Без «которой» и «кто-то». Но тады придется переделывать предложение.

д, как он помогает нищим и сиротам. Я отвечал, что она куда лучше какого-то героя, а сам думал: что-то не так. И понял – Харед-то остался жив, а Фатэ умерла. В эту ночь я проснулся в слезах, хотя давно уже думал, что забыл слово «плакать».

Бла-бла-бла. Откуда спер эту убогую сцену? Некрасиво выглядит и фальшиво.

выставляет свою набожность напоказ

Без «свою».

приторно опустил глаза,

Это как?

Опомнившись, я увидел, что Харед уже встал и изготовился к бою.

Гусеница.

пересечённый вздувшейся полосой шрама

Вот тут действительно здорово. Такая картинка появляется.

Как бы не истечь кровью до конца поединка…

Не истечь бы кровью.

облачко вокруг головы? Да это же заклятье защиты!

???

Тиэра плакала у меня на коленях. Невыносимо смотреть на её слёзы, на красные глаза и растрёпанные волосы.

Тиэра плакала у меня на коленях. Мое горло перехватило тугим обручем. Невыносимо смотреть на ее слезы, на красные глаза и растрепанные волосы цвета хаки:-).
Ты совсем не описываешь своих героев. А дорисовывать до тебя никто не будет.

Но я люблю тебя…
- Нет, нет, Тиэра! Не говори так. Поверь, ты всего лишь жалеешь меня. Я действительно достоин жалости. Не любви, нет. Только жалости. Уезжай из Атвора, найди себе жизнь без смертей и крови. Такую, какой я хотел бы жить, но не могу.
- Ты сам перекрыл себе дорогу к этой жизни…
- Такой я, - я смотрел в её глаза, глаза с вертикальными зрачками, и она не могла отвести взгляда. – Судьба сделала из меня стрелу, положила на тетиву и пустила к цели. Стреле не остановиться в полёте, и повернуть назад не удастся.
- Ты веришь в Судьбу?..
- Если её нет… - я вздохнул. – Если её нет, ничем не оправдать этот ужас, что творится вокруг. Судьба или Бог – какая разница, как называть? То, что льёт кровь и собирает смерти, лучше всего называть просто вампиром. А это просто самый сильный из вампиров, до глотки которого не добраться.
- Может, ты сможешь убежать от него? Убежать от Судьбы? Вместе со мной…
- От того, что внутри, не убежишь. Ненависть вокруг – это ненависть во мне, и когда она иссякнет, меня не станет. Тиэра… Тиэра, тебе я хочу только добра. И поэтому я не поеду с тобой.

Прям сцена из «Титаника».

-- Роберт, я умираю!
-- Нет, Джулия. Ты не можешь. Ты должна выжить. Впереди нас ждет счастливое социалистическое будущее. Мы нарожаем детей, построим дом...
-- Я больше не могу. Силы покидают меня. Но передай отцу, что я до последних секунд своей жизни блюла заветы Карла Маркса и Ленина.

Чуешь?

И вот она мне предложена, эта новая жизнь, и я понял, что не смогу жить в ней.

Герой как бы пробует на вкус выражение «эта новая жизнь»? Или нет? Тут бы объяснить.
Я советовал бы тебе прочитать «Мартина Идена» Джека Лондона. Вот там любовь описана ярко, красочно. При чем там не пахнет попсятиной!

Посланец Падающей Звезды всю дорогу, пока провожал меня до дворца, смеялся и шутил. Я не проронил ни слова. Не нужно больше было ничего делать – я был словно ветка, которую течение неуклонно влекло к водовороту. Осталось только ждать – а потом нанести удар.

Фразы рубленые. Это есть гууд=)). Но все состоят из гусениц-переростков.

Мы ступили на мост, ведущий во дворец. Серые перила были украшены зелёными, синими и жёлтыми узорами. Я стал рассматривать дворец, огромный каменный купол, стремящийся к небу витыми башенками. Зодчие, конечно же, хотели сделать его ярким и грозным, но строение не навевало ничего, кроме уныния и отвращения

Скуп ты на описания. Эх...


Тайна амулета трудная, и мне, чтобы разгадать её, потребовалось три дня.

Не понял смысла. На фига написал это предложение? Мол, главный герой такооооой крутой?

Я кивнул. Уже семь лет как ждёт.
Сегодня он наконец дождётся.

Ржал долго и упорно.

Ну и так далее.
Идею в тексте не увидел. Расскажи о ней?

Часть 1. Вечный Странник.

