ГЛАВА 1. НА РАССВЕТЕ
Лысая гора обрывалась песчаным откосом прямо в воду. Тысячелетия жила эта река. Была и быстротечно бурной, разноголосо перекликаясь в непогоду седыми скалами, и тихой, мутно-грязной, с радужно-масляными разводами. В последние годы Зверь долго искал место, где можно было бы напиться чистой воды, и много наследил. Кружево тропинок, дорожек и колей от колес изрезали берега до самого моря.
Зверь не любил людей. Они испортили его жизненное пространство, почти вплотную подобрались к его логову – Лысой горе. Спасала не очень добрая слава бабушек-ведуний, коих в этих местах было достаточно. Приезжали к ним лечиться, отговаривать и заговаривать. Хорошо, что дальше домов – избушек на курьих ножках – не ходили.
Пока было где Зверю отлежаться, отоспаться, «перышки почистить».
Позже он понял, что пришла пора сменить цель охоты – саму дичь. И легче выследить, и удовольствие от погони можно получить великое!
Люди за рулем – вот где драйв! Мясо с железом, пластиком и резиной вперемешку, конечно, зрелище малопривлекательное, да и утешенье для желудка сомнительное, но…
Превратиться для этого развлечения можно было во что угодно. Например, в обычную заасфальтированную дорогу. Не зря же Зверя частенько оборотнем обзывали. Можно и посоответствовать, зато адреналин бочками собирать и консервировать!
Сказано – сделано! На рассвете, когда уже не полная темь, но еще без света фар не видно, Зверь залег обычной, днем замордованной машинами, трассой. Обочину и отполированную колесами поверхность слегка побрызгал росой. Для красоты и спецэффектов. Выкатится ясно солнышко – засеребрится все вокруг…Поэзия!
И стал ждать. Было тихо и пустынно. В этот час, зыбкий и нереальный, даже дальнобойщики отстаиваются вблизи «скворечников» ГАИ: за 5 секунд сон валит, да и Соловьев-разбойников развелось видимо-невидимо на древних землях святой Руси.
Первый блин, как и положено, вышел комом. Зверь с интересом наблюдал, как к нему с разных сторон приближались, несясь на страшной скорости по причине безлюдности шоссе, две машины. У одной – дальний свет рвал сумерки на поворотах, а другая вообще шла «в отключке». Экономное, так сказать, привидение.
«Вот и встретятся сейчас два одиночества…» - промурлыкал Зверь и замер в ожидании…Ночной кошмар в виде авто с погашенными фарами вылетел из-за поворота навстречу мощному свету. Плавный рывок вправо, затем влево, чтоб вернуться на свою полосу…и машина встала. Ошалевший хозяин «баранки» белыми от напряжения пальцами все еще сжимал ребристую поверхность руля.
Зверь разочарованно зашелестел рябиновой аллеей, где так красиво должны были врезаться лоб в лоб двое из осточертевших ему людей. В цвет ягодам была бы картинка! Ну да ладно, еще свое наверстаем. А тот, экономный, все равно влипнет где-нибудь. Жаль, не увижу! Хотя отчего же… Не этого, так другого. Вот рассветет – и понесутся! Бессчетное множество. Как на войне.
Издалека блеснули два глаза. Явно принадлежали они не животному: Зверь хорошо знал, как умеют сверкать на обочине глаза кошки и даже лисы, подбирающих выброшенные в окошко объедки. Сколько размазанных по асфальту неосторожных собак, ежиков и ворон! Это было совсем не интересно! А вот настоящая дичь, кажется, приближалась!
Старенький «Москвичок» то ли на рыбалку собрался, то ли на дачу, то ли к родственникам. Выжимал из мотора все, на что тот и не был способен. «Нет, видимо, утро не удалось, - рыкнул в лапу Зверь и улегся в кювет, на всякий случай оглянувшись на проселочную дорогу. Она уходила в предрассветный туман, соединяя небольшую деревушку с трассой.
Оттуда, из тумана, который и глушил все звуки, пулей вылетел на основную дорогу, ни на грамм не притормозив, мопед. С дискотеки, видать, пацан возвращался. Что ему какая-то там трасса! Перед «Москвичонком», наверное, за эту секунду, пока перед самым капотом видение мелькало, вся жизнь от рождения пронеслась! Как на кинопленке в ускоренном варианте. Даже Зверь радостно оскалиться не успел…Только машина встала, как вкопанная, дико завизжав ржавчиной и «лысыми» скатами.
«Нет, скука здесь, на дороге, смертная! Ни тебе шальных снарядов с артиллерийских складов, ни грандиозных массовых свалок на скоростных трассах, как на цивилизованном Диком Западе! Хотя откуда тут взяться скоростным трассам, если асфальт на щебенку кладут, а камушки на песок. Нет уж, лучшего места для охоты, чем в этих степях, не найти. После третьего дождя дороги расползаются! Может, на железку податься? Там тоже не всегда рельсы правильно положены, и стрелки не срабатывают по причине глубокой старости! – Зверь уже начал подумывать о том, чтобы в другое что-нибудь превратиться.
Интересно то, что мысли не мешали ему двигаться, искать и ждать окончательного рассвета. Вот тогда, может быть, появится шанс развлечься. Далекое тарахтенье четырехколесной колымаги Зверь поначалу не услышал, а насторожился, животным чутьем унюхав приближение момента истины. И точно! Из-за поворота вынырнул маленький трактор с двумя длиннющими скобами-прицепами. В них бултыхались плохо закрепленные бревна. Видимо, это был марш-бросок в соседнюю деревушку, потому что далеко этот кошмар просто не доехал бы. «Так он и так не доедет! Что я, зря, что ли, в такую рань их всех тут дожидаюсь, - злорадно ухмыльнулся Зверь и неожиданно чихнул. И сам не понял: сам чихнул или трактор. – Сейчас я тебе подгоню какого-нибудь страдальца! Хоть разминка будет, а то все кости затекли».
Огромная TIRовская фура с мордой «VOLVO» стремительно догоняла связку бревен, за которыми почти не виден был трактор-малыш.
«Ох, и покажу и им кузькину мать! Не напрасно местечко это Чернь называется: вечно лужи и грязь. Во-о-н под тем мосточком, где крутой поворот, они и не разойдутся!» - Зверь изогнулся долларовой змеей залитого грязной жижей асфальта.
«VOLVO» в этих местах был, видимо, впервые. Раннее утро, пустынная, почти прямая трасса, потому быстро догнал намозолившие за пять минут бревна и легко пошел на обгон. Спросонья не обратил внимания на знак крутого поворота. Секунда… и словно на экране начался боевик.
Спичками разлетелись вокруг бревна, трактор, будто мячик, закувыркался по полю. Фура застряла как-то боком в пролете мостика, а кабину-морду вывернуло с мясом из гнезда – сцепки.
«Эх, огонька бы немножко!» - только успел подумать Зверь, как раздался сначала хлопок, а потом сразу взрыв.
«Вот и славненько, вот и размялись. А то расстройство одно и никаких приключений!» - довольный собой невероятно, Зверь решил рвануть ближе к югу. Что-то лапы промерзли да дождь со снегом надоел. Правда, там, на севере, есть местечко, где люди в своих железяках из-за пробок постоянных часами живут бок о бок. Особенно, когда хорошо помятая машина поперек стоит, а люди в салатных костюмах между этими потоками бегают, носилки таскают, и все при этом ругаются и кричат. На юге все то же самое, только веселее.
Зверю день уже начинал нравиться…


ГЛАВА 2. УТРО

Утро – время дня, когда инстинкт самосохранения еще не проснулся. Золотое время для охотника, особенно такого злого и циничного, как Зверь. Хотя к чему ярлыки клеить? Для Зверя это норма. Азарт, еда и развлечение.
Двигаясь к югу, он с наслаждением погремел железками не меньше десятка разбитых машин, брезгливо стряхивая со своей шкуры в придорожные кусты чью-то кровь, разодранные вещи и почему-то зеленые помидоры.
Возле одной из сжатых в гармошку «консервных банок» непонятной конструкции возились врачи «Скорой». Зверь даже приостановился возле мягкой шерстистой обезьянки, валявшейся на краю дороги.
«Они что, своих детей везли? Это не моя работа, это не я! Зачем тогда рожать, если возить не умеют! Дети ни при чем, из них еще, может, нормальные люди вырастут!» Даже настроение испортилось. Поправить его можно было только в большом городе, где рабочий день только начинался, и все спешили. А значит, творили чудеса на дороге, на чем и можно было их приловить…
Светофоры Зверю мешали, но не очень, потому что их мало кто праздновал. Чаще всего вообще не утруждали себя разглядыванием цветов трехглазого столба. Детвора с трудом удерживалась на самом краю тротуара, потому что вылетала обычно из дома с запасом времени в пять минут до начала занятий. В сантиметре от такой нервной стайки промчался, обдав ветром и пылью, «лупатый» «Мерс». Состарился он еще на дорогах Европы, на своей шкуре испытал наводнение, был высушен, покрашен и продан за 20 копеек тинэйджеру, только в прошлом году оторвавшему «пятую точку» от школьного стула. Тот за месяц, пока был на море, с трудом дочитал до конца «Правила». Причем, лучше всего запоминались рисунки. Самым дорогим подарком от родителей считал «Водительские права» и «Студенческий билет». Все остальное собирался брать от жизни сам. Больше всего Зверь презирал такую легкую добычу. Но если бы этот тупой зацепил ребятишек, то обязательно бы догнал и отомстил…Естественный отбор, так сказать.
Внимание отвлек звон психующего трамвая: посреди узенькой улочки, где встречные вагоны разминаются только потому, что две колеи есть, в ряд стояли возле офиса припаркованные «японки», «шведки» и «немки». У старушек «Хюндай» зеркала торчат, как у майского жука усы! Зверь не собирался долго задерживаться на этом сумасшедшем, но все-таки не очень интересном перекрестке. Но финал трамвайной разборки решил досмотреть. Получилось все буднично просто: разгневанная дама пост-постбальзаковского возраста остервенело долбанула в последний раз крепкой еще ножкой по педали сигнала и ринулась, подстегиваемая пассажирами, в атаку.
Хруст, скрежет, выразительная мимика выскочившего из офиса хозяина «японки», довольные улыбки безлошадных пассажиров – нет, это не Рио-де-Жанейро! Мысль о том, что разминка не получилась, и что пора серьезным делом заняться, Зверю показалась разумной. Копейки какие-то! Нет, чтобы чем-то помасштабнее напакостить!
В этот момент мимо на бешеной скорости, чуть ли не состригая шерсть с загривка Зверя, пронеслась набитая до крыши маршрутка. О! Это то, что надо! И заасфальтированный Охотник, твердея от злости с каждым следующим метром, понесся вслед.

ГЛАВА 3. СОБРАТЬЯ

С первых секунд погони Зверь сообразил, что водитель маршрутки имеет такую же группу крови, как и он сам. Только цели были разными: Зверю хотелось обезлюдить пространство для вольной жизни, а этот собирался и себя обезлюдить вместе с остальными. Что он творил на дороге! Несущийся следом Зверь получал почти физическое удовольствие. Это был гимн самоубийцы!
Он «подрезал» все, что двигалось по дороге, включая и пешеходов. Перестраивался из ряда в ряд, разговаривал по мобилке и через окно с коллегами, брал плату за проезд на ходу. Мог рвануть с места в карьер прямо с остановки, причем людей в салоне швыряло так, словно это были поролоновые мочалки. Те, кто помоложе, успевали схватиться за поручень под потолком, бабушек прибивало к сиденьям намертво. Это был не просто цирк. Это было ралли «Париж-Дакар» - звездный час тракториста, пересевшего на микроавтобус «Мерседес»!
Зверь понял, что ему тут ничего делать не нужно. Он даже приостановился, выглядывая подходящую жертву. И чуть было не прозевал долгожданный финал!
Из третьего ряда маршрутку в какие-то доли секунды вынесло на встречку. И встреча состоялась. Лоб в лоб. С троллейбусом. Конечно, тот оказался сильнее! И еще через несколько секунд стало понятно: спасать будет некого.
Зверь удовлетворенно хмыкнул, а потом все равно расстроился. Такими темпами он себе покой от людей будет обеспечивать миллион лет! Может, устроить заварушку какую-нибудь на порядочной скоростной трассе? Только где ее возьмешь в этой стране? Наверное, надо в Европу или Америку. Только что ему эти Европа и Америка, если Лысая гора здесь, рядом. Тут бы его не трогали, не злили, так и ему от людей ничего бы не надо было!
А почему бы и Европу не попробовать?! Хоть развернуться есть где. И машин побольше. Устроить массовую свалку, например…
Зверь бросил желтый от сжигающей его ярости взгляд на огромный экран, который развлекал кайфующих подростков у заплеванного и загаженного фонтана. Только что там сверкала телом и в двадцать пятый раз повторяла одну и ту же фразу, используя три ноты, певица. Внезапно картинка сменилась и буквально заворожила Зверя очарованием и неповторимостью. Хотя почему неповторимостью? «Да я сам запросто и не такое нафантазирую!» - размечтался он.
А на экране, действительно, хроника новостей поражала воображение. То ли во Франции, то ли в Голландии – шут ее разберет, эту накрахмаленную Европу, - на скоростной трассе столкнулись около двухсот автомобилей. Такая роскошная куча мала! Правда, совсем без жертв: подушки безопасности в их машинах срабатывают безотказно, а железо застраховано еще до начала сборки первого узла, то есть на эмбриональном уровне. Скука, развлечение для зевак, никакого драйва!
Зверь решил, что день начался очень неудачно и, видимо, так и закончится. Лысая гора стала манить уютным лежбищем и дурманящим запахом трав, собранных соседками-колдуньями. С ними Зверь не дружил, но и не ругался: одно дело делали. Одна из них вовсе не старушкой была. Даже наоборот, ладненькая такая, молоденькая. Глаза зеленые, как и положено. А дух от нее шел ничуть не болотный! Частенько Охотник наблюдал за нею, когда та на рассвете собирала волшебные свои травки, умытые росой. Босиком бродила, оставляя почти незаметные следы, которые исчезали в полдень. Если б все так не мешали! Зверю снова смертельно захотелось вырваться из душного и смрадного каменного мешка. Люди называли его городом.
От злости, что ничего не вышло сегодня, Зверь по дороге решил устроить парочку аварий. Чтоб не обидно было за почти бесцельно проведенное время…
Уже перед самым броском через мост он приметил подходящего красавчика: блистающая всеми возможными и невозможными наворотами «АУДИ» шла быстро, но как-то неуверенно. Тормозила и разгонялась бессистемно и неадекватно. Видимо, после вчерашнего праздника души водила не дружил не только с головой, но и с конечностями. Зверь разогнал его до 120, надеясь, что полет с моста будет просто голливудским.
Вместо моста «АУДИ» пошла со всей дури на остановку, где скопились в ожидании транспорта люди…Выкосив шестерых, машина врезалась в стену дома и фантастически красиво взорвалась. Зверь даже не ожидал такого эффекта. Сразу полегчало. Еще что-нибудь эдакое – и можно считать, что день прожит не зря. Правда, остаток дороги к лежбищу не обещал ничего особенного, потому что в рабочее время то загородное шоссе было почти всегда безлюдным.
Подобравшись к железнодорожному переезду, Зверь пустыми и сонными глазами сытого хищника смотрел на мелькающие вагоны и думал о том, что хорошо бы и с ними разобраться на досуге. Их счастье, что он сегодня уже сыт по горло, да и территория, куда двигался состав, не его.
Не стал дожидаться, пока весь поезд промчится мимо, поднырнул – и чуть было морду начисто ему не снесло. Под вагон на страшной скорости нырнул «Лексус». Чтоб остановить состав, машинисту километр тормозить надо, и потому поехала иномарка вместе с тремя девчонками и парнем-хозяином вместе с поездом…по шпалам, сминаясь, как пластилиновая, в ком.
« Это на десерт!» - подвел итог Охотник и рванул на Лысую гору.

