«Облака снова наползли на небо, закрыв своим телом выступившие на небе звезды...» (если уж небо было упомянуто в начале предложения, то далее можно написать просто, без дубляжа «закрыв своим телом звёзды»; более того в следующем абзаце Пехов пишет: «...взмыло в ночное облачное небо, унося с собой свежее мясо, а может и душу. Угольно-черный силуэт на миг мелькнул в облачном ночном небе и исчез.» Вновь два «неба», да ещё и разукрашенные одними и теми же прилагательными: «ночное облачное» и «облачное ночное»);

целую страницу описывается как же хорош Гаррет в тени, что «тень — моя подруга, моя любовница, моя напарница. Я прячусь в тени, я живу в ней... [и т.д.]». Вот наш дорогой вор стоит в своей любовнице, сиречь в тени. Темнеет. В тёмный переулок вдруг заходит человек («Дурак или храбрец, если один шастает в темноте?», — задаётся Гаррет вопросом). В дело вступают злосчастные облака из нашего абзаца и «... к полной тьме добавилась тьма кромешная». Человечек пытается быстро проскочить тёмное место. Пехов пишет: «Он поравнялся со мной и даже не заметил тихо стоящую в тени тень.» Надо же! «Даже (!) не заметил». Простак не заметил во тьме вора, который целую страницу сливался с тенью в экстазе и был выписан автором, как «тень в тени». Действительно, как же можно было такое не заметить!

и в этом же коротком абзаце: « я не мелкий карманник, чтобы падать так низко, — времена молодости давно канули в Лету». Так рассуждает Гаррет из мира Сиалы. Какая к лешему Лета? Как сиалец может оперировать терминами древнегреческой мифологии?

И это только один рэндомный абзац.