Я открываю глаза. Взгляд мой падает на ссохшееся деревянное окно и на пейзаж за ним. Город. Большой город, полный небоскрёбов. Небо. Серо-песчаного цвета, как и всё под его сводами. Присмотревшись, я вижу, что большинство «небоскрёбов» являет собой всего лишь башни из мусора. Спрессованного мусора. Я встаю. Ни зевка, ни тяжести в голове. Я накидываю поверх белой майки чёрную жилетку, натягиваю истёртые джинсы, обуваюсь в поношенные кроссовки. Белое покрытие облезло, красные вставки выцвели. Я завязываю шнурки. Ой, один порвался... ничего страшного. Там, внизу, их полно. Я вдыхаю знойный воздух. Выйдя из комнаты, я направляюсь на кухню. На кухне ничего особенного — водопровод не работает, холодильник отключён, стол потерял одну ножку, ни стульев, ни табуреток. Унылое место. Но в холодильнике стоит то, что я больше всего люблю — родниковая вода, коей наполнена старая стеклянная бутылка. Не помню уже, откуда она у меня. А вот про родник точно знаю — он в восьми часах пути отсюда, и вода из него сильно освежает. Я делаю один-единственный глоток и чувствую, как силы наполняют моё тело. Я закупориваю бутылку винной пробкой, лежащей тут же, в холодильнике, и кладу её в карман. Затем я выхожу, притворив за собой дверь. Я бегом спускаюсь вниз по лестнице — все двадцать этажей. Чем выше я поднимусь вечером, тем приятнее мне спуститься утром. Я выхожу на улицу. У обочины дороги я останавливаюсь и ещё раз окидываю город взглядом. Ни души. Ни одного человека.
Люди... Сколько себя помню, в городе жили люди. Много людей. И я жил с ними. Мой отец был известным робототехником, мама — простой работницей в офисе. Я не помню своего детства. Вплоть до восемнадцати лет.
В восемнадцать лет я уже учился в институте. Среди сверстников я был сильнейшим, быстрейшим, умнейшим. Я учился на инженера-робототехника, чтобы быть, как отец. Я его очень любил. И маму тоже. Они умерли. Давно. Столько лет назад, что я уже плохо помню их лица. Когда их хоронили, я был такой же молодой и свежий, как в двадцать один год. Родные и близкие с подозрением относились ко мне. Кто-то даже не любил. Но мне было всё равно — без родителей жизнь была не мила. Через десять лет я привык. Я работал. Много где работал — на фабриках по производству роботов, в офисах, на стройках. Я даже однажды участвовал в спортивных состязаниях, но судей что-то смутило во время медицинского обследования, и я ушёл даже без денежной компенсации. Но для меня было главным участие. Еа заработанные в офисах и других местах деньги я купил себе мотоцикл — большой, с широкими колёсами, очень скоростной. Я катался по просторам родной страны и не ведал горя. Но чем дольше я жил — тем более сильными делались гонения. И тем больше было на планете мусора. Потомки потомков моих родственников меня опасались, памятуя о рассказах родителей про то, что я бессмертный. Людей это почему-то пугает. Я считаю, что они сами могут жить вечно, только они себе этого не дают. По каким-то мне неведомым причинам они старели и умирали, а я один не старел.
А потом однажды, когда захламление Земли дошло до предела — помнится я тогда в пятидесятый раз делал техосмотр моего мотоцикла и искал замену устаревшим частям — люди улетели. Вот просто взяли, сели на корабли класса «Аксиома», и отправились в круиз по космосу. Круиз затянулся. А меня не взяли. Даже не вспомнили обо мне. А мне как-то и не хотелось лететь. Я мог выжить благодаря буквально глотку воды в день. И мне не нужно было ничего, кроме, разве что, смены одежды.
Я потерял счёт времени. Всё, что мне оставалось делать — колесить по стране на мотоцикле, наблюдать за оставшимися на земле роботами-мусорщиками класса «ВАЛЛ*И», и изредка менять детали мотоцикла и искать себе новую одежду. Так прошло очень много времени...

Часть вторая. Последний из Могикан, или как я познакмился с Валли.