ГЛАВА 4. НАГЛЫЙ

Логово было для Зверя не просто местом, где он мог отлежаться, отдыхая от людей. Окруженное с трех сторон водой могучей реки, убежище давало возможность расслабиться и помечтать. Когда до него оставалось рукой подать, Зверь приметил старенькие «Жигули» - «копейку». Ржавчина его уже почти съела, но он, как ни странно, еще двигался. Для дичи явно не годился, поэтому Охотнику, да еще и такому матерому, был не интересен. Ожидая увидеть за рулем старичка-дачника, Зверь попробовал удивиться, когда разглядел хозяина. Это был почти мальчишка с едва прорезавшимися над губой усиками и отчаянно синими глазами. «Потренировать его, что ли?» - оскалился в улыбке Зверь и слегка взъерошил дорогу. Можно было бы поспорить с кем-нибудь, что машина либо сразу рассыплется, либо будет разваливаться на ходу.
«Копейка», как ни в чем не бывало, неслась дальше. «Странно, чем он ее склеил?» - все-таки удивился Зверь и слегка сзади подтолкнул упрямца. А тому хоть бы хны! Едет себе и все. Ситуация становилась легкомысленно веселой. Зверь улегся впереди глубокой рытвиной, объехать которую и джипу было бы не просто. Мальчишка легко, по обочине, вытянул свою дырявую калошу на относительно ровное шоссе. «Ах ты, чертенок! Ну, давай поиграем!» - восхитился наглостью парнишки Охотник. И начал действовать. Жалеть не собирался. Азарт – вещь серьезная!


ГЛАВА 5. АЗАРТ

Вдоль дороги, почти через каждые сто метров, на столбах, деревьях и просто на палках, вбитых в землю, красовались веночки. Иногда из искусственных, а, бывало, и из живых цветов. Причем, живые каждый день менялись. Видимо, кто-то очень любил погибших экстремалов…Эти аллеи из веночков грели душу Зверя: меньше народу – больше кислороду!
Лирический настрой у Охотника сразу улетучился, как только нахал со своим ржавым корытом снова замаячил перед носом. «Не спасут тебя даже твои синие-пресиние глаза!» - злорадно подумал он и резко выбросил из кустов под колеса «копейке» здоровенное бревно. И откуда оно тут только взялось посреди дороги!
Мальчишка резко сбросил скорость – и плавно перекатился через преграду.
«Ну, это уж ни в какие ворота не лезет! - возмутился Зверь. – Ишь, прыткий какой! А такой фокус тебе по зубам ли?»
С левой стороны стеной стоял сосновый бор. Оттуда резко пахло смолой и хвоей. По толстому слою опавших иголок можно было ступать мягко и неслышно, как по пуховой перине. Кое-где выглядывали, смеясь, семейки маслят. Слева нескончаемо тянулось поле подсолнечника, за жирными стеблями которого тоже ничего разглядеть нельзя было.
Два крутых поворота создавали неопытному водителю практически «мертвую петлю» - идеальное место для тренировки синеглазого. Оставалось подобрать подходящую кандидатуру для тарана. Зверь завис в воздухе, приподнявшись над землей метров на 10. Шоссейка была пустынна…Недолго, потому что подходящий красавчик вынырнул откуда-то из леса, как черт из табакерки, внезапно! Вихляющей походкой, будто все четыре колеса вращались в разные стороны, выскочил с разбега по проселку на шоссе. При этом больно стукнулся мордой об отколовшийся кусок асфальта. В видавшем виды джипе было немереное количество народу: либо всю ночь на берегу что-то отмечали, либо с утра не туда заехали, но лица были еще те! Вернее, выпученные глаза о многом говорили.
«Вот с этими фокус и проверну!» - Зверь сжался от напряжения и забил копытом от нетерпения.

ГЛАВА 6. ГОНКА ПО ГОРИЗОНТАЛИ

Джип вывернул все-таки на асфальт и, виляя всеми колесами одновременно, понесся в сторону спокойно двигавшейся «копейки». Места, в принципе, было достаточно, чтобы разойтись…Но…кто в доме хозяин?! И мощный «иностранец» блестящей трубой решетки подтолкнул столетнего «Жигуленка», требуя свободы и простора для своих любопытных маневров. Видимо, стена подсолнечного поля и сосновый лес сомкнулись в мозгу у водителя джипа в одну линию, разомкнуть которую можно было, только убрав с дороги преграду в виде «копейки».
Зверю смертельно захотелось взглянуть в глаза юнца с усиками, увидеть в них страх и успеть насладиться этим зрелищем, пока джипяра действует.
Вместо этого Охотник, а вместе с ним и компания в джипе, увидели характерный жест из одного пальца. Левая рука из окна сказала свое слово, и шерсть на Звере встала дыбом! Наконец-то!
Взревели все, кто сидел в салоне, и мотор их машины тоже. Можно было, как пушинку, сдуть наглеца в кювет, добив его несчастное, истлевшее дитя «ВАЗ»а. Многое можно было бы сделать с ним, если бы догнали!
А вот это-то сделать никак не получалось! «Копейка» вертелась перед джипом, как девица на светском рауте в золушкином наряде. Дыры и ржавчина говорили об одном, а творила она на дороге просто цирковые номера. Синие глаза мальчишки смеялись, глядя на позеленевшие от злости лица преследователей. Казалось, этот парень слился в одно целое со своей машиной, и было неясно, где начало, а где конец. Откуда Зверю, а тем более им, не соображающим, как колесо в дороге поменять, было знать, каких трудов стоило синеглазому держать своего коня на ходу! О том, что, кроме корпуса, в этой машине не было уже почти ничего родного. Все перебрал по винтику, что-то выточил сам, что-то с других машин подогнал, часами обшаривая рынок запчастей за городом. И любил свою лучшую в мире игрушку и учил ее двигаться, и разговаривал с ней, как с живой! И верил в нее и в себя.


ГЛАВА 7. ТАРАН

Когда-то очень давно, и не здесь, а далеко, герой Ремарка из «Трех товарищей» Кестер так же отчаянно любил двигающееся по дороге железо – своего «Карла». Только там история нежная и печальная. Здесь все произошло буднично и просто: из-за поворота навстречу гонщикам выскочила «Таврия». За доли секунды мальчишка успел вывернуть руль и ушел через ров в подсолнухи. Джип вывернуть не успел…
Зверь никогда в жизни не видел лежащий на асфальте человеческий мозг. Он просто выпал из расколовшегося черепа и был похож на икру минтая в форме ядра грецкого ореха. Было невероятно любопытно разглядывать то, что должно думать. «Интересно, чем оно, это вещество, отличается от такого же у собаки, ежика или другого животного? Тайна, покрытая мраком, как и Космос. Главное, люди сами нормально не живут и другим не дают!»
Мешанина из человеческих тел, металла, пластика и жженой резины выглядела, по мнению Охотника, просто великолепно. На какое-то время Зверь, любуясь, отвлекся от мальчишки в подсолнухах. А тот, окровавленный, появился в ореоле десятков солнц – подсолнухов. Черной бездной глянули когда-то синие глаза: «Я никого не убил?!»
«Глупенький, кого ты спрашиваешь?» - сыто ухмыльнулся Зверь. И насторожился. Через поле летела к дороге роскошная грива волос. Словно ветер золотистой тенью играл. Тоненькая и гибкая, веткой ивы оплела и приникла к груди мальчишки старая знакомая Зверя – зеленоглазая колдунья. И тишина, оглушающе-отупляющая…
«Это еще что за чертовщина?!» - дыхание у Зверя перехватило, будто кто клыками в горло вцепился намертво.
- Я никого не убил? – других слов у парня пока просто не было.
- Не знаю. Помолчи, дай послушаю, - и девчонка каждой клеточкой кожи впитывала информацию со всех сторон: от поля, из леса. Потом посмотрела, обернувшись, на дорогу. – Нет. Не твоя вина. Здесь…еще кто-то есть…
Зверь распластался, пытаясь слиться с камешками у обочины. «Девочка моя, волшебница, на что он годится, этот мальчишка!» - Охотник готов был взвыть от несправедливости и обиды. А еще какая-то мысль постоянно мешала ему сосредоточиться. «Мама дорогая, я что, влюбился?!» - в шоке Зверь чуть было не уселся на хвост. Ревность крапивой хлестнула по душе, как по открытой ране.
Девчонка снова повернулась к синеглазому, ладонью провела по израненному лицу его, легко коснулась плеча. Парень вздохнул…и окончательно пришел в себя.

ГЛАВА 8. БОЛЬ

Совсем не интересным было продолжение: как парочка вызывала «Скорую» («Зачем?»), милицию. Их куда-то повезли, потом они вернулись, забрали с поля свою «копейку», поставили ее во дворе дома. Ничего этого Зверь не видел и не хотел видеть.
Он смаковал свою боль. Раньше думал, что просто терпит девчонку за неназойливость. После готов был признать, что в первый раз в своей жизни столкнулся с настоящим Хозяином машины. Может быть, даже стал бы его уважать. Но теперь…Нынче этот, с синими бездонными глазами, стал его личным врагом и соперником. И прощать такое Зверь не собирался. Накапливал в критическую массу БОЛЬ, чтобы расквитаться. Месть должна быть жестокой и оглушительной!
То, что легко будет справиться с мальчишкой на дороге, Зверь не рассчитывал. Синеглазый умел сливаться в одно целое со своим железом. Нужно было придумать что-то из ряда вон выходящее! Ненависть ко всему человечеству переросла в дикое желание убрать мальчишку от ЕГО колдуньи, источающей тонкий аромат росы утренних трав. Что он будет с девчонкой потом делать, Зверь не представлял. Да и не важно это. Только бы все осталось так, как было до этого проклятого дня!
Знакомый шелест босых ног достиг логова, заставив шерсть на загривке Охотника встать дыбом. «Они!» - только и успел подумать Зверь, как увидел мальчишку и СВОЮ колдунью. Стояли обидчики лицом к лицу и что-то странное делали губами, водили руками по телу друг друга. Потом вовсе сняли одежду и легли, укрывшись ромашковым одеялом. Да так, что и Зверь потерял их из виду. Девчонка чуяла его, поэтому, боясь спугнуть, Охотник из логова и нос не хотел пока высовывать. А любопытство мучило смертельно: чем это они там занимаются?

ГЛАВА 9. ВОЛК

«А если волком обернуться? – подумалось Зверю. – В прыжке порвать клыками горло наглецу, а изменницу припугнуть рыком?»
И уже не думая ни о каких предосторожностях, он пополз в сторону примятого поля.
Один только взгляд сквозь стебельки ромашек – и Зверь понял, что врага можно брать голыми руками, ни в кого не превращаясь. Они были вдвоем и очень далеко. Наверное, на седьмом небе…
Зверь уже приготовился к прыжку, чтобы вцепиться в горло синеглазому, как вдруг взгляд его упал на живот колдуньи. Не пот, серебрившийся на нежной коже привлек его внимание, а то, что было внутри, под кожей…Там появилась НОВАЯ ЖИЗНЬ!
Проиграл! Он, ЗВЕРЬ, никогда не освободит это пространство! Страшный вой разорвал округу. Даже облака примолкли. Ветер остановился. И только двое улыбались…

Просто ночь


Ночь решает проблемы
простые и сложные.


