Писатель
О чем писать? Восток и юг
Давно описаны, воспеты;
Толпу ругали все поэты,
Хвалили все семейный круг;
Все в небеса неслись душою,
Взывали, с тайною мольбою,
К N. N., неведомой красе, --
И страшно надоели все.
...........................

Писатель
Тогда пишу. Диктует совесть,
Пером сердитый водит ум:
То соблазнительная повесть
Сокрытых дел и тайных дум;
Картины хладные разврата,
Преданья глупых юных дней,
Давно без пользы и возврата
Погибших в омуте страстей,
Средь битв незримых, но упорных,
Среди обманщиц и невежд,
Среди сомнений ложно-черных

И ложно-радужных надежд.
Судья безвестный и случайный,
Не дорожа чужою тайной,
Приличьем скрашенный порок
Я смело предаю позору;
Неумолим я и жесток...
Но, право, этих горьких строк
Неприготовленному взору
Я не решуся показать...
Скажите ж мне, о чем писать?..
К чему толпы неблагодарной
Мне злость и ненависть навлечь,
Чтоб бранью назвали коварной
Мою пророческую речь?
Чтоб тайный яд страницы знойной
Смутил ребенка сон покойный
И сердце слабое увлек
В свой необузданный поток?
О нет! преступною мечтою
Не ослепляя мысль мою,
Такой тяжелою ценою
Я вашей славы не куплю.

Горшок и ваза
Никто не знает, по чьему приказу,
В окошко выставили глиняную вазу.
Из украшений - пара ручек кренделями,
И нарисованными яркими цветами.
А Площадь Света пыхала огнём,
И даже ночью здесь светло как днём.
Сверкала речка изумрудным блеском
Плескалась рыба в ней, почти без всплеска.
И наша ваза ярко нарядилась,
Конечно же, она собой гордилась.
И Солнца луч её ласкал, проказник,
Такую вазу выставляют в праздник.
И всё вокруг казалось ярким,
А утренний рассвет большим подарком.
Но тут же ваза испытала шок!
Напротив, в доме, на окне, стоял ночной горшок.
Ни ярких красок, только серый фон,
Таких немало смотрит из окон.
С изображёнными свечами в трёх местах,
Горшки так помечали, чтоб не спутать впопыхах.
«Привет, подруга! – вдруг горшок сказал. - Таких красот я сроду не видал.
Я здесь давно молчание храню, Приятно всё же, повидать родню».
Подобной наглости она не ожидала,
Неужто «серый» жаждает скандала?
Пусть спесь свою он спрячет глубоко.
Хоть это и, пожалуй, нелегко.


«Как смеешь ты, убогий, - сказала ваза, вид вдруг сделав строгий.
- Вообще, заговорить со мной? А уж тем более, назвать роднёй!»
«Да как же, - ответил он, и сделал взгляд невинный,
- Помилуй, ведь из одной мы глины!
И обжигали нас в одной печи.
Скажи не так, чего же ты молчишь?»
«Ты видно слеп, о непокорный!
На мне художник рисовал придворный.
Изобразил соцветья и красоты мира!
А на тебе - лишь знак сортира».

«Что ж, службу я себе не выбирал, -- поникшим голосом горшок сказал. -
Но я свою несу искусно, Всё остальное – дело вкусаа».
«Как смеешь ты, шмат глины гнусный,
Свою работу называть искусной?
Аль ты желаешь называться знатью?
Твоё же место только под кроватью».
«Пусть так, но я красив душой,
И мне бывает тоже хорошо.
Я сизым соколом мечтаю стать,
И вон над теми облаками полетать».
«Что до мечтаний - претят мне мечты,
В моей душе немало красоты.
В ней фрукты, сладости, смесь ароматов дивных!
Ну а в твоей… Даже сказать противно. Что до тебя», - вновь ваза продолжала. - На месте на твоём, я б не о том мечтала.
Тебе бы с подоконника скатиться,
Упасть на мостовую и разбиться».
Тут слабый, лёгкий ветерок,
Невесть откуда камень приволок.
Тихонечко о ручку вазы, звяк - ударил.
Не так чтобы разбил, а трещину оставил.
Когда ж хозяйка вазу подняла,
То трещина вперёд пошла.
Не выдержала ручка, отвалилась.
Ну что ж, бывает. Значит, не сложилось.
Долго хозяйка охала над вазой,
«Ну как же так, зачем так сразу?»
Поохала и серой краской принялась цветы закрашивать.
Пусть так, а всё же, не выбрасывать.
А ранним утром, ну ни ветерка.
Стояли друг напротив друга два ночных горшка.
Мораль сей басни такова:
Никто не знает жизни срок,
И где злой рок берёт начало.
Ведь даже слабый ветерок,
Вас может сбросить с пьедестала.