Я сажусь на мотоцикл и еду среди руин родного города. Боже мой, сколько здесь мусора... Большая часть, конечно, уже превратилась в башни из спрессованных кубиков — точь-в-точь конструктор ЛЕГО, который я когда-то дарил своему правнуку. Он тогда радостно принял мой подарок, но его родители потом выкинули конструктор — печальная картина.
Проезжая мимо очередной кучи, я вижу запылённый и проржавленный остов одного из роботов-мусорщиков. Я помню, как они изнашивались, один за другим. Робот «ВАЛЛ*И» - забавное создание. У него кубическое тело, держащееся на треугольном гусеничном шасси. У него есть две руки-манипулятора с трёхпалыми кистями. Пальцы плоские. Голова представляет собой два визора, держащиеся на подвижной шее, состоящей из шарниров. Кстати, у этого, который на куче, не хватает гусеницы. А у того, который застыл на углу Рэтчетт-стрит и Дэйл авеню, не было одной руки и правого визора. Я даже помню,что видел одного «ВАЛЛ*И» вообще без манипуляторов, шасси и головы. А однажды я наткнулся на еле живого робота, который вот-вот был готов отключиться...
Я даже сначала принял его торс за один из мусорных кубиков. Но приблизившись к нему, я заметил индикатор солнечной энергии. Он слабо мерцал. Что-то внезапно произошло внутри меня,и я понял, что должен его спасти. Судя по всему, у него отказала солнечная батарея. И причём больше чем два дня назад. Я ужаснулся. Это был единственный живой «ВАЛЛ*И», которого я видел за последние два года! Я решил помочь малышу. Я сбегал к мотоциклу и достал ремонтный набор. Затем я отыскал остов одного из уже мёртвых мусорщиков и снял с него солнечную батарею. Аккумулятор у этого, видимо, давно износился. Была бы моя воля, я бы самолично вернул бы всех этих малышей к жизни, но что я мог сделать с обычным ремонтным набором, не имея даже запасных частей!
Так вот. Я снял батарею с одного «ВАЛЛ*И» и занялся монтажом. Как ни странно, но мой сварочный аппарат не слепил меня. Я это заметил давно. Басы дискотеки не долбили мне по ушам, зловония не чувствовались, а зубы никогда не выпадали. И глаза не слепило солнце и я мог часами глядеть на него, не затеняя их ладонью.
Заменив батарею, я нашёл копку включения и нажал её. Отойдя на полшага назад, я с улыбкой следил за возрождением этого робота.
Гусеницы выдвинулись снизу и разошлись, закрепившись сбоку. Из торса вылезли манипуляторы и голова. Подняв металлические брови, «ВАЛЛ*И» протёр визоры дворниками и посмотрел на меня.
- Привет, маленький приятель! С пробуждением тебя. - Усмехнулся я, садясь на корточки.
Каково же было моё удивление, когда этот малыш испуганно рванул с места и спрятался за кучей мусора. Я рассмеялся:
- Выходи, маленький приятель! Смелее, я не кусаюсь. - Робот выглянул из-за мусорной кучи и стал осторожно приближаться ко мне. Я снова рассмеялся.
«ВАЛЛ*И» как-то чудно присвистнул и подкатил ко мне. Его добрые глаза смотрели на меня:
- И откуда же ты такой? Прямо последний из Могикан. - Я улыбался, глядя на этого мальца.
Валли издал какой-то звук, очень похожий на кряхтение, и вдруг я услышал от него следующее:
- В-аааа-лл-иииии. - Протянул он смешным голосом.
- Очень приятно, Валли. Меня зовут Найтрос. - Я протянул ему руку. Валли с любопытством осмотрел её, пощупал манипуляторами, и взглянул на меня, присвистнув. Я убрал руку и ещё раз рассмеялся. Затем я встал.
- Ладно, Валли! Иди себе, может ещё увидимся!
Валли поглядел на меня, издал какой-то очередной присвист и укатил куда-то в сторону сломанного моста.
Я сел на мотоцикл и завёл двигатель. Я посмотрел на индикатор топлива — оно было на исходе. Я пожал плечами и поехал вперёд.
«Найти топливо я всегда успею — у меня вечность впереди» - подумал я, улыбаясь воспоминаниям о воскрешении Валли. Внезапно, я услышал недалеко от себя голос моего нового знакомца:
- Н-ааа-иит-р-оооссс!
Я остановил мотоцикл и посмотрел на Валли. Он махал мне рукой и указывал в направлении сломанного моста.
- Не понимаю! - Со смехом ответил я. - Что ты хочешь от меня, маленький приятель?
- Дом! - Ответил Валли.
- Ты хочешь пригласить меня в гости? - Спросил я.
Как ни странно, он кивнул. Я улыбнулся и последовал за ним. Он провёл меня по улицам до окраины города. Я увидел устье высохшей реки и пустырь за ним. Где-то там также был сломанный мост, на вершине которого находились оставленные автомобили — в основном грузовики.
Я помню свой первый мотоцикл. Он был блестящий, красный, очень удобный в управлении, весьма быстрый и с отличной маневренностью. Он прослужил мне добрых десять лет, а потом сломался. Я отправился к механику, и он починил его. Я попросил механика перекрасить мне машину в синий цвет. В течение многих лет я раз десять поменял окраску, пока не нашёл свой цвет — иссиня-чёрный. Эта машина мне служит уже очень долго. С момента, когда люди покинули Землю, я научился сам находить запчасти к моему мотоциклу, самостоятельно их заменять. Научился даже находить топливо. Но на этот раз я не нашёл топлива для заправки и уже около недели ездил без дозаправки.
Мы добрались до верхушки сломанного моста. Там стоял большой транспортёр. Когда-то он принадлежал компании, производившей этих самых роботов-мусорщиков. Я оглянулся на город. Не помню, когда я в последний раз смотрел на него не изнутри, а снаружи. Город был полон башен из мусора. Кое-где виднелись старые поезда-монорельсы, застывшие на своих путях. Но главной красотой были большие голографические рекламные щиты, развешанные по всему городу. Я вдохнул знойный воздух. Здесь он был немного чище. И, что главнее всего, свежее.
Валли подъехал к закрытому трапу транспортёра и дёрнул за рычаг. Трап медленно, казалось с натугой, опустился и бухнулся на землю. Валли радостно въехал внутрь и нажал какую-то кнопку на пульте.
Все внутренности транспортёра замерцали от осветительных гирлянд, развешанных под потолком кузова. Я улыбнулся:
- Значит, с электричеством знаком, а, маленький приятель? - Я подмигнул роботу. Валли въехал внутрь.
- Найтрос! - Позвал он меня протяжно. Я улыбнулся, нагнулся и вошёл в кузов. Слева от меня находилась полка со множеством ячеек. Я посмотрел на содержимое ячеек и умилился — все они были заполнены какими-то диковинными вещичками. Здесь стоял старый вентилятор. А вот тут стоит — ну ничего себе! — премия «Оскар». Я даже разглядел надпись на пьедестале: «за лучшую женскую роль». Я иронично ухмыльнулся, и сказал Валли, указывая на «Оскар»:
- Уж не хочешь ли ты сказать, что это было дано тебе на кинофестивале?
Валли помотал головой и жестами показал, что нашёл в очередном кубике с мусором. Я рассмеялся.
Но самой большой достопримечательностью его дома был телевизор со старым видеомагнитофоном. Я снова рассмеялся — мне доставляло большое удовольствие изучать коллекцию робота-мусорщика:
- Где же ты это отыскал? - Ласково спросил я, потрепав его по голове.
Валли что-то пролопотал в ответ, но ничего связного так из себя не выдавил.
Я подумал немного и пошёл к мотоциклу. Валли расстроенно пролопотал что-то и пошёл меня провожать. Но я только подошёл к мотоциклу и извлёк оттуда потёртую видеокассету.
- Правда там не всё сохранилось, много со временем стёрлось. - Извиняющимся голосом сказал я. Валли только присвистнул, глядя на кассету. Я нагнулся и подошёл к видеомагнитофону. Сев на корточки, я вставил кассету в приёмник и нажал кнопку «Пуск».
Из динамика полилась красивая танцевальная мелодия, и я посмотрел на экран. Это был кусочек мюзикла. Я не знаю, что это за мюзикл. Но мне в своё время очень нравилось пересматривать обрывки этого кино на видеомагнитофоне, который сохранился в одной из квартир, где я ночевал. Я часто туда наведывался, но потом забыл, в каком доме находилась эта квартира. Потом с течением времени мне наскучила эта кассета, но я её сохранил, как память, и положил к себе в дорожную сумку, притороченную к сидению мотоцикла.
Валли, как завороженный, смотрел на изображение. А потом внезапно изображение оборвалось и две минуты ничего не было видно. А затем из динамика полилась красивая, романтичная музыка, и два голоса — мужской и женский, запели. Я смотрел на Валли. Он ,как завороженный, глядел на двух влюблённых героев. Затем они взялись за руки и... до поцелуя дело не дошло - плёнка оборвалась.
- Извини. - Виновато проговорил я. - Это всё, что я могу для тебя сделать. С днём рождения тебя, Валли.
Почему я вдруг решил, что его день рождения именно сегодня? Я просто решил, что раз я его возродил, то пусть день рождения будет именно сегодня. Я улыбнулся Валли. Тот ахнул, что-то опять пролопотал и подъехал ко мне. Он протянул мне руку. Я, со смехом, пожал её. Затем Валли о чём-то вспомнил, и стал рыться в барахле, которое валялось у него в углу «комнаты».
Затем я услышал знакомый звук, и из-под мусора была извлечена гитара! Классическая, шестиструнная! Я помню, я очень любил играть на гитаре. Валли протянул инструмент мне.
- Найтрос! - произнёс он.
Я рассмеялся и принял из его рук гитару.
Она хорошо сохранилась. Пара царапин, немного трещин, облупившийся лак, но в целом это была замечательная гитара! Даже с перевязью. Выйдя на улицу и сев на остове автомобиля, я настроил её и сыграл пару мелодий. Валли с интересом наблюдал за мной, а потом нажал кнопку «запись» на своём корпусе. Я улыбнулся и сыграл ему «Зелёные рукава». Валли остановил запись и переиграл её. Звук был такой натуральный, что я подумал, что где-то поблизости есть другой музыкант. Я закинул гитару за плечо, помахал Валли рукой, сел на мотоцикл и отправился в город. Уже темнело. Но тут что-то пошло не так, и мой мотоцикл заглох.
- О, чёрт, я забыл про топливо. - Расстроенно произнёс я.
Кто-то тронул меня за ногу. Обернувшись, я увидел за собой Валли, державшего в манипуляторе канистру.
- Ух ты, спасибо, маленький приятель! - Обрадовался я и попробовал канистру на вес. Как раз хватит. - Где ж ты её нашёл-то? - Хотя ответ был очевиден — в мусоре!
Заправив мотоцикл, я попрощался с новым другом и уехал в город, искать новое жилище на ночь.