Марина готовила ужин, дети путались у неё под ногами и так и норовили стянуть пирожное. Рассердившись. Марина полотенцем изгнала детей из кухни и крикнула мужу:
- Вася, оторвись от этого чёртова футбола и позанимайся детьми!
После слова «чертова» Марина украдкой перекрестилась и шепнула: «Прости, Господи!». А Вася ответил из комнаты, обнимая Дину и Бориса:
- От заката до рассвета - они твои дети.
- Они мои от заката до заката! - наигранно сердито крикнула Марина, но сердиться уже не могла.
Васе вчера справили тридцатилетие, а он всё оставался мальчишкой. Вместе с детьми смотрел мультики, играл с ними наравне. А когда проигрывал, то расстраивался совершенно искренне. Он так искусно поддавался, что даже Марина не могла раскусить его хитрости. А дети утешали отца, что в следующий раз он обязательно выиграет.
Жили уже девять лет душа в душу, не без скандалов, но, в общем, мирно, нежно и дружно. Дети, восьми и шести лет не были обделены родительским вниманием. Вот если бы Василий ещё и работу поменял, вообще, жили бы как у Христа за пазухой. Но в коридоре висела милицейская форма, а перед зеркалом лежала фуражка, и Марина до смерти пугалась, когда ночью звонил телефон. Не могла она привыкнуть к этому.
Вот и теперь, когда пронзительно зазвонил телефон, Марина вздрогнула. Вытерла руки о передник и взяла трубку:
-Да.
- Мариночка, добрый вечер, красотка! - пророкотал голос лейтенанта. - Васю пригласи, пожалуйста.
- Иду, иду! - Вася прошлёпал босыми ногами по полу, взял трубку из рук жены. - Иди, у тебя что-то подгорает. Спасибо.
Чем дольше он слушал лейтенанта, тем серьезнее становилось его лицо и тем страшнее становилось Марине,
- Есть, сбор через 20 минут!
Положив трубку, Вася обернулся к жене, тихо льющей слезы над сгоревшей яичницей,
- Ты опять? Успокойся, это обычный рейд. К полуночи буду дома.
- Васенька! - Марина повисла на муже. - Не ходи, не надо сегодня! Мне чёрный кот снился.
- Тьфу ты! Провожала баба мужика на войну, так ревела, что войско утопила, - Вася поцеловал жену в дрожащие, мокрые от слез губы. - Позаботься о детях, а я тебе что-нибудь принесу.
- Ничего мне не надо. Сам вернись живым.
Вася молча оделся, приладил бронежилет, набросил куртку и выбежал в темноту. В квартире стало тихо. Марина выключила телевизор и погасила свет, оставив только ночник в коридоре. Дети уже знали, что теперь будет и тихонько пошли за мамой в спальню. Там Марина достала из тумбочки возле кровати несколько иконок, расставила их на столе. Опустившись на колени, зажгла перед ними свечи. Погасив спичку, сложила в мольбе ладони, зашептана:
- Дева Пречистая, спаси и сохрани мужа моего, Василия от всех напастей на земле и под землей, а пуще всего от лихих людей...
Вдруг в её шёпот влились детские голоски:
- Дева Мария, спаси нашего папу...
Рейд окружил банду бритоголовых, но наткнулся на бешенное сопротивление. Началась перестрелка. Бритоголовые попытались прорвать кольцо и Вася бросился догонять Али Шакала - правую руку главаря.
Тяжело дыша, Шакал петлял узким переулком от стены к стене. За ним, дыша паром, бежал Василий. Ледок хрустнул под ногами Шакала, он налетел на мусорный бак и упал, взвыв от боли.
- Не двигайся, падло, пристрелю! - зарычал на него Василий.
- Мусор поганый... - зашипел Шакал и вдруг ударил ногой по винтовке милиционера.
Василий отшатнулся, а в следующее мгновение в руках Шакала блеснул большой пистолет, громыхнул выстрел и Василий отлетел к стене.
Свечи перед иконами на столике в спальне Марины заколебались, словно под порывом холодного ветра. Не прерывая молитвы, Марина прикрыла их ладонями и свечи не погасли.
На часах было уже полдвенадцатого. Свечи давно догорели, дети спали в детской, а Марина никак не могла уснуть. Она нервно ходила залом, хрустя пальцами и поглядывая на большие часы. А стрелка словно приклеилась к циферблату и ползла вперёд еле-еле. Батареи центрального отопления чуть тлели, Марина набросила на плечи длинный пушистый платок, отдёрнула шторы и села на подоконник. В ночной рубашке, платке и тёплых носках, она сидела на окне и смотрела на звёзды. На улице был мороз, редкий снег почти не белел, тёмное небо обнимало землю, поблёскивая крупными холодными огнями. Ночь как ночь. Просто ночь в середине зимы, но как холодно душе. Как согреть душу? На неё не подышишь, как на озябшие пальцы, к огню не подвинешь.
Чутко вслушиваясь в ночную тишину, Марина поплотнее закуталась в платок. Вася был стойким атеистом, Марине ничего не говорил об иконах, но, ловя его косые взгляды, Марина прятала иконы в тумбочку. А когда он выезжал на рейды, доставала их и молилась. Вася только смеялся, услышав что-нибудь о Боге или чудесах.
За окном неторопливо плыла надщербленная луна, внизу горело несколько фонарей. К дому подъехала машина с мигалкой, Марина вскрикнула и бросилась к двери, но вернулась к телефону. Дрожащей рукой сняла трубку:
- Я слушаю.
- Мариночка, извини, что поздно. Вася дома? - спросил лейтенант.
- Дома?.. - у Марины онемели ноги. - Он же на рейде с вами!
Марина сорвалась в крик, но тут же закрыла рот рукой. Потом зазвенел дверной звонок и Марина бросила трубку, спотыкаясь, побежала к двери. Распахнула дверь и попятилась: перед нею стоял весь отряд Васи.
- Вася... Василий... Где мой Василий??
Отряд молча расступился и вперёд вышел, опираясь на плечи друзей, Василий.
- Васька!.. - тихо визгнула Марина, бросаясь на шею мужу.
- Тише ты, - Василий освободился от объятий жены, улыбнулся. - Можно, я пока побуду неприкасаемым?
- Ты ранен? Куда? - Марина едва не теряла голос, но у неё хватило сил напуститься на отряд. - Зачем вы привезли его домой, а не в больницу?!
- Да не ранен он, - промямлил Дима, комкая шапку. - Только фингал получил. Мишка уже посмотрел его.
- И что? - из глаз Марины ещё не пропал страх.
- И приписал мне отдых, питание и ласковую жену, - Василий засмеялся, придерживаясь за грудь (больно было смеяться). - Ты пустишь нас или и дальше будешь вымораживать наш дом?
- О Господи! Я совсем свихнулась! - Марина схватилась за голову. ~ Заходите.
Отряд тихо вошёл, дружно разулся, разделся и осел в гостиной.
Двери в детскую закрыли, на кухне вскипал чайник, в коридоре вповалку лежали курточки и шапки. А в гостиной было тепло от хороших друзей, их добрых глаз и верных сердец. И как бы не бушевала за окном зима, ей было не проникнуть в этот дом.
- ... кинулись к Ваське, а он не шевелится. Ну, мы немного воспитали Шакала, - Дима потупился. - А...
- Ну тебя, Димон! Ты так рассказываешь, что все уже спят, - перебил его Сергей. - В общем, вдруг видим, а «покойничек-то» то наш сел, снял куртку и расстёгивает броник. А в бронике застряла пуля.
Марина обернулась к мужу и увидела у него на ладони пулю с шестигранной головкой. Марина осторожно взяла пулю в руки, потом посмотрела на отряд, блаженно развалившийся на полу с чашками в руках.
- По телевизору говорили, что появились пули, которые пробивают два бронежилета. Их назвали «смерть полицейского», - проговорила Марина.
- Так это она и эст! - поднял вверх палец Дима. - Только в нашем случа это «смерть мента».
Побелев, Марина заметалась, кому бы спихнуть пулю :
- Ой, кошмар! Да заберите вы её!
Отряд негромко засмеялся, пуля вернулась к Василию, а Дима принёс его бронежилет и продемонстрировал дыру, просунув в неё палец:
- Во, красота!
- Я сам ничего не пойму, - Вася поставил чашку на столик. - С такого расстояния пулю должны были выковыривать из стены за мной.
- Васюка родился в рубашке!
- Нет, в бронике!
- В танке!
- Кто больше?!
К двум часам квартира Власовых опустела. Марина ещё убирала что-то на кухне, а Василий уже лежал в кровати. Саднила грудь, половину которой занимал синячище, но он был жив!
- Дети даже не проснулись в этот раз, - произнесла Марина, заходя в спальню и распуская волосы. - Просто чудо.
- Ах, да, я кое-что таки принёс тебе!
Василий прошлёпал в коридор мимо удивлённой жены. Вернувшись, он положил ей на ладонь пушистое белоснежное перышко.
- Откуда оно зимой?
- Понюхай. Оно пахнет ладаном, - в голосе Василия зазвучали странные нотки.
Коротко взглянув на мужа, Марина поднесла руку к липу. Действительно, перо пахло церковью.
- Оно попало в бронежилет вместе с пулей...
Пока Марина гадала, откуда могло взяться перо, Василий подошёл к столику и взял иконку Божьей Матери. Увидев это, Марина ойкнула:
- Я сейчас уберу!
- Не нужно, пусть стоят.
Положив перышко возле икон, Марина выключила свет и залезла под одеяло рядом с мужем.
- А знаешь, мне показалось, что передо мной мелькнуло что-то белое, -шепнул Вася.
- Вась, ты же не веришь в чудеса.
- Знаешь, Мариш, за время больничного я собираюсь пересмотреть свои убеждения.
- Почему?
- Потому что у моей любимой науки нет объяснений этому факту.
Высоко на крыше дома сидел юноша, свесив ноги в темноту. От него исходило лёгкое белое сияние и запах ладана. Прислушиваясь к треску мороза, он потянулся. Потом поднял плечи и из-за спины взметнулись в тёмное небо два больших белоснежных крыла. Ангел взял правое крыло, притянул к себе и критически осмотрел дырку в нём.
Засвистел воздух и сзади приземлился другой Ангел.
- Васькин? - спросил он.
- Да, - ответил первый, не оборачиваясь.
- Слышал, у тебя была трудная ночка. Помощь нужна?
Ангел Василия встал.
На его крыле уже не было отверстия.
Он улыбнулся:
- Да ночь как ночь. Просто ночь.

01.12.1999

Толковый словарь русского языка Ушакова

Тлеть

ТЛЕТЬ, е́ю, е́ешь, несов.
1. Гнить, разлагаться, разрушаться от гниения. Мне время тлеть, тебе цвести. Пушкин. Навоз в куче согревается и тлеет. Даль. 2. Сгорать без пламени. Сырые дрова не горят, а тлеют. Даль. Я долго смотрел, как тлели угли костра. М. Горький. 3. Гореть, поддерживая собой огонь, подспудно, в скрытом виде. Под пеплом тлеют искорки. 4. перен. Сохраняться подспудно, не исчезая вовсе, существовать в скрытом виде, где-н. в глубине (книжн.). А всё надежда в сердце тлеет, что, может быть, хоть невзначай, опять душа помолодеет. Фет.