Часть третья. Валли и Ева.

Я часто навещал моего приятеля Валли в его «Берлоге», как я привык называть транспортёр, в котором он жил. Вчера Валли с гордостью продемонстрировал мне новую находку - живого таракана. Я ответил ему, что не вижу в этом ничего особенного, но он ясно дал мне понять, что считает таракашку чуть ли не домашним питомцем. Я рассмеялся и отправился гулять по высохшей реке. В это время Валли отправился на работу. Вчера была очередная пыльная буря. Я отсиживался в старом «Макдональдсе», а Валли заперся у себя в Берлоге. После бури я встретил его, укладывающим очередной кубик на «фундамент» новой мусорной башни.
Я не всегда сплю по ночам. Иногда я до утра смотрю на звёзды, и у меня даже не слипаются глаза. Как я бы хотел туда отправиться, в созвездие Кассиопеи, или на Альфу Центавра. А ещё больше мне хотелось попасть на «Аксиому», к остальным людям. Однако со временем желание попасть к людям притупилось, а последние четыре недели я общался с Валли и его изумительным тараканчиком. Насекомый был послушен и скромен — съедал по кусочку старого бисквита в день.
Но сегодня должно было произойти что-то совсем, совсем удивительное.
Когда я пришёл к Валли, он показал мне свой «походный рюкзак» - пластиковый кейс от рем. набора, который я ему подарил, когда нашёл более приемлемое место для хранения инструментов - в котором лежали отвёртка, разводной ключ и ещё пара болтиков и гаек. В рюкзаке было некоторое количество очередных находок, в том числе ложка-вилка, кубик-рубик и ботинок, наполненный землёй. И вот в этой-то земле я увидел эту великолепную штуку. Я сначала не поверил своим глазам и протёр их, вдруг это сон — в земле был росток — зелёный, свежий!
Растения. Я не видел их очень долго. Последнее дерево погибло из-за токсичного воздуха. Возможно, где-то ещё остались секвойи, или даже джунгли, или тайга, но мне об этом неизвестно. Надвигался вечер, и мне надо было найти очередную канистру с топливом для заправки мотоцикла, а потом ехать к роднику, пополнять запасы воды. И я уехал.
Когда же я вернулся, я увидел на пустыре на противоположном берегу высохшей реки ракету.
Огромный, величественный космический корабль на трёх опорах. Я, затаив дыхание, приблизился к нему. И вдруг я увидел малыша Валли, спрятавшегося за одной из опор. Я хотел окликнуть его но заметил какое-то белое пятно в небе. Оно стремительно, буквально на скорости звука, приблизилось к земле, и я увидел, что это... робот! Такой непохожий на виданных мною прежде: обтекаемый, с дисплеем вместо визора, на котором изображались два больших голубых овала — глаза робота. Голова висела будто бы в воздухе, ничем не прикреплённая к телу, а манипуляторы напоминали мне крылья пингвинов. Ног у загадочной машины не было, она парила в воздухе.
Загадочный робот начал что-то делать — он выпустил полоску света, провёл ей по земле. Индикаторы на груди давали красный сигнал. Я понял, что оно что-то ищет сканером. В этот момент ракета дала старт и взлетела, исчезнув в облаках. Я следил, припав к земле, за действиями белой машины. Валли прятался за кучей мусора и, внезапно, задел какую-то жестяную банку, которая со стуком скатилась на землю.
Белый робот дёрнулся, развернулся и... раздался выстрел. Вспышка света — и вот вместо кучи мусора на земле лежит расплавленный металл. Одна из «рук» белого робота трансформировалась в бластер.
«Ого.» - Про себя подумал я. - «Такое пристрелит и не заметит. Но как же там Валли?»
А Валли сидел за останками мусорной кучи и трясся от страха. Я, признаюсь, тоже порядком струхнул, но я подождал, пока белый робот уйдёт. Но на месте, где был Валли, моего друга не оказалось.
В течение дня я слышал звуки взрывов пять или шесть раз — видимо, любопытный Валли преследовал белого робота.
Мой острый слух улавливал любые громкие звуки.
На следующий день я приехал к «Берлоге». Назревал дождь. Я заглянул в кузов транспортёра, но не увидел там хозяина. И вдруг я услышал оклик Валли:
- Найтрос!
Я обернулся и увидел,что он идёт бок о бок с белым роботом. Даже, я бы сказал, тянет его за руку.
- Найтрос! - Валли подъехал ко мне. - Еееева! - Указал он на белого робота.
- Тебя зовут Ева? - Спросил я у белого робота немного удивлённо.
Она кивнула. Затем она просканировала меня и, внезапно, испуганно спряталась за Валли, активировав бластер.
- Эй-эй! Я же не кусаюсь! - Обиделся я. Глаза Евы превратились в две дуги концами к низу. Она «улыбнулась». Бластер снова стал рукой. Я спокойно вздохнул.
- Очень приятно, Ева. - Улыбнулся я, затем повернулся к Валли. - А ты у нас шустрый, а, маленький приятель? Уже завёл себе подружку?
Валли что-то недовольно залопотал.
Я примирительно поднял руки:
- Хорошо-хорошо, не буду вам мешать! - И, сев на мотоцикл, я уехал обратно в город.
В течение нескольких дней от Валли было ни слуху, ни духу. Затем я увидел его однажды, гуляя ночью, на пригорке. Он сидел на скамейке, а Ева сидела рядом с ним. Правда, что было странно, Ева была в сложенном состоянии, с отключённым дисплеем, а на груди у неё мерцал зелёный огонёк.
Я улыбнулся, взял гитару и начал напевать любовные песни, какие помнил.
Валли не заметил меня, но удивлённо оглядывался в поисках источника пения. А затем он нажал кнопку «пуск» на своём торсе, и из динамика полилась та самая песня влюблённых из мюзикла.
Я помню свою первую любовь. Это была молодая девушка, брюнетка, с очень красивым и живым лицом, с голубыми глазами. Она обожала готовить и гулять под луной. И я обожал это вместе с ней. Мы прожили вместе очень долго, но я не хотел на ней жениться. Я тоже любил петь серенады. Но и она умерла... И в память о ней, я исполнил песню про любовь для Валли и Евы.
На следующий день всё круто изменилось...