Выстрелом, Толяну снесло полчерепа, опрокинув тело на припаркованную у тротуара зеленую девятку. Людская масса вокруг всколыхнулась, огласив воздух тоскливым воем, затем сомкнула ряды над упавшим, вновь прейдя в состояние покоя.
- Ты чего это?! – Вскинулся Малек.
- Да ничего, - Кичан облокотил «Сайгу» на кирпичный поребрик крыши. - Толяныча отработал.
- А, ну да… - Пробормотал Малек, ерзая головой на, набитом под завязку, рюкзаке. – Он ведь просил, если вдруг… Хотя, наверное, зря – это ведь он, гандон, нас спалил, притащил за собою все кагало. Пускай бы еще помучился.
Логика в словах Малька присутствовала, и Кичан промолчал. Отщелкнув магазин винтовки, пересчитал патроны. Достал еще один, полный, положил рядом. Отметил про себя, что еще где-то пол рожка осталось в АКМу. Дверь, блокированная вырванной теле антенной, снова затряслась, и Кичман подтащил автомат Малька поближе к себе. Тот даже не заметил.
- Слушай, Кич, - неожиданно спросил Малек. - А если на месте Толяна оказалась бы Катька, то ты бы ее… смог?
- Завали хавэло, балбес! – Угрюмо огрызнулся Кичан. – Ты чего несешь?
- Не смог бы, - с некими нотками торжества протянул Малек. – А я бы смог! Веришь, смог бы! У нас ведь с ней чего-то такое намечалось, ну а потом ты появился, Рембо недоделанный, и все – положила Катерина болт. На меня и на наши отношения!
- Какие в бубен отношения, не было у вас никаких отношений, - Кичан осторожно подергал антенну, засунутую в проушины для навесного замка. Арматурный прут держал крепко. Пока еще крепко.
- Ты сам себе непонятного наворотил и на Катьку нависал. Ну а ей куда деваться, если вокруг никого? К этим?
Кичан несильно ударил мыском ботинка в дверь. С той стороны сразу забилось, заскреблось, хрипло заныло.
- Сука ты, Кичан, - выдохнул Малек, вытирая пот со лба. – Думаешь, что пуп земли, что тебе все и всегда обязаны! Просто потому, что в горячей точке побывал и стрелять умеешь. Да ведь ты же никто, ноль без палочки, в нормальной жизни ты нафиг никому не нужен со своей спецназовщиной! Катерина на тебе бы и не глянула в твоих говнодавах и убитом камке. А у меня за плечами юрфак, квартира была, на Лансере ездил, шмотки либо в Марк Спенсер либо в Том Тэйлор. Ну и как считаешь, кого бы она из нас тогда выбрала?
- Сейчас не «тогда». – Ответил Кичан.
Малька точно огрели по лицу, он мгновенно замолчал, лишь тяжело прерывисто дыша и поминутно смахивая выступающий на лбу пот.
Кичан выглянул из-за поребрика, ища хоть какой-нибудь просвет в пестром человеческом ковре. Просвета не было.
- Холодно. – Простонал Малек. Кичан вздрогнув, посмотрел в сторону напарника. Солнце над головой ощутимо пригревало, постепенно превращая рубероид крыши в удушливую коптильню. Голый по пояс, Кичан изнывал от жары.
- На, хлебни. – Он достал из рюкзака бутылку «Рене Мартин», механически подумав, что это половина его месячной зарплаты «тогда».
- Спасибо, - Малек сделал большой глоток и закашлялся. – Ты… Ты прости меня… Я это… попутал.
- Проехали. – Кичан закурил. С улицы невыносимо тянуло гнилью, и он надеялся хотя бы дымом перебить этот запах.
- Никакой я на самом деле не юрист, еле техникум закончил. Просто заело меня, что ты и Катька… Короче, прости.
Малек приглашающим жестом протянул бутылку Кичану, но тот отрицательно мотнул головой.
- Брезгуешь? – Улыбнулся Малек.
- Хрень не неси, мне еще стрелять придется. Жрать будешь.
- Не-а, тошнит. А вот рука почти не болит. Странно – вначале жутко болела, а сейчас только немного ноет.
- Это от коньяка. - Кичан вскрыл банку рыбных консервов и принялся жевать. Молча. Затих и Малек – лишь шарканье тысяч ног внизу да хлопанье, трепещущего на ветру, рекламного баннера нарушали тишину. Баннер висел на противоположной стороне улицы - на стене злополучного торгового центра, где они сегодня так неудачно «отоварились». Толян отстал, ему понравилась фотокамера на одном из стендов, и он, недолго думая, разбил витрину. Мозгов хватило, чтобы оклеить стекло скотчем и тихо выдавить, но он не предполагал, что в давно обесточенном здании сработает сигнализация. Казалось, Они сбежались со всего района, отрезав пути отхода – Кичан с Мальком только и успели, что забраться на крышу хрущевки напротив. Толян не успел.
- Какой сегодня день? – От голоса Малька, Кичан непроизвольно вздрогнул.
- Вторник, кажется.
- Нет, ты не понял. Число какое?
- А хрен его знает. – Кичан достал из кармана огромной сенсорный смартфон, еще один артефакт прошлого. Связи не было уже месяц - «роуминг» и «сотовый оператор» в этом новом мире превратились всего лишь в набор буквенных символов, но он упрямо таскал его с собой. «Тогда», Кичан не мог позволить себе приобрести такой телефон, как, впрочем, и множество других подобных «девайсов», сейчас бесполезным грузом, пылящихся на прилавках; теперь он наверстывал упущенное, хотя и понимал, что потерял немного.
Телефонный календарь показывал восьмое мая.
- Так завтра, что, День Победы? – Оживился Малек. – Здорово. Ты, когда маленький, с родителями на парады ходил?
- Я детдомовский.
- А я ходил, - продолжал рассказывать Малек. – Каждый год, каждое девятое мая. Флаги, транспаранты, генерал пузатый, потный весь какой-то. Ну и солдаты, конечно, куда ж без солдатов. Ты ж ведь тоже солдат, может и ты там где-то…
Кичан хмыкнул.
- А, ну да, - Малек снова блаженно улыбнулся. – И еще песня. Обязательно. «Этот День Победы
Порохом пропах, это праздник сединою на висках. Это радость со слезами на глазах»…
На этих словах, Малек закашлялся, изо рта пошла кровь. В дверь снова забили-затарабанили, проушины угрожающе заскрипели на старых гвоздях.
- Вот суки, неймется им. – Малек каркающе засмеялся. Кичан лишь крепче сжал цевье «Сайги», с тревогой поглядывая на дверь.
- Завтра «Их» День Победы. Только вместо пороха, вонь мертвого мяса, а вместо слез - гной в пустых глазницах. А мы… А мы в жопе, Кичан. По самые уши.
Малек снова закашлял и замолчал. День постепенно догорал, роняя багровый нарыв солнца за прямоугольники высоток. Длинные тени впечатывали двоих людей в рубероид крыши, окутывая долгожданной прохладой.
- Как стемнеет, будем сваливать. – Кичан по максимуму освободил рюкзак Малька, до отказа забив свой. - Ночью эти падлы плохо ориентируются, есть шанс. Спустимся по веревке в окно квартиры, а там по-тихому и на улицу. Дворами, не спеша, без дерганья – не успеем оглянуться, как уже и дома.
- Дома, - прошелестел Малек. – Ты думаешь, у нас получится?
- А чего тут получаться? – Деланно удивился Кичан. – Вот когда в Абхазии, я под минометный обстрел попал, вот тогда думал, что хрен у меня чего получится, кроме как склеить ласты. И ничего, выкрутился.
- Мне уже лучше, - при каждом слове, у Малька из носа и рта шла кровь. Белки расширенных глаз порэпало трещинами лопнувших сосудов. – Рука и не болит уже.
Рука вокруг укуса почернела, опухла, натянув кожу как барабан.
- Ну вот и хорошо. – Кивнул Кичан. – Ты лежи пока, загорай, а то нам еще топать, рюкзаки эти пхнуть.
- Скажешь Катьке, что я ее любил.
- Сам ей и скажешь. Отдыхай, давай, недолго осталось.
Малек прикрыл глаз и, казалось, задремал. Кичан закурил.
Темнело.
Кичан думал о том, что план побега не более чем самообман, что Тем, внизу, пофигу на темноту, на холод, на снег, дождь, жару - Им все пофигу. Что с Мальком на руках и двумя рюкзаками за спиной, далеко он не уйдет. Но еще он знал, что там, за городом, в поселке, его ждет человек, которому он не безразличен. Всю жизнь, до него не было дела никому, и он отвечал всем той же монетой. Сейчас расклад поменялся. Стоило попробовать
- День Победы. – Кичан неожиданно для самого себя произнес это вслух. Провел языком по зубам, точно пробуя фразу на вкус. И произнес ее еще раз. После произошла еще более удивительная вещь для Кичана. Он запел. Не по приказу, а просто так. Первый раз в жизни – просто так.
На дверь в очередной раз посыпались удары. Один из ржавых гвоздей проушины лопнул.
Издав хлюпающий звук, задергался-заизгибался Малек, беспорядочно дергая руками и ногами. Кичан снял «Сайгу» с предохранителя.
Дверь дыбилась, как живая, еще один гвоздь «приказал долго жить».
Малек резко встал, голова его висела под неестественным углом. Кичан, продолжая петь, поднял винтовку, поглаживая спусковой крючок, прицелился напарнику в перекособоченный затылок.
Ведущая на крышу, дверь с громким треском распахнулась.

Глава 1
В те времена, о которых не помнят даже многие драконы, стояла могучая, обнесённая неприступной стеной, крепость. С ещё более глубокой древности владел ею, а также окрестными землями род Вилджимов, некогда уважаемый, большой и богатый, но постоянные распри среди представителей этого рода привели к тому, что в нём осталось лишь два представителя. Юный лорд Аней не выделялся особым военным искусством, хоть и был неплохим стратегом и дипломатом. В бой он не рвался, фехтовал из рук вон плохо, сам был невысок, худ, тёмно-русые волос закрывали глаза – так было легче вести переговоры, ведь сколько раз глаза выдавали ложь? Благодаря богатству и владением фамильной крепостью он был весьма популярным среди дам, однако своей популярностью он не пользовался, так как уже давно обещал брачный союз роду Хесель с их младшей дочерью Далией. Говаривали, что на их свадьбу, которая должна была состояться через месяц, собирается прибыть делегация драконов – в Анее текла их кровь – его мать, покойная княгиня Веилигинья Вилджим, была дочерью дракона и человеческой женщины.
После смерти родителей Анею досталась не только крепость и большие богатства, но огромное количество недругов, для которых его владения были лакомым куском. И самым главным его врагом был Аленол Вилджим принадлежавший к другой «ветви» генеалогического древа Вилджимов. Отличаясь жадностью, острым умом и жаждой мести за изгнание, он постепенно уничтожал своих родственников. Не раз пытался устранить и Анея, но тому способствовала удача и он оставался жив, в отличие от наёмных убийц. Так и не добившись своего, Аленол надолго исчез.
Шли дни…
***
Шли дни, приближалась свадьба, обещавшая объединить два знатных рода – лордов Вилджимов и князей Хеселей. До свадьбы оставалось четыре дня, когда прискакал гонец с южных уделов – вдоль границы прошло войско в три тысячи человек пехотой и около пятисот конницей, но прошло мимо, не нарушая границы. Аней приказал усилить дозор – южная граница была наиболее пригодная для внезапного нападения, так как пролегала в огромном лесу. Шагающие мимо армии были в порядке вещей – войн давно уже не было, но знатные дома часто вели борьбу за богатые земли, при этом, не портя друг с другом отношения. Бывало, лорды рода Мерайсебуль пировали вместе с князьями рода Персиваль, в то время как их люди сражались насмерть друг с другом из-за ничего не значившего клочка земли, на котором не было ни людей, которые платили бы налоги, ни зверей, на которых можно было охотиться, ни плодородного чернозёма. Но этот отряд потревожил Анея, так как к нему на свадьбу съезжалось множество знатных гостей, безопасность которых он должен был обеспечить.
«Знамёна, геральдику, что-нибудь проливающее свет на то, чьё это войско, ты видел?» - спросил Аней гонца и разведчика в одном лице.
- Ничего, мой лорд - ни геральдик, ни знамён у них нет.
- Наёмники?
-Не знаю, мой лорд.
- Ладно, иди.
- Мой лорд, мне кажется надо быть ко всему готовым — сказал наставник Анея — Гетрунс Валькул, стоящий до этого в тени, которую отбрасывало пламя камина.
-Я тоже так считаю. Отправляюсь в северные уделы и набери сотню-полторы ополчения — стены Вилджтауна крепки, но двум сотням наёмников может понадобится помощь в его обороне. Двух дней должно будет хватить.
- Да, мой лорд. Я соберу столько воинов, сколько смогу.
- Я знаю Гетрунс, я знаю. Можешь идти.
Скрипнули дубовые двери и лорд Вилджим ненадолго остался один.
***
Аней был ввергнут в раздумья:
Порой мимо границ его земель проходили стотысячные войска, так как два ближайших государства – Фонаун и Веспуль – воевали уже около двухсот лет, хотя это больше напоминало не полномасштабную войну, а демонстрацию силы — войска вставали лагерем по разные стороны реки Керелия, изредка вступали в бой, но это были лишь локальные стычки. Но тогда его отец был спокоен, так как его земля была слишком мелкой сошкой для обоих «гигантов». Теперь, когда отца уже не было в живых, Аней переживал – чутьё никогда его не подводило. Вилджтаун был неприступной цитаделью, способной выдержать осаду многократно превосходящего войска, даже три десятка человек могли отражать атаку пяти сотен - ступенчатая конструкция стен крепости не позволяла использовать осадные башни и лестницы; широкие стены позволяли строительство пяти врат, что делало использование тарана очень трудоёмким занятием; лес, обступающий плотным кольцом крепость, очень сильно затруднял использование катапульт; камень с Драконовых гор придавал стенам несокрушимую прочность; особое строение бойниц помогало вести лучникам огонь со стен, не боясь вражеских стрел - в общем, крепость, принадлежавшая тысячи лет назад королевству Даурион, верно служила дому Вилджимов. Но даже она могла пасть при грамотной осаде и наличие у противника сильного мага.
- Ты чем-то обеспокоен, дорогой?
Слова Далии вырвали Аней из лап тревожных мыслей:
- Нашей свадьбой, любимая - холодно ответил он.
- Только ли этим? - спросила Далия, не обращая внимания на его холодный тон.
- Только этим, только этим - ответил он, всем видом давая понять, что свадьба интересует его в меньшей степени, чем дурное предчувствие и шагающий под боком отряд.
Далия, фыркнув и хлопнув дверью, вышла
.
***
Прошло два дня. Два часа оставалось до свадьбы. Неопознанное войско исчезло так же внезапно, как и появилось. Гетрунс вернулся во главе отряда из двух сотен солдат ополчения. За час до свадьбы землю накрыла огромная тень – дракон Альдунаил, дед Анея, спикировав, приземлился на главной площади Вилджтауна и превратился в рослого крепкого блондина.
Он по-отечески обнял Анея, сказав:
- Да не изведётся драконья кровь в жилах твоих детей.
-Да не погаснет пламя того, чья кровь будет течь в их жилах - ответил Аней.
- Она феникс? - спросил дракон.
- Да, о моя кровь и пламя.
- Любят нас сии представительницы этой хитрой расы» - сказал Альдунаил: - Особенно тех, в ком есть и драконья, и человечья кровь.
- Любят - согласился Аней — Вот только мы не всегда любим их.
- Я понимаю, Аней, что тебе несколько претит эта свадьба, да и я был против неё, но твой отец, ты же знаешь, давно добивался союза с домом Хесель и ещё десять лет назад договорился о свадьбе.
***
Он шёл с северной стороны города, держа под руку мать Далии – Зеилину Хесель. Она шла с южной стороны, ведомая Альдунаилом. Они встретились. Их руки соединили. Альдунаил и Зеилина связали вмести две ленточки – синюю и красную, собрались обвязать руки Далии и Анея, но их прервал Гетрунс:
- Мой лорд, мы в осаде. Предводитель врага вызывает тебя на стену крепости для переговоров.
- Значит, я иду туда. Прости Далия, я там нужнее.
-Я присмотрю за ней - сказал Альдунаил.
Среди гостей началась паника, которую прекратила Зеилина, бывшая от природы властной женщиной. Воины, созванные громом труб, бежали на стены строиться. Оглушительно ревели дети и причитали женщины.
***
- Кто вы, что смеете осаждать мои законные владения? - крикнул Аней, поднявшись на стены.
Армию осаждающих нельзя было назвать огромной, но она определённо получила подкрепление, после того, как была замечена на южной границе – числом около семи тысяч пехотой и семисот конницей – люди стояли под стенами Вилджтауна. Как и раньше на их кожаных доспехах - лат, кольчуг, стальных панцирей и другой тяжёлой брони не было - не имелось нашивок с геральдикой. Внешне осаждающие напоминали больше разношёрстную толпу вооружённых людей, чем армию. Да и вооружены были, по большей части, вилами, топориками, простыми луками. Последним штрихом было то, что большинство солдат этого «войска» составляли калеки и прокажённые. Конница оставляла чуть лучшее впечатление, но во многом благодаря хорошим вороным коням.
- Мы вольное братство, ведомое целью вселить свет в сердца людей - отвечал хор голосов на слова Анея.
Гетрунс поперхнулся, давя смех – эти ободранцы могли вселить в сердца людей что угодно, но только не свет.
- Если вы служите свету, то почему осаждаете мою крепость? - властно спросил Аней, жестом отдавая приказ оруженосцам принести кольчугу и клинок.
- Стены этой крепости укрыли дракона - служителя тьмы – но драконы-полукровки не менее противны нам. Не думайте, что нас так мало, мы лишь передовой отряд, составляющий лишь сотую процента от остального войска, что скоро прибудет сюда - последние слова были бессовестной ложью – армия в несколько сот тысяч воинов не могла пройти незаметно.
- Чего вы хотите? - спросил Аней.
- Выдачи чистокровного дракона и припасов для дальнейших походов - ответил ему хор голосов.
- Будет вам и дракон и припасы - усмехнулся Аней.
Что вы делаете, мой лорд? - спросил Гетрунс.
- Хочу выдать им дракона. Зови Альдунаила - ответил Аней.
Гетрунс по лицу своего лорда понял замысел и, поклонившись, ушёл
***
Альдунаил взошёл на стен, окинул взглядом осаждавших, ухмыльнулся:
- Так это вы хотите получить дракона? - спросил он.
- Спускайся вниз, выродок - был ему ответ.
- Спущусь, но не пожалейте потом об этом - ответил он, теряя человеческое обличие.
Осаждающие быстро отреагировали на появление дракона в небе…
***
Альдунаил взмыл в небо, полыхнул огнём, но даже те, кто превратился в живой факел не вскрикнул, а стойко принимал смерть. Но на самом деле огненный смерч причинил осаждающим не особо много урона, словно были на них не кожаные стеганки, а сверкающие латы. А то, как мужественно выносили муки умирающие и раненые, было не свойственно сброду, вооружённому хоть бы чем, а благородным рыцарям, способным выйти не побоявшись смерти в одиночку против сотни противников.
Несколько сот стрел взмыли в небо, но только десяток клюнул драконову чешую, но ранить они не могли.
Альдунаил вновь выдохнул огненную бурю на толпившихся у стен людей – снова никто не издал ни звука боли. В третий раз – пара десятков оборванцев, загоревшись, понеслись в сторону стены…
***
Аней не успел понять, что произошло - его оглушило, откинуло от стен и он не видел то, что произошло дальше. Не видел, как оборванцы, превратившись в рослых умелых солдат закованных в броню с изображением птицы-феникса пожирающей дракона – геральдического знака Аленола Вилджима – феникса-полукровки – рванули в проломы в стенах. Не видел, как храбро сражались его люди в уже заведомо проигранной битве. Как защищал его тело Гетрунс, пока сам не пал на землю, оглушённый ударом тяжёлой дубины – лишь фамильный шлем Вилджимов - подарок отца Анея -спас ему жизнь. Аней не видел, как заговорённые стрелы пронзили крылья Альдунаила, как он продолжил сражение на земле, перерубив не одну сотню врагов, но и сам, в конце концов, пал.
Но он всего этого не видел и не мог ничего изменить...