Часть четвёртая. Неделя одиночества или конец вечным скитаниям.

Валли исчез. Просто взял и исчез. После того случая, когда прилетела ракета. Та же самая. Я удивился поначалу. Долгое время посещал «Берлогу», но находил её закрытой, а внутри не было никого. Только таракашка, радостно попрыгал, залез на меня и мы долго сидели, глядя на небо.
Валли отсутствовал и на следующий день. Я специально ночевал в «Берлоге», ожидая возвращения нашего трудяги - я ведь думал, что он усиленно трудится на свалках. Ева тоже исчезла.
Я вспоминаю, как улетели люди. Ко мне пришёл мой двоюродный пра-пра-пра-пра-правнук и гордо сказал:
- А я улетаю!
Я очень удивился и спросил его:
- Куда?
- В круиз по космосу. - Был мне ответ.
- На «Аксиоме»? - удивился я.
- Да, на «Аксиоме». - Небрежно бросил тот.
Пожалуй, этот внук больше всех меня терпел. Даже, я бы сказал, имел ко мне снисходительное отношение.
- И... когда же вы вернётесь? - Спросил я печально.
- Наверное... через пять лет. - Он улыбнулся мне. - Пока, дядя Найт! Жди вестей!
И он ушёл. Весь город оказался покинут жителями — крейсера как раз хватило на всё поселение.
И с тех пор я жил один, пока не повстречал Валли. Было тоскливо? Было. Но я читал книги. Столько раз, сколько хватало сил. Столько лет, насколько хватало книг. Я перечитал много энциклопедий, приключенческих книг, бульварных романов, фантастических эпопей, космоопер... я познал почти всю литературу от Христа и до сих дней. Только книги меня и спасали. Часто я находил кипы газет, ворошил их и читал самые интересные статьи. Один раз я даже наткнулся на журнал комиксов. Уже не помню содержания, но там было что-то про серого кота и коричневого мышонка, которые вечно воевали друг с другом.
Однажды, прогуливаясь по свалке, я нашёл большую запечатанную коробку. Вскрыв её, я обнаружил внутри уложенные штабелями пластиковые модели. Ими оказались Биониклы, ветка конструктора ЛЕГО, некогда очень популярная у детей. Повертев одного из них некоторое время в руках, я положил его обратно и закрыл коробку. Погрузив её на мотоцикл, я приехал на квартиру, где я последний раз ночевал, и высыпал детали там.
Провозившись четыре часа, я сделал из тех биониклов, что были в коробке, совершенно новые модели. Они были неказистыми и уродливыми. Я бросил это занятие. На следующий же день я забыл, где оставил конструктор и саму квартиру, и пришлось искать новую.
Новая квартира была четырёхкомнатная, некогда богато обставленная. Здесь было множество самых разных DVD-фильмов, а также плеер для них и хороший плазменный телевизор. Кое-как повозившись с проводкой, я всё-таки смог включить телевизор. Два дня я сидел безвылазно в этой квартире, смотря разные фильмы (а на улице все эти дни бушевала пыльная буря). Среди фильмов мне очень понравились старинные советские фильмы, переведённые на английский. Особенно «Иван Васильевич меняет профессию». Конечно, мне трудно было понять русский юмор без соответствующих пояснений, но я был доволен увиденным. Ещё мне понравился Андрей Миронов. Его роли всегда замечательны, но особенно хорош он был в роли одного молодого человека, книгу про которого я недавно прочитал. Фильм назывался «Двенадцать стульев».
Ещё два дня я потратил на гонки с ветром в поле, носясь по просторам родины. Родина была необъятная, но в основном это были степи, захламлённые мусором.
И вот, в один прекрасный день, когда я уже отчаялся снова увидеть моего металлического друга, это свершилось: раздался грохот среди ясного неба и на землю спустилась «Аксиома»!

Часть пятая. Возвращение к истокам.