Мясо они раздобыли свежее, от хорошей скотины – хозяевам даже жалко было его отдавать. Коннели усмехнулся, вспомнив их лица. Старик лет семидесяти и целый выводок голодных детей смотрели на гвардейцев, как на своих кровных врагов. Забавно, если учесть, что отряд отправлялся в самоубийственную миссию, которая могла решить исход всей войны…
- Дурачки, - пробормотал солдат. – Еще потом благодарны будут…
Что-то прошуршало в кустах, и гвардеец насторожился. Вынув штык-нож, Коннели на карачках подкрался к густым зарослям и ткнул их острием клинка.
Он даже не успел понять, что произошло. На рядового рухнула вонючая, разлагающаяся масса, некогда бывшая живым человеком. От одуряющего запаха Коннели чуть не потерял сознание. Вонь всегда предшествовала появлению жмуров, но здесь, в джунглях, она стояла везде. Мертвяк разинул пасть, намереваюсь укусить солдата, и рядовой отчетливо разглядел свалявшийся черный язык и ряд сточенных гнилых зубов. Изо рта твари несло хуже, чем из городской помойки.
- Выродок! – прошипел солдат и ударом рукоятки ножа раздробил жмуру лоб. На лицо гвардейца полилась гнилая жидкость, лишь отдаленно напоминающая кровь, и тот завопил от отвращения. Отпихнув противника в сторону, Коннели начал отплевываться и стирать с физиономии черные ошметки. Жмур радостно агукал и тянул к солдату руки, но никак не мог подняться – даже слабый удар о землю сломал мертвяку ноги. Брезгливо сощурившись, гвардеец встал во весь рост и сапогом раздавил голову твари. Под ступней громко чавкнуло, визг и стоны прекратились.
Кусты снова зашуршали и явили взору Коннели капитана Дрейка. Он неумолимо приближался к рядовому, крепко сжимая рукоятку тесака.
- Что, черт возьми, произошло? – процедил капитан. Переговорное устройство в его маске лишало голос каких-либо эмоций, но одновременно придавало ему грозности. Кастус Дрейк никогда не снимал дыхательного комплекта. Неосторожное обращение одного из новобранцев с зажигательной гранатой стоило капитану лица. Коннели не был тому свидетелем, но представлял, что под маской. И потому не удивлялся из-за того, что капитана никто и никогда не видел без ярко-желтых очков и респиратора.
Коннели подозревал, что дело не ограничивалось одним лишь уродством. Маска придавала Кастусу таинственности, а таинственность вызывала если не страх, то определенное благоговение среди солдат. Новобранцы видели в капитане прожженного одинокого волка, вышибавшего жмурам мозги щелчком пальца в лоб. Они уважали его и боялись одновременно. И никто из них не хотел идти под командование столь крутого парня. Однако капитан на заявления о том, что он не более чем символ борьбы с мертвяками, отвечал, что не нуждается в помощи слабаков-новобранцев, а ведет в бой отряды закаленных ветеранов, которые знают свое дело и не боятся жмуров. В этих словах, как и в любых публичных выступлениях военщины, присутствовала доля лукавости: ветераны все же побаивались жмуров, но готовы были сражаться с ними до последней капли крови. А что еще оставалось делать? Империум, несмотря на постоянные запросы, не высылал подкреплений, а Арбитры вообще не хотели иметь никаких дел со Старым Городом. Расхлебывать эту мертвяцкую кашу приходилось солдатам Сил Планетарной Обороны, которые при всем желании уже не могли пожаловаться на отсутствие опыта борьбы со жмурами…
- Ходун, сэр, - доложил Коннели об очевидном происшествии. – Неожиданно напал из кустов.
- Я вижу, - глубокомысленно пробормотал Дрейк. – А ты помнишь, о чем я инструктировал вас перед выходом?
- Честно сказать, сэр, я пропустил ваши слова мимо ушей, - нахально улыбаясь, ответил рядовой.
Хоть лицо капитана и скрывалось за маской, по частым выдохам можно было догадаться, что он в холодном бешенстве. Быстрым движением отделив остатки головы жмура от еще подрагивающего тела, офицер быстро заговорил:
- Мы не должны привлекать внимания ходунов, а если это случится, постараться расправиться с противником как можно быстрее и тише. А ты устроил здесь целую ярмарку, с шутихами и фейерверками…
Из кустов снова послышалось угрожающее шевеление.
- Поздравляю тебя, Коннели, ты только что заработал экстра-приз в виде трех жмуров, - саркастично бросил Дрейк и взял тесак на изготовку. Но навстречу им вылез не мертвяк, а вполне себе живой Лекс Риппер, заместитель капитана. Гулко щелкая пальцами на протезе правой руки, он кинул короткий взгляд на Коннели и произнес:
- Ты что здесь делал?
- Убивал ходуна, сэр, - сказал Коннели. – И кстати, капитан только что задал мне такой же вопрос.
- Сильно расшумелись. Нужно уходить отсюда, пока жмуры не нагрянули. Быстро, - сказал Лекс. Повернувшись к Дрейку он заметил: - Кастус. Думаю, ты захочешь на это взглянуть.
Вернув оружие в ножны, капитан скрылся за своим заместителем в зарослях. Коннели тяжело вздохнул и тоже отправился вслед за Риппером.
Они передвигались сквозь джунгли короткими перебежками, изредка останавливаясь, чтобы оценить обстановку. Стояла гробовая тишина, лишь где-то вдалеке чирикала некая певчая птичка. Её голос казался столь же неуместен, как в своё время Коннели на призывном пункте. Рядовой с легкой тоской вспомнил то время. Когда он был молод и дерзок, грабил банки и жил на широкую ногу… до тех пор, пока не нарвался на собственность Синдиката. И ладно бы только это! Пытаясь сбежать, Коннели убил пять синдикатовцев, преследовавших его. Позже выяснилось, что трое из них были особами, приближенными к принцу Карлу. Приближенные королевской семьи – хуже жертв и придумать нельзя. Коннели проклял тот миг, когда решил встать на кривую дорожку грабителя, но еще больше он возненавидел принца Карла и его привычку брать родственников к себе на службу.
Конечно же, после такого-то шоу будущему рядовому было суждено подохнуть где-нибудь в промозглом переулке от рук киллеров. Но, как говорил папаша Коннели, выход есть всегда. И им стала имперская служба. Спрятав награбленное, незадачливый бандит отправился в призывной пункт и записался в Силы Планетарной Обороны. Это дало нужную протекцию от посягательств синдикатовцев на его жизнь, но полной защиты никто не гарантировал. Коннели уже начал подумывать о том, как бы потихоньку дезертировать, но война разрушила всего его планы.
Они называли это «Гниющей смертью». Иногда – «гибель, пришедшая с болот». Оба названия прекрасно подходили. По сути своей нестрашный вирус, попавший в слишком уж благоприятные условия для распространения. Если верить официальной версии, биологи, основавшие свою исследовательскую станцию на болотах (так сказать, ближе к природе), решили с его помощью воссоздать некоторые утраченные виды растений. А в результате – гибель миллионов ученых, работавших в джунглях, случайное заражение одного из городских водопроводов, а следовательно – проникновение вируса в жилые кварталы, тысячи гражданских жертв, паника, хаос… Все это могло бы показаться частью некого зловещего плана, если бы хоть кому-нибудь происходящее было выгодно. Все мгновенно стали заложниками ситуации. Самое страшное выяснилось тогда, когда СПО более-менее навели порядок в городе и утихомирили крикунов, возвещавших о приближении конца света. Вирус убивал лишь тогда, когда жертва была относительно здорова. Раненых и больных он заставлял гнить заживо и терять рассудок. Это и произошло с несчастными биологами, чьи лазареты оказались переполнены пострадавшими от несчастных случаев.
Мертвяки, жмуры, ходуны… Тварей можно было называть как угодно, суть от этого не менялась. Когда на исследовательской станции не осталось никого в живых, армия мертвецов двинулась в сторону Города. Иронично, как покусанные жмурами сами становились частью их неупокоенного воинства. Люди поняли это слишком поздно. К тому времени треть СПОшников уже присоединились к числу «обратившихся». И пока мертвецы с болот приближались к Городу, внутри него все еще продолжалась борьба с зараженными. Лишь ценой нечеловеческих усилий удалось полностью выжечь на корню эту дрянь. И все это благодаря капитану Кастусу Дрейку, сумевшему объединить и собрать вокруг себя самых выносливых и коварных бандитов Старого Города. Там, где у обычных солдат опускались руки, бандиты отбивались, словно стая взбесившихся чертенят. Единственное, что у них осталось после произошедшего мини-апокалипсиса, это собственная жизнь, и уж за неё они собирались драться до последнего вздоха. Губернатор не скупился на обещания: если СПОшники (половина подразделений которых уже составляли «новобранцы» капитана) также сумеют уничтожить тварей, идущих к Городу, то все бойцы будут до конца жизни обеспечены деньгами, шлюхами и всем, что они только пожелают.
Бои продолжались восемь месяцев. Солдаты образовали обширную линию фронта, об которую и разбивались волны мертвецов. Со временем, эта линия продвигалась от Города все дальше и дальше, уходя вглубь джунглей. Атаки ходунов стали слабее, большая часть армии мертвецов разбрелась кто куда. Этого-то Дрейк и боялся.
СПО разбились на небольшие отряды следопытов, чьей задачей стояло отслеживание и уничтожение оставшихся жмуров. Капитан сам возглавил один из таких отрядов, в который по какой-то странной случайности попал Коннели. До этого момента экс-грабитель старался отсиживаться за спинами своих сослуживцев, изобретая все более изощренные отмазки и стараясь не участвовать в особо жарких боях с мертвяками. По всей видимости, Дрейк посчитал, что талант рядового пропадает втуне и сам взял его под контроль. Нельзя сказать, что Коннели сильно этому обрадовался.
Они гоняли жмуров по джунглям еще четыре месяца, пока капитану все это не надоело. «Нам нужно собрать их в одном месте и одновременно прихлопнуть их тощие задницы!» - втолковывал он своим друзьям из экспедиционного корпуса Третьего Военно-Космического Флота Сектора Зеро. Их корабли по счастливой случайности (или благодаря божественному провидению?) вынырнули из варпа именно в этой системе. И имперцы очень удивились, когда их спросили, почему подмога так и не пришла. По словам адмирала Релиуса, никто её, собственно говоря, и не вызывал. Но существовали проблемы более насущные, чем не дошедший сигнал, поэтому всё мгновенно списали на возмущения в Имматериуме, который, вероятно, и поглотил астропатическое сообщение. Кастус очень обрадовался, когда услышал о прибывшем Флоте – возникшим преимуществом он собирался воспользоваться на полную катушку…
Они вышли на небольшую полянку, где уже собрались все члены их немногочисленного отряда. Кирстен, с болтающимся на ремешке огнеметом, усмехнулся и помахал Коннели рукой. Это был старый закаленный боец, один из самых матерых головорезов Гильдии Вольных Стрелков. Гильдия начала досаждать Синдикату практически со дня его основания. Для бандитов они были отлично организованы, и народ с Пятого уровня и ниже поддерживал их. В конце концов, в отличие от дешевых шестерок, нанятых Синдикатом, Стрелки не грабили мирное население, предпочитая вести полулегальный игорный бизнес, лишь изредка влезая в наркоторговлю. Синдикату оставалось лишь с этим смириться. Правда, были еще совсем отмороженные личности, пытавшиеся «поставить Гильдию на место», но обычно эти схватки заканчивались тем, что незадачливые бандиты бежали с поля боя, теряя на ходу патроны и оружие. Удивительно, как только капитан и Кирстен ладили друг с другом – ведь Дрейк некогда сам был синдикатовцем. Скорее всего, думал Коннели, они прониклись друг к другу неким подобием воинского взаимоуважения. После того, как старик увидел Кастуса, рубящего жмуров налево и направо, сомнений в храбрости и мужестве капитана у него больше не возникало. С другой стороны, Кирстен и сам был не промах.
На нагрудной пластине его брони в специальных ячейках покоились метательные ножи. Коннели однажды увидел, как этот седовласый боец в одиночку вынес два десятка жмуров, даже не дав им до себя дотронуться. Он действовал аккуратно, двигаясь отточено и изящно. Каждый нож находил свою цель – лоб противника. Кирстен ни разу не промахнулся. С этих пор Коннели на привалах старался не ложиться к старику спиной.
По правую руку от Кирстена, натянув бандану на глаза, храпел Фикс. Он был щуплым парнем лет шестнадцати от роду. Если бы не его телосложение и хитрость, вряд ли бы его взяли в команду. Лучшего разведчика, пожалуй, трудно было сыскать, во всяком случае, на этой планете. Однако у Фикса присутствовала одна странность – он ни в какую не признавал оружия. Вообще. Сколько капитан не уговаривал его, разведчик наотрез отказывался брать даже нож. «Оружием я оскорбляю мир, установленный Императором на Кафиссии», - отвечал Фикс, отчаянно мотая головой. В конце концов, Дрейку это надоело – если этот засранец отказывается от оружия, то пусть отбивается тем, чем сможет.
В тени под раскидистой кроной дерева устроился Картрайт. Как всегда он ухмылялся каким-то собственным мыслям и покуривал самокрутку. Коннели недолюбливал этого человека. Слишком уж Картрайт был неясным. На каждый вопрос у него находился встречный, а про многочисленные нарушения субординации и говорить не стоило. Но Дрейк ни разу не подвергал сомнению его боевые качества. Рельефные мышцы, широкие плечи и звериная выносливость послужили основной причиной, по которой капитан включил Картрайта в отряд. И все же Коннели считал, что этот комок загадочности сыграет с ними злую шутку, рано или поздно.
С поляны открывался вид на долину. Большая часть местных джунглей представляли собой один большой зеленый ковер, с прожилками рек и лужами застоявшихся озер. Над деревьями клубился густой пар. Откуда-то издалека раздавался шум воды – водопад пел свою веселую и беззаботную песенку. Как жаль, думал Коннели, что для веселья сейчас время не очень удачное.
Лекс протянул правую руку и металлическим пальцам указал вдаль:
- Вон. Ты видишь то же, что и я?
Лейтенант и капитан полминуты смотрели на горизонт. Вдруг Дрейк выдохнул:
- Пресвятой Бог-Император… Это то, о чем я думаю?
- Поселение. Прямо посреди джунглей, - кивнул Риппер. В его блестящих серых глазах Коннели уже давно разгадал обожание, смешанное с некой долей фанатизма по отношению к Дрейку. Капитан спас ему жизнь и принял как лучшего друга – да, определенно было за что любить. Лейтенант подчинялся Кастусу беспрекословно, понимал его с полуслова и поддерживал во всех спорах с начальством. Однако, как считал Коннели, он скорее боготворил сложившийся в его воображении идеал, а не живого человека. И стоило капитану сбросить маску благодетеля, спасителя и героя, как Риппер тут же озлоблялся и пытался вернуть Дрейка к устоявшемуся modus operandi.
Капитан задумчиво постучал кулаком по каске (жест, который он, видимо, перенял у одного из героев пикт-комедии про героев-гвардейцев, уничтожающих Орков в туалетах, на привалах и даже во время массового купания в сквиговом дерьме) и повернулся к отряду:
- План меняется.
Картрайт, оторвавшись от папиросы, прокуренным голосом произнес:
- А он у нас был?
Дрейк, как всегда, просто проигнорировал его вопрос. Он достал из кармана голокарту, и Коннели тут же почувствовал легкую зависть – «друзья» капитана доверили ему свою самую дорогую игрушку. Такое устройство он как-то видал в старой имперской энциклопедии. Оно активировалось по нажатию клавиши и давало трехмерное изображение местности со спутника, если таковой был. В данном случае, данные передавали сканеры с кораблей Флота. Изображение испещряли линии с нанесенными на них координатами. Даже рядовой смог бы вызвать авиаудар, пользуясь этой штукой.
Кастус сделал увеличение на их нынешней позиции и продемонстрировал результат солдатам:
- Сейчас мы находимся здесь, в паре километров от того поселения. Странно, конечно, почему оно не нанесено на карту, но не в этом дело. Хорошая новость – нам не придется собирать всех жмуров на открытой местности и с голой задницей вступать в сражение. Мы можем занять оборону в тех укреплениях и просто отстреливать гадов со стен. Стрельба должна привлечь еще больше мертвяков. И как только они соберутся – вызываем бомбардировщики и сматываемся отсюда. И если эти твари правда как-то связываются друг с другом, то мы можем уничтожить их ВСЕХ в одном единственном бою.
После некоторого молчания Кирстен заметил:
- Капитан, мы что, должны были сражаться ними на открытой местности? Довольно странная тактика…
- Я сообщил, что это самоубийственная миссия. А то, что нас вместе с жмурами накрыло бы бомбардировкой… это детали…
- А вы, сэр? Где гарантия того, что все мертвяки были бы уничтожены? – удивился Фикс.
Дрейк, по всей видимости, сжал под маской губы и с несколько обиженными нотками в голосе произнес:
- Я просто надеялся на лучшее.
Риппер довольно хохотнул и процитировал:
- «Риск – благородное дело», да, Кастус?
Капитан покачал головой, встал во весь рост и уже командным голосом сказал:
- Отряд, приготовить оружие! Через минуту выступаем!
Коннели нехотя поднялся и проверил свой карабин. Сняв оружие с предохранителя, рядовой проследил, как это же сделали остальные. Картрайт выбросил папиросу и приготовил пулемет, Кирстен взял огнемет в руки, а Фикс почесал кулаки. Лейтенант и капитан же ограничились проверкой остроты клинков.
В таких условиях, как джунгли, отлично зарекомендовавшее себя в городских боях лазерное оружие становилось совершенно непригодным. На более-менее открытой местности лучом можно было мгновенно сжечь жмура – от перепада температур их плоть не выдерживала и взрывалась. Но заросли диктовали свои условия – через листву лазер мог не пробиться, сжигая лишь деревья и зелень, поэтому во время боевых действий за пределами Города кафиссийцы переключились на архаичные автоматы и пулеметы. Только Коннели предпочел оставить при себе свой карабин.
И снова отряд бросился в распростертые объятия джунглей, вздрагивая и останавливаясь при каждом постороннем шорохе в листве. Мошкара и москиты донимали и без того дерганого Фикса – шея бедного солдата покрылась красными пятнами, а лицо обрело цвет прокисшей сливы. Казалось, он вот-вот заплачет. Риппер с помощью мачете прорубал путь вперед, за ним следовал капитан, затем Картрайт и Кирстен, предпоследним плелся Фикс, а замыкал цепочку Коннели. У рядового появилось чувство, что кто-то постоянно смотрит ему в спину, но он списал это на обыкновенное волнение.
Через сорок минут они, наконец, достигли ворот поселения. Солдат встречала холодная белизна тщательно отполированных стен. Фикс хотел издать возглас удивления, но капитан осадил его. Убрав тесак в ножны, Дрейк постучался. Неожиданно в абсолютно гладкой стене открылась ниша, из которой на солдат уставился красный глазок сканера.
- Назовите свое имя, фамилию и ID, - произнес бесстрастный механический голос.
- Старая система. Остатки от бывших хозяев, - прошептал капитан и громким голосом добавил: - Капитан Кастус Дрейк, Одиннадцатый полк СПО Кафиссии V.
- Внимание! Профиль не найден. К вам немедленно будет выслана охрана! Если вы вооружены, то, пожалуйста, воздержитесь от насилия.
- Ну вот, - вздохнул Лекс и озвучил то, о чем сейчас думали, пожалуй, все члены отряда, - так много для эффекта неожиданности…
Завыли сирены, ворота откатились в сторону и навстречу солдатам вышли четыре человека в белой броне, вооруженные автоматами.
- Твою мать, капитан, а хозяева-то еще здесь! – прорычал Картрайт, но тут же заткнулся, как только деловитый охранник приставил к его лицу дуло оружия.
- Да, я заметил, - пробормотал Дрейк. Солдат мягко разоружили и завели им руки за спину. Никто не сопротивлялся. Когда процедура «умиротворения» была закончена, командир охраны поднял щиток шлема и, грозно взглянув на гвардейцев, спросил:
- Вы есть откуда прийти?
Поначалу Коннели даже не понял, о чем их спросили и спросили ли вообще. Но когда до него дошел смысл сказанного, то он улыбнулся, стараясь как можно яснее продемонстрировать свои дружелюбные намерения, и ответил:
- Мы из СПО, сэр. Пришли вам помочь с… э-э-э… вредителями.
Охранник насупился и снова сказал на своем птичьем языке:
- Не знать никакой СПО. Вы кто такие есть прийти?
- О чем, черт возьми, он говорит? – тихо спросил Дрейка лейтенант.
- Я думаю, они провели очень долгое время в изоляции. Первые колонисты. Вот уж повезло так повезло… - мрачно пробормотал капитан.
- Молчать! – вдруг завопил охранник и, подозвав одного из своих подчиненных, приказал: - Отвести они к великий старейшина.
Солдат взяли за плечи и повели. Картрайт постоянно кидал на охранников полные злобы взгляды, но те никак на это не реагировали. Коннели подобрался поближе к Дрейку и спросил:
- Вы можете объяснить мне, что здесь происходит?
- Ты с историей знаком? – поинтересовался капитан и, по выражения лица Коннели прочитав ответ, заговорил: - Первая колония на Кафиссии возникла очень давно. У первопоселенцев тогда еще были системы СШК… про них тоже не слыхал? Системы Стандартных Шаблонных Конструкций помогали колонистам обосноваться на новом месте, построить некое подобие цивилизации – и все это из любых подручных предметов. Много позже, когда Империум приводил планету к Согласию, колонисты начали объединяться и строить Города, в которых сейчас живет подавляющее большинство населения планеты. А эти, судя по всему, остались в стороне – за столько времени они так и не вышли за рамки простой коммуны. С орбиты их не засекли, а поселенцы просто не потрудились лишний раз дать о себе знать. Тупые дегенераты. Надеюсь, хоть этот «старейшина» будет чуточку умнее…

Вчера я был монахом в Храме. Одним из тех, чья жизнь была предопределена еще при рождении. Одним из тех, кто по долгу нес тяжкий груз клятв и обещаний – не просто слов, а сложного переплетения моральных и жизненных принципов с законами и уставами нашего Ордена. Был учеником и братом. Все мы – братья, слуги одной цели, одной веры и одного Бога.
Вчера я проснулся от жуткого кошмара, весь в поту. Мое сердце не знало, куда ему деться, и бешено колотилось в груди, пытаясь вырваться из плена. Мои пальцы бессмысленно блуждали в волосах, как будто это могло меня успокоить. Глазами я искал любые подтверждения того, что это наконец-то реальность, а не снова сон во сне, и что меня сейчас не утянет в черную бездну, как десятки раз до этого.
Вчера я не знал, что делать. Все вокруг суетились и бегали, толкались, сталкивались и перекрикивались. Они и я вместе с ними искали пропавшего наставника – или его тело – но так и не нашли. В его комнате были одежда и следы крови, но никакого намека на то, куда подевался сам наставник. Мы не знали, что делать и думать, только строили догадки и ждали, когда мудрецы решат, как поступить дальше.
Мы бродили по коридорам, прислушиваясь к каждому шороху. Ходили в саду, ища возможные следы в траве. Шатались туда-сюда по двору, как будто ответ мог сам собой появиться или войти в ворота и во всем сознаться. Мы были шокированы.
Пустые комнаты, тяжелый воздух, мертвая тишина в обед.
Брат Кирт предположил:
– Это убийство, точно говорю вам, убийство.
– Да… столько крови… – шепотом кто-то поддержал.
А брат Натан, сидящий напротив, не выдержал и ударил деревянной ложкой по столу, от чего подскочила вся посуда, и рассыпался рис из плошки, к которой еще не притронулись.
– Нет! Наставник жив. Он мудр. И силен. Он справится!
Мысленно с ним согласился. А иначе и быть не может. Человек, способный во всем, учивший каждого из нас, не мог так легко сдаться или погибнуть. К тому же, кто, если не наш наставник, наш брат Грисом, смог бы защитить древнюю реликвию?
За соседним столом перешептывались и подозрительно смотрели на других монахов.
– Кому могло это придти в голову?
– Кому вообще это могло понадобиться?
И слухи, слухи, слухи…
Вчера я слушал их, но не вмешивался. Кто бы чтобы ни сделал, факт есть факт, и я просто ждал дальнейшего развития событий. Вот такое было вчера утро в Храме высоко в горах, куда очень редко ступает нога путешественника. А мы тут просто живем, охотимся на зверей, спускаемся вниз, в поселение, чтобы обменять шкуры и закупить продуктов, учимся, тренируемся. Каждый день как предыдущий, в молитве и службе.
Я был одним из тех, кто только-только закончил азы и уже готов был самостоятельно что-то сделать. Вчера я был охотником. Молодым, недостаточно опытным, амбициозным и готовым бежать на край света. Я готов был даже нести вести самим Серым Братьям о том, что в Храме невесть что творится, и уже бесследно исчез брат Вараг!
Это было похоже на разворошенный муравейник. Беспорядочное мельтешение, бессмысленные действия, нарастающая паника.
Потом мы узнали, что и реликвия тоже исчезла. Была – и нет! Артефакт, хранимый в нашем Храме больше трех ста лет, пропал так, словно испарился. Никто ничего не видел и не слышал, никто ничего подозрительного не заметил. Все худшие подозрения, все тайные страхи вдруг ожили, поднялись из глубин душ и читались в глазах братьев. Словно на нас обрушился град, а мы оказались совершенно неподготовленными, не смотря на то, что готовились. Но мы не собирались сдаваться.
Вчера мы были охотниками, высланными в поисках следов. Они были опытными мужчинами, не один год проводившие в лесах по несколько дней, а то и недель, охотившиеся и убивавшие, следопыты, способные выследить все, что ходит по земле. А я был обузой, молодняком, на который не хотели тратить время и силы. Они – команда, неоднократно уже действовавшие вместе. Я – одиночка, а мой новый напарник и еще пара молодых охотников остались в храме, у них было другое поручение.
– Возвращайся, мы и без тебя справимся, – сказали мне старшие.
– Там ты будешь нужней, – похлопали меня по плечу, будто я сейчас нуждался в утешении.
– Мы скоро вернемся! – крикнули они, уходя.
Я молчал, смотря им в спины. Молчал, когда вернулся в Храм и понял, что это было зря.
Вчера я от злости ударил кулаком в стену. Вчера я не был нужен нигде.
Что-то звало меня обратно. Тогда я решил сделать по-своему. Впервые поступить так, как сам считаю нужным, а не по указу и не по уставу. Я пошел по следу старших охотников, следовал за ними, пока солнце не зашло. Это были еще знакомые мне места, но ночевать одному здесь было страшно. Еще страшней был только сон, преследующий меня чуть больше недели.