Корабль приземлился в док, который находился за пустырём на той стороне высохшей реки. Из «Аксиомы» вышли люди. Толпы людей. Но их вид меня буквально потряс: сначала я подумал, что передо мной младенцы-переростки. Все в красных комбинезонах, пухлые до невозможности, с короткими жирными пальцами. Вид этих людей вызвал у меня отвращение. Впереди всех шёл мужчина в белом костюме с повязанным на шее кителем капитана и надвинутой на затылок фуражке. Но впереди всех были роботы. Группа роботов. Самых разнообразных — синий, розовый, большой, маленький. Робот-пылесос, робот-маляр, робот-парикмахер! И впереди них — Ева и Валли.
Я не знал, что произошло с ним на «Аксиоме», но я поклялся приложить все усилия, и больше не расставаться с ними. Ева и Валли вернулись к «Берлоге», и я рванул туда.
Ещё издали я крикнул ей:
- Ева! Валли!
Ответом был удивлённый возглас:
- Найтрос?
Люди и роботы, услышавшие моё имя, подхватили его и понесли волной к самым дальним рядам.
Капитан «Аксиомы» окликнул меня:
- Эй, мистер! - Я повернулся к нему. - Кто вы?
- Я? - Удивился я. - Человек. - Громко ответил я.
Люди удивлённо переглянулись. Им так странно было видеть меня — высокого, стройного, ловкого.
- Ничего не понимаю... - Пробормотал Капитан. - Люди не могли... нет, я имею ввиду... но это же невозможно!..
Я пожал плечами:
- Но я выжил.
- Невозможно... - Пробормотал опять Капитан.
Подъехав ко мне, Валли протянул мне руку. Я сел на корточки, смеясь, и пожал его манипулятор.
- Рад тебя видеть, маленький приятель! Где же ты пропадал?
В этот самый момент люди подошли к подножию сломанного моста. Капитан вышел вперёд.
- Всё-таки я не понимаю, кто вы и как выжили на Земле. - Сказал он. - Ева. - Обратился он к ней. - Кто этот тип?
- Найтрос. - Коротко ответила Ева.
- Это его имя. - Всплеснул руками Капитан. - Кто он?
Ева «вздохнула» и повернулась ко мне. Луч сканера прошёлся по мне.
- Металлопластик, - услышал я голос Евы. Он звучал, как приговор, - искусственный заменитель кожного покрова, синтетические мышцы, экзоскелет, искусственные органы, синтетический мозг.
От её слов моя голова шла кругом.
О чём она?! Я же человек! откуда во мне... это? То, что она перечислила? Я не могу быть... или могу?
Как гром среди ясного неба, по мне ударили слова Евы:
- Робот.
Люди удивлённо ахнули.
- Как — робот? - Не понял Капитан. - Он - робот? - Капитан подошёл ко мне, осмотрел меня, ощупал. - Но он же как настоящий!
- Один момент, Капитан. - Из «Аксиомы» выкатился белый робот. Он подъехал ко мне и поднялся на уровень моей груди. - Сейчас я его просканирую.
- Да его уже сканировали! - Рассердился Капитан. - Я просто не понимаю, как он может быть роботом?
Робот выпустил вперёд манипулятор с множеством пальцев. Из одного пальца выдвинулось лезвие. Моя майка оказалась разрезана. Моя плоть тоже, но я не почувствовал боли. Я смотрел, как робот раздвинул щель. И внутри неё я узрел металлический корпус!
- Не может быть... - Выдавил я. - Я же человек!
- Исключено. - Монотонным голосом ответил техник. Он поработал пальцами, и у меня в груди открылась крышка. Под ней оказалась панель с разъёмами, дисплеем и клавиатурой. На дисплее показывалось сердцебиение и дыхание. -Один момент. - Он подключился к одному из разъёмов. И вдруг я впал в черноту. Сквозь пелену тьмы я слышал собственный, но в то же время чужой, монотонный металлический голос:
- Проект Н.А.И.Т.Р.О.С. завершён удачей. - Затем я услышал голос отца. - Первый в мире синтетический человек живёт, дышит, питается и любит, как мы! Это удача, Джейн! - Джейн... так звали мою маму. Или она мне была не мама?
- Наитрос? - Спросил где-то там Капитан. - Что это значит — Наитрос?
- Наитрос, - услышал я свой монотонный голос. - Нейрокибернетический Андроид с Интуитивным Трёхуровневым Разумом Особой Системы. Разум делится на три уровня: А, Б и Ц. Андроид разработан профессором робототехники Брайаном Старлайтом в рамках проекта «Синтетический Человек». Был успешно смонтирован и пущен в жизнь. Однако проект был закрыт. Все данные про синтетического человека заложены на уровне Ц, гриф «Строго секретно, не вскрывать». Единственный в мире Андроид «НАИТРОС» живёт и учится под опекой его создателя и его жены.
- Так вот как он выжил. - Произнёс кто-то из темноты.
В этот момент что-то бухнуло и отдалось эхом. Раздался жалобный возглас Валли и Евы. После этого я потерял сознание...

Эпилог. Я - человек?

Я открываю глаза. Я с трудом вспоминаю вчерашний день. Что-то было, что-то важное. Я лежу в той квартире, в которой я ночевал почти полтора месяца назад — с унылой кухней и разбитым деревянным окном. Я смотрю в окно, сидя на койке и задаю себе единственный вопрос: я человек?
С кухни приятно тянет мускатным орехом, чаем и булочками. Как давно я не чувствовал этого запаха.
Я встаю и иду на кухню. На кухне пухлая женщина готовит на плите завтрак. Она поворачивается ко мне и мило улыбается:
- Доброе утро, милый. Не хочешь чаю?
Я отвечаю ей. Монотонно:
- Нет, благодарю. - Внезапно, я спохватился и положил руку на грудь. На коже был заметный шов из металлических скобок, но его скрывали новая белая майка и блестящая чёрная жилетка. Значит то, что было, было на самом деле. - Сколько дней я был без сознания?
- Дней? - Удивилась женщина. - тебя не могли разбудить целый год.
- Г-год? - Запнулся я.
- Да. - Ответила она.
Я решился на самый страшный вопрос:
- Скажите... я — человек?
Женщина удивлённо на меня посмотрела:
- Возможно, что и человек. Возможно, что и нет. С того момента, как тебя вскрыл тот робот, многое изменилось. Но не будем об этом, хорошо?
Я медленно кивнул.
- Ну что ты стоишь? Присаживайся! - Женщина улыбнулась мне. Она не была такой пухлой, как те люди с Аксиомы. Она была в меру упитанная, как моя тётя Кларисса...
- Тётя...
- Что-что, мой милый? - Спросила она.
- Можно... я буду называть вас тётя? - Спросил я.
- Можно. - Улыбнулась она. - Да ты садись, чего стоять зря?
Я сел на новенький стульчик.
- Угощайся, дорогой. - Улыбнулась она, поставив на стол чашку с чаем.
Я попробовал. Мне понравилось.
- Я могу у вас пожить немного? - Спросил я.
- Конечно можешь! - Улыбнулась она. - И называй меня просто — Анна.
- Тётя... Анна. - Улыбнулся я.
И я остался у неё жить...
Спустя много лет, Земля стала почище...
Мы стояли на краю нового моста - я, Валли, Ева, робот-уборщик Док и тётя Анна.
- Город-то возродился! - Улыбнулась она.
- Да. - Согласился я.
А Валли с Евой молча держались за руки, глядя на пейзаж, раскинувшийся перед нами — огромный, живой город...