…мне опять снились кошмары, липкие и душащие, где реальность смешивалась с нереальностью, память тесно переплеталась с вероятным будущем, и звучали слова, то громкие, то тихие, то ли призывая, то ли отвергая, звенели и громыхали, как гром в жуткую грозу, назойливо жужжали роем где-то в глубине сознания, и чем дальше я бежал, спасаясь от звуков, тем глубже окунался в вязкую пелену, жадно поглощающею меня и давящую вспышками прошлого, образами будущего, чего-то далекого и неясного, раненного и сипящего с окровавленным ртом, чего-то, тянущего ко мне руки, а после мгла все заволакивала и развеивалась, унося с собой что-то мелкое, ничтожное и стонущее, пуская в сознание новые кошмарные видения и чужие, такие далекие, но отчетливые, то зовущие, то прогоняющие, звенящие и громыхающие голоса…

На заре я до боли сжимал кулаки, смотря на то, что осталось от места, где остановились на ночлег охотники. Смотрел на их до неузнаваемости изувеченные тела, на землю, которую словно выжгло, на так и несобранные вещи. Полумрак скрывал детали, смазывал очертания. Но я все равно видел их пустые глазницы, скорченные лица людей, умерших так быстро, что они не успели выхватить охотничьи ножи. Так и остались они, разодранные, лежать на плащах.
Что я чувствовал? Холодное прикосновение легкого ветра, каплю пота, стекающую по виску. И предательское равнодушие.
Я опустился на колени, губы шептали привычную молитву, но мысли… мне казалось, что я где-то это уже видел. Мысли крутились вокруг этого, мне почему-то было страшно, но я все равно пытался вспомнить. Пытался ухватиться за убегающий образ.
Тщетно.
Мне было стыдно, я был напуган, не способен дочитать до конца молитву за упокой души. Бессмысленно смотрел впереди себя, перед глазами – пелена воспоминаний со сна, а потом как рукой сняло. Все ускользнуло, опять. Все, кроме одного. Передо мной, на расстоянии в пару метров, тлел уголек. Там, под золой, виднелось красное свечение…
На заре я спешно пошел дальше. Хотел догнать тех, кто совершил страшное преступление.
Вскоре я нашел их. Трех людей, одетых в балахоны, и одного охотника, связанного по рукам и ногам. Они говорили, каждый – свою речь. Каждый произносил свои слова. Шепот и гром. Змеиное шипение, шипящий звук, словно стоящая за плечом смерть. Обрывистые, громкие слова, скатывающиеся с горы камни. Они звучали то громче, то тише. От них бросало в дрожь. Они пугали. Завораживали. Заставляли вслушиваться. Я знал, какое будет следующее слово. И еще одно. И еще…
Это было жертвоприношение.
На заре я натянул тетиву и выпустил стрелу в одного из них.

А сейчас я – убийца. У моих ног тело. Минуту назад это был опаснейший противник, бежавший на меня с кинжалом в руках, потому что я промахнулся, не попал в него стрелой. Добежал, рассек лезвием воздух, пропустил удар в шею и замертво упал.
– Альберт? – обращается ко мне другой человек.
Я все так же смотрю в лицо мертвого. Это священник, пропавший вчера – брат Вараг. Подступает тошнота.
– Ты совершил убийство, Альберт, – говорит знакомый голос.
Убийство?
И не одно. Но никогда раньше не убивал человека. Человека… никогда не поднимал руку на существо, любимое Богом. Никогда. Тем более – своего брата. Человека, учившего моих братьев, того, кто всегда был рядом.
Поднимаю глаза, голова кружится. Смотрю на приближающегося. Он медленно откидывает капюшон.
– Понимаешь? – спрашивает он, смотря мне в глаза.
Понимаю. Не в силах ответить, просто киваю. Да, понимаю. Меня бросает в холод, я теряюсь, чувствую, что земля уходит из-под ног. Отступаю назад, упираюсь в дерево.
Ничего я не понимаю, отказываюсь в это поверить.
– Присоединяйся к нам, Альберт, – говорит он.
Мой друг, друг, которого я вижу в кошмарах, которого я безрезультатно пытался найти. Он не спеша приближается. Задыхаюсь, ловлю ртом воздух. Я не верю в то, что здесь происходит. Просто не верю. Не в это хладнокровное предательство всего, ради чего мы жили!
Закрываю глаза и молю про себя Бога, чтобы это все оказалось кошмаром. Еще один ужас, плод моего воображения. Это не реально, этого не может быть!
Лук падает на землю.
– Ты нужен нам.
Холодный голос, как сталь, режет слух, режет по сердцу. Открываю глаза.
Он протягивает руку. Человек, с которым я вместе рос, вместе учился, охотился. Мы вместе прошли огонь и воду, прошли испытания, стали не просто монахами в Храме, не просто друзьями, мы были как родные братья. Обещали друг другу всегда помогать и быть вместе до самой смерти. Вместе. Он же обещал… и давал те же клятвы перед Богом, что и я…
– Пойдем, Альберт.
Нет. Не хочу. Робарт, что же ты наделал? Хочу сказать, спросить. Хочу понять, но не могу, в горле застрял ком. Я просто стою истуканом, несчастная жертва обмана, безвольный, неспособный принять решение. Преданный человек, верующий в идеалы и высшую справедливость. Что мне делать, Бог? Снова совершить убийство и остановить безумие, чтобы защитить артефакт, защитить мир? Или и дальше слепо следовать клятве не причинять вреда своим братьям?
Законы смешны, когда они противоречат себе.
– Ну же. Пойдем! Это твой шанс! Ты один из нас, Альберт. Не стоит этого отрицать. Пойдем. Ты увидишь мир истинным.
За его спиной человек в изголовье алтаря убивает связанного. Кинжал по рукоять вошел в его сердце.
– Ты тоже слаб, Робарт, – говорит убийца.
Все происходит слишком быстро. Я успеваю только оттолкнуться от дерева и схватить друга за плечи.
– Здесь нет места дружбе! – последние слова, что услышал мой брат, Робарт. Он все так же смотрит на меня. В ответ он лишь выдыхает воздух, и тонкая струйка крови стекает на подбородок.

– Смелость и глупость – плохое сочетание.
Через миг я – просто умирающий человек, не способный ненавидеть лучшего друга за сделанный им выбор. Я не в силах ненавидеть своего учителя за то зло, что поглотило его.
– На этом твой путь окончен, – тихо произнес наставник, надевая маску-артефакт.
Луч рассветного солнца отразился на реликвии.
С началом нового дня старое Зло вернулось в мир.

06.04.2011

(с) Alice Amerte

Мир наполнен многими необычными вещами, загадочными, неправильными, или же действующими во благо, как и во зло. С каждым днем, с каждым вздохом любого человека, случается что-то новое, правильное – неправильное, и зачастую очень загадочное, но и в то же время весьма простое и обычное. К примеру врачам в больнице удалось спасти человека у которого не было шансов. Что это? Прогрессирующий научный прогресс или же помощь чего то выше, и сильнее нас? Если вдуматься, сколько необычного – чудесного совершается вокруг… Но что то мешает нам замечать это. Наша собственная жестокость. Идя ночью по аллее, ты не замечаешь легкого ветра слегка шуршащими листьями, прекрасной полной луны освещающую тебе дорогу, словно предвестник чего то доброго, но и очень загадочного, тихих шорохов с разных сторон, словно с тобой разговаривают неведомые духи, пытаясь влить в тебя все свою доброту и любовь… Человек только видит цель, с которой он идет ночью, боязливо оглядываясь по сторонам, надеясь не встретить жестоких людей, размышляя только о том, как бы поскорее скрыться в душных и серых стенах дома. Что мы любим? Что значит дом? Человек идя домой обычно видит квартиру, где стоит полно электроники, в дом где нет не загадочности не тайны, в дом где нет возможности запеть в полный голос, в дом где нет возможности просто покричать от счастья, зная что другие все это услышат и будут смотреть на тебя словно ты сумасшедший. Тесные комнаты, малое пространство, зачастую становится причиной ужасных ссор между любимыми, и в попытки уйти от этих каменных клеток, люди просто убегают на улицу, в другую каменную клетку, к подругам, к друзьям, просто, что бы походить по улице, и им нет охоты возвращаться в эту тесную «квартиру», жестоко убивающую дух и бодрость человека, высасывающую силы и радость до самого основания, оставляя лишь утро и новый поход, который длится не более получаса, по дороге на работу. Повсюду осенняя старость, проклятые искусственные огни, и мы не видим то, что должно радовать глаза, не слышим то, что должно радовать слух. Все что мы можем посмотреть это очередной дом, исписанный, чей-то злой рукой, грязный оплеванный асфальт, траву, молящую о смерти, деревья, прогнившие под грязным дымом бензина, и неба с виду чистого, но на самом деле ужасно грязного, и продырявленного взрывами ядерных бомб, и дымами огромных заводов. Все это не дает ни капли надежды, радости и любви, а лишь дорогу разочарований и печали.
Казалось, нет спасения от этого ужасного и проклятого недуга, от этих серых домов и черных крыш, и спрятавшихся под ними квартир, но все же, есть та частичка любви, сокрыто живущая в нас, которая заставляет порою просто посмотреть в даль и увидеть прекрасные голубые горы, летний прохладный ветер, воду, пусть не чистую, но все же, воду с отражающимися в ней бликами желтого солнца, слепящими и играющими с нами, манящими в глубь, в даль, где летают птицы, и поет ветер о новых днях, о новом небе, о новом солнце, о новой стране…

-Мэйс, собирайся почти восемь часов утра, давай, быстрей!
-Хорошо бабушка, ещё один момент, осталось совсем немного.
-Опять читаешь своего Поттера? Сколько можно, ты уже сто раз перечитал эту книгу, хватит! Давай собирайся, школа не ждет!
-Все я уже почти собрался…

Закрыть заветную книгу «Принц Полукровка» Мейсон Клевинад смог с большим трудом. Он как раз остановился на моменте где Гарри и Дамблдор телепортировались в жуткую пещеру с фальшивым медальоном. Что там говорить, его Бабушка Вайна права – он перечитал все книги Гарри Поттера уже по три раза, и теперь начиная с первой части приключений волшебного мира, он перечитывал их уже в четвертый раз. Компьютер утратил свою популярность, и почти не использовался. Последний год Мейсон «сох» по Гарри и его миру приключений. Ничего не мог поделать – каждый день сопровождался мечтами и попытками стать таким же как Гарри. Забросив школу в восьмом классе, Мейсон стал уединяться в заброшенном особняке Купперов, переехавших скорее всего в другой город. В этом особняки было тихо и пусто, иногда скрипели половицы из-за ходившего в нем Мейсона или от ветра гулявшего на улице.

…Мейсону было жалко свою бабушку. Ей было уже 65 лет, но она старалась сделать для него все что могла в своем возрасте. Варила еду, помогала стирать. Отец Мейсона умер когда ему (Мейсону) было 12 лет, в автомобильной катастрофе. Мать же однажды ушла, собрав вещи, и не вернулась. Единственным человеком, заботившимся о нем, была именно бабушка. Она думала, что Мейсон уходя в школу, прилежно учится и получает четверки и пятерки, когда на самом деле он просто уединялся в своем особняке продолжая читать от корки до корки Гарри Поттера. В том особняке на втором этаже лежал пропахший сеном матрац, шкафчик без стекол, стол, в общем все что нужно если захочется поесть или же даже поспать. Мейсон всегда оставался в особняке не более чем до 5-ти дня. Он сам не раз видел и слышал, что в особняк после пяти иногда приходят местные пьяницы, одного из которых он даже знал. Биби, так звали его другие дружки. Однажды зачитавшись, Мейс проворонил те самые пять часов, и ему пришлось прыгать с окна второго этажа, чтобы не попасться им в руки.