Для тех немногих кто читает это этот раздел книги
Значит так… Не привыкли к такому началу? Привыкайте, я ведь не профессиональный писатель, и денег мне за эту мазню никто не даст, то и буду писать то что мне вздумается. Это раз. Второе… Нет – нет. Так нельзя начинать повесть, какой бы она не была. В общем – давным-давно, во времена далекой–предалекой молодости автора, последним была прочитана одна книга. Она называлась… Нуу, в общем – кто читал ее тот поймет, а кто не читал – прочитайте. Не люблю говорить загадками, но этого от меня требует неотъемлемая пафосность данного жанра. Дак вот, я прочитал эту книженцию русского (эх, не удиржалси), писателя, и она мне так безумно понравился, так проникся я ее уникальным, как переливы голоса Кипелова почти не отличимые от визжания электрогитары, стилем, так вдохновился я сюжетом, сложным словно промежуток между первой и последней серией «Бедной розы», что в великом том восторге забросил я ее в самый дальний угол своего балкона, и где она, видимо, и истлела. Больше я ее не видел. Но хоть и решил я для себя решительно – не брать ее более в руки иначе смерть меня постигнет страшная, на «павэр-мэтале» без таких слов как: хонэр, павэр оф стиил, соулс оф блейд, замешанная, душу мою терзал бес со страниц той книги слетевший. И дабы сразить беса того, должен буду я написать книгу ту из памяти своей, и еже без помощи какой либо письменной, иль печатной , деяние сие свершу, снизойдет на меня благость великая, и будет радость и добро Русской Земле на долгие века. Аминь.
Как вы уже поняли, я хочу написать пародию. Одним словом – меня задолбало, что какие-то слюни наезжают на реальных пацанов с окружной, ну вы их знаете: Джокер Рома-Рума Толкун с братвой нормальных мужиков. Там акробаты всякие пытаются сейчас под его мазой ходить, типа втирая че они папашу Рома-Руму знают, но вы таким хачам не верьте – мелочь сопливая. Братву только он нормальную собирает, да не все че с ним ходят сейчас в мазе полной. Многие условно – не будет Джокера – не будет мазы. Крышу после папашки продадут не тому – и все. Еще есть такие че ваще страх потеряли – говорят, мы будем по своему работать. Схемы странные придумывают, играть с верхушкой пытаются, хоть в натуре они – гавно. Ничтожество дворовое че решило корчить из себя реальных воров в законе, хоть до этого им – как из села Новолоховка до Вашингтона. Вот про таких лохов базар вести будем.
Итак, книга: не книга, а повесть: точнее насмешка над повестью что именуется книгой, а еще точнее – именуется не просто книгой а книгой фэнтези, и к тому же очень даже не… (эх, цензура вездесуща) очень даже неплохой.
Кныга
Меч железный, офигезный
(Последнее слово в названии было несколько изменено из-за цензуры)
Глава первая
Гы, гы. Здрасте. Меня в Западных пределах… Гы, а вы незнаете чего это – Западные пределы. Ведь вам плевать – западные они, или восточные – вы все равно не знаете. Да будь они даже Фенруилуаном – вам ведь будет наплевать, вы ведь не знаете! Вы вообще еще нифига не отстреливаете, да вы никто! Вы слышите меня?! Вы никто!!! И то что меня зовут в этих чертовых Западных пределах Шпротом вуо Мусле вам тоже не известно, и это лишь подтверждает вашу низость!!! - вдруг профессор остановил свою тираду и кисло сощурил физиономию, - эй ты, сопля на задней скамье! Ты кизяк коровий! Тебе что-то в моей речи показалось смешным?! Чет ты трясешься, че т ы трясешсья?!!! Тебе смешно то, как я говорю?!!! Или… - мина профессора стала настолько кислой, что часть учеников пустила ветры не сдержавшись, а многие и того хуже, - Или тебе показалось смешным мое имя…?
В пыльной и вонючей от извергнутых из тощих желудков спудейства газиков аудитории, зависла зловещая тишина. Она была настолько зловещей, что даже влюбленные на задних партах прекратили заниматься развратом. Ничто, казалось не в силах разрушить оковы, сковавшие звук в древних чертогах кафедры истории имперского университета магии как тут…
- Издохниии!!! – завизжал во всей своей зловещей кислости профессор. На месте оптимистически настроенной физиономии жаждущего знаний студента возникло вызженое фаерболом отверстие.
Но это не остановило кровожадность Мусле. Подскочив к телу бывшего ученика он схватил его за краи обнажившегося черепа, прокричал ужасное заклинание Разрыва. Как и следовало ожидать, тело разорвалось. Радостные лица студентов, убежденных в истинности увещеваний доброго старичка Шпрота, были теперь переполнены не только рвением и верой в светлое будущее, но и гадких внутренностей их неудачливого товарища.
Великий магистр исторических наук и маг первой категории Второй Гильдии Восьмого Колена с конца Ветви Огня Творящего Высокой Школы Магических Искусств Шпруот вуо Мусле тут же успокоился, видя в глазах студентов доказательство неопровержимости своих аргументов про абсолютное отсутствие какого либо юмора в его фамилии.
- Так вот, приступим к усвоению материала, – вуо Мусле заклинанием стряхнул с себя остатки потрохов, - как вам известно, в древние времена эти земли заселяли разные племена грязных и немытых дикарей, что различаются, мистер на третьей парте с лева – прекратите ловить и есть тараканов, от них будут колики, эти дикари не только своей грязностью, но и физиологически, и даже, представте себе… А ну, быстро напрягли свои атрофированные развращенностью времен и нравов мозги и представляем!!! – помня о горьком и поучительном опыте трудновыводимости крови с бархата студентских накидок, все усиленно начали фантазировать, - Представьте себе, они отличаются фи-зи-о-ло-ги-чес-ки. Так вот – нас интересует не этот самый, хм, - слово явно давалось Шпроту с трудом, - фи-зи-о-ло-ги-чес-кий, а именно – культурно – антропологишный подход. Преступим же к изучению каждой из рас этих примитивно-грязных созданий.
Профессор развернул заклинанием старую заплесневелую карту. От освободившейся пыли и зловония первый ряд упал будто сраженный гушковыми какашклорами.
- Как мы видим на этой карте рельеф нынешней Империи серьезно отличается от того, что творилось здесь до введения справедливой диктатуры и угнетения слабых сильными. – при этих словах многие переполненные чувством студенты пустили слезу, - Материки преобразились, реки стали правильными, леса исчезли, дабы уступить дорогу прогрессу, а примитивные рудники гномов были заменены новыми сверхсовременными шахтами с гномами – рабами вместо автоматов. Как понимаете, такой новаторский подход позволяет не только развивать новейшие технологии рабовладельчества, но и сократить затраты на постройку новых шахт и машин – автоматов для них. Зачем платить больше, выбирайте инвестиции Надувойл! – заиграла магическая музыка под которую Шпрот скорчился в пацаватой улыбке. Но про шахты и гномов потом. Данки. Очень интересная раса. Названа в честь садомазахиста – хироманта Данко, чьи почки горели, как известно, не так ярко, как печень. Он был их древним предводителем, и поскольку в финале их все – таки никуда не привел, народ данков так и остался жить в лесу, в котором заблудился. Нация отличается тошнотворным пацифизмом и ужасающей дикостью. Отличительные черты – приятные на внешность и на ощюпь, - профессор едва успел скрыть вспыхнувший румянец, - и не только…, - румянец становился все сильнее, - но берегитесь, - румянец исчез, - они коварны. Распространяя свои закостенелые пацифитические идеи, они сводят вас с истинного пути веры, правды, добра, гуманизма, справедливости, заменяя все это сопливыми россказнями о деревьях кустах и плесени, которой они пользуются вместо тампаксов. – последнее предложение он произнес с особой брезгливостью, кою подтвердил многократным плевком отвращения в сторону галерки. Посему в данный момент данки занимают воистину справедливое место в нашем обществе. Они угнетены. Да, как всем нам хорошо известно каждый гражданин Империи обязан раз в год поугнетать минимум пятерых данков. Посему данки так привыкли к постоянному угнетению, что в часы редкого отсутствия угнетателей угнетают себя сами, причем эффективность их самоугнетения растет с каждым днем и в скорости достигнет своего пика. Что будет тогда – науке пока еще не известно, но как только этот самый пик наступит, об этом узнает не только наука. А пока я рекомендую вам «Гнетоданкомного» - лидера в подборе объектов угнетения для каждого гражданина! «Гнетоданкомного» - вы угнетаете – мы подбираем! «Гнетоданкомного» - только самые угнетенные!
Вторая раса, которую нам сегодня предстоит рассмотреть – гномы. Их еще называют карликами, малыми, короткими, или просто – gnomus primus terras socialis. Это ужастно отвратительные гуманоидальные животные с унизительно – низменным нравом и примитивно-деградативными привычками жить под землей и не брить волосы на теле. Ужасные, вонючие, они распространяли свой омерзительный род в недрах этих земель всюду вырывая вентиляционные шахты, распространяющие жуткое зловоние. Потными волосатыми ручищами гномы столетиями ковали железо без всякой на то инвистиционно-выгодной причины, цепляясь за устаревшие экономические модели натурального обмена с гоблинами. Плодили детей они в ужасных условиях подземелий, что не давало потомству потенций к развитию, обрекая на вечную, тьму, грязь, смрад и слизь. Но пришла наша Великая Империя, светом правды и гуманизма озаряющая. Очистила она норы гномские правдивым пламенем, поработила она население гномское и отправила в рудники руду свинцовую и урановую добывать, подарив тем самым светлое будущее и надежду.
Профессор с благоговением взглянул на весящий над аудиторией имперский орел. Будто что-то вспомнив он круто развернулсяЮ и протопал к огромному закрытому стенду.
- Теперь немного практических занятий. – уверенной рукой пыльное полотнище, прикрывающее стенд було сдернуто, обнажив две огромные банки, с заспиртованными в них данком и гномом. Банки, как и подобает, испускали жутчайшее зловоние. – Перед собой вы видите два типичных экземпляра приведенных мною отродий. Как можно заметить, данки ужасно отвратительны. Особо примечательно то, что даже после обработки спиртом эта тварь пытается нас оскорбить! – профессор брезгливо показал на скрученную в пошлом жесте руку данка. – Мы как ярые имперцы и патриоты не можем выдержать подобного, и должны достойно ответить этому мерзавцу!!!
Не успели студенты моргнуть, как раскатистое заклинание взорвало банку, и спустя миг студенты были покрыты ровным слоем замешанных на спирту потрохов. Профессор с умилением потирал руки.
- О да! Я вижу в ваших глазах праведный гнев. Я вижу как вы трепещите в ненависти к сей твари, посмевшей оскорбить вас во время интереснейшего занятия. Да! Да! Ненавидьте его! Выше поднимайте руки в желании стереть те жалкие остатки, что напоминают вам о присутствии этого неблагодарного отродья, что было удостоино высокой чести быть заспиртованным напоказ! Да, сплетайте самые мощные заклинания что знаете, и уничтожьте! Уничтожьте!!!
Сотня разноцветных снарядов осветила зал и смела отчаянное тельце профессора, размазав его о противоположную стену. Успокоенная видом кровавой лепешки вместо того, что раньше называлось Шпротом вуо Мусле, аудитория начала расходится.