День был серым и дождливым. Самодельная лампа на батарейках как всегда лежала в рюкзаке Мейса, рядом втиснута книга, бутерброды. А ещё в том самом особняке Мейс нашел палочку, очень похожую на волшебную. Она была сероватого цвета, с острым концом слегка кривоватая. Иногда начитавшись книгу Мейс начинал ходить по дому, произнося заклинания, вычитанные из книг, и воображая как у него все получится, как вдруг что-то исполнится, и у него будет собственная волшебная палочка. У него даже была с собой вложена тетрадка где он переписал почти все заклинания что были в книги. Воображая спрятавшегося противника во второй комнате (похоже гостиной), он посылал в него заклятия «остолбеней», «импедимента», и видел как противник сбившись с ног летел вниз головой, падал поверженный. Он воображал как защищает свою любимую девушку от ужасного дементора, и создавал невероятных размеров Патронус. Это было существо похожее на дракона с тремя головами. При небольшом взмахе дракон изрыгал из трех голов в разные стороны белое пламя, которое тоже было частью Патронуса, и этот огонь сгонял кучи дементоров, а летящий вперед дракон силой своего сияния просто расплавлял сущность темных существ. А когда надо было согнать всего одного дементора, Мейс представлял себе что он может создавать два патронуса, разные по виду, такой он был великий маг. Второй паторнус по виду был похож на льва, с крыльями. Мейсон представлял как он дерется с главным своим противником Лордом Волан-де-Мортом, и как он весь избитый и израненный заклинаниями, на последнем издыхании произносит заветное заклинание, убивая Темного Лорда, и выносит на руках из огромного столба огня свою любимую…

-Ай, смотри пацан куда идешь

Мейс поднял голову оторвавшись от наполнивших его голову грез. Прохожий в которого он воткнулся, два раза сматерился и пошел дальше. Волосы, которые он забыл накрыть капюшоном куртки, уже промокли от легкого моросившего дождя. Темные облака сверху почему то сразу начали подавать ему плохие и грустные мысли. Мейсон огляделся, потому что не сразу узнал, куда это он заплел, пока мечтал. Это была улица Фор-Стрит, или просто Четвертая Улица. Ноги ведущие его в неизвестность, как оказалось опять привели к особняку «Шейлос». Так его назвал Мейсон, в честь своей ещё одной мечты... Она жила с ним на одной улице, и Мейс частенько наблюдал как эта семнадцатилетняя красавица уходила то с подругами, то с друзьями на прогулки. Он знал что у него не было не единого шанса, а потому старался не думать о ней, правда безуспешно. Каждый раз уединяясь в особняке, он видел ее лицо, и он спасал именно ее, то от Волан-де-Морта, то от куч Дементоров, то от Пожирателей, жертвуя собой…
Оглядевшись, Мейс перешел пустынную дорогу и двинулся к калитке, за которой и темнел грозный с виду особняк. Сначала Мейсу было находиться в этом особняке довольно страшно. Ему начинались мерещиться всякие приведения, зомби и прочая нечисть. Его впечатлительность была очень сильна, и бывало, что от каждого шороха он с криком вылетал из темного дома, и бежал без оглядки пока не оказывался среди идущих людей, с удивлением смотревших на мальчишку с бешеными глазами и бледно-белым лицом. Но, в конце концов, он привык к мрачной атмосфере пустующего дома и уже чувствовал себя там как в собственной квартире, свободно общаясь с пустотой и разными привидениями, рассчитывая, что возможно его кто-нибудь, услышит, ответит. Иногда бывало, прежде чем прочитать книгу, он вставал посреди главной комнаты, (похоже, зала) и обращался ко всему дому с примерно такими словами, веря, что он его слышит и помогает: «Мой добрый любимый дом Шейлос. Вот я сегодня снова пришел к тебе, и я прошу тебя, помоги мне спокойно здесь провести свой день, и огради меня от злых людей, что могут посягнуть на мою жизнь». И успокоенный, он шел в свою комнату устраивался там, включал лампу и читал книгу, пока мог, меняя батарейки в лампе, если они кончались.

Сейчас подходя к дому, Мейс чувствовал, что-то необычное, редкое ощущение чего-то нового. Мейсон уже знал, что сегодня попросит у дома, и знал, что дом ему ответит, и даст то, что он попросит. Пытаясь показать дому всю свою любовь и уважение, Мейс встал возле парадного входа, молча созерцая пустые окна, гравировку, и силуэт дома, приветственно подняв руку. Простояв так около минуты, Мейсон опустив руку, подошел к двери и приоткрыл ее. Из дома пахнуло сыростью и затхлостью, но сейчас Мейсу показалось, что это очень приятный запах приветствующего его дома, что дом ждал его и хотел видеть его. Немного постояв, вдыхая идущие запахи дома, Мейс вошел в дом и закрыл дверь, погрузив стоявшую залу полусумрак, в темноту. Включив лампу, Мейс двинулся вперед. Он знал дорогу на верхние этажи наизусть, но сегодня его цель была другая…

Дом выглядел внутри, как все когда то богатые особняки. Высокая входная дверь, с красивым порогом, а войдя через нее можно было попасть в комнату в прихожую с высокими потолками. Впереди шла круговая лестница с двух сторон ведущая на второй этаж. Под лестницей была дверь, ведущая в огромную залу, а по бокам тоже под лестницей были две двери видимо чулан и еще что то. На втором этаже было темнее, поскольку там в две стороны квадратом шел коридор. Слева и справа вдоль коридора было много разных комнат, но в месте, где лестнице соединялись, была прямо напротив дверь, ведущая в большую комнату, видимо в общую спальню. А третий этаж представлял собой четыре крупные комнаты. В одной из них похоже была библиотека, или что то в этом роде, а в других возможно бассейн, спортзал и ещё что-то. Была ещё лестница, ведущая на чердак, но Мейс туда не мог попасть, потому что видимо крыша немного разрушилась, и дверь в чердак придавило деревянной балкой или чем-то ещё. Мейс, пройдя чуть вперед, встал посередине огромной комнаты и выключил лампу. Дом сразу наполнился сумраком, но все, же было хорошо видны двери впереди и пустые лестницы. Именно тут стоя посередине прихожей Мейс обращался к дому, словно к Богу в молитве. Но сегодня Мейсон решил попросить дом о кое-чем необычном, всем сердцем надеясь на то, что дом исполнит его желание. Мейс взглянул немного вверх пытаясь охватить все, что попадалось в круг обзора, пытаясь унять дрожь в руках, ведь просьба была очень необычная, и он очень боялся, если она исполнится, но и очень хотел что бы она исполнилась. Это смешанное чувство вызывало в нем то страх, то возбуждение, то слабость, то резкий прилив сил. Необычайная тишина в доме, нарушающаяся только лишь легким стуком капель о крышу дома, и ветром гулявшем в верхних комнатах, словно давала знак что дам, приготовился выслушать просьбу Мейсона, его заветное желание. Конечно, Мейсон знал что эта просьба ни как не касается дома, и какой то частью ума понимал что эта просьба все го лишь бред на половину сумасшедшего подростка, но ничего не мог поделать. Слишком долго он верил дому, и не хотел нарушать этой веры.

Он даже дал присягу дому, не побоявшись порезать ладонь и пролить немного крови на пол посередине прихожей, говоря: «Клянусь сохранять верность тебе, и служить только тебе, и верить только тебе, подчиняться только тебе! Эту клятву подтверждаю кровью, пролитую только для тебя!». Ладонь долго саднила, и бабушка даже повела его к врачу, однажды увидев его порез. Ладонь промыли, ввели через шприц какое-то лекарство, чтобы не было заражения крови, но Мейс не жалел о этом «ритуале». Теперь он принес присягу дому, поклявшись служить ему. Правда он не знал, в чем заключалось это самое «служение», но стараясь хоть как, то показать верность дому, он каждый раз, стоя на том месте, где пролил кровь, обращался к дому с приветствием, показывая свою честь и уважение. И сегодня Мейсон войдя в дом и подойдя к тому месту снял рюкзак, и вытащив книгу положил прямо на то место где виднелись засохшие пятно крови из его ладони. В темном помещении виднелись серебряные буквы названия книги, «Гарри Поттер и Принц Полукровка». Мейсон наклонил голову, и, подняв руку, молча поприветствовал дом ещё раз. Что-то где то скрипнуло и у Мейса резко замерло в груди, и пронеслась пугающая мысль: «Черт, дом мне ответил!». Горло перехватило, ноги резко ослабли и он едва не упал. Покачнувшись, Мейсон глубоко вздохнул и попытался упокоиться, унимая дрожь в ногах, руках, и рассыпавшиеся по телу мурашки. Снова смело посмотрев вверх, Мейсон приготовился произнести свою просьбу… и остановился. Что если она исполнится? Что если вдруг это желание станет явью, что тогда будет? Мейсон не знал и боялся этого, боялся узнать, вдруг это правда, что вдруг это исполнится. Что он будет делать, если исполнится его желание? Но вспомнив свою старенькую бабушку, и ее руки, ее взгляд, Мейсон резко отбросил страшные мысли и испуг. Он знал, что делает это не для себя, а для нее, и… для Эммы Шейлос. Мейс вытащил свою палочку и протянул ее, показывая дому. Словно приглядевшись к тому, что было в руке у Мейсона, дом стоял в полнейшей тишине, ожидая его торжественной просьбы. Мейс наклонился и положил палочку на книгу с Гарри Поттером. Теперь оставалось самое сложное – просьба. Ему хотелось немного оттянуть этот момент, поэтому он немного постоял, прислушиваясь к тишине и спокойствию вокруг. Казалось и вправду, дом словно впитывал его испуг, взамен давая решимости и силы, держа его на ногах, и отпугивая его страхи, словно говоря в немой сцене: «ну же, смелей, я жду…», мягко похлопывая по плечу. И Мейс поверил этому, просто поверил, всей душой, именно сегодня, и именно дому, не кому-то, а именно дому, и теперь он был готов смело сказать доброму дому, свою самую желанную просьбу…

Вложение 10479
Оставьте эпитеты нашим партийным бонзам. Мы, сыщики, должны выражаться существительными и глаголами: он встретился, она сказала, он передал.

Невыдуманные истории

МЕТАЛЛОПРОКАТ

Всё началось около пяти лет назад, когда я впервые увидел тебя. Помнишь ли ты эти моменты? Я тогда стоял в очереди на эксплуатацию и от скуки постукивал соединительными элементами по настилу. День предстоял скучный: после эксплуатации мне нужно было забрать 10 метров катанки, сравнить их с ГОСТом и передать коллеге. Откровенно говоря, на эксплуатацию я попал именно из-за скуки - моё внутреннее состояние сильно сказывалось на состоянии физическом. За последние несколько месяцев я успел подхватить оксид, потерять все полимеры и окончательно разочароваться в надёжности своих материалов. Поэтому эта эксплуатация была своеобразным оправданием моего существования, это было моим тоскливой религией: существовать для того, чтобы не развалиться, а не разваливаться ради того, чтобы существовать.
Наконец подошла моя очередь, но тут появилась ты.

Твой тонкий рифлёный профиль А-3 взбудоражил мои несущие конструкции. Я в один момент позабыл, кто я есть и зачем здесь нахожусь, поэтому без раздумий пропустил тебя вперёд. Через некоторое время я снова увидел тебя, но уже в сногсшибательном модном полимерном покрытии кричащей расцветки. Сам не свой, я кинулся на эксплуатацию и потребовал обследования с заменой по высшему классу.

На улице я успел догнать тебя. Слава богу, разговор завязался сам собой.
Ты улыбнулась сочленением гладких профилей и спросила:

-А вы тоже с эксплуатации?

-Да-да-да, - смущённо прогорлопанил я, - вот, хотел…

-А я вас знаю! Ваша фамилия – Швеллер. Я про вас заметку читала на прошлой неделе.

Действительно, на прошлоё неделе «Кладочная Правда» нашей крупной ячейки опубликовала заметку с фотографиями. В заметке говорилось о работниках месяца, в число которых я входил.
Новость о том, что меня знают, придала мне уверенности:

-Ну так чего же мы тут стоим? Может быть зайдём побеседовать в ближайшую сварную за стаканчиком электролита?

-Конечно, не откажусь, - сочленения твоих профилей снова одарили меня улыбкой.

Потом мы пошли в сварную и просидели там чуть ли не весь остаток дня. Ни к чему не обязывающий, приятный разговор лился сам собой: мы говорили о работе, о ячейках, о том, что сейчас выпускается по катке и как к этому относиться. Про свою катанку я и вовсе позабыл.
В конце концов мы обменялись ГОСТовскими и порядковыми номерами зданий для связи.
Кто же мог знать, что ждёт нас дальше? Сослагательное наклонение всегда приводило мои структуры в ужас.

Хоровод событий закрутился сам собой. Это было счастливое время, когда мы наслаждались друг другом и ни о чём не думали. Ты всегда была готова поддержать меня во всех начинаниях, да и я старался во всём доверять и следовать тебе. В наших структурах пульсировала жизнь, Симфония Донбасса звучала лишь для нас двоих. А с какой страстью мы отдавались друг другу! Армирование шахты стволомым двутавром стало для нас бесконечным ритуалом любви. Трещали стены, рушились балки, рвались чалки: мы забывали обо всём. Конечно, потом приходилось краснеть и хихикать на эксплуатации, но что нам было до остальных? Сколько бы я ни ломал двутавр, сколько бы ни обваливалась твоя шахта – мы были безудержны в своих желаниях.

Шли годы. Постепенно я начал бояться того, что всё сводится только к армированию и совместному проживанию. Наши отношения из горячекатных перетекли в холоднокатные. У тебя всё чаще лопались швы, да и я возвращался к своей прежней религии существования ради эксплуатации и эксплуатации ради существования, потому как всё чаще убеждался в абсурдности этого мира.

Из профнастила можно получить швеллер. Если учитывать, что Швеллер – это ещё и наша с тобой фамилия, то тут тоже возникает определённая символика. А если распилить швеллер пополам, то можно получить два уголка. Таким образом из уголков также можно получить сначала швеллер, а потом уже и профнастил. Конечно, профнастил этот будет не надлежащего качества, кому важно качество, если существует эксплуатация?

Так же случилось и у нас с тобой. Я верил в то, что можно вернуться к горячекатному. Но все эти романтические посиделки, всё это фальшивое создание новизны… всё это давало горячекатность лишь на мгновение.
На шестом году совместной жизни я застал тебя с другим. Трудно описать то, что я испытал тогда: бешенство, ярость и вместе с тем ощущение какого-то трагизма и безысходности…
Две кучки (чёрного и цветного лома) – это всё, что от вас осталось.

И вот сейчас я жду, когда огласят мой приговор на переработку. Но я уже ни о чём не жалею, ведь из профнастила можно получить швеллер, из швеллера – уголок, из уголка - …

От редактора:

Авторская орфография и пунктуация сохранены. Фамилия автора изменена. Если вы хотите обсудить эту статью, пишите нам. Редакция катки «Кладочная правда» находится по старому адресу

Сектанты дичайше сильны, если смогли разодрать ножи.
Согласование было нарушенным, помещенное в предложение, согласование.
- Что вы кончали?
- АЗЫ, вот диплом.

Азы - это основы, начальные знания. Их не заканчивают, их постигают, изучают, узнают.

Знаешь старую хохму про "девочку лет восьмидесяти"? Вот это оно. "Трёхсот". И "хранившийся", раз его больше нет.

Исправляй, текст станет лучше.